Лавандовое поле надежды Макинтош Фиона

39

Лизетту разбудили ликующие крики под окнами. Через несколько мгновений она поняла, что находится в отеле «Рафаэль», где забылась глубоким сном в постели Килиана.

Ночью в комнату никто не заходил. Мундир Килиана накрывал девушку вместо одеяла. Лизетта вскочила и отправилась в ванную – привести себя в порядок. Она выглядела свежей и опрятной: волосы уложены, платье не измялось. Девушка погляделась в зеркало и слегка пощипала себя за щеки, но это не очень помогло. Она исхудала, под глазами пролегли черные круги, скулы обострились. Маркус пришел бы в ужас, но Лизетта ничуть не отличалась от остальных голодающих парижан.

Лизетта глубоко вздохнула: делать нечего, пора уходить. Девушка не знала, доведется ли ей снова встретиться с Килианом. Впрочем, с этой мыслью она уже давно свыклась. Теперь необходимо найти Люка. Пожалуй, лучше всего начать с Монмартра. Не возвращаться же к Сильвии!

Да, решено, Монмартр. Эта часть Парижа стала для нее родной. Если оставить записку на дверях прежней квартирки, то Люк непременно обнаружит ее и придет к церкви.

По крайней мере теперь у Лизетты был план, дающий надежду и помогающий хранить спокойствие. Правда, война теперь – уже не главное, и речь идет не о задании, а о сердце Лизетты. В ее жизни все стало так сложно и запутанно… С вынужденной двойной жизнью покончено, пришла пора свести все воедино. Внутренний голос прав – она давно сделала выбор. После ночи, проведенной в номере Килиана, все прояснилось. Лизетта окончательно осознала, что их дороги разошлись. Да, Килиан был ее заданием… Да, она полюбила его, хотя не ожидала такого поворота событий. Килиан был неотразим – и в другой жизни они стали бы больше чем просто любовниками.

Но ведь и Маркус любил ее!

Девушка тихонько всхлипнула. Она ненавидела саму себя, ненавидела свое лондонское командование… Маркус такой хороший. Родись он англичанином, наверняка стал бы героем союзников.

А ведь капитан Джепсон завербовал ее чуть больше года назад… Внезапно Лизетту охватил стыд. Все ее действия были направлены на борьбу с врагом, на подрыв противника изнутри. Но разве Маркус – враг?! Она торопливо утерла глаза. Никаких слез!

Если б она только могла объяснить ему, что их отношения не были ложью! Ей хотелось рассказать Килиану о своей любви к Люку – он ведь тоже достоин любви! Люк завоевал ее сердце раньше, но Маркус… Нет, прошло время упреков и извинений…

Она повесила китель в шкаф, аккуратно расправила его на вешалке и на мгновение замешкалась. Они с Килианом никогда больше не встретятся! Лизетта прижалась щекой к рукаву кителя, поцеловала грубую шерсть.

– Прощай, Маркус, – прошептала она и вышла из номера.

В вестибюле маячили вооруженные немецкие солдаты. Может, они и были готовы сдаться и сложить оружие – но только не злобной банде ошалевших от счастья французов. Лизетта невольно гадала, многие ли в ликующей снаружи толпе присоединились к Сопротивлению только в последний момент, когда стало известно, что союзники уже на подходе. И сколько среди них бывших пособников наци, теперь пытающихся укрыться под видом неукротимых борцов.

Под цепкими взглядами немцев она торопливо направилась к выходу, распахнула дверь и испуганно замерла, услышав резкий выкрик:

– Вот она!

– Еще одна шлюха! – злобно завопили в толпе.

Лизетта застыла, глядя на разъяренных парижан у входа в отель.

– О чем вы?

Какой-то подвыпивший старик схватил ее за руку.

– Привет, шлюха, – процедил он по-немецки.

– Но я француженка! – в ужасе вскричала девушка.

– Шлюха! Потаскушка!

– Позор немецкой подстилке! – голоса звучали со всех сторон.

Она тщетно пыталась оправдаться, толпа была неумолима. Лизетту стащили со ступенек и поволокли по улице, издевательски выкрикивая оскорбления. Девушку окружали возбужденные мужчины, женщины и даже дети.

– Куда вы меня ведете? – взмолилась она.

