Каторжанин Колычев Владимир
Шалут, как оказалось, был развенчанным вором. Не устоял он перед соблазном, кинул кого-то из своих на продаже, за это и получил по ушам.
– Но ты же думал, что Шалут в законе.
Матвей потрясенно посмотрел на Боярчика. Он здесь в зоне без году неделя, до Москвы тысячи километров, а вор все про него уже знает. Как такое может быть?..
Какая сорока на хвосте притащила?..
Боярчик же смотрел на него с усмешкой. Ему нравилась реакция Матвея. Приятно было осознавать себя всемогущим и всезнающим.
– Думал. Пока он на мою бабу не полез… Не мог законный вор так поступить…
– Значит, развенчал ты Шалута, – усмехнулся Боярчик.
– Ну, это еще до меня было… Шалут своих кидал…
Вор нехотя поднял руку, с ленцой махнул ею, останавливая Матвея, дескать, не надо слов, и так все известно.
– А по жизни ты кто? – спросил он.
Матвей поджал губы. Шалут поставил его на воровской ход, даже на «общак» с «гонораров» снимал. К тому же Матвей занимался кражами, а это само по себе заслуживало уважение в арестантских кругах. Но в тюрьме он своим не стал. Блатные простили ему Шалута, но к себе не приняли. И в зоне он не стал причислять себя к «черной» масти, не заявил о своем отрицательном отношении к ментовским порядкам, поэтому и оказался в мужицком сословии. Но даже к приблатненным «мужикам» пока не примкнул.
– Что, нечего сказать? – усмехнулся Боярчик. – А Губарь – вор по жизни. Блатной, коренной, а ты с ним, как с каким-то «бакланом»…
– Не я первый начал… И «косяков» за мной нет, чтобы так со мной…
– Был бы человек, а «косяки» найдутся, – в ехидной ухмылке скривился Боярчик.
Разбор проходил в кочегарке, справа от Матвея шумно и упруго пылал огонь в топке. Ему должно было быть жарко, а его бросало в озноб. Боярчик не один, с ним свита – четыре человека. Плюс Губарь. Шансов у Матвея никаких, предъявят ему, а потом в топку…
– Или ты в этом сомневаешься, фраерок? – глумливо спросил Боярчик.
– Я надеюсь на справедливость, – выдавил из себя Матвей.
– А ты думаешь, я не справедливый? Нет – я сама справедливость… Ты кого «прижмурил»? Беспредельщика ты наказал. И что за это получил? Срок. Это справедливо? Нет, не справедливо… А я тебя на волю выпущу… Прямо сейчас и выпущу… Не веришь?
Матвей закрыл глаза. Все, приговор вынесен, осталось только привести его в исполнение. Сунут нож под ребро, и выйдет душа на свободу. А как еще понимать слова «смотрящего»?
За спиной у Матвея приоткрылась дверь, в кочегарку кто-то вошел. Возможно, менты нагрянули, но это не спасение, а всего лишь отсрочка приговора…
Но непохоже было, что в кочегарку зашел мент. Значит, кто-то из своих пожаловал. Возможно, палач. Матвей напрягся в ожидании удара в спину, но человек прошел мимо, приблизился к «смотрящему» и что-то шепнул ему на ухо, косо глянув на Матвея.
– Нормально все, Стес, он с нами уходит.
Худощавый мужик с длинным и острым носом удивленно повел тонкой бровью, но ничего не сказал.
– Ну, с Богом, братва! – поднимаясь со своего места, решительно проговорил Боярчик.
К Матвею подошел пучеглазый тип, похожий на кабана. Даже нос у него напоминал свиной пятак.
– Держи, фраерок! Пользуйся! – произнес он и, протянув Матвею старый шерстяной свитер, велел надеть под его куртку. Но и это было еще не все. Он же подогнал две пары теплых портянок. Матвей и «вшивник» надел, и ноги утеплил, но так и не понял, зачем ему это нужно.
Самодельные лыжи плохо скользили по снегу, все норовили соскочить с примитивного крепления, но лучше с ними, чем без них. По пояс в снегу далеко не уйдешь, а путь у братвы неблизкий – по морозу, через бескрайнюю тайгу.
Зона уже далеко, километрах в двадцати за спиной, но Матвей только-только осознал, в какую историю вляпался.
Оказывается, в кочегарку к «смотрящему» его привели вовсе не для того, чтобы спросить за Губаря и Шалута. Вор со своей свитой собирался уходить в бега, все уже было готово, и решил взять с собой Матвея, поэтому и поднял его среди ночи, вызвал на разбор.
Но зачем Боярчик это сделал? Зачем ему Матвей?..
И еще пугало возможное наказание. Восемь лет уже в активе, а за побег добавят еще три. Что в этом хорошего?
Воры затоварились основательно. В хабарах у них тушенка, сухари, хватит как минимум на неделю. А времени, чтобы собрать провизию, было у них предостаточно, подземный проход под лазерными стенами делали не один год. Долго рыли, нудно, тяжело. Вынутую землю нужно было куда-то девать, проход укреплять бревнами, досками – много труда и нервов на это дело потрачено. А Матвей даже пальцем не пошевелил, на халяву, считай, в бега ушел. И хлеб чужой будет есть… С чего такая честь? Что-то неладное в этом. Какой-то подвох. И он должен с этим разобраться.
Зима уже на исходе, но мороз все равно крепкий. А под робой только свитер. И теплые портянки плохо держат тепло. Стынут кости, замерзают ноги, а если остановиться, то и вовсе «дуба дать» можно.
Но и без остановок идти нельзя. Матвей чувствовал в себе силы, он мог обходиться и без передышек, но далеко не у всех беглецов столько здоровья. Боярчик совсем плохой, он еще держится, но силы его, похоже, на исходе. Чахотка у него, немного ему осталось. Он для того и встал на лыжи, чтобы напоследок хоть чуть-чуть пожить свободным человеком. И умереть на воле… И сам на лыжи встал, и других подбил. Но с другими понятно, а зачем ему Матвей нужен?.. Эта мысль не выходила из головы…
Сухари все съедены, от тушенки остались только пустые консервные банки, из которых можно было пить кипяток. Снега вокруг много – с водой без проблем, если есть, чем огонь высечь.
Огонь есть, вода, пустые банки, а больше ничего. Всем жрать охота, но братва не унывает. Вроде как все по плану идет. Две недели уже в пути, и хоть бы одна жилая избушка за это время попалась. А если Боярчика послушать, то все без проблем. Оказывается, он нарочно крюк через северное направление сделал, чтобы ментов со следу сбить. Возможно, ему это удалось. Скорее всего, так оно и есть, но Матвею от этого не легче. От ментов они, может, и ушли, но смерть уже где-то рядом. Третий день жрать нечего, люди оголодали, а просвета впереди нет и не предвидится. Вокруг на сотни километров сплошная тайга, и, кажется, нет уже никакой возможности вырваться к людям.
Нет спасения, не видно его, но Боярчик людей не останавливает, и сам держится бодрячком.
В начале пути вор казался доходягой, а Матвей чувствовал себя полным сил и здоровья. Но так только казалось. Сейчас Матвей сам ощущал себя доходягой по сравнению с Боярчиком.
Наконец вор остановился и поднял руку. На сегодня все, пора устраиваться на ночлег. Место для этого подходящее – возвышенность, каменистая верхушка которой была обнажена недавней вьюгой. Камни крупные, ими можно обложить костер. Тепло из камней уходит долго… Главное, чтобы костер был жарким, долгим, тогда ночью и в тепле можно будет поспать.
Беглецы устало повалились в снег. Им напрягаться не надо: для того чтобы развести костер, есть Матвей. Он в стае на правах «шныря». Впрочем, на иную роль в его положении глупо было бы рассчитывать.
Матвей набрал веток, развел огонь и, натаскав камней, сложил их вокруг очага. Устал неимоверно, но раз дело сделано, можно и отдохнуть.
Боярчик не позволил ему сесть у огня. Все время, пока Матвей занимался костром, он перешептывался с остроносым Стесом. А когда очаг был готов, он подозвал к себе и Матвея, и Губаря.
– Ну че, пацаны, надо разобрать ваш «рамс». – Кто там первый полез? Ты, Губарь?
Тот угрюмо покачал головой.
– Ты, Молот?
– Да нет, я защищался… – почувствовав неладное, ответил Матвей и бросил неприязненный взгляд на Губаря.
– Ну, давай, защищайся, – ухмыльнулся вор. – Если твоя возьмет, значит, ты был прав. Если Губарь тебя сделает, значит, виноват ты…
– Ну что ж, раз вопрос поставлен ребром, нужно драться, а не рассуждать. Тут или ты, или тебя…
Губарь достал из кармана заточку, вытянул руку и посмотрел на Матвея через крайнюю точку острия.
У Матвея тоже был нож, даже больше, чем у Губаря, сама настоящая финка со стальным лезвием. Мадьяр подогнал, чтобы Матвей мог ветки с деревьев для костра срезать.
Он обвел взглядом толпу. На него смотрели как на тушу, которую можно было освежевать и пустить на мясо. И дело здесь не в личных отношениях, на Губаря также смотрели как на жратву. Нетрудно было понять, зачем Боярчик затеял этот поединок. Кто проиграет, того и съедят. Люди оголодали, а тут живое мясо.
Чтобы уцелеть, надо победить. Но одной победы мало. Если Губарь его ранит, Матвея добьют и пустят на разделку. С раненым нянькаться никто не станет – не та ситуация, и не те люди.
– Ну! – Губарь подбросил свой нож, будто взвешивая его в руке.
– Гну! – Матвей приготовился к бою.
Он хорошо помнил схватку с Германом. Не смог он тогда ударить жертву ножом, не хватило духу. Сейчас все по-другому. Выхода у него нет, поэтому нож из руки он не выпустит, и на кулаки не перейдет. Сейчас он настроен убивать…
Губарь рванулся к нему, на ходу вскинул руку, в которой держал нож. Неосторожный замах открывал его корпус, подставляя под удар грудь и живот. Лишь идиот мог так поступить, но он был кем угодно, только не кретином. Значит, это какой-то хитрый трюк. Губарь ударил сверху вниз – молниеносно и точно. Если бы Матвей не убрал руку, в нее бы вонзился нож. Именно на это противник и рассчитывал. Хитрая тактика – сначала истыкать ножом атакующую руку, а потом уже нанести удар в живот или в грудь.
Матвей одернул руку, но тут же нанес ответный удар, сам проткнул Губарю руку, в которой тот сжимал нож. Он оказался способным учеником.
– Вешайся! – отскочив назад, сквозь зубы процедил Губарь.
Матвей усмехнулся. Ну вот, к его врагу вернулась его лютая злость, но вряд ли это ему поможет. Злость – плохой советчик.
Губарь не выронил нож, но хватка ослабла. Матвей же не спешил, он ходил по кругу, подгадывая момент удара. Ходил, но не атаковал, а Губарь тем временем истекал кровью.
И тут произошло неожиданное: кто-то толкнул Матвея в спину с криком: «Давай, Молот!» – и он чуть не налетел на нож.
Губарь ударил, встречая его, но немного не успел. Тяжелая рука у него, и сам он с трудом передвигался на ногах. Матвей увернулся и перехватил руку с ножом. Достаточно было несильного удара, и заточка улетела в снег. А свой нож Матвей сохранил. Им он и ударил. Точно в сердце…
Тайга без конца и края, то снег, то ветер, а чаще всего и то и другое. Март месяц уже, а зима и не думает отступать. Но и Деда Мороза не видно. Наверное, он знает, что с ним будет, если вдруг его поймают каторжане. Сожрут и не поморщатся. И Снегурочку не пожалеют. Под нож обоих пустят, и косточки потом обгладают…
Губаря уже сожрали. Без остатка. Его хватило на два дня пути. А тайга все не заканчивалась.
– А лучше всего молоденького на фарш пустить, – услышал Матвей за спиной голос Брюта.
Он знал, кто толкнул его на Губаря. Брют это и сделал. Жрать ему хотелось, вот он и ускорил процесс. Матвей уже понимал, зачем Боярчик взял его с собой – он моложе всех, и мяса у него больше, чем у некоторых. Он выжил в схватке с Губарем, но эта победа – всего лишь отсрочка приговора. Больше никаких поединков не будет. Сейчас Брют сократит расстояние до него и ударит ножом в спину. Все к этому идет.
Матвей незаметно достал из-за сапога нож, спрятал его в руке и, не дожидаясь, когда Брют атакует его, резко развернулся.
Брют и понять ничего не успел, как нож по самую рукоять вошел в печень. Открыв рот, он разжал правую руку, и в снег упала готовая к бою заточка. Промедли Матвей пару секунд, и этот нож вонзился бы ему в спину.
– Какого хрена ты меня на Губаря толкнул? – зло спросил он, глядя в стекленеющие глаза.
Боярчик посмотрел на Стеса и незаметно кивнул ему. Вор одобрял действия Матвея, но этим кивком он всего лишь сдвигал его в очереди. Он должен был умереть первым или вторым, но раз такое дело, пусть будет третьим…
Матвей встрепенулся и широко открыл глаза, услышав резкий, крикливый голос Стеса:
– Вот суки!
Оказалось, что ночь ополовинила остатки воровской стаи. Мадьяр ушел сам и увел за собой двоих. С Боярчиком остались Стес и Матвей.
Не захотел Мадьяр перевариваться в дерьмо, поэтому и ушел, прихватив с собой своих дружков. Так у него будет больше шансов уцелеть.
Само обидное, что и Матвей собирался уйти – в одиночку, куда глаза глядят. Он понимал, что больше поблажек ему не будет, следующим в «меню» окажется он сам. Именно в эту ночь он и собирался сбежать, но усталость сморила его. Только сейчас он и проснулся. Утро уже, Боярчик и Стес на ногах – поздно бежать, а до следующей ночи можно и не дожить. Как оказалось, беглецы унесли с собой остатки жратвы, ничего не осталось.
Стес бесновался, сотрясая воздух проклятиями, а Боярчик сосредоточенно думал, приложив пальцы ко лбу. Похоже, он завел в тупик и всех, и себя и теперь не знал, как быть дальше.
– Ну, и что будем делать? – спросил Стес, зло глянув на вора.
Он, кажется, понимал, что выхода нет. Куда ни поверни, везде смерть.
– Да, что будем делать? – поддержал его Матвей.
Боярчик потрясенно глянул на него, не веря, что какая-то сявка посмела открыть рот на законного вора.
– Что делать? – хищно сощурился он и, незаметно подав знак Стесу, который сразу пришел в движение, начал приближаться к Матвею.
– Все просто, пацан. Людей у нас было много, а ксив мало. Всего три «ксивы».
– И нас всего трое, – поддакнул вор.
– Каждому по «ксиве», – кивнул Стес.
– Это же хорошо! – с наигранным восторгом отозвался Матвей.
Он должен был изображать дурачка, только так можно было переиграть хитрых и коварных волков.
– Так никто и не говорит, что плохо! – широко улыбнулся Стес и положил руку Матвею на плечо. А во второй он уже сжимал нож. Еще мгновение, и все.
Но Матвей был начеку и, когда Стес ударил, перехватил его руку с ножом, заломил ее за спину и уложил Стеса на живот. Он должен был добить противника, но на это уйдет время, и Боярчик совсем рядом, и он уже достал из сапога «финку». Но вор не успел замахнуться. Матвей опередил его всего лишь на мгновение, сначала ударил кулаком в кадык, а затем только пустил в ход нож.
Одним ударом он повалил Боярчика, а другим – Стеса. И добить их не постеснялся.
Но чувство восторга эта победа не вызвала. Он выжил, а дальше что? Вокруг бескрайняя тайга, места настолько глухие, что здесь даже волков нет. Ни людей, ни волков – только смерть вьюжно завывает. Холодная и голодная смерть…
Сначала на пути вырос деревянный столб с электрическими проводами на нем, затем в поле зрения попал железнодорожный вагон. Бетонные столбики, фонари, рельсы… Это был какой-то железнодорожный разъезд, но Матвей в него не верил.
Это всего лишь галлюцинация. Не так давно ему привиделись огни большого города, он брел к ним всю ночь, но утром этот мираж исчез. От обиды он тогда чуть не разрыдался… Не было никакого города, и не было больше сил двигаться дальше, так зачем насиловать себя? Лучше отдохнуть перед верной смертью…
И он сел на землю – отдыхать и умирать. Неоткуда взяться железнодорожной станции, и это всего лишь игра умирающего воображения.
Матвей оставался на месте, но поезд почему-то приближался. Сердце бешено забилось в груди, когда он понял, что это действительно настоящий грузовой вагон, закрытый, опечатанный. А за ним в сцепке платформа, два грузовика на ней. Нос к носу машины стоят. Вдруг их можно вскрыть и завести? Матвей вскочил и бросился к поезду.
Забрался на платформу, открыл дверь «ЗИЛа», залез в кабину, вырвал из гнезда замок зажигания, замкнул провода, и машина завелась. Двигатель разогрелся, в кабину пошло тепло.
Состав дернулся, грохотнув сцепками, и покатился дальше, медленно набирая ход. Машина работает, в кабине тепло… Матвей открыл бардачок, сунул руку и нащупал пачку лимонного печенья. Да, это действительно фантастика!..
Глава 3
Волк против собаки – кто сильней?
Матвей чувствовал себя волком – злым, лютым, смертельно опасным, а перед ним выделывалась какая-то дворняга. Он ничего не боялся, запросто мог засунуть руку ей в пасть, парализуя жевательные мышцы, а затем ударить ножом в загривок. Раз ударить, второй, третий… Но лучше не доводить дело до греха. Тем более что пес, почувствовав угрозу в его диком взгляде, поджал хвост. Его лай стал похож на жалкий скулеж…
Соскочив на ходу с поезда, Матвей пошел вдоль железнодорожного полотна, пока на пути не попался кирпичный дом, во дворе которого сохла одежда. Солнечные деньки вдруг наступили, снег еще не растаял, но уже чувствовалось дыхание весны. Неудивительно, что кто-то решил устроить большую стирку.
Его внимание привлек армейский ватник и теплые штаны цвета хаки. Это не совсем то, что ему нужно, но лучше что-то, чем ничего.
Матвей уже почти подкрался к добыче, а тут вдруг собака. Он-то, конечно, с ней справится, но как бы шум не поднял хозяев по тревоге.
Не успел он об этом подумать, как в затылок уперлось что-то твердое и холодное, и зычный женский голос потребовал:
– Брось нож, скотина!
Матвей выпустил из рук нож, осторожно повернулся. Сначала он увидел направленные в глаза жерла стволов, а затем сфокусировал взгляд на женщине, которая целилась в него из охотничьего ружья.
Немолодая женщина. Далеко ей за тридцать или не очень, понять сложно, но четвертый десяток она точно уже разменяла. Растрепанная, неухоженная, в таком же ватнике, как и тот, который сушился на солнце. Черты лица не совсем правильные, нос широковатый, с горбинкой, зато глаза красивые – яркие, пронзительные, и мелкие морщинки на лице не очень-то портили ее.
– Чего уставился? – Женщина отступила назад, чтобы Матвей не смог выбить ружье. – Ты вообще кто такой?
– Беглый, – честно ответил Матвей.
– Здесь что делаешь?
– Мне бы водички попить. А то так есть хочется, что и переночевать негде.
– Юморист?
– Ты бы отпустила меня, хозяйка. Зачем грех на душу брать? Сдашь меня ментам, а я невиноватый, только себе хуже сделаешь.
– Прям-таки не виноватый! – язвительно хмыкнула она.
– Если бы тебя какой-нибудь ублюдок изнасиловал, а я бы его за это убил… Что бы ты тогда сказала?
– Ты кого-то убил?
– Насильника убил. Он мою девушку… Аа!.. – отчаянно махнул он рукой.
– Врешь!
– А я что, похож на вора и грабителя? – Матвей снял шапку и невинным взглядом посмотрел на женщину.
– Ну, сейчас нет… – пожала она плечами.
– У меня отец профессор в Москве, мама в министерстве работает…
– В Москве?
– Душу терзать не надо, – поморщился Матвей. – Если отпускаешь – отпускай, если сдаешь – сдавай.
– Ну, сдавать я тебя не буду… – не очень уверенно проговорила женщина и неожиданно спросила: – Есть хочешь?
Матвей закрыл глаза, растягивая губы в улыбке, и кивнул.
– Ну, пошли!
Дом кирпичный, с газовым отоплением. Матвею показалось, будто он попал в рай – так здесь было тепло. И обстановка на уровне. Современный кухонный гарнитур, в зале стильная стенка, полный шкаф книг – сплошь собрания сочинений. Раскладной диван, в комплекте с креслами, ковры на полу и на стенах. Японский телевизор, видеомагнитофон. Свежие недешевые обои, паркетные полы… Матвей ничего не понимал. Баба деревенская, а обстановка у нее как в хорошей городской квартире.
– Чего глазами шаришься? – грозно спросила женщина.
– Не бойся, ничего не украду.
– Только попробуй!
– У нас квартира в центре Москвы, четырехкомнатная, в номенклатурном доме. Так у тебя покруче будет, чем у нас.
Обстановка в доме действительно на уровне, так что не грех немного соврать. В Москве, в родительской квартире и мебель получше, и расставлено все со вкусом… Как же он хотел вернуться домой, обнять мать, сестру, у отца прощения попросить. Но нельзя ему туда, и он прекрасно это понимал. «Сторожок» на отчем доме, повяжут Матвея, если он туда сунется. Да и родителей ни к чему лишний раз напрягать. Они с ним в прошлой жизни намучились, не хватало еще в этой – с беглым носиться. Устали они, не надо им досаждать…
– Стараемся! – расплылась в улыбке женщина. – Тебя как зовут?
– Матвей, – улыбнулся он в ответ.
– А я – Оксана Михайловна. Может ванну примешь, а то от тебя прямо помоями несет. Я быстро сделаю, – предложила хозяйка.
– Полагаюсь на ваше милосердие, Оксана Михайловна, – кивнул Матвей и выразительно посмотрел на телефонный аппарат.
А вдруг, пока он будет принимать ванну, она позвонит ментам, и наряд подтянется. Прощай, свобода… А в зоне спросят, куда делся Боярчик. Как бы не предъявили за него. Хотя это вряд ли.
– Не бойся… У меня у самой брат мотает… – с пониманием глянула на него женщина.
Матвей вопросительно повел бровью, и она усмехнулась:
– Ну, не один же ты такой… Вася меня убьет, если узнает. Ну, если я тебя сдам.
– И правильно сделает! – серьезно сказал он.
Оксана испуганно шарахнулась от него, потянулась к ружью, которое приставила к дивану.
– Да я тебя не трону, – покачал головой Матвей. – Я с бабами не воюю.
Она в замешательстве подняла руку, растопырила пальцы, как будто собиралась схватить его за ухо, но всего лишь махнула ею и отправилась в ванную.
Водка, селедка, бочковая капустка, огурчики. Еще позавчера у Матвея случился бы заворот кишок от такого удовольствия, а сегодня он уже в норме.
Накупался он вчера в полное свое удовольствие. Так накупался, что рухнул без чувств за порогом ванны. Оксана уложила его в кровать, привела в чувство, а потом еще и накормила – кашкой, чуть ли ни с ложечки. Он поел и вырубился. Только на следующий день и проснулся. А из постели только сегодня вылез.
Оксана сидела перед ним за столом, подперев голову рукой, и смотрела, как Матвей ест. В придачу и водочка шла легко, за милую душу.
– У тебя есть девушка? Где она сейчас? – спросила Оксана, продолжая смотреть на него.
– В Москве.
– Ждет?
– Меня на восемь лет закрыли, зачем я ей такой?
– У меня мужа на пятнадцать лет закрыли, и ничего, я его ждала, – презрительно оттопырив нижнюю губу, фыркнула она. – Не веришь?
– А ты сама себе веришь? – усмехнулся Матвей.
– Ну, мы с Алешей не успели пожениться… Но мы с ним жили как муж и жена… Да, как муж и жена! – Оксана щелкнула пальцами по горлышку бутылки, затем взяла ее, наполнила стопки, выдохнув воздух, опрокинула в себя рюмку и выпалила:
– И я его до сих пор жду!
– А сколько твоему Леше осталось?
– Убили Лешу! Шесть лет отмотал, на этом все и закончилось. Говорят, что сам на себя руки наложил, но я не верю. Никто не верит… Не такой он, чтобы сам…
– Ну, в зоне все сами себя… – криво усмехнулся Матвей. – А зачем начальству показатели по беспределу портить? Может, я и сам, того…
Хорошо, если его признают погибшим, снимут «сторожок», перестанут искать. И родителям легче будет. Поплачут, пережуют и успокоятся… Может, врет Оксана про своего брата и какого-то там Алешу? Вдруг зубы заговаривает? Запудрит ему мозги, замылит глаз, а сама к участковому – стук, стук, стук, я ваш друг…
– Алешу за что закрыли? – спросил он.
– За убийство… Охранника он убил… Выносил «рыжье», а тот его за руку поймал, ну, Алеша сдуру его и приземлил. И Ваську за «рыжье» повязали. Но Васька никого не убивал. Ваське шесть лет дали, он уже два года отсидел, на поселение должны перевести, а там, даст Бог, по условно-досрочному выпустят…
– У вас тут что, золото моют?
– Нет, выплавляют. Из шлама… Завод цветных металлов тут у нас, медь выплавляют, золото и серебро. Слитки прямиком в Госбанк переправляют. И Алеша на заводе работал, и Васька… И я работаю. Уборщицей. Меня после них к «рыжью» не подпускают… А раньше несла понемногу. Это нетрудно, если знать. И если не бояться… У нас очень строго с этим делом, но несут все. Кого-то сажают, кого-то Бог милует… Меня посадить могли, но ничего, живу… Может, опять в аффинажный цех вернусь. Меня же за руку не ловили…
– Интересно у вас тут бабы пляшут, – заинтригованно проговорил Матвей.
Казалось бы, какое ему дело до местного золота? На работу на завод он точно не устроится, и «несунов» обкрадывать не станет – не поживиться ему с этого дела. Но золото завораживало само по себе. Где-то тут завод неподалеку, в одном большом сейфе – золотые слитки, в другом – серебряные. Достаточно было мысленно посмотреть на эти золотые и серебряные штабеля, чтобы участился пульс.
– И бабы пляшут, и мужики.
– Хата твоя или брата?
– Ну, мы вместе здесь живем… Васька свой дом собирался строить, фундамент уже залил…
– Ничего, вернется, достроит.
– На какие шиши? Не подпустят его больше к заводу.
– Может, заначка какая-то есть, – без всякой задней мысли сказал Матвей.
– Заначка?! – вскинулась Оксана. – Тебе какое дело до его заначки?
– Какое дело?! – Он возмущенно посмотрел на нее.
Да, он угонял машины, бежал из зоны, кровь у него на руках, но это не повод плохо о нем думать. Затем резко поднялся, подошел к Оксане, положил руки ей на плечи и зло проговорил:
– Запомни, родимая, я никогда не был крысой. И никогда крысой не буду! И не надо со мной так, поняла?
– Ну, не надо, так не надо…
– Я тебя не обижу. И не надо меня бояться, – смягчился он и отпустил Оксану.
А она вдруг схватила его за руку, потянула на себя, и они оказались на диване.
У Матвея давно не было женщины. Более того, это могло быть с ним в последний раз, не известно, что с ним будет завтра. Заметут менты, и обратно на ледяные лагерные ветра. На все одиннадцать лет. А там, за «колючкой» о бабах можно только мечтать… Поэтому сопротивляться он не стал…
Тепло в доме, а одеяло толстое. И еще жаркая женщина под боком. Хороша Оксана в постели, но спать с ней в обнимку не очень приятно…
Матвей поднялся, сунул ноги в тапки, прошел на кухню. Здесь прохладней, и покурить можно. Ноь за окном, но небо уже светлеет. Впрочем, ему все равно. Для него что день, что ночь…
Неплохо он устроился, ничего не скажешь. Оксана и кров ему дала, и свое тело, кормит его, поит. Он, считай, как сыр в масле катается. Но это и угнетало. Матвей же не альфонс какой-то, чтобы жить у бабы под юбкой. Но в то же время он беглый, и у него не было возможности достойно устроиться в новой жизни. В такой вот замкнутый круг он попал…
Но, возможно, все устроится само по себе. Деньги у Оксаны есть. Она ведь не просто уборщицей на заводе работала, через нее уходило краденое золото. Она в этом не признавалась, но Матвей догадывался. Если Оксана такая рисковая баба, может, сумеет раздобыть для него поддельные документы. Под ними он и начнет новую жизнь. А со временем отблагодарит ее – в материальном, разумеется, плане…
Но до липовой «ксивы» еще дожить надо. Опасные игры с государством, как правило, ничем хорошим не заканчиваются. Как бы за Оксаной не пришли. Тогда и ее повяжут, и его… Не так уж здесь и безопасно…
Во дворе вдруг загавкал Дружок. Матвей подошел к окну, которое выходило на ворота, и увидел, как в калитку входят двое. Напряженные, озадаченные, озираются по сторонам. Дружок и хотел напасть на незваных гостей, но не решался. Такое ощущение, будто пес знал их, но не настолько хорошо, чтобы вилять перед ними хвостом.
Не похожи эти двое были на ментов, но все равно Матвей насторожился и отправился в спальню – одеваться. И Оксану разбудил.
– Глянь, кто там? Если «мусора», дай знать!
Он провел пальцами по лезвию «финки». Хорошо нож наточен, до бритвенной остроты, но в ход его лучше не пускать. Если менты пожаловали, то от них лучше сбежать. Дом не окружают, значит, можно сбежать через окно. И огородами…
Как оказалось, к Оксане пожаловали дружки ее брата. Что-то стряслось у них – им нужно было спрятаться. Это напрягало, по их следу могли нагрянуть опера… Но и прогнать их Оксана не могла.
Она приняла гостей, накрыла стол, достала бутылочку. Матвей к ним не выходил: не хотел светиться. Но ребята пришли к нему сами. Догадались они, что Оксана не одна, и вломились к ней в спальню. Бесцеремонно вломились.
Матвей был на стреме. Шторы разведены, окно снято с креплений – хоть сейчас открывай. Ватник на нем, теплые штаны, сапоги, даже вещмешок собран.
– Это что за чучело? – спросил широколицый детина с маленькими водяными глазами.
Лет двадцать пять ему, в самом соку парень. Бычья шея, широкие плечи, сильные руки, на ногах держится прочно. Крепкий на вид хлопец, но это не остановило Матвея. Он ударил его кулаком прямо в точку между подбородком и кадыком. С такого удара не убьешь, но вырубишь напрочь, если знать, как бить.
Парень мешком рухнул на пол, но еще оставался его дружок. И возрастом он помладше, и ростом поменьше, и в плечах поуже. Но не робкого десятка. Он быстро оправился от неожиданности, вскинул руки к груди, чтобы атаковать внезапного противника, но Матвей приставил нож к его горлу и спросил:
– Ты кто такой?
– Емеля.
– Ну, и чего тебе надо, Емеля?
– Да проблемы у нас…
– А почему вы мне проблемы создаете?
– Ну, мы же не знали про тебя…
Как оказалось, Емеля только притворялся бараном. Матвей заметил, как он достает из-за пояса что-то похожее на пистолет, и со всей силой ударил головой в его переносицу. Он и так бить умел, к тому же очень хорошо…
Читать бесплатно другие книги:
