Тайна «Красной Москвы» Тарасевич Ольга

© Тарасевич О. И., 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Все события и персонажи вымышлены автором.

Все совпадения случайны и непреднамеренны

Пролог

За неделю до описываемых современных событий

Ее лицо везде, в каждом глянцевом журнале, во всех ток-шоу, на многочисленных билбордах и даже бегущих по городу троллейбусах. Всем знакомы эти платиновые локоны, голубые глаза-льдинки и чуть отстраненная улыбка накрашенных красной помадой губ.

Популярность Екатерины Савицкой кажется мне вполне заслуженной. Она талантливая актриса, оригинальный сценарист, хороший режиссер. Екатерина не боится пробовать новое, ей интересно развиваться и идти вперед. Нет, это не девочка-однодневка, это – личность, характер, натура творческая и цельная. Думаю, именно поэтому Катя так красива. Я знаю каждую черточку, любую деталь ее внешности. Нет, по отдельности все небезупречно: нос с горбинкой, рот маловат с учетом пропорций лица, есть легкая асимметрия бровей. Но все это частицы пазла, из которых составляется редкая, дивная, яркая красота. Лицо этого настоящего воплощения любви забыть невозможно. Тело, впрочем, тоже. Рост моей болезни – 172 сантиметра, она весит 55 килограммов, и она прекрасна. У Кати фигура настоящей женщины, соблазнительной и желанной. Мне хочется ласкать ее нежно, неторопливо, до сладкого изнеможения и стонов.

Честно говоря, я даже не помню, какой была моя жизнь до того, как в ней появилась любовь к Кате. Все прошлое словно растворилось в ослепительной вспышке – восхищении настоящей невероятной фантастической звездой.

Я плохо помню, как началась эта любовь.

Но теперь вся моя жизнь – это только Катя.

Я знаю наизусть ее подробнейшую биографию.

Я слежу за любыми публикациями, где упоминается ее имя.

Я знаю домашний адрес Екатерины Савицкой, телефоны, расписание репетиций в театре и тренировок в фитнес-центре.

Никак не могу понять, почему другие особи женского пола не учатся у Кати искусству одеваться.

Вы посмотрите, как сегодня выглядят девушки и женщины! Разве они действительно похожи на девушек?! В этих толстовках и кедах?! С этими коротко остриженными волосами?! Я вообще не понимаю, как нормальная женщина может согласиться напялить на себя эти шмотки, уродующие и оскорбляющие женскую привлекательность.

Катя совсем другая. Она сама женственность, сама элегантность.

Я в восторге от ее белых брючных костюмов и широкополых шляп, от ее полупрозрачных платьев из органзы, от ярко-красного корсета и широкой темно-синей бархатной юбки в пол. Она может быть величественной королевой, или строгой леди, или шаловливой девчушкой, но при этом остается истинной женщиной, очаровательной и сексуальной.

У Кати всегда идеально подобраны украшения и аксессуары. Макияж ее, как правило, очень ярок, но в этой броскости нет ни тени вульгарности, как не были вульгарны Мэрилин Монро или Марлен Дитрих.

В интервью Катю часто спрашивают о духах, поэтому на моем столике собралась уже практически полная коллекция аналогичных ароматов. Конечно, Катя обожает «Шанель номер пять» и «Мицуко», да и вообще ей нравятся яркие громкие запахи. «Лучше быть, чем казаться» – это все про нее, мою любовь и затяжную болезнь, от которой я вовсе не хочу поправляться.

В какой-то степени меня удивила и заинтриговала Катина любовь к духам «Красная Москва». Мне казалось, что это аромат из прошлой эпохи, немодный, непопулярный. Если бы не Катя, у меня никогда не возникло бы интереса к подобному запаху. Но в своих интервью моя любимая женщина говорила, что этот аромат она любит надевать перед сном. Искушение узнать, как пахнет ночью Екатерина Савицкая, было слишком велико. И вот заветный флакончик у меня.

Снимаю крышечку, вдыхаю и… и замираю от восхищения… Аромат терпкий, яркий, обращающий на себя внимание, но вместе с тем не вульгарный, не дешевый… как он подходит Кате!

Конечно, мне очень хотелось сделать ради моей любви что-нибудь значительное.

Обрадовать Катю, удивить ее, заинтриговать, вызвать улыбку.

И вскоре выяснилось, что у меня есть возможность все это устроить.

Причем сюрприз будет связан именно с «Красной Москвой», теми самыми невероятными духами, которые восхищают женщин вот уже более ста лет…

Мне кажется, духи – это мой шанс получить ее любовь.

Катя замужем. Она живет с мужчиной и никогда не проявляла к девушкам никакого интереса.

Может показаться, что мне, женщине, никогда не удастся завоевать Катино сердце. Но дело в том, что до того, как влюбиться в Катю, я тоже никогда не испытывала лесбийских наклонностей. Собственно говоря, я не очень хорошо помню, что из себя представляла моя жизнь до того, как в ней появилась Катя. Но то, что в ней никогда не было женщин – это совершенно точно. Помню, годика в четыре в меня влюбились два мальчика – Миша и Славик. И я понимала, что надо выбрать кого-то одного, но кого именно – так и не могла решить. Славик поражал детское воображение огромными, как у настоящего принца, глазищами на пол-лица и копной светлых вьющихся волос. Миша всегда припрятывал для меня подарочек: конфету, пирожок, яблоко или просто ромашку с клумбы. Красота или забота? Дилемма не для детского мозга. Кстати, до сих пор не могу однозначно ответить, как лучше поступить в такой ситуации. В школе я тоже пользовалась успехом. Один парень учил меня целоваться, второй делал физику, в которой я мало что соображала… Помню парней, мужчин. Помню свою практичность… Кстати, из-за нее я и стала массажисткой. Какие бы времена ни наступали, у людей всегда будет остеохондроз, отложение солей или межпозвонковые грыжи. И хороший лечебный массажист без работы не останется… Впрочем, отвлекаюсь.

Катя – первая женщина в моей жизни.

Шансов на взаимность у меня немного. Но если вдруг со мной случилось это безумие, внезапно нахлынувшая любовь к женщине – то почему с Катей не может произойти чего-то подобного?

Я верю в это всеми фибрами своей души.

Я живу только ради этого…

Глава 1

Москва, 1862–1864, Анри Брокар

Россия пахла отвратительно. От трактиров несло тошнотворной кислятиной щей и горькой ядреной водкой, все рынки заволокло туманом из преющих овчинных тулупов, забористой махорки, густого лукового духа. И даже состоятельные дамы, приезжавшие в лавку Гика на экипажах, явно очень экономно расходовали приобретаемое тут мыло: нет-нет, да и тянуло от шерстяных платьев сладким запахом женского пота, иногда маскируемого плохими французскими духами.

Анри Брокару очень хотелось обратно в Париж. По ночам ему снилась плывущая вдоль Сены сладость ванильных булочек, оттененная горечью жареных каштанов и свежей зеленью умытых садов. А какие невероятные ароматы кружились в парфюмерной лавке отца! Сразу, как войдешь в пронизанную солнечными лучами комнату, в объятия заключают нежное масло нероли, и терпкие землистые пачули, и страстный мускус. Потом же хоровод ароматов отступает, чтобы мощным неукротимым потоком разлился запах абсолю красной розы, бархатной и величественной. Но самым замечательным веществом была для Анри эссенция фрезии. Казалось, к тонкому цветочному запаху добавили осколков сияющих звезд и еще чего-то такого хрустально-манящего, что очень хочется узнать, понять и постичь – только оно всенепременно ускользает, как лукавый взгляд красивой дамы, брошенный из проносящейся мимо кареты. «Одна беда во Франции – парфюмеров тут больше, чем деревьев в лесу», – вздыхал отец, подсчитывая скудную дневную выручку. Потом пропала и она, лавку пришлось закрыть и отправиться в долгое путешествие за океан, в Америку. Оказалось, парфюмеров там нет – как и не имеется и привычек у местных людей пользоваться духами да одеколонами. Троим работникам – отцу, Анри и старшему брату Жерому – с утра до вечера просто нечем было заняться, так как все полки небольшой лавки были заставлены духами, а покупатели не шли, поэтому смешивать новые составы не имело решительно никакого смысла.

«Дети, послушайте меня, – лицо отца, державшего распечатанное письмо, стало непривычно оживленным. – Вот что пишет мне старинный приятель Константин Гик. Уже три года работает он в России. Дела идут хорошо, он переезжает в более просторную лавку. А еще ему нужен помощник-лаборант. Жалованье приличное. Ни во Франции, ни в Америке пока мы таких денег не зарабатывали. Дети, я уже не молод. Для меня путешествие в Россию – непростое испытание…» «Я никуда не поеду. Мы только начали тут работать, нельзя бросать все на полпути», – протараторил Жером, быстро догадавшись, куда клонит отец. Анри усмехнулся: дела сердечные для братца всегда были поважнее духов, и он всякий вечер, закрыв лавку, торопился в гости к живущей по соседству улыбчивой вдовушке. Впрочем, это даже к лучшему… «Конечно, я поеду в Россию, – Анри обнял отца, вдохнул запах гвоздичного масла, явно не более часа назад пролитого на сюртук. – Я готов идти хоть на край света, только была бы работа!»

Жить в России оказалось делом непростым. Снежные сугробы на протяжении долгого времени навевали грусть, от кваса и капусты, подаваемых тут и в захудалом трактире, и в богатом доме, болел желудок. Анри раздражало, что местные обитатели быстро перекроили его имя на свой манер и стали называть «Генрихом Афанасьевичем». Он каждый день менял белье и сорочки, и все равно не мог отделаться от запахов грязи, источаемых всем, в том числе и собственным телом.

«И все-таки я не жалею о переезде, – думал Анри, смешивая цветочные масла, которые потом будут добавляться в чаны, где варится дамское мыло. – Тут так интересно, несмотря на все эти русские особенности! Недавно я ходил в баня – что за праздник для носа! Залитые горячей водой березовые веники пахнут изумительно! Простые люди в этой стране моются не мылом, а щелоком, который приготовляют из печной золы. Даже поговорка есть: «Мыло черно, да моет бело». И я понимаю: через любовь к баня все здесь найдет спрос: и мыло, и духи…»

Закончив с работой, Анри вымыл руки, снял пропахший маслами и эссенциями фартук и заторопился в гости к бельгийцу Томасу Раве, державшему магазинчик хирургических инструментов. Тот ничего не смыслил в парфюмерии, подаренным одеколоном не пользовался и не душил ни платков, ни перчаток. Зато с ним можно было вволю поболтать по-французски. И еще у него имелась очаровательная дочь Шарлотта, чьи карие глаза и каштановые локоны лишили Анри покоя.

По дороге к Раве Брокар зашел в цветочную лавку, быстро осмотрел выставленные на прилавке букеты и указал на скромную корзинку с фиалками:

– Я возьму вот это!

Приказчик льстиво улыбнулся:

– У вас прекрасный вкус, ваша дама будет довольна.

Стараясь не расхохотаться, Анри кивнул:

– Благодарю.

Если бы только приказчик знал, для кого на самом деле предназначены эти цветы!

Конечно, получит их Шарлотта. Поставит корзинку на столик подле рояля, всенепременно – она любит, когда букет стоит именно там. А потом к роялю подойдет тенор – тот самый, который вздыхает, поглядывая на Шарлотту, и она, кажется, тоже ловит его взгляд. В общем, соперник пройдет мимо столика к музыкальному инструменту – и от его дивного голоса, божественно исполняющего итальянские арии, не останется ровным счетом ничего. Он ни одной ноты не сумеет взять и разволнуется, не будет понимать, в чем дело. Аромат фиалок – главный враг голосовых связок. Может, это не очень хорошо – использовать знания о запахах в борьбе за любимую девушку. Но Шарлотта так увлеклась этим тенором, что сердце сжимается от отчаяния…

– Месье Брокар, приветствую вас! – радушно воскликнул Раве, просиявший при виде Анри. – Прошу вас, проходите.

Гостиная была полна людей. Тот самый тенор, соперник, естественно, любезничал с Шарлоттой. Глядя на его светлые волосы, чистые голубые глаза и невероятно свежий румянец, Анри впал в отчаяние.

Можно понять Шарлотту, тенор – настоящий красавец!

А что Анри? Довольно высок, строен, темноглаз, с роскошными черными усами. «Приятный мужчина, – шушукаются про него служанки. – И одевается со вкусом. Жаль только, до девушек не охоч, все возится со своими колбами и пузырьками».

Да, у Анри привлекательная внешность.

Но тенор, тенор – у него совсем другая красота, дерзкая, броская, роковая. Ангельский лик с могучим телом богатыря из русских сказок!.. От этого мужчины надо всенепременно оградить Шарлотту – иначе она влюбится в него до беспамятства!

Анри поцеловал Шарлотте руку, вручил цветы и отошел в дальний угол гостиной, ожидая рокового конфуза тенора.

Тонкий аромат фиалок уверенно расплывался по комнате, мешаясь со сливочным запахом помады для волос, вишневым следом трубочного табака и дерзким мускусом.

И вот ничего не подозревающий певец садится за рояль, бегут по клавишам его белые тонкие пальцы.

Грудь Шарлотты, стиснутая корсетом, взволнованно вздымается, малиновые губки приоткрыты.

Но следующие строки певец уже шипит, потом закашливается. Наконец, пробормотав извинения, спешно покидает гостиную.

Гримаска разочарования на любимом лице – как она отрадна!..

Этого тенора в гостиной у Раве Анри Брокар больше никогда не видел. Зато с ним Шарлотта стала еще любезнее, охотно гуляла по саду, показывала свои альбомы с переписанными стихами и акварельными набросками.

От любовного томления Анри решил избавиться самым радикальным способом – попросить у Раве руки его дочери.

– Месье Брокар, мы с вами деловые люди. Сколько составляет ваше жалованье? – поинтересовался бельгиец после того, как с неимоверным волнением Анри озвучил свое предложение. – Вы же знаете, я к вам питаю глубочайшее уважение. Но как отец я должен быть уверен, что дочь моя попадет в приличный дом, где имеется все необходимое для ее покойной и счастливой жизни.

– У месье Гика я получаю сто сорок рублей, – пробормотал Анри, краснея.

Строго говоря, жалованье составляло сто двадцать рублей. А как это вдруг получилась к нему небольшая прибавка – Брокар и сам не понял, вот вырвалось, и все тут.

– Моему сокровищу нужна более достойная оправа, – отрезал Раве, но тут же приветливо улыбнулся. – Однако я не отказываю вам. Я готов подождать, пока вы заработаете достаточно средств, чтобы содержать семью. И у меня нет ни малейших сомнений в том, что у вас получится осуществить задуманное!

Эта искренняя поддержка Раве помогла Анри Брокару.

Он несколько недель ломал голову над тем, как бы ему заработать. И потом действительно придумал-таки очень хороший способ.

Работая с месье Гиком, он постоянно сталкивался с тем, что некоторые цветочные эссенции и масла не обладали достаточной стойкостью. Однако добавление в их состав определенных веществ натурального или искусственного происхождения позволяло цветочным нотам звучать ярче, и жизнь запаха на коже продлевалась до двенадцати, а порой и двадцати четырех часов. Естественно, на платках и перчатках запах ощущался до нескольких суток.

Анри съездил в Грасс и продал свои разработки парфюмерной фабрике за 25 тысяч франков. Этой суммы, по его подсчетам, должно было хватить на то, чтобы открыть собственное дело. И уж тогда Раве позволит жениться на несравненной Шарлотте!

Когда согласие отца на брак было получено и вовсю шла подготовка к свадьбе, Шарлотта открылась Анри с новой удивительной стороны. Намного больше подвенечного платья ее заботило то, как обстоят дела на мыловаренном предприятии будущего мужа.

Анри только успел снять помещение (конюшню Фаворских, отданную за небольшую плату при условии проведения там ремонта) и нанять двух рабочих, как Шарлотта изъявила желание лично все посмотреть.

– Водки пить вам непозволительно, – объясняла она нанятым работникам Герасиму и Алексею. – Пьяный человек – плохой работник.

Мужики недовольно загудели:

– Что, прямо ни полштофа?

– А после бани, барыня?

– И после бани – особенно! – Девушка нахмурила тонкие бровки, карие глаза смотрели строго.

Анри обнял будущую супругу за плечи.

– Я бы такую серьезную и красивую не ослушался!

Она вздохнула:

– О, Анри! Тебе придется выгнать не одного рабочего, чтобы они не пили! Ты не знаешь России!

В его сердце вдруг стало на удивление легко и спокойно. Всей своей душой Брокар понял, что нашел в Шарлотте не только красивую примерную жену, но и верного помощника в делах.

Сегодня мне тридцать пять лет.

Господи, Господи, мне целых полдня уже тридцать пять лет! А я все никак не могу поверить, что имею отношение к этой солидной цифре.

Утром рефлексировать по поводу собственного возраста было некогда.

Вывести собаку, хитрющего голден-ретривера Снапа, обладающего вальяжностью английского лорда.

Разбудить дочурку, втолкнуть в Дарину овсянку, собрать чудушко мое чудное в детский садик. Потом долго торчать с малышкой в пробке, пытаясь выехать на шоссе из нашего коттеджного поселка.

И постоянно в режиме нон-стоп – телефон, скайп, мейлы.

Я честно отыграла все свои профессиональные и социальные роли.

Журналистка Лика Вронская поблагодарила за поздравления редактора еженедельника «Ведомости», писательница Лика Вронская пообещала редактору издательства творить с удвоенной энергией, сценаристка Лика Вронская заверила киношников, что скоро обязательно покорит Голливуд. Поздравления от родителей искренне обрадовали, голоса пары-тройки «бывших» вызвали раздражение.

В общем, все было напряженно и обычно.

А теперь я наконец осталась одна, с компьютером, собственным тридцатипятилетием, кучей горящих проектов и совершенно растрепанными мыслями.

Подходить к зеркалу даже не буду, там полный порядок. Стройная зеленоглазая блондинка, все при мне. Не знаю, надолго ли еще. Но пока – без особых усилий. Понятия не имею, что будет с моим душевным состоянием, когда со мной перестанут на улицах знакомиться студенты. Но может, тогда на мою неземную красоту обратят внимание пенсионеры, и это меня слегка утешит?

Тридцать пять, тридцать пять…

Я открыла файл со своим детективным романом, потом щелкнула по незаконченному эпизоднику полицейского сериала. Истории, придуманные интриги, необычные миры, странные характеры – все то, от чего обычно у меня захватывает дух и мурашки бегут по коже, сейчас оставляло полностью равнодушной.

Нет, работать в таком состоянии нечестно.

Я стремлюсь, чтобы мои книги и фильмы дарили людям радость, придавали им сил и веры. Такого результата невозможно добиться, когда собственная энергетика упала ниже плинтуса, а на душе кошки скребут, и…

Я вскочила из-за стола и заходила взад-вперед по кабинету.

Действительно, в самом деле, пора прекратить тупо врать самой себе!

Да, мне тридцать пять лет, и я глубоко несчастна.

Только дело совершенно не в возрасте, пусть хоть сорок, хоть сто пятьдесят!

Положа руку на сердце, я обычно вообще не помню, сколько мне лет. И считаю, что можно быть противным занудой в двадцать и обольстительной красоткой в «полтинник». Возраст – он вообще не в паспорте, а в желании жить, в умении радоваться жизни.

Я нервничаю и расстраиваюсь из-за того, что мой любимый муж Андрей[2] свалил в командировку в Штаты.

Еще когда он планировал поездку, я расстроилась: уезжает месяца на три, а у меня день рождения…

Впрочем, я понадеялась, что он сделает сюрприз, вырвется в Москву поздравить меня. Конечно, перелеты через океан – удовольствие не из дешевых. Но у Андрея успешный бизнес, его компания строит офисы и жилые дома, и он может себе позволить такие поездки.

Однако возможности, похоже, не всегда совпадают с желаниями.

Конечно же, Андрей не прилетит – иначе накануне он обязательно бы позвонил, попросил встретить в аэропорту. А еще он бы спросил про сауну, попросил включить ее. Андрей обожает поваляться на полке, но накануне его отъезда у нас замкнуло проводку, и банька больше не грелась. Естественно, я давно вызвала электрика, сауной снова можно пользоваться. Но какой смысл ее включать, когда главный парильщик нашей семьи сейчас безмятежно спит в Нью-Йорке?..

«У меня нет поводов злиться на Андрея, – убеждала я себя, меряя шагами комнату. – Он отличный муж, заботливый и внимательный. Дарина не его родная дочь[3], но он обожает ее, как собственного ребенка. Я чувствую, что могу доверять ему в сложной ситуации. Мне приятно на него смотреть, я люблю заниматься с ним сексом и болтать обо всем на свете. А день варенья… ну замотался мужик, бывает. Лучше вытереть сопли, открыть скайп и позвонить ему. Да ну его, это гордое страдание. Я так люблю мужа, и…»

Экран компьютера словно подслушал мои мысли – вспыхнул, открылось окошко скайпа, и под звук вызова на мониторе появилась фотография Андрея.

Мне очень нравился этот снимок, я сама его сделала. На нем у мужа такое выражение лица, как у удивленного мальчишки. Девушки часто оглядываются вслед Андрею, и я их понимаю. Сама растаяла от этих голубых глаз и обаятельной улыбки. А видели бы они еще его пресс, настоящими кубиками, а не валиками, как у пивных фанатов!

– Именинница, я люблю тебя!

– И я тебя люблю! А почему ты не включаешь видеокамеру?

Андрей вздохнул:

– Ну, Шерлок Холмс! Я даже поздравить тебя не успел. А ты уже во всем дошла до самой сути.

– Что-то случилось?

– Случилось. Попал под лошадь О. Бендер.

Я застонала:

– Ты с ума меня сведешь! Давай продемонстрируешь свое чувство юмора позже? Что произошло?

– Да вот представляешь, спустился позавчера в прачечную. Чистые рубашки закончились. А я же не могу лететь на день рождения к любимой жене в грязных шмотках. Решил постираться. Ну и споткнулся в этой долбаной прачечной. На ровном месте, как говорится. Пытаюсь встать – не встается. И вот…

Андрей включил камеру, и я схватилась за голову.

Боже, да вы только посмотрите на этого страдальца! Бедный мой, бедный! Лежит на больничной койке, нога загипсована и прикована к какой-то металлической конструкции…

– Я в этой медицине не шарю. Но упал очень неудачно. Там в ноге что-то сместилось. Мне делали операцию. Под общим наркозом, прикинь? Короче, куковать в таком положении придется минимум месяц. Это если повезет, конечно. Я тут погуглил – перспективы мрачные, но не будем напрягаться раньше времени. Очень жаль, что я тебе такой подарочек «клевый» сделал. Но он, конечно, не единственный, ты не подумай! Я более креативен, и сломанная нога не помеха.

У меня защемило сердце.

– Прости меня! Я думала, ты заработался и вообще просто забыл про мой день варенья.

Андрей схватил костыль и помахал им перед планшетом:

– Даже думать так не смей! Приеду – отшлепаю!

– Мне стыдно. Очень!

Он махнул рукой:

– Да ладно, я тоже хорош. Короче, слушай сюда. В цветочной лавке тебя ждет букет, из орхидей – все как ты любишь. В кондитерской – тортик. Я не заказывал доставку, потому что не знал твоих планов. Но может, так лучше? Поедешь к родителям, все заберешь по дороге. Курьеры опаздывают, плутают по нашей деревне. А лимит негативных эмоций на сегодня у моей девочки исчерпан…

Я слушала рассудительный голос Андрея и одновременно прикидывала: ну вот, он на месяц залег в американскую больницу. Перелом ноги – досадно, но, к счастью, не смертельно. В Нью-Йорке у Андрея компаньон, хороший друг. Он всегда его навестит, подвезет что нужно. Со мной муж будет продолжать общаться по скайпу, как общался каждый день. Но, елки-палки, эти расстояния! Когда невозможно позаботиться о заболевшем любимом, когда нельзя принести приготовленный специально для него супчик или пирожок… Меня это напрягает. А может, взять Даринку и поехать в Штаты? Собаку отвезу к родителям, роман и сценарии можно писать где угодно. Я ведь уже несколько лет не привязана ни к каким офисам. Хотя нет… Все не так просто, я не настолько свободна, как показалось на первый взгляд… Мы хотели поменять плитку на участке, старая потрескалась, на следующей неделе, если не будет мороза, придут рабочие. Еще Андрей решил сделать возле дома свою скважину – трубы в нашей деревне ужасные, зимой вода замерзает, и муж решил, что лучшим выходом будет автономное водоснабжение… Я привязана ко всей этой бытовухе, и…

– Лика! Ты меня слышишь?

Я вздрогнула и виновато улыбнулась:

– Если честно, не очень, милый. Думала, что хочу вырваться к тебе, но наша стройка не позволяет. Или забить на все? Проживем и со старой плиткой.

Он притворно нахмурился:

– Ну уж нет! Должен же хоть кто-то в нашей семье заниматься делами! Не надо сюда приезжать, даже не думай… Пока ты выпадала в офлайн, я тут кое-что говорил. А сейчас слышишь меня?

– Ага.

– Тогда повторяю: у тебя на мейле лежит сертификат. Распечатай его и позвони по указанному на нем телефону.

– А что это за сертификат?

– На посещение парфюмерной мастерской и составление твоего личного парфюма. Я люблю дарить тебе духи. Но в этот раз не получилось. Я думаю, визит к настоящему парфюмеру тебя немного утешит и развеселит. Я посмотрел на сайте фотку этого чувака. На героя Зюскинда вроде не похож…

У меня комок застрял в горле.

Хотелось сказать, что, даже находясь далеко, Андрей легко делает меня самой счастливой женщиной на свете. Но это прозвучало бы слишком пафосно и банально. А других фраз мой размякший от радости и любви мозг что-то все не придумывал…

Февраль выдался довольно теплым и малоснежным. И меня это, как уже почти настоящего деревенского жителя, не могло не радовать. В Москве я особо не обращала внимания на расчищенные тротуары и автостоянки. А снегоуборочная техника, работающая на дорогах, чаще всего вызывала раздражение: почему так медленно?

В нашу первую зиму в коттедже нас заваливало так, что дверь утром было невозможно открыть. Фитнес-центр утратил свою актуальность – прокладывая тропинку к гаражу, мы с Андреем успевали намахаться лопатами до полного изнеможения. Больше всего приходилось поволноваться из-за трактора, который вроде бы вызывала охрана поселка, но до наших сугробов он доезжал не всегда. Пару раз Андрею приходилось отменять встречи, потому что выбраться даже на его полноприводном джипе из местных снежных джомолунгм было невозможно.

А сейчас в этом плане все замечательно. Снега ровно столько, чтобы красиво присыпать японские сосны на нашем участке.

Я открыла гараж, завела свою старенькую, но изумительно надежную «Тойоту Рав4» и поехала в Москву.

План действий вырисовывался следующий: сначала парфюмерная мастерская (мы со Стасом Ореховым договорились о встрече прямо на его сайте, в специальной форме для связи, он как раз был в онлайне), потом забрать торт и цветы, далее – в детский сад за Даринкой, а затем – ужин с родителями.

«Андрей знает меня, как облупленную, – увидев, что выезд на шоссе свободен, я улыбнулась. – Визит в настоящую парфюмерную мастерскую – для меня лучший подарок. Всегда дико хотелось научиться придумывать духи. Но наверное, мне уже придется заниматься этим в следующей жизни. Такое образование надо получать только во Франции, а у меня дочь, и муж, и собака. Как все это бросить минимум на несколько лет? А еще я думаю, в этой сфере очень высокая конкуренция – поэтому начинать лучше в молодости. Хотя вроде бы в Инете писали, что Кайлис Бейкер, автор диоровского «Жадора» и кучи других классных парфюмов, пришла в профессию после тридцати. Но это, наверное, исключение, а не правило. И потом, мне не нравится то, что теперь происходит на парфюмерном рынке. Сейчас каждый сезон сопровождается выходом новинок. Они все – на одно лицо. Перепутать «Опиум» и «Мажи нуар» или «Пуазон» с «Трезором» невозможно, потому что их творили, а не выпускали в спешке… Мне не нравится, что знакомые ароматы становятся другими. Покупаешь известный парфюм – а он вроде бледнее, не такой стойкий. Говорят, это из-за того, что в мире все больше аллергиков, поэтому многие компоненты, традиционно использовавшиеся в производстве, теперь запрещены. В общем, любимые парфюмы вызывают у меня сейчас не радость, а желание побурчать, что раньше и трава была зеленее, и духи прекраснее. Ну и ладно, не быть мне парфюмером… Вот, вспомнилось вдруг… Свои первые заработанные деньги я потратила именно на духи. Причем так и не смогла выбрать между «Трезором» и «Поэмой», и купила оба аромата. Благо я всегда умудрялась устраиваться в те газеты, где прилично платили даже студентам…»

Увлеченная своими мыслями, я и не заметила, как почти добралась до парфюмерной мастерской. Правда, машину пришлось оставить, не доезжая центра. Лучше немного пройтись или проехать на метро, чем долго и муторно пытаться прорваться через пробку.

Добраться до нужного подъезда «сталинки» оказалось просто – золотистые таблички «Парфюмерная мастерская Станислава Орехова» здорово облегчали эту задачу. Позвонить в домофон я не успела – входная дверь распахнулась, и из нее вылетела, как на водных лыжах, хрупкая девушка с черным упитанным лабрадором-ретривером, неистово машущим хвостом. Да, лабрики – они такие, когда хотят гулять, им все по барабану. Мой Снап – тоже ретривер. Но голдены при довольно значительном внешнем породном сходстве отличаются от лабров, как неторопливые английские лорды от энергичных американских ковбоев…

Я вошла в подъезд и, вдохнув, едва не застонала от удовольствия.

Или тут проходила женщина, пользующаяся изумительными духами. Или – что всего вероятнее – парфюмерная мастерская находится на первом-втором этажах, и это оттуда доносятся такие потрясающие ароматы.

Я шла на запах жасмина, сплетающийся с ароматами ванили и еще чего-то невообразимо космического, и понимала, что совершенно растеряна.

Какой же аромат мне выбрать?

Еще зима, и сладкий гурманский парфюм будет очень в тему. А может, приготовиться к встрече весны? Какой жасмин, жасминище натуральный из мастерской плывет – как будто бы носом во влажный после дождя куст уткнулась! Или лучше заказать аромат для лета? Или попросить сделать что-нибудь из того, что я очень любила, но что давно снято с производства, и…

Мысли оборвались внезапно. Я поднялась на второй этаж и вздрогнула.

Как в детективных фильмах, как в моих романах, как в собственных сценариях.

Все было именно так, как я много раз видела или описывала.

Дверь нужной мне квартиры, откуда растекались дивные тонкие ароматы, была приоткрыта.

И я почему-то совершенно точно знала, что именно там обнаружу.

Лежащий на полу труп.

Я вдруг осознала это так ясно, как будто бы уже увидела, и по коже побежали мурашки.

В голове пронеслось: «Надо позвонить знакомому следователю Володьке Седову».

Но координация действий и мыслей никогда не была моей сильной стороной.

Как зомби, я приоткрыла дверь и вошла внутрь. И через пару секунд вскрикнула.

Нет, в прихожей трупа не было. Но он прекрасно просматривался от входной двери.

Парфюмер лежал лицом вниз в просторной уютной комнате, где, наверное, принимал клиентов. Мой взгляд на мгновение прилип к кровавому пятну на белоснежном ковре. Похоже, мужчину ударили в левый висок, и кровь натекла именно оттуда.

Я подошла к телу, опустилась на колени, без особой надежды взяла парфюмера за руку и вздохнула. В общем, как и предполагалось: нащупывать пульс нет необходимости, запястье уже прохладное, безжизненно-восковое.

А еще в этой комнате явно что-то искали…

В стене сдеаны декоративные ниши, в них, видимо, стояли флаконы духов – теперь же часть из них разбросана по полу.

Возле дивана – столик с рядами небольших одинаковых пузырьков, но некоторые упали, да и эти блоттеры, разлетевшиеся по поверхности стола неэстетичным веером, тоже вряд ли изначально лежали в таком виде.

Манекен в винтажном платье завалился на подоконник… Или это все – следы борьбы? Такой вариант тоже, пожалуй, исключать не стоит…

Впрочем, ладно.

Хватит играть в следователя, пусть приезжают профессионалы и делают свое дело.

Я достала мобильный телефон, набрала номер Володи Седова. И вся похолодела.

Возле входной двери послышалось звяканье, потом дверь распахнулась, в квартиру вошел высокий темноволосый немного полный мужчина. Он уставился на труп, перевел ошалевший взгляд на меня – и замер.

– Седов, запоминай адрес, – заорала я наконец-то отозвавшемуся приятелю. – Это парфюмерная мастерская, тут труп мужика, и еще кто-то прямо сейчас вошел в квартиру. То есть один труп, мужской, лежит. А пришел тоже мужик, но другой, живой. Кажется, он без оружия…

Я понимала, что лепечу что-то маловразумительное. Но я перепугалась до одури! Пространство коридора такое узкое… Если я брошусь вперед, меня легко схватить… Окно за спиной – тоже не вариант, расшибусь…

– Беги оттуда! А я скоро буду! – заорал Володя после секундного замешательства и отключился.

– П-привет… А зачем вы убили Юрия? – поинтересовался мужчина, на негнущихся ногах приближаясь ко мне.

Он выглядел таким испуганным, что чувство опасности, парализовавшее меня еще совсем недавно, отхлынуло.

– Я не убивала. Я не знаю этого человека. Юрий? А я думала, это Станислав Орехов убит, парфюмер.

– Да это я – Стас Орехов. – Мужчина опустился перед телом на колени, пристально посмотрел на труп, должно быть, пытаясь, как и я, обнаружить в нем признаки жизни. – Он точно не дышит?

– Он мертв. Не надо нам ничего трогать. Полицию я вызвала… А я думала, что это хозяина мастерской убили. Я – Лика, мы с вами договаривались о встрече.

– Ужас какой… – Парфюмер встал, дошел до кресла, присел на подлокотник. – Вы написали, у меня как раз образовалось окно, я решил, что еще успею сходить пообедать. Юрий – мой помощник, он лаборант, химик. Должен был привезти мне кое-что из масел. Ключи у него от мастерской были… В голове не укладывается.

– Сочувствую. Мне кажется, здесь что-то искали.

– Да? – Станислав повертел головой по сторонам и кивнул. – Да, точно искали, все перерыто. Творческий беспорядок – это вообще не про меня. А тут как Мамай прошелся.

– У вас имелись какие-то ценности в мастерской?

Он пожал плечами:

– Компоненты для составления ароматов никогда дешевыми не были. Но это вряд ли может заинтересовать грабителя. Тем более – убивать человека ради флакончика абсолю… Наверное, Юра дверь не закрыл. Шел какой-нибудь наркоман, увидел, что открыто. Убил Юру, стал искать, чем бы поживиться…

Станислав говорил вполне убедительно.

Его вид – сначала дико испуганный, теперь расстроенный – тоже полностью соответствовал ситуации.

И я не смогла бы объяснить, почему я в те минуты не верила парфюмеру.

Но я ему не верила.

Почему-то чем больше Станислав меня убеждал в том, что красть у него нечего, тем больше я понимала, что этот мужчина в лучшем случае кое-что недоговаривает.

Не то чтобы я отличаюсь особой проницательностью. Я доверчива, как ребенок, и меня легко обмануть. Но это мой сознательный выбор. Мне просто легче решать проблемы по мере поступления, чем жить в постоянном ожидании этих проблем, обмана, предательства.

И все-таки иногда я шкурой чувствую ложь. Я слишком долго была журналисткой. А в этой профессии часто приходится идти по лезвию ножа, балансировать между противоположными интересами, оценивать потенциальные риски судебных исков и прочие возможные неприятности. Иногда я чувствую ложь невероятно остро. И вот сейчас – тот самый случай…

Немного придя в себя, я дозвонилась до мамы, попросила ее забрать дочь из садика и заехать за презентами Андрея.

Оформление всех бумаг в случае убийства – дело долгое; часов пять, не меньше занимает. Но я все-таки рассчитывала к восьми-девяти вечера освободиться, попасть к родителям и выпить в честь своего дня варенья безалкогольный коктейль.

Орехов вышел в другую комнату. Я прокричала ему, чтобы он ничего не трогал до приезда экспертов, но парфюмер никак не прореагировал на мое замечание. Было похоже, что первый шок от произошедшего у мужчины прошел. И он что-то лихорадочно обдумывал.