Лавандовое поле надежды Макинтош Фиона
– Устраивают карательные меры в Клавьере и в окрестных деревнях.
Она произнесла это устало, без злобы.
Люк прикрыл глаза.
– Какое несчастье…
– Здесь вы в безопасности. Нашей фермы нет на карте, а с дороги хлева не видно. Нас успеют предупредить заранее. Если что, вы уйдете в лес.
– Партизаны оставили кого-нибудь, кроме меня?
– Мне бы хоть вас выходить… – тяжело вздохнула старуха, стискивая руку мальчугана. – Вот, Робер в помощниках. Как вы?
От боли Люк не смог сразу ответить. Медленно, с напряжением, он пошевелил руками и ногами.
– Голова гудит, в ушах звенит, – прошептал он. – Честно говоря, везде больно.
– Не удивляюсь. Но вас, похоже, ангелы берегут. Уцелеть в такой битве нелегко. Клод сказал, вас взрывом зацепило.
– Да-да, теперь вспоминаю. – Он инстинктивно потянулся к мешочку с лавандой на шее. – Клод тоже у вас?
Она покачала головой.
– Нет, он ушел. Не хотел рисковать.
– Я здесь давно?
– Четыре дня.
Ничего себе!
– Я долго не задержусь, – пообещал Люк. – Вам надо думать о Робере.
Он покосился на мальчика.
Старуха улыбнулась.
– Как тебя звать, сынок?
– Люк Боне.
– Что ж, Люк, тебе надо набраться сил. Робер с тобой посидит. Он знает, как за тобой ухаживать – и ему это больше по вкусу, чем обычные обязанности.
Люк улыбнулся, и мир вокруг снова потемнел.
С фермы он ушел только в середине июля. По настоянию хозяйки он перебрался в фермерский дом на склоне холма, оказавшийся весьма вместительным.
Мари, пожилая хозяйка фермы, овдовела полгода назад. Один из ее сыновей погиб, сражаясь в рядах партизан, а второго – отца Робера – угнали на принудительные работы в Германию. Мать мальчика работала в Виши, приезжала навестить Робера раз в полтора месяца; ee сестра помогала ухаживать за племянником.
– Лучше бы тебе уйти до воскресенья, а то Джульетта приедет. Она не очень-то умеет хранить секреты, – предупредила Мари однажды, сидя вместе с Люком и Робером во дворе перед домом.
Люк брился, с трудом разглядывая себя в маленьком зеркальце. Он покосился на Робера, крутящегося вокруг ослика. Мари перехватила этот взгляд.
– Тут тебе бояться нечего, – заверила она. – Малыш куда ответственней своей тетки. Вдобавок она ищет мужа, а ты ей идеально подойдешь. Как вцепится, ты уж к своей Лизетте не вернешься.
Люк потрясенно уставился на Мари.
Робер расхохотался, глядя на его обескураженную мину.
– Вы разговариваете во сне, месье Люк.
Люк улыбнулся. Робер, напросившись помогать, с превеликим старанием вымазал щеки Люка пеной и с превеликим интересом смотрел, как тот скребет щетину старой затупившейся бритвой.
– Давно не видел, как мужчины бреются… – вздохнула старуха. – Ему нужен отец.
Люк взял ее за руку. На ладони кожа у Мари была огрубевшей и толстой, но с тыльной стороны – истончившейся, точно пергамент. Костяшки пальцев распухшие, изуродованные артритом. Он поднес скрюченную руку к влажной щеке.
– Он скоро вернется, Мари. Вот проклятая война закончится, и ваша семья снова будет вместе. Берегите себя и Робера, продержитесь еще немного.
Она посмотрела на его отражение в зеркале.
– Лизетта, верно, уж по тебе истосковалась.
Люк накрыл руку старухи своей.
– Не знаю.
– Что ж, ступай к ней и выясни. – Мари хмыкнула. – За женщинами надо ухаживать, Люк… даже во время войны.
