Кровавый остров Янси Рик

Часть тридцать восьмая

«Верный писец дел рук его»

Красный дождь кончился так же внезапно, как начался, и теперь гиганская тень мчалась по равнине, небо потемнело, а ветер возвратился с мстительным воем. Затем небеса разверзлись в яростной канонаде. Как рухнувший вниз серый занавес, пришел проливной дождь, косой от ветра и полный ненависти.

– Оставайтесь здесь! – приказал монстролог, нырнул в вихрь и быстро пропал в свивающихся серых полотнах. Мгновение спустя он вернулся и бросился наземь рядом с нами с громким вздохом облегчения, причиной которому служило не только скудное укрытие, что дарили нам деревья.

– Что ж, дождь смыл большую часть улик, но я сумел найти вот это, – сказал Уортроп, разжав кулак, чтобы показать нам оторванный кончик человеческого пальца. Он порылся в чемоданчике с инструментами в поисках чего-то, во что можно было бы положить трофей. Аваале бесстрастно смотрел на него; невозможно было определить, что сомалиец думает. Впрочем, каменное выражение его лица действовало мне на нервы.

Но не доктору монстрологии.

– Прежде, чем вызываться добровольцем в экспедицию с практикующим ненормативную биологию, возможно, нелишне было бы выяснить, в чем именно заключается ненормативная биология, – заявил он Аваале.

– Миссионеры, что учили меня, должно быть, пренебрегли этой частью моего образования, дхактар, – сухо парировал Аваале. Пончо было для него слишком мало. Капюшон не налезал на объемистую голову моряка, и вода стекала по его широкому лицу и капала с подбородка. Крупные капли плюхались сверху, отфильтрованные переплетенными ветвями «драконьей крови».

– Я не удивлен, – ответил Уортроп. – Это вещи такого рода, о котором богобоязненные люди думать не любят.

– Сейчас вы мне скажете, что бога не боитесь.

– Я слишком мало знаю о нем для того, чтобы сформировать разумное основание для страха.

Доктор обнял себя за поднятые колени длинными руками и поглядел на восток – колыбель шторма и кровавого ливня, что ему предшествовал.

– Мы должны скорректировать курс, джентльмены. Путь лежит строго на восток.

– На восток? – уточнил Аваале. Он посмотрел через плечо, но за складчатым серым саваном воды не смог разглядеть даже другого берега промоины. – Но вы сказали, что в это время года горы непроходимы. Оползни, и ветра, и…

– Что ж, полагаю, мы можем выслать вперед Уилла Генри с вежливой запиской к магнификуму – не соблаговолит ли он явиться на свидание с нами в Хадейбо? – монстролог хрипло и невесело рассмеялся, а затем мрачно продолжил: – Эти останки были принесены по воздуху ветрами с гор Хагьера, потому в горы Хагьера я и намереваюсь направиться, в вашем очаровательном обществе или без такового!

Он обернулся ко мне, не в силах сдержать ребяческий запал.

– Ты понимаешь, что это значит, Уилл Генри. Несмотря на то, что они из кожи вон лезли, чтобы вырвать у меня награду, русские проиграли. Магнификум все еще бродит на воле!

– Русские? – спросил Аваале. – Какие русские?

Доктор не обратил на него внимания.

– Подозреваю, что они доверились Сидорову, шарлатану, который и статую Свободы бы не нашел, если б его швырнули прямо на Бедлоус! – Он постучал по сосуду, в котором лежал оторванный палец. – Может, это принадлежит моему бывшему коллеге – достойный финал бесстыдной карьеры!

Аваале медленно покачивал головой. Во всех своих странствиях он не встречал еще человека, похожего на монстролога, а Аваале, как вы помните, странствовал с кровожадными пиратами. Тот особый тип кровожадности, что был свойственен Уортропу, был, впрочем, как вино редчайшего, единственного урожая – вкус которого был совершенно чужероден для Сомали и отличался от пиратской жестокости, как изысканное вино – от ядовитого пойла.

Доктор бросил контейнер для образцов в чемоданчик с инструментами и поднялся на ноги, держась за ствол «драконьей крови», чтобы не соскользнуть по размытому в грязь склону. Он наклонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то в грохоте молотящего ливня. В вымоине внизу ручеек воды раздулся в неглубокий поток, весело бежавший по камням.