Никто не ответил. Лизетта оказалась совершенно беспомощной: в нее вцепились десятки рук. Сопротивляться было бесполезно – того и гляди изобьют до смерти, разорвут в клочки. Лучше покориться и надеяться, что скоро все кончится.

Ее грубо приволокли на площадь, где скопилась масса людей. Вокруг царила праздничная, карнавальная атмосфера, парижане хлопали и ликующе кричали. Старик протащил Лизетту сквозь толпу, подтолкнул к стайке женщин, замерших со склоненными головами.

Лизетта обезумела от страха: неоткуда было ждать ни помощи, ни защиты. Озверевшая толпа избрала мишень для своей ярости и жаждала насладиться местью. Несчастные женщины знали, что им нет спасения.

Люк несколько часов не отходил от погибшего полковника. Его охватило глубокое отчаяние при мысли, что Килиан намеренно отдал свою жизнь. Люк внушал себе, что следовало бы радоваться, но испытывал лишь скорбь. Почему-то ему вспоминалось, как он целовал холодное лицо бабушки, как смотрел на искалеченное тело Вольфа и пытался смириться с очередной потерей. Люк совершенно не хотел испытывать то же самое и к Килиану, однако ничего не мог с собой поделать.

Он осторожно вытащил пистолет из окоченевших пальцев полковника. Проверил магазин – пусто. Люк понурился: оказывается, Килиан вышел из отеля с оружием, заряженным одной-единственной пулей. Изначально она предназначалась самому полковнику, но тот выстрелил в Люка, спасая ему жизнь. Килиану надо было, чтобы французский мальчишка нажал на курок.

Люк натянул на остывающее тело носки и сапоги, пригладил Килиану волосы, распрямил руки… Не хотелось думать, что станет с трупом, если на него наткнутся французские борцы за свободу – но тут уж от него ничего не зависело.

Занимался рассвет. Люк взглянул на окровавленный конверт: письмо было адресовано Ильзе Фогель. Люк убрал письмо в карман – он отправит его позже, когда схлынет всеобщее сумасшествие.

Он сунул пистолет Килиана за пояс, под рубашку, а потом проверил карманы полковника. Немного денег, одинокая сигарета и зажигалка с выгравированными инициалами. Люк положил зажигалку и сигарету в карман вместе с письмом. Самому ему они были не нужны, но не хотелось думать о том, что кто-нибудь ограбит труп полковника.

– Вы были грозным противником, – тихо промолвил он, склоняясь над телом Килиана. На сердце было тяжело. Мир потерял хорошего человека. Люка снова поразило внешнее сходство между ними. Он вздохнул, сжал руку Килиана и поднялся на ноги.

Он забыл о своей ране, но, вставая, сморщился от боли. Кровь остановилась. Люк с трудом снял рубашку. Пуля прошла через плечо навылет, не задев кость. Он притронулся к мешочку на груди, ощутил слабый запах лаванды. Семена уцелели, пройдя через невзгоды – и, как и говорила бабушка, охранили его даже от пуль. Надо промыть и перевязать рану… Возможно, зашивать придется. Он разорвал рубашку на лоскуты, соорудил себе повязку.

– Прощайте, полковник, – негромко произнес он по-немецки и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Он решил снова обойти все знакомые места – на всякий случай, вдруг наткнется на след Лизетты.

У отеля «Рафаэль» собралась толпа. Кто-то робко потянул Люка за рукав.

– Прошу прощения…

– В чем дело?

Незнакомец покосился на мокрую от крови рубашку Люка.

– Я работаю… то есть работал в этом отеле, – прошептал он.

Люк недоуменно нахмурился.

– Что вы хотите?

– Вчера вы спрашивали у меня про одну молодую особу.

А, так это же консьерж!

– Так вот, она приходила.

– Правда? – взволнованно воскликнул Люк.

Консьерж опасливо огляделся по сторонам, и Люк затащил его за угол.

– Что вы мне можете рассказать?

Он принялся шарить по карманам в поисках денег.

– Нет-нет, – запротестовал консьерж. – Вам бы вообще лучше поскорее в больницу.

– Что с мадемуазель Форестье?

– Вчера вечером она искала полковника Килиана.

Люк сжал зубы.

– Куда она пошла?