Он вздохнул и посмотрел на каменный дом с черной черепицей и симметричными окнами. Краска на рамах облезла, деревянная дверь покосилась. Мари права. Пора уходить. Он будет скучать по этому маленькому раю: здесь он был в безопасности, получил возможность исцелиться… и не только физически.
– Эх, пора уходить, да вот не хочется…
– Знаю. Но ты еще вернешься, я уверена.
Люк кивнул.
– Робер поймет?
– Вы с мальчиком очень сблизились. Дети – крепкие существа. Не переживай из-за него.
Робер оставил в покое ослика, которого звали Бернаром, и подбежал к Люку. Раздетый до пояса, тот вытирал с лица последние хлопья пены. Робер притащил ему одну из отцовских рубашек, а Мари начистила Люку ботинки и выбила пыль из штанов.
Взяв у Люка полотенце, Робер гордо показал на рубашку, что висела рядом на яблоне.
– Папа возражать не станет.
Люк благодарно взглянул на Мари.
– Когда-нибудь я отплачу вам за доброту.
Старушка шикнула на него.
– Мы все делаем кто что может. Робер давно гадал, что это у тебя за мешочек на шее. Скажу честно, мне тоже любопытно, но я запретила ему приставать к тебе. Это от Лизетты?
Люк покачал головой.
– Бабушка дала. Она верила, что лаванда – волшебный цветок. – Глаза у Робера округлились. – Сказала, если я всегда буду носить мешочек с семенами, это меня защитит.
Мари усмехнулась:
– Бабушкам всегда видней.
– Разумеется. Не стану спорить.
Люк, морщась от боли, надел чистую рубаху. Придя в сознание после контузии, он нащупал на затылке шишку размером с кулак, а со спины все еще не сошли синяки. Повезло, что все кости целы. Голова перестала болеть, а солнечный свет больше не резал глаза.
Люк медленно застегнул рубаху. Повисшее в воздухе напряжение раздирало ему душу. Робер ужасно огорчился, что он уходит, да и Мари, несмотря на храбрую улыбку и мудрые слова, тоже будет по нему скучать.
– Как жаль, что вы уходите, месье Люк, – грустно сказал Робер и виновато покосился на бабушку.
Люк сглотнул и присел на корточки перед мальчуганом.
– Обещаю, что непременно вернусь. У меня тут возникла одна идея… Найдется у вас иголка с ниткой?
– Зачем тебе? – удивилась Мари.
– Увидите.
– Погоди, сейчас принесу.
Скоро она вернулась и протянула Люку иголку.
– Смотри, – велел Люк мальчику, воткнул иголку себе в большой палец и выдавил капельку крови, темную и блестящую. – Можешь сделать то же самое?
Робер испуганно заморгал, но потом взял иголку и храбро кивнул.
– Это называется – клятва на крови. Ее нарушать нельзя.
Эти слова мгновенно придали мальчику мужества. Он ткнул в палец иголкой и тихо ойкнул.
– Ты очень храбрый, Робер, – похвалил Люк. – Теперь сдави, вот как я.
Робер повиновался. На пальце появилась такая же капелька крови, как и у Люка.
– А что теперь? – спросил мальчик.
– Теперь прижмем пальцы друг к другу, вот так, – пояснил Люк, подмигивая Мари и поднося ладонь к ручонке Робера. – Отлично. Надо, чтобы наша кровь смешалась.
Робер завороженно глядел на него.
– А зачем?
– Теперь мы с тобой – кровные братья. Такие узы нерушимы.
Мальчик пристально рассматривал алое пятнышко на пальце.
– Месье Люк, у нас одна кровь.
Люк кивнул.
– Я, Лукас Равенсбург, известный также как Люк Боне, торжественно обещаю вернуться.
Мари ласково коснулась его плеча.
– Люк, женщине нужна любовь. Не мешкай, ступай к ней. А как женишься, привози ее сюда.
Люк обнял их обоих и, упаковав в заплечный мешок немного припасов, двинулся в путь. Прощаясь с Робером и Мари, он подумал вдруг, что за последние несколько лет вся его жизнь только и состоит что из разлук. Но сюда он обязательно вернется. Люк обещал себе это, а заплаканный шестилетка посылал ему воздушные поцелуи и кричал:
– Не забывайте меня, месье Люк! Не забывайте свое обещание!
34
Килиан еще раз перечел записку Лизетты. Читать было больно – он очень скучал без возлюбленной. Он вчитывался в скупые строки, пытаясь понять, отчего Лизетте, несмотря на все предупреждения, понадобилось связаться с ним.
Мой дорогой Маркус!
Не стану тратить слова понапрасну. Я люблю тебя и отчаянно скучаю по тебе. Мне надо тебя увидеть, если уж мы не можем позволить себе большего. Мне это жизненно необходимо. Помнишь наш прощальный разговор? У меня есть что тебе предложить.
Умоляю тебя о встрече. Где угодно, в любое время.
Твоя Лизетта.
Последний раз они виделись неделю назад, перед высадкой союзников в Нормандии. По радио тогда только и говорили, что атака начнется с порта Кале, но союзники ошеломили всех неожиданным маневром.
Командующего группой армий «Запад» сменили – верный признак наступающей паники. Шербур пал, де Голль организовал временное правительство, а генерал Дольман скончался от инфаркта после поражения при Шербуре, хотя ходили упорные слухи, что на самом деле он покончил с собой. Было объявлено, что Роммель получил в Нормандии серьезное ранение. Килиан покачал головой. Оккупированная Франция – последний оплот германского могущества – понемногу высвобождалась из-под власти завоевателей.
Дурные вести лишь укрепляли в Килиане верность заговору. Как жаль, что из предыдущих попыток ничего не вышло – возможно, тогда бы Германии удалось хоть отчасти вернуть утраченное достоинство. Если ничего не предпринять в самое ближайшее время, союзники разобьют врага наголову и сами расправятся с Гитлером. Тогда не будет никаких договоренностей, никакого перемирия. Иногда Килиану казалось, что уже слишком поздно, время упущено.
Покушения на фюрера неоднократно проваливались, и Килиан почти не надеялся на успех очередной попытки заговорщиков свергнуть тирана и спасти остатки чести. Гитлер издавал бессмысленные и жестокие приказы, приводя в отчаяние генералов и ослабляя армию.
Килиан неспроста удерживал Лизетту подальше от себя. Гестапо с удовольствием «расспросит» ее. Одним из излюбленных методов получения информации было притапливание жертв в ванне.
Письмо Лизетты, хотя и нежное, без сомнения, не было обычным любовным посланием. Видно было, как тщательно она выбирала слова. Что же она хочет предложить ему? Их последний разговор вышел натянутым. Килиан содрогнулся, припомнив, что намекал ей на существование заговора. А если она как-то причастна к агентурной сети союзников?
Все разрешилось бы, если бы только он мог поговорить с Штюльпнагелем, но комендант находился в отъезде, связаться с ним было невозможно. Килиан в очередной раз проклял свою неосведомленность.
Внезапно зазвонил телефон. Полковник схватил трубку.
– Килиан слушает.
– Полковник Килиан, к вам подполковник фон Хофакер, – звонко отрапортовала секретарша. – Вы примете его? Он просит всего лишь несколько минут.
Пульс Килиана забился чаще.
– Да, разумеется.
– Будет исполнено.
Полковник уставился на трубку в руке. Вот оно! Штюльпнагель упоминал, что фон Хофакер – единственный, кому можно доверять. Должно быть, он принес вести о заговоре. Килиан перевел дух, спрятал письмо Лизетты в ящик стола и одернул мундир.
Раздался властный стук, и дверь отворилась.
– Подполковник фон Хофакер, – доложила секретарша.
– А, фон Хофакер. Надеюсь, вы принесли мне необходимые сведения?
– Полковник Килиан, – отсалютовал вошедший, – так точно, вот они здесь.
– Входите, присаживайтесь. Позволите предложить вам что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, полковник.
Они оба улыбнулись секретарше, и она вышла из комнаты.
Как только дверь захлопнулась, Килиан тихо выдохнул:
– Что нового?
Фон Хофакер поморщился.
– Две неудачные попытки за последний месяц.
Потеряв дар речи, Килиан уставился на подполковника. В кабинете воцарилась тишина. Килиану казалось, что фон Хофакер слышит стук его сердца.
– Почему мне ничего не сказали? – Полковник рывком поднялся из-за стола.
– Все происходит так быстро и тайно, что мы и сами не знали, – пожал плечами фон Хофакер. – Я понимаю, вам нужно было знать заранее, но мы все в таком положении.
– Расскажите, что случилось.
– Первая попытка произошла в начале месяца…
Лицо Килиана вытянулось.
– Что произошло?
– Исполнитель счел, что план не сработает. Нам со стороны легко злиться, но не мы же спускаем курок. Для этого нужен подходящий момент. – Фон Хофакер откашлялся и продолжил: – Затем была еще одна попытка…
– Когда? – Килиан чуть не сорвался на крик, но взял себя в руки и прошептал: – Расскажите же!
Фон Хофакер нервно огляделся и продолжил:
– План предусматривал убийство Гиммлера, поскольку от него было бы еще больше проблем, чем от Гитлера. Гиммлер на собрание не явился, попытку покушения в очередной раз отложили.
– У Гитлера жизней больше, чем у кошки!
– Полагаю, тут вы правы, полковник. И наконец, последняя попытка должна была состояться сегодня, но фюрера неожиданно вызвали из кабинета. Я сам обо всем только что услышал.
Килиан в досаде сжал зубы.
– И что теперь?
– Запаситесь терпением, полковник. Мы попытаемся снова, – отозвался фон Хофакер.
– А в этот раз нас известят заранее?
Подполковник пожал плечами.
– Следующая попытка произойдет через три дня. На этот раз исполнитель надежен. Такой не промахнется.
Килиан поспешно отвернулся к окну, не зная, ликовать или ужасаться. По-видимому, и то и другое.
– Полковник?
– Мне не верится, что я вовлечен в государственную измену, – тихо пробормотал он.
Его собеседник подошел ближе.
– Полковник, вы абсолютно защищены. Мы намеренно держим вас в стороне. Как только все произойдет, генерал прикажет арестовать всех эсэсовцев и членов гестапо в Париже.
– Вам понадобится моя помощь? – осведомился Килиан.
Они стояли почти вплотную друг к другу и переговаривались еле слышным шепотом.
– Нет. Ваше время придет позже и когда мы будем полностью уверены, что это уместно. Я с вами свяжусь.
– А если я ничего от вас не услышу?
– Не предпринимайте ничего, оставайтесь под прикрытием.
Килиан покачал головой.
– Но почему мы не можем выступить все одновременно? Прижать к ногтю шайку Гиммлера, мобилизовать армию?
– Соображения секретности. Пожалуйста, доверьтесь нам.
– Хорошо, фон Хофакер. Благодарю вас.
Подполковник кивнул и открыл портфель.
– Генерал просил меня передать вам вот это.
– Что это?
– Для прикрытия. Всякие документы – бюджетные сметы, нужды церкви, все в этом роде.
– А, прекрасно… – Килиан небрежно швырнул на стол пачку бумаг.
Фон Хофакер многозначительно покачал головой.
– Генерал предлагает вам отнестись к ним со всем вниманием. Возможно, это чтение покажется вам занятным.
Килиан озадаченно посмотрел на собеседника, но тот уже подошел к выходу.
– Благодарю вас, полковник, что вы согласились принять меня, – ровным голосом произнес он.
– Удачи, фон Хофакер.
