Мрачный Жнец Пратчетт Терри

– Интересное предположение… – с сомнением в голосе произнес декан.

– С ней ему ни за что не справиться!

– А где мы возьмем бегающую воду?

– Не бегающую. Бегущую. Проточную. Река там, озеро, – быстро объяснил профессор современного руносложения. – Мы должны заставить его пройти по проточной воде. Мертвые этого не умеют.

– Я тоже не умею ходить по воде, – сказал декан.

– И он тоже! И он мертвец! Кругом мертвецы! – завопил казначей, слегка утративший связь с реальностью.

– Не дразни его. Видишь, человеку плохо. – Профессор успокаивающе похлопал трясущегося казначея по спине.

– Но я и в самом деле не умею ходить по воде, – стоял на своем декан. – Я тут же утону.

– Я не имел в виду, что нужно ходить прямо по воде. Мертвецы не могут пересечь речку или ручей даже по мосту.

– А он один такой? – осведомился профессор. – Или у нас начнется эпидемия?

Аркканцлер забарабанил пальцами по столу.

– Это крайне негигиенично, когда мертвые везде болтаются… – заметил он.

Все замолчали. Такая мысль никому не приходила в голову, но Наверн Чудакулли был именно тем человеком, кто мог до этого додуматься.

Наверн Чудакулли был либо лучшим, либо худшим – в зависимости от вашей точки зрения – аркканцлером Незримого Университета за последние сто лет. Прежде всего, его было много. Не то чтобы он был исключительно крупным мужчиной, просто Чудакулли обладал какой-то странной способностью заполнять все свободное пространство. За Ужином он напивался и начинал во всю глотку горланить какие-то никому не известные песни, но это было нормальное, достойное волшебника поведение. Зато потом он закрывался в своей комнате и всю ночь бросал дротики, а в пять часов утра отправлялся стрелять уток. Он кричал на людей. Он постоянно всех поддразнивал. К тому же он практически никогда не носил надлежащие аркканцлеру одеяния. Чудакулли уговорил грозную госпожу Герпес, управляющую хозяйственной частью Университета, сшить ему мешковатый костюм безвкусных сине-красных тонов и дважды в день на глазах у изумленных волшебников упрямо бегал в нем вокруг зданий Университета, крепко подвязав остроконечную шляпу шнурком. Бегал и что-то весело кричал своим коллегам. Наверн Чудакулли относился к тому типу жизнерадостных людей, которые искренне и свято верят: то, чем он занимается, должно нравиться всем без исключения, просто они этого еще не пробовали.

– В один прекрасный день он возьмет да откинется, – переговаривались волшебники, наблюдая, как аркканцлер раскалывает на реке Анк первый ледок, дабы совершить утреннее омовение. – Все эти полезные для здоровья упражнения добром не заканчиваются.

По Университету ходили всякие сплетни. Мол, аркканцлер продержался целых два раунда в кулачной схватке с Детритом – огромным, как скала, троллем, подрабатывающим в «Залатанном Барабане» вышибалой. Потом аркканцлер вступил в поединок по армрестлингу с библиотекарем, и хотя не победил, рука у него осталась целой и невредимой. А еще аркканцлер хотел собрать университетскую футбольную команду и выступить с ней в городском турнире в День Всех Пустых.

А вообще говоря, Чудакулли удерживал свой пост по двум причинам. Во-первых, он никогда, абсолютно никогда не менял свою точку зрения. А во-вторых, каждую высказанную ему мысль он обдумывал по нескольку минут – очень важная для руководителя черта, так как любая идея, на которой человек настаивает больше двух минут, скорее всего, не лишена важности и здравого смысла, тогда как идея, от которой человек отказывается всего лишь через минуту, вряд ли заслуживает того, чтобы тратить на нее драгоценное время.

Подводя итог, можно сказать: Наверна Чудакулли было гораздо больше, чем способно вместить отдельно взятое человеческое тело.

Плюх. Плюх. Одна полка шкафа в темном подвале уже заполнилась доверху.

Ну а Ветром Сдумса было ровно столько, сколько могло поместиться в одном теле. И он осторожно вел это тело по коридорам.

«Никак не ожидал, что со мной может случиться такое, – думал он. – Чем я это заслужил? Наверняка где-то произошла ошибка».

Он ощутил дуновение прохладного ветерка на лице и понял, что очутился на улице. Впереди высились ворота Университета – закрытые и запертые на замок.

Ветром Сдумс вдруг почувствовал острый приступ клаустрофобии. Он столько лет ждал Смерть, но когда заветный миг был так близок, оказался вдруг запертым в этом… в этом мавзолее, полном полоумных стариков, с которыми он будет вынужден провести всю свою жизнь после смерти. Итак, во-первых, следовало поскорее убраться отсюда и найти достойный конец, а потом уже…

– Вечер добрый, господин Сдумс.

Он медленно обернулся и увидел крошечную фигурку гнома Модо, университетского садовника, который сидел и курил свою трубку.

– А, привет, Модо.

– Слышал, вы померли, господин Сдумс.

– Э-э, да, было такое, было.

– Но, вижу, вы прекрасно с этим справились.

Сдумс кивнул и угрюмо посмотрел на окружающие его стены. На закате университетские ворота всегда запирались, и после захода солнца студенты и преподаватели вынуждены были лазать через стены. Он очень сомневался, что ему это удастся.

Сдумс медленно сжал и разжал кулаки. Ладненько…

– Слушай, Модо, а других ворот рядом нет?

– Никак нет, господин Сдумс.

– А как насчет того, чтобы сделать запасные ворота? Никто над этим не думал?

– Прошу прощения, господин Сдумс?

Послышался звук разбиваемых камней, и в стене возникла дыра, смутно напоминающая по форме фигуру Ветром Сдумса. В дыру просунулась рука Сдумса и подняла упавшую с головы шляпу.

Модо снова раскурил трубку. «И чего только не повидаешь на этой работе!» – с восторгом подумал гном.

В грязном переулке, скрытом от глаз прохожих, некто по имени Редж Башмак, уже принадлежащий к рядам мертвых, воровато оглянулся по сторонам, достал из кармана кисть, банку с краской и вывел на стене следующий лозунг:

УМЕРЕТЬ – ДА! УЙТИ – НЕТ!

И убежал. Ну, или с большой скоростью уковылял.

Аркканцлер распахнул окно в ночь. – Слушайте, – велел он волшебникам.

Волшебники прислушались.

Лаяла собака. Засвистел вор, и с соседней крыши раздался ответ. Где-то далеко ссорилась супружеская пара, причем так, что люди, живущие на соседних улицах, открыли окна, чтобы послушать и записать особо понравившиеся выражения. Но то были лишь сольные темы, выделяющиеся на фоне вечного гудения города. Двигаясь к рассвету, Анк-Морпорк мирно урчал, этакое огромное живое существо – но это, как вы понимаете, не более чем метафора.

– Ну и что? – осведомился главный философ[3]. – Ничего особенного не слышу. С философской точки зрения данный звуковой фон является естественным явлением каждого города.

– Именно это я и хотел сказать. В Анк-Морпорке люди умирают каждый день. Если бы они стали возвращаться, как бедняга Сдумс, неужели мы бы этого не услышали? Весь город встал бы на уши. Это, конечно, его нормальное состояние, но, в общем, что-то мы бы услышали.

– В Анк-Морпорке вечно ошиваются всякие умертвия или зомби, – с сомнением в голосе заметил декан. – Это если не говорить о вампирах, банши и всех прочих.

– Да, но они – нормальные существа. Конечно, они тоже мертвы, но это естественный ход событий, – возразил аркканцлер. – А кроме того, они умеют себя вести. С самого рождения их соответствующим образом воспитывают.

– Очень философская мысль. Родиться, чтобы жить мертвецом… – заметил главный философ.

– Я имею в виду традиции, – отрезал аркканцлер. – Неподалеку от деревушки, где я рос, жила семья вполне уважаемых вампиров. Причем жила она там уже много веков.

– Да, но они ведь пьют кровь, – не сдавался главный философ. – За что их уважать?

– Я где-то читал, что на самом деле в настоящей человеческой крови они совсем не нуждаются, – вставил декан, которому не терпелось помочь. – Им нужно только то, что содержится в крови. Гемогоблин, так, кажется, это называется.

Остальные волшебники недоуменно уставились на него.

– Я лишь пересказываю то, что читал, – пожал плечами декан. – Так и было написано. Гемогоблин. Что-то там насчет содержания железа в крови.

– Честно говоря, в своей крови никаких железных гоблинов я не находил, – твердо заявил главный философ.

– По крайней мере, лучше уж вампиры, чем зомби, – продолжал декан. – Они по своему развитию стоят куда выше. По крайней мере, не шаркают ногами.

– Знаете, – непринужденно сказал профессор современного руносложения, – а ведь людей можно превращать в зомби искусственным путем. Даже волшебства не требуется. Нужно лишь взять печень какой-то там редкой рыбы и найти редкий корешок. Одна чайная ложка зелья, заснул, проснулся – и ты уже зомби.

– И о какой же рыбе идет речь? – язвительно поинтересовался главный философ.

– Откуда мне-то знать?

– А откуда знают другие? – парировал главный философ. – Представьте себе такую картинку, просыпается кто-нибудь утром и говорит: «Эй, какая классная идея меня посетила! Можно превращать людей в зомби, а все, что для этого нужно, – это печень редкой рыбы и огрызок некоего корешка. Главное теперь – найти правильное сочетание. Видите очередь у моей хижины? Вот сколько желающих. Ну, за работу. Номер девяносто четыре, печень рыбы-полосатки и маньячный корень… не работает. Номер девяносто пять, печень рыбы-шаробум и корешок дум-дум… нет, тоже не работает. Номер девяносто шесть…»

– Ты что несешь? – спросил аркканцлер.

– Я просто хотел отметить маловероятность…

– Заткнись, а? – беззлобно приказал аркканцлер. – Мне кажется… лично мне кажется, что смерть – это явление непреходящее, все согласны? Смерть должен случаться. В этом и заключается смысл жизни. Сначала ты живешь, затем – умираешь. Смерть не может перестать случаться.

– Но Сдумса Смерть почему-то проигнорировал, – напомнил декан.

– Да, смерть – есть, – не обращая на него внимания, продолжал Чудакулли. – Все когда-нибудь умирают. Даже овощи.

– Сомневаюсь, чтобы Смерть когда-нибудь наведывался к картофелине, – неуверенно произнес декан.

– Смерть посещает всех, – твердо заявил аркканцлер.

Волшебники с умным видом закивали.

– Знаете, – чуть погодя высказался главный философ. – Я когда-то читал, что каждый атом в наших телах меняется каждые семь лет. Новые атомы присоединяются, старые отваливаются. Это происходит постоянно. Правда здорово?

Главный философ умел поспособствовать разговору – так густая патока помогает шестеренкам крутиться.

– Да? – помимо собственной воли заинтересовался Чудакулли. – А что происходит со старыми атомами?

– Понятия не имею. Наверное, порхают где-то, пока не присоединятся к кому-нибудь еще.

Аркканцлер выглядел оскорбленным:

– Что? К волшебникам они тоже присоединяются?

– Конечно. К любому человеку. Это и есть чудо мироздания.

– Да? А по-моему, это просто плохая гигиена, – заявил аркканцлер. – И что, ничего не изменишь?

– Вряд ли, – с сомнением произнес главный философ. – Не думаю, что стоит изменять порядки мироздания.

– Но это означает, что все мы, все вещи вокруг не являются целыми, они состоят из чего-то еще, – заметил Чудакулли.

– Да, это и есть самое удивительное.

– Просто ужасно. Отвратительно, – твердо возразил Чудакулли. – Тем не менее я хотел сказать… О чем я хотел сказать? – Он замолчал, пытаясь вспомнить ход беседы. – Да, нельзя отменить смерть, вот что я хотел сказать. Смерть не может умереть. Это тоже самое, что просить скорпиона ужалить самого себя.

– Кстати говоря, – вмешался главный философ, у которого на все был готовый ответ. – Скорпиона можно-таки заставить…

– Заткнись, – велел аркканцлер.

– Но мы ведь не можем допустить, чтобы по городу шлялся воскресший из мертвых волшебник! – воскликнул декан. – Кто знает, что придет ему в голову? Мы должны… обязаны остановить его. Для его же блага.

– Это правильно, – кивнул Чудакулли. – Для его же блага. И особых трудностей я здесь не вижу. Существуют сотни способов справиться со всякими там умертвиями.

– Чеснок, – решительно произнес главный философ. – Мертвецы не переносят чеснок.

– И я их понимаю, – сказал декан. – Сам это дерьмо терпеть не могу.

– Мертвец! И он тоже! Мы все мертвы! – мигом завопил казначей, тыкая в декана пальцем.

Никто не обратил на казначея ни малейшего внимания.

– Кроме того, есть определенные святыни, – продолжал главный философ. – Обычный умертвий, только взглянув на них, тут же обращается в прах. Кроме того, воскресшие мертвецы не выносят солнечного света. В крайнем случае можно попробовать похоронить его на перекрестке. Это никогда не подводило. А еще в мертвецов, заведших привычку шататься среди живых, вбивают кол, чтобы они больше не поднимались.

– На всякий случай стоит смазать этот кол чесноком, – добавил казначей.

– М-м, да, верно. Это не помешает, – неохотно согласился главный философ.

– А вот хороший кусок мяса никогда не следует натирать чесноком, – заметил декан. – Достаточно немного масла и специй.

– Красный перец тоже хорош, – радостно присоединился к беседе профессор современного руносложения.

– Заткнитесь, а? – велел аркканцлер.

Плюх.

Петли шкафа наконец не выдержали, и содержимое вывалилось на пол.

Сержант Колон из Городской Стражи Анк-Морпорка нес ответственное дежурство. Он охранял Бронзовый мост, связывающий Анк и Морпорк. Охранял, чтобы мост не украли. Когда речь шла о предотвращении преступления, сержант Колон предпочитал мыслить масштабно.

Некоторые граждане Анк-Морпорка считают, что настоящий городской страж, охраняющий и защищающий закон, должен прежде всего патрулировать улицы и переулки, работать с информаторами, преследовать преступников и тому подобное.

Однако сержант Колон не был сторонником подобного рода мнений. Наоборот, в ответ на подобные слова он поспешил бы заявить, что пробовать снизить уровень преступности в Анк-Морпорке – это все равно что пытаться понизить уровень содержания соли в морской воде. Любой страж закона, попытавшийся выступить против анк-морпоркской преступности, рисковал нарваться на следующую реакцию со стороны окружающих: «Эй, послушайте-ка, а этот труп, который валяется в канаве, – это же старина сержант Колон!» Нет, идущий в ногу со временем, предприимчивый и умный страж порядка должен действовать вовсе не столь прямолинейно. Он должен на шаг опережать преступника. Вот если кто-нибудь вдруг надумает украсть Медный мост, сержант Колон немедля схватит вора на месте преступления.

Кроме того, место дежурства было тихим, защищенным от ветра, здесь можно было спокойно покурить, и никакого рода неприятности сюда не заглядывали.

Упершись локтями в парапет, сержант Колон неспешно размышлял о Жизни.

Из тумана появилась фигура. Сержант Колон заметил на ее голове знакомую остроконечную шляпу волшебника.

– Добрый вечер, офицер, – проскрипел волшебник.

– Доброе утро, ваша честь.

– Слушай, ты мне не пособишь забраться на этот парапет?

Сержант Колон замешкался. Но вновь прибывший и в самом деле был волшебником. Отказывая в помощи волшебнику, тоже можно нарваться на серьезные неприятности.

– Проверяешь новый способ волшебства, ваша честь? – дружелюбно осведомился сержант, помогая щуплому, но неожиданно тяжелому старичку залезть на крошащиеся камни.

– Нет.

Ветром Сдумс шагнул с моста. Внизу что-то хищно чавкнуло[4].

Сержант Колон уставился на медленно смыкающуюся поверхность реки Анк.