– Наверх, в его номер. Она провела там всю ночь, а утром я видел, как…

– Что случилось?

– Ее забрали.

Люк вопросительно уставился на консьержа.

– Ну, здесь все собрались посмотреть, как будут наказывать шлюх и немецких прихвостней…

Лицо Люка потемнело, как грозовая туча. Он понял.

– Вон там собираются задать урок всем француженкам, что водили компанию с бошами.

Люк бросился бежать, ориентируясь на глумливый смех толпы.

Лизетта твердо решила, что плакать не станет. Ни за что. Толпа жаждала рыданий. Лизетта уже успела узнать, что девушка рядом с ней работала официанткой в кафе, которое посещали нацисты.

– Да, я держалась с ними приветливо, – рассказала она Лизетте, заливаясь слезами. – Я замужем, у меня ребенок. Мне нужны были чаевые.

Следующая за ними женщина вела себя куда сдержаннее.

– Хулиганье, – фыркнула она. – Видишь того типа с бритвой?

Лизетта кивнула.

– Он сам сотрудничал с немцами. Уж я-то Реми Жокара хорошо знаю! Он все эти годы отирался вокруг нацистов, наушничал, а уж сколько невинных людей гестапо выдал… Сущая свинья! А погляди на него сейчас – пыжится, изображает, что мы ему противны. Я убиралась в отеле – вот и вся моя вина. Я ради семьи работала…

Она плюнула себе под ноги.

Лизетта стиснула зубы. В толпе слышались голоса, предлагающие раздеть женщин донага и прогнать по городу, нарисовав у них на груди свастику. Редкие выкрики призывали к спокойствию.

Настал черед Лизетты предстать перед парижанами. Молодую мать, опозоренную и униженную, только что увели. Лизетта и впрямь заслужила народное презрение: она флиртовала с немецким полковником, принимала от него подарки, стала его любовницей. Ах, если бы только можно было объяснить, что она всего лишь выполняла задание!.. Лизетту грубо вытолкнули на середину импровизированной сцены. Она не сопротивлялась – все равно этим ничего не добьешься. От голода и унижения сил у нее не осталось. Перед глазами все плыло, голова кружилась. Не упасть бы в обморок!

Лизетта не стала зря тратить время.

– Этого человека зовут Реми Жокар! Он сотрудничал с немцами! Я своими глазами видела, как он пресмыкается перед нацистами! – завопила она во все горло, ничуть не смущаясь лжи – ведь она делала это ради остальных несчастных женщин.

Жокар схватил ее и ударил.

– Заткни пасть, фашистская подстилка!

Несмотря на боль и головокружение, она усмехнулась.

– Нацистский прилипала!

Толпа заволновалась.

– Вот я тебе задам, сука! – пригрозил Жокар.

– Обращайся с ней по-честному, а не то сам ответишь, – вмешался новый голос, принадлежавший какому-то старику. Приглядевшись, Лизетта узнала метрдотеля ресторана при отеле «Ритц». Она кивнула, вспоминая, как ему польстила ее похвала.

Экзекуция началась.

Лизетту заставили сесть на низенькую скамеечку – она благодарно рухнула на нее и замерла, прижав к животу сумочку. Вокруг головы сухо щелкали ножницы. Время от времени ее мучители швыряли прядь черных волос ей на колени. Толпа гоготала. Лизетта потерянно смотрела на шелковистые локоны, которыми когда-то восхищались ее родители, Килиан и Люк…

Лезвие бритвы заскребло кожу. Последние клочья волос полетели во все стороны. Внутри у Лизетты все словно омертвело. Жокар обращался с ней грубо, голову саднило от многочисленных царапин и порезов.

Пытка продолжалась. Сбежать было некуда – лишь уйти в себя. Отстранившись от гнусной сцены, Лизетта высвободила свой дух. Она словно видела себя со стороны: глаза опущены, губы решительно сжаты. Какой-то мужчина крепко держит ее за подбородок, чтобы все запомнили ее лицо, а Жокар выбривает ей голову.

– Довольно ты уже пустил крови, Жокар, – предостерег ее заступник.

Жокар что-то проворчал себе под нос и в последний раз провел бритвой по голове Лизетты. Люди смеялись и аплодировали расправе над очередной жертвой. После освобождения Франции стихийные самосуды прокатились по всей стране.