– Спасибо, и вам так же, полковник. – Фон Хофакер помедлил у двери. – Хайль Гитлер, – произнес он и невесело улыбнулся.
Килиан в ответ пробормотал то же приветствие. Он старался по мере возможности избегать этих слов.
Что ж, ни сегодня, ни в течение следующих трех дней ничего нельзя сделать. Время действий придет, когда Германия освободится от Адольфа Гитлера.
Полковник мельком глянул на оставленную фон Хофакером стопку бумаг на своем столе и с сердитым вздохом засунул ее в верхний ящик. Потом, конечно, он все проглядит, но сейчас надо уладить вопрос с Лизеттой. Он бросил очередной взгляд на записку. В конце концов, если все сорвется, его поймают и казнят. Его ждет верная смерть, а потому он должен повидаться с Лизеттой, обнять ее в последний раз…
Схватив телефон, Килиан набрал номер секретарши.
– Да, полковник?
– Соедините меня с мадемуазель Форестье.
– Конечно, полковник. Позвольте спросить, по какому номеру?
Он продиктовал ей название банка.
– Зарезервируйте столик в ресторанчике на берегу. Знаете, под открытым небом.
– Да-да, я знаю, что вы имеете в виду.
Полковник был приятно удивлен – новая секретарша знает свою работу.
– Сегодня, на час дня.
– Слушаюсь, полковник. Не вешайте трубку, я вас сейчас соединю.
Ждать пришлось буквально несколько секунд.
– Полковник Килиан? Мадемуазель Форестье на линии.
– Спасибо. – Он услышал тихий щелчок – это секретарша повесила трубку. – Лизетта?
– Полковник Килиан?
При звуке ее голоса у него сжалось горло.
– Очень приятно вас слышать, – тихонько сказала она. Умница, проявляет осторожность на случай, если секретарше вздумается подслушивать.
– Мне тоже очень приятно. Позвольте пригласить вас сегодня на ланч?
– О, с большим удовольствием!
В ее голосе звучали радость и облегчение. Улыбаясь, полковник сообщил ей название ресторана.
– Час дня вас устроит?
– Конечно! Тогда до встречи!
– Нам надо так много рассказать друг другу…
Как обычно, полковник Килиан пришел раньше назначенного времени. Подоспевшая чуть позже Лизетта сияла. Как же она была хороша! У него замерло сердце, едва он заметил в толпе ее темные волосы, собранные в хвост. Она казалась еще моложе. Он представил, как она распускает волосы, они густыми волнами рассыпаются по обнаженным плечам…
Официант провел ее к столику. Килиан поднялся навстречу, расплываясь в беспомощной счастливой улыбке.
– Ты выглядишь божественно. – Лизетта пришла в светлом платье, купленном во время их путешествия. Наряд подчеркивал нежную линию плеч и стройность фигуры. Глядя на низкий вырез на груди, Килиан с внезапной болью вспомнил ее обнаженное тело. Он смущенно откашлялся. – Мое любимое платье…
Лизетта ответила не сразу. Она смотрела на него и широко улыбалась. Потом легонько поцеловала его в губы, особым, характерным только для нее поцелуем, и шепнула:
– Как же хорошо снова увидеть тебя, Маркус.
Полковника бросило в дрожь от возбуждения, и он быстро отвернулся к официанту.
– Пожалуйста, погодите минутку. – И вновь обратился к Лизетте: – Как поживаешь? Хотя, что я спрашиваю, ты же обожаешь одиночество. Впрочем, наверное, я слишком поспешен в выводах и ты была не так уж одинока? – Он тут же проклял свою несдержанность. Только сцены ревности не хватало!
Девушка ответила меланхоличной улыбкой.
– Я скучала по тебе каждую минуту из тех тридцати шести дней, что мы не виделись.
– Ты считала, – тихо заметил он.
– Я всегда считаю, – кивнула она. – Ты должен бы это знать…
Он потупился.
– Спасибо за письмо.
– Я рада, что мы встретились.