Пирамиды Пратчетт Терри

Солнце, даже не подозревая о том, что дает прощальное представление, продолжало плавно скользить над Краем Плоского мира. И, словно отделившись от него, двигаясь быстрее, чем любая птица, одинокая чайка описала пологий круг над Анк-Морпорком, над Медным мостом, над восемью застывшими фигурами, одна из которых не сводила с нее глаз…

Для жителей Анк-Морпорка чайки были не в диковинку. Но эта птица, не переставая кружить над застывшими на мосту людьми, издала такой истошно протяжный, гортанный крик, что трое из воров выронили ножи. Ни одно пернатое не могло так кричать. Крик этот надрывал душу.

Описав узкий круг, птица опустилась на ближайшего гиппопотама и, впившись когтями в дерево, взглянула на людей сумасшедшими, налитыми кровью глазами.

Главаря воров, завороженно смотревшего на птицу, вывел из оцепенения мягкий, учтивый голос Артура:

— Вот это метательный нож номер два. Процент попаданий у меня девяносто шесть из ста. Кто из вас хочет лишиться глаза?

Главарь уставился на паренька. Что касается двух других юных убийц, то один по-прежнему пристально смотрел на чайку, второго же, перегнувшегося через парапет, отчаянно тошнило.

— Ты один, — обратился главарь к Артуру. — А нас пятеро.

— Скоро будет четверо, — откликнулся Артур.

Медленным, сомнамбулическим движением Теппик протянул руку к чайке. Будь это обычная чайка, подобная дерзость стоила бы ему, по крайней мере, пальца, но удивительное создание прыгнуло Теппику на руку с самодовольным видом хозяина, вернувшегося на свою плантацию.

Воры выказывали все растущее беспокойство. Улыбка Артура лишь усугубляла его.

— Какая милая птичка! — поделился своим мнением главарь с напускной беззаботностью человека, которому здорово не по себе.

Теппик с сонным видом продолжал поглаживать птицу по остроклювой голове.

— Думаю, будет лучше, если вы уберетесь подобру-поздорову, — посоветовал Артур, глядя, как чайка беспокойно переминается на запястье Теппика.

Крепко ухватившись за руку перепончатыми лапами, перебирая крыльями, чтобы сохранить равновесие, она могла бы показаться комичной, но в ней чувствовалась скрытая сила, словно в обличье чайки на руке у Теппика сидел орел. Когда она открывала клюв, показывая забавный пурпурный язычок, невольно возникало предположение, что чайки способны не только таскать у зазевавшихся пляжников бутерброды с помидорами.

— Она что, волшебная? — встрял было один из воров, но на него тут же цыкнули.

— Ладно, ладно, мы уходим, — сказал главарь, — извините за недоразумение…

Теппик улыбнулся ему теплой незрячей улыбкой.

И вдруг все услышали негромкий, но достаточно настойчивый звук. Шесть пар глаз отчаянно закрутились по своим орбитам, и только взгляд Чиддера был устремлен куда надо.

Внизу текущие по обезвоженной грязи темные воды Анка стремительно прибывали.

Диос — первый министр и самый верховный из всех верховных жрецов — по природе своей не был религиозным. Непременное качество для верховного жреца, помогает вашей беспристрастности, и вы всегда действуете благоразумно и обдуманно. Когда человек начинает верить, все предприятие неизбежно превращается в фарс.

Дело не в том, что Диос был принципиальным противником веры. Вера в богов нужна людям хотя бы потому, что верить в людей слишком трудно. Существование богов — простая необходимость. И Диос готов был мириться с богами, лишь бы они стояли в сторонке и не путались под ногами.

Во всяком случае, благодатью Диоса боги не обошли. Если в ваших генах заложены высокий рост, обширная лысина и нос, которым можно рыть землю, то, скорее всего, у богов имелась на то какая-то своя, скрытая цель.

Диос инстинктивно не доверял людям, которые слишком легко приходили к религии. Он считал, что любой крайне религиозный человек психически неуравновешен, склонен блуждать в пустыне и ловить откровения, если, конечно, боги снисходят до этого. Такие люди никогда ничего не доводят до конца. Им приходят в голову странные мысли о том, что всякие обряды — это ерунда. И еще более странные мысли о том, что с богами можно беседовать напрямую. С несомненной уверенностью, при помощи которой, имея точку опоры, можно перевернуть мир, — именно с этой уверенностью Диос знал, что богам Джелибейби, как и всем прочим, нравятся обряды. В конце концов, боги, выступающие против обрядов, — то же самое, что рыба, голосующая против воды.

Сейчас он сидел на ступенях трона и, положив на колени свой посох, просматривал царские указы. Тот факт, что указы эти никогда никем не издавались, его не пугал. Диос сам не помнил, сколько лет он носит титул верховного жреца, однако прекрасно знал, какие указы может издать разумный, хороший монарх, и сам издавал их.

Как бы то ни было, на престоле сейчас восседал Лик Солнца — вот что было действительно важно. Лик Солнца представлял собой тяжелую, закрывавшую все лицо золотую маску, которую правитель обязан был надевать на все общественные мероприятия. Выражение ее, несколько кощунственное, напоминало выражение лица добродушного человека, страдающего хроническим запором. На протяжении тысячелетий этот лик служил в Джелибейби символом царской власти. Вот почему все цари в стране были на одно лицо.

Последнее тоже крайне символично — хотя никто не мог припомнить, что именно оно символизирует.

В Древнем Царстве такое случалось частенько. Взять хотя бы лежащий у жреца на коленях посох с символическими змеями, символически обвившимися вокруг аллегорического верблюжьего стрекала. Народ верил, что этот посох дарует верховному жрецу власть над богами и царством мертвых, но, скорей всего, это была метафора или, попросту говоря, ложь.

— Вы препроводили царя в Зал Перехода? — спросил Диос, слегка изменив позу.

— Бальзамировщик Диль обслуживает его сейчас, о Диос, — дружно кивнули выстроившиеся полукругом младшие верховные жрецы.

— Прекрасно. А строителю пирамид уже даны указания?

Уф Куми, верховный жрец Кефина, Двуликого Бога Врат, выступил вперед.

— Я позволил себе лично присутствовать при этом, о Диос, — мягко сказал он.

Диос постучал пальцами по посоху.

— Конечно, конечно. Я и не сомневался, что ты за всем проследишь.

Среди жрецов многие полагали, что именно Куми станет преемником Диоса в случае смерти последнего, однако слоняться без дела в ожидании, пока Диос наконец умрет, было занятием неблагодарным. Сам Диос, будь у него друзья, возможно, по секрету подсказал бы им, что именно могло бы ускорить его кончину, к примеру: явление голубых лун, летающих свиней и видение самого Диоса в преисподней. И еще, пожалуй, добавил бы, что единственная разница между Куми и священным крокодилом состоит в исконной честности и открытости намерений крокодила.

— Прекрасно, — повторил Диос.

— Осмелюсь напомнить вашей светлости? — сказал Куми.

Лица остальных жрецов приняли ничего не выражающее выражение. Диос сверкнул глазами.

— Что, Куми?

— Принц, о Диос. Его известили?

— Нет.

— Тогда как он узнает?

— Узнает, — твердо ответил Диос.

— Но как?

— Я сказал, узнает. А теперь все свободны. Ступайте. Приглядывайте за своими богами!

Жрецы неслышно выскользнули из зала, оставив Диоса сидеть на ступенях перед троном. Это было его привычное место, и за долгие годы жрец просидел в камне две до блеска отполированные впадины — точно по размеру.

Конечно, принц узнает. Это ясно и в порядке вещей. Но по глубоким, глухим лабиринтам сознания, источенного мыслью за долгие годы свершения бесчисленных обрядов и ревностного служения, бродило легкое беспокойство. Впервые оказалось в незнакомом месте, вот и заплутало. Тревоги, волнения — все это присуще другим людям, но не Диосу. Диос не достиг бы поста верховного жреца, позволяй он себе сомнения. Однако сейчас его продолжала преследовать крохотная, назойливая, юркая мыслишка — тень уверенности в том, что с новым царем придется нелегко.

Ничего. Мальчик скоро научится. Все учатся.

Диос снова изменил позу и нахмурился. Головная боль и ломота в пояснице снова дали о себе знать. Они мешали ему исполнять долг, а долг его был священен.

Надо будет навестить некрополь. Сегодня ночью.

— Он же не в себе. Что, не видишь?

— А в ком он тогда? — спросил Чиддер.

Приятели шлепали по лужам, однако походка их уже не была пьяной, скорее в ней сквозила неуклюжесть, всегда заметная в движениях двух людей, пытающихся вести третьего. Теппик послушно переставлял ноги, но нельзя было сказать, что он это делает сознательно.

Двери на улицу распахивались одна за другой, кто-то клял весь свет на чем свет стоит, с грохотом волокли по лестнице мебель.

— Адская, наверно, была буря в горах, — пробормотал Артур. — Такого потопа даже весной не припомню.

— Может, дать ему понюхать жженых перьев? — предложил Чиддер.

— Хорошо бы повыдергать их у той проклятой чайки, — проворчал Арутр.

— Какой чайки?

— Будто ты не видел.

— Ну и что чайка?

— Так ты видел ее или нет? — в темных глазах Артура мелькнула искорка неуверенности. Чайка исчезла в самый разгар событий.

— Я тогда как раз отвлекся, — с некоторой робостью возразил Чиддер. — Наверное, это все из-за тех мятных вафель, которые подавали к кофе. Что-то в них было…

— Настоящая ведьма, эта чайка, — сказал Артур. — Слушай, давай положим его где-нибудь, я хоть вылью воду из ботинок.

В этот момент они проходили мимо пекарни — за открытой дверью виднелись противни со свежими караваями, остывающими в утренней прохладе. Друзья аккуратно прислонили Теппика к стене.

— Вид у него будто пыльным мешком огрели, — нахмурился Чиддер. — Его точно не били?

Артур отрицательно покачал головой. Застывшие черты Теппика дышали благородством. Взгляд его был сосредоточен на чем-то лежащем за пределами привычных измерений.

— Надо дотащить его обратно до Гильдии, и пусть его положат в изо…

Внезапно Артур умолк. Сзади послышался странный, шероховатый звук. Караваи тихо покачивались на противнях. Два или три из них беспокойно вертелись на полу, словно перевернутые на спину жуки.

Но вот корка их треснула, как яичная скорлупа, и караваи выбросили сотни зеленых побегов.

Через несколько секунд на противнях вовсю колыхалась молодая пшеница, колоски уже набухли и клонились книзу. Чиддер и Артур с каменными лицами игроков в покер, крепко зажав между собой Теппика, преодолели это необычное поле небрежным прогулочным шагом.

— Неужели это все из-за него?

— Мне кажется, что…

Артур прервался, оглянулся посмотреть, не появился ли кто-нибудь из рассерженных пекарей, заметивший столь необычную, пышным цветом расцветшую продукцию, и остановился так резко, что приятели, продолжая двигаться по инерции вперед, едва не свалили его с ног.

Все трое глубокомысленно взирали на оживающую улицу.

— Не каждый день такое увидишь… — сказал наконец Чидер.

— Ты это о том, что трава растет там, где он ступает?

— Ну да.

Взгляды их встретились. Потом приятели одновременно посмотрели вниз, на то место, где стоял Теппик. Зеленая поросль уже достигла его щиколоток, со скрежетом раздвигая вековые булыжники в своем стремительном, безостановочном росте.

Ни слова не говоря, они схватили Теппика под локти и подняли его.

— В изо… — начал Артур.

— В изолятор, — согласно закончил Чиддер. Однако друзья уже тогда поняли, что горячими припарками тут не обойтись.

Доктор откинулся в кресле.

— Начистоту и без обиняков, — сказал он, что-то быстро про себя соображая. — Типичный случай mortis portalis tackulatum с осложнениями.

— Что это такое? — удивился Чиддер.

— Выражаясь непрофессионально, — хмыкнул доктор, — он мертв, как дверной гвоздь.

— А что за осложнения?

Доктор бросил на него быстрый проницательный взгляд:

— Во-первых, он еще дышит. Во-вторых, можете убедиться сами, пульс у него бьется, как молот, а температура такая, что, пожалуй, можно жарить яичницу.

Доктор замолчал, усомнившись, не слишком ли начистоту и без обиняков он выражается. Медицина была еще новой наукой на Плоском мире, но медикам уже не нравилось, когда люди понимали их с полуслова.

— Пирацеребральный нервный кулиндром, — сообщил он, подумав.

— Хорошо, и что ты можешь сделать? — спросил Артур.

— Ничего. Он умер. И медицинское обследование это подтвердило. В общем, м-м… похороните его в сухом и прохладном месте и передайте, чтобы зашел ко мне на будущей недельке. Желательно днем.

— Но он ведь дышит!

— Рефлекторная деятельность, которая часто вводит в заблуждение профанов, — с легкостью парировал доктор.

Чиддер вздохнул. Он не без основания полагал, что Гильдия, имеющая непревзойденный опыт по части острых предметов и сложных органических соединений, могла бы с большим успехом поставить диагноз в такой элементарной ситуации. Да, Гильдия тоже занимается убийством людей, но, по крайней мере, не требует от них благодарности.

Теппик открыл глаза.

— Я должен вернуться домой, — сказал он.

— Мертв, говоришь? — спросил Чиддер. Доктор почувствовал себя уязвленным в своем профессиональном самолюбии.

— Случается, что мертвое тело издает необычные звуки, — промолвил он, отважно принимая вызов, — звуки, которые нервируют родственников и…

Теппик приподнялся и сел.

— Мускульный спазм при окоченении… — начал было доктор, но смешался. Вдруг его осенило.

— Это редкий загадочный недуг, который встречается сейчас повсеместно, — продолжил он, — и вызван, э-э… такими маленькими-маленькими… которые никак невозможно увидеть, — закончил он с торжествующей улыбкой.

Неплохо сказано. Надо запомнить.

— Большое спасибо, — кивнул Чиддер, открывая дверь и пропуская доктора. — Следующий раз, когда будем себя хорошо чувствовать, непременно к тебе обратимся.

— Вполне вероятно, это хрипп, — убеждал доктор, в то время как Чиддер мягко, но решительно выталкивал его из комнаты. — подцепил где-нибудь на улице…

Дверь с шумом захлопнулась перед его носом.

— Мне надо вернуться домой, — повторил Теппик, спустив ноги с кровати и обхватив голову руками.

— Зачем? — поинтересовался Артур.

— Не знаю. Но я там нужен.

— Насколько помню, к тебе там не очень-то хорошо относились… — начал было Артур. Теппик умоляюще замахал на него.

— Послушай, — сказал он, — я не хочу, чтобы кто бы то ни было давил на мои больные места. И не надо говорить, что мне нужен покой. Все это ерунда. Я немедленно возвращаюсь домой. Понимаешь, дело не в том, что кто-то меня заставляет. Но я должен, и я вернусь. А ты, Чидди, мне поможешь.

— Как?

— У твоего отца есть быстроходное судно, на котором он перевозит контрабанду, — произнес Теппик голосом, не терпящим возражений. — Пускай одолжит его мне, а я ему потом обеспечу режим благоприятствования. Если выедем не позже чем через час, будем на месте как раз вовремя.

— Мой отец — честный коммерсант!

— Ага, а семьдесят процентов прибыли за прошлый год ему принесла беспошлинная торговля следующими товарами… — Взгляд Теппика стал отсутствующим. — Итак: незаконный ввоз гусин и белокровок — девять процентов.

— Ночные перевозки… — согласился Чиддер, — а это меньше, чем у остальных. По-божески. Честный бизнес. Лучше скажи, откуда тебе это известно. Ну говори, говори…

— Не знаю… — пожал плечами Теппик. — Дело в том, что пока я… спал, я, такое впечатление, узнал все на свете. Все обо всем. Наверное, отец умер.

— Черт возьми. Прости, я не знал.

— Да ничего. Я не о том. Он сам этого хотел. Я даже думаю, он это предвидел. У нас люди начинают жить по-настоящему, только когда умирают. Надеюсь, он живет сейчас полной жизнью.

На самом деле Теппицимон XXVII в этот момент сидел, примостясь на плите в зале подготовительных церемоний, и наблюдал, как его внутренности осторожно изымают из тела и аккуратно раскладывают по специальным сосудам.

Такое не часто увидишь — не говоря уже о том, чтобы проявлять к подобной процедуре искренний интерес.

Фараону было грустно. Хотя он официально уже покинул свое тело, их все же продолжала соединять какая-то тайная связь, а согласитесь, нелегко сохранять веселость при виде того, как двое молодцев по локоть запускают руки в твое нутро.

Тут уж не до шуток. Совсем не смешно быть отданным на растерзание.

— Глядите, учитель Диль, — сказал Джерн, толстенький, краснощекий молодой человек, в котором царь узнал нового ученика бальзамировщика, — глядите… вот здесь, здесь… на легких — ваше имя… Видите? Ваше имя на легких!

— Положи их в кувшин, приятель, — устало ответил Диль. — Когда я занят делом, то предпочитаю не отвлекаться на всякую ерунду. Гадание по внутренностям требует вдумчивого подхода.

— Простите, учитель.

— И передай мне крючок для мозгов номер три, он у тебя под рукой.

— Так и есть, учитель.

— И не дергай меня. Мозги — работа тонкая.

— Это точно.

Царь вытянул шею.

Джерн вновь стал сосредоточенно копаться в своем углу и вдруг тихо присвистнул.

— Вы только посмотрите, какой цвет! — воскликнул он. — Кто бы мог подумать, а? Наверное, ел что-то нехорошее…

— Положи в кувшин, — вздохнул Диль.

— Хорошо, учитель. Учитель?

— Что тебе?

— А где та часть, в которой у него бог?

Диль, стараясь сосредоточиться, скосил глаза на царские ноздри.

— Это вынимают еще до того, как он поступает сюда, — терпеливо объяснил он.

— Вот и я так подумал, — не унимался Джерн, — специального кувшина-то нет.

— Нет, Джерн. Нет и быть не может. Уж больно странный понадобился бы кувшин.

— Значит, — с некоторым разочарованием в голосе сказал Джерн, — он обычный человек, так выходит?

— В строго материальном смысле, — приглушенно промолвил Диль.

— Моя мама говорит, он был отличный царь. А вы что думаете?

Диль, глядя на кувшин в руке, помедлил с ответом и, похоже, первый раз за всю беседу ответил серьезно:

— Почему-то начинаешь задумываться об этом, только когда человек попадает к тебе в руки. Знаешь, он получше многих. Чудесные легкие. Чистые почки. Большие лобные пазухи — лично я прежде всего это ценю.

Взглянув на лежащее перед ним тело, он вынес профессиональное суждение:

— Честное слово, приятно работать.

— Мама говорит, сердце у него было на месте, — поделился Джерн.

Уныло притулившийся в углу царь мрачно кивнул. Угу, подумал он. Верхняя полка, кувшин номер три.

Вытерев руки тряпкой, Диль шумно выдохнул. Почти тридцать пять лет в похоронном деле не только придали уверенность его рукам, развили философский взгляд на вещи и пробудили серьезный интерес к вегетарианству, но и до крайности обострили слух. Сейчас он мог поклясться, что кто-то справа от него тоже вздохнул.

Царь устремил печальный взор на противоположный конец зала, на подготовительную ванну, полную мутной жидкости.

Забавно. При жизни все это было таким разумным, таким само собой разумеющимся. А теперь, после смерти, — пустая трата сил, не боле.

Ему церемония уже прискучила. Между тем Диль с подручным совершили омовение, сожгли несколько палочек благовоний, подняли царя — вернее его останки, — уважительно перенесли через зал и мягко опустили в маслянистые объятия консерванта.

Теппицимон XXVII бросил быстрый взгляд в мутную глубину, где его тело печально и одиноко лежало на дне, словно последний недоеденный огурец в банке.

Наконец оторвавшись от этого зрелища, он посмотрел на сваленные в углу мешки, полные соломы. Ему не надо было рассказывать, для чего предназначена эта солома.

Нет, лодка вовсе не скользила по глади вод. Она вспарывала воду, танцевала на кончиках двенадцати весел, оставляла за собой лоснистые разводы, парила на волнах, точно птица. Обшивка ее была матово-черной, а очертания корпуса напоминали акулу.

Гребцы действовали так слаженно, что отбивать ритм было лишним. Лодка казалась невесомой, хотя Теппик вез с собой всю экипировку.

Он сидел между рядами безмолвных гребцов в узком проходе, где обычно размещался груз. О том, что это за груз, Теппик предпочитал не думать. Лодка была предназначена для того, чтобы очень быстро перевозить очень небольшие объемы, так чтобы этого никто не заметил, и Теппик сомневался в том, что даже Гильдии Контрабандистов известно о существовании суденышка. Коммерция оказалась гораздо более интересным делом, чем он думал.

С подозрительной легкостью они вошли в дельту («Сколько раз, — гадал Теппик, — эта свистящая тень скользила вверх по реке?»), и сквозь пропитавшие суденышко экзотические ароматы грузов он различил родные запахи. Запах крокодильего кала. Тростниковой пыльцы. Цветущих кувшинок. Запах, производимый отсутствием канализации. Зловонное дыхание львов и смрад гиппопотамов.

Начальник гребцов почтительно похлопал Теппика по плечу и помог перебраться через борт. Теппик ступил в воду, доходящую почти до пояса. Когда же он добрел до берега и обернулся, вдали на реке виднелось лишь размытое пятнышко, которое легко было принять за мираж.

Будучи по природе любопытным, Теппик задумался над тем, где лодка может находиться днем, ведь она явно предназначена для того, чтобы совершать свои плавания исключительно под покровом тьмы. В конце концов юноша счел, что, скорее всего, она стоит притаившись где-нибудь в густых зарослях тростника на болотах дельты.

И так как он теперь стал царем, то про себя решил, что отныне следует организовать регулярное патрулирование болот. Царь обязан быть всегда в курсе.

Погрузившись по щиколотку в речной ил, Теппик вспоминал.

Артур лепетал что-то невнятное о чайках, реке, пшенице, растущей из хлебных буханок, — видимо, просто перебрал. Теппик помнил лишь, что проснулся с ужасным чувством утраты, и память его мало-помалу теряла, не в силах удержать, новообретенные сокровища. Это было нечто вроде тех поразительных озарений, что посещают нас во сне и рассеиваются, стоит нам проснуться. Он узнал все, но, как только попробовал припомнить это самое все, знание вытекло, будто вода из дырявой бадьи.

Однако что-то осталось — новое, доселе неизведанное ощущение. Прежде жизнь его, гонимая обстоятельствами, плыла по течению. Теперь она стремительно неслась по сияющим целеустремленным рельсам. Пусть внутренне ему так и не удалось превратиться в убийцу, зато он понял, что царь из него выйдет неплохой.

Он ступил на твердую землю. Лодка высадила его ниже по течению, недалеко от дворца, и пирамиды на дальнем берегу, синеватые в лунном свете, полнили ночь знакомым сиянием.

Пристанища счастливой смерти являлись взору, огромные и совсем небольшие, впрочем строго неизменные по форме. Они сгрудились рядом с городом, как компания мертвецов.

Даже самые старые пирамиды пребывали в целости и сохранности. Никто не украл ни единого камня, чтобы построить дом или проложить дорогу. Теппик почувствовал смутную гордость за свой народ. Никто не сорвал печати с дверей, чтобы побродить по залам в поисках старых сокровищ, которые уже не нужны мертвым. И каждый день в маленьких передних залах неизменно оставлялась еда. Душеприказчики покойных занимали значительную часть дворца.

Случалось, еда исчезала, случалось — нет. Жрецы, однако, по этому вопросу придерживались четкой и единодушной позиции. Независимо от того, остаются блюда нетронутыми или нет, мертвый вкусил пищи. Предположительно, еда мертвецам приходилась по вкусу; во всяком случае, они никогда не жаловались.

Заботьтесь о мертвых, и мертвые позаботятся о вас, говорили жрецы. В конце концов, усопших на этом свете подавляющее большинство.

Теппик раздвинул тростники, поправил одежду, стер грязь с рукава и направился в сторону дворца.

Перед ним, темнея на фоне отсветов пирамид, стояло огромное изваяние Куфта. Семь тысяч лет назад Куфт вывел свой народ из… Теппик не помнил, откуда именно, но откуда-то, где народу по вполне очевидным причинам очень не хотелось быть; в такие минуты Теппик жалел, что плохо знает историю. Куфт молился в пустыне, и местные боги указали ему, где должно быть расположено Древнее Царство. И он вступил в эти земли и овладел ими, дабы его потомки могли жить там. По крайней мере, что-то вроде того. Конечно, было много маловеров, с одной стороны, и рассказов о молочных реках и кисельных берегах, с другой. Но вид этого патриархального лица, этой вытянутой руки, выщербленного каменного подбородка, величественно торчащих в отсветах пирамид, подсказали Теппику нечто, что он уже и сам знал.

Он вернулся в родной дом и больше никогда его не покинет.

Всходило солнце.

Величайший математик из всех, живущих на Диске, последний из оставшихся в Древнем Царстве, вытянулся в своем стойле и пересчитал соломинки подстилки, на которой лежал. Потом прикинул, сколько гвоздей в стене. Затем потратил несколько минут на доказательство того, что аутоморфное резонансное поле состоит из полубесконечного числа неразрешимых исходных идеалов. И наконец, чтобы как-то скоротать время, снова съел свой завтрак.

Книга II

Книга мертвых

Прошло две недели. Обряды и церемонии, свершаемые в должное время, хранили мир под небесами и не давали звездам сойти с орбит. Поистине удивительно, на что способны обряды и церемонии.

Внимательно оглядев себя в зеркале, новый царь нахмурился.

— Из чего оно сделано, что оно такое мутное? — спросил он.

— Из бронзы, ваше величество. Из полированной бронзы, — пояснил Диос, передавая царю Цеп Милосердия.

— В Анк-Морпорке у нас были стеклянные, посеребренные сзади. Отличные зеркала.

— Да, ваше величество. А у нас бронзовые, ваше величество.

— Неужели мне и вправду придется надевать эту золотую маску?

— Лик Солнца, ваше величество. Она передается из столетия в столетие. Да, на все общественные мероприятия, ваше величество.

Теппик посмотрел в отверстия для глаз. Красивое лицо. На губах — слабая улыбка. Ему вспомнилось, как однажды отец, перед тем как зайти в детскую, забыл снять Лик Солнца. На крики Теппика сбежался весь дворец.

— Тяжелая.

— Это груз столетий, — ответил Диос, протягивая царю обсидиановый Серп Справедливости.

— И давно ты жрец, Диос?

— Давно, ваше величество. До того как стал евнухом и после. А теперь…

— Отец говорил, ты был верховным жрецом еще при дедушке. Сколько же тебе лет?

— Много, ваше величество. Просто хорошо сохранился. Боги добры ко мне, — ответил Диос, смиряясь перед неоспоримым фактом. — А теперь, ваше величество, не могли бы вы взять еще и это…

— Что это?

— Соты Преуспеяния, ваше величество. Очень важный символ.

Теппик исхитрился пристроить и соты.

— Наверное, ты видел много перемен, — сказал он вежливо.

Лицо старого жреца исказилось болью, но только на мгновенье — он слишком спешил.

— Нет, ваше величество, — мягко промолвил он. — Судьба была благосклонна ко мне.

— О, а это что?

Страницы: «« « 12345678 » ... »»