Почему нарушаем! Оутерицкий Алексей

Медицинская история

Жил себе, поживал, один хороший человек. Жил спокойно, пока у него зубы не разболелись. Тогда и пошел к врачу впервые в жизни, потому что до того не болел ни разу. Зубы удачно подлечил, а там его и к другим врачам уговорили. Осмотреть лишний раз организм, мол, никогда не помешает. Профилактика, говорят, на то и существует, чтоб болезни будущие обнаруживать.

Ну, пошел тот человек на ту профилактику. Удачно всех врачей прошел, а вот на сексологе Арапетяне вдруг застопорилась вся профилактика эта научная. Много чего неприятного наворотил этот хрен сексологический, который пенсне старомодное для важности нацепил. Но главное – то самое, что он всю жизнь полноценным половым актом считал, сексолог Арапетян какой-то поллюцией обозвал. А ведь они с женой аж двадцать лет прожили, детей нарожали, и не знали до сих пор, что не по науке мудрено-арапетяновской живут. Сексологической, то есть, науке. Оба двадцатилетним своим супружеством довольны были и никаких сексологических претензий друг к другу не предъявляли.

– А дети тогда откуда? – вскричал добрый, но наивный человек.

– А это вы у жены своей спросите, – Арапетян отвечает. И для усиления ехидного эффекта стеклами своего пенсне нагло так сверкает.

Закручинился было тот человек хороший, а потом его вдруг и осенило, что хитрые арапетяны такими вот псевдонаучными способами денежки из народа вытянуть норовят, оттого и пугают его поллюциями всякими, да еще стеллажи книжками умными заставили для убедительности. Чтоб у простого люда доверие к ним было, хотя на деле, может, там одни обложки от тех книжек стоят – поди, проверь, если они за стеклом спрятаны… И еще понял, что этот ученый Арапетян нарочно его дураком выставить хочет, потому и про оргазмы какие-то мифические наплел. А уж словечки-то какие паскудные специально для унижения других напридумывал!.. А еще его осенило, что теперь делать надо.

Вот он и сделал, как осенило. Пенсне Арапетяну разбил, а бумажки нехорошие, псевдомедицинские, что тот на него состряпал и уже в личную карточку успел занести, чтобы потом другим аферистам показывать и над ним смеяться – все подчистую в мелкие клочки изорвал. И нечего из него дурака сексуального делать, да еще денежки через то выманивать! Кровные, между прочим, денежки. Потому что для кого поллюция, а для кого и полноценный половой акт. И очень приятный, кстати, хоть и неправильный с точки зрения лжеучения Арапетяна.

Именно так он деятелю в белом халате и сказал, пока тот к разбитому носу марлю прикладывал да треснувшее пенсне под столом искал. И нечего народу мозги пудрить, денежки из него тянуть. Те, которые кровные. А еще книжки умные на всеобщее обозрение выставлять, врачом шибко грамотным прикидываться. Гиппократ хренов…

Так прямо про Гиппократа и сказал, когда аферисту от медицины вторая марля потребовалась, и когда он за своим пенсне второй раз под стол нырнул. Так и сказал, да, чтоб впредь неповадно было.

Такая вот история. Медицинская.

***

– Все бы ничего, – прокомментировал внимательно выслушавший Бывалого Общественник, – да только одна неувязочка во всех этих твоих историях имеется. Правдивости она мешает. Почему-то у тебя что ни врач, то обязательно неумеха и аферист. Можно подумать, все врачи только из таких и состоят.

– А можно подумать, что нет, – удивился Бывалый. – Они ведь нарочно в медицину просачиваются, чтоб хорошим людям гадить. И еще – потому что в белом ходить любят. Форс у них такой. Дипломы медицинские по блату покупают, а потом над народом трудовым изгаляются…

– Кстати, о поллюциях, – начал было задумавшийся о чем-то своем Интеллигент.

– Не надо о поллюциях! – поспешно возразила Фотомодель. – Давайте лучше опять о красивых девушках. Мы это заслужили. Своими нелегкими кастингами заслужили, правда!

– Давайте о девушках, – согласился Бывалый. – Но и о поллюциях при этом забывать не будем. Эти две вещи порой тесно между собой связаны.

– Девушка – не вещь, – возразила Фотомодель. – И какая между ними связь?

– Кстати, как вас зовут, сударыня? – неожиданно спросил Бывалый и его так же неожиданно поддержал Общественник:

– Да, вы не представились, а девушку некрасиво соответственно профессиональной принадлежности называть. – С тем, что сам он отныне Общественник, он, кажется, смирился окончательно. Более того – это прозвище ему, кажется, даже нравилось.

– Какой еще такой принадлежности? – с недоумением спросила девица. – Меня так и зовут – Фотомодель. Имя у меня такое. Разве не красивое?

– Тогда слушайте, что сейчас расскажу, – вкрадчиво проговорил Бывалый, в то время как Общественник с Интеллигентом переглянулись с отвисшими от удивления челюстями. – Значит, как договаривались, о поллюциях…

– Мы договаривались о девушках! – с горячностью возразила Фотомодель.

– Будь по-твоему. И налейте-ка дамочке, чтобы лучше слышала, – приказал Бывалый. – Эта история и ее некоторым образом касается.

– Это как? – Осушившая стакан Фотомодель шумно выдохнула, и Общественник услужливо протянул ей плавленый сырок.

– А вот как…

И Бывалый рассказал следующую историю:

Кто имеет поллюцию

Оттого он назвал дочку именем красивым, что романтичным был. Сериалы любил по телевизору смотреть еще больше жены своей, по жизни восторженной. Дочку они как раз ждали, когда какой-то очередной сериал шел про что-то. Люция там была такая, в сериале том длинном. Красивая девушка и округлая, как и имя ее. Но не станешь же дочку по-иностранному называть, пусть и красиво. В России, чай, живешь, а не там, где Люции округлые произрастают. А из здешних имен – Полина ему дюже нравилось. Тоже красиво и округло, на манер Люции. Тут-то его и осенило: Полина плюс Люция – вот и получи Поллюцию! И красиво, и округло, и по-нашему – не по-иностранному какому. В общем, все женские добродетели через одно хорошее слово в имени этом чудном слились.

В ЗАГС-е ему так и сказали:

– Вы, Федор Никанорович, молодец. Не каждый имя такое красивое для любимой дочки подобрать способен. Нынче ведь в моде имена все больше новые, зарубежные, демократические. Или наши, красивые, но тогда не демократические, не то что у вас. У вас и того и другого в меру соблюдено…

И велели в коридоре подождать.

А там как раз сидел один из тех, что с демократическими именами в ЗАГС приходят. И тоже подивился имени красивому, Федором Никанорычем придуманным, а заодно о беде своей рассказал. Не хотят, подлецы ЗАГС-овские, сынишку его, тоже пока не рожденного, регистрировать. БОрис НИколаевич Ельцин в Кратковременной ЗАвязке – имя такое хорошее придумал, демократическое. Бониекза, в общем, если коротко. И любому подойдет – даже если дочь родится. Навроде Жени что-то. И мужское и женское – одновременно. А эти, из ЗАГС-а, которые равнодушные, и говорят ему нагло: регистрировать Бониекзу отказываемся, потому как имя это лживое и президента нашего порочит. С чего бы это вдруг Борису Николаевичу в завязку уходить, пусть даже и в кратковременную. Он мужик крепкий, а потому – глупости все это и оговор демократического вождя. И другое имя предложили: Борис Николаевич Ельцин на аортокоронарном шунтировании под руководством знаменитого кардиохирурга Акчурина. Не менее демократическое, красивое, и, что самое важное – правдивое.

А мужик – ни в какую. Бониекза, как ни крути, покрасивше Акчурина будет, пусть даже тот и шибко ученый по своей медицинской линии, по которой людей скальпелями вовсю кромсают. Вот и сидит теперь, приговора окончательного дожидается.

Потом мужика того упрямого вызвали дальше Бониекзу его, еще не родившегося, обсуждать, а затем и до Федора Никанорыча очередь дошла. Утвердили, конечно, Поллюцию его. Очень быстро и почти единогласно утвердили. Чай, в комиссии тоже не дураки сидят. Только один какой-то против хотел проголосовать, потому что плохо выспался – чего с такого взять.

А потом все вкривь и вкось пошло почему-то. Но не сразу. В детский сад Поллюция более-менее нормально отходила. А вот в школе – началось…

Больно глупыми учительницы в этой школе оказались, потому как молоденьких набрали. А классный руководитель в возрасте мужчиной оказался, и потому еще более глупым. И это не придирки, потому что как еще таких, с позволения сказать, учителей охарактеризовать, если они постоянно в дурацкие ситуации попадали? А ситуации такие сами же по своей глупости и учиняли.

Входит, к примеру, классный руководитель в учительскую, и спрашивает озабоченно:

– Никто мою Поллюцию не видел? На прошлом уроке ведь еще была, а сейчас исчезла куда-то.

Молоденькие учительницы почему-то краснеют и из учительской наперегонки выбегают. Ну не дуры ли?.. Или наоборот. Входит такая молоденькая в учительскую:

– Борис Евгеньевич, я только что вашу Поллюцию лицезрела. Она сейчас в коридоре. Вся мокрая, липкая!.. Примите, пожалуйста, меры. Ее мальчишки чем-то облили, кажется.

Но разве ж дослушает учительский народ конец фразы, который про мальчишек, и все объясняет? Не дадут договорить, опять зачем-то краснеют и опять зачем-то убегают. А тут и физкультурник, подлец, масла в огонь подливает:

– Ваша Поллюция совсем как размазня. На шведской стенке всегда подобно сопле болтается, никакой в ней упругости. Надо бы как-то на нее воздействовать, а то она весь класс назад тянет. Может, разрешите мне позаниматься с нею дополнительно или сами как-то ее укрепите?

Борис Евгеньевич от такой тупости зверел даже:

– Надоело! Я эту свою Поллюцию сейчас вообще по стенке размажу! Хоть по шведской, хоть по какой! Да хоть прямо здесь, в учительской!

А дурочки молоденькие от таких слов уже в крик ударяются. Хулиганом великовозрастным его обзывают, говорят, что он нарочно их в краску вгоняет. Потому и нечего таких глупых, из пединститута, набирать – тогда уж лучше с улицы, не нервных и ко всему привычных. Ученики-то к Поллюции нормально относились, правда, только до восьмого класса, пока в учебный курс анатомию не ввели…

Тут уж к Поллюции повышенный интерес образовался. Подковались, значит, однокласснички анатомически. Раньше девчонка в средненьких числилась, в неприметненьких. А тут вдруг все мальчишки про красавиц общепризнанных разом позабыли и за ней бегать начали. Те красивые девчонки даже делегацию собрали, чтоб директрисе на такое бесчинство пожаловаться:

– Борис Евгеньевич свою Поллюцию холит и лелеет, а нам через нее жизни никакой не стало. Поэтому убедительно вас просим…

А директриса, хоть и старая уже, опытная, но тоже дура, выходит, немалая, потому что краснеет почему-то – вот и новый скандал намечается. А бедного Бориса Евгеньевича – на педагогический совет тянут, причем срочно.

Слег он даже от всего этого безобразия. Так разве ж дадут поболеть спокойно! Звонит одна такая домой. Опять-таки молоденькая:

– Передайте мужу, что пока он болеет, его Поллюция…

Да хоть бы дослушала сначала, прежде чем сразу воспитывать бросаться! Еще женой называется! И вот Борису Евгеньевичу бюллетень продлевают, потому что на его теле неожиданно следы каких-то побоев проявляются.

Но это в школе все от Поллюции безвинной страдали. А ведь был еще и двор…

Возвращается, например, ее отец романтический с работы. Уставший, конечно, после пива, которое за производственную вредность полагается. Подходит к крыльцу, а там мальчишки сидят, разговоры разговаривают.

– Вчера ночью у меня опять поллюция была. Знаешь, как здорово! Ощущеньица, я тебе скажу-у-у…

Дружки его ночному счастью завидуют, а отец не дослушает даже. Мальчишкам немедленно по подзатыльнику, и через две ступеньки бегом домой:

– Где вчера ночью была? – на дочь безвинную орет.

А та удивляется:

– Мы ж с тобой до утра в карты под пиво играли. Неужто забыл?

И то правда. Почешет отец свой затылок, выйдет опять во двор, чтоб перед мальчишками извиниться, а к их разговору уже мужик взрослый, умеренно-пьяненький, подключился:

– Счастливые вы, ребята. А вот у меня поллюция в последний раз годочков этак десять назад была.

Отец моментально холодным потом покрывается, начинает высчитывать лихорадочно… «Да ведь моей Польке в ту пору всего семь лет было! И это, как педофил открыто заявляет, она в последний раз к нему приходила!»… И ну того мужика за грудки хватать. А потом бегом домой и свою дочь к гинекологу на проверку тянет. А там удивляются:

– Вы ее уже который год к нам приводите, ни одного месяца не пропускаете! Девственница она у вас, не сомневайтесь.

Но ворчали беззлобно, с уважением. Вон как папаша о дочке своей заботится. Каждый бы так…

Но однажды пришел всей этой путанице конец. И очень даже счастливым тот конец оказался. Справный такой конец, справедливый. Надоело отцу свою от педофилов оборонять, вот он и принял мудрое решение, какие цари в сказках принимают. Еле-еле терпения у него хватило, чтобы совершеннолетия доченьки дождался и план свой замечательный в жизнь претворить.

– Отдам тебя, Полька, за первого встречного, – сказал он в восемнадцатый день ее рождения. – Слово мое твердое, так тому и быть.

Поллюция обрадовалась и тотчас на улицу радостно побежала, потому что надоело ей гинекологов ложными визитами от работы отрывать. Уж лучше по делу к ним приходить. И родня с соседями – все за ней побежали, посмотреть.

А тут и первый встречный не задержался. Лицом кавказской национальности, естественно, тот первый встречный оказался, потому что лица эти вездесущие, их везде встретить можно, даже в самых неожиданных местах. А этот ходил с мешком через плечо по дворам – скупал у мирного населения взрывчатку, этому населению ненадобную. Чтоб потом вернуться к себе на родину и этими боеприпасами движение освободительное подбодрить, сил ему новых придать. Родину ту свою от лиц другой кавказской национальности освободить, в общем, мечтал. Оставалось ему мешок заплечный всего-то на какую четверть заполнить, и тут на свое счастье он в двор Поллюции забрел. И не успел он про взрывчатку спросить, как его тут же в ЗАГС повезли, а к вечеру он уже сидел за столом, сверкая золотыми зубами и трехдневной щетиной, которая у кавказцев обычно за три часа после бриться отрастает. А на свадебку пригласили и учительниц молоденьких, и классного руководителя, и мальчишек с крыльца, и еще много кого, даже того случайного педофила великовозрастного не забыли. В общем, заходи любой, кто красивые имена ценит!

А кавказец на радостях тут же все дворы, недавно обойденные, еще раз обошел, и взрывчатку, недавно купленную, обратно населению раздал и даже денег вернуть не потребовал. Просто за то раздал, что во дворах здешних такие хорошие девушки проживают. А о войне своей освободительной вообще напрочь забыл…

Так и живут молодые в счастье и согласии вот уже добрый десяток лет. И каждый день этот первый встречный кавказец свою законную Поллюцию законно и имеет. И даже вслух об этом, не стесняясь, всем говорит. И ее романтичный отец ничуть на него за это не сердится. Расписался – значит, теперь имеет право официально все эти бесчинства с его дочерью вытворять. Тут не то что отец, тут даже никакой гинеколог кавказцу не указ. Так что пусть себе и дальше свою Польку имеет. Хоть днем, а хоть бы и ночью. По праву это. Чай, заслужил.

Такая вот история.

***

– Выходит, поллюцию еще заслужить надо, – задумчиво прокомментировал Общественник и почему-то посмотрел на Фотомодель. – Нет так-то просто, оказывается, ее заиметь.

– А ты думал, – огрызнулась та. – За просто так тебе нынче и депутат не спляшет. А вообще, я уверена, что поллюцию только маньяки испытывают. Те, что в кустах стоят, девушек подстерегают.

– Ты про эксгибиционистов, наверное, – поправил ее Общественник. – Это они по кустам прячутся, плащи распахивают. А под плащами у них нет ничего.

– Так уж прямо и ничего! – возразила Фотомодель. Затем, заметив взгляды собравшихся, почему-то покраснела и поспешно добавила: – Хотя сама я, конечно, ничего такого не видела. Мужского, в смысле. Так, слыхала от кого-то, будто есть у них там что-то. А вот ты откуда такие подробности знаешь? Небось, сам подобными делами балуешься? – перешла она в наступление, и теперь покраснел Общественник.

– Может, выпьем? – поспешил предложить он.

– Пора бы, – согласился Бывалый. И вдруг прищурился, заметив что-то, валяющееся в ногах Общественника. – Это что там у тебя такое?

Тот посмотрел вниз и ахнул:

– Господа, это же мои пропавшие документы! – Он поспешно нагнулся и поднял с земли черную папку. Заботливо обтерев ее рукавом, он сдул с кожаной поверхности последние пылинки и обвел всех счастливым взглядом: – Но откуда! Я ее аж в прошлом месяце потерял! И совсем недавно здесь ничего не валялось; я, когда ящики устанавливал, внимательно все кругом осмотрел! Нет, ну надо же… – Он еще раз любовно погладил кожу неожиданной находки.

– Пить надо меньше, – снисходительно сказал Бывалый. – Тогда и документы не будешь терять. И под ногами все замечать станешь.

– Я не пью! – вскинулся Общественник.

– Да знаем, знаем, – успокоил его Бывалый и поинтересовался: – В ней, небось, ценные общественные документы? Протоколы собраний жильцов, жалобы в домоуправление и все такое прочее?

– А что! – вскинулся Общественник. – Между прочим, это не повод для шуток. Я свои права знаю! И отстаивать их умею! Даже других этому делу учу. Не так-то просто, к твоему сведению, гражданскую сознательность в людях пробудить. Да взять хотя бы тебя, к примеру… – Он прищурился. – Вот ты весь из себя такой бывалый, байки всяческие рассказываешь, других жизни учишь, а сам хотя бы свои права знаешь?

– Да уж небось поболее, чем некоторые.

– А ну скажи.

– Ладно, слушай…

И Бывалый без малейшего промедления, слегка скучающим голосом выдал следующее:

Про гражданские права

Обычные люди имеют права, но не очень твердо знают, какие конкретно. Правозащитники или адвокаты не только хорошо знают, какие права имеют, но имеют право защищать права других. Но круче всех обычный милиционер: он имеет права всех этих, вместе взятых людей, как хочет.

***

Трое некоторое время молчали, переваривая несколько неожиданную трактовку своих гражданских прав.

– Признаю поражение, – наконец выдавил из себя Общественник и посмотрел на Бывалого с еще большим уважением, хотя и до этого оно было весьма немалым. – А хотите, я вам еще что-нибудь насчет гражданских прав расскажу? Я недавно с лекцией в домоуправлении выступал, поэтому вопрос хорошо изучил. – Он вдруг осекся и недоверчиво всмотрелся в нутро распахнутой папки.

Несколько секунд Бывалый с любопытством смотрел на растерянно что-то бормочущего собутыльника, потом спросил:

– Что-то не так?

– Документы не те! – возбужденно выкрикнул Общественник. – Нет, но кому понадобилось подменять мои бумаги!

– Может, шпионам, – предположил Бывалый и с ехидством покосился на Интеллигента. – А кто у нас здесь шпион?

– Я только хотел им стать, – напомнил тот. – И то, не шпионом, а разведчиком!

– А какая разница, – не поняла Фотомодель.

– Шпионов сажают, а разведчикам медали выдают, – сказал Бывалый.

– А как их различают?

– Шпионы по-иностранному говорят, – пояснил Бывалый и опять повернул голову к Общественнику: – В твоей папке было что-то важное?

– Важнее не бывает, – мрачно подтвердил тот. – Самое главное, пропал протокол опроса жильцов, протестующих против сооружения здесь свалки.

– Так свалка-то – вот она, – напомнил Бывалый. – Чего теперь протестовать?

Общественник не нашел что ответить, и обиженно засопел, перелистывая свои бумажки.

– Налейте человеку, у него горе, – сочувственно сказал Бывалый. Он с интересом проследил, как разнервничавшийся Общественник опрокинул полновесный водочный стакан и спросил: – А что там сейчас? Чем подменили твои ценные документы?

– Да ерунда какая-то! – с чувством воскликнул Общественник. – Сам не пойму. Какие-то, что ли, памятки…

– А ты зачитай вслух, – попросил Интеллигент.

– Да говорю же, полная чушь.

– А если я попрошу? – кокетливо спросила Фотомодель.

Общественник посмотрел на нее с обожанием и вздохнул, сдаваясь.

– Ладно, слушайте…

Он нехотя раскрыл папку и, пошелестев бумагами, зачитал следующее:

Дюжина верных признаков

Дюжина верных признаков того, что последние сто граммов оказались для вас лишними

1. Вы долго и настойчиво убеждаете в чем-то своего на редкость упрямого собеседника, а когда тот наконец соглашается с вашими железными доводами, вдруг обнаруживаете, что находитесь в комнате один.

2. Вы внезапно замечаете, что спившаяся вокзальная проститутка, мимо которой вы вчера прошли мимо, брезгливо зажимая нос – весьма симпатичная женщина, и вообще, из нее наверняка получилась бы хорошая жена и мать.

3. Упав в очередной раз, вы уже не стремитесь вскочить сразу – накопленный за сегодняшний день опыт подсказывает вам, что сначала неплохо бы набраться сил и, в конце концов, разве плохо какое-то время просто спокойно полежать, думая о чем-нибудь приятном.

4. Вас нисколько не смущают любопытные взгляды прохожих – напротив, в ответ вы смотрите на них с чувством превосходства, поскольку знаете многое из того, чего пока не постигли они. «А лежать, между прочим, имею полное право! На дворе нынче не тоталитаризм!»

5. Резкая смена настроения: «Чего вы на меня пялитесь! В том, что у человека слегка испачкан гардероб, нет ничего предосудительного! Может, это вообще рабочая одежда, в которой я, не разгибая спины, целый день работал на приусадебном участке!»

6. Озарение: наконец понял! Это все от некачественного коктейля! Точно-точно! Скотина-бармен наверняка нарочно подмешал туда какой-то дряни. И рожа у него прохиндейская. Жаль, не разглядел сразу. Ничего, в следующем баре закажу чистой водочки. Вот хрена лысого дам еще раз так себя облапошить.

7. Хамы! Зачем так больно драться! Неужели приличному человеку нельзя выкрикнуть стриптизерке благодарственные слова? Ну, еще ущипнуть ее, оказывая знак внимания… Драться-то зачем!

8. Вас наконец перестали выбрасывать из баров. Вас туда попросту не пускают.

9. Два близнеца в симпатичных матросских костюмчиках внезапно оказываются обычным низкорослым милиционером в единственном числе, облаченным в неприятную глазу форму. Странно, как можно было спутать… Да нет, конечно же, тот обращается к кому-то другому.

10. Опять странно… Куда-то везут и совсем не спрашивают билета. Какие добрые люди.

11. Кровать, конечно, жестковата, зато вы начинаете гордиться выданными добрыми людьми трусами с нарисованным на них порядковым номером. Жаль, что вас не видит жена! Ведь вы сейчас так похожи на профессионального спортсмена.

12. Внезапно вами овладевает поэтическая грусть… Кругом одни хамы, неспособные понять тонкую душу художника.

Впереди еще горячие объятия с женой и обязательное похмелье. Жена – ладно, ее как-нибудь да удастся умаслить, но почему никак нельзя обойтись без похмелья?

***

– И вправду чушь, – сказала Фотомодель. – Дурацкая памятка, написанная пьяницами для других пьяниц.

– Бред, – резюмировал Бывалый.

– Зачем только такую бодягу читать вслух, – поморщился Интеллигент.

– Вы… вы сами просили! – запальчиво выкрикнул Общественник. Возмущенный вероломством собутыльников, он резко захлопнул папку и опять обиженно засопел.

– Ладно, наливайте, – распорядился Бывалый. – Обмоем эту дурацкую памятку. Уж мы-то никогда не напьемся до такой степени, чтобы нам выдавали номерные трусы.

– А девушек в вытрезвитель берут? – спросила Фотомодель и мужчинам показалось, что в ее голосе прозвучала надежда.

– Исключительно фотомоделей, – подтвердил не на шутку разозлившийся Общественник. – Их прямо с подиума оттуда забирают.

– Кое-кто забыл кое-какой урок и мечтает заработать по второй щеке, – ласково произнесла девица.

– А зачитай теперь ты что-нибудь, – сказал, разряжая обстановку, Бывалый.

– У меня нет очков, – напомнил Интеллигент.

– Так у тебя ж близорукость вроде была?

– Мелкий шрифт я тоже не разбираю, – признался Интеллигент. – Я, вообще-то, специальными очками пользуюсь. Бифокальными.

– Будут тебе бифокальные, – пообещал Бывалый. Он с кряхтеньем нагнулся, подобрал с земли какую-то проволочку, задумался на мгновенье, что-то прикидывая, и принялся скручивать ее каким-то хитрым образом.

– Не знала, что среди присутствующих имеются бисексуалы, – сказала Фотомодель. – Но ты не тушуйся, нынче это даже модно. Чистым геем, правда, быть еще круче.

– Я не бисексуал! – вскинулся Интеллигент и вопросительно посмотрел на Бывалого. – А девки за свои слова тоже должны ответственность нести?

– Не девки, а девушки, – поправила его Фотомодель. – Между прочим, щеки не только у общественников имеются.

– Девки не несут, девки вынашивают… На вот тебе, – сказал Бывалый, бросая Интеллигенту получившуюся проволочную конструкцию.

Машинально поймавший ее Интеллигент обнаружил, что конструкция эта не что иное, как некое подобие оправы для очков.

– И что мне с этим делать? – спросил он, с недоумением приглядываясь к небрежно сляпанному проволочному сооружению.

– Как что? Цепляй на уши и читай газету.

– Но здесь же нет стекол!

– Бисексуальных? – ехидно вставила девица.

– Но какой прок от этой штуковины без стекол? – недоверчиво спросил Интеллигент.

– А ты попробуй, потом говори, – посоветовал Бывалый.

Интеллигент с некоторой опаской водрузил оправу на положенное место, обвел взглядом собутыльников, что-то пробормотал себе под нос, затем нагнулся, подобрал недавно брошенную газету, впился глазами в текст…

– Чудо! – закричал он, вскинув голову и недоверчиво таращась на Бывалого. – Я прекрасно вижу!

– Никакого чуда, – спокойно возразил тот. – Избавился от надуманного, только и всего.

– Тебе эта штуковина идет, – заметила Фотомодель. – Очень даже стильная вещица. А мне такую сделаешь? – спросила она, повернувшись к Бывалому. – Только мне с темными стеклами, пожалуйста.

– Какого надуманного? – не понял Интеллигент.

– От наносного. Помнишь, я говорил, что эти твои штучки с якобы слабым зрением – все это напускное, повод, чтобы очки нацепить и через те очки умнее других казаться.

– Но я по причине плохого зрения даже в армии не служил! – воскликнул Интеллигент.

– Значит, обманул государство, – резюмировал Бывалый.

– Но врачи! Военкоматовские врачи, самые что ни на есть строгие и придирчивые, они сами подтвердили, что… Уж они-то не могли ошибиться!

– Значит, аферисты от медицины добрались уже до военкоматов, – все так же спокойно подытожил Бывалый. – Ты читай, читай, не отвлекайся по пустякам. Или я от нечего делать такие отличные очки тебе смастерил?

– Правда, читай, – поддержал его Общественник. – Я без новостей не могу. Сидим мы, конечно, хорошо, но ни газеты тебе здесь, ни телевизора…

– Будет и телевизор, – пообещал Бывалый и опять поторопил Интеллигента: – Читай, говорю, не заставляй народ ждать. Что там в мире творится?

– Интересно, – пробормотал Интеллигент, – весьма своеобразная газета. Вроде местная, однако впервые такую вижу. Может, первый номер?

– А как она называется? – поинтересовался Общественник.

– Да тут титульный лист, как на грех, оторван. Получается, нет у нее названия.

– Да читай уже! – прикрикнула Фотомодель.

И Интеллигент послушно зачитал следующее:

Известно ли вам, что…

…что крупный рогатый скот приходит в состояние крайнего возбуждения, если в стойло заходит одетый по форме милиционер? Этот феномен был открыт случайно, когда за дояркой одной из подмосковных ферм стал настойчиво ухаживать сотрудник местного отделения милиции. Кстати, эта оказавшаяся столь наблюдательной доярка поощрена специальной денежной премией за весомый вклад в отечественную науку.

Ученым пришлось признать, что загадка оказалась не так проста, как они думали поначалу, когда возникло казавшееся наиболее правдоподобным предположение, что скотину раздражает сама милицейская форма, а какой человек ее надел, значения не имеет. Так, например, опытным путем было установлено, что когда форму сотрудника милиции надевает человек сугубо гражданский, то коровы, с которыми проводился уникальный эксперимент, ведут себя как обычно, спокойно. Никак не реагировали они и на появление в стойле одетых по форме работников пожарной службы, почтальонов и даже сотрудников налоговой полиции. Зато милиционер, даже переодетый в гражданское, неизменно приводил их в состояние крайнего волнения.

Опытным путем также было выяснено, что присутствие в стойле одетого по форме работника пожарной службы этих же коров, напротив, даже несколько успокаивает. У них стабильно повышаются надои, заметно улучшается настроение, что подтверждается различными измерительными приборами. Установлен уже и некий интересный баланс: двое пожарников сводят на нет вредное воздействие на коров одного милиционера, а чтобы добиться подобного результата с помощью почтальонов, таковых требуется уже целых три человекоединицы. Получается, неблаготворное влияние милицейских работников нейтрализуют сотрудники других, более мирных служб.

Почему происходит подобное, из-за недостаточного финансирования исследований доподлинно выяснить пока не удалось, хотя к разгадке этого интересного явления в срочном порядке подключились лучшие силы Российской академии наук. Прогнозируют, что ученые, которые смогут первыми приблизиться к объяснению этого феномена и найти убедительные объяснения происходящему, будут немедленно выдвинуты на соискание нобелевской премии.

Пока же столь интересный факт отнесен к разряду загадок природы или, если хотите, научных курьезов.

***

– И впрямь, интересно! – воскликнул Общественник. – Я и не предполагал даже, что милиционеры вредно воздействуют на коров.

– Эти кого хочешь в гроб загонят, не только парнокопытных, – заметил Бывалый. – Любого достанут, будь они в форме или без оной. Но тот факт, что они добрались уже до коров – настораживает. Коров в России и без того на всех не хватает… Действительно, полезная газета.

– Хотела бы я, чтобы за мной начал ухаживать милиционер, – мечтательно сказала Фотомодель. – Тогда и я, может, сделала бы какое-нибудь замечательное открытие, внесла бы свой вклад в отечественную науку.

– Какие с милиционерами можно сделать открытия, – возразил Бывалый. – Разве что снял бы он штаны, а там у него штуковина как раз для книги Гиннеса. Потому как если у человека с извилинами плохо, природа ему чем-то другим этот недостаток компенсирует, иначе несправедливость получается. Ты, наверное, такого рода открытие имела в виду?

– Прочитай еще что-нибудь, – попросила Интеллигента почему-то смутившаяся Фотомодель, демонстративно отвернувшись от Бывалого.

– А почему это у милиционеров с извилинами плохо? – внезапно вступился за органы правопорядка Общественник. – Прошу пояснить. Я, знаете, не то чтобы их защищаю, но я за справедливость.

– Как и всякий общественник, – понятливо кивнул Бывалый. – Что ж, поясняю. Если у человека с извилинами все в порядке, чего ж он тогда в милицию-то полез?