Эммануэль. Антидева Арсан Эммануэль
– Мы сделаем вас больше чем рабыней.
Эммануэль пугало то, что она до сих пор толком не могла оценить степень опасности.
– Я знаю, – сказала она, – вы хотите меня загипнотизировать.
– Рекомендую вам отказаться от своих романтических гипотез. Лучше сохраняйте спокойствие.
– Думаете, мне страшно?
– Это меня не интересует. Меня интересует состояние, в которое мы вас погрузим.
– Почему вы мне его не опишете? Может, я найду вашу затею забавной и подготовлюсь к эксперименту!
Хозяин впервые посмотрел на Эммануэль с любопытством.
– Мне все равно, найдете вы нашу затею забавной или нет, потому что у вас больше нет выбора. Вы должны подчиниться.
– Но ведь вы привели меня сюда не силой. Я пришла по своей воле. Именно потому, что мне хочется поэкспериментировать.
На сей раз хозяин был действительно заинтригован.
– Но вы не имеете ни малейшего понятия о том, в чем будет состоять эксперимент.
– Правильно. Вот попробую и узнаю.
Он задумался и вдруг решился:
– Дело вот в чем, – произнес он. – Сначала мы введем вас в состояние гипероргазма. При этом никто к вам даже не прикоснется, в том числе и вы сами. Интенсивность и качество наслаждения, которое вы испытаете, не будет иметь ничего общего с тем, что вы чувствовали раньше, каким бы потрясающим темпераментом вы ни обладали. Вы буквально сойдете с ума от наслаждения. И в этом состоянии будете пребывать несколько часов.
– Сколько? – спросила Эммануэль.
– Думаю, на этот раз часа два.
Она скорчила гримасу, означающую, что два часа – это совсем недолго.
– А что потом?
– Психологически вы будете готовы подчиниться и согласиться на что угодно. Вам будет хотеться, чтобы вами пользовались, как вещью, как бездушным предметом – но не ради того, чтобы доставить наслаждение вам, а ради наслаждения окружающих. И вы неистово станете отдаваться всем, кому вздумается удовлетворить свои желания. Вы будете одержимы желанием доставлять удовольствие другим.
Эммануэль рассмеялась.
– Я действительно не понимаю, что особенного в вашем эксперименте! – воскликнула она. – Я уже испытывала то, о чем вы говорите, миллион раз. Если вам действительно хочется проделать все это со мной, то сразу скажу как эксперт: это будет для меня весьма приятно.
Доктор повернулся к своим друзьям, словно призывая их в свидетели.
– Для вас не существует опасностей и табу, ведь так? – произнес хозяин с сарказмом и немного снисходительно. – Но послушайте: когда мы будем использовать вас, вы доставите нам столь невероятное наслаждение, какое и вообразить нельзя. По равнению с оттенками этого наслаждения тот оргазм, которым наделила нас матушка-природа, просто ерунда.
– Отлично! – Эммануэль захлопала в ладоши. – И как мы добьемся нашего великого оргазма? Я полагаю, у вас для этого предусмотрена целая программа.
– Точно. Нам необходимо подготовиться к этому действу.
– То, чем вы меня напоили, имеет отношение к делу?
– Нет, мы сделаем вам укол.
Эммануэль скорчила кислую мину:
– Ненавижу уколы.
– Не беспокойтесь: этот укол совершенно безболезненный.
У Эммануэль заколотилось сердце: ее пугала вовсе не временная боль. Девушка попыталась выкрутиться.
– Вы меня обижаете, – произнесла она, кокетливо улыбаясь. – Мне вовсе не требуется афродизиак, чтобы дойти до кондиции: я безумна от природы! Может, ваш афродизиак и нужен девушкам, у которых проблемы с гормонами, но не мне…
– Речь не об этом. Афродизиак возбуждает нервную систему, вызывая желание. А мои наркотики, напротив, желание удовлетворяют. Но удовлетворение получается чрезмерным.
– То есть это как опиум или гашиш?
– Совсем нет. Эффект, о котором я говорю, достигается благодаря вам.
– Значит, это похоже на ЛСД?
– Нет. Тип действия другой. Гораздо более радикальный и сильный.
– Объясните точнее.
– Не могу вдаваться в подробности.
– Жаль, – вздохнула Эммануэль.
Секунду она подумала, а потом спросила:
– Я рискую умереть в ходе всей этой операции?
Он вновь улыбнулся:
– Конечно, нет!
Она поглядела скептически.
– Врачи всегда так говорят, – заметила она спокойно. – Во всяком случае, наверное, есть шанс, что я навсегда останусь безумной?
– Такого шанса нет.
– После такого… транса, который вы описываете… можно полностью прийти в себя?
– Остается только желание испытать все вновь и сожаление о том, что удовольствие длится не бесконечно.
– Я больше не смогу обходиться без наркотика?
– Нет, не сможете.
Эммануэль не отреагировала. Ее лицо оставалось бесстрастным. Маре хладнокровно уточнил:
– После нескольких опытов вы будете нуждаться в ежедневной дозе. Но это не помешает вам в жизни. Наоборот.
Хозяин посмотрел на жену. Эммануэль подумала о том, что та, наверное, живет в безумном мире диких наслаждений. Каждый день испытывать такой оргазм, от которого теряешь сознание… Каждый день доставлять любимым людям неземное наслаждение…
Это было сильным искушением.
– После нескольких опытов, вы сказали? То есть одного опыта мало, чтобы произошла интоксикация? – фыркнула Эммануэль.
– Необходимо провести несколько сеансов, – объяснил доктор извиняющимся тоном. – Привыкание, как правило, наступает после десятого или двенадцатого раза.
– Значит, то, что вы сделаете со мной сегодня, ни к чему не приведет? – по-детски возмутилась девушка.
– На сегодня этого будет достаточно, – надменно ответил доктор. – Разумеется, вы не сможете испытывать наслаждение в течение длительного времени до тех пор, пока вас не обработают надлежащим образом: понадобится, как я уже сказал, дней десять.
– А где все будет происходить?
– Прямо здесь. Вы будете приходить в назначенное нами время.
Эммануэль не верила своему счастью: значит, ее не станут держать в плену?
– Я не вернусь, – неосторожно заявила она.
Внезапно она перестала волноваться. И решила уточнить:
– Рай – не мой вариант.
Затем, прежде чем кто-либо успел вставить реплику, радостно добавила:
– Не печальтесь. Ваш праздник все равно состоится. Раз уж вы меня позвали, сделаем все как надо. Хорошо, что от одного раза ничего не будет.
Эммануэль окинула окружающих покровительственным взглядом:
– Я хочу испробовать ваше легендарное средство.
Маре с недоверием смотрел на девушку. Лицо его жены оставалось непроницаемым. Что до бургграфа, то Эммануэль даже не посмотрела на него. «Всем этим людям недостает энергетики, – подумала она, – их надо расшевелить, разбудить!»
– Чего же вы ждете, доктор? Я уже все решила! Вперед! Не бойтесь! Сделайте мне укол!
8
Deus escreve direito por linhas tortas[34]
Я учиняла страшные бедствия, я истребляла население провинций и королевств.
Но я делала это ради любви Христа и Святой Девы.
Изабелла Католическая, королева Кастилии
Поэтому давайте искать так, если бы должны были найти, и находить так, как если бы еще должны были искать.
Святой Августин
М ари-Анн появилась во второй половине дня на фоне голубоватого, размытого дождем пейзажа. Эммануэль сидела на пороге, согнув ногу и уперев подбородок в колено. Она ожидала Анну Марию и растерянно разглядывала мокрые листья плюмерии. Уже неделю Эммануэль не позировала.
– Ты! Ты! – воскликнула девушка, бросившись к подруге. – Откуда ты? Как ты здесь оказалась?
Эммануэль схватила Мари-Анн за золотистые косы и от души рассмеялась, прикоснувшись губами к раскрасневшимся от ветра и морского солнца щекам.
– Это все папа: ему понадобилась мама, потому что из Парижа прилетают какие-то люди. Мы останемся тут на целую неделю.
– Только на неделю! – Эммануэль нахмурилась.
– Почему тебя никогда не бывает на пляже? – упрекнула подругу Мари-Анн.
– Я тебе уже говорила.
Девушка вырвалась из объятий:
– Перестань тянуть меня за волосы: больно!
В мгновение ока Эммануэль обернула косы Мари-Анн вокруг ее шеи, будто пытаясь задушить подругу, и произнесла:
– Как же я соскучилась! И какая ты красивая!
– Ты забыла, какая я красивая?
– Нет, просто ты еще похорошела.
– Это нормально.
– А я тебе все еще нравлюсь? – поинтересовалась Эммануэль.
– Посмотрим. Чем ты занималась в мое отсутствие?
– Всякими ужасами.
– Расскажи.
– Сначала ты расскажи о своем грязном разврате. Говори, я слушаю. Меняемся ролями!
– Почему это?
– Потому что теперь из нас двоих я более развратная.
Горящие зеленые глаза смотрели скептически.
– Кажется, ты немного холодна с Марио, – заинтересованно, но как бы невзначай отметила фея. – Ты с ним больше не видишься?
– Знаешь, я так популярна, – пролепетала Эммануэль. – Ему придется подождать своей очереди.
Затем, пресекая расспросы подруги, она добавила:
– Не пытайся опять взять верх! Рассказывай. Были приключения?
– Тысячи.
– Опиши хоть одно.
На дороге затарахтела машина, и девушки обернулись.
– Это еще кто? – удивилась Мари-Анн.
– Анна Мария Серджини. Ты ее знаешь?
– Ах, она. Ты, конечно, для нее позируешь. Я посмотрю на ваш сеанс.
– Обо всем-то ты осведомлена! Как тебе удается за всем следить?
Мари-Анн хитро прищурилась и, пропустив вопрос мимо ушей, продолжила:
– Надеюсь, твой портрет удастся.
– Конечно. Но там только мое лицо, а жаль.
– В том, что касается остального, обращаться следует к мужчине.
– Это ваша любовница? – задорно спросила Анна Мария, выходя из машины.
Эммануэль посмотрела на нее с недоумением:
– Нет… С чего вы взяли?
– Ну, если не заниматься любовью с этой королевой, – ответила новоприбывшая, – тогда с кем?
– Надо же! Вы начинаете смелеть.
– Я просто стараюсь следовать вашей логике.
Мари-Анн окинула Анну Марию скептическим взглядом и сказала:
– Не верьте Эммануэль, когда она говорит, что лесбиянка. Если она и лесбиянка, то только с мужчинами.
– Ты вообще понимаешь, о чем говоришь? – возмутилась Эммануэль. – Анна Мария права, пора мне заняться с тобой любовью.
И командирским тоном Эммануэль добавила:
– Почему ты вообще одетая? Раздевайся быстро.
– Твоя гостья будет в ужасе, – пропищала Мари-Анн.
– Вовсе нет, – заявила молодая итальянка к растущему удивлению Эммануэль. – Напротив.
– Отлично! – любезно согласилась Мари-Анн.
Одним махом она скинула с себя одежду и продефилировала перед девушками:
– Вы довольны?
– Да, – сказала Анна Мария. – Припасу вас на десерт. Как только закончу с Эммануэль, сделаю вашу скульптуру.
– Из чего?
– Пока не знаю. Из чего-то мягкого.
– Анна Мария придет к лесбийской любви через общение с мрамором… – пошутила Эммануэль.
– Мне бы польстило, если бы мою статую не обделили вниманием и обласкали, – промолвила Мари-Анн.
– Иди сюда, – приказала Эммануэль. – Я поласкаю твою грудь.
Мари-Анн беспрекословно повиновалась, Эммануэль сжала ее груди в руках, краем глаза следя за реакцией Анны Марии, но та не выказала ни малейшего интереса.
– Вы меня не проклинаете? – удивилась Эммануэль.
Анна Мария изобразила саму невинность:
– Думаете, я смогу сделать статую, не повторив вашего жеста?
Эммануэль была разочарована.
– Все зависит от намерения, – заметила она.
Анна Мария засмеялась:
– Если бы прикосновение к груди этой танагры расценивалось как грех, мир был бы отвратительным местом.
– Почему вы не трогаете мою грудь?
Анна Мария промолчала. Эммануэль занервничала:
– А если вот так?
Она просунула палец между ног Мари-Анн, прямо под восхитительную шерстку цвета арктической рыси. Анна Мария, однако, не шелохнулась, а вот Мари-Анн запротестовала:
– Ты меня щекочешь. Оставь. Ты не умеешь.
Эммануэль стало грустно, она ощутила глубокую печаль, почти отчаяние. Изо всех сил она боролась со своей слабостью: «Я дурочка, – повторяла она самой себе, – просто мое самолюбие ущемлено… вот и все…» Но нет, эта горечь по вкусу напоминала страдания, причиненные Би. «Почему? Почему?» – восклицала про себя Эммануэль почти в истерике. Затем внезапно боль превращалась в нежность. «В этом нет ничего плохого, – думала она, – в том, чтобы любить, нет ничего плохого. К тому же Мари-Анн меня не отталкивает по-настоящему, ее резкость – проявление того же целомудрия, благодаря которому я признаю, что у меня есть сердце. Это ерунда, пережитки прошлого девственницы! Когда мы обе переживем неблагодарный возраст, мы не будем стыдиться своей нежности!»
Она улыбнулась подруге, словно приняла ее в свои объятия:
– Ты права. Займемся любовью, когда захотим. Не сейчас. Обстановка не располагает.
Эммануэль обернулась на Анну Марию и уловила на ее лице выражение едва заметного мимолетного разочарования. Казалось, молодая художница была бы не прочь последить за иным развитием событий. Эммануэль вновь ощутила прилив сил.
Мари-Анн собралась одеться.
– Оставайся обнаженной! – настаивала Эммануэль.
«Если она согласится, значит, любит…» – думала Эммануэль. Мари-Анн отбросила юбку в сторону. «Ах, как прекрасна жизнь!»
– Поднимемся на террасу, – предложила Анна Мария.
– Будь добра, прикажи принести нам чая, – попросила Эммануэль Мари-Анн.
Мари-Анн в своем естественном великолепии отправилась на кухню.
– Не вижу ничего дурного в том, чтобы Мари-Анн осталась обнаженной, но отправлять ее в таком виде на кухню – извращение, – строго заявила Анна Мария.
– Из вас никудышный судья, – ответила Эммануэль. – Обнаженная девушка в ванной комнате не представляет никакой ценности, а вот на кухне – другое дело.
– Вы имеете в виду эротическую ценность? Но эротизм не мерило добра и зла. Тело Мари-Анн обладает человеческой ценностью, ценностью очаровательной тринадцатилетней девочки-подростка. А еще эстетической ценностью, которая не зависит от сексуальности.
– Еще как зависит! Художники малодушничают, утверждая, что в искусстве эротика не важна, и натюрморт вызывает то же эстетическое чувство, что и обнаженное тело. На самом деле, и художники, и зрители хотят испытать возбуждение. Намерение очевидно. И за доказательством далеко ходить не надо: изобразив достаточное количество обнаженной натуры, художники принимаются за натюрморты – именно в такой последовательности.
Эммануэль не дала собеседнице возможности возразить и продолжила:
– И не пытайтесь ввести меня в заблуждение, моя драгоценная лицемерка! Я знаю, что тело Мари-Анн вас возбуждает, что бы вы ни говорили.
– Но это абсурд! Как раз Мари-Анн меня совершенно не возбуждает, а вот…
Анна Мария осеклась, на ее лице читалось неудовольствие. Но было поздно. Эммануэль вскочила, обвила шею Анны Марии руками и насмешливо, с лукавой улыбкой произнесла:
– А вот меня вы не хотите писать обнаженной, потому что боитесь нарушить свои принципы!
– Это вовсе не так, уверяю вас! Все наоборот!
– Наоборот? Что это значит? Объясните, чтобы я поняла.
Очевидно, что Анна Мария испытывает невыносимые муки, и Эммануэль задумывается, не поцеловать ли ее прекрасные, скорбно поджатые губы, не успокоить ли несчастную подругу. Мари-Анн возвращается с кухни слишком рано.
– Вы не хотите понять, Эммануэль! – стонет Анна Мария вне себя от тоски. – Дело не в вопросах добродетели и порока! Я не лесбиянка, вот и все! Вы любите женщин и всех судите по себе. Но вы ошибаетесь. Большинство женщин не испытывают влечения к себе подобным.
– Никогда не поздно испытать что-то впервые! – радостно восклицает Эммануэль. – Таким вещам можно научиться. И сделать это очень легко. Стать лесбиянкой просто: нет необходимости такой рождаться! Сколько я ни наблюдала за девушками вокруг себя, они часто становились лесбиянками не сразу.
– Это ты их приобщала? – спросила Мари-Анн, удобно устроившись на подушках и листая журнал.
– Обращение к этой стороне сексуальности – дело случая. В принципе любой женщине в какой-то момент может захотеться заняться любовью с другой женщиной. Хотя бы из любопытства.
– Или из-за лени, – припечатала Мари-Анн. – Если рядом нет мужчины и лень его искать. Или если не хочется мастурбировать. Конечно, лучше делать это в четыре руки.
Эммануэль расхохоталась:
– Это какая-то монашеская психология! Идея в том, что женское тело само по себе желанно – не только для мужчин. Оно желанно для любого живого существа! Девушки, утверждающие, что они равнодушны к другим женщинам, не испытывают к ним ни малейшего влечения и при этом отказываются считать себя жертвами стереотипов, навязанных обществом, на самом деле – просто несчастные, пострадавшие от идей конформизма и бесконечного табуирования вопросов сексуальности. Таких женщин можно считать инвалидами, калеками с ампутированными чувствами.
– С ампутированной сексуальностью, – уточнила Мари-Анн.
– Они никогда не узнают, что такое любовь, ведь если не любить свою породу, как можно познать всю суть любви?
В это время принесли чай, и девушки сменили тему, но стоило Мари-Анн произнести фразу, в которой фигурировало слово «вкус», как Эммануэль вновь вскочила на своего любимого конька:
– Мы говорим и об эстетической стороне вопроса: чтобы не любить женщин, надо не иметь вкуса. Анна Мария провалилась бы на экзаменах в Художественную академию.
– Я ценю женскую красоту, только и всего. Я нормальный человек. А гомосексуализм, как вы его ни защищайте – это патология.
– Но не такая патология, как любовь к Святой Деве!
Анна Мария казалась рассерженной, но Эммануэль не придала этому значения, она продолжала:
– Неужели вы как художница предпочитаете держаться в рамках общепринятых норм поведения? Я думала, что цель искусства – раздвинуть границы, заданные обществом и природой.
– Да, но, раздвигая границы, я различаю божественное откровение и бесовщину.
– Ах, вот только не говорите мне, что вы и вправду верите в беса. По-моему, Бога вполне достаточно! Верьте в кого-нибудь одного, но не в обоих сразу!
Анна Мария не знает, что сказать. Эммануэль мечется между Лесбосом и вопросами теологии, это сбивает с толку.
– Бог с ним – с вашим Богом, – царственно соглашается Эммануэль. – Не двигайтесь.
Она убегает и через несколько минут возвращается с большой плоской книгой в роскошном переплете с геометрическими узорами красного, синего, желтого и черного цветов.
– Вот что об этом писал кое-кто, кого вы, должно быть, любите.
– Мондриан?
– Он самый: «Чистая красота равна тому, что в прошлом называлось божественностью».
Анна Мария молчит, состроив кислую мину. Эммануэль протягивает ей книгу. Мари-Анн спрашивает:
– Ведь вы любите Эммануэль не за красоту?
Однажды Эммануэль наткнулась на такую мысль Че Тао:
«Люди думают, что живопись и литература занимаются воспроизводством форм жизни. Но нет, кисть нужна для того, чтобы извлекать предметы из хаоса». На следующий день Эммануэль прочла другую мысль:
«Природа полна опасностей. Человек будет чувствовать себя в безопасности лишь тогда, когда построит искусственную вселенную»[35].
– Правда заключается в том, что человек все еще стыдится своих предков – животных, – сказала Эммануэль Анне Марии. – Чтобы забыть о своих корнях, человек вечно что-то выдумывает. Душу, Бога… Искусственное пространство, в котором Бога нет, это уже посильнее: именно этим вы занимаетесь, когда рисуете. Но пока это бирюльки.