Пластун Лиховид Владимир
– Так, дела судейские, дядько Василь… – Иван совсем не горел желанием разговаривать с кем бы то ни было, тем более с этим неприятным типом.
Но отделаться от того оказалось непросто. Схватив парня за рукав, Василий затащил его в ближайшую чайхану. Заказав зеленый ароматный чай и халву, он принялся расспрашивать Ивана о его жизни в доме Али-Мустафы, работе и так далее. Юноша отвечал коротко, стараясь не показывать своего недовольства этой беседой.
– Да, живётся тебе, Ванюшка, неплохо у твоего басурмана. – Василий с хрустом раскусил кусочек халвы. – Работку маешь белую, одет как пан, молод, красен… небось и веру нашу, православную, позабыл уж?
Иван резко отставил чашку с чаем. Светлая дымящаяся жидкость плеснув, зелёным пятном расплылась на подоле его халата.
Кто такой этот щербатый чёрт, что задаёт такие вопросы, в душу лезет?! Одет, как пан… Да, Али-Мустафа, как и его отец, полагал что одежда слуг отражает положение их хозяина. Поэтому рабы в доме судьи были, по татарским меркам, одеты неплохо. А Иван – даже богато. Это была заслуга Гульнары-ханум, пилившей постоянно мужа, что стыдно ей, жене такого уважаемого в Кафе человека, ходить по базарам в сопровождении слуги-оборванца, это было преувеличением. Иван, как и все слуги, носил опрятный синий халат, чёрные шаровары и небольшую суконную шапочку. Но Али-Мустафа подумав, согласился с доводами жены. Теперь в атласном бухарском халате, в сапогах из красного сафяна и аккуратной белой чалме. Иван походил на кого угодно, но только не на бесправного раба. Одежду эту впрочем, ему разрешалось надевать только для сопровождения госпожи на рынок или при посещении уважаемых клиентов кади.
Ну а вера… Не много, но были такие из невольников-христиан, что переходили в мусульманство. Это поощрялось шариатскими законами, и было выгодно – мусульманин не мог быть рабом мусульманина. Приняв магометанство и став свободными, такие люди получали помощь в организации своего дела – торговли, ремесленничества, могли заводить семьи. И скоро из бывших украинцев, русских, поляков, литовцев превращались в татар и турок, теряя свою национальную принадлежность. Но для своих соотечественников они навсегда становились изменниками веры и предателями родной земли.
Многие владельцы христианских рабов насильно заставляли их принимать ислам. Покойный Саид-Нура своих слуг не трогал. Но его набожный сын, похоже, имел такие виды в отношении Ивана. Каждый день Али-Мустафа заставлял долдонить парня мусульманские молитвы и читать Коран, растолковывая ему значение основных сур священной книги. Возможно, что судья надеялся таким образом просветить светочем «истинной» веры душу своего юного раба.
Иван покорно выполнял всё, что требовал от него хозяин, но менять веру и не думал. Вечером, перед сном, шептал юноша слова «Отче наш», осеняя себя крестным знамением. И проплывали тогда перед взором образы далёкой родины, милое лицо рано умершей матери, тихая речка Ворскла с возвышавшейся на пригорке церковью.
Злость сдавила грудь, и больше всего захотелось Ивану швырнуть кусок халвы в ненавистную рожу своего собеседника, но привитое с молодых ногтей уважение к старшим удержало его:
– Я, дядько, веры своей не менял, как некоторые. И вообще, мне пора. Благодарственную за угощение.
– Ну-ну, не обижайся, Вань. – Зачастил Василий, выскочив за ним из чайханы. – Чего там, мы же христиане! Держаться надоть нам друг за дружку на земле сей клятой…
Отделавшись наконец от него, Иван заторопился домой. Злость уже прошла и осталось только недоумение – … чего дядьке Василию было надо? Никогда особо не дружил, мужик сей с Матвеем и тем более с ним, юнцом безусым…
Покачивая озадаченно головой, Иван поднялся в кабинет хозяина. Поклонившись, передал судье содержимое сумки Алли-Мустафа с обычным угрюмо-недовольным выражением лица, просмотрел бумаги, пересчитал деньги и жестом отпустил Ивана. Облегчённо вздохнув, тот вышел в коридор и наткнулся на рабыню-калмычку.
– Ванна, идёшь к ханум! – прошептала служанка и юркнула в сторону женской половины.
Шмыгнув носом, юноша покосился настороженно на дверь-занавес кабинета и осторожно направился за калмычкой. Ну а хозяйке-то, что от него нужно? Что за день сегодня…
Гульнара-ханум сидела на маленьком пуфике перед большим венецианским зеркалом. Иссиня-чёрные волосы её, тёмной волной спадали на обнажённые плечи. Красивым черепаховым гребнем, рабыня расчёсывала бережно шелковистые пряди. Одетая в лёгкие шаровары и едва прикрывавшую груди накидку, жена судьи была прекрасна. Поражённый этим завораживающим зрелищем, Иван замер посреди комнаты, забыв даже поприветствовать хозяйку.
– Чего стал, как столб? Подойди ближе, Ива-анн.
От этого томного «Ива-анн» у юноши пробежала дрожь по телу и колени подкосились. С трудом переставляя непослушные ноги, Иван приблизился к хозяйке. Из глубины зеркала глянули на него удлинённые с поволокой глаза молодой женщины. Стараясь не смотреть на её стройное полуобнажённое тело, Иван поклонился.
– Ну, заплатил уважаемый Юсур-паша? И сколько?
– Я не могу сказать, хозяин запретил. Вы же знаете…
Гульнара быстро обернулась, и волосы её разошлись веером, оголив плечи. Изящная ладонь турчанки тронула руку юноши:
– Но ты же мне друг, Ива-анн? Ты же знаешь, что я не подведу тебя… ну так, сколько заплатил Юсуф?
От этого прикосновения лоб Ивана покрыла испарина. Не открывая глаз от ложбинки между её нежными грудьми, еле ворочая непослушным языком, он произнёс:
– Триста динаров, прекрасная госпожа…
Гульнара рассмеялась, сверкнув жемчужно-белыми зубками… Вскочив, она как маленькая девочка закружилась напротив юноши…
– Рахмат, Ива-анн! В следующую пятницу получишь от меня подарок, а то твоя рубашка уже затёрлась здесь… – её маленькие пальчики коснулись воротника и слегка прошлись по шее… парня.
Окончательно добитый таким вниманием хозяйки, Иван вышел из женской половины, ничего не видя перед собой. В библиотеке он сидел некоторое время за письменным столиком, тупо глядя на разложенные на нём бумаги. Надо было работать-переписывать судейские тексты, а перед глазами стояло прекрасное лицо Гульнары-ханум! Разум туманил тёрпкий запах её духов, а тело всё ещё ощущало прикосновения руки турчанки…
Что за наваждение! Может, и прав был старый сельский священник, отец Макарий, говоривший, что красота женская – не от Бога? Что так Диавол отвращает через них нестойкие мужские души? И скандал опять будет в доме из-за денег. И может влететь от хозяина…
Иван сильно сжал обеими руками пылающую голову. Всё, надо работать, козаче! Дело есть прежде всего, как говаривал дядько Матвей…
Глава 7
Оборванные, изнурённые мужчины и женщины спотыкаясь, поднимались на корабль. Узкий длинный трап скрипел и прогибался под их ногами. Турецкие матросы, лениво покрикивая, тычками и пинками загоняли людей в трюм. Капитан, сложив руки на толстом животе, стоял на корме, удовлетворённо наблюдая за погрузкой «живого товара». На причале стражники-татары, дико визжа, лупили рабов плетьми, подгоняя их ближе к трапу. Несколько сот невольников теснилось на старой деревянной пристани. Плач, проклятья, молитвы на русском, украинском, польском языках далеко разошлись над пагтом…
Иван хмуро глядел на происходящее. Сейчас ему было не до любоманиями красотами моря. Казалось, уже давно можно было привыкнуть к зрелищам людских страданий здесь. Десятки невольничьих рынков находились только в одной Кифе. Ежедневно турецкие корабли увозили в далёкие края тысячи рабов-христиан, но не мог Иван смириться с этим! Образ убитого деда, соседей, страшный путь до Крыма вставали тогда перед ним, и ненависть заполняла сердце.
Тяжело вздохнув, юноша направился было прочь от причала, но детский плачь остановил его.
С подкативших высоких телег-арб, стражники снимали детей и сгоняли их в тесную группу. Все мальчики, курносые и белобрысые, в длинных полотняных рубахах и босиком. По виду – из московских земель. Высокий рыжебородый турок ярком халате, с ятаганом за поясом, тщательно пересчитывал детей, отмечая каждого на куске бумаги.
Вот оно что! Это ещё хуже, чем просто рабство: Иван с горечью смотрел на детишек, которых стражники, оттеснив других невольников, повели на корабль.
Христианские мальчики тоже оставляли один из главных источников дохода крымчаков. Их раздадут по турецким семьям, обратят в мусульманство. А затем, уже подросших, забывших свой язык и веру, сделают отборными, безжалостными воинами султана – янычарами. И будут они, потом всю жизнь сеять смерть и разорения во славу великой Османской империи. Матвей много рассказывал об этом Ивану, да и он сам насмотрелся уже всего здесь…
– Вона, хлопче! Забирают, поганые, кровинушек православных!
Иван вздрогнул от неожиданности. Щербата физиономия Василия возникла из толпы. Коротко поздоровавшись, юноша направился прочь от причала. Василий тащился позади, говоря что-то о проклятых басурманах. Не слушая, Иван быстро шагал вперёд, так что старику пришлось буквально бежать за ним. На площади он всё же догнал парня.
– Погодь, Вань, не спеши… – пот градом катился по морщинистому лицу Василия, дыхание его прервалось.
– что такое, дядько Василь? Некогда мне, забот много маю…
– Выдь вечерком к мечети у базара. Люди хотят погутарить с тобой.
– Что за люди? О чём говорить? – быстро спросил юноша, но Василий, отпустив его, исчез в толпе так же внезапно, как и появился.
Раздумывая об этом, Иван вошёл во двор дома и тут же все посторонние мысли вылетели у него из головы.
Разъярённый Али-Мустафа, держа в руках какие-то бумаги, орал во всю глотку на Матвея. Тот, понурив голову, молча стоял, перед хозяином.
– Старый осёл! Гяур дранный! Что мне до твоих глаз, чтоб они повылазили! Это что?! Сколько пергамента перепортил, скотина! – Алли-Мустафа наотмашь ударил Матвея по лицу скрученными в трубку свитками.
Матвей, побледнев, ещё ниже опустил голову. Порыв ветра колыхнул кончик его длинной седой бороды. Поражённый Иван застыл на месте, глядя на них. Что такое? Не мог Матвей сильно ошибиться при письме…
– А-а, ты, иди сюда! – Алли-Мустафа в отличие от своей жены никогда не называл Ивана по имени, впрочем, как и других слуг-рабов. – На! Чтоб к обеду всё было переписано набело! Понял? А эту, падаль старую я не желаю больше видеть здесь! – круто развернувшись. Судья направился в дом.
Гнетущая тишина стояла вокруг. Перепуганные слуги разбегались кто куда, не желая попадаться хозяину. Сжимая в ладони злосчастный свиток, Иван с жалостью и недоумением глядел на Матвея.
– Беда. Ваня… совсем зор мой никудышним стал… – Матвей тяжело вздохнул и потёр тыльной стороной ладони красные слезящиеся глаза. – С утра хозяин велел срочно написать текст. Я пишу, а буквы так и плывут перед очами! Вона оно как…
Иван быстро переписал текст и отнёс судье. Матвей посидел всё это время, в их коморке понурив голову, печально глядя перёд собой. Вернувшись, юноша присел рядом и обнял старика за плечи, пытаясь как-то утешить своего учителя.
– Что, Вань, ничего не молвил хозяин про меня?
– Не-е. Набасурманился более обычного и молчал, как сыч.
– Беда! Вам наказание господне. – Вздохнул Матвей.
Дела его действительно были плохи. Иван теперь работал за двоих, видя всю письменную работу судьи. Но было тяжело – не хватало и знаний и опыта Матвея. С несколькими особо важными документами, составленными на персидском языке. Алли-Мустафа работал сам. Матвея он отправил помощником к Омару, на кухню. Но и там толка от него было немного – Матвей практически совсем ослеп. Даже пальцы своих рук, поднесённые вплотную к лицу, видел плохо, ходил по дому, держась за стены. Слуги жалели его, выражали сочувствие Ивану. И все ждали, что будет дальше?
Так прошла неделя. Со всеми этими заботами Иван совершенно забыл о разговоре со щербатым Василием и о его просьбе прийти на какую-то таинственную встречу.
В четверг днём, возвращаясь от одного из клиентов кади, он услышал за спиной знакомый голос:
– Не поспешай, Ванюшка…
Кивнув Василию, юноша хотел, было идти дальше, но дорогу переградили трое каких-то типов. Безлюдную узенькую улочку, на которой едва могли разойтись два человека, ограждали с обеих сторон высокие глинобитные дувалы. И ни души кругом…
– Пидемо, хлопче, побалакаем! – крепкий смуглый мужик в глубоко надвинутой на глаза бараньей шапке, слегка толкнул Ивана в плечо.
Зажатый со всех сторон не знакомыми, юноша молча зашагал вперёд. Он украдкой поглядывал по сторонам, ища возможность сбежать, но быстро понял, что это невозможно. Спутники его по виду были люди серьёзные. Иван физически ощущал исходящую от них опасность. В случае чего, они церемониться не станут, это ясно…
Впрочем, особого страха он не испытывал – вины никакой за собой не знал и денег, на которые могли польститься грабители, тоже не имел. Хотя на обычных разбойников, которых хватало в Кафе, люди эти не походили. По облику – не татары, говорят на его языке. Ну, поглядим…
Шагов через двадцать в сплошной стене дувалов образовалась щель, и вся компания свернула туда. Нечто, похожее на старый сарай, находилось в захламленном дворе.
– Ну, сидай, орелик ты наш! – смуглый мужик, которого Иван сразу окрестил про себя «Чёрным» указал на старую лавку.
Один из незнакомцев остался у входа во двор, где, прислоняясь к стене, наблюдал за улочкой. «Чёрный» и другой мужик – постарше, со шрамом через всё лицо и длинными серыми усами, сели напротив юноши. Щербатого Василя нигде не было видно и это несколько встревожило его. Нервно придерживая сумку с судейскими бумагами, Иван хмуро смотрел на своих похитителей.
– Не хорошо получается, хлопче! Василь попросил тебя по-людски прийти на базар. Мы ждали тебя! А ты… – наклоняясь вперёд, «Чёрный» тяжело глянул юноше в глаза.
– Во-первых, ничего я дядьке Василю не обещал. Во-вторых, у меня дел было полно! И вообще, кто вы есть такие? – Иван вскинул голову, стараясь придать спокойное выражение своему лицу.
– Ну, ты гляди, Резун, как братьям-казакам! – «Чёрный» повернулся к мужику со шрамом. – Ну и наглец! Особое приглашение ему надо! Не зря Щербатый говаривал, что занадто гоноровый сей молокосос…
– Ладно, не кипятись, Смага! Хлопец прав – он же не ведает, кто мы есть. – Человек со шрамом выпрямился и пристально посмотрел на Ивана. – Мы есть пластуны-лазутчики славного войска Низового Запорожского, Свирепого! Готовим тут налег Братчиков наших на сие гнездо басурманское, поганое! И ты должен нам помочь в этом, Иван!
Тишина повисла над маленьким грязным двориком. Казаки молча, не мигая, глядели на юношу. Тот, ощущая, как тяжёлый ком сдавил вдруг горло. Во все глаза смотрел на запорожских лазутчиков.
– Ты ведь рода казацкого, хлопче? – несколько мягче спросил Резун.
– Батько мой казаком был… пал давно от рук поганых…
– То-то и оно, парень! Сам разумеешь, как страдает от басурман народ наш. Сколько жён, матерей, детишек в полон уводят людоловы крымские! Сколь сие может продолжаться?! Казаки хотят отплатить татарам и туркам! Кровь за кровь! Смерть за смерть! – последние слова старый сечевик чуть не прокричал, стоявший на страже казак оглянулся и предостерегающе взмахнул рукой.
– Ты можешь сгодиться делу казацкому. Ваня! – суровое лицо Резуна почти вплотную приблизилось к лицу юноши.
Замерев, Иван как зачарованный глядел на старого казака.
– Стражники в крепости и сам Юсуф-паша тебя хорошо знают?
Иван кивнул.
– Тогда надо разузнать, сколько у турок пушек в фортеции. Сколько воинов в ней находится, в какое время стражники сменяют друг друга в карауле. Понятно? И ещё. Вроде бы, с восточной стороны можно украдкой подобраться к главному бастиону, где стоят самые большие гарматы. Ну, ночью, когда дождь, море бурное… так ли это? Во всяком разе побывай на главном бастионе – сие важнее всего! Какие пушки там? Сколько стражников при них находится? Только ты маеш вольный доступ в сие гнездо османское! Ясно, хлопче? – понизив голос, Резун доверительно положил ладонь на плечо парня.
Иван вновь кивнул и сглотнул накопившуюся во рту слюну. Потом, стараясь придать своему голосу надлежащую твёрдость, сказал:
– Всё понял, дядько! Сделаю, что смогу!
– Да не дядько! Казак ты или кто? Называй меня Данила, либо Резун – по-казацки. А это, братчик, мой Миколка. Мы зовём его Смага, ибо чёрен весьма, как задница у черта!
«Чёрный» Миколка ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами, и протянул руку. Иван поздоровался с обоими казаками-лазутчиками. Потом, поправив сумку на плече, неуверенно произнёс:
– Это… так идти мне надо, братья казаки. Хозяин ждёт. Ругаться будет, ежели опоздаю.
– Иди, Ваня, иди с Богом. Сроку тебе недельки две. Справишься? – суровое лицо Данилы-Резуна озарила улыбка, и он показался Ивану даже симпатичным. – Да и вот ещё, Вань… – Старый сечевик ближе склонился к юноше. – Ни словом, а деле сем никому! Ни единой душе, понял? Всё, чего узнаешь, передашь Василю, мы его Щербатым прозываем… он сам найдёт тебя. Уразумел?
– Уразумел. – Иван поднялся, собираясь уходить, но Смага-Миколка переградил ему путь:
Ежели хоть полслова проболтаешь о сем, тебе не жить! И все стражники Крыма тебя не уберегут! У нас разговор со зрадниками короткий – нож в глотку!
«Чёрный» вплотную придвинулся к юноше. Резкий запах его кожаной свитки и давно не мытого тела шибанул Ивану в нос. От недавнего дружелюбия на лице Миколки не осталось и следа. Тяжёлым, давящем взглядом сверлил он Ивана и длинное кривое лезвие кинжала вдруг возникло в руке «Чёрного».
– Так ты всё понял, хлопче?
– Я уже ясно сказал, что сделаю всё, что смогу. И не надо пугать меня, дядько Микола! – Иван зло уставился на «Чёрного».
– Ишь ты, гоноровый хлопец! – Смага ухмыльнулся и кинжал исчез в широком рукаве его халата.
– Ладно, ладно. Иди, казак. – Резун дружески хлопнул юношу по плечу.
Иван вышел из подворотни на улицу с каменным выражением лица, прямо держа спину, ощущая всем телом устремлённые ему вслед глаза казаков. Но сердце бешено билось в груди и колени предательски дрожали. Левый бок, ещё ощущал острое прикосновение кинжала «Чёрного». Почти ничего не различая перед собой, вытирая поминутно пот со лба, Иван шёл домой.
Вот оно как! Казацкое тайное дело… повыведать сколь пушек у турок в крепости, сколько воинов. Всего делов… и ни кому ни слова, не то убьют. И убьют, сие точно! А этот Щербатый балабол Василь, оказывается, соглядатай запорожцев к Кафе. Кто бы мог подумать…
Иван глубоко вздохнул и украдкой огляделся.
Жизнь вокруг текла своим чередом – спешили прохожие, в основном бедно одетые татары и раздутые от важности турки в больших чалмах. Ревели протяжно ослики, доверху груженные хворостом и кувшинами с водой. Их хлестали безжалостно по худым спинам оборванные татарские мальчики-погонщики. Тяжёлые арбы, медленно вращая огромными колёсами, везли в направлении порта разные грузы.
Вроде как обычно. Но уже не как обычно! Всеми порами тела Иван чувствовал нацеленные ему в спину чьи-то пронзительные глаза. Он не сомневался, что отныне за каждым его шагом будут следить казацкие лазутчики. И наверное, уже давно следят…
казацкое дело! А что, ежели не выйдет ничего и попадёт он в руки басурман? – у Ивана аж мороз пробежал по коже. За своё пребывание в Крыму насмотрелся он уже на то, как расправляются татары и турки с пойманными разбойниками, взбунтовавшимися рабами и взятыми в полон казаками. Несколько раз был он вместе с хозяйкой – большой любительницей подобных зрелищ, на публичных казнях в Кафе.
«Легче» всего отделывались попавшиеся на кражах воры – им, на первый раз палач просто отсекал правую кисть руки. За второй раз – другую. Всего делов – ничтожное наказание по местным понятиям. Убийцам и разбойникам доставалось больше. Их четвертовали – отрубали ноги, руки, напоследок – голову. Фальшивомонетчика-грека казнили более жестоко – бедолагу сварили живьём в котле с кипящей смолой. Ну а казаков…
Только раз Иван присутствовал на казни запорожцев. Но и этого хватило! Раскалёнными щипцами палачи вырывали им глаза и куски тела. Заживо – полоса за полосой сдирали с них кожу, посыпая раны солью. И в довершение – окровавленных, полуживых сажали на колья. Даже для привычных к таким зрелищам жителей города это было слишком. Нескольких зевак, стоявших у самого эшафота, вырвало. Гульнара-ханум побелев, упала в обморок прямо на руки Ивана. А он ни как не мог оторвать глаз от крепкого длинноусого казака, сидевшего на ближайшем колу.
Корчась на остро заточенном бревне, медленно разрывавшем ему внутренности и вертя в разные стороны безглазой головой, запорожец извергал на всю площадь сонм самых отборных ругательств. Хрипя и харкая кровью, он крыл и турок, и татар и всех басурман вместе на украинском, польском и турецком языках.
Мёртвая тишина стояла на площади Кафы. Высоко кружили в синем небе стервятники, слетевшиеся на свою добычу. А хриплый рёв запорожца гремел над городом, проклиная поганых, суля на их головы все кары небесные. Даже турецкий сотник, командовавший стражниками, не выдержал. По знаку его руки один из воинов поднял копьё – и казак, дёрнувшись, замер на колу, свесив на грудь смуглую бритую голову. Свежий ветерок, налетевший с моря, колыхнул его чёрный, как смоль, оселедец…
Споткнувшись, Иван замер на мгновение посреди улицы. Потом, облизав пересохшие губы, твёрдо зашагал к дому судьи. О смертельной опасности, нависшей над ним, юноша больше не думал. Раздумывай – не раздумывай, уже ничего не изменишь! Жизнь уже свернула в своё, только ей известное русло. И лишь Господь знает, что будет впереди. Одно ясно – прежняя, по-своему приятная жизнь ничтожного раба уже кончилась! Так тому и бывать…
Глава 8
– Повернись! Так. Якши… – Гульнара-ханум отступив на шаг, внимательно оглядев юношу.
Иван, как всегда смутившись под её взглядом, неловко одёрнув полы нового халата. Жена судьи, одетая в свои обычные шаровары и полупрозрачную рубашку, стояла перед ним, уперев руки в бёдра. Красивое жемчужное ожерелье сверкало на её шее, выгодно оттеняя смугло-матовую кожу женщины.
– Ну, теперь ты у меня совсем красавец, паладин, Ива-анн. Доволен моими подарками?
– Премного благодарствую, моя прекрасная госпожа, – приложив ладонь к сердцу, Иван поклонился. Потом, помедлив, неуверенно произнёс:
– Может, о прекраснейшая и добрейшая моя хозяйка, всё же не стоит тратиться на эти одежды? Хозяин и так недоволен расходами. Да и слуги на меня коситься уж начали. Ведь я раб простой…
– Ну-ну, не скромничай, Ива0анн – Гульнара подошла вплотную к юноше и взяла его пальцами за подбородок.
Поскольку Иван был достаточно высокого роста, турчанке пришлось привстать на цыпочки, чтобы заглянуть парню в глаза. В комнате кроме них никого не было. Служанку свою, калмычку Нури, хозяйка отправила на рынок с поваром Омаром. Сам кади уже третий день находился по делам в Ак-Мечети. Пользуясь этим, Гульнара-ханум всё внимание уделяла Ивану, заставляя его перемеривать обновки и хвастаясь заодно своими новыми украшениями.
– Ты знаешь, что красив, гяур юный? – маленькие пальчики женщины впёрлись в подбородок Ивана – Жаль, что ты не правоверный… У тебя, наверное, есть девушка? Какая-нибудь из ваших рабынь урусских? – Большие глаза Гульнары впились в лицо юноши.
Опьянённый её близостью, вдыхая сладкий аромат её духов, Иван еле держался на ногах. В голове стоял туман, перед глазами всё плыло… и вдруг захотелось схватить женщину, сорвать с неё одежду и сделать с ней то, что делали татары с пленницами в степи!
Со страшным трудом удержавшись, Иван непослушными губами ответил, что девушки у него нет.
Гульнара-ханум, снова отступив на шаг, недоверчиво посмотрела на него:
– Не имеешь девки? А скажи, Ива-анн, ты вообще когда-нибудь был с какой-либо женщиной? – глаза турчанки стали совсем огромными и, казалось, молнии вылетают из их чёрных глубин.
– Нне-ет, госпожа… – Иван смутился окончательно и грустно покраснев, опустил голову.
На некоторое время в комнате наступило молчание. Потом Гульнара повернулась к зеркалу:
– Нравится тебе это монисто, Ива-анн? Оно привезено из самой Индии для меня уважаемым Абдуллой-аль-Мансуром!
Иван про себя усмехнулся. Освободившись от прицельного удара её глазищ, он несколько пришёл в себя. Украдкой рассматривая стройную фигуру хозяйки, юноша вспомнил, чего стоило это ожерелье. Арабский купец лично прибыл в дом, чтобы преподнести уважаемой клиентке давно заказанное ею украшение. Ни сном, ни духом не ведавший об этом Али-Мустафа был поставлен перед фактом заплатить огромную сумму.
Скандал был ужасный! Судья пинал подушки, переворачивал столы и орал во всю глотку. Гульнара-ханум в долгу не оставалась, швыряя в мужа серебряные светильники и свои остроносые туфли. Всё завершилось, разумеется тем. Что купец получил свои деньги, а хозяйка – ожерелье. Али-Мустафа заперся в библиотеке, где просидел безвылазно почти сутки.
– Помоги мне, Ива-анн. – турчанка, стоя перед зеркалом, поднесла руки к шее.
Юноша бросился к ней и неловко стал расстёгивать золотую застёжку. Та не поддавалась и Иван, аж высунув кончик языка от усердия, напряжённо трудился над тонким заморским изделием. Пальцы его, прикасавшиеся к тёплой коже молодой женщины, словно пронизывало током. Иван уже весь мокрый от пота, молил Бога, чтобы эта пытка скорее завершилась…
Гульнара-ханум наблюдала в зеркале за его отчаянными усилиями, и лёгкая улыбка играла на её красивых губах.
Справившись, наконец, с застёжкой, Иван хотел аккуратно снять ожерелье с шеи женщины, но неловко задел её плечо. Лёгкий шёлк слетел в сторону, оголив небольшую упругую грудь с твёрдым тёплым сосцом. Ожерелье выскользнуло из ослабевших пальцев юноши. Иван мгновение смотрел на обнажённую прелесть. Потом обхватил хозяйку обеими руками и впился ртом в её грудь.
Гульнара ахнув, попыталась отстранить его, но, крепко удерживая женщину, Иван с наслаждением посасывал нежный сосок, чувствуя, как он твердеет и набухает. В голове парня царило сплошное марево. Вспышками возникали только перед глазами образы Насти верхом на татарине, стройная фигурка Кристины, полные бёдра соседки Марии…
Замершая некоторое время неподвижно Гульнара-ханум вдруг выгнулась и вцепилась юноше в волосы. Иван невольно ослабил хватку и хозяйка, вырвавшись, отскочила в угол комнаты. Прикрыв ладонями обнажённые груди, жена судьи напряжённо смотрела на парня. В чёрных глазах её, казалось, взметаются языки тёмного пламени…
Иван, тяжело дыша, стоял на пушистом персидском ковре, покрывавшем пол. Марево перед глазами уже стало проходить, но удары сердца, словно молотом отбивались в висках. Наконец, стараясь взять себя в руки, Иван, не поднимая глаз, глухо произнёс:
– Простите меня, госпожа… я никак не мог удержаться… я ещё не видел такой прекрасной, как пери, женщины…
– Выйди вон! – тёмное пламя в глазах Гульнары превратилось в ураган.
По-прежнему не глядя на неё, Иван поклонился, и нетвёрдо ступая негнущимися ногами, вышел из комнаты. В кабинете, рухнув на мягкие подушки, он уткнулся пылающим лбом в стол. Что наделал, дурень! Хозяйка, наверняка всё расскажет мужу. Или просто велит позвать стражников! Ежели уже не позвала! Тогда конец! Место на колу обеспечено…
Вздрогнув, Иван вскочил. Бежать! Куда глаза глядят – подальше, в горы! Затеряться, забиться в какую-нибудь щёлочку! А дело казацкое… – юноша в панике заметался по библиотеке, топча атласные господские подушки.
За домом, наверняка, следят! Увидят, что бежит – подумают, что струсил, что не хочет иметь с ними дело. Тогда уж точно конец от ножа «Чёрного»! Разве что – не такой страшный, как от казни на колу! Да и куда бежать? Даже если не убьют казацкие лазутчики, стражники прочешут все окрестности Кафы. И найдут – не он первый такой…
Прижавшись спиной к стене, Иван стоял так некоторое время, бездумно уставившись перед собой. Потом вяло опустился на пуфик и замер, прикрыв глаза. Тело вдруг сковала усталость, словно после чистки десятка казанов. Стремление бежать и вообще делать что-либо пропало. А, будь что будет! Пусть приходят, волокут на эшафот, сдирают заживо кожу… всё одно пропадать…
Несмотря на столь печальные мысли, какая-то часть сознания парня держала в памяти всё происшедшее в комнате хозяйки. Язык ещё помнил упругость её соска, а рот, казалось, всё ещё был заполнен её прелестной грудью. Чудесный аромат тела молодой женщины вновь возник в воздухе и Иван, застонав, снова бухнулся головой о письменный столик.
Ну что за наказание такое! Точно происки Диавола…
Медленной, шаркающей походкой, держась рукой за стену, вошёл в кабинет Матвей. Нащупав трясущейся рукой напольную подушку, тяжело опустился на неё. Он сильно сдал. Длинная седая борода свисала редкими космами, щёки ввалились, красные полуслепые глаза печально смотрели на окружающих…
Мигом, выбросив из головы все страхи, Иван кинулся к нему и обнял за плечи:
– Как ты, дядя Матвей? Не легче? Те лекарьские снадобья, что дал тебе уважаемый табиб…
– Эх, Вань, какие снадобья! – Матвей вздохнул и положил юноше на плечо всклокоченную голову. – Всё, совсем слепой я, сынок. Никуда не гожусь! Чует моё сердце, сгину на сей земле поганской…
Наступило молчание. Иван не находил слов, могущих ободрить своего учителя. Что здесь можно сказать? Беда, да и всё…
Матвей, опустив низко голову, о чём-то напряжённо раздумывал. Потом тихо заговорил:
– Вот что, Ваня… помнишь, упоминал я как-то, что собираю деньги на выкуп? Так вот – скопил я семьдесят динаров, за девяносто купил меня покойный Саид-Нура… Так, Ваня, ежели беда случится со мной, возьми сии золотые! Мне они, похоже, уже ни к чему…
Иван принялся, было протестовать, но Матвей жёстко перебил его:
– Не дури, парень! Я знаю, что глаголю! И ещё… ежели, даст Господь, вырвешься из неволи басурманской, то коли сможешь, прошу – съезди в Москву! Там, на Ильинском посаде, должна проживать дочь моя. Спроси у людей Дарью Гаврилову… Мужик её Степан погиб, когда ворвались татары в Белокаменную. Двор наш сожгли, меня в полон взяли. Одиношенька она осталась с внучкой Катей… Буде у тебя возможность – помоги им. Хорошо, сынок? – невидящие глаза Матвея просяще смотрели в лицо юноши.
Чуть не плача, Иван кивнул и крепко обнял старика:
– Добре, добре, дядьку Матвей! Я обещаю, клянусь Господом!
Долго ещё они сидели, обнявшись, в углу библиотеки…
Глава 9
Прошла неделя. К удивлению Ивана, стражники не торопились врываться в дом и хватать его. Это несколько утешало юношу, но тревога оставалась – Гульнара-ханум его не замечала, на рынок ходила только со служанкой. В доме, при встрече, одаривала ледяным взглядом. Иван, расстроенный, решил, что она ждёт приезда мужа. Тогда уж точно ему будет конец.
С камнем на сердце, пытаясь выглядеть по-прежнему уверенно и беззаботно, он напряжённо работал в библиотеке. Возможности пойти в крепость не представлялось и это тоже мучило Ивана. Срок, отпущенный ему казаками, проходил, а дело не сделано! Паршиво всё…
Но в четверг, перед возвращением судьи, в дом прибыл гонец. Молодой турецкий воин вручил Гульнаре-ханум свёрток с подношением от коменданта крепости и сообщил, что пришла из Стамбула свежая почта. Писарь уважаемого паши Юсуфа болен, и он просит ханум послать слугу, кади разобрать бумаги…
– Собирайся! Там должны быть давно ожидаемое Мустафой документы. Ясно? – хозяйка бросила быстрый взгляд на юношу и скрылась в женской половине.
Иван летел в порт, как на крыльях. Он уже давно там не был, и вид плывущих свободных кораблей как-то отвлекал от печальных размышлений…
Подойдя к крепости, он вежливо приветствовал стражников. Те весело поздоровались и тяжёлые, оббитые железными полосами и створки ворот со скрипом отворились. Теперь шагал Иван по крепостному двору не просто так. Внимательно смотрел по сторонам, стараясь запомнить количество воинов и стражников на стенах. С пушками дело обстояло хуже. Главный бастион, откуда контролировался вход в гавань Кафы, находился в стороне от башни, где располагались покои Юсуфа-паши. Идти прямо на бастион просто так, Иван не рискнул. Турку сразу поинтересуются – чего он там лазит…
Войдя в кабинет коменданта, Иван, приложив ладонь к груди, поклонился.
– А, заходи, дорогой! Давно не видывал тебя у нас! Уважаемый Али-Мустафа ещё в отъезде? – полный пожилой турок радушно пригласил Ивана зайти.
– Кади должен прибыть сегодня вечером, уважаемый Юсуф-паша. – юноша приблизился к столу писца, на котором была навалена груда свитков.
– Вот почта, погляди, Иван. – Паша отдуваясь, вытер большим платком лоснящееся от пота лицо. – Среди бумаг имеются записи свидетельских показаний касаемо моего наследства. Отбери, что надо, а я пройдусь пока…
Иван присел за стол и принялся перебирать свитки. Паша – как и большинство людей, занимавших важные посты в Османской империи, был не грамотен. У Юсуфа-паши писцом служил учёный араб Мансур-аль-Рашид, человек преклонный лет и слабого здоровья. Приболел он и на сей раз…
Юноша быстро нашёл нужные судье свидетельские показания. Потом, любопытства ради, стал просматривать другие документы. Письма, торговые накладные… ничего интересного. Но с краю стола, возле массивной бронзовой чернильницы, лежал большой пергаментный свиток, запечатанный красивой красной печатью. Такого нарядного и, похоже, весьма солидного документа Иван ещё не встречал. Осторожно взяв свиток, он внимательно осмотрел его и сразу заметил, что печать уже была нарушена. Свежеотточенные перья возле чернильницы свидетельствовали о том, что над этим посланием уважаемый писец Мансур уже работал. Иван развернул свиток. Пробежал глазами первые строчки – и словно жар полыхнул по жилам парня!
Фирман! Фирман султана! Иван вперился в свиток, тщательно читая текст. Прочитал. Перечитал снова, стараясь запомнить всё самое важное.
Тяжёлые шаги послышались в коридоре. Иван мигом свернул свиток и положил на место. Отскочив к стене, схватил висевшую там саблю и с преувеличенным вниманием стал её разглядывать.
– Что, нравится? Арабский клинок! Знаменитый мастер Джафар из Дамаска делал… – вошедший Юсуф-паша отдуваясь, устало опустился на подушки.
Иван, стараясь успокоить дыхание и не выдать своего волнения, ещё полюбовался на сверкающее гибкое лезвие. Потом повесил на место. Весь каменный каземат башни, служившей паше кабинетом, представлял собой сплошной арсенал. Все стены были увешаны разного рода оружием – саблями, кинжалами, копьями, щитами, луками и стрелами. Юноша часто, по возможности, рассматривал эти изделия смерти. Паша, любивший оружие, разрешал это и часто рассказывал ему интересные истории из своей богатой воинской жизни.
– Всё сделал, Иван? Хорошо. А то мой араб совсем никуда не годится… уф, душно сегодня! Наверное, гроза будет, старые раны ноют… – паша, улёгшись на подушки, рассеянно перебирал янтарные чётки.
Иван отошёл к узкой бойнице. Солнце ярко светило за толстыми каменными стенами крепости. Бирюзово-зелёные волны Чёрного моря перекатывались далеко внизу белыми пенистыми гребешками. Фелюги рыбаков-греков, рассыпавшиеся по водной глади, отсюда казались маленькими чёрными жучками. Справа сверкал стволами подушек главный бастион…
– Можешь идти, Иван! Возьми вон щербета на дорогу и передай поклон от меня уважаемой Гульнаре-ханум.
Иван взял почту, поклонился, и хотел, было, выйти, но в дверях задержался. Поколебавшись, нерешительно обратился к турку:
– А… вы не позволите, уважаемый паша, поглядеть на пушки? Я ведь никогда не видел их вблизи…
– Посмотреть на пушки? – паша удивлённо поднял глаза на юношу, но затем его лицо расплылось в довольной улыбке – А чего, Иван, сия здравая мысль! Знаю, весьма интересуешься разным оружием, как и положено настоящему мужчине. Одно жалко, что ты не правоверный…
Старый турок горестно вздохнул и тяжело поднялся с подушек. Надев на бритую голову свою большую чалму и оправив халат, он дружески хлопнул Ивана по плечу:
– Ладно, пойдём! Покажу своё хозяйство, да и проветрюсь слегка.
Испытывая одновременно и радость и страх, Иван бодро шагал за комендантом крепости. Довольно долго шли они по длинным и низким каменным коридорам. Уставясь в широкую спину топающего впереди паши, юноша нервно покусывал губы. А что, ежели турок что-то заподозрил и прикажет схватить его?! – Иван быстро вытер ладонью выступивший на лбу пот. – Ну, может, и не заподозрил ничего…
Сильный порыв ветра едва не сорвал чалму с головы коменданта, когда вышли они на бастион. Придерживая её рукой, Юсуф-паша осмотрелся. Маячившие на стенах воины мигом вытянулись в струнку и, сжимая копья в руках, пожирали глазами своего начальника. Большое красное хвостатое знамя с полумесяцем, развевалось на длинном флагштоке в конце бастиона.
Отсюда открывался превосходный вид на гавань и порт Кафы. Синели над городом крымские горы, серо-жёлтые кубики татарских домиков казались с такого расстояния игрушечными. Внизу под стенами крепости проплывали величаво большие торговые корабли, направляющиеся в порт.
– Вон, Иван, гляди! – паша гордо указал на вереницу больших пушек, размещённых на бастионе.
Иван с восторгом уставился на бронзовые чудовища, ярко сверкавшие на солнце. Длинные толстые стволы орудий тупо глядели на море и корабли. Силу и мощь излучали пушки, всем своим видом говоря: ну давай, нападай на нас любой враг! Мы его вмиг сметём огнём и железом.
Юноша, в самом деле, никогда не видевший настоящий пушек, был восхищён и одновременно подавлен их красотой и грозным видом. Подойдя к ближайшему орудию, Иван осторожно провёл ладонью по его горячему металлическому боку. Рядом аккуратной пирамидой высились массивные чёрные шары. Взяв один, юноша с трудом подбросил его в воздух. Ядро своей чугунной тяжестью чуть не выломало ему пальцы. Едва удержав ядро, Иван уважительно поставил его на место.
– Каково, а?! – Юсуф-паша довольно ухмыльнулся. – А если этим шариком в лоб заехать, представляешь? За триста шагов ядро, выпущенное из сией пушки, насквозь пробивает любой корабль! Или же восьмерых воинов в строю, сам видел… – паша с увлечением пустился рассказывать о битвах, в которых участвовал и о великолепных качествах турецкой артиллерии.
Иван рассеяно слушал его, внимательно всё разглядывая. Бастион имел форму треугольника, острый конец которого выступал в море. На обеих его стенах стояли по двадцать орудий. Значит всего – сорок. Возле каждой пушки находились ядра, какие-то бочонки, вёдра и длинные палки с жёсткой щетиной на конце. У одной из пушек юноша, озадаченный, остановился. Рядом с обычной пирамидой круглых ядер имелась другая, – то же ядра, но соединённые друг с другом железными цепями.
– Это книппеля. Служат для поражения снастей и парусов кораблей противника. – Проговорил паша, упредив вопрос Ивана.
Довольный интересом своего молодого гостя к оружию, комендант крепости подробно рассказал об устройстве пушек и процесса их заряжания. Иван сейчас слушал его внимательно, поддакивал и, осмелев, задавал вопросы.
У оконечности бастиона, возле хвостатого знамени, юноша снова остановился:
– Простите, о уважаемый, а это тут для чего? – он с удивлением указал на большую чугунную сковородку, лежавшую рядом с пирамидой ядер.
– Как для чего? Ядра жарить! – серьёзно ответил паша, пряча улыбку в своей густой чёрной бороде.
– Как жарит? Зачем?! – Иван изумлённо на него уставился.
– Ну, не жарить, конечно, а калить. Калить на огне докрасна, понял?
– Раскаливать? Не по… Понял! – Иван обрадовано стукнул себя кулаком по лбу – Раскаливать, а затем стрелять по вражьим кораблям, дабы поджечь их! Верно?
– Верно! Соображаешь, Ванька! – турок одобрительно хлопнул парня по плечу – Вижу, разумен ты, сметлив. Это хорошо! С тебя мог бы получиться хороший воин. Вот только невольник ты, христианин… слушай, принимай нашу веру! Я замолвлю за тебя словечко перед имамом. И, так и быть, заплачу выкуп этому скряге Мустафе! – паша серьёзно взгляну Ивану в глаза.
Тот смутился, не зная, что ответить на столь неожиданное предложение. Потом осторожно произнёс:
– Ну, не знаю, многоуважаемый Юсуф-паша. Смена веры – дело весьма серьёзное! Что скажут мои земляки здесь? Боязно как-то…
– Да плюнь ты на этих вонючих шакалов! Под моей рукой ты будешь в безопасности. Потом отправишься в Болгарию, там служит мой сын агой байрака. Он поддержит тебя.
Паша, увлечённый идеей приблизить к «истинной» вере новую душу, крепко обнял Ивана:
– Многих я знаю бывших христиан, твоих соотечественников! Стали они хорошими мусульманами и славными воинами султана, да хранит его Аллах! Заимели семьи, живут богато… вот так! Хотя… – Паша весело ухмыльнулся. – Вообще можно иметь баб сколько захочешь. У меня, к примеру, их десять. А? Каково?
Покраснев, Иван вынужден был признать, что многожёнство – это действительно серьёзный довод для перехода в магометанство. Но про себя отметил, что не всё так просто в этом вопросе, как говорил паша. Иметь нескольких жён на востоке могли позволить себе только весьма богатые люди – содержание женщин стоило дорого. Большинство мужчин в том же Крыму имели только одну жену. А многие вообще жениться не могли из-за бедности и полжизни собирали деньги на калым…
Так, болтая, они прошлись по бастиону и вернулись во двор крепости. Там Иван уважительно попрощался с пашой и заторопился домой. Обратно он летел как на крыльях – задание казацких лазутчиков сделал, и даже более, чем ожидал! И всё вроде бы сошло нормально. Вот только Гульнара-ханум…
Несколько растеряв былое веселье, Иван умерил шаги, пробиваясь через столпотворение людей в порту. И не особенно удивлялся, услышав за спиной, знакомый скрипучий голос:
– Здоров будь, хлопче.
Щербатая физиономия Василя излучало само благодушие и беззаботность. Дальше они пошли вместе, толкаясь в толпе и разговаривая по пустякам. Неподалёку от харчевни, где обычно обедали моряки с прибывших кораблей, «Щербатый» легко тронул Ивана за локоть:
– Зайди перекусить, хлопче. А я тут пошляюсь, погляжу…
В дальнем углу полупустой в это время дня харчевни, развалясь на старых потёртых подушках, сидели уже знакомые юноше запорожские пластуны Резун, едва заметно кивнул вошедшему парню. Чёрный задушливо жевал кусок баранины, и казалось, ни на что не обращал внимания.
Читать бесплатно другие книги:
