Запредельное удовольствие (сборник) Леонов Николай

– Нужно просмотреть все сводки, – сказал Орлов, – не было ли где похожих случаев. В смысле, похожих трупов. Это хорошо, Волков такой сознательный попался, нам сообщил, а другой мог бы и рукой махнуть. Причина смерти-то не криминальная! Подумаешь, сердце! И внешне на бомжа смахивает.

– Не думаю, что будут похожие трупы! Интересно, какой такой информацией обладает круг людей, что ее нужно в буквальном смысле выдирать клещами?

– А если это не информация? – предположил Орлов.

– А что? Имущество? Надо быть совсем больным на голову, чтобы вот так похитить уважаемого человека, сына влиятельного лица, пытками заставить отписать имущество, а потом явиться и захапать его якобы на законных основаниях! – в сердцах произнес Гуров. – Да еще и труп Любимова подкинуть!

– Да, мотив неясен, – задумчиво проговорил Орлов. – Кстати, насчет влиятельного отца. Родителям сообщил?

– Как раз собираюсь. Не сейчас, конечно, когда он в шоке. Но поговорить нужно обязательно! Вдруг Роман делился с родителями своими планами? Может быть, он чего-то боялся и хотел удрать, поэтому и говорил всем про Доминикану, а на самом деле собирался совсем в другое место, но его перехватили… Надо бы и в центре об этом расспросить – вдруг кто-то что-нибудь слышал хотя бы краем уха… Вот где талант Крячко по сплетням пригодится! Кстати, где он?

– Талант? – съехидничал Орлов.

– Кончай, Петр! Крячко где?

– А хрен его знает, где его черти носят! – вдруг рявкнул Орлов. – Так и не появился с утра!

– Ничего себе! А телефон? Или ты из гордости ему не звонил?

– Какая гордость? – начал закипать Орлов. – Я вообще-то начальник его, чтобы перед ним обиженного разыгрывать. Отключен у него телефон! Поди, свидание затяжное получилось! Отсыпается в новом гнездышке! Я вот Наталье позвоню – она ему устроит!

– Это точно, – засмеялся Гуров, представив реакцию жены Крячко на такое «служебное задание». – Ладно, я пойду. Если дозвонюсь до него, пошлю к тебе.

– Пошли его знаешь куда? – снова завелся Орлов.

– Ну, туда он всегда успеет, – усмехнулся Лев и вышел из кабинета.

Вернувшись к себе, он совершил одну из самых малоприятных миссий своей работы: сообщил родителям убитого Романа Любимова о смерти сына. Миссия прошла со всеми сопутствующими ситуации тягостными моментами, но все же Гурову удалось договориться с отцом Романа, Виталием Евгеньевичем, о встрече на сегодняшний вечер у него дома.

Крячко появился к середине дня и был крайне удивлен тем, что его заждались. Он сообщил, что вчерашняя встреча с Кругловой не состоялась, и он напрасно прождал «эту дуру» битый час, пока она, наконец, не перезвонила и не сообщила, что застряла в лифте, а дозвониться раньше не могла, потому что телефон в лифте «не ловил». Но потом неожиданно сработало, она уже вызвала лифтера, и он обещал прийти «ну в самое ближайшее время». Как только ее освободят из заточения, она тут же приедет.

Крячко подобная перспектива никак не улыбалась, и он тут же перенес встречу на сегодняшнее утро.

– Ну и как? – спросил Лев. – Встреча-то хоть полезной оказалась?

– А-а-а! – махнул рукой Крячко. – Пустышка! Она вообще была на симпозиуме три недели, только позавчера вернулась. А в «Гармонии» не появлялась с начала зимы – сразу после того скандала. Я уж так и так крутил-вертел, пытался на тот скандал ее вывести, но она о нем, кажется, и думать забыла. Как и о Любимове. Так что к его исчезновению точно не причастна.

– Исчезновению… – вздохнул Гуров. – Да нет, теперь речь идет уже не об исчезновении…

И он рассказал Крячко об обнаруженном трупе.

– Значит, все-таки убили голубчика, – заметил тот.

– Официально он умер от остановки сердца.

– Угу. А измордовали его всего – это как?

– Версии есть? – вместо ответа спросил Гуров.

– Новых нет.

– Значит, по-прежнему Плисецкого подозреваешь? А он вот пропал, между прочим! И мне что-то неспокойно по этому поводу…

Гуров еще несколько раз набирал номер Плисецкого, но тот по-прежнему не отвечал. Наконец полковник не выдержал и позвонил в спортивно-развлекательный центр «Гармония», где услышал от секретарши, что Леонид Максимович приезжал, сообщил о смерти Романа Витальевича, был в очень плохом душевном состоянии, после чего закрылся в своем кабинете. Где-то минут через сорок он вышел и сказал, что уезжает на важную встречу, при этом очень волновался. Обещал приехать через час, однако до сих пор не вернулся.

Гуров посмотрел на часы. Времени было уже половина шестого. Все это ему совершенно не нравилось. Куда мог деться Плисецкий?

– Да ладно тебе, – сказал Крячко. – Ну, расстроился мужик и поехал домой! Выпил, может, с горя…

– Домой, говоришь? – задумчиво переспросил Лев. – Слушай, Стас, давай-ка, дуй к нему домой. Но не звони! Езжай прямо туда. Если даже Плисецкого нет, поговоришь с его женой. Думаю, тебе не надо объяснять, что у нас есть к ней вопросы?

– Не надо, я сам знаю, как с ней разговаривать. – Крячко поднялся и пошел к двери.

– Смотри только, до завтра там не пропади! – вдогонку бросил ему Гуров.

В ответ Крячко хлопнул дверью. Гуров же набрал номер Виталия Евгеньевича Любимова и услышал, что тот ждет его. Убрав документы, он вышел из Управления и поехал в Кунцево, где жил Любимов-старший.

Виталий Евгеньевич Любимов оказался высоким поджарым мужчиной с хорошо сохранившимися темными волосами, кое-где убеленными сединой. Наверное, для своих лет – а ему должно быть за шестьдесят – он выглядел очень хорошо, но сегодняшнее трагическое известие о гибели сына не могло не наложить свой отпечаток: под глазами набрякли мешки (видимо, подскочило давление), щеки как-то безвольно обвисли, а в глазах застыла тоска, которая свойственна порой очень пожилым людям, чувствующим приближение смерти и совсем не готовым ее принять. Кроме того, от него исходил сильный запах лекарств.

Он сам протянул руку Гурову для пожатия, после чего пригласил пройти на второй этаж. Когда они поднимались по лестнице, снизу их окликнул женский голос:

– Виталий, кто это?

– Лена, это… это господин полковник из МВД, я тебе говорил, – обернувшись, проговорил Любимов-старший. – Зачем ты встала?

Гуров увидел женщину – по всей видимости, жену Любимова. Она была явно моложе его, хотя и не на целое поколение, и удачно сохранила в своем возрасте следы былой привлекательности. Хотя так же, как и супруг, пострадала от полученной сегодня вести. Красивые серые глаза ее были подернуты каким-то туманом, голос звучал словно издалека, да и на ногах женщина держалась нетвердо, из чего Гуров сделал вывод, что ее накачали транквилизаторами, чтобы хоть как-то успокоить.

– Я подумала, может быть, я понадоблюсь, – проговорила женщина. – Со мной же, наверное, тоже захотят побеседовать?

Виталий Евгеньевич нахмурился и приготовился уже возразить, но вместо него ответил Гуров:

– Отдыхайте, я не стану вас беспокоить.

– Мне не беспокойно. Если я смогу помочь найти того, кто убил моего сына! А я знаю! Знаю! Это все она, она! Наталья! Злобная, завистливая, она всегда его ненавидела!

С каждой фразой голос женщины поднимался все выше. Любимов-старший пробормотал про себя ругательство и кинулся к жене. Обхватив ее за плечи, он мягко, но настойчиво стал теснить ее в сторону комнаты, приговаривая на ходу:

– Тома, Тома, успокойся! Полковник Гуров во всем разберется, я созванивался, это лучший следователь Москвы! Пойдем, пойдем, дорогая, тебе пора принимать лекарство. Не терзай себя, скоро все выяснится!

Гуров видел, как Любимов, проходя мимо туалетного столика в холле, взял с него шприц и вместе с женой скрылся в одной из комнат. Идя за мужем, Тамара продолжала выкрикивать какие-то фразы, но постепенно успокаивалась, а после того как закрылась с ним в комнате, и вовсе затихла. Следом появился и он сам. Швырнув шприц в мусорную корзину, подошел к Гурову и отрывисто произнес:

– Прошу прощения. Моя жена в шоке. Пойдемте.

Лев последовал за ним в комнату, которая, видимо, была предназначена именно для деловых бесед и больше напоминала кабинет.

Любимов опустился в одно из кожаных кресел, предложив Гурову занять точно такое же, взял со стола пачку дорогих сигарет, щелкнув зажигалкой, затянулся и тут же закашлялся.

– Шесть лет не курил, – качая головой, проговорил он. – А тут… Не знаешь, чем горе забить…

Лев обратил внимание, что на столе стояла бутылка коньяка, опустошенная примерно наполовину. При этом Виталий Евгеньевич совершенно не был пьян: алкоголь, что называется, не брал его, как бывает при сильном стрессе. Он вообще старался держаться спокойно и твердо, но огромная, тщательно скрываемая боль в глазах говорила о том, насколько тяжело дается ему беседа с посторонним человеком.

– Я знаю, Роман был вашим единственным сыном, – заговорил Гуров. – Понимаю ваше горе, но наша беседа необходима как раз для того, чтобы найти его убийцу.

Любимов открыл было рот, но ничего не стал говорить, только кивнул. Затем наполнил рюмку коньяком и вопросительно посмотрел на Гурова. Из солидарности полковник согласился пригубить, хотя практически никогда не пил даже немного, находясь за рулем.

– Скажите, когда вы в последний раз общались со своим сыном? – начал он расспрашивать хозяина дома.

Виталий Евгеньевич ответил, что это было три недели назад, буквально перед отъездом. По его словам, сын находился в хорошем расположении духа, при этом словно в ожидании чего-то.

– Он был в радостно-тревожном ожидании, – так и выразился Любимов.

– Что вы имеете в виду? – не понял Гуров.

– Было ощущение, что ему и радостно, и страшно одновременно, – пояснил тот. – Знаете, как перед прыжком в прорубь, например. Или с парашютом. Когда сердце замирает в предчувствии и хочется одновременно и поскорее испытать восторг, и замедлить прыжок, потому что организму инстинктивно страшно. Вы прыгали с парашютом?

– Доводилось, – кивнул Лев.

– Тогда вы поймете, что я хочу сказать.

– Да, думаю, что понимаю. А ваш сын прыгал с парашютом?

– Семь раз, – не без гордости ответил Виталий Евгеньевич. – Знаете, он рос довольно болезненным ребенком и всю последующую жизнь пытался изжить этот комплекс. Очень работал над собой, очень! Старался воспитать железную волю.

– Но он всего лишь собирался ехать отдыхать в Доминикану, – напомнил Гуров. – Место вполне спокойное, не о чем волноваться, да и парашютный спорт там не развит.

– Да, и это мне показалось удивительным. Удивительным и непонятным. Я даже подумал, что он, может быть, решил, наконец, жениться? Тогда все было бы объяснимо: мы все немного боимся у дверей загса. – Любимов слегка улыбнулся, и Гуров поддержал его. – Но Рома ничего не рассказывал ни о каких девушках. Он вообще никогда не распространялся о своей личной жизни – в этом плане был очень закрытым. Только пошутил перед отъездом: «Еду лечиться от скуки». Так и сказал. Я тогда не обратил внимания на эти слова, но сейчас они мне кажутся немного странными. Рома ведь весь мир объездил, но никогда не употреблял подобных выражений!

– Хм, я слышал, что у него было депрессивное настроение, но потом он вроде бы воспрянул, – кивнул Лев. – Я подумал, не могло ли это быть связано с проблемами в бизнесе?

– Проблемы в бизнесе? – нахмурился Виталий Евгеньевич. – Впервые слышу. Насколько мне известно, в бизнесе у них все шло хорошо.

– А вы знакомы с Леонидом Плисецким?

– С Лешей? Конечно. Они с Ромой с юности неразлейвода.

– Странно, а Леонид Максимович утверждал, что их связывают исключительно деловые отношения.

На это Любимов ответил, что Плисецкий, скорее всего, таким образом не хотел вдаваться в подробности личной жизни Романа. Что же касается самой личной жизни, если она и была, то, как уже говорилось, Роман о ней не распространялся. Не создав семью в свое время, он никого из девушек не приводил в родительский дом в качестве невесты. Мать еще хранила надежду, что сын женится и подарит им внуков, а сам Виталий Евгеньевич склонялся к мысли, что этого, увы, не будет.