Сома-блюз Шекли Роберт
– О деле с пропавшими фондами для «Иран-Контрас».
– Но разве они могут это сделать?
– Они собираются заявить, будто я обжулил их, перевел ключевые фонды на свой собственный счет. Мне не стоило позволять им использовать мой счет. Но я считал себя очень ловким. Короче, как бы то ни было, теперь я должен на несколько лет покинуть этот мир и дать делу шанс отстояться.
– Покинуть? Куда? Как?
– Старый фокус с опознанием.
– Новый паспорт?
– И все бумаги тоже. Я покидаю свою старую личность. Люди, с которыми я должен встретиться, могут это устроить.
– Это туда мы едем? Чтобы встретиться с какими-то фальсификаторами?
– Это безопасно, – успокоил меня Алекс. – Но все же я немного нервничаю. Поэтому мне и нужно, чтобы ты поддерживал меня.
– Зачем тебе вообще пачкаться, связываясь с какими-то жуликами? Если тебе и правда нужны фальшивые бумаги, я найду надежного человека в Париже.
– Эти парни делают первоклассные документы. У них есть именно то, что мне нужно. Все пройдет нормально. Особенно когда они увидят, что я не один.
Я замолчал и не смог удержаться от циничной мысли. Если Алекс надеется на мою помощь в случае перестрелки, то он даже не представляет, каким будет одиноким. Не знаю, что, по его мнению, делают частные детективы, но многие из нас прекрасно обходятся без оружия, как бы скучно это ни казалось читателям.
– Ты имеешь в виду, что у тебя нет оружия?
– Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? За разновидность гангстера?
Алекс покачал головой, вынул что-то из кармана и постучал по моим коленям. Штуковина была металлической и массивной. Не для моих колен.
– Что ты делаешь? – чуть раздраженно спросил я.
– Возьми, – посоветовал Алекс, – положи в карман.
Я рассмотрел предмет под столом. Он вложил мне в руку большой, еще немного в масле автоматический пистолет.
– Постой минутку… – начал я.
– Хоб, вообще-то тебе не придется его использовать.
– Проклятье, я и не собираюсь его использовать. Я не возьму. Забирай назад.
Я протянул ему под столом пистолет.
– Хоб, – попросил он, – пожалуйста, не устраивай сцены.
– Проклятье, – фыркнул я, – забирай назад эту штуковину.
– Хоб, послушай…
– Нет, это ты послушай. Забирай назад эту богом проклятую штуковину.
– Я пытаюсь объяснить тебе, что заплачу две тысячи долларов только за то, чтобы эта штуковина лежала у тебя в кармане.
– Две тысячи долларов? – повторил я.
– Да, я так сказал.
– Только лежала, без использования?
– Держи ее в руке и, если понадобится, покажи.
– Две тысячи долларов? – опять повторил я.
Он кивнул.
– Сказать легко, – проворчал я.
– Протяни руку под столом, – попросил он.
– Подожди минуту, – сказал я. – Мне надо освободить ее от твоей штуковины. – Я ухитрился всунуть тяжелый пистолет в карман пиджака, где он лег невидимой шишкой и, наверно, оставит неотстирывающиеся полосы. Потом я снова протянул под столом руку.
– Пересчитай, – посоветовал Алекс и что-то передал мне.
Это был конверт.
Конверт, чем-то полный.
Чем-то, толщиной с полдюйма.
Я заглянул. Очаровательные французские тысячефранковые купюры. Я перебрал их пальцами. Наверно, довольно близко к двум тысячам американских долларов. Я положил конверт в карман.
– Теперь позволь объяснить тебе основные правила, – начал я. – Прежде всего, я не собираюсь ни в кого стрелять. Не знаю, что ты читал о частных детективах, но мы перестрелок не устраиваем.
– Не беспокойся, – повторил Алекс, – пистолет только для того, чтобы показать.
– Он заряжен?
– Конечно.
– Почему, ведь его надо только показать?
– Невозможно правдоподобно блефовать с незаряженным пистолетом. Брось, Хоб, давай лучше уедем отсюда.
Мы расплатились и забрались в «Ситроен» Алекса. Потом, наращивая скорость, помчались по темной дороге с высокими заборами с каждой стороны, отгораживавшими низинную плоскую местность.
– Какой следующий шаг?
– Анжер.
Мы были в сердце ничего на пути в никуда. Ужасное предзнаменование. Но у меня в кармане лежали неожиданные две тысячи долларов.
46. УДАР
Примерно в полночь мы миновали Анжер. Улицы без тротуаров, вдоль них вытянулись плечом к плечу здания. Высокие узкие дома с крутыми карнизами. Прямоугольники кварталов, похожие на окаменевшие внутренности средневекового чудовища. Европа – наше прошлое, мы должны возвращаться в него и время от времени эксгумировать, физически проникая в слои, ведущие к нашему нутру. Серые, коричневые и иногда вспыхивающие под светом звезд.
Но тогда, проехав всего несколько сотен ярдов по спящему городу, мы увидели указатель: «Нант – Ренн – Лаваль». Свернули туда и миновали пригороды и маленькие городки вдоль берегов Луары – Сен-Жорж-сюр-Луар, Варад, Энсени – и наконец въехали в Нант. Фирменное блюдо этого района – лягушачьи лапки, однако у нас не было времени остановиться и попробовать. Мы продолжали следить за указателями на Ванн и Ренн. Потом по двухполосной дороге обогнули их, пробрались через множество строек и наконец оказались на шоссе номер 165. Миль пятнадцать мы промчались по открытой местности и перед самым Савенэ свернули на шоссе номер 171. Вскоре мы уже катили по темному промышленному центру Сен-Назера и, оставив его позади, дальше к маленькому городу Ля Буль, всего в нескольких милях от Сен-Назера.
Время приближалось к четырем утра. Мы миновали Ля Буль, нагромождение бретонских домов, и выбрались на дорогу, идущую вдоль побережья. В конце концов мы подъехали к докам, расположенным почти у самого устья Луары, но защищенным с севера от Атлантического океана извилистым берегом.
– Ты знаешь, как пользоваться пистолетом? – Алекс припарковал машину близко к докам и повернулся ко мне.
Я вынул пистолет из кармана и при свете маленького фонарика Алекса осмотрел его. Это был автоматический «браунинг» 45-го калибра. Я плохо помнил, как действует предохранитель. Как я уже говорил, стрельба – не мое хобби и мне удавалось большую часть времени вполне прилично жить, обходясь без нее. Минуту или две Алекс наблюдал за моими неловкими попытками, потом взял у меня «браунинг».
– Вот так, – сказал он, вынимая обойму и вкладывая ее в гнездо барабана. Он показал мне, как снова вставить обойму, зажать патрон и как действует предохранитель. Наконец он вернул мне пистолет.
– «Браунинг» на предохранителе, – пояснил он, – чтобы выстрелить, оттяни курок вниз. Потом подними, прицелься и нажми. Вот и все.
– Поскольку я не собираюсь ни в кого стрелять, – проворчал я, – мне вообще-то и не надо знать всю эту чепуху.
– Хоб, в роли частного детектива ты пустое место. Я плачу тебе две тысячи долларов за то, чтобы ты выглядел опасным. Или хотя бы компетентным. По крайней мере, ты мог бы внимательно меня слушать, когда я показываю, как работает эта штуковина.
– Ладно, – буркнул я, взял пистолет и повторил все манипуляции Алекса. В конце концов, раз уж я занялся детективным бизнесом, то надо быть готовым. Никогда не знаешь, какого рода умения могут тебе пригодиться.
– Готов? – через несколько минут спросил Алекс.
– Не сомневайся, готов, – подтвердил я. Если быть совершенно откровенным, никакого безграничного энтузиазма я не испытывал. Только две тысячи долларов во французской валюте несколько подкрепляли меня. Кроме того, мне всегда нравился Алекс, а теперь был шанс помочь ему удрать.
Мы вышли из машины и пошли к докам. Ярдов через двадцать Алекс нашел место встречи: пристань, принадлежавшую фирме «Морские перевозки. Дюпон и сыновья». Ворота оказались незапертыми, так что мы вошли без труда и направились к главному зданию, обошли его и очутились у моря возле причалов. Мы продолжали свой путь, пока не подошли к длинному пирсу, уходившему в воду. В дальнем его конце горел яркий свет, и Алекс объяснил, что именно там должна произойти смена его личности.
– Хоб, – обратился он ко мне, – мне надо, чтобы ты оставался здесь, в стороне. Только никому не позволяй пройти на пирс.
– А что мне делать, если кто-нибудь попытается?
– Скажи, чтобы убирались к черту, и все.
Мне это не нравилось, но что я мог поделать? Я нашел высокую железную бочку с дизельным топливом и скорчился за ней. Алекс вытащил из кармана маленький револьвер, по-моему, 32-го калибра, проверил затвор, посмотрел на меня и сказал:
– Пожелай мне удачи, старина.
Повернулся и зашагал по пирсу.
Еще до того, как он ушел, я услышал в море тарахтение лодочного мотора, совсем близко к пирсу. И прежде чем Алекс дошел до яркого света, я уже мог различить очертания судна, черное пятно на фоне умеренно серой темноты неба и воды. Сгусток черноты прижался к причалу, не зажигая огней.
Я видел силуэт Алекса, стоявшего далеко в море у конца пирса.
Судно заскрежетало, ткнувшись в пирс. Я вынул «браунинг» и снял с предохранителя, хотя все еще не собирался его использовать. Но оставаться беззаботным было вовсе не разумно.
Двое мужчин перелезли из судна на пирс. Я видел их силуэты, низкорослые мужчины резко контрастировали с высокой фигурой Алекса. Затем у меня за спиной раздался шум.
Я оглянулся, но никого и ничего не увидел. Я снова повернулся к воде. Теперь на пирсе было уже трое мужчин, все ниже Алекса. Они начали спорить. Я не мог разобрать, что они говорили, но голоса звучали все громче, и один из мужчин ругался.
После этого началась драка. Алекс вырвался из рук нападавших, и я услышал звук револьверного выстрела. Один из низкорослых схватился за плечо и сыпал проклятиями. Затем все закрутилось невероятно быстро. Алекс вихрем носился по пирсу, и я слышал выстрелы. У меня создалось впечатление, что стрелял Алекс. Потом раздались автоматные очереди, безобразный звук в тишине ночи. Шляпа Алекса взлетела в воздух, и я увидел, как разлетелась его голова.
Тело Алекса рухнуло на пирс. Низкорослые подняли его и бросили в свое судно. Оно отчалило.
Я стоял с заряженным пистолетом в руке и, как мне казалось, очень долго смотрел в море.
47. ФОМОН
Не могу вспомнить, как я вернулся в Париж. По-видимому, я вел машину Алекса. Только совершенно не помню, как я это делал. Большая часть меня действовала автоматически. Просто я делал то, что должен был делать. Потом мне даже не удалось вспомнить, где я припарковал машину. Несколько часов того утра для меня так и остались белым листом. Затем я обнаружил, что сижу в кафе на Елисейских Полях и пью коньяк. Как только я пытался восстановить, что же произошло, мои мозги тотчас отключались. Если я все же заставлял себя думать об этом, перед глазами возникала картина: темный пирс, светло-серая вода, силуэты людей, вспышки револьверных выстрелов и сверкающая очередь автомата. Алекс падает на спину, голова разлетается…
Не помню, как я попал из бара на Елисейских Полях в офис Фошона. Меня давили усталость и чувство вины, ведь каким-то боком я тоже ответствен за случившееся.
Я рассказал инспектору Фошону все, что видел. Он слушал меня, и выражение его лица не менялось. Не взлетали вверх брови, ни разу, даже чуть, не дернулся рот. Он был плотным человеком, Фошон, и, сгорбившись, сидел там, на своем деревянном стуле с прямой спинкой, и делал пометки в маленьком черном карманном блокноте.
Когда я закончил, он спросил, есть ли у меня что-то еще в дополнение. Я ответил, что ничего нет. Он извинился и пошел к столу в дальней части комнаты. Позвонил и с кем-то недолго поговорил, потом вернулся ко мне.
– Я звонил в жандармерию в Сен-Назере, – пояснил он. – У них нет сведений о происшествиях в Ля Буле прошлой ночью. Они проверят этот район и перезвонят мне. Вы уверены, что ничего не упустили в своем рассказе?
– Нет, так все и было, – подтвердил я. – На вас вроде бы это не произвело впечатления. Наверно, потому, что не очень интересное убийство.
– Пока, – объяснил мне Фошон, – у нас есть только ваши слова о том, что убийство совершено. И все.
– Вы хотите сказать, что не принимаете мои слова в расчет? – Я вытаращил глаза, не способный поверить в такое отношение.
– Не думаю, что вы пытались солгать мне, – возразил Фошон. – Но я заметил, что вы эмоциональный человек и, вероятно, у вас время от времени бывают галлюцинации. Вы тот склонный к фантазиям и имеющий видения тип, который подробно описан Юнгом.[45] И, кроме того, последнее время вы жили под высоким напряжением.
– Психоанализ как раз то, что мне нужно, – произнес я тоном, перегруженным сарказмом и жалостью к себе. – У вас есть еще какие-нибудь мнения насчет меня?
– Только одно. Ради дружбы вы попадаете в нелепое положение.
– Может быть, и попадаю, – согласился я. – А что мне тем временем делать?
– Я бы хотел, чтобы вы в следующие несколько дней оставались в Париже. Если мы найдем доказательства, указывающие на преступление, нам нужно будет еще раз побеседовать с вами.
48. РОМАНЬЯ
Я понял, что мне нужно. Нечто американское. Место, где можно напиться в американском стиле. Начать с маргеритас и начос и кончить блевотиной в ванной. Я знал такое место. Такси доставило меня в «Ковбой», техасо-мексиканский ресторан на втором этаже, на площади 18 июня 1940 года, напротив железнодорожного вокзала Монпарнас. «Ковбой» моментально переносит вас в южные штаты. На одной стене – карта Республики Техас, на другой – мексиканское пончо. Пол выложен испанским кафелем, а официантки носят короткие юбки, как у студенческого капитана болельщиков, и ковбойские сапоги.
Я уселся за стойкой бара, но прежде чем успел начать свой генеральный план, меня нашел Романья. Я рассказал ему об Алексе. Как и Фошон, он вроде бы не удивился, не пожалел и не совсем поверил.
– Значит, он наконец ушел из этого мира. – Вот и вся эпитафия Романья на смерть Алекса.
Я кивнул.
– Но Фошон не нашел доказательств?
– Пока нет.
– Тогда, наверно, нам еще рано сбрасывать его со счета.
Он сидел здесь, в баре, рядом со мной, крупный неуклюжий мужчина, сгорбившийся над глиняной кружкой пива.
– Ты случайно не из офиса прокурора по особым делам? – спросил я.
– Правильно, – улыбнулся он.
– И ты здесь, чтобы забрать Алекса и отвезти в Штаты?
– Этим занимаются американские судебные исполнители, – покачал он головой. – Я здесь по другим делам. Но мне также было поручено следить за Алексом.
– Почему бы вам не охотиться за крупной дичью, а Алекса оставить в покое?
– Невинного, незначительного Алекса, – хмыкнул Романья.
Не люблю, когда саркастичны другие. Сарказм – это моя привилегия. Самодовольное выражение Романья выдавало, что он обладает знанием, в которое я не посвящен.
– Алекс говорил тебе, что его счет использовался Селуином? – спросил Романья, сделав большой глоток пива.
Я опять кивнул.
– Тебе интересно услышать другую версию?
– Угу, – промычал я.
– Тогда давай сядем за столик и закажем кувшин маргеритас, – предложил Романья. – Не возражаешь, если я закурю сигару?
Шел последний день операции. Алекс и Селуин целые сутки стряпали бухгалтерские отчеты. Банковские счета находились в хаотическом состоянии. Ничего удивительного, потому что Селуин постоянно залезал в счета, жонглировал миллионами на счетах за границей, которые он контролировал.
К четырем часам они сделали все что могли. Но удовлетворительной картины не получилось. Селуин это понимал.
– Я в плохом положении, – признался он Алексу. – Федеральные власти собираются навесить на меня деньги, не указанные в отчетах. Но фактически мне оставалось от них очень мало. Фонды распределялись по другим счетам, к которым у меня не было доступа.
– Если до этого дойдет, видимо, вы сможете заключить сделку, – предположил Алекс.
– По правде говоря, это немудрое решение, – возразил Селуин. – Самое худшее, что меня ждет, это несколько лет тюрьмы. Для хорошего поведения уже нет времени. Но если я уйду, то останусь на высоте. Я сохраню веру в своих людей, и они сохранят веру в меня.
– Аминь, брат мой, – сказал Алекс. – Что касается меня, я на время покину эту страну. Поселюсь в Париже и буду писать мемуары.
– У меня семья, я не могу этого сделать, – с легкой завистью вздохнул Селуин. – Ну и последнее. – Он достал большой голубой чек и протянул его Алексу.
– От наших друзей в Персидском заливе, – пояснил он. – Положите его на счет «Арабко».
Чек был на десять миллионов долларов, самое крупное единовременное пожертвование из полученных фондом. Алекс положил его в свой кейс и в последний раз окинул взглядом стол. Он очистил его еще вчера. Потом взял кейс и направился к двери.
– В злачные места Европы? – саркастически улыбнулась Эллайс Миллс, клерк, встречавшая посетителей в холле.
Алекс улыбнулся. Эллайс уже давно забронировала ему место в самолете. С тех пор она постоянно напоминала об этом и почти открыто намекала, что он мог бы склонить ее поехать с ним.
Однако Алекс не считал, что она именно та женщина, которая ему нужна. Он помахал ей на прощание рукой и вышел.
Он взял такси и поехал в Первый Национальный банк. Как человек Селуина, Алекс во всех законных и полузаконных операциях имел право подписи на чеках пожертвований. Для Селуина, который почти все время проводил с клиентами и дарителями, было удобнее, чтобы Алекс занимался движением и перемещением средств с одного счета на другой.
Алекс стоял перед зданием банка. Никогда раньше он не думал о пожертвованиях как о реальных деньгах. Ни когда разразился скандал по поводу сделки с оружием для Ирана, ни когда они направляли собранные для никарагуанских контрас средства на другие счета. Это касалось полицейских и грабителей, сидевших на самом высоком уровне, а он развлекался от души, наблюдая за махинациями (и выполняя их). Ему также пришлось признать: он не ожидал, что дело придет к сегодняшней развязке. Хотя неожиданный крах «Селуин Групп», расследование в конгрессе – все случившееся было предсказуемо с самого начала. Да, его тяготило участие в нечистой возне, но он полагал, что люди, с которыми приходится работать, знают, что делают. При таких высоких ставках и так хорошо защищенных операциях трудно думать о неизбежности крушения.
Но в конце концов это произошло, и он стоит здесь с последним чеком. Еще одно звено к сотканной паутине…
А что, если он не добавит его? Что, если он оставит его себе?
Алекс никогда не был крупным мошенником, только однажды и недолго. Однако сейчас он стоял с чеком на десять миллионов баксов. Он знал, как положить деньги на свой швейцарский счет и как забрать их оттуда и перевести на запасный закодированный безымянный счет, который у него был в Лихтенштейне.
Крупные игроки хватали обеими руками. Наступило время для служащих подгрести оставшееся.
Паспорт лежал у него в кейсе. Он не стал утруждать себя возвращением в квартиру за одеждой. Когда в кармане лежат десять миллионов долларов, принадлежащих кому-то другому, наступает время действовать. В тот же вечер Алекс вылетел первым классом «Эр Франс» в Даллас.
– Это твоя версия, – сказал я Романья.
– Теперь меня это интересует не больше, чем крысиная задница, – усмехнулся он. – Я отстранен от этого дела и сегодня вечером отправляюсь домой. Но не потому, что я поверил, будто Алекс мертв. По-моему, он инсценировал всю эту историю.
– Зачем?
– Для того, чтобы ты мог засвидетельствовать его смерть. Его предполагаемую смерть. И когда власти примут эту версию, он полностью освободится и под своим новым именем будет по-настоящему в безопасности и сможет тратить десять миллионов, как ему заблагорассудится.
– Какие десять миллионов? Ты, должно быть, говоришь об одном из главарей этой заварушки «Иран-Контрас».
– Нет, я говорю об Алексе. О нем и о его секретаре, известной тебе Ракель Старр. Я почти уверен, что это она втянула Алекса в историю с деньгами. А теперь приехала сюда, чтобы забрать свою долю. Как я представляю, подобие смерти, или что там случилось с Алексом, ставит крест на ее планах. Но я могу понять и точку зрения Алекса: устроить сцену смерти и сохранить несколько миллионов долларов.
– Алекс никогда такого не сделает, – почти автоматически пробормотал я.
– Не сделает? – повторил Романья, вдруг разозлившись. – Что ты о нем знаешь? Тебе точно известно только одно: он старый приятель той поры, когда вы оба жили на Ибице как хиппи. У нас есть досье и на тебя. Ты пустое место, тебя мы не принимаем в расчет. Ты живешь в мире, который выдумал в мечтах. И если ты думаешь, что Алекс остался тем же самым босоногим парнем, какого ты знал, то ты и правда чокнутый.
– Вы можете доказать, что он присвоил десять миллионов долларов?
– Нет, не можем. Пока еще не можем. Но мы совершенно уверены.
– Счастливого пути домой. – Я оставил деньги за выпивку и встал.
– Я думаю, это многое изменит и для Нивес, – заметил Романья.
– Кто такая Нивес? – Я остановился, ухватившись пальцами за дверную ручку.
– Ты думаешь, что прекрасно знаешь своего старого приятеля. А сам даже не слышал о Нивес. – Он хихикнул. – Идите и проверьте, кто она, мистер Частный Детектив.
Часть XI
49. НИВЕС
В холле меня ждала леди.
Когда я вошел, она поднялась. Должно быть, Алекс показывал ей мою фотографию, потому что она без колебаний узнала меня. Высокая и красивая молодая женщина, в которой чувствовался класс. Такой отпечаток откладывает на людей рождение в семье, где много денег. Но чтобы быть справедливым, добавлю: в этом есть и что-то врожденное. Черная шелковая юбка, открытая шелковая блузка, высокие каблуки-»шпильки». В любом случае, я бы мог держать пари на что угодно, что ее имя Нивес. И я выиграл, хотя, естественно, ничего не получил за это.
– Мистер Дракониан? Я Нивес Тереза Мария Санчес и Иссасага. Мне очень надо поговорить с вами.
– По-моему, нам обоим надо поговорить, – согласился я. – Пойдем в кафе?
– Лучше в ваш номер, – предложила она. – Мой самолет «Эр Франс» был полон, я устала и хотела бы снять туфли.
Так мы пошли в мой номер.
Нивес устроилась на кушетке в эркере окна, я – на обшарпанном вертящемся стуле. Сидела она очень прямо, одна из тех привычек, каким учат в школе, где готовят принцесс Латинской Америки. Волосы цвета воронова крыла, блестящие и свежие. На шее маленький золотой крест. Плетеный золотой браслет. Никакой губной помады, но от природы яркие, сочные, хорошо очерченные губы, широкий рот. На глазах легкие зеленые тени.
– Алекс рассказывал о вас, – начала она. – Вы были его другом в прежние времена, в Испании.
– На Ибице, – уточнил я.
– Да. Это что-то вроде клуба, правда?
Я кивнул.
– Откуда вы знаете Алекса?
– По Вашингтону, – ответила она. – Не думаю, что вам известно, но мы должны пожениться.
– Верно, об этом я ничего не знаю.
Мы немного посидели молча. Какого черта, я не знал, что сказать. Ее жениха только что убили, о чем тут говорить? Я надеялся, что она не захочет, чтобы я еще раз описывал подробности. Меня уже тошнило от этого, тошнило от Алекса, от его жизни и от его смерти, тошнило от этого дурацкого дела, которое началось для того, чтобы вызвать у меня невыразимую депрессию.
– Ладно, – наконец заговорила она. – Хочу рассказать вам об этом. Мне нужен ваш совет.
Она выбрала прекрасного советчика. Но что можно ответить в таком случае?
– Начинайте, я навострил уши, – сказал я. А тихий голос в голове добавил: «Ослиные уши, старина, ослиные».
50. АЛЕКС, НИВЕС
Алекс встретил Нивес два года назад на балу в посольстве, точнее, на приеме в посольстве Парагвая. Алекс любил надеть шелковый смокинг, зализать волосы и отправиться на такого рода сборище. И неважно, что они все без исключения скучные. Ему в них нравились помпезность и торжественность, утонченно украшенное окружение, самоуверенные, с сильными характерами люди, посещавшие такие мероприятия. Человеку, выросшему в Бронксе, приходится видеть много реальностей жизни. Блеск и великолепие Алексу нравились гораздо больше, чем реальная жизнь, если признать, что реальная жизнь – это грязь, боль и ложь.
Он, как обычно, прекрасно проводил время на приеме, когда вдруг столкнулся с Нивес. Ей было двадцать два, и она первый год жила в Вашингтоне. Ее отца назначили новым атташе по культуре в посольство Парагвая. Она почти безукоризненно говорила по-английски, так же как по-немецки и по-французски. Она учила языки с детских лет. Культурная, но провинциальная девушка, полная благоговейного страха перед миром Вашингтона, такого отличного и в то же время схожего с замкнутым маленьким дипломатическим миром Асунсьона.
Алекс пригласил ее танцевать. Они хорошо смотрелись вместе. Он – высокий, широкоплечий блондин. Нивес – хрупкая, с шелковистыми волосами и лицом мадонны.
Тогда Алексу было года тридцать два. Связь началась очень скоро. Они с ума сходили друг от друга. Но возникли трудности.
Главная проблема – социальная. Алекс, младший адвокат в «Селуин Групп», вашингтонской фирме, создающей фонды, не выглядел человеком, которого ждет большое будущее и шикарные перспективы. Он всегда мог заработать двадцать или тридцать тысяч в год, может, даже добраться до пятидесяти. Но это еще очень далеко от тех денег, которые нужны, чтобы жить, как друзья и родственники Нивес.
Эта проблема раздражала Нивес. Она обыгрывала способы, как выйти замуж за Алекса, надеясь, что со временем семья смирится с ее браком.
Но он не хотел поступать таким образом. Он соглашался с семьей Нивес, что он ее не стоит. Алекс искренне верил, что богатство дает особые привилегии, накладывает особый отпечаток. Он не относился к богатству цинично. Как относительно бедный парень, он сознавал, что не имеет права жениться, чтобы таким путем войти в класс больших денег.
Конечно, был шанс, что со временем семья Нивес простит свою блудную дочь и у нее будет много ее собственных денег. Но такой вариант Алексу не подходил. Он не хотел жить на средства жены, не видел себя в роли альфонса. То, что было мечтой Жан-Клода – жениться на богатой женщине, Алексу представлялось кошмаром.
Он не смог бы жить на средства жены. Он хотел иметь собственные деньги. Алекс привык давать, а не брать.
Все это могло бы остаться теоретическим рассуждением, если бы Алекс не обнаружил, что попал в такое положение, когда можно сделать удачный ход. Как один из служащих, имеющих право подписывать банковские документы «Селуин Групп», он перемещал пожертвования со счета на счет, а потом еще на другие счета, и никто не мог бы сказать, кто в конце концов получает деньги. Однако создавалось впечатление, что в результате большая часть пожертвований не доходит до никарагуанских контрас. Так возникла идея.
Со счетов, которыми управляли Селуин и другие, очень много денег уходило на сторону. Это был грабеж и мошенничество. Алекс начал искать способ, как взять что-то и для себя. Задумывалось все просто так, в качестве теоретического упражнения. По крайней мере, вначале.
Операция выглядела достаточно легкой. Он мог перевести чек, на котором стояла его подпись, на один из швейцарских счетов, а затем переместить деньги на собственный швейцарский счет. Потом еще раз перевести, уже на другой свой счет, на котором даже не указана фамилия, а только код.
Постепенно идея все больше интриговала Алекса. Бросить все и открыть чистую страницу, но с большими деньгами. Начать новую жизнь как богатый человек с красивой женой в услужливом и коррумпированном Асунсьоне.
Он полагал, что сумеет направить в другое русло по меньшей мере сто тысяч долларов. Может быть, больше. При общей неразберихе и сокрытии поступлений пожертвований деньги, вероятно, можно долго крутить, переводя со счета на счет. К тому времени, когда они придут к нему, Алекс будет уже далеко, а деньги просто будут помечены как «неучтенные», что часто случается в делах подобного рода.
Ракель участвовала в этом плане. По-видимому, последняя искра, давшая идее движение, пришла от нее. Алекс и Ракель жили вместе чуть больше полугода. О любви они никогда не говорили. Алекс не любил ее, но подозревал, а вернее, боялся, что она его любит.
Ракель просто генерировала хорошие идеи и была необходима для выполнения плана. Очень скоро выяснилось, что без ее участия обойтись нельзя.
Все происходившее Алекс обсуждал с Нивес. Она очень рассудительная девушка и очень страстная. Необычное сочетание.
– При любых обстоятельствах я буду жить с тобой, – говорила она Алексу. – Даже если у тебя не будет денег. Я люблю тебя, и только это имеет значение. Но мне нравится жизнь, которую я вела дома. Тебе, Алекс, она тоже понравится. Однако я не думаю, что ты будешь счастлив, живя на мои деньги.
– Конечно, – соглашался Алекс.
– Это глупо, но я уважаю тебя за такое отношение. Тут все дело в твоей гордости. Значит, ты должен иметь собственные деньги, иначе ты никогда не будешь счастлив.
– Допустим, я смогу достать очень много денег, – отвечал Алекс. – В данный момент не имеет значения как. Выйдешь ли ты за меня замуж и будешь ли жить со мной в Асунсьоне?
– Да.
– Даже если у меня будет другое имя и слегка измененная внешность?
– О чем ты говоришь?
Алекс рассказал ей об оружии для Ирана, о никарагуанских контрас, о пожертвованиях и о том, как он собирался воспользоваться довольно большой их частью.
Нивес молча слушала, пока он не закончил, потом рассмеялась.
– Сначала ты напугал меня. Я решила, что ты задумал ограбить банк или магазин «Севен-Элевен». Но, Алекс, дорогой, то, что ты хочешь сделать, вовсе не квалифицируется в реальной жизни как преступление. Ты просто немного облегчишь воров от бремени их добычи. Они должны бы дать тебе медаль.
– Они дадут мне тюремное заключение, бесконечное, как ад, если поймают.
– Тогда, если ты собираешься это сделать, лучше украсть побольше, – посоветовала Нивес. – Потому что такой шанс тебе выпадет только раз в жизни, а приговор, наверно, будет один и тот же, возьмешь ли ты много или мало. Если тебя поймают. Но ты должен сделать так, чтобы тебя не поймали.
– А я и не планирую быть пойманным. В этом я рассчитываю на Ракель. Она во всем участвует. Мне нужна ее помощь, и мне придется дать ей какую-то часть полученного.
– Конечно, ты должен заплатить ей.
– Мы будем держать все в секрете. Никто не должен знать о наших отношениях. Никто, пока я не смогу жениться на тебе.
Читать бесплатно другие книги:
