Коло Жизни. Зачин. Том первый Асеева Елена

© Елена Александровна Асеева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Предисловие

Порой все начинается столь нелепо и странно, что сразу и не понять – это наступил новый этап в твоей судьбе. Новое, непознанное и еще неосмысленное. Однако оно уже возникло, уже потекло, поехало, а быть может, лишь неспешно поползло.

Подчас ты даже не замечаешь этих изменений. Подчас вспять чувствуешь их скорый бег, потому что начали они свой ход с боли. С той самой боли от каковой нет возможности схорониться… от каковой тягостно дышать… от каковой застланы глаза слезами, а в груди быстро-быстро, точно жаждая треснуть, как переспевший арбуз, бьется твое красное сердце…

Оно еще бьётся… еще стучит… подает признаки жизни и именно поэтому тебе покуда больно!.. И именно поэтому ты понимаешь, что еще существуешь, как целостная личность… как – Я!

И боль та не всегда вызвана моральными или физическими страданиями, она тоже совсем иная… такая же новая и дотоль непознанная… какая-то необъяснимая, или, что ещё сложнее, не доступная твоему пониманию.

Про меня же можно сказать просто: «Новое – это хорошо забытое старое».

Однозначно – это мой случай.

И боль моя, физическая ль… нравственная ль… или какая-то необъяснимая, эта хорошо забытые переживания и ощущения, прошлые обиды и недосказанности, возвернувшиеся ко мне в настоящий момент.

Только прежде чем понять их тайный смысл я должна была пройти этот путь, вновь пережить те события и только после осознать их важность.

Если представлять себе летопись моей жизни, то предисловие было бы таким – и вначале появилась боль!

Да, сперва у меня стала побаливать голова.

В основном по утрам.

Вскоре после пробуждения я стала ощущать не сильную, однако весьма неприятную давящую боль в голове. Она без сомнения была терпимой, и возможно, я не обратила бы на нее никакого внимания… если б чуть позднее к той боли не добавилась шаткость походки. Шаткость, нетвердость, словно я перебрала вчера чего-то, потому и не держат меня ноги. Легкое головокружение, и очень редкий, но достаточно ощутимый шум в ушах.

Мне, надо было сходить к врачу, именно тогда, но…

Это, но все и перевернуло…

Вне всяких сомнений это к лучшему… так погодя думала я… так еще вначале болезни, сказывал мой муж.

Хотя не уговоры мужа предопределили мое поведение, а загруженность семьей, обязанностями. Занятость сменяющимися днями, неделями или, что еще будет точнее месяцами да годами… Годами бесконечного движения… хода жизни, или, как тогда я мыслила, только обмылков… обмылков этого существования.

Утром я поднималась с постели кормила своего дорогого и долгожданного сына; и принималась за работу… поколь лишь по дому…

Спешила…

Я часто спешила, точно боялась не успеть убраться в квартире, постирать, погладить, погулять с малышом… Я спешила не нарушить ритм этого, настроенного на какую-то определенную программу, заложенную генетически, а быть может токмо внедренную нам с молоком матери, общества, государства, континента, планеты.

Торопливо проскальзывал мимо меня до верхов наполненный делами день… неделя… месяц… год… И вновь повторялся круг… порой в него вмешивалось, что-то иное… к примеру, как сейчас рождение сына…

Впрочем, я была такой не одна.

Этот замкнутый круг, проживали все люди планеты Земля, а выбивались из него только некие – те самые которые умирали.

Я думала об этом слишком часто… хотя была вроде бы как все… внешне… внутренне…

Нет! Нет! Еще до боли я уже знала, ощущала себя другой… отличной от тех кто жил, ходил, дышал округ меня…

Боль?! она не просто приволокла на своей спине ощущение собственной уникальности, она притянула с собой осмысление этой разности… Отчего любой другой мог бы тронуться умом, но только не я!

Я – ступающая к вечной жизни?!

Глава первая

В безбрежной по времени и пространству, многоликой по формам и видам Вселенной, созданной как и все в материальном мире Всевышним, пробирался точно червь в плотной почве земли, длинный, изогнуто-подвижный космический аппарат. Ничем не отличимые от простых дождевых червей сегменты его тела, составляли стеклянные блоки корпуса, а короткие ножки, расположенные на них, словно щетинки ощупывали пространство вокруг себя. Само судно смотрелось весьма затейливым и каждый сегмент в нем, сотворенный из прозрачного стекла и светящийся изнутри мощными серебристыми поперечинами связывал промеж себя весь корпус и сами блоки. В этих местах он был гибок и отличался особой подвижностью. Извиваясь, один-в-один, как выше оговоренное создание, космический червяк с трудом пробивался в той напитанной черной мглистостью Вселенной. Лишь иноредь она была озаряема витиеватыми скрученными Галактиками напоминающими очаги из каковых точно вырвались языки пламени; мудреные двенадцатилучевые кресты; слегка загнутые по кругу исходящие из одного центра четырехлучевые иль семилучевые, движущиеся по часовой стрелке, а порой супротив неё, дымчатые полосы; спиралевидные туманности. И все эти плавно изгибающиеся огромные в размахе парящие, горящие материи незримо перемещались, струились внутри своих каких-то размытых, нечетких границ. В мареве тумана блистали искорками света звезды, системы, проскальзывали хвостатые кометы, метеориты иль размазанные пояса астероидов, слившихся в единую черту. Неясно дрожали черные дыры и трепетали межзвездные газы али и вовсе мельчайшие частички пыли.

Космический червяк также блекло вспыхивал светом, пробивающимся сквозь стеклянные его стены, а быть может это отпечатывались в его корпусе блики огней посылаемой странной по форме, неизведанной Галактикой… Или сие отражалась в его поверхности пожираемая густым красным огнем покинутая система с большущей звездой в центре и семью планетами, кружащими подле нее по заданным орбитам. Светозарный луч вырвавшийся из хвоста червя допрежь того ударил в покидаемую систему небесных тел, резко вклинившись то ли в саму ярчайшую звезду, то ли в третью от нее планету, все еще медленно движущуюся недалече. Не было слышно никакого звука в том без крайнем пространстве, однако четко созерцалось, как закачалась из стороны в сторону и сама звезда, и планеты обок нее. А после также внезапно их вялотекущее следование застопорилось. На морг, ход жизни, похоже, замер и во всей Галактике, и во всей Вселенной, засим звезда энергично начала пульсировать, будто кто-то желал из нее выйти, разорвав при этом ее плотную оболочку или тонкие стенки. Еще миг того трепыхания и звезда треснула по кругу, по её полыхающему огнем поверхностному слою прошла широкая чёрная полоса… и вмале она лучезарно вздрогнув распалась на мельчайшее крошево. Из недр звезды неисчерпаемых, бездонных аль вспять незначительных, неглубоких вырвалось ярчайшее рыже-кумачное пламя и немедля накинулось на следующие по коло вдоль нее планеты, спутники, кометы, пояс астероидов, стремительно поглотив все то межсистемное пространство. Теперь не больше доли секунд, и пламя уменьшилось в размахе, подобно затухающему костру осело, впитавшись в чуть зримую, не больше просеянного зернышка, светозарную точку. А потом кроха снова замерцала лучистым голубым светом, да только более околот нее не кружили планеты, их спутники, метеорные тела и космическая пыль. Та крошечная крупинка вроде повисла на одном из лучей своей коловращающейся Галактики, в созвездии чем-то напоминающим льва, по-видимому, пожрав и переварив своих некогда бывших младших товарищей.

А космический аппарат меж тем уползал прочь от уничтоженной им системы, от той измененной до лучших времен Галактики.

Увы! Так всегда, кто-то управляет, хозяйствует и изменяет в этом Мироздании все по предоставленному ему праву и царствующим в нем идеалам. А кто-то остается жалким оружием, подобием растения, животного… крохой, которая не в силах, что-либо исправить, избежать выпадающей на его долю участи, без возможности даже просто от нее… от этой доли, участи, судьбины убежать.

Да, увы! даже без права убежать от нее!

И то благо еще, если тот, кто управляет по своему естеству высоконравственное существо… хуже, если этот кто-то всего-навсе жалкое подобие человека.

Червяк тем временем полз так неспешно, будто пробивался сквозь тугой слой земли, схороненный в преглубоких дебрях почвы, величаемый космосом. Пожалуй, что полз… медленно… медленно, преодолевая космогонические, недоступные нашему пониманию расстояния.

А может статься, он летел со скоростью света, звука или вернее молвить со скоростью мысли.

Неожиданно корабль перестал двигаться, замерев и вовсе на мгновение пред круглой загнутой по спирали голубо-серебристой жерловине в своем центре смотрящейся бесконечно глубокой. Ее чуть отступающие друг от друга тонкими рукавами края постепенно наполнялись черным цветом, словно ограничивая той тьмой весь рубеж. Вкруг же белой дыры витали плотными туманами кучные, красные, сбрызнутые межзвездным газом и пылью облака, кое-где точно пухнущее объемное тело выпускающие из себя сжатые наполненные изнутри паром пузыри, каковые не то, чтобы лопались, а вроде как расходились по поверхности того марева. Сами же кучные облака, озаряющие пространство промеж себя алым светом, также неспешно, понижая яркость сияния и тучность испарений, переплетались с сине-марной поверхностью Галактики.

Еще совсем немного и слегка округлая голова космического судна будто нырнула в голубо-серебристую жерловину, вельми скоро схоронив в той бесконечной глубине все свое состоящее из сегментов тело. Жерловина, кажется, не просто втянула в себя червя, она полностью поглотила весь его собранный из стеклянных блоков корпус, вместе с короткими ножками, дотоль небрежно ощупывающих пространство. Тьма… густая с фиолетовыми испарениями, проступающими поверх нее, закружила подле рубежа голубо-серебристой жерловины, прощаясь с самим червем и теми, кто был внутри него…

Впрочем прощалась с судном лишь эта Галактика… лишь этот край чревоточины, словно коридор имеющий не только проход, но и вход, и выход.

Посему какое-то время спустя космический червяк, схоронившийся в безмерной жерловине, выскочил… выполз, словом появился в какой-то иной Галактике. Высунув из такой же голубо-серебристой дыры сначала свое округлое навершие, а после и весь стеклянно собранный из блоков корпус. Теперь пред червем предстала Галактика имеющая форму загнутых по спирали четырех довольно ярко светящихся полос, в коих просматривалось бесчисленное множество звезд. Их густота была так обильна, вроде пролитого молока, мерцающая едиными, ровными, беловатыми полотнищами. В центре этой новой для судна Галактики выделялось светозарное укрупнение, подобно собранному вкупе несметному числу звезд. В том укрупнении, центре или ядре помимо звезд созерцался еще более насыщенный источник и светящийся газ. Туманы, газы, пыль, звезды, планеты, кометы кружили в замкнутом пространстве, подчиняясь неведомым, недоступным нашему пониманию Законам Бытия. Они кружили, витали, двигались и существовали в Галактике получившей величание Млечный Путь, точно от пролитого в том месте величественного вселенского света.

Млечный Путь, помещенный в огромное туманное облако, где основная масса звёзд расположенная в форме плоского диска, имел в середине небольшое утолщение. Самую толику Галактика пульсировала, не только колыхались ее облачные испарения, вибрировали и сами спиралевидно-загнутые рукава.

Космическое судно малешенько затрепетав всем своим длинным телом-корпусом, все также неторопливо, точно лениво двинулось к одной из самых махонистых туманных полос. Позади него подобно водной ряби завибрировала жерловина сквозь которую он выбрался. Внезапно вслед за судном из глубоких недр чревоточины вылез здоровущий, прозрачный пузырь и вроде жаждая нагнать червя, потянулся за ним. Образовавший остроносую маковку пузырь, так и не дотянувшись до судна, лопнув, выкинул из себя желтоватое сияние. Сполох света мгновенно втянулся вспять в жерловину, местами однако зацепившись за голубо-серебристые рубежи чревоточины порванными кляксами. Еще морг та пятнистая лучезарность перемешивала сияние во что-то цельное, единое, а после легохонько вздрогнувшие стенки жерловины, образовали не только однородное световое начало, но и синхронное движение ряби. Эта рябь пробежавшись по поверхности жерловины также коснулась и разлитых, будто размытых туманов Галактики, отчего облачные их полосы встрепыхнулись, ядренистым светом замерцали раскиданные на них звезды, скопления, и сама межгалактическая пыль нежданно засверкала радужными переливами.

А червь, между тем, шевельнув долгим хвостом и округлой макушкой, продолжил свое движение к крайнему спиральному рукаву. Неторопливо миновав ту светящуюся изогнутую торенку, лавируя меж блистающих разнообразных по строению и облику систем, скопищ звезд, мгновенно проскакивающих пылевых частиц и лучистых сполохов света, точно ветошки разбросанных то тут, то там. Тем не менее так и не достигнув того спиралевидного рукава судно застыло в самом центре скользящих в непосредственной близи относительно друг от друга туманных полос, словно чего-то выжидая. А засим все также неожиданно, али продуманно, направило свой ход к яркой звезде, расположенной в нижней части крайнего рукава, ровно посередине между ядром Млечного Пути и той прозрачной стеной, на поверхности которой красовалась, переливаясь голубо-серебристая жерловина, таящая внутри себя проход… коридор… чревоточину меж Галактиками.

Эта звезда носила величание Солнце, а сама система спаянная силами взаимного притяжения находящихся там небесных тел именовалась Солнечной. Сие была мощная система, и главенствующее место в ней занимал огромный газовый светящийся шар, возле которого вращались восемь больших планет со спутниками, астероиды, кометы и метеориты. Каждая из этих планет уже имела свое название, каждая, созданная умелой рукой Творца, имела свое предназначение. И ползущий по Солнечной системе космический червяк, казалось, преодолевал невообразимое и многогранное расстояние весьма медленно, будто пробиваясь в плотном слое почве, а верней всего он летел очень быстро так, как проносятся мысли в человеческом мозгу.

Аппарат оставил позади себя пять планет и остановился подле шестой… той, что голубовато-зеленым шаром сияла в темной Галактике и называлась Земля. Возле этой планеты, по заданной орбите вращались два крупных спутника. Луна обращалась вокруг Земли за девять дней, а Месяц за сорок. А посему, более крупный спутник Месяц находился на значимо удаленной орбите от планеты, чем его меньшая сестра, Луна.

Земля не самая большая планета системы, на взгляд такая же как и иные кружащие по своим орбитам вкруг звезды Солнце, на самом деле была особенной. Она была уникальной в своем роде, потому как на ней обитали живые существа: растения, звери, птицы, рыбы, насекомые и другие удивительные по образу создания. Даже отсюда, из протяжного космоса были зримы облака укутывающие планету и колыхающие своими дюжими телесами в атмосфере, проглядывающие сквозь них зеленые материки и голубые океаны. Словом на Земле, можно было продолжить то, что уничтожил своим лучом в иной Галактике ползущий по Млечному Пути червь.

Космическое судно приблизилось как можно ближе к Земле, и, водрузив свое тело на орбиту движения Месяца, двинулось вслед за тем спутником, изогнув свой корпус таким образом, что он искривился чуть зримой дугой. Червяк малеша еще полз вслед за спутником, а засим выпустил из округлой своей головы легохонький расплывчатый столб света, такого голубоватого, каким бывает цвет небосвода Земли в погожий теплый денек. Неспешно колыхаясь луч света доплыл до Месяца и соприкоснулся с его покрытой, рыхлой смесью тонкой пыли и каменных обломков поверхностью.

И немедля Месяц вздрогнул так, будто его облизало пламя, и слегка закачался, вроде желая сбежать со своей орбиты и упасть на иной раз мелькающую под ним Луну. Однако столб света удержал от побега спутник, а быть может тот и сам раздумал падать да губить свою сестрицу Луну и мать Землю. Истинно молвить он еще маленько колебался, слегка покачиваясь взад-вперед… вправо-влево и верно по коловращению, а погодя все же прекратил ненужные трепыхания и продолжил прерванное на сиг положенное ему вращение. Только теперь вслед за собой он тянул того самого прилипшего к нему космического червя. Судно какое-то время двигалось вслед Месяца безропотно и неизменно, а погодя яркость внутреннего свечения его блоков померкло, подобно тому, как выключают электричество в комнатах, водворяя в доме темноту. И вмале светозарность аппарата угасла, сам он похоже заснул, погрузившись во тьму, вроде как затаившись, спрятавшись, али схоронив всякое движение в себе так, чтобы его неможно было узреть с Земли. Токмо голубоватый столб, единящий червя и спутник, все также еле зримо блистал, чем-то напоминая хвост оставленный от пролетевшей мимо кометы.

Глава вторая

Планета Зекрая миллионы… миллиарды лет вращающаяся возле звезды Колесо, да и вся система погибла, пожратая выпущенным из конца космического судна лучом. Все, что осталось от той чем-то напоминающей Землю планете где жили: растения, звери, птицы, рыбы, насекомые и другие удивительные по образу создания, где жила и дышала сама Зекрая, мирным сном почивало днесь на космическом аппарате Расов. Великих Богов, Зиждителей правящих в Галактиках бесконечной Вселенной, создающих иль уничтожающих те али иные миры, планеты и целые системы. Именно они Расы, как звали эту семерку Богов, были одними из Творцов систем, обладая на то надлежащим интеллектом, возможностями и силами. Именно они бережно взращивали планеты, созидали необходимые условия, формы и жизни на них для дальнейшего правильного существования не только мельчайшей бактерии, но и в целом системы. И это именно они для каких-то только им ведомым нуждам поселяли в таких искусственно содеянных мирах человечество.

Планета Зекрая миллионы… миллиарды лет вращающаяся возле звезды Колесо, да и вся система погибла истребленная севергой испущенной из червя, точнее из космического аппарата Расов, величаемого хурул. Да только она, эта планета задолго до выпущенного луча погубила себя сама. Вернее сказать погубила себя не планета, а люди живущие там… Люди когда-то заселенные в тот мир и постепенно утратившие связь не только со своими Творцами, но и с собственной нравственностью. Люди, каковые принялись изничтожать и саму Зекрую, и свои души… и, увы! собственные тела. Войны, эпидемии, нехватка еды и воды, экологические катастрофы, вымирание животного мира, мутации самих людей… стали преследовать жителей Зекрой… и вскоре деградация достигла таких ужасающих размеров, что в этот процесс вмешались Боги. Они собрали с Зекрой все еще физически полноценных детей и только мальчиков, да погрузив их на свой космический аппарат увезли, допрежь того уничтожив и планету, и всю систему.

Расы забрали мальчиков, потому как считали, именно мужская линия сберегает родовую и генетически верную информацию. И лишь через мужскую часть населения передаются заложенные еще при первом создании людей гены тех, кто их породил, а именно генетические коды самих Богов – светловолосых, светлокожих и светлоглазых, их основные принципы, идеи и признаки. Женщины, по мнению Расов, могли только хранить уклад и гармонию в живущем мире. Впрочем, в частности женские гены скорее, чем мужские подвергались трансформации, как хорошей, так к несчастью, и плохой. Потому-то любые изменения в части отрицательного быстрее проникали в женскую суть и, что еще более неприятно, скорее изменяли их генетические коды.

Вот именно по этой причине и деградировали жители Зекрой, потому как исказившиеся женские коды, забывших основные функции продолжательниц рода, привели с одной стороны к резкому уменьшению численности мужского пола. С другой к увеличению женской части зекрийцев, а также к их моральному извращению и как итог физическому уродству. Несомненным будет утверждение, что девочка, девушка, женщина… супруга, мать, бабка, есть не просто хранительница семейного уклада, она есть основной источник сути самого человеческого общества и его нравственных ориентиров.

Мальчики же менее подвергшиеся генетическому изменению и сохранившие в себе основные черты и качества, были и отобраны Расами. За время долгого пути к Галактике Млечный путь и Солнечной системе, здоровье детей подверглось существенной правке. Чтобы на психо-эмоциональном уровне избежать ненадобной травмы Зиждителями были отобраны мальчики от одного года до двух с половиной лет… такового возраста, когда ребенок может легко и быстро отвыкнуть от своих родителей и привязаться к новому пестуну.

Мальчиков было много… возможно Боги знали их общее количество, а возможно и нет… Ибо того им скорее всего и не нужно было знать… Однако даже так, на вскидку, понималось, чтобы продолжить жизнь в новой, созданной как раз на такой случай Солнечной системе и на планете Земля детей должно быть достаточное количество. Расы, как божественные создания сами детьми не занимались. Теми мелочами, впрочем как и сам отбор, лечение, воспитание мальчиков осуществляли особые, приближенные к Зиждителям, существа. Такие к примеру, как духи, кто исстари был подручниками Богов и основными воспитателями человечества. Существа сохраняющие мало-мальски зримый людской облик, точно промежуточное состояние между человеком и Богом, обладающие возможностями и способностями мыть, кормить, одевать, ухаживать и общаться. Все то, чтобы без проблемно доставить малышей из одной Галактики в другую, а после их там взрастить.

Космический червяк, точнее хурул, поколь двигающийся вслед за Месяцем, потухше затаился. Прошло положенное время… время установленное им – старшим Богом и Отцом Расов, Небо, как и дети каковых привезли, светловолосым и светлоглазым, и сам хурул ожил. В центре судна, на одном из его сегментов, внезапно светозарно затеплилось стеклянное покрытие, скрывающее вход в него. Еще миг и оно неторопливо, в навершие округлого блока треснуло надвое да принялось расходиться промеж того тонкого разрыва. Одна и другая створки медленно отъезжали друг от друга выставляя напоказ ровную полыхающую серебристо-рыжим пламенем площадку на которой в три ряда стояли ограниченные с концов двумя плоскими кругами, а с боков гнутой по коло плоскостью, проще говоря цилиндрической формы, объекты. Створки медленно разъехавшись, по всему вероятию, вошли в дно сегмента. И тотчас цилиндры засветились серебристым светом, да резво стартовав с места, подались выспрь. Они взлетели с ровной площадки блока и закружили в космическом пространстве, лишь затем, абы немного погодя направить свой ход к вращающемуся Месяцу.

Подлетев к спутнику, цилиндры зависли над его раздробленной, покрытой бороздами и разломами, оставленными атаками метеоритов, поверхностью. Днесь поигрывающей зябью зеркальности от падающих на нее серебристых полос парящих аппаратов. Цилиндры задержавшись над Месяцев одновременно полыхнули ярчайшими бликами света и борта их вспыхнули будто объятые пламенем. Медленно они испустили из своих плоских, круглых граней сероватые лучи света и те, достигнув поверхности спутника, покрыли его плотной пеленой на значительно большой территории. Лучистая морока не просто впиталась в грунт, она, точно нарастив насыщенность, склеила, склепала разрозненную почву Месяца, образовав на освещаемом пространстве монолитную боляхную площадку овальной формы.

Прошло совсем немного времени и грани этого овала вроде мощных стен стали вытягиваться вверх, подобно росту живого существа. Вмале они дотянулись до парящих и все поколь исторгающих свет цилиндров, а после застыли, тотчас выпустив из себя струи голубоватого тумана, оный растекся по полотну получившейся, огромной фигуры сплачиваясь в единое целое. Светозарность образовавшегося строения с овальной формой стен и слегка стогообразной крышей усилилась, будто зачинающийся костер и тогда бреющие подле него объекты стали неторопливо опускаться на тот округлый купол тулясь прямо на его чагровую гладь. Цилиндры неспешно приткнулись к куполу строения на малеша застыв, а после стремительно да враз распались на множество мельчайших капелек воды али света. Точно росинки, они единожды густо ссыпавшись, укрыли полотно крыши, а вскоре как-то энергично вспухли, набрякли от густоты света да принялись перемешиваться промеж себя образуя какой-то образ. Еще чуть-чуть и вот на выпуклом куполе строения начерталось лицо.

Это лицо, вельми выразительное и яркое, имело четкие границы, самой широкой частью там смотрелись скулы, а лоб и подбородок были узкими. Хотя даже при данной форме лица лоб, выступая вперед, казался весьма мощным. Нос, с выпуклой спинкой, переходил в острый его кончик, а широкий рот с полными губами и приподнятыми уголками, свидетельствовал о доброте своего обладателя. Точно живыми на том куполе живописались крупные глаза, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть радужной небесно-голубого цвета оболочки. Также явственно на лице проглядывали изогнутые, слегка вздернутые вверх брови, расположившиеся на крупных надбровных дугах и тонковатые морщинки, две горизонтальные на лбу и по одной отходящие от уголков очей.

Небо – это был он!

Главенствующий Бог среди Расов и один из старших сынов того кто рождал Галактики и кого Зиждители величали Родителем. Впрочем Он – Родитель, также как и Всевышний творящий саму Вселенную, скорее всего не мог именоваться одним, каким-то общим величанием, абы обладал многогранностью, многообразием и многоликостью.

Покуда на Месяце цилиндры возводили строения, а посем и сами выстраивали образ Небо, как стяг того, что и спутник, и сама планета Земля Солнечной системы, и Галактика Млечный Путь находятся под управлением Небожителей Расов, там на космическом хуруле происходили новые события. Сегмент, который выпустил из своих внутренностей цилиндры, уже сомкнул свои створки. Однако стоило им сызнова образовать замкнутый блок, как близлежащая секция корабля также медлительно начертав на своей гладкой поверхности чуть зримую трещинку начала размыкаться. Две не менее значимые створки, расставшись и сползши в дно корабля, явили однотипную, ранее видимой, площадку и новые летающие аппараты. Это были высотные шатровые суда, столпообразной формы с луковкой на конце и устремленными ввысь тонкими шпилями-антеннами. На этих объектах по кругу, почти подле луковки просматривались небольшие четырехугольные окна. На площадке поместились не только столпообразные суда, там стояли, словно продолговатые четырехугольники с выступающей передней частью корабли и восьмиугольные с долгими острыми краями, похожие на звезду, символ Неба. И круглой формы, и в виде лучевого креста, символа младшего брата Небо, Бога Дивного, однако непременно с куполом-луковкой и округлой маковкой или устремленным шпилем.

Летающие аппараты энергично засветились, замигали всеми радужными огнями и подались вверх. Ноне, право молвить, направив свой полет не к Месяцу, тянущему за собой космический хурул, не к первому спутнику Луне, а к самой голубо-зеленой Земле, где зекрийцы, мальчики не старше трех годков, должны были продолжить жизнь, возвратив давно позабытые и утерянные их родителями традиции и верования.

Большую часть пути, из одной Галактики в иную, дети, конечно, спали. Впрочем создания, наполняющие хурул, почасту их пробуждали, являя к жизни, общались, кормили, проверяли состояние здоровья. И теперь все те последние зекрийцы, днесь будучи названными землянами, на аппаратах так напоминающих святилища, пробужденные, одетые, накормленные под неусыпным присмотром своих нянек-духов летели на планету Земля.

Суда стартов с площадки хурула довольно быстро преодолели расстояние до Земли, вмале войдя в ее атмосферу. Выпуская из своего плоского со множеством малых и крупных сопл густовато-голубой пористый дым, они направились к одному из материков, чем-то напоминающим по форме яйцо. Одновременно омываемым с трех сторон тонкой полосой воды с разбросанными на ней мельчайшими пежинами островов, и окруженным береговыми линиями двух иных континентов, на стыке спаянными меж собой во единое земное пространство. Четвертая сторона эллипсоидного материка, своей более удлиненной частью вдавалась в голубые воды океана. Яйцевидный континент поместился, кажется, как раз в середине пространства Земли проложенного меж северным полюсом и экватором. Еще четыре, разных по форме и размеру континента просматривались на поверхности планеты. И также как тот к коему, неслись суда, и каковые граничили с ним, были окружены синими водами и поросли зелеными лесами, али белыми пиками высоких гор.

Медленно и плавно, будто боязливо приближались суда к яйцеподобному континенту, где по краю береговой линии проходили высокие хребты гор, шапки которых беловатыми льдами и снегами смотрели в поднебесье. Они летели к той части континента, что находилась точно в его центре и была покрыта мощными стенами леса, украшена хрупкими рукавами рек, и круглыми синеватыми гладями озер. Покатыми макушками меж тех зеленых нив просматривались просеки поросшие травами, припорошенными многообразной гаммой цветов. К одной из такой просек и стремились наши суда, правда, там, на той прогалине, почитай не наблюдалось травы да цветов. Ну, быть может лишь малая толика их.

На той поляне более пологой, поместилось крупное поселение, где в несколько рядьев стояли небольшие деревянные бревенчатые дома-срубы, крытые тесом или плотно уложенным камышом. Такие которые величаю четырехстенными. Маленькие окошки со слюдой заместо стекол, находились на трех стенах. Мощеные из колотых напополам стволов деревьев улочки пролегали меж шеренгами домов. А подле каждого сруба располагались приземистые сарайчики, амбары, курятники да махунечкие наделы оземи с растущими на них низкорослыми кустиками и травами. Подле домов росли молодые деревца, в основном березы и дубки, такие же юные, как и те дети, что летели на космических судах, слегка колышущие зеленцой листвы, и тонкими, нежными, кудырявыми ветоньками. Свои младые корешки деревца тянули ко входу в срубы, что нижним ярусом бревен упирались в почву, отделяя ее крыльцом и деревянной, грубо соструганной дверью, словно жаждая опереться на те могутные кряжи, некогда правящие в лесных чащобах. Между домов, дворов не было никакой городьбы… Просторы и вольность наполняло все это чудное поселение, где кроме полупрозрачных духов никого более и не виделось.

А духи, узрев приближающиеся корабли, уже торопливо выходили из срубов, ступали своими прозрачными стопами на проложенные мостки и поспешали к самой центральной и несомненно главенствующей здесь улице пролёгшей посредь селения. Духи чем-то напоминали людей. Может формой своих удлиненных конечностей, а может округлыми головами. Однако, в отличие от человека, не обладали как таковым полом. Их короткие тела в сравнении с длиной рук находились на не менее долгих, худых ногах. И временами они передвигались по земле, сразу опираясь на четыре конечности. Без сомнения на этих созданиях не было какой-либо одежды, оно как говорится, в том у них не имелось надобности. Отсутствовали также волосы, али шерсть. Словом, туловище, представляло из себя большой, полупрозрачный ком с едва выступающими плечами, без талии, сужающийся к завершию, из округлой поверхности которого вылезали две худобитные полупрозрачные ноги. Такие же тощие руки выходили из плеч и дотягивались, возможно, до лодыжек. Возможно… потому как у духов не просматривалось ни бедер, ни колен, ни лодыжек, соответственно как локтей, кистей, пальцев на ногах. Конечности имели вид нечто единого целого. Токмо на руках по четыре долгих пальца с круглыми навершиями, отходили прям от малеша усеченных да все ж зримых запястий.

Одначе, самым чудным у духов была голова. Такая же полупрозрачная, как и тело, слегка светящаяся голубоватым али зеленоватым светом, она напоминала форму капли. Своим удлиненно-заостренным концом голова восседала на туловище, без какой бы то ни было шеи, верно потому как то самое остри и заменяло выю. При это подвижность головы потрясало воображение, и духи могли без труда развернуть ее не только на сто восемьдесят градусов, но и свершив круг содеять полный оборот в триста шестьдесят. Как такового лица у этих созданий не имелось, потому не просматривалось привычного подбородка, щек, носа, рта, ушей, тем не менее там были глаза. Раскосые по углам и очень крупные, заполнившие лицо на треть и такие глубокие, про каковые порой говорят бездонные, в основном лазоревые и голубоватые, но весьма бледной синевы, вернее даже молочно-голубой. Духи, что дюже занимательно, не нуждались при общении и воспроизведении звуков в устах и ушах. Все же будет не верным назвать их промежуточным видом меж Богом и человеком, вне всяких сомнений они были совсем иными созданиями. Существа живущие особым образом, питающиеся особыми компонентами, дышащие и думающие созвучно собственным способностям и нуждам их Создателя.

Творения самого Небо, старшего из Расов, как помощники во взращивание людей. Духи нынче… как и допрежь того вершившие малые дела на планете Земля подготовили все к прибытию на нее зекрийцев, точнее сказать землян.

Глава третья

Вскоре суда, зависнув достаточно высоко над сушей, в небесах, как позднее молвит человек, выстроились в единый ряд. Они совсем малеша парили недвижно, ожидая какого-то общего указания, а засим часть кораблей направилась вправо, другая резко взяла влево, а третья, самая весомая, неспешно выпустила из своих сопл прозрачные лучи света. Еще немного и яркое свечение, сопровождающее суда, поблекло.

Некоторое время спустя один из особо мощных кораблей, схожий своими восемью концами со звездой, отделился от ряда себе подобных и стремительно направился к центру поселения, да так ретиво, будто желал вдариться об его поверхность. Вскоре он также резво застыл почти подле самой землицы. А несколько минут погодя, синхронно раздались вправо-влево стенки его корпуса, с обеих сторон, и вниз упали два махонистых рукава пепельно-голубого света.

И тотчас по ним вниз поспешили, суетливо переставляя свои маленькие ножки, дети иноредь в сопровождении духов. Мальчиков духи не только придерживали за ручки, но и несли, прижимая к своим прозрачным телам. Некие дети шаловливо или обиженно плакали, другие более серьезные и не по-детски молчаливые, спускаясь, озирались. Может, припоминая то место, где родились, а может просто, будучи от рождения боязливыми… опасливыми.

Духи, ожидающие прибытия детей на планету, не менее торопко двинулись им навстречу, с любопытством, интересом осматривая эту разноволосую ребятню, где виделись не только белокурые, но и русые, и рыжие мальчонки, все как один со светлой кожей. Дети, по большей частью, спустившись с корабля на землю, бестолково останавливались обок прозрачного луча, днесь служившего взанамест лестницы.

Один из ребятишек, светло-русый, сойдя с того мостка и вовсе прибольно шибанул по макушке русоволосого мальца, неудачно и как-то дюже туповато остановившегося на краю луча и земли и тем застопорив общее движение.

Сие был весьма высокий ребенок, худоватого сложения, в свои два с половиной года с тонкими, жилистыми ручонками. Этот мальчик сразу обратил на себя внимание младшего из Расов, Бога Дажбу, потому как спервоначалу громко призывал свою мать, вроде чувствуя… ощущая вечную разлуку, не только с той каковая его родила, но и с тем миром в оном впервые вздохнул. А после удивляя Зиждителя Дажбу своей неуемной любознательностью. Малец на удивление, ибо отбирали с Зекрой наиболее крепких, был слаб здоровьем, тем не менее, как и все потомки Расов, весьма красив лицом. Его нежные, миловидные черты с детской припухлостью щек и губ, зеленые глаза и небольшой носик живописали чудность от рождения. Только цветом кожи он едва разнился с прочей ребятней, потому как был не белокожим, а слегка смуглым… слегка… совсем немного. Словом он казался иным… Любопытным, пытливым, сильным, не столько физически, сколько духовно так, что младший сын Небо, Дажба, оглядев его еще в космическом хуруле, проникся к нему особой теплотой, предположив, что это и есть будущий правитель одного из новых поселений на Земле. А так как Дажба обладал способностями заглядывать вглубь времен, он решил даровать этому мальчику имя – Владелин, что означало властитель. Боги, конечно не давали имен детям, это делали духи, которые должны были научить детвору особым традициям, верованиям, языку… Всему тому, что хотел им явить Дажба – младший, любимый всеми Расами Бог… Зиждитель в чьем непосредственном управлении и находилась Галактика Млечный Путь… Впрочем, маленький мальчик, Владелин, точно обладающий какими-то особыми качествами, признаки, выделяясь меж иными детьми, днесь был на особом счету у Дажбы… и не только у Дажбы, но и тех существ, что находились дотоль в хуруле подле него.

А маленький Владелин, ступив на планету Земля, уже начал борьбу за справедливость, к коей верно имел тягу. Понеже не только огрел кулаком того, которого кто-то из духов назвал Миронегом, спокойного и тихого мальчика, и каковой неразумно сбил ход прочей ребятни, но и подтолкнул вперед меньшого по годкам Златовласа, величаемого так за цвет желтых кудрей, несуразно остановившегося обок первого.

– Не смей! – незримо вымолвил один из духов подходя к Владелину и его лазоревые очи яро блеснули светом.

– Оставь его! – не менее громко плеснул звуком другой дух с голубоватыми глазами и мотнул головой в сторону раздавшихся створок на судне. Его голова нежданно свершила полное обращение вкруг тела, указав на выходящего последним из корабля младшего из Расов. – Этот ребенок на особом счету у Зиждителя Дажбы. И Небожителю не понравиться, коли ты к нему будешь придираться. Мальчика отдали на вскормление мне, – дополнил дюже звонко дух, – так, что подыщи себе кого другого.

– Он дрался, – уже не столь сердито заметил лазоревоокий и голова его неожиданно лучисто вспыхнула зеленым светом, стоило лишь ему узреть спускающегося с корабля Бога. – Но ежели он на особом счету у Зиждителя Дажбы, стоит, наверно, за ним лучше приглядывать, Выхованок, – обращаясь по величанию молвил дух.

– Этим я и собираюсь заняться, – откликнулся Выхованок, и, подхватив на руки Владелина, едва зримо заколыхал своим полупрозрачным телом.

И немедля не только Миронег и Златовлас, но еще четверо ребятишек протянули вперед руки и ухватились за патлатые волоски, резво вытянувшиеся из ног духа. Выхованок более ничего не выдохнув, последовал куда-то вправо, похоже избрав для своих вскормленников избу, широко переставляя долгие ноги и словно собственное дитя слегка покачивая на руках Владелина. Неся мальчика не прижимая к себе, а вроде вжав в свое прозрачное комовидное тело так, что часть его чуть видимо рассеяв свет, образовало над ребенком навес. Дух так скоро тронулся с места, что еще с десяток ребятишек не успев ухватить его за волоски, торопливо засеменили своими маханькими ножками и разком заголосив, дернулись вслед за ним, оно как Выхованок все то время был ихним пестуном.

Лазоревоокий дух, чье величание звучало как Батанушко, удивленно воззрился в след удаляющегося собрата то ли от испуга, то ли еще отчего иного, позабывшего прибрать своих остальных вскормленников. Батанушко, дотоль главенствующий в поселение будущих землян, где возводились четырехстенные срубы, всего-навсе ему доступными и дарованными силами, каковые люди бы назвали чудом, магией, волошбой, был старшим и в самом племени духов. Он еще малеша глазел на Выхованка придержавшего поступь, лишь значимо удалившись от судна, чтобы воссоединиться со своими питомцами, а после перевел взор на того, чье величание Дажба – значило дарующий. На того кто был особо любимым и младшим членом в печищи Расов.

Дажба смотрелся весьма рослым Богом. Нельзя было молвить, что он кряжист и мощен в кости… Нет, Расы не обладали таковой крепостью кости как их создания, твореные по их подобию. Впрочем, они были вельми высокими, и люди никогда не достигали такого роста ни там, на планете Зекрая в далекой Золотой Галактике в Созвездие напоминающем разъяренного Льва, ни здесь на планете Земля. Возможно, рост Бога достигал два с половиной метра, три аршина десять вершков, или восемь футов четыре дюйма, посему и смотрелся он могутным. Его тело не отличимое от людского напоминало мужчину, а может и было таковым. Кожа молочно-белого цвета слегка светилась золотыми переливами так, будто ее подсвечивали изнутри. И сквозь тот тонкий-претонкий наружный покров проглядывали заметно проступающие оранжевые паутинные кровеносные сосуды и, кажется, вовсе ажурные нити кумачовых мышц и жилок. Идеально правильной формы было у Дажбы туловище, руки, ноги и голова, хотя в сравнении с ростом он выглядел худощавым, будучи узок в плечах и талии. А короткие русые с золотистым отливом, кудрявые волосы, такой же длины и цвета борода и волнистые густоватые, долгие усы, кончики коих были заплетены в миниатюрные косички, придавали Зиждителю особую юность и приветливость.

Нежные, миловидные черты лица, усиливали в Дажбе признаки не столько мужского, сколько женского начала. Само лицо Бога имело мягкую форму, будучи скорее длинным, чем широким, напоминающим по форме яйцо, где, однако участок подбородка был уже лба. Без единой морщинки, али ее подобия большой лоб слегка светился, высокие дугообразные брови и чуть-чуть выступающие вперед миндалевидные ярко-голубые очи, всем своим образом глаголящие, что представитель оных знает чего хочет и лидер по своему естеству. Красивым был также нос младшего Раса с изящно очерченными ноздрями, конец какового словно прямым углом нависал над широкими плотными вишнево-красными губами.

Дажба был одет в ярко-красную рубаху, тесно прилегающую к телу и доходящую до лодыжек, с клиновидным вырезом впереди, без ворота и рукавов. Сверху на оную был накинут кипельно-белый плиссированный плащ. Он будто проходил подмышками рук одним своим краем и схватывался на груди крупным, с кулак, самоцветным рубином, переливающимся красным с фиолетовым отливом светом. Стопы Бога были обуты в сандалии с загнутыми кверху носками, к подошвам которых крепились белые ремешки. Один, из каковых, начинался подле большого пальца и единился со вторым, охватывающим по кругу на три раза голень. На Дажбе находилось много различных украшений. Стан его стягивал пластинчатый пояс, собранный из круглых искусно вырезанных блях, сверху на оных возлежали лучисто-красные, небольшие алмазы. Воротник-ожерелье из того же белого золота и красных рубинов да светло-коричневых, дюже крупных алмазов, огибал шею. Множество тончайших, златых, серебряных браслетов выше локтя на запястьях и лодыжках убирали руки и ноги Раса. На голове же и вовсе восседал необычный высокий венец, вобравший в себя зараз белый и кумачный цвета. Это был усеченный конус с плоским днищем, коим он помещался на голове, и приподнятым не менее плоским навершием. По краю оттороченный златой полосой да увенчанный, из того же материала, круглой маковкой. Сам венец весьма часто менял цвет, он то вдруг весь пыхал ярой краснотой, то степенно бледнея, делался почти белоснежным.

Дажба неспешно спустился с пепельно-голубого рукава лестницы, и, ступив на мощеный деревянный мосток, улыбнулся, мгновенно, склонившему пред ним голову Батанушке. Вельми по теплому приветствуя духа, мягким и точно лирическим баритоном, открывая рот и явственно издавая звуки, Бог молвил:

– Здравствуй, Батанушко!

– Наше вам Зиждитель Дажба! – дух, кажется, и совсем скрючился пред Богом, свернув куда-то в сторону свою каплевидную голову.

Она внезапно крутнулась, свершив оборот на сто восемьдесят градусов, и дух устремил свои лазоревые очи на Раса, воззрившись на него снизу вверх. Дажба слышимо засмеялся, отчего затрепетало на коже его лица золотое сияние, иноредь и вовсе полностью поглощающее бело-молочный цвет и качнул головой в направлении судна. В раззявленные недра, которого уже втягивались рукава-мостки да медленно затворялись створки. Корабль неторопко взмыл ввысь, уступая место для приземления новым судам и прибывшим на них поселенцам.

– Батанушко, – все также мягко произнес Бог. – Подыми голову, а то она вот… вот… от столь стремительного вращения отвернется. Да по скорее уберите с духами деток с посадочной полосы, ибо путь наш был сравнительно долог и притомились не только наши мальчики, но и я.

Дух понятливо испрямился и голова его, сызнова повертавшись, приняла исходное положение.

– Все готово к приезду детей Зиждитель Дажба! – издал Батанушко, будто отвечая на немой вопрос Бога.

– Я вижу, – изрек младший Рас и мало заметно кивнул.

А посем легкой, невесомой походкой, вроде не касаясь подошвами сандалий деревянных мостков дороги, направился вперед. Он вошел во двор одного из домов и остановился недалече от него, подле невысокого, колыхающего зеленой листвой молодого дуба.

Батанушко подал знак своим собратьям сам, при том, полыхнув зеленым светом собственной головы, и духи суматошливо похватав оставшихся без присмотра и догляду мальчишечек увели их с полосы, на которую уже стремился опуститься новый корабль с детьми и пребывающим в нем средним сыном Небо, Воителем.

Этот Рас, также как и Дажба, сошел с судна последним, а вслед за ним из чередом зависающих кораблей спустились и все прочие Боги, старший сын Небо, Седми, отец и сын, Дивный и Словута. Дивный с такого же цвета кожей, как у Дажбы и темно-русой бородой, достигающей груди да столь густой, что на концах она закручивалась по спирали в отдельные хвосты, был средним братом Небо и являлся также старшим Зиждителем в печище Расов. И Огнь, занимающий по статусу в печище роль брата, как и иные младшие Боги, был… считался только сыном Небо и Дивного. Сам точно соответствующий своему имени имея огненно-рыжие, длинные волосы, схваченные позадь головы в конский хвост.

У Огня в отличие от старших Богов и их сынов, оные по сути были ему братьями, на лице не имелось волосяного покрова. Молочного цвета кожа с густо выступающим золотым сиянием временами будто вспламенялась огненно-красными искорками, которые зримо струились по тончайшим кровеносным сосудам. Еще миг и сияние на ней также стремительно тухло так, что наружный покров приобретал почти белесый цвет. Лицо Огня имело четкие линии, с точно квадратным подбородком, где в целом высота лика превосходила его ширину. Тем не менее, лоб этого Раса значился более широким чем подбородок, с такими же как и у Дажба мягкими чертами. Ажурные, дугообразные брови, кажется, были нанесены ловким взмахом утонченной кисточки. Под теми рдяно-рыжими волосками располагались крупные с приподнятыми вверх уголками удивительные по цвету и форме радужной оболочки, глаза. Занимающие почти полностью все око, ромбические по виду радужки имели радужнозеленый цвет, в коем переливались, переплетаясь с зеленым, красный, оранжевый, желтый, голубой, синий и фиолетовые оттенки, полностью утаивая внутри той мешанины сам зрачок. Слегка впалые щеки придавали Огню какую-то болезненную худобу, а тонкие огненно-красные уста попеременно пламенеющие будто указывали, что он лишь давеча оправился от хвори. Поелику в сравнении с иными Зиждителями он и смотрелся таким исхудавшим… немощным, так-таки при том все же будучи самым высоким. Тонкие златые сандалии и всего-навсе золотая рубаха без ворота и рукавов распашная книзу, и это все во, что он был облачен. Никаких браслетов, ожерелья, венца и даже пояса, будто любое украшение стало чуждым Огню.

Расы, покинув свои корабли, сошлись все вместе на округлом пятачке, весьма огромном в диаметре, что подобно стартовой площадке венчал длинную полосу-улицу и молча наблюдали за тем, как приземляющиеся корабли выпускают из себя новых детей и духов. Прошло совсем незначительное время и последний из прибывших судов опустошив свои отсеки, взлетев в поднебесье, вроде по мановению руки замер в ряду таких же как и он. Еще миг бреющего полета и все корабли, не считая одного, того самого схожего с восьмиконечной звездой, мощно выпустив из сопл густовато-рдяной пар единожды взвились ввысь и вмале исчезли горящими точками в голубой дали.

– Ну, что… что ты видел, мой милый? – негромко вопросил Дивный, обращая свое поспрашание к Дажбе, и взглянул на него бирюзовыми очами.

Его выпуклые, нижние веки незначительно затрепетали, а вместе с ними заходили ходуном и длинные, густо закрученные, темно-русые ресницы и проходящие по одной линии прямые, короткие брови. Еще морг и продолговатые глаза Дивного заполнились насыщенной бирюзовостью радужки, поглотив всю белизну склеры, сие был первый признак, что Рас тревожится. Это выглядел не менее высокий, чем Дажба, Бог с такого же цвета и сиянием кожи. Лицо старшего Раса несло в себе больше признаков мужского начало, чем женского и по форме напоминало сердечко, где высокий лоб был значимо шире угловатого подбородка. Изумительными по цвету были губы Дивного, чермные с глянцевым проблеском, коротким с вогнутой спинкой и при том вздернутой верхушкой нос. Этот Зиждитель смотрелся вельми каким-то суровым, точно все время испытывал недовольство.

– Все тоже и так скоро, быстрее даже чем на Зекрой, – также тихо ответил Дажба и, чуть слышно вздохнул, сопереживая тревоге Дивного и своим словам.

– Ну, ничего, не расстраивайся, наша драгость. Не стоит, – вмешался в беседу Богов густым басом Воитель, средний сын Небо, и самый крупный из прибывших Зиждителей.

Более мощный стан и широкие плечи отличали его от прочих Богов. Конечно, неможным было говорить, что Воитель атлетического сложения, одначе его крепкотелость ощущалась, стоило токмо взглянуть на этого Раса. Светло-молочная кожа Бога также светилась золотыми переливами. Сквозь ее прозрачное полотно проступали оранжевые сосуды, кумачовые жилы, нервы и, малость, более зримые мышцы. Густые, средне-русые волосы, покоящиеся на голове Раса волнами, имели таковую же пышность, что борода и усы, скрывающие форму подбородка и губ. Тем не менее, грушевидный тип лица Воителя менее мягкий, чем у иных Расов обладал заметной мужественностью, если не сказать суровой могутностью. На лице Воителя значимо широким в сравнении с лбом были линия подбородка и челюсти. Длинный мясистый нос, с большими ноздрями, крупные чуть раскосые глаза, слегка прикрытые верхними веками с сине-голубой радужной оболочкой, да иноредь показывающиеся синевато-красные губы, с полной нижней, несомненно указывали на него, как на натуру упрямую, непреклонную.

Воитель был обряжен в красную рубаху, сверху прикрытую тончайшей синевато-красной накидкой, дюже сквозной. Накинутый на плечи плащ, покрывая их с двух сторон, стягивался на груди крупной пряжкой, в виде круглого шара схожего с планетой Земля, где живописно проступали зелеными пежинами материки и голубоватыми бликами омывающие их океаны. Стан Раса стягивал широкий пояс плетеный из множества тонких нитей, вмещающих в себя все цвета радуги от красного до синего. Нити пояса переливались этими чудными цветами и едва заметно перемещались по коло. Пояс, словно кушак с бахромой нитей на завершие, опоясывая стан на два раза, стягивались на левом боку узлом, отчего долгие его концы, свешиваясь вниз, достигали почти колен Воителя. Укороченные синие шаровары на бедрах и щиколотке Бога собранные на резинку, подобно текущей воде струились к долу. Сами сандалии Раса смотрелись сомкнутыми по всей подошве, загнутыми не только с носа, но и с иных сторон. Златыми, тонкими ремешками они крепились к ноге, огибая на семь раз голень и штанины до колена. По лбу Зиждителя пролегал толстый и широкий обод красного цвета, твореный из червонного золота, полностью скрывающий саму лобную часть и удерживающий от колыхания волосы, в центре которого переливался крупный, овальной формы, фиолетово-красный аметист.

– И чьи отпрыски в этот раз? – снова вопросил Дажбу Дивный, вроде не обращая внимания на молвь Воителя.

И тотчас поправил спадающий с плеча оранжевый плащ, накинутый сверху на белую рубаху, длиннополую, без вырезов и с одним долгим правым рукавом, завершающимся у запястья. Плащ Дивного, переброшенный одним концом через правое плечо и проходящий подмышкой, скреплялся на груди темно-синим сапфиром. Крупный, ограненный тонкими серебряными лепестками, самоцвет столь лучисто горел в солнечных лучах, что порой затмевал очи Дажбе и Воителю, стоявшим подле старшего Бога. Едва достигая бедер Дивного, шелковистый плащ струился по своему слегка округлому краю светозарной синей полосой.

– Нет… В этот раз нельзя назвать определенных виновников нравственного и физического упадка. Хотя я не могу толком понять, что произойдет… Вельми все туманно, – почти прошептал Дажба и еще горестней вздохнул.

– Ну, ничего, ничего, – вклинился в разговор Огнь, также желающий успокоить младшего из Расов. И по коже его сверху вниз пробежала мельчайшая рябь искорок так, что почудилось, еще доли секунд, и вспламенится материя тонкой, золотой рубахи самую малость прикрывающая колени Бога. – Это было уже не раз так скоро… И, очевидно, не раз повторится. Может в иной системе будет мягче… не так как на Зекрой, дорогой малецык. Ведь людям присуще привносить в мир двоякость. Ту самую, каковой нет и не может быть по своей сути. Посему, какие бы ты не даровал им знания, традиции и верования… каких бы не назначал достойных наставников. Вмале их потомки все извратят и подстроют под собственные желания и нужды.

Дивный степенно повертал голову, в направлении младшего брата и воззрившись на него, мягко просиял, отчего явственно засветились волоски его темно-русых усов прикрывающих уста. В целом Расы двигались дюже медленно, неспешно поднимая руку, поворачивая голову, стан, с тем одначе делая махонистые шаги, так вроде им было не куда торопиться или томительно спешить. И не мешкая, с тем движением Дивного, сапфир покоившейся на его груди выбросил вперед мощный луч света, будто жаждая теплотой своего сияния приголубить огненно-красные уста Огня, а может жаждая их сомкнуть. Слегка вздрогнул восседающий на главе старшего Бога высокий венец. Сотворенный из тонкого обода и исходящих из его граней, устремленных вертикально вверх, широких полос, украшенных рельефными изображениями разнообразных видов птиц. Те четыре золотые полосы незримо удерживали в навершие солнечный, плоский диск, изредка переливающийся ядренистым золотым светом и также не часто совершающим медленный поворот вкруг своей оси.

– Огнь прав, малецык… Если у этой будет короткий срок, попробуешь иную форму учений и принципов в соседней системе, – растягивая слова, сказал бархатистым баритоном Дивный. – В любом случае совершенства не будет, надобен лишь более долгий срок.

Резко да громко засмеялся Словута, и, уставился на Отца иссиза-голубыми очами, крупными и весьма глубокими, где верхние веки изгибались дугой, а нижние образовывали прямую линию. Верно, из-за таковой формы глаз и светло-русые, закругленные брови Бога, мгновенно вскинувшись вверх, на высоком и точно вдавленном лбу начертали неглубокую борозду. Словута укорительно покачал головой и певучим, объемным басом отметил:

– Я говорил Дажба, какие учения и принципы не попробуй все едино… придется систему уничтожать.

– Посему я и был согласен с Першим, что малецыку еще рано управлять… Юн совсем, дитя, – произнес Воитель и будто укрыл всех мощью своего густого баса.

– Однако на этот раз лучицу по Земле выпустим не мы, а Перший, – бедственным тоном молвил Дажба. – Почему Перший? Люди здесь, как и на Зекрой, вельми быстро изничтожат в себе лучедатность. Поделив мир на добро и зло, они противопоставят свет, тьме. Ограничат, заключат все свои знания жесткими рамками, кои не дают возможности дальнейшему саморазвитию их сути.

– И все же, раз мы разрешили тебе Дажба управление, попробуешь иное учение и принципы в соседних системах, – по-видимому, желая окончить этот не раз возникающий меж Расами спор, строго произнес Дивный. – Только прежде чем решать подумай хорошо, ибо детей с других Галактик: Синее Око, Блискавицы, Копейщик в ближайшие системы завезут немного погодя. И также как то содеял Огнь в своей Золотой Галактике можно поселить их обоих полов, абы не свершать лишних творений.

– Дивный, – то обратился к Зиждителю дотоль молчавший старший сын Небо, Седми, смурным взором обозревающий столь прекрасную молодую Землю. – Ты словно не слышал Дажбу. – Бог на миг смолк, и в воздухе просквозила искристая россыпь огня, точно желающего поддержать потухающую искорку, впавшую на охапку соломы. И тотчас от белой кожи Седми, подсвечиваемой изнутри золотым сиянием, во все стороны брызнули ядрено красные капли света. – А меж тем Дажба не раз говорил, что в Млечном Пути хочет иметь лишь своих отпрысков. А это значит, коли ты до сих пор не понял, наша бесценность, желает поправить генетику не только зекрийцев, чеглоковцев, шалапутов, но и даже моих мануловцев и иметь нечто иное в собственной Галактике… И то, что Земля погибнет от северги, совсем не значит, что днесь надо менять все замыслы малецыка, да еще так грубо.

Седми, старший из сыновей Расов, был верно и самым худощавым, словно почасту не доедающий иль отдающий лучший кусок своим младшим, как сказали бы люди. Впрочем, он был не менее чем иные Расы высоким. Пшеничные, прямые волосы, как и борода, и усы Бога значимо короткие, прикрывали кораллово-красные с полной верхней и тонкой нижней, губы. Вздернутым с выпяченными ноздрями, говорившими о порывистости и своеволии своего обладателя, был нос Седми и напоминающими по форме треугольник, со слегка приспущенными веками, глаза. Радужка оных меняла свой цвет с темно-мышастого почти до голубо-серого, с синими брызгами по окоему, и также походила формой на треугольник. По лбу старшего из сынов Расов пролегала тонкая, как бечевка, красного цвета цепь, а мочка левого уха была усеяна капельками бледно-синих сапфиров. Обряженный также просто, как и Огнь, всего-навсе в долгополую, распашную без рукавов рубаху, только серебристого цвета, Седми явственно смотрелся недовольным, али точнее молвить чем-то возмущенным так, что дрожал от гнева его высокий, звонкий тенор.

Венец Дажбы нежданно тягостно сотрясся на голове, и миг погодя сменил цвет с белоснежного на пурпурно-красный, и Бог едва ощутимо проронил:

– Пущенной Першим… А почему Отец уничтожит Землю?.. Может, потому как разложение достигнет ужасающих размахов.

– Возможно, мой дорогой, – стараясь сдержаться и не огорчить Дажбу своим негодованием, откликнулся Седми. А по его красивому лицу с прямыми границами и вроде квадратной линией челюстей, подобно судороге пробежала малая рябь, исказив всю присущую ему приятность. – Не стоит ноне о том думать, время покажет.

– Не зачем о том теперь горевать, – забасил Воитель, поддерживая старшего брата, и качнул головой так, что по его густым средне-русым волосам проскочила легохонькая волна тронувшая, кажется, каждую кудельку. – Это случится весьма не скоро, а покуда мы будем стремиться вложить в этих мальчиков все самое лучшее, как ты того и желал. И таким образом отсрочим гибель твоего творения, наш милый, – и Рас свершил махонистый круг правой рукой, неосязаемо описав его как по небу, так и по оземе.

– Странно, – словно не слыша Воителя и думая о чем то своем обмолвился Дажба, неотрывно смотрящий на Выхованка, оный заняв один из центральных дворов поселения главной улицы, что вела как раз к стартовой площадке, уже спустил на землю Владелину. – Порой всматриваешься в них… и видишь лишь малых детушек, так никогда и не повзрослевших, не набравшихся необходимых сил для собственного духовного преобразования. А иногда стоит бросить лишь один взгляд и почувствовать невероятную душевную мощь уже днесь и в столь слабом… хрупком тельце.

Покуда Дажба озвучивал свои мысли вслух, восьмигранный корабль на каковом он прилетел, завис над стартовой, круглой площадкой, где-то в десятке метров от нее. Медлительно испуская клубы смаглого пара корабль, оный величали капище, принялся опускаться вниз, стремясь к каменному полотну пятачка. И тотчас Боги, неспешным шагом, направились прочь с площадки, высвобождая место для посадки капища. Огнь ступающий подле Дажбы, проследил за взглядом младшего из их печищи, и, уставившись на маленького Владелина улыбнулся, едва приподняв кончики своих тонких огненно-красных губ. Оно как Владелин очутившись на земле, немедля принялся разнимать толкающихся меж собой Миронега и Златовласа, и тем наводить присущий его разумению порядок.

– Ты говоришь о мальчике, к каковому так благоволишь? Что-то видел? – вопросил серебристо-нежным тенором Огнь, ощущая и сам невыразимую нежность к этому ребенку, возникшую как-то мгновенно, стоило лишь давеча увидеть его в космическом хуруле.

– Да, о нем… Я говорю о Владелине, – все тем же вроде потухшим голосом ответил Дажба и сдержал свой шаг, желая продолжить беседу с тем, кто его понимал и без слов, и был особенно ему близок. – В нем, что-то есть… Я это все время вижу, но не могу понять… Чувствую к нему такую теплоту, нежность. Эта чувственность возникла во мне сразу, как только я вошел в гнездилище хурула и увидел его там… Мне кажется мальчик так ярко засиял, что все пространство округ меня пропало и остался только я и это дитя. И немедля возникла к нему привязанность, от оной я уже не смог отвернуться. Я хотел было поговорить о том с Першим… Но он последнее время почти не выходит на связь, а Ляды мне сообщили, что в Северном Венце, где ноне находится его пагода проблемы с соединением.

– Наверно у Першего, что-то случилось, абы и со мной он прекратил как таковое общение… Что на него в общем не похоже. Но я сообщу о твоем желании встретиться с ним Вежды. Тем паче брат находится в соседней, Млечному Пути, Галактике Багряной Зимцерле. Скажу, что ты расстроен, и уверен, Отец непременно, в ближайшее время с тобой свяжется, – легкими серебристыми переливами тенора отметил Огнь. Меж тем не сводя глаз с маленького Владелина который наконец-то разнял дерущихся мальцов и сжав свой маханький кулачок ткнул его в нос Миронегу, не ударяя, а данным действом стараясь урезонить неправого. – А, что же ты видишь по мальчику? – поспрашал он немного погодя вельми заинтересованно.

– Он очень необычный ребенок. Его суть обладает удивительной мощью, и так лучисто сияет уже сейчас… Наверно он будет безраздельно благостен и справедлив. – Принялся пояснять Дажба, словно ощупывая взглядом ярко-голубых глаз Владелина, тело оного слегка зримо вздрогнуло. – Так и своеволие. Он никогда не будет подчиняться общепринятым суждения и мнению. Всегда будет ратником, борцом за все светлое, что есть в этом мире, за саму жизнь в нем. Однако…

Рас на малеша смолк и прорезал взором расстояние меж собой и маленьким мальчиком, который уже отвлекся от угомонившегося Миронега. Владелин опустился на корточки подле только, что, будто по волшебству, возникшего низкого растения сильно опушенного лопатчатыми, зелеными листами и присыпанного сверху колокольчатыми, голубыми цветками с розовым глазком внутри да принялся заворожено касаться то его глубокой чашечки, то колыхающегося венчика. Лицо мальчонки нежданно встало пред очами Бога, словно его, выхватив издалека, стремительно подтолкнули к Дажбе. Встрепенулось, пошло рябью окружающее юнца со всех сторон пространство, ярчайше проступили его крупные глаза, где верхнее веко образовывало прямую линию, слегка прикрывая радужную зеленую оболочку ока, признак клеток Небо. И перед Дажбой промелькнуло почти не осязаемое видение. Залитая солнечным светом покатая долина, поросшая высокой, такой же зеленой, как и глаза Владелина, травой покачивающейся от легкого дуновения ветра. Плотный туман поднимается из ее глубин и покрывает мельчайшими каплями росы. Еще сиг и лошадиное копыто ступает в ту траву, сбивает вниз прозрачные росинки, мнет зеленые побеги. Сверху на скачущем гнедом жеребце восседает Владелин. И то уже не младенец, а юноша, обряженный в красную рубаху да бурые шаровары, в руках которого оружие грядущего самострел. Оголенная голова Владелина блестит усыпанная капельками пота, а на макушке топорщится лежащий волнами светло-русый с золотым отливом чуб… Вроде бы то и лицо Владелина, а вроде бы и нет… Одначе, миловидные черты того каплеобразного лица дюже приятны, в них нет присущей мужчинам мужественности, лишь покатая нежность. Конь юноши, свершая махонистые шаги, идет вдоль выстроившегося войска, вооруженного также оружием грядущего: самострелами, стреляющими свинцовыми пулями и камнями, мечами, бердышами, кистинями, айбалтами. Сами ратники обряжены в тонкие кольчуги, на головах у одних из них полусферические с возвышением на макушке али куполообразные шлемы. У других шкуры волков и медведей, надвинутые таким образом, что головы зверей с оскаленной верхней челюстью и горящими каменными очами смотрят вслед Владелина.

И сызнова заколыхалось пространство околот лица ребенка и откинуло его от Бога так, что он, не удержавшись на присядках, повалился на оземь. А Дажба, будто глотнувши воздуха, не просто ртом аль носом, а похоже всей своей плотью еще тише досказал:

– Видел… Я видел его грядущее, не в этой плоти… а в иной… Достаточно далекое, и с тем однако сберегшее и его строптивость, и ум, и любознательность. Точно он в противовес всему сумеет схоронить в себе собственную суть. Словно у него особое естество, не такое как у иных детей, людей… Человек с удивительным естеством, всегда ступающий вперед, по ему одному ведомому пути.

– Так быть может не стоит его ставить у начала раз он такой строптивец? – вмешался в разговор Расов приотставший от иных Богов Словута, только сейчас поравнявшийся с Дажбой и Огнем.

Это был высокий, менее крупный телосложением чем Воитель, Рас, если таковое сравнение можно вообще применить в отношении довольно сухощавых Богов. Его лицо словно правильный круг, где высота и ширина были практически однотипны, явственно живописало присущую мужам непреклонность и несгибаемость. Небольшой вздернутый нос, толстые, плавной формы сизовато-красные губы, которые во время улыбки (что было значительно редко) растягивались в виде дуги, опущенной вниз. Белокурые почти белесые, ближе к ковылю прямые, будто недавно остриженные, волосы и такого же цвета светлые усы были короткими, как и островатой формы борода.

Обряженный также важно, как и Дажба, в белую, долгополую, распашную рубаху да золотой плащ, Словута запястья и лодыжки свои роскошно укрыл не меньшим количеством тонких и толстых, серебряных браслетов. Оные напоминали извивающихся ящериц с удлиненными телами и четырехпалыми, короткими лапками да вздернутыми кверху долгими хвостиками, кончики которых блистали голубо-изумрудными хризобериллами. Обутый в золотые сандалии, Бог разнился с иными Расами своим и вовсе занимательным венцом. К ободу, что огибал широкой золотой полосой голову по коло, и украшенный мелкой пестроватой яшмой, крепились три более узкие планки. Одна из них пролегала позадь головы, а две другие подле ушей слегка с заостренными мочками и кончиками. Эти планки удерживали на себе бреющую в полете серебряно-золотую птицу. Птица по облику напоминала сокола, с таковой же пологой головой, с небольшим в полпальца клювом, из пурпурно-красного хризоберилла, серповидными крыльями, округлым и длинным хвостом, да мощными лапами. Сам сокол смотрелся совершенно живым, и оперение верха его спинки было серебристо-серого цвета, а макушки и затылка золото-рыжеватым. Чудилось планки незримо поддерживали птицу за края перьев, подле крыльев и хвоста, давая возможность изогнуться в полете для того, чтобы атаковать всех кто посмеет подойти ближе позволенного к Словуте. Яркие сизые очи, словно прозрачные каменья, вспыхивали огнями, а по оперению спины изредка пробегали почти голубые капли, тотчас вроде ныряющие под черные перья около клюва. И тогда птица вздрагивала всем своим телом, ее раскрытые, готовые к нападению и твореные из золотисто-желтого драгоценного камня лапы с мощными пальцами и когтьми, торопливо сжимались, а погодя уже медленнее раскрывались.

– Стоит, – молвил вельми мягко Дажба и слегка качнул головой. – Ибо он будет всегда справедлив в отношении своих товарищей. Всегда будет стараться сделать их жизнь, и их самих правильнее и светлее. Нет, этот мальчик… муж будет лучшим правителем из всех тех, которые вступят после него во власть. Он будет идеалом, ибо жизнь близких ему людей… жизнь в целом каждого человека для него бесценна.

– И что же тогда тебя тревожит? – поспрашал Огнь, чувствуя в словах Дажбы недосказанность.

Боги между тем уже дошли до полосы, на каковую дотоль выпускали из своих недр суда прибывших поселенцев и остановились. А восьмиконечное капище, негусто пыхая, теперь голубоватыми парами света виденного лишь Расами, медленно стало приближаться к площадке, стремясь опуститься точно в середину проложенных по каменной ее поверхности более светлыми тонами кругов.

– Не знаю, – произнес Дажба, похоже, и сам беспокоясь той недосказанности или не в силах передать своим братьям то, что его волнует. – Не могу понять, что с мальчиком не так… В нем есть что-то недоступное моему взгляду.

– Может он не первая искра? – снова певучим, объемным басом вклинился в толкование Словута. – И цверги, что отбирали детей на Зекрой, ошиблись… И этот мальчик, каковой так тебе, милый малецык, дорог должен был погибнуть? Хотя он так сияет, это видно сразу, стоит лишь на него воззриться.

Беседующие Дажба, Огнь и Словута стояли чуть в стороне от иных трех Расов и вели едва слышимый разговор, будучи младшими в печище, оттого и связанные меж собой молодостью или, как скажут в будущем земляне, утром жизни.

– Нет, цверги не ошиблись… Это первая искра, такая мощная, порой ослепляющая меня своим светом, – ответил Дажба и развернулся так, чтобы более не смотреть на уже поднявшегося после падения с земли и присевшего на корточки мальца, все поколь любующегося расцветшим растением. – Однако в нем все так удачно спаяно, будто кто-то особо старался придать ему ладности, и той нестерпимой лучистости.

– Отпрыск Небо, – то ли утверждая, то ли вопрошая изрек Словута, так будто на это мог ответить ему лишь Дажба.

– Да, по общим чертам присущим его облику, – впрочем проронил не Дажба, а Огнь и голос его заиграл серебристыми песенными переливами. Он незначительно повел рукой в сторону мальчика, и кожа на ней приобрела молочно-белый цвет. – И, судя по всему, он именно потомок Небо… не Дивного. Ну, а искра…

– Искра его должна быть клеткой Отцов… Только клетки Отцов забирались с Зекрой, Першие отпрыски остались там, – негромко сказал Словута и почему-то мало ощутимо содрогнулся, словно испытал жуткое и с трудом выносимое физическое да единожды духовное страдание.

Бог медленно повернулся и воззрился на уже притулившийся к площадке корабль, из раскрывшихся створок коего выкатилась лестница. И это уже был не луч света, а каменная, как и полагается с вельми широкими ступенями лестница. Словно раскатывающееся полотно, неторопливо, то серое покрытие зависло в воздухе, а посем все также медленно начало раскладываться вниз, выбрасывая из себя одну за другой ступени. По первому вниз, потом вперед… вниз… вперед. И вот вже твердая его грань воткнулась в каменное полотно уложенной площадки образующей единую и ровную гладь.

– Да, ты прав, – произнес Дажба, обращаясь к Словуте. – Тут клетки наших Отцов. Цверги, как мной и намечалось, забрали только своих, о том ими мне было не раз доложено, еще на Зекрой.

Густоватый, серебристо-голубой дым выпорхнул из проема судна. Он заполнил и сам тот прямоугольный с округлым верхом промежуток и степенно спустился вниз.

Еще морг тишины и Боги, стоявшие на мостках центральной улицы нового людского поселения, повернулись к лестнице, на лицах их застыло выражение легкого напряжения. Схожего с тем, каковым смотрят на тех кого давно ждали, и чей приход по неведомой причине задержался дольше положенного… И в тот же миг из дымного марева на белую ступень шагнул Он – один из старших сынов Родителя и первый в печище Расов, Зиждитель Небо.

Бог подобно своим сынам и братьям, был высок, сухопар. Хотя про Небо можно было сказать, что он дотоль был истощен многодневной голодовкой, посему уже лишился и жира, и мышц, и точно самой плоти. Тем не менее кожа Бога имела положенный ей молочно-белый цвет, озаряемый изнутри золотым сиянием, сохраняя нитевидность оранжевых кровеносных сосудов и ажурно-паутинное переплетение кумачовых жилок. Схожее с каплей лицо, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке, смотрелось вельми осунувшимся, со впалыми щеками, и выпирающими скулами. Однако при всей видимой не здоровости и сухости тела небесно-голубые очи Небо, глубокие и наполненные светом, как и бледно-алые губы изогнутые в чуть зримой улыбке, поражали особой теплотой жизни. Обрамленное до плеч вьющимися, можно даже молвить плотными кучеряшками волос, лико Небо оттенялось золотыми его переливами. А такого же золотого цвета усы и борода покоящаяся завитками на груди, еще больше озаряли облик старшего Раса.

Небо, одетый в золотую распашную рубаху, достающую до колена с укороченными до локтя рукавами, небесно-голубые шаровары просторные подле щиколотки и собранные на резинку на стане, был обут в схожие с Воителем сандалии, с загнутыми по стопе краями и ремнями, огибающими поверх голени штанины. Высокий венец находилась на голове старшего Раса. Узкий обод по коло украшали восемь восьмилучевых звезд. Из углов этих звезд вверх устремлялись закрученные по спирали тонкие дуги, созданные из золота и украшенные изображениями рыб всевозможных видов. Дуги сходились в навершие, испуская из себя яркий голубой свет, в каковом словно в Солнечной системе в центре светилась светозарная, красная звезда. Она рассылала окрест себя желтоватое марево перемешивающееся с голубой пеленой, придавая местами и вовсе зеленые полутона в коем двигаясь по определенным орбитам, вращались восемь планет, третья из оных перемещала по своей глади зеленые и синие тени.

Небо неспешно спустился с лестницы, и, остановившись на ровной каменной площадке, замер. Он все также неторопко приподнял голову и посмотрел на растекшееся над ним высокое, голубое небо, подобно колыхающемуся студню, скрывающему за той зримой чертой необъятные просторы Галактики Млечный Путь и чуть ощутимо дохнул, стараясь вобрать в недра собственного естества сладко-горьковатый аромат юной Земли.

Прошли лишь доли секунд, и Зиждитель также медлительно перевел взор с лазурного небосвода и оглядел свою семью: братьев, сынов… своих сродников, подолгу задерживая взгляд на каждом из них, несомненно, впитывая в себя пережитое и оговоренное ими. Ярко-красная звезда, кружившая в середине его венца неожиданно вспыхнула насыщенней и гуще так, что почудилось еще сиг, и она возгорится, а вместе с ней увеличили свое движение и вращающиеся подле планеты с едва проглядывающими обок них спутниками, астероидными поясами, пылью и мерцающими метеоритами. И в тот же миг под ногами Богов, духов и детей сотряслась земля, закачались деревья, растущие околот нового поселения, встрепенулись на них листья и растущие травы, гикнули гулкими голосами птицы и звери… А засим и вовсе загудело, что-то то ли в высоком небосводе, то ли в глубинах земли и великий творец Солнечной системы своим бас-баритоном звучащим как бас, однако уступающим ему в глубине и мощи изрек:

– Что ж дети мои, продолжим наши деяния и труды да прибудет со всеми нами Родитель!

Глава четвертая

А маленький Владелин между тем занятый столь красивым кустиком растения усыпанного голубыми, манюсенькими цветками с розоватым в середке глазком, точно и не слышал того зычного говора Бога и не ощутил колебаний почвы, беспокойства обитателей Земли. Он восхищенный столь чудным и впервые видимым цветком, глубоко вдыхал его сладкий, тонкий аромат и улыбался. Мальчик гладил маленькие соцветия указательным пальчиком и довольно покачивал головушкой. Златовлас одним из первых поступил к Владелину, и, опершись измазанной в бурой земле ручкой о плечо товарища, суетливо зацыкал языком, выражая тем самым не меньшее восхищение внезапно выскочившему из почвы цветку.

Поселение, в которое прибыли мальчики было большим, однако оно не могло вобрать в себя всех детей. По этой причине таких точно деревушек было построено много. Разбросанные на значительном расстоянии друг от друга они и приняли в себя маленьких землян. Токмо в центральном поселении, там где было решено поселить Владелина, сразу чем-то поразившего, тронувшего Дажбу приземлилось довольно-таки мощное по размерам капище, во всех иных поместились значимо малые суда, так называемые околопланетные кирки. Детей распределили на воспитание между духами, и в этот раз их оставили по шесть на каждого пестуна, создав таким образом семью.

День от восхода звезды Солнца на небосвод до его захода вмале перетек в ночь… А за ним проскользнула неделя, коя включала в себя девять дней, оборот вкруг Земли ее первого спутника Луны… Пробежал месяц, который включал в себя сорок дней, оборот вкруг Земли ее второго спутника Месяца. Прошел год, каковой включал в себя триста шестьдесят пять дней, оборот самой Земли вкруг звезды Солнце… После второй… третий… четвертый… пятый … шестой и седьмой.

В памяти детей и вовсе иссякли воспоминания об их непутевых родителях сгубивших и собственные жизни, и саму Зекрую, и всю систему Козья Ножка, когда-то находящуюся в далекой Золотой Галактике, в созвездии напоминающем разъяренного Льва. Лишь ярким пятном оставался у некоторых мальчиков в памяти сам прилет на Землю, выход из корабля и лежащие пред ними наполненные зеленью и солнечными лучами огромные пространства лесов и лугов… оземи каковую духи ласково величали Мать Земля. И дети, росшие без материнской и отцовской заботы, будто с обглоданными корешками поросль, также трепетно относились и к самой землице и ко всему, что обитало на ней.

Маленький Владелин за эти годы подрос, хотя так и не набрал положенной детворе полноты тела, оставаясь худеньким, вроде как не доедающим мальчиком. Однако уже и сейчас, в столь юном возрасте, и даже физически слабый в сравнении с иными, он проявил предводительские способности, и полностью взял главенство в своей семье не только над ребятишками, но и над самим Выхованком. Подчинив, можно даже сказать, подмяв под себя и Миронега, и остальных четверых отроков, с каковыми проживал в одном срубе под неусыпным приглядом духа. Словом он управлял всей своей семьей… что значило семь-я, по количеству проживающих в срубе. И Златовлас, и Братосил, чье имя обозначало сильный братством, и Ратша (ратник), и Стогость (гостеприимный) полностью повиновались Владелину. И в том безропотном послушании не был повинен дух, особлива любящий и оберегающий избранного мальчика, ни Дажба почасту в него всматривающийся и голубящий его кудри, ни Огнь также не редко ему улыбающийся, ни Батанушко живущий в соседней избенке и весьма низко гнущий пред ним голову, то наполняло и властвовало в самом отроке. В нем, кажется, в избытке поместились врожденные лидерские качества, признаки духовной мощи, пред которой опускали руки даже более крепкие и сильные ребятишки. Влад в короткий срок мог остановить начавшуюся потасовку, выбрать только ему ведомым чутьем виновного, пожалеть слабого и внести в маленький, четырехстенный сруб, с одной комнаткой, живой дух. И потому никогда в доме Выхованка или как его называли ребятишки – вуя, не смолкал веселый смех или окрики задравшихся мальчишек коих разнимал Владелин, по сути своей благоволящий к справедливости и призирающий любые ссоры.

К девяти годам мальчик в сравнении с другими членами своей семьи вытянулся. Его тонкие руки мотылялись из стороны в сторону, как повисшие на порывистом ветру ветви дерева, что духи величали по-разному ива, ветла, ракита, лоза. Слегка покачиваясь туда-сюда так, будто его совсем не желали держать такие же сухопарные, долгие ноги, он однако поражал миловидностью лица и утонченными его чертами. Русые волосы Владелина малеша потемнели и слегка кучерявясь, покоились на его головке красивыми волнами. Такое же, как и у Небо каплеобразное лицо несло на себе глубокие зеленые глаза, в оных по мере взросления стали проступать не свойственные отпрыскам Расов коричневатые вкрапления. Смугловатая кожа под жаркой звездой Солнце, лишь на короткие месяц-два передыхающим за тучами проливающих потоки воды на землю, приобрела более темный цвет и порой отливала красноватым оттенком. Полные губы уже не живописали припухлости лица, а впалые щеки еще больше делали его похожим на старшего Раса. Кажущийся по малолетству чуток вздернутый носик теперь изогнулся в спинке и потянулся своим кончиком вперед один-в-один как у Небо.

Детвору духи с малолетства приучали к труду. Потому каждая семья, имеющая в своем дворе не только кокающих кур, попискивающих цыплят, горланящих поутру петухов, но и тройку-четверку круторогих коз, хаживали пасти животин на луга. В поселении собиралось стадо и возглавляющий по очередности его выпас дух, в сопровождении как своих так и нескольких соседских вскормленников, направлялся на весь день в раскинувшиеся за рядами могутных лесов луговые прогалины.

Выхованок чаще иных духов хаживал на таковые выкосы, оно как весьма любил привольность тех еланей Владелин. Да и сам дух учил мальчиков беречь просторы Земли, при них населяя ее удивительными творениями, або на то обладал особыми способностями, дарованными ему Богом… только не Расами, как он пояснял своему любимцу. Дажба покуда никак не загружал обучением детвору, толь ожидая их взросления, толь наставников, а поколь мальчики осваивали не менее мудреную науку пастушьего и домашнего занятия.

Солнце едва осветило край горизонта, посеребрив своим светом небосклон. Его лучи раскрасили тот далекий рубеж, где сходились полосой свод и земля, в ало-золотный цвет с легкой примесью фиолетового полутона, столь нежного и поколь приятного для очей, на каковой еще можно было глазеть и любоваться. Теплые потоки посланные далекой звездой степенно разогревающиеся и напитывающиеся жаром того газового гиганта уже достигли людского поселения и пробудили дозорившую ноне в еланях семью Выхованка. Ребятня тягостно позевывая и потягиваясь, прихватив с собой узелки с неприхотливой едой: яйцами, мясом и сыром, под командованием вращающего головой Выхованка по-окивая на стадо скотинки, где все ж просматривались не только козы, козлята, козлы, но и баранье племя, впитав в себя еще пятерых соседских мальчиков, направились в луговину.

Детвора не торопко шла по хорошо утоптанной стежке погоняя, порой останавливающихся и от рождения туповатых, овец али желающих углубиться в густые леса, оберегающие со всех сторон, как поселение, так и ездовую полосу, козье племя. Величественными вереницами стояли те лесные массивы округ земель юных поселенцев. И деревья те такие же молодые, полные сил поражали взор своим ростом, безмерным обхватом стволов. Стройные али наоборот изогнутые их стволы с блестящей иль покореженной корой, но непременно могутно вскинутыми вверх ветвями держали на себе крупные, кожистые, будто напитанные соками листья не только зеленые, но и побуревшие. Внутри тех непроходимых чащоб таились низкие, тонкие, и вовсе юные поросли: дуба, граба, липы, бука, березы или ели, сосны, пихты, лиственницы. Торопливо помахивая тонкими ракитовыми прутами, мальчики вели значительное по количеству стадо на раскинувшуюся, сразу за первыми рядами леса, боляхную в размахе елань.

Выхованок и Владелин нонешний раз ступали впереди иных детей, заняв места с одной и другой стороны головы стада, пустив поперед всех боевого и самого крупного козла Бешку, как оно и понятно отвоевавшего себе столь почетное право в крутых по силе и громкости поединках. Бешка был Выхованским козлом, и с ним считались все члены семьи. А сладить мог один дух, и даже Владелину временами перепадало от крутого лба козла. Посему мальчик, благоразумно предоставив Бешке шагать первым, иноредь оборачивался и поглядывал назад, где недалече от него шел, с рыжеватыми завитками волос, неизменный его товарищ Златовлас. Юнец весьма подрос за время жизни на Земле, начав помаленьку набираться дюжести не только в росте, но и в ширшине. Верно, вскоре, лет этак через десяток, сие будет славный широкоплечий парубок, но днесь это смотрелся точно перебравший еды мальчишка с округлым лицом, прямым носиком и светло-серыми глазами, на которые временами наползали сверху мохнатые белесые брови, вроде маленьких крыш с торчащими вверх уголками. Небольшой скошенный назад подбородок мальца, указывал на него, как на личность весьма слабой воли, и скорей всего нерешительного.

– Злат! – кликнул имя товарища Владелин и махнул рукой, поторапливая шагать быстрее и нагонять его.

Рыжеволосый отрок тотчас пихнул задержавшийся с трапезы кусок сыра в рот и также суматошно принявшись его пережевывать, прибавил шагу, суетно переставляя полные ножки обутые в поршни-туфли сшитые из двух кусков кожи, каковые мягко огибали стопы. Сквозь небольшие отверстия по краю поршней продевались ремешки, которые затягивались на голени, точнее они обматывали ступню и голень, пролегая сверху по холщевым онучам. В сухую погоду мальчики носили поршни и онучи только в елани и леса, куда хаживали по ягоды и грибы, чтобы не поранить ноги, в поселении же в основном бегали босоногими. Детвору духи обряжали в льняные долгополые рубахи, красные да белые, оные свободно облегали тело, а книзу смотрелись несколько распашными с длинными рукавами, сужающимися к запястьям. Небольшой круглый ворот стоечка с кожаной основой застегивался деревянной пуговицей, рубаха имела узкий разрез, посередь груди, стыки коих стягивались тонкой бечевочной завязкой.

Златовлас вскоре нагнал Влада, и, взмахнув тонкой тростиночкой огрел белую козу, что выбившись из общего строя, остановившись, поворотила вправо. Коза звонко мекнула и сердито тряхнула головой, пугая крепкими рогами своего обидчика.

– Чего ты? – вопросил Владелин и гневливо зыркнул на товарища. – Пошто ее огрел?

– А чего она из ряду выбилась? – откликнулся немедля Златовлас и спешно дожевав, сглотнул свою снедь.

– Не выбилась, а просто обернулась, – глубокомысленно пояснил Влад и кивнул на шагающих позадь козы двух молоденьких козляток. – Вишь за детками она своими приглядывает. – Мальчик широко улыбнулся и вовсе по-доброму добавил, – тревожится, чтобы они не отстали, да не обидел их кто-нить… таковой… шибко часто прутиком помахивающий.

Злат, как звали мальца промеж себя в семье, почему-то горестно дыхнул, а после уже более миролюбиво посмотрел на белую козу и впрямь всяк раз оглядывающуюся и возбужденно мекающую идущим вслед за ней двум серо-белым козляткам.

– Нешто ты думаешь и у нас должна быть мать? – едва слышно вопросил Златовлас, и повернув голову влево пугливо глянул на идущего с той стороны стада Выхованка, могшего единождым махом прекратить все эти смутно возникающие беседы в своей семье.

– А то… – словно ожидая того спроса, отозвался Влад и смахнул с лица пряди волос, кинутых туда просквозившим подле ребят ветром. – Ты чего ж не видишь, что ли… У всего есть мать и отец… у всякой животинки, птицы… Вона ты третьего дня сам глазел как наш Бешка Малену покрывал, как то выразился вуй. А после того укрывания знаешь чё будет?!

Отрок не столько спрашивал у товарища, сколько утверждал для него лично неоспоримую истину.

– Чё будет? – Злат, по-видимому, отличался не только слабой волей. Он то ли по малолетству, то ли от врожденных генов не обладал любознательностью и сообразительностью, каковая была присуща Владелину.

Да и вообще, коли говорить правду, вся любознательность, сообразительность, и, несомненно, ум в семье Выхованка, достались лишь Владу с пытливым, примечающим взглядом и своим мнением на все.

– А потом, потом будет козленок, а может и два, – молвил малец, и, повернув голову налево, воззрился на Злата, самую толику скривив уста, будто сопереживая таковой непобедимой тупости товарища. – Я это уже давно приметил, такое и вуй мне тоже пояснил. Вот и петух наш… вспрыгнет на курицу, топчится на ней, а погодя – бах! И на-ко тебе яйцо, и коли Выхованок не заберет, курица на гнездо сядет да цыплята у нас будут. Нешто ты это не замечал?

– ы..ы… никогда не замечал, – покачивая головой и колыхая своими рыжими кудрями, ответил Златовлас.

– Ну, тогда заметь. Скоро у Малены козлятки народятся. Это так месяца через четыре… во… во… сам увидишь, – произнес Владелин и почесал кончик своего носа.

Покуда ребятки болтали, дорога, миновав густые леса, вывела стадо на махонистый пойменный луг, раз в году заливаемый водами протекающей недалече широкой речки, а посему и носящий название наволок. Выхованок зычно кликнув, чтой-то Бешке махом направил его поступь, а за ним и всего стада в те зеленые травы.

– И у нас должна быть мать… Мать и отец, – дополнил свою речь Влад и туго вздохнул… так будто, что-то дюже мощно надавило на его тощенькие слабые плечики. – Знаешь, – продолжил он миг спустя, когда его ноженьки, обутые в поршни, вступили в высокие налитые зеленой ядреностью травы. – Я уверен у меня есть… или была мать… отец.

– Мать Земля, – откликнулся Злат уже давно заученные слова. – И отец наш Зиждитель Дажба.

– О! Да при чем тут Мать Земля, – пронзительно скрипнув зубами, возмущенно изрек мальчик. – Я не о том. Ты еще скажи о Матери Зекрой, каковая нас породила, единой жизненной силой, – сие Владу проговорил изречения Дажбы, кои он легко и враз запоминал. – Дубина ты бестолковая! – и вовсе обидчиво выплеснул отрок и лицо его исказилось. А все потому как не любил он, когда перебивали его мысли. – Дубина! – еще более вызывающе повторил мальчик и тяжело задышал. Но так как в своей семье Владелин безгранично правил то в ответ не смог услышать, что-либо грубое, а посему также быстро успокоившись, принялся пояснять, – мать… Мать родила меня. Вот как эта белая коза принесла козлят, так точно и меня, и тебя, дубину, и всех других ребят родила мать… Мать-человек… Не Мать Земля, или Мать Зекрая, а человек, как ты и я, с ногами и руками. Понимаешь у всех есть мать у козы, курицы… даже у листочка-у него ветка, у травы – почва. У всего кругом. И только у нас нет матери, ну и отца тоже… Знаешь, мне часто снится один и тот же сон, – и отрок порывисто огляделся, словно страшась, что его подслушают и не столько Выхованок, сколько идущие вслед за ними ребята из иных семей. Однако уже не в силах скрывать таящееся внутри, досказал, – я вижу лицо… Очень ладное… такое ладное лицо. Оно такое вот, – и Влад схватив зубами ивовый прутик, освобожденные от него ладони сложил меж собой так, чтобы они образовали правильный овал. – Такое вот, – продолжил он, высоко вздымая губы и гутаря сквозь зажатый в зубах прут. – Такое оно. – Еще морг и прут вновь в руках Владелина, а не сводящий с товарища взора Злат, ошарашено покачал головой, будто впервые видел такую дивную форму лица. – И вижу я на том лице два больших глаза, точно занимающих половину его. Глаза те туманом слегка прикрыты, аль подымающейся с под низу дымкой. И они такие чудные… темно-коричневые… ужо таких я никогда не зрел… Смотрят они на меня так ласково, как Выхованок и отчего-то враз хочется плакать… И тогда я пробуждаюсь и чувствую, что лицо мое мокрое.

– Плакал, что ли? – прошептал Златовлас и также туго, как дотоль вздыхал его товарищ, дохнул, по-видимому, услышав и впрямь чего-то тягостное или просто не доступное пониманию.

– Это наверно мать моя, – произнес Влад так и не отвечая на вопрос Злата, словно и не слыша его. – Мать или отец.

Владелин смолк, и, размашисто переставляя ноги, двинулся сквозь густоту травы, склонив низко голову, и почувствовав мощное томление в ней, вроде выплескивающееся горячей зябью прямо в лоб.

Травы в нынешний год поднялись высоко и налились сочностью. Умеренно жаркий климат данного континента, особенно той его части, где жили Владелин и Златовлас, с теплой и мягкой погодой в прохладное время, с умеренным количеством осадков делали данное место особенно благоприятным для жизни. Круглый год или как учили детей духи, круглое лето, на материке стояла лишь положительная температура воздуха. В прохладный период времени температура колебалась от двадцати до двадцати пяти градусов, а в более жаркое от двадцати восьми до тридцати двух.

Вообще у землян было два времени лета: теплое и прохладное. Оба периода соответственно состояли из четырех месяцев, и еще имелся дополнительный месяц разделяющий их. Каждый месяц включал в себя сорок дней, потому лето насчитывало триста шестьдесят дней, к коим добавлялись пять дней, празднуемых в честь Великих Матерей. Месяцам Дажба, або то он большей частью занимался первой своей системой, и естественно устанавливал традиции и верования, даровал величания, в целом такие же простые как и все, что окружало детей. Новое лето, цветень, теплынь, ягодень, серединь, увядень, спень, дождич, отишь так именовались месяцы. Новый год, коло коего начиналось первого числа месяца новое лето, когда жаркое время сменяло прохладное.

Густые облака, выпорхнув из-за косматых крон деревов, высившихся с той стороны наволоки и реки, мохнатыми копнами поплыли навстречу идущим по травам детям и животинкам. Широкая река своим одним брегом почти вклинилась в первые рядья леса, желая тем медлительным течением подточить корни деревьев. Ближайший ее забок терялся в пойменных лугах, плотно поросшего по краю рогозой.

– Чуки! Чуки! – громко шумнул, на остановившегося Бешку, Выхованок и махнул рукой, и тотчас стадо одновременно встало стоймя, замерев на месте.

Животинки торопливо вздели свои покатые головы, взглянули на взмахивающего полупрозрачной рукой духа и незамедлительно да враз мекнув, принялись разбредаться по леваде, абы кормиться. А детвора также спешно направила свою поступь к Выхованку, ожидая его дальнейших распоряжений. Лишь Влад и Злат не двинулись к вую. Они застыли в густых травах пойменного луга, местами доходящих им до пояса и взволнованно оглядевшись, тем проверяя не смотрит ли на них Выхованок, мгновение спустя резво припав к земле, схоронились в той растительности.

– Владу! Злат! – долетел до мальцов зов их пестуна.

Да тока детки будто окаменели полеживая во травушке на пузах. Прижимая к оземи не только тело, руки, ноги, но и лица, уткнув их в слегка покалывающие носы и щиплющие щеки махие отростки, втягивая в себя сыровато-дождливый дух почвы, приправленный сладковатой сочностью зелени.

– Владу! Злат! – совсем близко от ребятишек прозвучал глас Выхованка, точно исходящий из глубин пустой посудины, а посему и звучащий гулко да раскатисто.

И нежданно подле замерших мальчуганов колыхнулись травы. Они по первому пошли малой рябью, а погодя по ним вроде пролегли покатые волны, постепенно пригнувшие их стебли к лежащим бугорками деткам. Травы резко склонили свои устремленные вверх макушки, дотронулись до буро-красной земли и выставили напоказ склонившиеся дугой тонкие стебли, явив духу прижатые к землице тела ребятишек обряженных в красные рубашонки.

Выхованок весь засветился неярким голубоватым светом, не только его каплевидная голова, но и все тело махом. Если бы дух мог улыбаться, имея уста, ноне непременно широко осклабился, так уж был он доволен этой постоянной шалости Влада. Посему, чтоб порадовать столь дорогого ему ребятенка, Выхованок резво вскинул вверх руки и также стремительно свел их меж собой. И они точно две длинные, тонкие плети свились спиралеобразно, сформировав нечто напоминающее огромное веретено, оттянутое к плечам духа и утолщенное к запястьям рук. Пальцы Выхованка и вовсе скрутились между собой живописав пряслице-грузик в форме диска со сквозным отверстием, служившим для утяжеления ручного веретена, а в данном случае исполняющее совсем иные цели. Дух стремительно крутнулся по кругу, свершив всем своим телом полный оборот и из его рук-веретена прямо из полыхающей пряслицы вверх вырвались паутинные нити яркого света: голубых, розовых и даже желтых тонов. Нити энергично, точно тронутые порывом ветра, взметнулись ввысь и на маленько замерли там, вмале сбившись в плотные, рыхлые мятешки. Те мятешки только миг рассыпали по своей пористой поверхности лучистые брызги света, а потом суматошно начали плескать красочными каплями вниз на все еще прилегшие к оземи травы. Точно в дождливую пору крупные капли тулились к изогнутым тонким стеблям трав и там где им удавалось, прильнув к побегам, зацепиться светозарным кончиком возгоралась малая росинка. Какое-то мгновение спустя росинка пыхала ядренистым светом и принималась выбрасывать из своей макушки вправо, влево, взад, вперед, словом во всех направлениях ажурные с заостренными али округлыми краями трепещущие лепестки. Еще, судя по всему, малая толика времени, и выпятились выспрь округлые желтые соцветия, неспешно окрашивая в белые тона приткнувшиеся к ним тонкие лепестки, народившегося цветка явленного, посаженного, подаренного планете умелым мастерством духа.