– Придется переходить вброд, – вдруг сказал Уортроп. Он закинул чемоданчик на плечо и двинулся внизу. – Сейчас же!

Мы чуть не опоздали. Стена воды высотой в пять футов[148] закрутилась вкруг излучины впереди, пенящийся, полный мусора вихрь, что с ревом несся на нас, как слетевший с рельсов локомотив. На полпути через вымоину я поскользнулся и упал вперед, мой вопль ужаса заглушил могучий порыв ливня. Аваале, что уже успел перебраться на другую сторону, повернулся и побежал ко мне, яростно топча воду, поднявшуюся ему до колен. Он схватил меня за руку и закинул себе на плечи текучим движением грузчика на угольном складе. С оглушительным ревом Аваале швырнул меня вверх, к доктору, который сумел ухватиться за мой воротник прежде, чем скользкие камни сбросили меня обратно. Я отбежал подальше от вымоины, как испуганный краб по склону, с силой упираясь каблуками в камень. Подо мной Аваале цеплялся за скалу, пока под ним грязные воды потопа пенились и грызлись в русле, неся миазмы гор, их зловонную блевотину, к морю.

Уортроп каким-то образом это предчувствовал – иначе и быть не могло, поскольку, достигнув самой высокой точки противоположного берега, мы не стали искать укрытия. Он присел на корточки на краю ущелья, низко надвинул шляпу, чтобы дождь не лил ему в глаза, и стал ждать. Потом монстролог поднял руку с одним вытянутым пальцем, и, как по сигналу, из-за излучины выплыл безголовый человеческий торс, лениво поворачиваясь в замедляющемся течении; ниже талии он был широко разрублен, и за ним в кровавой пене тянулись кишки.

Следом плыли еще останки. Некоторые куски покрупнее было легко определить – тут рука, там голова. Другие искрошили так, что узнать их было совсем невозможно. Дождь приутих; течение стало медленнее; ассистент космического режиссера пожелал, чтобы спектакль замедлился сообразно торжественности случая. Вода из грязно-коричневой превратилась в ржаво-красную – река крови, бьющей из трещины в сердце острова.

Монстролог глядел вниз, на прибой из мертвецов, и был зачарован.

Он пробормотал:

– «И так ты узнаешь, что я Господь: узри, посохом, что в руце моей, ударю я по водам речным, и обратятся они в кровь».

– Это не его слова, – шепнул ему Аваале. Шептать, по существу, было незачем, но отчего-то иначе было невозможно. – Вы извращаете слово его.

– Напротив, – ответил монстролог. – Я преданный слуга, верный писец дел рук его.

Час настал. Час, когда кровь и смерть, что он причинил, получат свое оправдание, баланс будет подведен, а долг – уплачен. Джеймс и Мэри, Эразм и Малахия, Джон и Мюриэл, Дэмиен и Томас и Джейкоб и Вероника, и те, чьи имена я забыл, и те, чьих имен я никогда не знал… Находка магнификума вернет время, воскресит мечту. Настал час – его час, – когда желание встретилось с отчаянием. Я видел это в ледяном, неугасимом огне в глазах монстролога. Что служило топливом этому адскому пламени? Желание – или же отчаяние?

Дождь утих, но оставались еще стремителные тучи; дню предстояла безвременная кончина. Горы смутно вырисовывались перед нами, туман и тени укутывали их иззубренные челюсти, а земля под нашими стопами растрескалась и крошилась, как кости в оссуарии[149] Дахмы. Путь испещряли огромные валуны, что словно сбросили вниз злобные древние боги, с той поры давно уже мертвые. Глубокие, заполненные тенями изломы, некоторые – лишь в несколько дюймов шириной, некоторые – простиравшиеся на шесть футов и более, веером расходились от подножия гор, как тянущиеся к нам щупальца исполинского чудовища. Земля шла то вверх, то вниз застывшей волной, каждый холм – чуть выше предыдущего, каждая долина – чуть глубже, и ветер пикировал вниз, испытывая волю монстролога. Он несся по равнине: отвесная стена ветра, на которую Уортроп гнал нас без передышки. Ветер вырывал дыхание из легких, прибивал слова к земле, плевал пылью в глаза, и все же он боролся против него, пригибаясь вперед, чтобы его не сшибло с ног, как человек, бредущий в воде по пояс: каждый шаг вперед – тяжело давшаяся победа.

Я пытался держаться рядом с ним, но мало-помалу ветер изматывал меня, и я отставал все больше и больше. Доктор не заметил – или не придал этому значения – и продолжил идти, но Аваале вернулся за мной, крича Уортропу, что мне нужно отдохнуть. Монстролог его не услышал – или ему было все равно.

– Послушай, я понесу тебя, walaalo, – прокричал Аваале поверх ветра.

Я покачал головой. Я никому не стал бы обузой.

Мы не останавливались, пока не достигли каменистого подножия гор, и там сбросили рюкзаки и рухнули, прислонившись к выходу пласта. Ветер подвывал и свистел в камнях, а заходящее солнце пробивалось сквозь тучи, окрасив равнину под нами в золото – дух захватывавшее, поразительно прекрасное зрелище.

«Тебе покажется, будто солнце упало в море, потому что каждое дерево на том острове из чистого золота, и каждый листик на них из чистого золота и сияет сам по себе, так что даже в самую темную ночь остров светится, как маяк».

– Ночь спускается, – сказал Аваале. – Нам нужно найти какое-нибудь укрытие.

Доктор не стал с ним спорить. Возможно, он думал, как думал я сам, о лишенных радужной оболочки глазах. Аваале поднялся, вскинул винтовку на плечо и зашагал вверх по тропе, пока не скрылся между валунов, что безмолвными часовыми стояли по обе стороны узкого прохода – врат в логовище магнификума.

– Это самое прекрасное, что я когда-либо видел, – сказал монстролог, глядя вниз, на золотую равнину. – А я видел много прекрасного. Ты мечтал когда-нибудь о чем-нибудь столь прелестном, Уилл Генри?

«Пап, я его вижу! Остров Блаженства! Он горит, как солнце в черной воде».

– Нет, сэр.

Он посмотрел на меня, а я – на него, и лицо его сияло в золотом свете.

– Я показывал тебе телеграмму, которую получил перед нашим отплытием из Адена? Не думаю, – доктор вытащил скомканный листок из кармана и вложил мне в руку.

«УЖАСНЫЕ НОВОСТИ ТЧК ДУРАКИ НЕПРАВИЛЬНО

ПОНЯЛИ ТЧК ИСКАЛИ ДВУХ ЛЫСЫХ ЗПТ

ОДИН МАЛЕНЬКИЙ И ТОЛСТЫЙ ДРУГОЙ

ВЫСОКИЙ И ТОЩИЙ ТЧК ТОЛЬКО СЕЙЧАС

ВЫЯСНИЛ ТЧК БУДЬ НАЧЕКУ ЗПТ

МИХОС ТЧК МЕНТУ»

Он бдительно следил за выражением моего лица. Я тоже был внимателен и уточнил:

– Рюрик и Плешец?

Уортроп кивнул:

– Судя по всему, они проскользнули сквозь невод Фадиля.

Он вынул револьвер и расслабленно положил его на колено. Дуло блистало под поцелуями умирающего солнца.

– В этом барабане две пули. По моим подсчетам, Уилл Генри, там должно быть пять. Не хватает трех пуль. И двух русских.

– У меня не было выбора, сэр.

– Ох, Уилл Генри, – проговорил он. – Уилл Генри! Почему ты мне не сказал?

– Я не знал…

– Прекрати.

– Я не знал, как…

– Прекрати.

– Я не хотел, чтобы вы во мне… разочаровались.

– Разочаровался в тебе? Не понимаю.

– Я боялся, что вы снова меня не возьмете.

– Почему? Потому что ты защитил себя от бездушных громил, что убили бы нас обоих, не моргнув глазом?

– Нет, сэр, – ответил я. – Потому что я сам убил их, не моргнув глазом.

Он кивнул; он понял.

– Вы хотите знать, как это произошло? – спросил я.

