Движущиеся картинки Пратчетт Терри

Некогда существовал коридор. Сказать, что Они это помнили, было бы неправильно – столь прихотливое явление, как память, у Них отсутствовало. И едва ли у Них был столь прихотливый орган, как голова. Но у Них было чутье, были рефлексы.

Им нужен был коридор.

И Они его нашли.

На шестой раз получилось вполне сносно. Все бы заладилось еще раньше, но тролли слишком увлеченно били друг друга, землю, воздух и зачастую самих себя. В конце Виктор совсем перестал бояться и больше внимания уделял тому, чтобы успеть стукнуть по мелькающим рядом с ним дубинкам.

Достабль был вполне доволен. Бригадир – нет.

– Слишком носятся по площадке. Половину времени вообще в картинку не попадали.

– Так ведь это же битва, – напомнил Зильберкит.

– Да, но я же не могу двигать ящик для картинок, – возразил рукоятор. – Бесы падают.

– А нельзя их чем-нибудь пристегнуть? – спросил Достабль.

Бригадир почесал подбородок:

– Можно, конечно, прибить им ноги к полу…

– Во всяком случае, пока сойдет, – решил Зильберкит. – Будем сейчас делать сцену, где он спасает девушку. А где девушка? Я точно помню, что велел ей быть здесь! Куда она запропастилась? Почему никто никогда не делает то, что я велю?

Рукоятор вынул изо рта сигарету:

– Она кликается в «Храброй приключательнице» на той стороне холма.

– Но эту вещь должны были закончить еще вчера! – вскричал Зильберкит.

– Мембрана взорвалась, – пояснил рукоятор.

– Проклятье! Ладно, тогда начнем делать вторую схватку. Она там не участвует, – проворчал Зильберкит. – Всем приготовиться. Делаем кусок, где Виктор сражается с ужасным Бальгрогом.

– Что еще за Бальгрог? – спросил Виктор.

Чья-то рука дружелюбно, но крайне осязаемо потрепала его по плечу.

– Это знаменитое злобное чудище, а вообще-то Морри, выкрашенный в зеленый цвет и с приклеенными крыльями, – сказал Утес. – Пойду помогу ему краситься.

Он неуклюже зашагал прочь.

Виктора на время оставили в покое.

Он вонзил свой несуразный меч в песок, отошел в сторонку и нашел небольшую полоску тени под чахлыми оливковыми деревьями. Поблизости расположились скалы. Виктор предупредительно по ним постучал. Они не откликнулись.

В земле здесь пролегала небольшая прохладная ложбинка, приятный сюрприз посреди голывудского пекла.

Откуда-то даже тянуло сквознячком. Когда Виктор прислонился к камням, то почувствовал, что от них веет прохладой. «Должно быть, под холмом полно пещер», – подумал он.

…Далеко, в Незримом Университете, в многоколонном коридоре, где гуляют сквозняки, маленькое устройство, на которое уже много лет никто не обращал внимания, начало вдруг издавать шум…

Итак, вот он, Голывуд. На серебряном экране он казался чуточку иным. Судя по всему, движущиеся картинки предполагают долгие перерывы и, если он хорошенько расслышал, путаницу во времени. Во всяком случае, одно событие здесь предшествует другому, хотя на самом деле идет после третьего, которое должно случиться между вторым и четвертым. Чудовище представлено выкрашенным в зеленый цвет Морри, которому вдобавок приклеили крылья. Реальную реальность здесь не найдешь.

Однако процесс увлекал – и это было забавнее всего.

– Ну нет, с меня довольно, – раздался голос где-то рядом.

Виктор поднял глаза. По тропинке с другой стороны ложбины спускалась девушка. Лицо, покрытое толстым слоем грима, раскраснелось от жары и спешки, волосы падали на глаза нелепыми завитками, а платье, хотя и было сшито по фигуре, больше пошло бы маленькой девочке, собирающей луговые цветочки.

Девушка была довольно миловидной, но требовались время и очень пристальный взгляд, чтобы это заметить.

– Знаешь их типичный ответ на все жалобы? – спросила она. Вопрос не был обращен конкретно к Виктору – тот просто подвернулся под руку.

– Не имею ни малейшего представления, – вежливо ответил он.

– «За воротами полным-полно людей, которые мечтают попасть в движущиеся картинки». Вот так и отвечают.

Обмахиваясь соломенной шляпкой, девушка прислонилась к узловатому деревцу.

– Ну и жара… – жаловалась она. – А мне еще предстоит дурацкая одночастевка у Зильберкита, а ведь тот ни беса в своем деле не смыслит. А партнером моим наверняка будет какой-нибудь сельский типчик, у которого плохо пахнет изо рта, солома в волосах и лоб, хоть скатерть расстилай.

– Плюс тролли, – кротко добавил Виктор.

– О боги! Надеюсь, не Морри и Галенит?

– Они. Только Галенит теперь стал Утесом.

– Мне казалось, он хотел назваться Кремнем.

– Он остановился на Утесе.

Из-за скал послышалось жалобное блеяние Зильберкита, вопрошающего, почему люди куда-то деваются именно тогда, когда они ему становятся нужны. Девушка закатила глаза.

– Боги! И ради этого я пропускаю обед?

– Если хочешь, можешь накрыть у меня на лбу, – предложил Виктор, поднимаясь.

Вытянув из песка свой меч и проделав несколько пробных выпадов, чуть более свирепых, чем нужно, Виктор с удовлетворением ощутил на затылке внимательный взгляд.

– Ты ведь тот паренек, которого я встретила на улице, верно? – спросила она.

– Ага. А ты – та девушка, что собиралась сниматься отсюда, – сказал Виктор. – Я думал, ты уже переехала…

Она взглянула на него с любопытством:

– Слушай, а как это тебе удалось так быстро получить работу? Люди неделями ждут счастливого случая.

– Я всегда говорил, что случай бесполезно ждать, за ним надо охотиться, – сказал Виктор.

– Но как…

Однако Виктор уже шагал беззаботной походкой прочь. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как, недовольно надув губы, последовать за ним.

– Быть того не может! – саркастически заметил Зильберкит, поднимая на них глаза. – Все на своих местах! Отлично. Начинаем с того куска, где он находит ее, привязанную к столбу. Твое дело, – обратился он к Виктору, – отвязать ее, оттащить в сторону и сразиться с Бальгрогом, а ты, – он ткнул пальцем в девушку, – ты… ты… ты просто бежишь за ним с таким видом, будто… в общем, как можно более спасенным, понятно?

– Это я умею, – устало ответила она.

– Нет, нет, нет, – Достабль схватился за голову. – Опять, опять! Только не это!

– Так ты же сам этого хотел, – удивился Зильберкит. – Сражение, избавление…

– Нужно еще что-нибудь этакое! – воскликнул Достабль.

– Например? – недовольно осведомился Зильберкит.

– Ну, не знаю. Пфпф! Брззз! Вэуууу!

– Звуковое сопровождение? Звука у нас нет.

– Все подряд делают побеги, сражения и падения, – сердито произнес Достабль. – Можно ведь что-то еще придумать. Я просмотрел все ваши здешние картины, и они, по-моему, не слишком отличаются друг от друга.

– Зато твои сосиски, видимо, отличаются, – огрызнулся Зильберкит.

– А сосиски и не должны отличаться! Потому что именно этого хотят люди!

– Я тоже даю людям то, чего они хотят, – заявил Зильберкит. – А хотят они всегда одного и того же. Сражений, погонь и так далее…

– Господин Зильберкит, прошу прощения! – прервал его рукоятор, стараясь перекричать злобное верещание демонов.

– Что такое? – резко спросил Достабль.