Ох уж эти волшебники. Вечно что-нибудь придумают.

На реку, он смотрел долго. Спустя минут пятнадцать отходы и прочая мерзость, болтающиеся у основания одной из опор моста, расступились и возле скользких, исчезающих в реке серых ступеней появилась остроконечная шляпа.

Сержант Колон услышал, как волшебник медленно ковыляет по ступеням и шепотом ругается.

Промокший насквозь Ветром Сдумс поднялся на мост.

– Тебе стоило бы переодеться, – подсказал сержант Колон. – Замерзнешь до смерти, если будешь торчать на ветру в таком виде.

– Ха!

– И на твоем месте я бы хорошенько прогрелся у жарко пылающего камина.

– Ха!

Сержант Колон не спускал глаз с Ветром Сдумса. У ног волшебника медленно образовывалась лужа.

– Испытываешь какую-нибудь новую подводную магию, ваша честь?

– Не совсем так, офицер.

– Да, мне тоже всегда было интересно, как оно там, под водой, – ободряюще продолжал сержант Колон. – О эти таинственные, невероятные существа, населяющие подводные глубины… Моя мама как-то рассказывала мне сказку о маленьком мальчике, который превратился в русалку, вернее в русала, о всех его чудесных приключениях…

Под грозным взглядом Ветром Сдумса он вдруг лишился дара речи.

– Там скучно, – сказал Сдумс, повернулся и шагнул в туман. – Очень, очень скучно. Ты даже представить себе не можешь, как там неинтересно.

Сержант Колон опять остался один. Дрожащей рукой он поднес спичку к новой сигарете и торопливо зашагал к штабу Городской Стражи.

– Это лицо… – бормотал он. – И глаза… прям как эти пирожные… ну, что в кулинарии на Цепной…

– Сержант!

Колон замер, потом посмотрел вниз. С уровня земли на него смотрело чье-то лицо. Придя в себя, он узнал пронырливую мордочку своего старого знакомого Себя-Режу-Без-Ножа Достабля – ходячего и разговаривающего доказательства того, что человечество произошло от грызунов. С.Р.Б.Н. Достабль любил называть себя авантюристом от торговли, но другие склонялись к мнению, что Достабль – просто мелкий жулик, чьи схемы зарабатывания денег всегда обладают небольшим, но жизненно важным недостатком: чаще всего он пытается продать то, что ему не принадлежит, то, что не работает, и даже то, чего никогда не существовало. Знаменитое золото фей бесследно испаряется с первыми же лучами солнца, но по сравнению с некоторыми товарами Достабля эта крайне эфемерная субстанция все равно что железобетонная плита.

Сейчас Достабль стоял на нижней ступени одной из лестниц, ведущих в бесчисленные подвалы Анк-Морпорка.

– Привет, Себя-Режу.

– Слушай, Фред, ты не спустишься сюда на минутку? Нужна помощь законопорядка.

– Проблемы? Достабль почесал нос.

– Фред, вот ты можешь сказать… Э-э… Когда тебе что-то дают – это преступление? Ну, дают без твоего ведома.

– А тебе что, кто-то что-то дал? Себя-Режу-Без-Ножа кивнул.

– Понимаешь, тут такая ситуация… Тебе известно, что я храню здесь кое-какой товар?

– Да.

– Ну так вот, значит, спускаюсь я, чтобы сделать переучет, а тут… – Он беспомощно развел руками. – Ты лучше сам посмотри…

Он открыл дверь в подвал.

В темноте что-то упало. Плюх.

Вытянув перед собой руки, Ветром Сдумс бесцельно брел по кварталу под названием Тени. Его кисти расслабленно покачивались. Он и сам не знал, почему так идет, просто такое положение рук казалось ему правильным.

Может, спрыгнуть с крыши? Нет, не сработает. Ходить и так трудно, а переломанные ноги только осложнят ситуацию. Яд? Тоже нет, заработаешь лишь жуткую боль в желудке. Петля? Болтаться в ней еще скучнее, чем сидеть на дне реки.

Он вышел в шумный двор, где сходились несколько переулков. Крысы, завидев его, порскнули по щелям. Завизжала и прыгнула на крышу кошка.

Сделав еще несколько шагов, Сдумс остановился и попытался было разобраться, как он здесь очутился, зачем он здесь очутился и что будет дальше, – как вдруг почувствовал, что в позвоночник ему уткнулось острие ножа.

– Ну, дед, – раздался за его спиной чей-то голос. – Кошелек или жизнь?

Губы Ветром Сдумса растянулись в дьявольской ухмылке.

– Слышь, старик, я ведь не шучу, – сказал голос.

– Ты из Гильдии Воров? – не оборачиваясь, поинтересовался Сдумс.

– Нет, мы… свободные художники. Давай-ка посмотрим, какого цвета у тебя денежки.

– А у меня их нет, – ответил Сдумс и повернулся.

Грабителей было трое.

– Ты погляди на его глаза! – воскликнул один.

Сдумс вскинул руки над головой.

– У-у-у-у-у-у-у-у-у! – провыл он. Грабители попятились. К сожалению, их отступление было быстро прервано надежной каменной стеной, к которой они в страхе приникли.

– О-о-о-о-О-О-О-О-о-о-о-о-по-о-о-ошли-и-иво-о-о-он-о-о-о-О-О-О-о-о-о! – завопил Сдумс, для большей убедительности закатив глаза.

Он еще не понял, что перекрывает их единственный путь к спасению.

Обезумевшие от ужаса горе-грабители пронырнули под его руками, но один из них успел-таки всадить нож прямо в куриную грудь Сдумса. Нож вошел по самую рукоять.

Сдумс опустил глаза.

– Эй! – заорал он. – Это же моя лучшая мантия. И я хотел, чтобы меня в ней похоронили. Вы знаете, как трудно штопать шелк? Идите, сами посмотрите, ведь на самом видном месте…

Он прислушался. Было тихо, только издалека доносился стремительно удаляющийся топот. Ветром Сдумс вытащил нож. – А могли бы и убить, – пробормотал он, отбрасывая нож в сторону.

Очутившись в подвале, сержант Колон поднял один из предметов, кучами валявшихся на полу.

– Их здесь тысячи, – произнес за его спиной Достабль. – И я хочу знать, кто их сюда притащил[5].

Сержант Колон покрутил в руках странную вещицу.

– Никогда не видел ничего подобного. – Он потряс штуковину и улыбнулся. – А красиво, правда?

– Дверь была заперта, – пояснил Достабль. – А с Гильдией Воров я расплатился.

Колон снова потряс предмет:

– Красиво.

– Фред?

Колон не отрываясь смотрел, как в маленьком стеклянном шаре кружатся и падают крошечные снежинки.

– Да?

– Что мне делать?

– Не знаю. Думаю, Себя-Режу, это все теперь принадлежит тебе. Хотя даже представить себе не могу, и кому это понадобилось избавляться от такой красоты…

Он повернулся к двери. Достабль загородил ему дорогу.

– С тебя двенадцать пенсов, – сказал он.

– Что?

– Ты кое-что положил себе в карман, Фред. Колон достал шарик.

– Да перестань! – принялся возражать он. – Ты же их нашел! Они не стоили тебе ни пенса!

– Да, но хранение… упаковка… обработка…

– Два пенса.

– Десять.

– Три.

– Семь пенсов. Честно тебе говорю, я себя без ножа режу.

– По рукам, – неохотно согласился сержант и еще раз потряс шар. – Здорово, правда?

– Стоят каждого пенса, – подтвердил Достабль, радостно потирая руки. – Будут улетать, как горячие пирожки.

Он принялся складывать шарики в коробку. Выйдя из подвала, Достабль закрыл и тщательно запер дверь.

В темноте что-то упало. Плюх.

В Анк-Морпорке всегда существовала традиция радушно принимать существ всех рас, цветов и форм. Конечно, если у этих существ были деньги и обратный билет.

В знаменитом издании Гильдии Купцов и Торговцев, а именно «Дабро нажаловаться в Анк-Морпоркъ, горад тысичи сюпризов», говорится, что вы как гость «палучите Радужный Прием в бисчисленных пастоялых дварах и гастиницах Древниго Города, многие ис каторых специлизируются на гатовке пищи по рицептам из далекаго прошлаго. Буть вы Чиловек, Троль, Гном, Гоблин или ище кто, Анк-Морпоркъ с радастью паднимет свой праздничный кубок и васкликнит: „Ты – Наш Гость, Парень! А значит, ты угащаешь!“».

Ветром Сдумс не знал, какие места особо популярны среди воскресших мертвецов и прочих умертвий. Единственное, что он знал наверняка, – если эти существа способны посещать некие забегаловки с целью приятного времяпрепровождения, то в Анк-Морпорке такие заведения обязательно найдутся. Пошатывающиеся ноги уносили его все глубже в Тени. Правда, теперь ноги шатались не по причине старческой немощности.

Более века Ветром Сдумс прожил за стенами Незримого Университета. С точки зрения оставшихся за спиной лет он прожил очень долго, но с точки зрения накопленного опыта ему только-только исполнилось тринадцать. Он видел, слышал и обонял то, чего никогда не видел, не слышал и не обонял прежде.

Тени были самой древней частью города. Если бы возможно было создать рельефную карту греховности, порока и всеобщей аморальности, подобную карте гравитационных полей вокруг какой-нибудь черной дыры, то Тени стали бы там центральным объектом изображения, а остальной Анк-Морпорк расположился бы по краям. На самом деле Тени поразительно походили на упомянутое выше астрономическое явление: они обладали крайне мощной силой притяжения, не испускали света и действительно могли стать воротами в другой мир. В тот самый, что ждет нас после этого.

Тени были городом внутри города.

На улицах было многолюдно. Закутанные фигуры крались по своим таинственным делам. Из ведущих куда-то вниз лестничных проемов доносилась странная музыка. А также острые, волнующие запахи.

Сдумс брел мимо гоблинских кулинарий, мимо гномьих баров, в которых кто-то громко пел, а кто-то шумно дрался – эти два занятия гномы обычно совмещают. Ему постоянно встречались тролли, которые двигались сквозь толпу, как… как большие люди двигаются среди маленьких. Но здесь тролли были совсем другими. Раньше Сдумс видел троллей только в более приличных районах города[6]. Там тролли двигались с подчеркнутой осторожностью, чтобы случайно не забить кого-нибудь до смерти и не съесть. Но в Тенях они ничего не боялись и ходили с гордо поднятыми головами – макушка даже чуть выступала над плечами.

Ветром Сдумс передвигался по улицам подобно случайно прыгающему теннисному шарику. Сунулся было в какой-то бар, но взрыв музыки вкупе с клубами дыма тут же отбросил его назад; заметил на едва заметной дверце заманчивую надпись, обещавшую полный набор необычных и запретных наслаждений, и потянулся туда. Если говорить о наслаждениях, то за свою жизнь Ветром Сдумс не испытал даже тех, что были вполне обычны и везде разрешены. Он даже не вполне понимал, в чем эти наслаждения заключаются. Некоторые рисунки рядом с освещенной розовым светом, зазывно приоткрытой дверцей несильно просветили его, скорее наоборот – добавили всепоглощающего желания узнать о наслаждениях побольше.

В радостном изумлении Сдумс глазел по сторонам. Вот это место! И всего-то в десяти минутах ходьбы от Университета! Ну, или в пятнадцати, если ноги тебя плохо слушаются. А он даже не подозревал о существовании чего-то подобного! Все эти люди! Весь этот шум! О, вся эта жизнь!

Несколько раз Сдумса толкали самые разные типы самой разной наружности. Парочка даже попыталась заговорить, но, быстро захлопнув рты, поспешила отбыть восвояси. «Ну и глаза… – думали они, унося ноги. – Настоящие буравчики!»

Но потом чей-то голос из полумрака окликнул:

– Эй, парень! Хочешь приятно провести время?

– О да! – возбужденно воскликнул Ветром Сдумс. – Да, да!

Он быстро обернулся.

– Вот черт! – И чьи-то торопливые шаги, удаляющиеся по переулку.