Глаза Клеопатры Миронова Наталья
— А мне сделаете такой?
— А мне?
— А мне?
— Я лучше придумаю что-нибудь новенькое. А то придется нам созваниваться, чтобы не встретиться в одинаковых палантинах.
Вернулся из своего коттеджа дипломат с гитарой.
Репертуар у него был вполне бардовский. Нина с изумлением слушала, как он рыдающим баритоном исполняет песню Городницкого «От злой тоски не матерись». Странно звучали в устах дипломата, наверняка связанного со спецслужбой, слова о Магадане, о зэках, о побеге и безумии.
Потом он спел еще несколько песен, на самый конец приберег «Жену французского посла». После шашлыков все выпили кофе, все вместе побросали одноразовую посуду в большой и прочный мусорный мешок и стали расходиться.
Обняв Нину за плечи, Никита повел ее к коттеджу Павла. На пороге она попыталась его остановить:
— Прости, я устала.
— Знаю, но я просто не доживу до завтра, если не скажешь, в чем дело. — Он крепко обнял ее и жарко зашептал на ухо: — Мы ничего не будем делать, просто полежим, и ты мне расскажешь, что у вас с ней было.
Они разделись, легли на широкую кровать и обнялись. Никита зажег лампу с регулируемым светом — свой подарок Павлу — и прикрутил яркость. Ему было трудно: хотелось прижимать ее к себе и в то же время видеть ее лицо. Пришлось чуть-чуть отодвинуться и лечь на бок. Но его рука лежала у нее под головой, а другой рукой он крепко сжал ее пальцы.
— Это было, когда я училась в Строгановке. Самое счастливое время моей жизни… кажется, я уже говорила. У меня появились заказчицы, мне больше не приходилось шить за маму. Это было так интересно! Ко мне привели гуттаперчевую девочку из циркового училища, и я сшила ей костюм из разноцветных ромбиков. Трико Арлекина. Там вся штука была в том, чтобы рисунок подогнать по суставам. Ну, чтобы подчеркнуть суплес.
— Суплес? — переспросил Никита.
— Это они гибкость так называют. Потом я сделала еще несколько цирковых костюмов… Это такой восторг! Такая роскошь! Деньги невелики, зато есть где разгуляться. Цирковые костюмы — это целая наука. Они строго функциональны, но дают простор фантазии. Можно нашивать блестки, не боясь впасть в китч. Потом я сделала туфли для одной балерины…
— Ты шила туфли?
— Ну, шить балетные туфли мне бы не доверили, у них там целый цех специалистов на этом сидит. Но это была молоденькая балерина, ей дали первую сольную партию — Уличную танцовщицу в «Дон-Кихоте». Она хотела, чтобы ноги казались босыми. Балетные туфли — пуанты — обычно кроют розовым атласом и ленточки такие же пришивают. Вот она принесла мне пару таких туфелек, сшитых специально для нее, а я спорола весь розовый атлас и обшила их замшей телесного цвета, а ленточки пришила капроновые, прозрачные, без блеска. Потом пришлось красить ее трико, чтобы добиться такого же оттенка. Вот это была мука! Мы несколько пар извели. Но туфли произвели фурор. Мы достигли иллюзии босоногости — ну, условной, конечно, в балете все условно, — но, главное, оказалось, что, когда вся нога по цвету сливается со стопой, она зрительно удлиняется. И теперь эта девушка танцует в Гамбурге у Ноймайера, — мечтательно добавила Нина.
— И все из-за туфель?
— Ну что ты, конечно, нет! Просто она талантлива. Послала ему свою кассету, и он ее пригласил. А с туфлями я изобрела велосипед… но только потом об этом узнала. Этот трюк известен давным-давно. К нему прибегала еще Марлен Дитрих, а уж она о женских ногах знала все. Она всегда надевала туфли в цвет чулок. Прости, я говорю совсем не о том…
— Ничего, мне интересно.
Никита понимал, что ей хочется вспомнить о приятном, и не прерывал ее. К тому же он сказал правду: ему было интересно.
— Потом… меня познакомили с одной телеведущей. Весьма экстравагантная особа. Она вела ежедневное ток-шоу по будням и каждый день появлялась в новом платье. И каждый раз это должно было быть нечто сногсшибательное. Я сделала для нее очень смелый наряд, и она осталась довольна. — Нина тихонько засмеялась. — На нее бабушки-пенсионерки смотрели как на антихриста. Нет, ты не подумай, все это было вполне безобидно. Им нравилось пугаться, а ей нравилось их пугать. Они засыпали редакцию возмущенными письмами, но каждый день, как подорванные, включали телевизор на ее передачу. И вот после нее появилась эта женщина… Зоя Евгеньевна. Так всегда бывает. Люди рассказывают своим знакомым, и те приходят…
Зоя Евгеньевна была сама любезность и сыпала обещаниями направо и налево. У нее «горел» номер в правительственном концерте, срочно нужны были новые костюмы. Сказочный танец, костюмы фей и эльфов. Шесть мальчиков и шесть девочек. И все это нужно было ко вчерашнему дню. «Я вам буду так благодарна, — повторяла она, — я в долгу не останусь». Нина согласилась. Сделала эскизы сказочных костюмов, показала заказчице, и та их одобрила. Через фонд, который курировала Зоя Евгеньевна, были закуплены ткани. Нина обмерила детей, сделала индивидуальную выкройку для каждого, а шитье по ее «наводке» поручили тому ателье на Покровке, где она работала, пока училась в вечерней школе. Поступив в институт, она продолжала заглядывать к своим старым товаркам из ателье, обращалась к ним, когда нужно было сделать оверлок или другую операцию, которую не брал ее старенький, еще от мамы доставшийся «Зингер».
— Шитье детской одежды считается самой сложной, самой дорогостоящей операцией. И самой невыгодной, потому что работы много, деталировка большая, а расценки все равно низкие, — объяснила Нина. — Мы все оформили по самому высокому тарифу, но я рассчитывала, что она расплатится неофициально, она не раз на это намекала. А я хотела дать девочкам заработать. Ну, и сама надеялась на богатый заказ. Я тогда копила на новую машинку, хотела купить «Пфафф», думала, вот получу гонорар, и мне хватит.
— И она не заплатила? — ахнул Никита.
— Все вышло, как у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях». Мы две ночи сидели, сострачивали эти мелкие детали, нашивали стеклярус, в общем, уродовались ударными темпами, как «папы Карлы», но уложились в срок. Спасибо еще, она мне машину прислала прямо к ателье, мы все костюмчики аккуратно упаковали, уложили, и я привезла их прямо к ней в контору, в этот ее фонд. Надо было потребовать деньги вперед, но мне даже в голову не пришло. А она поблагодарила и как-то дала понять, что все, до свидания, она меня больше не задерживает. Я… я просто обомлела, растерялась… Про себя я уже вообще не думала, но сказала ей, что работницам ателье надо заплатить. А она говорит, все уже оплачено, вот, мол, копия счета, и чего еще от нее нужно? Я пыталась ей втолковать, что этого мало, что официальная оплата по счету не окупает затрат труда, что заказ был срочный и сверхсложный, что мы работали сверхурочно… Тут она надулась, как индюк, и заявляет мне: «Я взяток никогда не давала и давать не собираюсь».
— А ты?
— А что я? Получила по морде, повернулась и ушла.
— Постой. А твой гонорар? Тебе-то она заплатила?
— В том-то и дело, что нет! Говорю же, я так растерялась, что о себе уже и не думала. Да нет, я уже понимала, что ничего не получу. По глазам видела, что она не заплатит.
— Не понимаю, — признался Никита. — Денег у нее навалом. Зачем ей это нужно?
— Ты… меня спрашиваешь?
— Нет. Ладно, черт с ней, с ее психологией. Что было дальше?
— Ну, на себя мне было в конечном счете наплевать. Я эту потерю пережила и даже была ей благодарна за науку. Но обмануть этих несчастных теток из ателье? Нет, этого я не могла допустить. Собрала все деньги, какие у меня были, — я же говорю, на машинку копила, — разложила по конвертам, еще на торт и на шампанское хватило, и пришла к ним. Три швеи — я раздала по двести долларов каждой. Тогда это были большие деньги, а для них — просто громадные. Мы выпили, съели торт… Они до сих пор думают, что это заказчица с ними так красиво расплатилась. Понимаешь, если бы они знали, что деньги от меня, они бы не взяли…
— А ей так и сошло с рук? — спросил Никита.
— Нет, не сошло. Я вообще считаю, что такие жлобские деньги счастья не приносят… Кстати, номер не прошел, не было в правительственном концерте этого танца, уж не знаю почему. Я специально весь концерт отсидела, от начала до конца. Но детей мне жалко и костюмы тоже, костюмы были хорошие. А поквиталась я с ней по-другому: всем, кого знала, рассказала, что она не платит за работу.
— Ну и что? — горько усмехнулся Никита. — Здорово ты ее уела?
— Не стоит это недооценивать, — нахмурилась Нина. — Круг знакомств у меня обширный, люди передают друг другу… Я уверена, что после того случая ей многие отказали.
— Что-то я не видел, чтобы она сегодня явилась сюда голая и босая.
— Нет, но она была в костюме, купленном по каталогу.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела этот каталог.
— Я начинаю тебя бояться. Это плохо — быть в костюме, купленном по каталогу?
— Нет, но ничего хорошего в этом тоже нет. Во-первых, это не эксклюзив, а готовое платье. Во-вторых, по каталогу всегда покупаешь кота в мешке. Невозможно пощупать ткань, невозможно примерить, сообразить, идет тебе или не идет. Можно, конечно, отослать обратно, если не подходит, но это такая морока… И все равно надо заказывать что-то другое, не голой же ходить, в самом деле.
— И все это сделала с ней ты?
— Ну, не преувеличивай мое могущество. Просто я уверена, что теперь с нее все московские модельеры требуют деньги вперед.
— Ладно, черт с ней, — вздохнул Никита. — Надо было раньше ее отшить. Она меня давно достает. Ну все, теперь конец. Просто у меня в голове не укладывается, зачем она это сделала. Зачем? Знаешь, больше всего удручает немотивированная жестокость.
— Вряд ли она даже сознавала, что это жестокость. Может, радовалась, что так ловко обтяпала дельце, обвела лохов вокруг пальца. Она это сделала, потому что могла. Потому что ей за это ничего не будет. Какая еще мотивация тебе нужна?
— Да, ты права. Моя бабушка в таких случаях говорила: «Не ищи смысла там, куда сам его не клал».
Никита вдруг заметил, что его последние слова прозвучали в пустоте: Нина уснула. Он протянул руку и погасил лампу, а потом осторожно обнял ее. Лежать было неудобно, рука у нее под головой затекла, но Никита терпел и не шевелился, обдумывая Нинин рассказ.
Она только-только начала вылезать из нищеты, только-только избавилась от своей алкоголички-матери, вздохнула свободно… Что бы она ни говорила, он не верил, что Нина равнодушна к себе, к своей внешности, к нарядам. Она же модельер! Конечно, ей хотелось приодеться! Ну пусть она шила себе сама, но ведь не туфли, не сапожки, не сумки! А чулки? А духи? Вот сейчас в воздухе витал еле уловимый аромат ее духов — тонкий, прохладный, как она сама.
Ах да, она тогда копила на машинку. Никита вспомнил, что у его бабушки тоже был ветхозаветный «Зингер», купленный после возвращения в Москву с Урала. Но когда наступило изобилие, ему и в голову не пришло предложить ей новую швейную машинку. Шитье казалось ему таким же устаревшим занятием, как печатание на пишущей машинке или счет при помощи логарифмической линейки. Зачем, когда вполне приличная и даже элегантная одежда и обувь стали такими доступными?
Он покупал бабушке платья и туфли, возил ее по магазинам, терпеливо ждал, пока она примеряла наряды. Ей понравились духи «Шанель № 19», и он покупал ей эти духи. Она сделала себе зубы, и он, не колеблясь, оплатил операцию, стоившую больших денег, а для Никиты в самом начале карьеры это была немалая сумма. Зато никто не смог бы назвать его бабушку старухой. Она всегда была причесана, ухожена, всегда хорошо одета, в тонких чулках, в элегантных туфлях, всегда с маникюром…
Его мысли стали расплываться, он уже засыпал, когда Нина вдруг беспокойно зашевелилась. Она что-то пробормотала во сне, потом заговорила отчетливее:
— Пусти… Нет… Я вижу, вижу… Я не дам…
Никита бережно разбудил ее:
— Нина, проснись…
Она села в постели, как подброшенная пружиной.
— А? Кто здесь?
— Это я, я… Успокойся. Это был просто сон. Просто дурной сон.
Она не сразу пришла в себя. Лицо у нее сделалось совершенно безумное, сама того не замечая, она вцепилась ногтями ему в плечи. Будь ногти подлиннее, остались бы следы.
— Я что-нибудь говорила во сне? Говорила?
— Нет-нет, успокойся. Ты что-то бормотала, но я ничего не разобрал. Ложись. Еще очень рано. Поспи. А я буду тебя караулить.
— Я так не усну. Прошу тебя, уходи.
— А вдруг тебе опять что-нибудь приснится?
— Нет, все уже в порядке. Иди к себе. Тебе тоже надо поспать.
— Здесь вполне хватит места для двоих, — стоял на своем Никита.
— Нет, уходи. Я хочу спать одна.
— Ты что, превратишься в лягушку, если я останусь?
— Не валяй дурака. Давай завтра поговорим.
С тяжелым вздохом Никита поднялся, оделся и ушел.
Его мучили вопросы. Знать бы только, как их задать.
ГЛАВА 7
На следующее утро никаких вопросов задано не было. С утра на пляж на Быстрых Ногах поехали вчетвером: Никита, Нина, Бронюс и Нийоле. Шел самый общий, ничего не значащий разговор. Никита спросил, правда ли, что Бронюс возвращается в Вильнюс, или он сказал это вчера только для Зои Евгеньевны. Бронюс подтвердил, что и вправду должен уехать. Искупнется с утра — и в машину.
Чтобы не объяснять всем, почему она — не Владимир Сальников, не Юрий Прилуков и не Ян Джеймс Торп[7], Нина сказала, что для нее вода слишком холодна и что она лучше погреется на солнышке. Остальные искупались, а Нина с Кузей остались загорать. В этот день, отметил Никита, она надела бикини: ему хотелось думать, что для него. Это был очень красивый купальник в белую и синюю полоску, как матросский костюмчик, только полоски шли не просто поперек, они сламывались под разными углами, подчеркивая маленькие, но изящные выпуклости ее фигуры. Нина в нем казалась совсем девочкой. Бронюс несколько раз оглянулся на нее, и Нийоле шлепнула его пониже спины, а он засмеялся и сказал Никите, чтобы не упускал удачу.
Никита чувствовал себя немного подавленным. Он старательно делал вид, что все в порядке, но в душе у него росла досада на Нину. Почему она прогнала его вчера? Почему она всякий раз его прогоняет? Почему, спросил он себя в сердцах, она ведет себя как проститутка? Только проститутки боятся оргазмов. Но как сказать ей об этом?
Нина, казалось, угадывала его настроение и вела себя сдержанно. Они перекусили на набережной вчетвером, после чего Бронюс и Нийоле весело попрощались, забрали свои велосипеды и укатили.
— Чем займемся? — спросил Никита с наигранной бодростью.
Нина выразительно пожала плечами:
— Боясь показаться занудой, в который раз напоминаю: я приехала сюда, чтобы побыть овощем. И вот смотри: катаюсь на велосипеде, уже почти научилась плавать, побывала на яхте, что для меня нехарактерно…
— И каждый день пашешь, как папа Карло, у плиты, — закончил за нее Никита.
— «Зрительная масса ничего такого не заявляла», — процитировала Нина бессмертное произведение. — Я люблю готовить. Может, купим угрей на ужин? Или миноги, или еще чего-нибудь копченого?
— Давай, — согласился Никита. — Может, хочешь пройтись по магазинам?
Она уловила нотку страха в его голосе и улыбнулась.
— Успокойся. Сегодня воскресенье, магазины закрыты. И вообще, если я захочу пройтись по магазинам, тебя с собой не возьму. Мужчины звереют, когда приходится таскаться по магазинам вместе с женщинами.
— Истинная правда, но я готов пострадать. Буду носить за тобой штатив.
Она с улыбкой оглянулась на него.
— Спасибо, но не стоит. Ты будешь подсознательно давить на меня, я буду нервничать, торопиться, в общем, весь кайф от покупок ты мне поломаешь. Нет уж, если мне захочется пройтись по магазинам, я предпочитаю чувствовать себя свободной. А ты бы лучше подъехал на машине и забрал меня с покупками, чтобы я не возвращалась домой, как вьючный ишак. Хотя вряд ли я много куплю, мне просто любопытно посмотреть, чем тут торгуют.
— Ладно. И все-таки, что мы будем делать вечером?
Нина вдруг пристально взглянула на него своими алмазными глазами.
— А что бы ты делал, если бы меня здесь не было?
— Скорее всего, сидел бы за компьютером, — честно признался Никита. — А может, уехал бы в Вильнюс вместе с Бронюсом. Только не думай, что ты мне помешала, — поспешил он, не давая ей возразить. — Кстати, тут тоже есть злачные места. Как ты насчет ночной жизни?
— Прохладно. Более чем. Я не люблю мигающей цветомузыки, не люблю попсы. Я от нее дурею. Быть овощем я могу и без этих хлопот. И потом, мне кажется, в злачном месте велика вероятность встретить Зою Евгеньевну и Ко.
— Ты что, боишься ее?
— Конечно, нет! С какой стати мне ее бояться? Но, как и королеве, мне это не показалось бы забавным.
— А знаешь, откуда взялось это выражение? Про королеву? — спросил Никита.
— Честно говоря, нет. Я на него не раз натыкалась в книжках, но понятия не имею, откуда оно взялось.
— А я знаю. Мне бабушка в детстве рассказывала. Когда вышла первая книжка о приключениях Алисы в Стране чудес, королева Виктория пришла в восторг и выразила пожелание, чтобы следующую книжку Льюис Кэрролл посвятил ей. Он так и сделал. Посвятил ей свою следующую книжку: «Введение в трактат о детерминантах». Он же был математиком. Королева заявила, что ей — «нам», она же употребляла королевское «мы», — эта шутка не показалась забавной. И ее слова ушли в фольклор.
— Значит, по чувству юмора Льюис Кэрролл сильно опережает королеву Викторию, что тут еще можно сказать? Ах да: у тебя была замечательная бабушка.
— Ну так что же? На ночных развлечениях ставим крест?
— Если тебе хочется… — нерешительно протянула Нина.
— Мне важно, чего хочется тебе.
— Да я бы лучше провела тихий вечерок дома, посмотрела бы еще какое-нибудь кино.
— Ну, этот праздник, считай, всегда с тобой. Но на следующей неделе мы едем в Вильнюс. Билеты я заказал. Хочешь, можем задержаться на пару дней и правда съездим в Тракай.
— Нет, — решительно покачала головой Нина, — я не могу так надолго оставлять Кузю. Ему только что пришлось пробыть без меня чуть не два месяца…
Она вдруг замолчала. Кузя, словно понимая, что речь идет о нем, беспокойно заплясал вокруг нее. Он как будто пытался заглянуть ей в глаза.
— Когда это он жил без тебя два месяца? А ты где была в это время?
— Неважно. Давай поговорим о другом. Если ты хочешь съездить в Вильнюс или пойти в ночной клуб, пожалуйста, не обращай на меня внимания. Я прекрасно проведу время одна. Ты не обязан меня развлекать. Я же не рассчитывала на такую прекрасную компанию, когда ехала сюда.
Никита все больше хмурился.
— То есть опять ты меня отшиваешь.
— Ничего подобного. Слушай, давай не будем спорить. Ты сказал, что всегда можешь устроить мне кино? Я выбираю кино.
— Только не «Мальтийский сокол»? — недобро усмехнулся Никита. — Что тогда? «Двойную страховку»?
— Если тебе больше нечего предложить, я могу и дома посидеть. — Нина тоже рассердилась.
— Да ладно, я шучу. Посмотрим любой фильм по твоему выбору. Пошли покупать миноги. Мы же хотели купить миноги? А может, хочешь крабов? Здесь можно купить.
— По цене «Мерседеса»? — насмешливо осведомилась Нина.
— Ничего, можем себе позволить. Это не дороже вечера в ночном клубе.
Мир был восстановлен. Они купили миноги, крабов и — по настоянию Никиты — какого-то невероятного португальского вина.
Когда они вернулись домой, позвонил Сергей Дмитриевич и предложил расписать пульку. Никита бросил взгляд на Нину. Вряд ли она вообще умеет играть в преферанс.
— Извините, у нас другие планы, — сказал он.
Португальское вино оказалось восхитительным на вкус. Вообще, «ужин миллионеров», как окрестила его Нина, прошел прекрасно. Наметившаяся было ссора была забыта. После ужина они посмотрели фильм с Грегори Пеком «Прямо над головой» — суровую военную драму без любовной линии, без единой женской роли. Этот фильм, к изумлению Никиты, выбрала сама Нина.
— А чему ты удивляешься? — спросила она. — Разве плохая картина?
— Замечательная, — согласился Никита, — но я не сказал бы, что женская.
— У тебя превратное представление о женщинах. Во всяком случае, обо мне.
Никита почувствовал, что опять назревает ссора, и поспешно предложил посмотреть что-нибудь еще.
— У меня есть один интересный фильм, правда, цветной, но тебе он должен понравиться. «Афера Томаса Крауна».
— Да я его по телевизору видела! — пренебрежительно отмахнулась Нина. — И мне ни капельки не понравилось. Честно говоря, еле до конца досидела. Не люблю Пирса Броснана. Сахарин-ландрин.
— Согласен, но Пирс Броснан — это ремейк. А я тебе предлагаю оригинал. Со Стивом Маккуинном. Никакого сахарина.
— Ну давай. — Нина уселась поудобнее.
Фильм привел ее в восторг.
— Да, это мое кино, — признала она. — Как он ее надул в финале! С ума сойти!
— А ее тебе не жалко? — насмешливо спросил Никита.
— Ни капельки! Нет, Фэй Данауэй играла великолепно, куда этой лошади Рене Руссо! Но жалеть ее героиню? Типичная стяжательница. Променяла свободу и любовь такого мужчины на дензнаки.
— А может, для нее дензнаки — это и есть свобода? — хитро прищурился Никита.
Нина отнеслась к вопросу серьезно.
— Деньги очень много значат, — призналась она. — Они дают независимость… когда не порабощают. Но свобода — это совсем другое… Томас Краун был бы свободен и в тюрьме, только он, слава богу, никогда не попадет в тюрьму. Он умен, ловок, не верит законам и рассчитывает только на себя. Его невозможно застать врасплох. И даже самая коварная женщина не сможет его переиграть… Потрясающий фильм!
— Рад, что сумел тебе угодить. Ну как? Хочешь еще что-нибудь?
— Не сегодня. Уже поздно.
Никита проводил ее до дому и, конечно, остался. Нина не спорила с ним, не сопротивлялась, когда он раздевал и целовал ее, но все это было до известного предела. Он был бережным и нежным. Он целовал тонкую гладкую кожу, натянутую на хрупкие косточки, проводил губами по впалому животу, по выступающим ребрам, снизу подбираясь к груди, он щекотал языком чувствительные соски, и они твердели, поднимались ему навстречу, отвечая на ласку. Но потом она брала дело в свои руки. Сильная, хищная всадница, она беспощадно выжимала из него все силы, не давая ему взять верх. А потом прогоняла его прочь.
— Ты бы еще приказала голову мне отрубить, — проворчал Никита. — Прямо как Клеопатра.
— При чем тут Клеопатра?
— Ты на нее похожа.
— Правда? Когда ты с ней виделся в последний раз?
Вот этим она его и брала: ей всегда удавалось его рассмешить. Он обнял ее крепко-крепко, шутливо поцеловал в макушку.
— Позволь мне остаться.
— Я не смогу уснуть.
— Ну почему?
— Я буду нервничать, ворочаться с боку на бок, сама не засну и тебе не дам. Давай лучше выспимся, а завтра…
— Расскажи мне историю про тот эскиз.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
Нина приподнялась на локте.
— Давай лучше завтра.
— А завтра расскажешь? Честно-честно?
— Если хочешь, расскажу. Я вовсе не собиралась тебя интриговать. Просто это неприятная история. Еще одна неприятная, некрасивая история. Почему-то мне на них везет.
— Что-то вроде истории с Зоей Евгеньевной?
— Хуже. Нет, не хуже, просто в другом роде. Иди спать. Завтра поговорим.
Никита поцеловал ее, укрыл одеялом и ушел.
На следующее утро, когда он зашел в коттедж своего старого друга Павла, Нина на кухне жарила оладьи. Специально для него: сама она всегда ела на завтрак «кашу красоты» — овсянку с орехами и курагой.
— По-моему, тебе надоел омлет. — Она оглянулась на него через плечо. — Ты не против оладий?
— Как я могу быть против? Бабушка умела делать оладьи. Иногда она меня баловала.
— Мне кажется, она баловала тебя всю жизнь. Ты ведь был ее любимцем, правда?
— Я бы так не сказал, — нахмурился Никита. — Бабушка была очень строгая. Требовательная. Но нет, ты права, она меня любила. Она говорила, что я напоминаю ей деда.
— А разве твой отец не был похож на деда?
— Только внешне. На него нельзя положиться. А дед… Бабушка называла его Каменная Стена, как американского генерала Джексона. Она, когда прочитала его дело… Она мне рассказывала, что он ни в чем не признался на допросах, никого не оговорил, ни себя, ни других… Конечно, в этом была и ее заслуга. Она сбежала из Москвы, и у НКВД не осталось заложников. Им нечем было шантажировать деда. А когда бабушка умерла, оказалось, что она свою приватизированную квартиру и вообще все, что у нее было, завещала мне. Просила только позаботиться о тете Маше и ее детях. А отцу — ничего. Он не был упомянут в завещании. Он страшно обиделся. Оказывается, он рассчитывал на эти деньги. Она ведь получала гонорары с патентов деда.
— Вы с ним поссорились? — спросила Нина.
— Произошел, что называется, крупный разговор. Я уже тогда был бизнесменом, в деньгах не нуждался. А он запутался в своих любовницах, ему вечно не хватало. И потом, ему было обидно, что она вообще о нем не упомянула. Как будто его вовсе не было. Но… знаешь, что странно? Он не любил вспоминать свое детство, поселок в тайге, школу в одной комнате… И он как будто винил в этом бабушку. Нет, умом он все понимал: то были репрессии, сталинская эпоха… Но, мне казалось — и, я уверен, бабушка тоже это чувствовала, — подспудно он винил ее.
— В чем? — Нина выставила перед ним на столе горку оладий, сметану в горшочке и чашку кофе. — Может, хочешь меду? Надо будет съездить на хутор, сметаны уже кот наплакал. Прости, я тебя перебила. Так в чем он винил ее?
— Не знаю, мы никогда не говорили об этом напрямую. В том, что она не устроилась как-то более ловко и умело, как он сам всю жизнь устраивался. Чтобы они могли жить в городе и не голодать, не копаться в огороде, не ходить на лесоповал… Не знаю.
— Но это же глупо! В городе их арестовали бы в одну минуту!
— Говорю же тебе, мы никогда не обсуждали это в открытую. У него была просто застарелая детская обида. Возможно, подсознательная. А тут вдруг оказалось, что она ничего ему не оставила.
— И что ты сделал? — спросила Нина.
— Все отдал тете Маше. Я хотел перевезти их в Москву, когда в Грузии стало невозможно жить, но выяснилось, что у дяди Миндии брат живет в Америке, и они туда уехали. Еще при Шеварднадзе. У них трое детей и семеро внуков. Для детей Америка — рай. Ради них и уехали. Квартиру продали, и деньги им очень пригодились.
Никита умолчал о том, что, помимо бабушкиных денег, положил на имя каждого из своих внучатых племянников по сто тысяч долларов на образование и открытие собственного бизнеса.
— А отцу ничего не досталось?
— Такова была бабушкина воля. Не беспокойся, — криво усмехнулся Никита, — отец скоро забыл свою обиду. Он вечно берет у меня деньги без отдачи, и я никогда ему не отказываю. Слушай, а почему мы опять говорим обо мне? Ты же обещала рассказать историю своего эскиза!
— Потом. Давай съездим к Алдоне, купим сметаны и творога. А потом на пляж.
— Любишь ты жариться на пляже!
— А ты нет?
— Кто я такой, чтоб возражать, если Клеопатра велела! Едем на хутор, а потом на пляж.
Но Нина вдруг встревожилась:
— Слушай, ты не обязан. Если хочешь поехать еще куда-нибудь…
— «Но я хочу быть с тобой, хочу быть с тобой, и я буду с тобой», — пропел Никита бессмертные строки Ильи Кормильцева.
Они съездили на хутор и купили продукты. Заодно Никита поговорил с Алдоной, чтобы она на следующие выходные взяла к себе Кузю.
Во дворе у Алдоны сидел на цепи здоровенный полкан, правда, с виду довольно добродушный. Он встретил Кузю глухим басовитым лаем, и Кузя храбро облаял его в ответ.
Алдона прикрикнула на пса, и он замолчал. Умолк и Кузя.
— Он вам не помешает, — волнуясь, говорила Нина. — Я привезу вам корм, ему больше ничего нельзя, только специальный корм и свежую воду, и, пожалуйста, не давайте ему сахару, ему вредно для зубов…
— Гярай (хорошо), пони, гярай, — кивала Алдона.
У Нины вдруг выступили слезы на глазах.
— Поймите, у меня, кроме него, никого нет.
Алдона, как могла, заверила ее, что все будет хорошо (гярай), что она сбережет Кузю и вернет его в целости и сохранности. Кузя сидел тут же на земле, переводя взгляд с одной женщины на другую, словно понимал, что речь идет о нем.
Потом Нина с Никитой поехали на пляж. На этот раз купальник был другой, золотисто-бежевый, и он почти сливался по цвету с ее кожей.
— Смотри, как ты уже здорово загорела! — заметил Никита.
Нина рассеянно кивнула. Он видел, что она подавлена.
— А знаешь, — вдруг предложил он, — если ты так беспокоишься за Кузю, мы можем взять его с собой.
— Как? В гостиницу не пустят.
— А мы не поедем в гостиницу. Мы поселимся у Бронюса. Это же суббота. Он уедет сюда, а мы остановимся у него. И никто нам не помешает взять Кузю. Он посидит один, только пока мы будем на концерте. Идет?
— Это было бы просто классно! А это удобно? — тут же спохватилась Нина.
— Бронюс — друг. Он все поймет и не будет возражать. Хочешь, позвоню ему прямо сейчас?
— Может, это неудобно? Он же на работе… Хочу. Звони.
Никита набрал номер.
— Бронюс? Привет. Тут такое дело… — И Никита объяснил по-литовски, в чем проблема. — Все, — сказал он, захлопнув мобильник. — Дело сделано. Едем с Кузей.
Читать бесплатно другие книги:
