Давай отпразднуем развод Дейв Лаура

Мэгги

Мэгги кажется: правильно говорят, что есть темы, которые лучше никогда не обсуждать, например деньги. Сейчас уже Мэгги это понимает так же, как обычно осознает свои ошибки.

Никто не хочет говорить о деньгах – неважно, мало их или много, – каждый чувствует себя немного виноватым за выпавшую ему долю, особенно переданную по наследству, как ярко-рыжие волосы, или широкие бедра, или ужасная полуночная болезнь, заставляющая людей часами размышлять о любви, деньгах или о том, смысл чего они никогда не разгадают. В этом-то все и дело.

Мэгги не спит. С тех пор, как они с Нейтом переехали в Ред-Хук, и с тех пор, как каждый лишний (и не только) цент вкладывался в эту четырестапятидесятиметровую квартиру и, что важнее, в шестьсот метров ниже этажом. Шестьсот метров, на которых будет расположен их ресторан. Раньше Мэгги никогда не приходилось оставаться на одном месте, такое обязательство она берет на себя впервые. Это ее слабая сторона. Мэгги прекрасно это осознает и понимает, что любой незнакомец ее разгадает, узнав, как Мэгги жила раньше: журналистка, сразу после университета сделавшая карьеру на написании книг о еде, за восемь лет жила в восьми разных городах. Сейчас ей уже далеко за тридцать.

Несмотря на то что Мэгги действительно хочется открыть ресторан – описывая чужие рестораны, она всегда мечтала о собственном, – волнения из-за денег и страх бездействия не исчезли внезапно. Тридцать лет Мэгги держала эти страхи при себе. И как бы она ни хотела их подавить, они проявляются с новой силой, стоит только закрыть глаза.

Что же делает Мэгги, чтобы их побороть? Смотрит в окно. Играет на гитаре. Читает книги о средиземноморской кухне и поливает цветы на пожарной лестнице. Напевает себе что-то под нос. Делает уборку.

Фантазирует.

Мэгги думает о Нейте, позволяет воображению разыграться и ее успокоить. Она уже прекрасно знает, что Нейт совершенно не разделяет ее склонности к бессоннице – и постоянному беспокойству, – но то, что он окажется так же далек от нее и в отношении к деньгам, понимает, только найдя в разгар активной, но не очень удачной ночной уборки стопку писем, подписанных «Чемп Натаниэль Хантингтон».

Неприлично. Просто неприлично говорить о деньгах. Но можно пофантазировать. Мэгги в белой майке и трусах «Hello Kitty» сидит посреди гостиной на полу, вокруг разложены всевозможные бумаги, газеты, старые папки, чеки и налоговые декларации. Мэгги выкидывает абсолютно все, слушает песню «Harvest» Нила Янга[6] и чувствует, как ее жизнь меняется. Она понимает, что такие фантазии – еще один побочный эффект недавно появившейся бессонницы: ощущение, что жизнь меняется, исчезает, только когда протрешь глаза, заставишь себя сосредоточиться и поймешь, что недалеко ушел от того, с чего начинал.

Мэгги чуть тянется вперед и берет стопку конвертов с логотипом «Citigroup Smith Barney»[7], адресованных Чемпу Натаниэлю Хантингтону. Она снимает резинку и собирается открыть первый конверт. Ей и в голову не приходит поступить иначе. Она не ищет компромат. Наоборот. Ей хочется удостовериться, что письма от «Citigroup» – почтовый мусор, который она скинет в третий доверху забитый пакет с мусором. А затем бросит в необъятный мусорный бак в переулке рядом с Пайонир-стрит, откуда их заберет санитарное управление Нью-Йорка.

Главное, навести хотя бы относительный порядок в их квартире до вечернего отъезда к родителям Нейта в Монток. О причине отъезда она даже думать не хочет.

Пати по случаю развода родителей Нейта.

За последние несколько недель с тех пор, как Мэгги узнала о причине визита, она окончательно запуталась и стала воспринимать этот день как празднование годовщины. А как иначе? Празднование развода? Что это вообще значит?

Когда Мэгги жила в Северной Каролине, что-то похожее учудила Лоретта Питт, выкинувшая все вещи Генри Питта из спальни на третьем этаже. Одежда, шляпы, парадные туфли падали и словно снежинки, и словно кирпичи. Играла музыка. Мадонна, если Мэгги не ошибается. Альбом «Immaculate Collection»[8].

Но, судя по изысканным приглашениям в бело-зеленых тонах, полученным от будущих родственников со стороны мужа, и по полудюжине книг с названиями вроде «Элегантный развод», которые присылала Гвин, мать Нейта, для них прием по случаю развода – важный и необходимый переходный обряд, возможность отпраздновать мирный разрыв брачного союза. Волею судеб ее будущие родственники завершают его в первый день знакомства с Мэгги.

Потрясающе.

Радует только, что новости о предстоящем событии заставляют Мэгги с новой страстью заниматься собственным домом. (Кого она обманывает? Хоть что-то делать ее заставляет лишь нежелание возвращаться в квартиру, где бардак больше, чем до начала уборки.) Только Мэгги принимается открывать первый конверт для Чемпа Натаниэля Хантингтона, как видит Нейта, который стоит у входа в гостиную.

– Что делаешь? – спрашивает он.

Нейт – голый по пояс, в длинных шортах. Волосы у него взлохмачены. Смотрит на Мэгги яркими зелеными глазами. Зевает.

На часах – восемь утра, и часа три назад Нейт еще ломал внизу стены с подрядчиком, Джонсоном-подрядчиком, как его называют Мэгги и Нейт и сам Джонсон.

– Что я делаю? – удивляется Мэгги. – Это ты что делаешь? Чего так рано встал?

Он пожимает плечами и потягивается.

– Никак не заснуть, видимо, – отвечает он.

Что значит «не заснуть»? Нейт ведь никогда не страдал бессонницей. Хоть сейчас и разгуливает босиком по квартире прямо перед Мэгги, как живое доказательство ее ошибки. Мэгги наблюдает за его выражением лица, пока он проверяет бесконечные стопки бумаг и газет, завернутые бокалы и кучи проводов. Она показывает на открытую бутылку «Fantastic» у ног. Мэгги к ней еще не притронулась, но в сторону не отставляет.

– Да ладно? – удивляется Мэгги. – А я убираюсь.

– Вижу, – отвечает Нейт.

На лице у него появляется характерная улыбка во весь рот, из-за которой он выглядит одновременно моложе и старше. Когда Мэгги впервые увидела эту улыбку, Нейт стоял напротив нее у прилавка фермерского рынка в Сан-Франциско.

Оба искали ветку негибридных помидоров.

Десяток помидоров. Он взял один большой желтый томат с черными тонкими полосами, улыбнулся и кинул ей через прилавок. Мэгги как-то умудрилась этот помидор поймать.

– Лучше не найдете! – крикнул Нейт.

– А что бы вы сказали, если бы я его уронила? – поинтересовалась Мэгги.

Он посмотрел на оставшиеся помидоры.

– У меня оставалось сорок девять шансов, чтобы получилось, как я задумал.

– Мэгги, – говорит Нейт, аккуратно убирая стопки бумаг, словно груду вещей, и садится напротив так, чтобы их колени соприкасались, Нейт сжимает ее обнаженные бедра.

– Что?

– Только не говори, что ты убирала тут всю ночь.

– А что? Кто же еще будет этим заниматься?

– Ну…

Он стирает что-то с лица, то ли газетную краску, то ли грязь.

– Наверное, тот, кто этим чего-то добьется.

Мэгги отводит взгляд, чтобы не покраснеть. Нейт над ней не смеется – хотя даже если и смеется, то только чтобы и она над собой посмеялась. У Мэгги сейчас это не получается. В глубине души она все еще вынашивает идею, которая оправдывает и подписку на журнал «Real Simple»[9], и двести пятьдесят долларов плюс налог за суперпылесос «Bissel Healthy Home», и мечту, что однажды она станет женщиной, которая умеет делать все милым, красивым и абсолютно новым. У нее лучше получается работать на компьютере, наладить бухгалтерскую систему ресторана; она уверена, что сможет управлять залом и баром с самого открытия.

Но судьба распорядилась иначе, и Мэгги выходит замуж за человека, в котором женское начало проявляется больше, чем в ней, даже в воображении.

Нейт – потрясающий повар, прирожденный чистюля, мастер на все руки. На кухне он хранит банки со свежими травами. А как-то раз вырезал из ужасного стропила прекрасный обеденный стол. Все, чего он касается, преображается. Даже Мэгги становится рядом с ним привлекательней, чего она раньше и представить себе не могла.

Мэгги садится Нейту на колени, обхватывает его ногами вокруг талии и чешет спину. Нейт вспотел после сна и ночной работы. Но Мэгги все равно. Она может с этим смириться. Мэгги улыбается и целует мягкие губы, которые в ответ касаются ее губ и плотно их сжимают.

– Какие мысли мешали тебе заснуть? – спрашивает Мэгги. – Ты теперь не хочешь на мне жениться из-за того, что я не умею убираться?

– Я еще больше хочу жениться на тебе из-за того, что ты не умеешь убираться.

– Ужасный лгун.

– Ужасная грязнуля.

Нейт приближается к Мэгги, и она чувствует, как его улыбка отпечатывается у нее на шее, а руки играют у нее в трусиках – в этот момент Мэгги смотрит на пол, и ее внимание привлекает стопка конвертов «Citigroup Smith Barney». На имя Чемпа Натаниэля Хантингтона.

– Эй, Нейт, – говорит она через его плечо. – Кстати, кто такой Чемп Хантингтон?

Стоит ей это сказать, как она чувствует, что его тело напрягается. И когда Нейт немного от нее отстраняется, Мэгги видит, как на его лице появляется незнакомое неприятное выражение.

– Что ты спросила?

Она берет конверты и протягивает Нейту.

– Просто я нашла вот эти конверты. Они твои? Это выписки с банковских счетов или что? Не знала, что у нас есть банковский счет. Разве есть?

Он смотрит на конверты, крутит их в руках и кивает:

– Типа того.

Все понятно. У них есть счета, открытые во всех городских банках, разные счета различных учреждений, которые дают им слишком мало под слишком высокий процент, все средства идут на ресторан. Восемь из десяти ресторанов терпят неудачу в первый год работы. Шесть из десяти брачных союзов спустя какое-то время после этого распадаются. Если сравнивать это с игрой, то они сильно рискуют. Поэтому Мэгги и не сравнивает.

– Так, а кто этот Чемп?

Нейт отрывает взгляд от конвертов и смотрит Мэгги в глаза.

– Я, – говорит он.

Она смеется, думая, что он шутит.

– Ты забыл мне о чем-то рассказать, Спорт? Ой, то есть Чемп?

Он улыбается, но как-то нервно, при этом молчит. Опускает конверты.

– Погоди, ты серьезно? Тебя зовут Чемп?

– Нет, моего деда зовут Чемп. Точнее, звали. Меня назвали в его честь, но я в жизни не был Чемпом. Никто никогда не звал меня так, но именно это имя было дано мне при рождении. Чемп Натаниэль Хантингтон.

Мэгги знала, что Нейта назвали в честь деда по отцовской линии, но полагала, что его звали Нейт. Ей так казалось, потому что Нейт другого имени и не упоминал.

– Почему ты никогда об этом не говорил? – спрашивает Мэгги.

Он пожимает плечами.

– А ты бы хотела?

Ничего страшного не случилось. Но Мэгги должна нарочно обидеться, потому что Нейт явно волнуется.

– Здорово, – говорит он. – Теперь ты никогда не займешься со мной любовью, да? Да и кто займется? Кто занялся бы сексом с мужчиной по имени Чемп?

Она начинает смеяться, крепко хватает Нейта и держит.

Он краснеет – Нейт, Чемп, или как там его зовут, – действительно краснеет. И Мэгги начинает переживать, что заговорила о конвертах.

– Ты здесь ни при чем. Мне просто кажется, что зря твои родители придумали такое имя, и все, – говорит Мэгги, заглядывая Нейту в глаза. – Или родители твоего деда.

Нейт кивает и складывает конверты.

– И не говори, – отвечает он. Нейт смотрит на Мэгги очень знакомым взглядом, она понимает, что ему сложно, но необходимо ей что-то сказать. – Думаю, именно поэтому я не мог заснуть.

– Да ладно? – удивляется Мэгги. – Ты думал, что кто-то может тебя разоблачить и называть Чемпом?

Но Нейт не смеется.

– Честно сказать, я немного волнуюсь перед твоим знакомством с семьей.

– Почему? Из-за развода?

Она внимательно смотрит на него, на его нежное и красивое лицо. Тянется, чтобы коснуться его кончиками пальцев. Мэгги поняла бы, если бы Нейт нервничал из-за встречи с родителями из-за предстоящего развода, но он продолжает настаивать, что спокойно к этому относится. Нейт продолжает настаивать, что у его родителей просто разошлись пути после того, как отец обратился в буддизм и его жизнь стала меняться. Нейт продолжает настаивать, что родители согласились двигаться в разных направлениях. После тридцати пяти лет совместной жизни. Как Нейт может так спокойно к этому относиться?

Мэгги не раз задавала себе этот вопрос. Разве суть брака – Мэгги не решается спросить вслух – не в том, чтобы понять, как объединить два разных пути?

– Есть моменты, – говорит он. – Важные моменты, о которых ты должна знать, прежде чем мы поедем. О них стоило сказать раньше.

Мэгги хочет сказать так, чтобы Нейт ее услышал.

– Нейт, будь у них хоть три головы, это бы ничего не изменило. Мне все равно, – говорит она.

И Мэгги говорит правду. Раньше она бы солгала. Раньше именно она думала, как разорвать отношения. Малейшая причина заставляла ее искать повод уйти: чьи-то родители, чей-то одеколон, чье-то восхищение Стингом. Но с Нейтом все по-другому, по-другому с самого начала.

– Так что же ты хотел сказать? – спрашивает Мэгги. – На самом деле твои родители не разводятся?

Она пытается все обратить в шутку, но Нейт не реагирует.

– Не уверен, что ты готова это услышать.

– Готова, – отвечает Мэгги. – Конечно, готова. Мне надо повторить, что мое детство – не комедия «Предоставьте это Биверу»?[10]

Мэгги права. Если считать воспитание Мэгги одиноким владельцем гриль-бара в Эшвиле, штат Северная Каролина, предоставьте это Биверу. Если считать идиллическими опрометчивые решения Эли Маккинзи, действовавшего из лучших побуждений, – например, когда он оставлял пятнадцатилетнюю дочь на ночные смены, чтобы они подольше побыли вдвоем.

Нейт улыбается.

– А «Предоставьте это Биверу» разве вышла не до твоего рождения?

Нейт старше Мэгги на четыре года. Ему нравится делать вид, что он старше лет на десять. Или, если ему хочется, даже на сотню.

– Скажи, и все, – просит Мэгги.

– Уверена?

– Сейчас самое время.

В этот момент Мэгги утыкается носом ему в шею, и ее горячим потоком накрывает ужасный запах, отдающий лососем и кислым молоком.

– Боже. Что за ужасный запах? Мне стоит знать, чем так воняет?

– А что, не очень? – спрашивает Нейт.

– Нет, – качает головой Мэгги. – Не очень.

– Это мазь из сотни трав, сделанная Джонсоном-подрядчиком. Из экстракта чеснока и рыбных хлопьев, которые он достал у колдуна в китайском квартале. У него при себе огромная банка этой мази, и он клянется, что она снимет боль после вчерашней ночной работы.

– Надеюсь, но гадость редкостная, – говорит Мэгги и почему-то двигается поближе, чтобы уловить резкий запах. – Ничего хуже в жизни не нюхала. Думаю, от тебя пахнет хуже всех на свете.

– Можно считать это хорошей новостью.

– Почему же?

– Потому что, когда ты съедешь от меня после моего признания, я смогу все свалить на мазь.

– Готова, – говорит Мэгги, манерно закрывает глаза и делает вид, что собирается с духом перед уколом доктора, вздрагивая в ожидании.

– Я бы хотел поговорить о финансовом положении моей семьи. Ты бы узнала, открыв конверты.

Мэгги изумленно распахивает глаза, и они с Нейтом встречаются взглядами. Мэгги глубоко вздыхает, опасаясь причины его тревоги. Она уже прикидывала, что у семьи Нейта могут быть достаточно хорошие доходы – отец работает педиатром, мать – бывшая учительница рисования; конечно, они не богачи, учитывая, что, даже имея молчаливого инвестора ресторана и с помощью Эли, Нейт и Мэгги, все время экономя и откладывая, брали ссуды в трех банках, начинающихся с буквы W, и двух других банках – с буквы C. Точнее, даже трех. Возможно, догадки Мэгги неверны и у Гвин с Томасом вообще нет лишних средств. Даже несмотря на то, что детство Нейта прошло в Монтоке. Возможно, Мэгги ошиблась.

– Мне все равно, Нейт, – говорит она. – Как ты мог подумать, что мне это важно? Финансы твоей семьи. Мне нет до этого дела.

– Правда?

Она кивает:

– Честно.

– Хорошо, – говорит Нейт, касаясь губами ее лба. – Потому что у моих родителей почти полмиллиарда долларов.

Гвин

Знаете, ходят слухи. Всегда ходят слухи. Слухи, которые люди принимают за правду, даже не пытаясь разобраться. Не пытаются докопаться до истины.

Гвин волнуется. Из-за слухов, полуправды. Например, как в случае с тортом. Красным бархатным тортом[11]. По слухам, торт придумали и впервые приготовили в ресторане гостиницы «Уолдорф-Астория» в Нью-Йорке в начале 1900 года. Говорили, что работавший там кондитер однажды приготовил торт с использованием красной краски, и одной постоялице так понравился десерт, что она попросила рецепт, но перед уходом ей пришлось отдать за него пару сотен долларов. Несмотря на ее жалобы, отель отказался изменять счет. Чтобы как-то отомстить, женщина рассказала о рецепте своим друзьям по всей стране. А они – всем своим друзьям. История, конечно, занятная, но полная выдумка. Гвин знает наверняка. Она знает настоящую историю красного бархатного торта, в которой на самом деле больше предостережения, чем веселья. Гвин недавно уже столкнулась с тем, что любая правдивая история больше напоминает предостережение.

Что все пойдет не так.

Что с ними и произошло.

От всех этих мыслей Гвин тяжело вздыхает, что ей несвойственно. Смотрит на часы в машине: девять пятнадцать утра.

Гвин уже полчаса сидит в красном «Вольво-универсале» на маленькой стоянке аэропорта Ист-Хемптон. Томас, по идее, уже должен был прилететь. Но, естественно, его еще нет. В таких маленьких аэропортах не стоит рассчитывать, что все пойдет по плану. Да и винить Гвин должна только себя.

Именно она спланировала все так, чтобы Томас вернулся с медицинской конференции в день их вечеринки. Без хитрости не обошлось: ночной перелет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, второй перелет. Томас должен вернуться только сейчас и включиться в игру в последний момент, Гвин необходимо понять, что с ним делать, как его занять и как вечером без помех воплотить в жизнь задуманный план.

Хотя Гвин не уверена. Ни в чем, что должно идти по плану. За исключением торта. В торте она уверена. Ведь она отлично готовит любимое лакомство Томаса. Из всего, что готовит Гвин, Томас больше всего любит торт. Она впервые приготовила его на их первом свидании, когда они сидели вдвоем на крыше ее дома.

В Нью-Йорке Гвин жила только в доме на Риверсайд-драйв. Там она поселилась из-за близости к Колумбийскому университету (она поступила там в педагогический колледж) и крыши, откуда открывался вид на реку. Томас принес с собой бутылку «Шато Мутон-Ротшильд» 1945 года. Они сидели на крыше до двух ночи, ели красный торт и пили вино из бутылки.

Вино могло быть из любого соседнего магазинчика. Но Мэгги и представить себе не могла, что на самом деле оно стоит сотни тысяч долларов. (Томас тоже. Он просто схватил бутылку из отцовского винного погреба перед свиданием.) Если бы Гвин знала его цену, то не согласилась бы выпить такое вино в двадцать два года. Той ночью не по собственному желанию Гвин поняла кое-что важное. Последний кусок торта доел Томас. Они мило спорили, кто возьмет последний кусочек, и его доела не она, а Томас. Становится понятно, почему и сейчас за ним последнее слово.

У нее разрывается телефон. Гвин ищет мобильный на дне сумки, надеясь, что звонит Ив. Только бы это была Ив. Гвин наняла ее для обслуживания сегодняшних гостей. Ив Стоун из банкетной службы «Кухня Ив», Квог, штат Нью-Йорк. Гвин тщетно пыталась дозвониться до нее все утро и за это время поняла, что не знает, как все организовать. Она не представляет, как организовать отмечание развода. Гвин была лишь на нескольких таких пати. Она нашла массу книг о том, что развод должен стать исцелением, своеобразным праздником: «Развод – это еще не конец»; «Ваш последний танец»; «Прощание может стать приветствием». Эти книги для людей, которые не высмеивают празднование развода, а верят в то, во что хочет верить Гвин.

Что все может хорошо закончиться. Может просто закончиться.

Она отвечает на телефон только после четвертого звонка.

– Ив? – спрашивает она. – Это ты?

– Кто такая Ив? Нет, мам. Это я.

Звонит Джорджия. Дочь Гвин. Она даже не представляет, что на самом деле происходит между ее родителями. Ни она, ни ее брат. Конечно, оба знают, что родители разводятся. Но от подробностей Гвин пыталась их оградить. Или, по крайней мере, ей так казалось. Может, помыслы Гвин не так чисты? Может, она не рассказала им всей правды, потому что пути назад не будет? Стоило ей озвучить правду, как исчезла бы вера во все остальное.

– Как дела, милая? – интересуется Гвин и удобнее берет телефон. – Все в порядке?

– А что для тебя в порядке?

– Ты рожаешь?

– Точно нет.

– Хорошо, – кивает Гвин. – Тогда все в порядке.

Гвин рада такому ответу. Несмотря на то что Джорджия каждый раз злится, после него Гвин становится легче.

Джорджия приехала из Лос-Анджелеса и последние пару недель жила у Гвин, пока ее парень-француз Дэнис (Джорджия часто повторяла, что произносится «Дени», как будто они вечно ошибались) записывал диск со своей группой в городе Омаха, штат Небраска. Двадцатипятилетняя Джорджия сейчас на девятом месяце беременности. Восемь с половиной месяцев она беременна от мужчины, которого знает десять с половиной месяцев. По мнению Гвин, не самое удачное развитие событий. Но ее никто не спрашивал. Никто не спрашивал ее мнение и по поводу Мэгги. Гвин разговаривала с Мэгги только по телефону, но ей сразу понравился ее смех, он заслуживает доверия; за много лет Гвин поняла, что смех отражает человеческую душу. Образ жизни. Смех Мэгги – добрый и эмоциональный. Нейту не хватает одного из этих качеств. Точнее, обоих.

– Мама.

– Да, Джорджия.

– Папа уже прилетел? Мне нужно с ним поговорить. Дэнис поранил руку штопором и не хочет улетать, если там что-то серьезное. Вдруг ему придется поехать в больницу в Омахе? Повредил левую руку. Ему важно, чтобы с ней все было в порядке. Он же басист.

– А если бы он был барабанщиком? Тогда не так важно?