Дыхание Лизетты становилось все медленнее, все глубже. Мысленно она перенеслась на лавандовое поле. Вокруг жужжали пчелы, покачивались высокие сильные стебли, лиловые цветы задевали лицо. Лизетта ощущала их аромат.

И вместе с их ароматом – запах Люка.

Люк с разбегу ворвался в толпу, проталкиваясь сквозь ряды гогочущих зрителей, расшвыривая всех на пути. Рана в плече снова кровоточила. Он пробился в первый ряд. Лизетта подняла обритую голову и взглянула на него огромными, совершенно пустыми глазами, почти фиалковыми на ярком свету. Она стала похожа на мальчишку-беспризорника – хрупкая, беззащитная. Платье нелепо болталось на худеньком теле. По тонкой шее ручейками стекала кровь.

– Лизетта… – прошептал Люк. В нем вспыхнул безудержный гнев. – Отпустите ее, мерзавцы! – взревел он, вытаскивая из-за пояса пистолет Килиана.

Женщины в толпе завизжали. Люк взмахнул оружием, и все попятились. Должно быть, в глазах у него пылала жажда убийства. К счастью, пистолет не был заряжен.

– Убери от нее свои грязные лапы! – потребовал Люк, наводя пистолет на человека с бритвой.

– Да забирай, – ухмыльнулся тот, ничуть не испугавшись. Рывком поставив Лизетту на ноги, он толкнул ее вперед.

– Эта девушка – моя соратница по подполью! – завопил Люк во всеуслышание. – Она весь прошлый год работала ради освобождения родины! А что делали вы? – Он наставил пистолет на какую-то женщину. Та чуть не грохнулась в обморок. – Или вы? – Люк перевел оружие на другого человека в толпе. Тот бочком скользнул в сторону. – Что вы сделали для победы?

– Уведите вашу девушку, – опасливо обратился к нему какой-то старик. – Вы, похоже, и так уже пролили немало крови, нам новой не надо.

– Лицемеры! – крикнул Люк и подхватил Лизетту на руки, не обращая внимания ни на вспыхнувшее болью плечо, ни на то, что платье девушки сразу намокло от его крови.

Он закинул ее руки себе на шею, бережно прижал обритую, окровавленную голову к груди. Лизетта заплакала.

– Я чувствовала запах лаванды, Люк. Я знала – ты придешь за мной.

По лицу Люка заструились слезы. Он прокладывал себе дорогу через притихшую толпу, неся Лизетту, точно хрупкую райскую птичку. До сих пор ему не удавалось спасти никого из тех, кого он любил. Но ее он спас.

Он донес Лизетту до кушетки в монмартрской квартирке, лег рядом и прижал девушку к себе. Спустился вечер. Тьма унесла их обоих в долгожданное забытье.

40

Лизетта проснулась – резко, внезапно – и в первый миг не поняла, где она и что происходит. Она лежала в знакомой квартирке на Монмартре, на своей узкой кровати, а рядом неловко вытянулся Люк.

Кровь – вот что окончательно пробудило ее.

– Люк! – окликнула девушка. – Люк!

Да он же ранен! Лихорадочно шаря руками по его телу, она случайно разбередила рану, и пальцы ее обагрились яркой кровью. Как? Когда? Почему? А что с Килианом? Впрочем, мысли о Маркусе Лизетта отогнала. Люку требовалась помощь – причем немедленно.

Она потрогала его влажный лоб. Все тело Люка пылало, платье Лизетты промокло от его пота. Утро выдалось жарким, но Люк трясся в ознобе. Только бы он не умер! Может, ранение и не грозило смертью, но вот инфекция…

Выбора не оставалось – надо бежать за помощью. Лизетта знала, куда идти. Вся грязная, окровавленная, она выскочила из дома. Обритую голову обдувало ветром – странное ощущение. Ничего, тут ее территория, тут у нее есть друзья.

Застав доктора дома, она чуть не разрыдалась от облегчения. Доктор не стал тратить времени понапрасну и поспешил к раненому, не упомянув и словом бритую голову Лизетты.

Вместе они склонились над Люком. Его било в лихорадке. Доктор внимательно осмотрел его.

– Пуля прошла навылет, рана чистая, кости не задеты. Я промыл рану и обеззаразил лавандовым маслом. Зашил, как смог. Повязку надо регулярно менять. Справитесь?

– С радостью!

– Тогда я оставлю чистых лоскутов. Пусть пока держит руку в перевязи. Несколько недель будет больно, скованность останется дольше, возможно – навсегда.

– А швы?

– Снимете через две недели. Не жалейте масла, стерилизуйте ножницы или скальпель в кипятке, хорошенько мойте руки и окуните пальцы в лавандовое масло. Инфекция – наш главный враг.

Лизетта кивнула.

– Спасибо. Сколько я вам…

Он сердито отмахнулся.

– Вы мне ничего не должны, мадемуазель. – Он перевел взгляд на ее голову. – Кажется, свой долг перед Францией вы уже оплатили.

Лизетта потупилась.

– Я это заслужила.

– Вы сотрудничали с нацистами, дитя мое? – спросил доктор.

– Нет. Я английская разведчица.

Доктор удивленно посмотрел на нее. В глазах у него забрезжило понимание.

– Тсс! Никому не рассказывайте! – взмолилась она.

Он улыбнулся.

– Подумать только, вы внесли свой вклад в то самое освобождение, от которого и пострадали. Простите.

Она провела ладонью по обритой голове.

– Ничего, отрастут.

– Смазывайте порезы лавандовым маслом. Оно просто чудеса творит. Я загляну к вам завтра, проверю нашего пациента. Если жар к вечеру не спадет, зовите меня.

Когда Люк пришел в себя, Лизетта сидела подле кровати.

– Это и в самом деле ты? – прохрипел он.

Она с улыбкой потянулась к стоявшей наготове чашке с водой.

– В раю у меня были бы волосы. Ты на Монмартре.

Утолив жажду, он уронил голову на подушку, поднес руку любимой к губам и нежно поцеловал.

– Я так счастлив! У тебя здесь столько света!

Лизетта положила голову ему на грудь и беззвучно заплакала. Люк нежно гладил ее обритый затылок.

Дни складывались в недели. Люк постепенно выздоравливал. Он все еще морщился от резких движений, но никогда не жаловался – и то, что начиналось бережными, невесомыми касаниями, постепенно перерастало в крепкие объятия. Однажды вечером Люк решительно снял перевязь.

– Хватит с меня, – заявил он.

– Послушай, тебе надо…

– Она мешает.

– Чему?

– Вот чему! – Люк притянул Лизетту к себе. – Хочу обнимать тебя обеими руками.

Она шаловливо улыбнулась и приникла к нему.

– А что еще?

– Ласкать тебя обеими руками, – ответил он и, нащупав грудь Лизетты, поцеловал ее через тонкую блузку.

Лизетта с протяжным вздохом запустила руки в волосы Люка, запрокинула ему голову и прильнула к устам долгим, глубоким поцелуем.

– Медсестричка, отведите меня в постель, – потребовал Люк, когда они, тяжело дыша, отпрянули друг от друга. – Можете делать со мной все, что вам угодно.

– Все-все? – уточнила она со смехом. В мгновение ока Люк переложил ее на постель и легонько навалился сверху. Он начал было целовать ее в бритую голову, но Лизетта застеснялась и попыталась увернуться.

– Мне нравятся непокорные женщины, – настаивал он. – Всегда нравились.

Лизетта через силу рассмеялась.

– Люк, перестань, прошу тебя. Я выгляжу ужасно.

– Ты? Ты прекраснейшая из женщин! С тобой никто не сравнится. Ты неповторима! Я жажду насладиться тобой!

И он прижался к ней так, что она ощутила всю силу его желания.

Их смех разнесся по комнате, выплеснулся на улицу, смешался с гулом народного ликования, а потом сменился вожделением. Слившись воедино, влюбленные неторопливо изучали друг друга. Вскрикнув от наслаждения, Лизетта изо всех сил обняла Люка, и они предались медленно нарастающему ритму всепоглощающего желания.

Почти две недели они провели в крохотной квартирке – жили, смеялись, познавали друг друга… Их любовь росла и крепла.

Однажды утром Люк посмотрел на Лизетту странным взглядом.

– В чем дело? – взволнованно спросила она.

– Мне надо сходить на авеню де Ваграм, выяснить, что происходит.

– Люк! Давай забудем…