Уортроп покачал головой:

– Места и имена могут быть разные, Уилл Генри, но преступление одно и то же.

Он поскреб подбородок под бакенбардами, поднял лежавшую у ног палку и принялся рисовать на мягкой земле.

– Рождены под одной крышей, – задумчиво сказал он. – Быть может, это и в самом деле как печать Каина, – он поднял лицо к заходящему солнцу, постукивая по грязи концом палки. – Помнишь, когда ты только ко мне переехал – как мы держали у секционного стола ведро на случай, если тебе станет нехорошо? И тебе всегда делалось нехорошо – вначале. Не припомню, когда в последний раз тебе становилось дурно от работы.

Он отбросил палку прочь; она укатилась за край, к золотой равнине, и пропала.

– Это темное и грязное дело, Уилл Генри. А ты уже далеко пошел, – он погладил меня по колену, не чтобы поздравить, подумал я, а чтобы утешить. Голос монстролога звучал печально и горько. – Ты далеко пошел.

Аваале вернулся и доложил, что нашел место, подходящее для ночевки. Мы взвалили на плечи рюкзаки и последовали за ним по узкой тропе – крутому серпантину, вившемуся меж двух отвесных каменных стен. Покров низких, серых туч все время вихрился над нашими головами; река ветра мчалась по проходу, как через воронку. Одолев около сотни ярдов, мы очутились у сужавшейся кверху расселины около шести футов[150] в ширину по днищу и примерно такой же высоты: глубокая рана, прорезанная в камне, что не заслуживала названия пещеры, но могла предложить некоторую защиту от стихий. Тени в расселине были густы, и доктор с беспокойством заглянул внутрь.

– Там безопасно, – уверил его Аваале. – Один-два скорпиона, но я о них позаботился, – он радостно улыбался, гордясь своим достижением.

Изнемогший, я бросился наземь и отказался вставать, хотя Аваале пытался соблазнить меня едой. Я скатал свое пончо в подушку и закрыл глаза. Надо мной плыли их голоса – обсуждение того, кому стоять на часах первым. Снаружи облака прислали ветер, а ветер задул свет, и тьма уселась на тропу, как огромная черная хищная птица. Кто-то улегся рядом со мной, и теплая рука коротко ощупала мой лоб – Аваале.

Я едва-едва задремал было, как расселину залил свет, и я сел – и Аваале тоже, а затем мы оба вскочили.

– Дхактар? – мягко окликнул Аваале. – Вы сказали – никакого света!

Мы видели, как он стоит на пороге, с фонарем в одной руке и револьвером – в другой, вглядываясь во мглу.

– Там что-то есть, по ту сторону этих скал, – сказал доктор. – Аваале!

Повинуясь движению пистолета, Аваале схватил винтовку и вышел наружу. Некоторое время оба не двигались.

– Вот! – прошептал Уортроп. – Ты это слышал?

Аваале медленно покачал головой.

– Слышу только ветер.

– Вот опять! Оставайся тут.

Доктор двинулся вверх по тропе, исчезнув из виду. Я ринулся вперед; Аваале махнул, отгоняя меня обратно, и поднял винтовку. Фонарь доктора скрылся, и тьма накрыла Аваале, проглотив его целиком.

– Аваале, – тихо позвал я его. – Ты его видишь?

Пятнышко света вернулось, отбрасывая по пути тревожные тени, проплыв по Аваале и затем осветив вход в расселину. Аваале забросил винтовку на плечо и принял у доктора лампу: Уортропу требовались обе руки, чтобы удержать свою ношу на ногах. К монстрологу прислонилась молодая женщина; ее одежда висела лохмотьями, длинные волосы были спутаны и покрыты грязью, босые ноги оставляли на камнях кровавые отпечатки. Он ввел ее внутрь, осторожно опустил и жестом велел Аваале передать мне светильник. Тогда-то я и увидел, что женщина не одна: она прижимала к груди спящего младенца.

Она что-то сказала. Доктор помотал головой, не понимая. Она повторила, широко раскрыв испуганные глаза.

– Что она говорит? – спросил Уортроп у Аваале.

– Не знаю.

Доктор пристально поглядел на него.

– Что ты имеешь в виду? Ты говоришь на их языке.

– Я говорю по-сомалийски, по-английски и немного по-французски. Языка Сокотры я не знаю.

– Ты не… – Уортроп таращился на него так, словно Аваале только что признался в убийстве. – Капитан Расселл сказал мне, что знаешь.

Женщина потянула Уортропа за рукав, указала наружу и истерично затараторила. Доктор, однако, все внимание обратил на бедного Аваале.

– Я только ради этого и позволил тебе с нами пойти! Почему ты мне солгал?

– Я вам не лгал. Вам солгал капитан Джулиус.

– С какой целью?

– Чтобы вы разрешили мне идти с вами? Не знаю. Спросите лучше у него.

– И спрошу, если доживу до этого! – он обернулся ко мне. – Мой чемоданчик с инструментами, Уилл Генри.

Он вновь повернулся к женщине.

– Я доктор. Доктор. Вы понимаете?

Он попробовал сказать это по-французски. Аваале – по-сомалийски. Затем монстролог попытал счастья с арабским. Ничего. Он вытащил из чемоданчика стетоскоп и поднял его для обозрения.

– Видите? Доктор.

Женщина решительно кивнула и расплылась в улыбке. Ее зубы казались ослепительно белыми на фоне перепачканного лица. Она заметно успокоилась, в изумлении качая головой при мысли о своем везении – доктор, и не где-нибудь, а здесь! – и кротко позволила себя осмотреть: сердце, пульс, дыхание и, наконец, глаза, пока я в них светил. Доктор вздохнул и указал на ребенка:

– Мне нужно его осмотреть. Да?

Он осторожно подсунул руки под спящего младенца, и ее взгляд ожесточился; женщина яростно затрясла головой и сильнее прижала дитя к груди. Уортроп поднял руки, успокоительно улыбаясь, и сказал:

– Хорошо, добрая матушка. Держать его можете сами.

Он мягко прижал пальцы к запястью младенца. Послушал его сердце. Приподнял одно веко и очень долго глядел на обнажившееся глазное яблоко. Вновь улыбнулся ей и кивнул, как бы говоря – с ним все в порядке. Поставил лампу и, пятясь, вышел из расщелины, жестом велев мне следовать за ним.

– Она на ранних стадиях заражения, – сказал монстролог.

Аваале охнул:

– А ребенок?

– Ребенок не заражен.

Аваале потер рукой губы. Он оглядел тропу и вновь посмотрел на доктора.

– Что нам делать?

– Надо как-то убедить ее отдать ребенка, – прошептал монстролог.

– А потом… что? Убить ее?

Уортроп промолчал. В его глазах было нечто, что я видел весьма редко – агония невозможного выбора.

– Вот что вы думаете, – сказал Аваале. – Мы должны ее убить.

– Она обречена, – хрипло сказал мой наставник. – Она все равно умрет, но прежде заразит собственного ребенка.

– Тогда надо убить их обоих.

– Я что, это сказал? Послушай меня! У нее счет идет на часы. А ребенок может прожить много лет, если мы сумеем вовремя его умыкнуть.

– Я его умыкну, – мрачно сказал Аваале. – Я его спасу, а потом вы сделаете то, что сделаете, – он шагнул в расселину.

– Нет! – Уортроп схватил его за руку и утянул обратно. – Если попытаешься забрать его сейчас, рискуешь, что она нечаянно заразит его – или тебя. Для этого хватит даже самой маленькой царапины.

– Тогда что вы предлагаете? – огрызнулся Аваале. Терпение его подошло к концу.

– Я не… я не знаю, – словно запыхавшись, монстролог отчаянно пытался перевести дух. – Быть может… если я подберусь достаточно близко, быстро выстрелить в голову…

– У вас руки трясутся, – указал Аваале. И они и в самом деле тряслись, причем сильно. – Я это сделаю.

– Ты не сможешь к ней подобраться, – возразил доктор. – К тому же это мне она доверяет, – с горечью прибавил он.

– Я это сделаю, доктор Уортроп.

Мужчины вздрогнули. Я думаю, они забыли, что я там стоял. Уортроп на вид был озадачен моим предложением, Аваале пришел в ужас. Я протянул руку за пистолетом. В отличие от рук монстролога мои не тряслись.

– Это единственный способ его спасти, – сказал я.

– Нет. Нет, Уилл Генри, я этого не допущу.

– Почему?

– Потому что застрелить кого-то при самообороне – это одно. А вот так – совсем другое.

– Почему это? – возмутился я. – Мы не можем оставить ее в живых. Мы не можем позволить ему умереть. Я всего лишь мальчишка; она ничего не заподозрит.

– Я это смогу, – сказал монстролог голосом более твердым, чем его вид. – Это должен быть я, – он положил руку мне на плечо. – Будь здесь с Аваале, Уилл Генри.

Он, пригнувшись, нырнул в рану на боку горы. Аваале отвернулся, а я остался смотреть.

В свете лампы женщина казалась очень юной, почти подростком, подумал я, и несмотря на то, что грязь покрывала ее с головы до ног, она была прекрасна – в первом полном расцвете женственности. Она доверчиво улыбнулась доктору, когда тот опустился рядом с ней на колени. Уортроп тронул ее за щеку – нижняя часть левой ладони опасно близко к ее рту, – одновременно сунув правую руку в карман, и мягко заговорил с ней, чтобы взглядом и интонацией убаюкать. И показался пистолет. Монстролог прятал его за ногой, так, чтобы она не видела. Сейчас, подумал я. Сделай это сейчас.

Я не мог видеть его лица. Я не знаю, что видела там она, но она продолжала улыбаться, а он продолжал приговаривать, поглаживая ее по щеке, и я задумался – что же он такое говорит. Он мог бы говорить что угодно, совершенно все, потому что она его не понимала. Например: «Я должен это сделать ради твоего ребенка. Ради нашего ребенка…» Или: «Имя мне ха-Машит, и Господь Бог создал меня в день первый…»

Рука Уортропа, гладившая женщину по щеке, упала, но вторая не поднялась. А затем он отступил совсем, поспешно пятясь, пока не уперся в противоположную стену, и там и остался, спиной прижавшись к скале, со склоненной головой и бесполезно обвисшими по бокам руками. Я двинулся к нему, и он поднял пустую руку. «Стой».

– Что он делает? – через плечо прошептал Аваале. Он отказывался обернуться и увидеть.

– Он не может, – пробормотал я в ответ.

Аваале прохрипел:

– Может, он ошибся. Может, она не заболела.

– Нет. Ее глаза… я это видел.

– Что ты видел в ее глазах?

– Oculus Dei, очи бога.

– Не понимаю, walaalo. Что такое очи бога? – в расселине монстролог поднял голову. Его темные глаза влажно сияли в свете лампы. Что такое очи бога?

– Знаю, – шепнул Аваале. – Он ждет, чтобы она заснула. А когда она уснет…

– Не знаю, чего он ждет, – сказал я. Его колебания в час нужды глубоко меня обеспокоили. Он никогда прежде не колебался: ни в Гишубе, ни в кухне на Харрингтон Лейн, когда занес над головой мясницкий нож. Монстролог всегда повиновался нуждам своего ремесла. Джейкоб Торранс мог носить девиз Общества на пальце, но Пеллинор Уортроп выгравировал его на своем сердце. Он был, как окрестил его Фадиль, Михосом, львом, стражем горизонта. Что его остановило? Цеплялся он за что-то – или что-то отпустил?

– Не понимаю я этого человека, которому ты служишь, – сказал Аваале. – Он словно и наслаждается смертью, и страшится ее. Гонится за ней, как бешеный пес, а потом бежит от нее, как испуганный кролик. Зачем такой человек охотится на монстров?

Он плюхнулся наземь у пасти расщелины, поставив винтовку вертикально между колен, и откинул голову на камень.

– Я устал, walaalo, – вздохнул он.

– Можешь поспать, если хочешь, – сказал я. – Я буду бодрствовать.

– Ага, но ты забываешь о моем обете. Это я должен за тобой присматривать.

– Мне не надо, чтоб ты за мной присматривал.

– Не перед тобой мне рано или поздно держать ответ, walaalo, – мягко ответил он.