– Извините, но через четверть часа я должен начать их кормить.

Достабль хрипло застонал.

А в следующие несколько минут произошло нечто странное. Что именно, Виктор так и не понял. Просто был не готов к тому, что случится. Впрочем, неудивительно. Мгновения, меняющие всю вашу жизнь, приходят внезапно, как и мгновение, ее обрывающее.

Виктор помнил, что прошел через еще одну постановочную бойню, причем Морри был вооружен абсолютно жутким бичом, который был способен устрашить кого угодно, если бы тролль то и дело не запутывался в нем ногами. Когда ужасный Бальгрог был наголову разбит, когда, чудовищно гримасничая и придерживая одной рукой отваливающиеся крылья, он сгинул наконец из картинки, Виктор обернулся, перерезал веревки, которыми девушка была привязана к столбу, и уже собирался было оттащить ее вправо, как вдруг…

…Послышался шепот.

Слов не было, то было нечто, существовавшее еще до слов, и оно проникало сквозь уши, скользило по позвоночнику, не давая себе труда хоть на миг задержаться в мозгу…

Он уставился девушке в глаза, пытаясь понять, слышит ли она этот «шепот».

Тогда как настоящие слова доносились откуда-то издалека. Слышен был голос Зильберкита: «Ну давай же, давай, заканчивай, что ты на нее уставился?» «Они очень нервничают, когда их не кормишь», – предупреждал рукоятор. А свистящий шепот Достабля напоминал звук, с которым брошенный нож разрезает воздух: «Крути и не останавливайся!»

Границы его зрения затуманились. В этом тумане возникали странные очертания, которые комкались и таяли, прежде чем он успевал их рассмотреть. Беспомощный, что муха в янтарной смоле, не более властный над своей судьбой, чем мыльный пузырь, подхваченный ураганом, он нагнулся и поцеловал ее.

И сквозь звон в ушах он опять расслышал голоса:

– Зачем он это делает?! Я разве велел ему это? Никто не говорил ему, что нужно целоваться!

– …И тогда мне придется убирать за ними, а это, скажу я вам, совсем не…

– Крути ручку! Ручку крути! – пронзительно верещал Достабль.

– Зачем он так на нее смотрит?

– Все, закругляюсь…

– Если перестанешь крутить ручку, то работы в этом городе тебе больше не видать!

– Слушай, я состою в Гильдии Рукояторов и…

– Крути же!

Виктор вынырнул на поверхность. Шепот улегся, сменившись отдаленным шумом прибоя. Реальный мир вернулся на место – жаркий, яркий, с резкими очертаниями. Солнце было пришпилено к небу, как медаль за прекрасную погоду.

Девушка глубоко вздохнула.

– Я… Ой, мамочка… Извини, пожалуйста, – заговорил Виктор, пятясь назад. – Понятия не имею, что это со мной…

Достабль приплясывал на месте:

– Вот оно! Вот оно! Когда все будет готово?

– Я же сказал, мне надо покормить бесов, почистить у них…

– Вот и хорошо. Как раз хватит времени набросать афишу.

– Афиши я уже подготовил, – холодно заметил Зильберкит.

– Ну да, конечно! – возбужденно воскликнул Достабль. – Кто-то разве сомневался? Держу пари, в них сказано нечто вроде: «Наверное, Вам будет крайне любопытно познакомиться с этой Занятной Картинкой»!

– А чем плохо? – сердито спросил Зильберкит. – Все лучше, чем горячие сосиски!

– Я тебе сто раз говорил: когда торгуешь сосисками, то не шляешься попусту и не ждешь, когда люди захотят сосисок, а идешь к ним и заставляешь их почувствовать, что они, оказывается, жутко проголодались. А еще ты приправляешь сосиски чем-нибудь остреньким. Именно это и проделал сейчас наш паренек.

Одной рукой он хлопнул Зильберкита по плечу, а другую вознес к небу.

– Неужели ты не видишь? – вопросил он.

И вдруг замолк. Необычные мысли проносились через его мозг – так быстро, что он даже не успевал толком обдумать их. Голова его кружилась от невероятных перспектив и возможностей.

– «Клинок страсти», – наконец изрек он. – Да, именно так и назовем. Вычеркнуть Коэна-Варвара! Кто вспомнит какого-то древнего старикашку, который вообще, может, умер уже! Точно. «Клинок страсти». Климактическая Сага… этого самого… Желания и Неистовой, Неистовой… ну… как ее?.. в Жгучем Зное Опаленного Континента! Любовь! Роскошь и Великолепие! В Трех Умопомрачительных Частях! С Замиранием Сердца Следите за Смертельной Схваткой с Кровожадными Чудищами! Изумляйтесь Тысяче Слонов…

– Это одночастевка, – желчно заметил Зильберкит.

– Так делайте еще! – вскричал Достабль, сверкая глазами. – Нам нужно больше сражений, больше чудовищ!

– Но слонов-то у нас все равно нет! – крикнул Зильберкит.

Утес поднял свою кряжистую руку.

– Ну, что еще? – нетерпеливо спросил Зильберкит.

– Если найдете серую краску и какой-нибудь материал для ушей, мы с Морри могли бы…

– Трехчастевки никто еще не производил, – задумчиво сказал Бригадир. – Дело непростое. Подумайте – это почти десять минут. – Он помолчал, размышляя. – Хотя, если сделать катушки покрупнее…

Зильберкит понял, что его загнали в угол.

– Послушайте… – начал он.

Виктор посмотрел на девушку. Все остальные о них забыли.

– По-моему, – сказал он, – э-э… нас друг другу не представили.

– Но тебе это, кажется, не помешало, – заметила она.

– Я так повел себя впервые в жизни. Не знаю, наверное, я нездоров… или еще что…

– Думаешь, мне от этого легче?

– Давай сядем в тень. Очень жарко.

– У тебя глаза тогда как будто… раскалились.

– Правда?

– Взгляд был очень странный.

– Я и в самом деле чувствовал себя очень странно.

– Знаю. Все из-за этого Голывуда. Это он так на людей действует. Знаешь, – продолжала она, садясь на песок, – для бесов и разных тварей тут куча всяких правил: чем их кормить, как их не переутомлять и всякое такое. А на нас всем плевать. С троллями и то лучше обходятся.

– Просто они больше двух метров ростом и весят тысячу фунтов, – намекнул Виктор.

– Я – Теда Уизел, но друзья зовут меня Джинджер.

– Я Виктор Тугельбенд. Гм-гм… Друзья зовут меня Виктор.

– Первый раз в клике?

– Откуда ты знаешь?

– У тебя такой вид, словно тебе это нравится.

– Ну, это лучше, чем работать.

– Побудь здесь с мое, – сказала она с горечью.

– И сколько же это?

– Почти с самого начала. Пять недель.

– Черт возьми! Как лихо все закрутилось!

– Так лихо, что ты еще долго радоваться будешь, – хмуро заявила Джинджер.

– Как знать. А… разрешается нам пойти поесть? – спросил Виктор.

– Нет. Нас в любую минуту могут позвать. Кричать начнут.

Виктор кивнул. До сих пор он, следуя по жизни, неизменно поступал по-своему – вот и теперь Виктор не видел причины вести себя иначе.

– Пусть тогда покричат, – сказал он. – Я хочу поесть и выпить чего-нибудь холодного. Может, я просто перегрелся на солнце.

– Ну, тут есть столовая, – нерешительно проговорила Джинджер. – Только…

– Вот и здорово. Показывай дорогу.

– Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на улице…

– А как насчет третьей части, которую еще нужно сделать?

– «Кругом полно людей, – скажут они, – которые просто мечтают попасть в движущиеся картинки». И пинок под зад…

– Чудесно. Значит, у них еще целый день, чтобы отыскать двух людей, точь-в-точь похожих на нас.

Он прошел мимо Морри, который тоже пытался укрыться в тени под скалой.

– Если мы кому-нибудь понадобимся, – сказал ему Виктор, – мы пошли обедать.

– Как, прямо сейчас?! – поразился тролль.

– Да, – твердо ответил Виктор и зашагал прочь.

Достабль и Зильберкит сцепились в ожесточенном споре, прерываемом время от времени рукоятором, который вещал в неспешной манере человека, знающего, что свои законные шесть долларов он получит при любых обстоятельствах.

– …Назовем это эпопеей! Люди будут говорить о ней веками.

– Да, будут рассказывать, как мы стали банкротами.

– Слушай, я знаю, где можно сделать раскрашенные гравюры, которые обойдутся практически…

– …Я вот думаю, а если взять веревку и привязать ящик для картинок к колесам, чтобы его можно было двигать с места на место…

– Люди скажут, этот Зильберкит – настоящий мужик, настоящий мастер картинок, взял и дал людям то, что им было нужно. Человек, раздвинувший… эти… как их?.. в своей сфере…

– …А если соорудить какой-нибудь шест и к нему поворотное устройство, мы могли бы придвигать ящик для картинок прямо вплотную…

– Что? Думаешь, именно так и скажут?

– Положись на меня, Томми.

– Ну… Ну ладно. Хорошо. Только никаких слонов. Здесь я абсолютно непреклонен. Никаких слонов.

– По-моему, нелепая штука, – сказал аркканцлер. – Ну слоники глиняные – и дальше что? Ты вроде говорил о какой-то машине…

– Скорее… это, скорее, устройство, – неуверенно поправил его казначей и потыкал устройство пальцем. Глиняные слоны качнулись. – Кажется, его соорудил сам Числитель Риктор. Это было еще до меня.

Устройство походило на большой изукрашенный глиняный горшок размером почти в человеческий рост. По верхнему его краю на бронзовых цепочках висели восемь глиняных слоников, один из которых после прикосновения казначеева пальца величаво раскачивался теперь взад-вперед.

Аркканцлер заглянул внутрь.

– Сплошные рычаги и мехи, – с неудовольствием отметил он.

Казначей повернулся к управительнице хозяйством Университета.

– Так что же все-таки случилось, госпожа Герпес?

Госпожа Герпес, необъятная, розовая, затянутая в корсет, пригладила свой рыжеватый парик и выпихнула вперед тщедушную уборщицу, которая до той поры держалась в ее тени.

– Расскажи его светлости, Ксандра, – приказала она.

Сразу стало ясно, что Ксандра готова раскаяться в собственном усердии.

– Я, сэр, с позволения, сэр, вытирала, так сказать, пыль…

– Пьыль вытьирала, – пояснила госпожа Герпес.

Когда у госпожи Герпес случался острый приступ респектабельности, она начинала говорить так, как, согласно ее мнению, говорили высокопоставленные персоны, которые, разумеется, никогда не обладали такой богатой фантазией, как у госпожи Герпес.

– …И тут как зашумит…

– Он зашюмель, – сказала госпожа Герпес. – Поэтомю она тут же пришьла ко мне, твоя светлость, согласно инструкции.

– Что это был за шум, Ксандра? – как можно мягче спросил казначей.

– С вашего позволения, сэр, вроде как… – Она прищурилась. – Уамм… уамм… уамм… уамм… уаммуаммуаммУАММУАММ… плюм, сэр.

– Плюм, – многозначительно повторил казначей.

– Да, сэр.

– Плюмъ, – эхом откликнулась госпожа Герпес.

– Это он в меня харкнулся, сэр, – поведала Ксандра.

– Направиль слюну, – поправила ее госпожа Герпес.

– По-видимому, один из слонов выплюнул маленький свинцовый шарик, господин, – предположил казначей. – Что и было озвучено как, э-э… «плюм».

– Вот ведь гадина, – отозвался аркканцлер. – Распустились… Нельзя допускать, чтобы всякий горшок на людей харкал.

Госпожа Герпес содрогнулась.

– С какой стати он это сделал? – спросил Чудакулли.

– Понятия не имею, господин. Я думал, что, возможно, ты знаешь. Если не ошибаюсь, в годы твоей учебы Риктор читал здесь лекции. Госпожа Герпес очень обеспокоена, – добавил он тоном, ясно указывающим на то, что, когда госпожа Герпес чем-то обеспокоена, лишь очень неразумный аркканцлер отнесется к этому без должного внимания. – Обеспокоена тем, что персонал может подвергнуться магическому воздействию.

Аркканцлер постучал по горшку костяшками пальцев:

– Что, старый Числитель Риктор? Неужели он?

– Очевидно, так, аркканцлер.

– Сумасшедший был тип. Считал, что все на свете можно измерить. Не только длину, вес и прочее, а вообще все. Всякое существующее нечто можно измерить, твердил он нам. – Взор Чудакулли затуманился от воспоминаний. – Разные странные штуки создавал. Считал, что можно измерить правду, красоту, мечты, надежды и все такое. Значит, это одна из игрушек Риктора? Интересно, а что она измеряет?

– Я дюмаю, – сказала госпожа Герпес, – надо убьрать это кюда-нибудь от греха подальше.

– Да-да, конечно, – торопливо поддакнул казначей.

Текучесть обслуживающего персонала в Университете была очень высокой.

– Выкинуть эту штуковину, – решил аркканцлер.

– О нет! Ни в коем случае, господин! – в ужасе воскликнул казначей. – Мы никогда ничего не выкидываем! К тому же этот горшок, возможно, представляет немалую ценность.

– Гм! – сказал Чудакулли. – Ценность?

– Вполне вероятно, какой-нибудь любопытнейший исторический артефакт.

– Тогда впихните его в мой кабинет. Я уже говорил, кабинет надо несколько оживить. Будет давать тему для беседы, верно? Ну а сейчас мне пора. Нужно повидаться с одним человеком насчет дрессировки грифона. Всего хорошего, дамы…

– Э-э… аркканцлер, а здесь бы подпись… – начал было казначей, но обращался он уже к закрытой двери.

Никто не спросил Ксандру, который из слонов выплюнул шарик, да и сведения эти никому бы ничего не сказали.

В тот же день два грузчика перенесли единственный во вселенной действующий ресограф[5] в кабинет аркканцлера.

Никто еще не знал, как наложить звук на движущиеся картинки, однако уже существовал звук, в полном смысле неотделимый от Голывуда. Речь идет о стуке молотка.

Голывуд сделался разборчив. Новые дома, новые улицы, новые районы возникали буквально за ночь. И там, где наскоро обученным алхимикам-стажерам не по силам оказывались самые коварные стадии в производстве октоцеллюлозы, эти дома, улицы и районы с еще большей быстротой исчезали. Впрочем, это ничего не меняло. Едва только дым рассеивался, кто-то уже снова брал в руки молоток.

Голывуд разрастался путем простого деления клетки. Все, что требовалось, – это некурящий парень с твердой рукой, знакомый с алхимическими знаками, рукоятор, мешок демонов и много солнца. Ну и пара-тройка подсобных людишек. А людей здесь хватало. Если человек не умел разводить демонов, смешивать химикалии или плавно крутить ручку, он мог караулить лошадей или обслуживать столики, хранить загадочный вид и лелеять надежду. На худой конец, можно было заколачивать гвозди. Многочисленные хлипкие строения окружали подножие древнего холма. Планки, из которых они были сколочены, успели искривиться и выгореть под безжалостным солнцем, но потребность в строительстве лишь возрастала.