Африканский штрафбат Кротков Антон

Глава 39

Выйдя из столовой, Борис практически сразу заметил вдали знакомую высокую фигуру. В щеголеватой тропической камуфлированной форме, в высоких шнурованных ботинках и с толстой сигарой во рту Макс Хан выглядел настоящим колониальным офицером. Этому бодрому энергичному джентльмену ни за что нельзя было дать его лет. За Ханом бежал чернокожий бой с клюшками для гольфа в огромной наплечной сумке.

Упругой спортивной походкой немец направлялся в сторону Нефёдова. Но по дороге его остановили. Трое мужиков преградили путь Хану. И он пошёл с ними. Возле какого-то самолёта собралась большая группа лётчиков и техников. «Анархист» поспешил туда же.

Пока Борис шёл, Хан успел забраться в кабину большого прочного истребителя. Теперь он объяснял угрюмо молчащим наёмникам, что этот, только что поступивший на авиабазу F6F Hellcat, лишь первая из десяти машина, закупленных во Франции.

– Хотя бы на этот раз нам могли пригнать что-нибудь поновее и более быстрое – недовольно буркнул один из наёмников, выкатив на командира свои водянистые бесцветные глаза. Это был невысокий плотный крепыш с красным массивным лицом. Казалось, его круглая голова посажена на очень широкие плечи без посредства шеи. И вообще он был весь какой-то квадратный, однако при этом двигался с удивительной подвижностью, присущей лишь круглым объектам.

– Разве я обещал тебе, что ты будешь летать здесь на реактивных «Фантомах», Тейлор? – удивлённо спросил его Хан.

Но «квадратный» только пожал широкими плечами. Запустив реакцию давно созревшего недовольства, он сразу отступил за чужие спины, и мячом покатился меж людей, подначивая колеблющихся.

– К чему нам медицинские страховки, – сквозь зубы зло процедил один из лётчиков, – если всё равно приходиться летать на таких гробах с пропеллерами?!

Его тут же поддержал сосед справа, который язвительно предложил:

– Может быть, вам, господин Азам, стоит посоветовать своему другу – президенту потратить хотя бы сотую часть тех миллионов, что он выручает от контрабандной продажи алмазов и нефти на ремонт бетонной взлётно-посадочной полосы и закупку современной техники?! Мы не желаем глупо рисковать своими шкурами, летая на старых тихоходных этажерках!

Хан чуть замешкался с ответом. Вместо него это сделал худой мужчина с грубой морщинистой кожей лица, глубоко посаженными голубыми глазами и короткой бородкой.

– В 1948-м я воевал в Индокитае, – неторопливый, хриплый голос бородача звучал тихо, но с той интонацией, когда ни у кого просто язык не повернётся перебить оратора. – Я тогда летал в составе штурмовой эскадрильи Французского иностранного легиона точно на таком же вот поршневом «Хеллкэте».

На правах знатока бородач пояснил, что данный самолёт идеален для штурмовок благодаря своей прочности, усиленным подкрыльевым крепёжным узлам для подвески бомб калибра до 454 кг или тяжелых неуправляемых ракет калибром 127 мм или 300 мм.

Слово снова взял Хан, получивший возможность благодаря поддержке бородача оценить ситуацию и «перегруппироваться» для контратаки:

– Большинство из вас лучше меня знают, что для антиповстанческих рейдов против скрывающегося под покровом джунглей противника устаревшие самолёты даже предпочтительнее современных скоростных машин.

После этих слов светловолосый пятидесятилетний плейбой, безбровое лицо которого было усыпано крупными рыжими веснушками, колюче оглядел сгрудившихся вокруг вояк, которых сам же тщательно отобрал и привёл сюда:

– А недовольство ваше вызвано совсем другим.

Хан стал говорить, что делает всё возможное, чтобы в самое ближайшее время лётному составу и наземному персоналу, наконец, выплатили задержанное жалованье. Но слова оратора почти тонули в недовольном гуле.

Между наёмниками вспыхнула ожесточённая словесная перепалка. Несколько человек, в том числе бородатый бывший легионер, пытались поддержать командира, но роялисты сразу оказались в явном меньшинстве. Зазвучали взаимные оскорбления. Кое-кто уже предусмотрительно расстегнул пистолетную кобуру, чья-то привычная не только к авиационному штурвалу мозолистая ладонь крепко обняла ухватистую рукоять длинного тесака в ножнах на широком брезентовом ремне. В воздухе запахло порохом и кровью.

Бывший командир фронтового штрафбата с профессиональным интересом наблюдал за Ханом, гадая: сумеет ли немец взять под контроль эту гремучую смесь разношерстных головорезов со всего мира, привыкших во главу угла ставить лишь собственные интересы, или нет. В данный момент авторитет предводителя этой банды явно стремился к нулю.

Макс уже выбрался из кабины самолёта, но уйти ему не позволили. Похоже, в среде наёмников слишком много накопилось недовольства. Теперь командиру приходилось отдуваться за президента Арройю и местных чиновников. Его слова, словно капли полуденного тропического дождя – испаряющиеся, не достигнув истосковавшейся по влаге листвы, – не производили впечатления на подчинённых. Провокатор основательно настроил наёмников против командира.

В конце концов, Хан вынужден был замолчать. Скрестив руки на груди, он просто наблюдал, как собственное воинство доходит до точки кипения. Только временами дымящаяся в его зубах сигара вспыхивала презрением. Трудно было понять, о чём он сейчас думал. Возможно, сожалел, что не смог завербовать достаточно бывших однополчан из Люфтваффе, ведь у любого немца уважение к командирам в крови.

Один из «солдат удачи» пошёл в своём недовольстве дальше всех. Внешним видом этот субъект напоминал японского мафиози – якудза: невысокий азиат, покрытый загадочными татуировками от пальцев рук до шеи, очень нервный, даже взрывной. Воспользовавшись ситуацией, азиатский наёмник стал выхватывать из своего рюкзака толстые пачки заклеенных скотчем коричневых банкнот очень ветхого вида и презрительно бросать на землю к ногам командира. Вскоре у ног Макса образовалась внушительных размеров горка из собранных в «кирпичи» крупных купюр, на некоторых из которых был изображён чернокожий мужчина в шапочке «пирожком» из леопардовой шкуры, а на других он же только в карикатурного вида генеральской форме: в фуражке с неестественно огромной тульей, золотых старомодных эполетах с пышной бахромой, весь увешенный орденами величиной с блюдце.

– Это моя зарплата за прошлый месяц! – объявил азиат и обвёл всех негодующим взглядом. – Здесь полтора «лимона» местных шиллингов. Я первый нищий миллионер в мире! Ведь это всего лишь 167 американских долларов вместо полутора тысяч в месяц, как прописано в моём контракте.

Слова азиата вызвали новый всплеск возмущения. Оказалось, остальные получили примерно столько же. Лётчики стали кричать, что их обманывают, как лохов, заставляют рисковать головой фактически забесплатно. Работодатель задерживает жалованье, а потом расплачивается полуметровыми ассигнациями со многими нулями, собственным автопортретом и факсимиле подписи. Чтобы что-то купить за местную валюту требуется брать с собой на рынок не бумажник, а рюкзак, ибо месячное жалованье пилота весит более десяти килограммов.

Все были так взвинчены, что любые обещания со стороны командира только подливали масла в огонь. Понимая это, Хан снова попытался уйти. И тогда азиат довольно грубо схватил командира за рукав:

– Так когда мы получим наши деньги, господин Азам?

Сигара Хана удивлённо повернулась его сторону, точно корабельное орудие. А мятежник, чувствуя поддержку большинства, настолько осмелел, что осмеливался разговаривать с «паханом» угрожающим тоном:

– Не вы ли обещали мне, что когда я вернусь к себе в Гонконг, то смогу на заработанные деньги основать собственную небольшую авиакомпанию?! Только на эти нарисованные вашим приятелем-президентом фантики, я не смогу даже снять дешёвую проститутку на час.

Возникла тяжёлая пауза. Сигара уже прицельно смотрела своим жерлом между глаз китайца. А тот зло поинтересовался:

– Так, значит, плакали наши денежки, босс? Что скажите, господин Азам?

Сигара в углу рта Хана превратилась в огнедышащий вулкан.

– Скажу, что ты законченный кретин, Ли, раз затеял толковище у всех на глазах. Разве ты не знаешь, что у местной секретной службы везде есть глаза и уши. А ещё скажу, что зря я три года назад выкупил тебя у филиппинской полиции, когда тебя собирались вздёрнуть за участие в контрабанде. В следующий раз я и пальцем не пошевелю, когда тебя поволокут на виселицу.

Потом Хан обвёл цепким взглядом своих людей.

– Даю слово, что с вами расплатятся до семнадцати ноль-ноль завтрашнего дня. «Он» – немец кивнул в сторону президентского дворца – и суток не продержится у власти без поддержки с воздуха. Но загонять его в угол бессмысленно, да и опасно.

Большая часть наёмников, кажется, наконец, поверила своему командиру. Во всяком случае возмущённых голосов заметно поубавилось. Тем не менее, осталась маленькая кучка непримиримых. Её представители стали требовать перевыборов командира и предъявления ультиматума работодателю в лице президента Моргана Арройи. Им удалось снова качнуть чашу весов в свою сторону: десятка полтора наёмников снова заколебались. Уставшие ждать заработанных денег, психологически выгоревшие из-за крайне опасной безостановочной работы, разочарованные оттого, что вместо обещанного Эльдорадо42 их заманили на жуткую бойню, где гораздо больше шансов было подхватить жёлтую лихорадку или разбиться из-за отказа старой техники, чем вернуться домой богатым человеком, эти люди были готовы винить во всём завербовавшего их немца.

Нефёдову стало понятно: за тем, кому удастся в ближайшие минуты перетянуть на свою сторону это аморфное болото, и останется победа. Хан расстегнул карман рубашки, что-то достал из него. Потом схватил руку стоящего рядом толстяка лет пятидесяти в промасленном синем комбинезоне. Макс высыпал на ладонь остолбеневшего от неожиданности авиамеханика несколько крупных необработанных алмазов, после чего обратился к самому горластому бунтовщику:

– Надеюсь, Ли, ты не станешь возражать, если вместо долларов с тобой расплатятся вот этим?

Глаза китайца алчно заблестели.

– Я всегда знал, господин полковник, что с вами можно иметь дело, – произнёс азиат изменившимся тоном, который сразу сделался очень любезным.

Фактически теперь Хану противостоял только один человек. Он первым сегодня бросил командиру вызов и не собирался просто так уступать. Однако по тону «квадратного» чувствовалось: организатор бунта уже понял, что проиграл, и хотел продать свою лояльность подороже. По-прежнему пялясь на Хана своими выпуклыми водянистыми глазами, главный мятежник поставил условие, чтобы пилотам, уже налетавшим на этой войне по двести часов, выплатили жалованье в тройном размере и позволили покинуть страну до истечения срока, оговорённого в их контрактах.

– Ты должен меня понять, Макс, – без прежнего апломба объяснял «квадратный» Хану, – ты всем нам много чего наобещал перед этой командировкой. И не наша вина, что ты не сумел сразу утрясти все проблемы с местными. Мы-то думали, что президент у тебя в руках.

На это Хан возразил:

– Ты же сам знаешь, Тейлор: наш бизнес непредсказуем. Это не первая наша с тобой работа. Согласись, что в возникших форс-мажорных обстоятельствах нет моей вины. Я так же летаю на боевые задания, как и все; рискую своей шкурой над джунглями, а потом один за все эскадрильи отдуваюсь перед Президентом и его министрами за то, что нам не удалось разбомбить идущий к партизанам караван с оружием или спасти попавших в окружение коммандос. А ведь по местным законам незадачливым генералам принято для начала давать по сто палок.

– Понимаю тебя… – закивал головой Тейлор, – но и ты пойми меня: я влез в большие долги, чтобы выбраться сюда… Короче, ты должен заплатить мне неустойку. В конце концов, это твои проколы.

На это Хан напомнил компаньону по совместным делам, как после эвакуации с одной не слишком удачной для них обоих войны, тот по забывчивости оставил победителям цинковый ящик из-под патронов, а в нём полный список их эскадрильи и платежные ведомости – кому, сколько, и за что. По этим ведомостям во Франции потом осудили и приговорили к различным срокам тюремного заключения пятерых «солдат удачи».

Но Тейлора этот эпизод из их совместного прошлого только развеселил. Он вновь с жёсткой ухмылкой повторил своё требование, пригрозив в противном случае увести часть наёмников вместе с машинами на другую сторону линии фронта.

– И сколько же ты хочешь? – у Хана даже скулы побелели от негодования.

Тейлор, не моргнув глазом, назвал просто астрономическую цифру, добавив, что готов получить её алмазами или рудниковым золотом.

– Но я нанял тебя за сумму втрое меньшую.

– Цены изменились – пожал плечами «квадратный», и с весёлой наглостью выкатил глаза на явно готового уступить ему босса. – Но это ещё не всё, Макс. Тебе также придётся компенсировать мне моральный ущерб…

Во время разговора Тейлор периодически оглядывался, словно проверяя, не пристроился ли ему «в хвост» враг. Нет, он не вертел нервно головой, а с отработанной до автоматизма профессиональной чёткостью контролировал обстановку вокруг себя. По этой особенности Борис понял, что «квадратный» тоже принадлежит к элитарному клану лётчиков-истребителей. Такая привычка вырабатывается не сразу, но со временем проникает в костный мозг, становится частью твоей натуры. Тейлор явно был очень опытным бойцом. Несмотря на внешнюю тяжеловесность, не приходилось сомневаться в том, что, случись поблизости какая-нибудь угроза, она не сможет застать его врасплох. Даже когда «квадратный» стоял на одном месте, его тело совершало небольшие колебательные движения: словно желая поразмяться, он переступал с ноги на ногу, его широкий корпус слегка покачивался, шевелились плечи и руки. Так хороший боксёр в любую секунду раунда совершает небольшие челночные прыжки – вперёд-назад, готовый мгновенно набрать скорость для атаки, или, напротив, разорвать дистанцию с противником, нырнуть под летящий в него кулак. Недаром опытные бойцы говорят, что тот, кто держит колени прямыми, быстро протянет ноги…

Немного подумав, Хан изобразил на своём лице понимание. Улыбнувшись шантажисту, он примирительно похлопал Тейлора по плечу.

– Конечно. Я расплачусь с тобой. Ведь мы же друзья!

Хан вдруг принялся разыгрывать из себя простодушного весельчака: сыпал бесконечными шутками, пародировал каких-то общих знакомых, рассказывал разные нелепости о себе. Борис не помнил его таким. Конечно потомок старинного аристократического рода никогда не выглядел напыщенным прусским бароном, но при этом всегда держал себя с достоинством. Теперь же он вёл себя, как перепивший недалёкий деревенский бюргер. Стоящий перед ним мятежник торжествовал. На лице его играла злорадная ухмылочка, а его злых жёстких глазах плескалась наглая самоуверенность.

– Кстати, у меня тут с собой очень хороший французский коньяк, – заискивающе зачастил Хан. – Мы должны немедленно выпить за то, чтобы никакая чёрная кошка между нами больше не пробегала. И не беспокойся – я заплачу тебе сполна.

Наверное, только один Борис уловил нехорошую затаённость в облике старого знакомого. Словно пружина, испытывающая сильное давление, немец тайком собирался в комок мускулов и энергии. Вот только для чего?

Хан на полкорпуса отвернулся от собеседника, чтобы снять с ремня, висящую у него на боку флягу.

Борис почувствовал: вот, сейчас произойдёт что-то из ряда вон выходящее. Однако, он никак не ожидал, что всё случиться так обыденно. Тейлор с самодовольной ухмылкой принял из рук пошедшего на попятную командира флягу, поднёс её к губам и запрокинул голову. Хан только этого и ждал. Молниеносным движением он вложил в горло пьющего узкое лезвие незаметно вытащенного стального жала. Так вероломно обычно убивают в криминальном мире.

– Надеюсь, ты доволен оплатой? – поинтересовался Хан у хрипящего компаньона. «Квадратный» смотрел на него страшно вытаращенными глазами. Всё его большое тело содрогалось, словно отплясывая жутковатый танец смерти. В наступившей тишине отчётливо стучали по бетону каблуки содрогающегося в предсмертных конвульсиях покойника. Эта «тряска Святого Витта» продолжалась наверное с полминуты. И всё это время немец держал руку с ножом таким образом, чтобы бьющий из распоротого горла мятежника фонтан крови вперемешку с коньяком не сильно его забрызгал. Затем, когда поверженный враг растянулся у его ног, Хан обстоятельно вытер нож о куртку умирающего и спрятал лезвие в потайной карманчик на своём ремне. После этого он снова обратился к лётчикам, указывая на труп:

– Этот человек сказал, что я лжец. Многие из вас давно меня знают. Разве я бросил хоть кого-нибудь на произвол судьбы? Когда четырнадцать месяцев назад мы эвакуировались с тех проклятых островов, разве не я приказал, чтобы все места в последнем, уходящем на материк транспортном самолёте, отдали раненным и гражданским? Да, потом мы десять дней пробивались с боями через гнилые топи и в итоге потеряли шестерых, но никто не может упрекнуть меня, что я оставил врагу хоть одного раненого.

А сколько раз работодатели пытались избавиться от нас после операции! Легче всего убрать наёмников, как ненужных свидетелей и сэкономить деньги. Но у меня всегда имелись свои рычаги воздействия на заказчиков, которые я не выпускал из рук. Никто не скажет про меня, что я кому-то не заплатил за работу или по моей вине парней крупно кинули. Повторяю: завтра ваши карманы будут набиты «камешками».

Рухнувший было авторитет командира, снова взлетел на прежнюю высоту…

Эта мрачная сцена напомнила Нефёдову, как они познакомились.

Как перспективного лётчика, Бориса перед испанской войной направили на Липецкие курсы командиров эскадрилий. На базе липецкого учебного центра ВВС РККА действовала немецкая авиационная школа. Некоторых советских лётчиков-курсантов назначали в обучение к немецким инструкторам – как правило, опытным асам Первой мировой войны или пилотам гражданской авиации. В двадцатые годы СССР и Германия находились в дружеских отношениях.

Там в Липецке Борис впервые и увидел Хана: высокий, атлетично сложенный, одетый по-заграничному, очень уверенный в себе и одновременно спокойный – немец с первых минут знакомства он произвёл на Нефёдова очень сильное впечатление. А потом начались полёты и инструктор показал ещё не нюхавшему пороха курсанту, как следует быстро и без риска для себя убивать в воздухе.

При разыгрывании учебных боёв коварному тевтону нравилось изобретать разные хитроумные ловушки. Учитель исповедовал тактику внезапных нападений из засады и мгновенного бегства с поля боя. И хотя Борису такая наука не слишком пришлась по вкусу, тем не менее он быстро зарекомендовал себя способным учеником. Причём до такой степени, что однажды довольный инструктор даже шутливо признался Нефёдову: «Мне иногда бывает жаль, что вы служите в иностранной армии, ибо из нас двоих получилась бы отличная пара бандитов-головорезов!».

Все эти воспоминания стремительно пронеслись в голове Бориса. Между тем по приказу Хана все присутствующие достали пистолеты, каждый делал несколько выстрелов в лежащее на земле тело, становясь таким образом как бы соучастником преступления. Теперь Хан мог не опасаться, что после возвращения в Европу кто-то решит выдать его полиции, как убийцу Тейлора. Когда очередь дошла до Нефёдова, какой-то бритый детина протянул ему пистолет.

– Я не стану стрелять! – отрезал Борис.

Этим заявлением Нефёдов поставил себя в крайне опасное положение. Незнакомца тут же взяли в кольцо. Никто не знал, кто он такой. Но, едва появившись в логове наёмников, неизвестный мужик сразу вызвал к себе волну злобы, подозрительности и агрессии.

– Если не сделаете, что вам сказано, отправитесь вслед за ним! – пригрозил один из наёмников, ткнув ботинком труп.

Хан растолкал обступивших Бориса людей и бросился к нему с радостным криком:

– Дружище, Йозеф!

Далее была разыграна великолепная по актёрскому исполнению сценка. Светясь от радости, Макс тряс Бориса в объятиях, рассказывал на публику, как он рад встретить своего старого фронтового товарища ещё по Легиону «Кондор». По-свойски тыча Нефёдову пальцев в грудь, немец пояснял, оглядываясь на своих парней:

– Вы даже представить себе не можете, какой это славный вояка, а какой товарищ!

Хан немедленно поручился за Бориса. Этого было достаточно. Все стали расходиться. Возле самолёта остались лишь двое мужчин. И хотя один из них на целую голову возвышался над собеседником, это был разговор равных.

– Ну, здравствуй, Борис, – Хан сразу «сменил пластинку». Теперь, когда не требовалось разыгрывать на публике комедию, притворяясь старым другом, он выглядел скорее неприятно удивлённым, чем обрадованным свиданием со своим бывшим курсантом. Похоже ему было неприятно, что старый приятель стал свидетелем кровавой внутренней разборки.

– Как тебя занесло в это проклятое место? – поинтересовался командир наёмников. – Чтобы приехать сюда по доброй воле, нужен действительно сильный мотив.

Борис едва заметно ухмыльнулся и пояснил, что устал жить на скромную пенсию и потому решил тряхнуть стариной. Хан понимающе кивнул, подтвердив, что ему нужны хорошие лётчики, вот только работу он может предложить с определённой спецификой.

– Придётся лить напалм и химические реагенты на мирные деревни, расстреливать с бреющего полёта женщин, детей, стриков. Надеюсь, тебя это не смущает?

У Нефёдова желваки заходили на скулах. Ироничное настроение с него как ветром сдуло, ответил он очень серьёзно:

– Я постараюсь делать своё дело чистыми руками. А насчёт остального… Я солдат. Но всегда воевал за идею. Настало время попробовать заработать своим ремеслом, чтобы было с чем встретить старость. Надеюсь, теперь у вас действительно не будет перебоев с выдачей жалованья?

Хан, прищурившись, разглядывал человека, которого он всегда уважал за данный Богом талант лётчика и настоящий мужской характер.

– Как говорят у вас в России: может, хватит Ваньку валять? Хоть мы и не виделись много лет, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты здесь из-за денег.

«А вот я тебя не узнаю! – захотелось в этот момент откровенно признаться Борису. – Офицер, к какой бы армии он не принадлежал, никогда не должен унижаться до собственноручной бесчестной расправы над подчинённым».

Так случилось, что во всех войнах, в которых им пришлось участвовать, они были врагами. Тем не менее, для Бориса Хан всегда оставался одним из учителей, сформировавших его, как личность. Поэтому Нефёдоу было крайне неприятно пережить очередное разочарование в нём. Хотя он и понимал, что многолетняя служба гитлеровскому режиму не могла не оставить в характере старого германского лётчика свой тёмный след. Да и психология наёмника кардинально отличается от менталитета армейского офицера. Военный вождь полукриминального войска обязан обладать качествами жестокого, и если нужно бесчестного к своим врагам пиратского капитана, иначе ему не удержать своих «джентльменов удачи» в повиновении.

В любом случае оставалось принимать этого человека таким, каков он есть. Без помощи Хана Нефёдов не мог обойтись в своих поисках сына. А для того, чтобы объяснить ему истинную причину своего приезда и сделать своим союзником, Борис сперва напомнил немцу об одной прошлой истории:

– Надеюсь, ты не забыл, что я помог твоей невесте вытащить тебя из места похуже, чем этот «курорт». И твоя девушка готова была ради тебя даже ехать в Сибирь, которую вы немцы считаете адом. Мой нынешний мотив примерно такой же.

Хан понимающе покачал головой и заметил:

– Что ж, тогда это действительно сильный повод, чтобы оказаться здесь. Хотя чёртов африканский климат перенесёт не каждый…

Бориса пожал плечами.

– Африка – не самое худшее место, где нам с тобою приходилось бывать: против лихорадки существуют прививки, а к климату я уже почти привык. По-моему, зимой 1943 года под Сталинградом было пострашней, а? Впрочем, вам – истребителям тогда не так сильно досталось от нас, как пилотам транспортных «Юнкерсов», которые пытались по приказу Геринга организовать воздушный мост между окружённой армией фельдмаршала Паульса и «большой землёй».

Хан натянуто улыбнулся краешками губ бывшему противнику по Восточному фронту, но мысли его сейчас были совсем о другом. Нефёдов всколыхнул в его памяти болезненные воспоминания.

В самом конце войны в Корее завербовавшегося в американские ВВС бывшего полконика Люфтваффе сбили. Раненый он попал в плен – вначале к северокорейцам, а те после нескольких допросов передали лётчика русским.

Всего через 98 дней после того, как истребитель Хана срезала пушечная очередь МиГ-15, состоялось подписание мирного договора, а вскоре начался обмен военнопленными. Но бывший гитлеровский Ас, поступивший на службу к американским агрессорам, не мог рассчитывать на то, что с ним поступят, как с обычным военнопленным. Все документальные доказательства того, что он не погиб при крушении своего «Сейбра», а успел катапультироваться и был живым захвачен солдатами противника, были надёжно похоронены в секретных архивах.

Пленника немного подлечили и вывезли в СССР. Около года его продержали на Лубянке. Всё это время лётчика таскали на допросы, которые могли продолжаться целую ночь. В камере-одиночке Макс быстро почувствовал себя «железной маской». Он содержался в особой тюрьме МГБ под русской фамилией Бочкарёв. Ему не полагались свидания и передачи. Он был лишён возможности подать о себе весточку родным, чтобы хотя бы сообщить им, что жив.

Когда из пленника выжали все необходимые сведения, его осудили на четверть века каторжных работ и отправили в ГУЛАГ. Причём суд проходил без участия адвоката, прямо на территории тюрьмы. Арестанта завели в небольшую комнату и поставили перед покрытым кумачом столом, за которым под огромным портретом Сталина восседали трое офицеров госбезопасности. Тот, что сидел в центре, сразу зачитал «гражданину Бочкарёву» приговор. Узник готовился к тому, что его обвинят в военных преступлениях, в контрреволюции, в чём угодно, но никак не в порче социалистического имущества! Его – потомственного аристократа, полковника ВВС, имеющего на счету полтораста сбитых русских самолётов, осудили по той же статье, что и какого-нибудь русского забулдыгу-колхозника, утопившего по пьяной лавочке свой трактор в окрестном пруду!

Тогда он ещё был другим человеком, и потому страшно оскорбился. Чувствуя себя униженным, бесправный зек даже подал апелляцию в высшую инстанцию с требованием расстрелять себя!

Офицерская кожа начала слезать с него на пятидесятиградусном морозе под оскорбления и издевательства со стороны охранников и блатных. Советский концлагерь, куда он попал, находился за полярным кругом. Условия существования заключённых были просто ужасающими. После войны пресса открыла западным немцам глаза на то, что творилось у них в тылу, пока они воевали. Так что Хан в какой-то мере мог сравнивать гитлеровским концлагерь с русским. Они стоили друг друга! Обе системы были рассчитаны на то, чтобы прежде вытравить из заключенного душу, ещё некоторое время позволив его биологической оболочке просуществовать и поработать – в одном случае на Великую Германии, в другом во имя торжества Социализма.

Впрочем, Максу ещё повезло, что он попал в лагерь, в котором отбывало срок много «фашистов» – бывших власовцев, полицаев, эсэсовцев-прибалтов – всех тех, кто в годы оккупации так или иначе сотрудничал с новыми властями. На их фоне бывший фашистский лётчик, умеющий бегло разговаривать по-русски, не сильно выделялся. Ему даже удалось со временем стать бригадиром. Вот тогда-то характер недавнего офицера и чистоплюя-аристократа начал эволюционировать в нечто более приспособленное к суровым условиям мира, где всем заправляют жестокие биологические законы естественного отбора.

Чтобы выжить самому и обеспечить пайкой лучших работников своей артели приходилось на ходу учиться звериной хитрости и жестокости. Вместо пижонского офицерского стека Макс стал носить стальной прут – на местном лагерном жаргоне «планомер». Им он безжалостно крушил рёбра и пробивал черепа тех, кто не хотел или не мог выполнить дневную норму.

На должности надсмотрщика над рабами немец быстро понял: невозможно заставить смертельно уставших голодных людей на пределе сил работать на сорокаградусном морозе в пургу, если говорить с ними интеллигентно. И Макс быстро научился виртуозно материться по-русски. Требовалось топтать слабых, чтобы выжили сильные – самый работоспособный костяк бригады. Обладатели крепких мускулов должны были получать достаточно хлеба, тогда был в порядке их бригадир.

Первое время Макса ещё терзали угрызения совести. Он даже добился от начальства, чтобы погибших по его вине зэков не выбрасывали за лагерную проходную на растерзание лесному зверью, а по-людски хоронили в гробах. Но на выдалбливание в вечной мерзлоте могил члены бригады тратили бесценные калории, которых могло элементарно не хватить в ожесточённой борьбе (которое здесь именовалось соцсоревнованием) с другими бригадами за дополнительный премиальный паёк. Поэтому вскоре Хан перестал обращать внимание на голос совести.

Но зато со временем, когда удалось очистить команду от «человеческого балласта», в бригаде Макса уже была самая низкая смертность и лучшие пайки. Так как они регулярно побеждали в социалистическом соревновании, Макса и его людей регулярно поощряли разными льготами.

Удерживаясь у власти, немец сохранял надежду на возвращение в мир свободных людей. Сам о том не подозревая, он готовил себя к новой жизни профессионального наёмника, способного без колебаний ткнуть в бок ножом конкурента, после чего вытереть о его одежду испачканное в крови лезвие и спокойно, порезать им колбасу и хлеб.

Позднее, возглавляя наёмнические команды, он уже не будет терзаться муками совести. Всякие переживания по поводу убийства человека, моральные терзания никогда более не станут его беспокоить. Весь вопрос стал сводиться к профессионализму и выживанию.

Одно время Хан служил у полевого командира чёрных националистов в Родезии и воевал против белых колонистов. И это нисколько не мешало ему убивать людей своей расы. Потом, когда контракт с работодателем закончился, его уже наняло правительство белого меньшинства, и лётчик стал бомбить бывших чёрных друзей. И ему не в чем было себя упрекнуть! Ведь перекупают же профессиональных футболистов конкурирующие команды.

Единственный раз за последнее время Хан испытал неприятное чувство брезгливости. Это произошло, когда недавно возле казарм на него набросился какой-то партизан с длинным ножом. Хан инстинктивно выстрелил ему в голову. Это было рефлекторное действие профессионального солдата. Мозги брызнули на него. И хотя Макс тут же принял душ, всё равно он потом весь день чувствовал отвратительный запах. Однако, этот случай не заставил его круто изменить своё мировоззрение и, например, стать священником.

Подумать только, а ведь в начале карьеры военного лётчика, некоторые упрекали Макса в недостаточной жёсткости по отношению к врагу! Нет, конечно же потомок древнего военного рода никогда не был похож на одного из пионеров авиации – француза Габриэля Вуазена, который был настолько потрясён, узнав, что на самолёте его постройки Viosin – III была одержана первая в истории человечества победа в воздушном бою, что впал в глубокую депрессию и навсегда ушёл из авиации. Тем не менее, Хану действительно потребовалось время на то, чтобы сформироваться, как хладнокровному крылатому убийце, не ведающему пощады. Он быстро овладел в учебных боях необходимой техникой пилотажа и стрельбы по мишеням, но в реальных смертоносных схватках первое время не проявлял должной настойчивости в добивании противника. Знавшие его тогда люди говорили, что такой добродушный и благородный человек, как он, никогда не сможет стать эффективным истребителем, ибо в нём слишком много рыцарского духа. Интересно, чтобы они сказали о нём теперь?

Теперь Хан был даже благодарен судьбе, забросившей его в советский концлагерь. Не будь в его жизни такого уникального опыта, он наверняка теперь бы скучно доживал свои дни в Германии.

Правда, он вполне мог так и сгинуть в полярном аду ГУЛАГа.

После смерти Сталина с приходом к власти Хрущёва многих стали выпускать из заключения, но Хана продолжали держать за колючей проволокой. Его только перебрасывали из лагеря в лагерь, словно перепрятывая от тех, кто, возможно, его уже разыскивал.

Об остальном Максу впоследствии поведала его жена, а тогда ещё невеста. Ещё до корейского плена Хан как-то рассказал ей о своём бывшем курсанте, который в войну стал вражеским асом и командовал какой-то авиачастью у русских. Чтобы отыскать Нефёдова молодая женщина добилась, чтобы её включили в официальную немецкую делегацию, отправляющуюся в Москву для торговых переговоров.

К этому времени родственники Хана уж почти отчаялись добиться от советских властей каких-то сведений о нём. Они начали активные поиски после того, как один из вернувшихся из советского плена американских лётчиков в газетном интервью обмолвился о том, что, якобы, видел Хана в магаданской пересылочной тюрьме. Немецкая родня Макса тут же через Министерство иностранных дел сделала несколько запросов, но из Советского Союза им ответили, что такого пленного в советских тюрьмах и лагерях нет.

К тому времени, когда невеста пропавшего лётчика нашла Нефёдова, он уже лишился покровительства Василия Сталина и был уволен со службы. Поэтому помочь ей Борис мог только советом. Он не стал злорадствовать, узнав, что бывший враг пропал без вести и по некоторым сведениям гниёт заживо в колымских лагерях. У лётчиков своя этика, которая запрещает расстреливать в воздухе спасшегося на парашюте противника и мстить пленным. В конце концов, беда может случиться с каждым. Поэтому Борис посоветовал немке «зайти с другой стороны»:

– Попробуйте сделать новый запрос, но не в КГБ. Лучше действовать через Министерство обороны. Запросите справку на своего мужа из ленинградского военно-медицинского архива, там хранятся документы на всех, кто проходил через советские военно-лечебные учреждений: от передовых перевязочных пунктов до эвакогоспиталей. Если ваш жених попал в плен раненым, там, возможно, имеется на него справка. Сбитого вражеского лётчика могли переправить через корейскую границу и поместить для лечения в один из советских военных госпиталей. Хотя, скорее всего, вам вообще не ответят. Но зато чекисты наверняка ослабят бульдожью хватку, когда поймут, что вы не отступитесь от своего жениха. Сейчас в «органах» в связи со сменой политического курса началась большая чехарда, поэтому их можно продавить. Хорошо бы также привлечь к поискам кого-нибудь из высокопоставленных лиц.

У подруги Хана оказался настойчивый характер. Когда-то во время войны Макс не отказался от неё, когда нацистские власти обвинили девушку в серьёзном политическом преступлении. Он даже посылал ей в концлагерь передачи и продолжал хлопотать о смягчении приговора. За это его самого могли отправить в Гестапо. И лишь агония Третьего Рейха позволила лётчику избежать ареста и возможно казни. Авиачасти, в которых служил Ас, в последние месяцы войны постоянно перебрасывались с одного участка разваливающегося фронта на другой. И он подозревал, что идущие по следу гестаповцы его просто в какой-то момент потеряли.

Алиса выжила во многом благодаря тому, что жених не отказался от неё, и отплатила ему тем же. Она предприняла поистине титанические усилия для того, чтобы восстановить все обстоятельства исчезновения своего близкого человека и вызволить его из плена. На каком-то этапе к делу подключился высший политический истеблишмент Федеративной республики Германии. Во время визита Хрущёва в США о пропавшем лётчике хлопотал сам Госсекретарь Белого дома Джон Даллес. В конечном итоге это и помогло. Через шесть лет плена Хана, наконец, отпустили. В 1959 году он вернулся домой. Через год прошёл в США курс обучение на новый реактивный истребитель, несколько лет служил в JG-71 «Рихтхофен» – лучшей истребительной эскадре Бундеслюфтваффе, потом вышел в отставку и занялся бизнесом.

– Кстати, моя невеста хотела послать вам приглашение на нашу свадьбу, – вдруг потеплевшим голосом сообщил Борису Хан. – Но я ей сказал: не порть этому русскому карьеру, он может стать генералом. А если ты полезешь со своими «спасибо», то власти его страны не простят ему того, что он для нас сделал. Однако, судя по тому, что ты здесь, мои прогнозы, видимо, не оправдались.

Глава 40

Свой разговор старые знакомые продолжили в местном баре, который располагался здесь же, на авиабазе. За «бортом» заведения было настоящее пекло при полном отсутствии ветерка. Бетон был разогрет, словно сковорода для жарки блинов.

Но в тени соломенной крыши бунгало, в окружении мощных вентиляторов дышалось намного легче, и разговор пошёл оживлённей.

Попивая холодное пиво, покуривая крепкие сигары «Голуаз капрал» и, выплевывая табачные крошки, Хан с удовольствием рассуждал о том, что с некоторых пор решил добровольно взвалить на себя «бремя белого человека».

Нет, конечно же он не расист. Просто, наблюдая, как после ухода со своих заморских территорий англичан, французов, немцев и бельгийцев большая часть африканского континента погрузилась в хаос больших и малых войн, сделалась чрезвычайно питательной средой для коррупции, он пришёл к выводу, что только белые способны вернуть бывшие колонии в лоно цивилизации и законности. По мнению предводителя наёмников, лишь европейцам под силу прекратить межплеменную грызню, порождающую море крови, ликвидировать голод, и дать миллионам простых африканцев доступную профессиональную медицину, образование, промышленность.

– Русские не понимают, что социалистическая революция в этой стране невозможна – местные африканцы ещё не вышли из родоплеменных отношений. Они всегда будут грызться друг с другом, поэтому кто-то должен взять на себя роль полицейского и арбитра.

Максу приятно было выглядеть в собственных глазах и в глазах собеседника этаким последним бессеребрянником-крестоносцем, чуть ли не миссионером. Конечно, всё это было полной чушью, рассчитанной на несведущего человека. За хорошие деньги Хан и его люди так же много повоевали на стороне различных «национально-освободительных движений», как и за тех, кто пытался удержать бунтующие заморские владения рушащихся империй.

Но если ты не рядовой наёмник, а бизнесмен с претензиями на респектабельность, то должен заботится о собственном имидже. В мире зеркальных небоскрёбов и уютных семейных кондитерских некогда почётное ремесло наёмника стало считаться презренным. С газетных страниц западной публике предлагался вызывающий неприязнь и отвращение образ современных конкистадоров, зарабатывающих геноцидом туземцев. Журналисты часто изображали типичного наёмника в карикатурном виде, как увешанную гранатами тупую гориллу с мускулистыми лапами по локоть перепачканными кровью.

Этот журналистский штамп сильно затруднял Хану его бизнес в Европе и в США. Хотя на самом деле многое из того, чем он занимался, вполне соответствовало интересам цивилизованного общества. Ведь часто с горсткой профессиональных солдат он выполнял грязную работу, с которой не могли справиться регулярные воинские контингенты великих держав. Например, его фирму неоднократно привлекали для борьбы с колумбийскими наркодельцами, для охраны европейских дипломатов и военных баз – форпостов западного мира в неспокойных регионах планеты. Да и здесь, в «Демократической всеафриканской республике» лётчикам-наёмникам приходилось сражаться в том числе с крупными наркобаронами и красными партизанами, которых тайно поддерживала Москва и кастровская Куба. В этой «священной» борьбе наёмников активно поддерживало ЦРУ, хотя и тайно.

И всё-таки в общественное сознание упорно вбивался образ, что между наёмным солдатом и наёмным убийцей нет особой разницы. А кто пригласит к себе в офис для деловых переговоров профессионального киллера?! Этот миф очень осложнял Хану жизнь, когда он снимал камуфляж и облачался в деловой костюм. Потому-то он и придумывал красивые легенды для тех, с кем собирался иметь дело в Лондоне или Нью-Йорке. А обкатывал свои сказки на новых людях, проверяя, какой эффект производят его слова.

Впрочем, временами Макс и сам начинал верить в свою благородную миссию, считая себя современным Ливингстоном43Придуманный им образ последнего солдата цивилизации, воюющего на далёком континенте за демократию, вызывал симпатию у многих в Европе и в США. И это позволяло Хану нормально выстраивать свой бизнес.

В свою очередь Нефёдов поведал старому знакомому, что сюда его привели поиски пропавшего сына.

– Да я слышал про сбитый русский разведчик… – задумчиво проговорил Хан. – Но это работа не моих парней, поверь. Мои так высоко и быстро не летают…

– Ты меня не так понял, Макс. Я здесь не для того, чтобы искать виновных, – пояснил Борис.

– Может тогда тебя забросило КГБ? – напрямик грубовато поинтересовался Хан.

– Мне просто нужно найти своего парня и забрать его домой, – сурово пояснил Нефёдов. – И кроме тебя, мне здесь не к кому обратиться.

– Хорошо, я попробую выяснить по своим каналам: уцелел ли кто-нибудь из русского экипажа, и если да, то где содержат пленных. Но это займёт какое-то время. Боюсь, тебе действительно придётся стать одним из нас. Другой возможности находится здесь нет. Просто снять номер в отеле и жить туристом не получится.

– Я затем сюда и приехал. Могу подписать контракт хоть сейчас.

Хан небрежно щелкнул бармену пальцами. Тот понимающе кивнул и принёс бутылку. Как и все пираты, немец предпочитал ром. На вкус это была жуткая брага местного производства, чрезвычайно крепкая. Одним словом – пойло для лужёных глоток. Сделав несколько жадных глотков, командир наёмников критически оглядел пожилого лётчика.

– Надеюсь, ты в хорошей форме, и сможешь летать на задания? Прости, забыл, сколько тебе лет?

Терять Борису было нечего, и от весёлой злобы он залпом осушил свой стакан и ответил:

– Да уж побольше, чем твоим летающим сараям!

По сути всё, что он сейчас мог, это продемонстрировать кураж.

Хану такой ответ понравился. Рассмеявшись, он похлопал русского по плечу.

– Что ж, будем считать это твоим достоинством, тем более что я значительно старше тебя. Но как видишь, далёк оттого, чтобы доживать свой век в стариковском кресле-качалке. Никто не заставит меня надеть домашний халат и тапочки. Никто не свяжет по рукам и ногам мирными заботами. Мы молоды и неподвластны хандре и старческим болячкам только потому, что живём настоящей суровой мужской жизнью…

«Сейчас он чего доброго предложит мне помериться силами на руках или помыть голову бензином, как принято у „настоящих мужиков“ в условиях полевого аэродрома» – с сарказмом размышлял Борис, глядя на своего собеседника. Впрочем, для своих лет Хан и в самом деле выглядел прекрасно и держался молодцом. Правда, он слишком налегал на спиртное. Да и от аристократических манер почти ничего не осталось. Зато теперь у барона в большом ходу был грубоватый казарменный юмор.

– Итак, договорились: отныне я ведущий, а ты мой ведомый, – удовлетворённо подытожил Хан, откинувшись на спинку стула. – Я не педераст, но в бою мне обязательно нужен надёжный мужик возле задницы.

Немец хохотнул и вновь похлопал завербованного рекрута по плечу и даже пододвинул новобранцу вазочку с закуской, напоминающей вяленых тараканов. Сам он горстями забрасывал себе в рот эту гадость и запивал пивом. Засушенные насекомые омерзительно потрескивали у него на зубах.

Хан самодовольно и даже покровительственно подмигнул бывшему курсанту.

– Видишь, а ты когда-то не верил, что из нас двоих выйдет прекрасная пара воздушных бандитов! Мы с тобой…

– Устроим местным партизанам Садом и Гоммору, – с понимающей улыбкой подбросил собеседнику красивый образ Борис. – Что ж, я не против.

Тут немец заметил направляющегося в их сторону мужчину европейской внешности лет сорока пяти. Подтянутый и прямой, он выглядел, как бизнесмен, но явно в недавнем прошлом носил форму. Макс по-приятельски помахал гостю издали. Ничто при этом не изменилось в вальяжной позе Хана, но Борис почувствовал, как его собеседник внутренне как-то сразу весь подобрался, словно готовясь к встрече с настоящей опасностью. Продолжая улыбаться в сторону подходящего человека, немец в полголоса пояснил сидящему рядом собутыльнику:

– Вот, кто наверняка знает о твоём парне всё. Рекомендую: самый ядовитый паук Африки; постоянно плетёт вокруг меня ловчую паутину. Это его выводка мне пришлось полчаса назад так негигиенично полоснуть заточкой по горлу…

Когда мужчина занял своё место за столом, Хан познакомил их:

– Это господин Хенк Ван Дер Вольф, личный консультант президента по авиационным вопросам.

После этого Хан представил южноафриканцу Бориса, как своего нового лётчика.

Тот с симпатией смотрел на Нефёдова, и когда пожимал ему руку, и когда вкрадчивым голосом объяснял, что новичку придётся пройти испытательный срок:

– Ничего не поделаешь, такова стандартная процедура, – он словно извинялся за доставляемые неудобства, одновременно давая понять, что с превеликим удовольствием сразу бы взял в штат такого прекрасного лётчика, но, увы…

– Если вы пройдёте испытание…

Южноафриканец запнулся, даже поставил чашку с заказанным кофе на стол.

– Нет, это неверное слово… Как только вы его пройдёте, – поправился он и радостно улыбнулся. – Мы сразу же подпишем с вами контракт. Очень надеюсь, что вам у нас понравится. А нам профессионалы вашего класса просто необходимы!

Благородная проседь на висках южноафриканца, приветливый, чуть ироничный взгляд серых глаз, волевые черты загорелого лица лишь усиливали доверие к его словам.

Обсудив ещё кое-какие вопросы с командующим ВВС в лице Хана, и рассказав на прощание анекдот про двух блондинок, юаровец легко поднялся из-за стола, и снова крепко пожал Нефёдову руку.

– Приятно было с вами познакомиться и желаю удачи!

Он отправился дальше по своим делам, а Хан, кивнув вслед удаляющемуся буру, не без злорадства сообщил Нефёдову:

– Поздравляю: только что ты подписал себе смертный приговор. Теперь Хенк-«Бомбардировщик» знает, что ты мой человек. И этого он тебе никогда не простит, будь ты хоть трижды первоклассный лётчик… Я – его главный противник здесь. Хенк давно точит на меня нож, но пока я ему не по зубам. Трижды его киллеры пытались подкараулить меня, чтобы завалить по-тихому. Я ведь всегда хожу один, без охраны. Но до сих пор мне удавалось отбиваться…

Хан не без юмора рассказал, как однажды ночью в окно его коттеджа влетело сразу несколько зажигательных гранат. Его спасла молниеносная реакция и сноровка профессионального истребителя: спрыгнув с кровати, он перекатом ворвался в ванную, намочил полотенце, накрылся им с головой и бросился к выходу. Чёртова дверная ручка уже раскалилась до красна, а пластмассовые детали замка расплавились. Но ему удалось выбить дверь и выскочить наружу из превратившейся в печь комнаты. Макс даже показал след от сильного ожога на руке. Правда, от делившей с ним в ту ночь постель девушки осталась лишь горсть золы с золотыми кусочками расплавившихся серёжек и цепочки.

– А я в тот день восстал из пепла и начал мстить. С тех пор я тоже не церемонюсь с его людьми. Ликвидировать же меня открыто без санкции президента Хенк не может. Ему остается только ждать какого-нибудь удобного случая, когда я стану уязвим для удара. А пока он старается убрать всякого, на кого я мог бы положиться. Так что теперь мы оба в его списке приговорённых.

Борис воспринял эту новость почти равнодушно. Он рисковал головой почти на каждом шагу с тех пор, как покинул Египет. Да и обещанный испытательный срок, судя по всему, не обещал быть пустой формальностью. Так что одной угрозой больше или меньше, – в сущности какая разница!

С аэродрома Хан отвёз Нефёдова в гостиницу для пилотов. По пути они заехали к знакомому Хана – владельцу продуктовой лавки. Приказчики хозяина загрузили в их джип ящик «Кока-Колы», несколько блоков сигарет, консервы, крупы, полкило сливочного масла, пять килограммов говядины, свежие яйца, овощи и фрукты. Всё это предназначалось Нефёдову, чтобы он смог забить холодильник в своём номере на две недели вперёд.

– Обедать будешь в столовой на аэродроме, – немец протянул Нефёдову пачку талонов, – а завтрак и ужин мы готовим себе сами. В одиночку в город лучше не суйся – могут отравить или швырнуть под ноги гранату. В следующий раз, когда получишь первую зарплату, закупай продукты в магазинчике на авиабазе.

Лётчики жили в отеле, построенном из коралловой извести. Великолепный особняк относился к «изящной эпохе», когда колониальные власти поддерживали в стране порядок. Лет десять назад в страну ещё наведывались богатые туристы из «Старого света», которые останавливались в этом «Хилтоне». С тех пор гостиница несколько раз оказывалась в эпицентре боёв и подвергалась опустошительным нашествиям мародёров, несколько лет в ней вообще никто не жил.

Но буквально недавно здание серьёзно отремонтировали, завезли новую мебель и бытовую технику.

Наёмники жили здесь, как в осаждённой крепости, это становилось понятно ещё с улицы..

Вход в отель был укреплён баррикадой из мешков с песком и охранялся автоматчиками. Однако, по словам Макса, местные вояки были крайне ненадежны. Поэтому постояльцы гостиницы больше полагались на себя: в вестибюле и на некоторых этажах вдоль стен громоздились штабеля из ящиков с боеприпасами, а на лестничных площадках рядом с фикусами в кадках ожидали своего часа тяжёлые пулемёты на треногах. На случай же возможного появления неприятельской бронетехники, по словам Хана, на крыше имелись безоткатные орудия.

Прежде чем проводить Нефёдова в его номер, Макс пригласил Бориса к себе. Командующий ВВС занимал скромный двухместный номер. Он пояснил, что решение перебраться сюда он принял сразу после недавнего покушения.

На подоконнике стоял ручной пулемёт с заправленной патронной лентой, а на прикроватном столике рядом с томиком Гёте, ночной лампой и будильником, в аккуратном порядке были разложены два пистолета, компактный автомат израильского производства и две ручные гранаты. Но это было ещё не всё. Подобные «опорные пункты обороны» имелись по всему его номеру. Даже за унитазом в туалетной комнате был устроен тайник с гранатой и револьвером. Всё было предусмотрено на случай внезапного появления террористов.

– Это тебе! – Хан сунул в руки Борису автомат «Стэн», и подсумок с несколькими запасными магазинами к нему. – Имей в виду: от сердца отрываю! Ты теперь принадлежишь мне, и я не хочу, чтобы до окончания контракта тебя тёпленьким шлёпнули в постели.

Затем, уже в номере Нефёдова, Хан провёл для него короткий инструктаж по безопасности. Как и у себя, здесь он тоже устроил в каждой комнате и даже в туалете «схроны» с гранатами, пистолетами и ножами.

Макс даже провёл небольшие учения: показал, как партизаны внезапно вышибут дверь среди ночи и ворвутся в номер. И как Борису, у которого будет всего несколько секунд, чтобы дотянуться до автомата или ближайшей гранаты, действовать.

– Стрелять не обязательно прицельно, – деловито поучал Макс, – перегородки между комнатами здесь тонкие – из гипсокартона.

Инструктор показал, как следует упереть автомат прикладом себе в живот и всадить первую очередь в стену с рассеиванием пуль на уровне пояса, вторую – на уровне колен. А потом рвать кольцо гранаты и выкатывать её в коридор. Вторую следовало оставить для себя…

Глава 41

Как и любой заключённый, достаточно долго находящийся в одной камере, Игорь Нефёдов со временем до сантиметра изучил своё узилище. Спроси его, где какая выбоина имеется в каменных плитах пола или в огромных валунах, из которых сложены тюремные стены, и он ответил бы сразу, не задумываясь.

Это была очень старая тюрьма. Двести лет назад её построил для французского генерал-губернатора знаменитый европейский инженер – вначале как крепость, а уж после мощные оборонительные бастионы были превращены в тюрьму. Кое-где в длинных коридорах-галлереях цитадели, уткнувшись жерлами в узкие бойницы, стояли большие старинные пушки, отлитые из бронзы. Возле их деревянных лафетов горками ржавели ядра. Когда в начале его плена два старых тюремных надзирателя раза три водили Игоря на допросы, они всегда проходили мимо этих пушек, украшенных звериными мордами, и награждённых собственными латинскими именами «Беспощадная», «Громобой», «Не ведающая сомнений».

А ещё по дороге на допрос и обратно узник обратил внимание, что в одном месте галерея имела ответвление: ступеньки круто сбегали в какую-то нишу, как в тёмный колодец. Должно быть этот путь вёл к бывшим подземным арсеналам, где хранились запасы пороха, ядер и пуль. Из мрака этой ямы тянуло промозглым холодом, как из склепа.

Однажды Игорь в сопровождении конвоиров возвращался с допроса поздно вечером. По галерее гулял тёплый ветерок. Тем не менее и он не мог унести отсюда прелый запах старых стен. Заключённый шёл впереди и по привычке заглядывал в узкие бойницы, но ничего не мог там разглядеть в ночном мраке. Повернув в какой-то момент голову влево, молодой человек почувствовал, как на лицо повеяло знакомым холодком сырого подвала.

Один из охранников, как будто случайно, посветил факелом в чёрный провал. В дрожащем свете пламени проступили серые камни стен, покрытые, словно ржавчиной, странным красным мхом; сбегающие вниз отполированные тысячами ног ступени винтовой лестницы. В одном месте между ступенями имелась небольшая дыра, забранная толстыми прутьями решётки, а под ней смутно угадывалось что-то грязное, шевелящееся. И вдруг Игорь увидел, как из этой зарешеченной норы на него глянуло бородатое, лохматое, страшно бледное лицо древнего старика с неестественно выпученными глазами! Широко раскрыв беззубый рот, старец издал какой-то нечленораздельный вой. Игорю сделалось жутко, словно он увидел приведение. Несомненно, этот несчастный был европейцем. И почти наверняка он провёл в своём каменном мешке не один год, если не десятилетия.

Это мимолётное видение произвело на Игоря сильнейшее впечатление, и дало обильную почву для безрадостных размышлений о собственном туманном будущем и полным ошибок прошлом.

Сколько раз он вспоминал свой последний разговор с отцом и его предупреждение – не доверять тому, кто послал его на это задание. Отец оказался абсолютно прав: когда всё складывается «страшно» хорошо, обыкновенный здравый смысл требует задаться вопросом: «А не скрывает ли расстеленная перед тобой красная ковровая дорожка «волчью яму»? Ах, если бы он прислушался к словам бати!