Мрачный Жнец Пратчетт Терри

– Вот волки такими подлостями никогда не занимаются.

Человек дернулся, попробовав освободиться. Бесполезно.

– Да что ты говоришь?

– Мы сражаемся мордой к морде, клык к клыку, коготь к когтю, – продолжал Волкофф. – Волки не прячутся за камнями, чтобы схватить за горло зазевавшегося барсука. Это не в их привычках.

– Может, отпустишь меня?

– А может, я вырву тебе глотку?

Человек посмотрел прямо в желтые глаза и прикинул свои шансы победить семифутового верзилу с такими зубищами…

– У меня есть какой-нибудь выбор?

– Мой друг, – Волкофф указал на Сдумса, – зомби.

– Честно говоря, о зомби я мало что знаю. Слышал только, что нужно сожрать какую-то там рыбу и корешок…

– …Но ведь тебе известно, что зомби делают с людьми?

Человек попытался кивнуть, несмотря на то что лапа Волкоффа крепко сжимала его горло.

– Да-гх-х-х… – удалось выдавить ему.

– Сейчас мой друг внимательно на тебя посмотрит, и если еще хоть раз он тебя увидит…

– То понятия не будет иметь, что ему делать, – едва слышно произнес Сдумс.

– …Тебе крышка. Верно, Сдумс?

– А? О да, конечно. Как прыгну, – мрачно ответствовал Сдумс. – А теперь беги и веди себя хорошо. Договорились?

– Да-гх-х-х, – прохрипел потенциальный грабитель, а сам подумал: «О боги, его глаза! Как буравчики!»

Волкофф отпустил человечка. Тот упал на булыжники, бросил на Сдумса последний испуганный взгляд и кинулся наутек.

– Кстати, – сказал Сдумс, – а что именно зомби делают с людьми? Думаю, на всякий случай мне лучше это знать.

– Разрывают их на куски, точно бумагу, – объяснил Волкофф.

– О? Правда?

Некоторое время они шли в тишине. «Почему я? – думал Сдумс. – В этом городе каждый день умирают сотни людей. Однако у них никаких проблем не возникает. Они просто закрывают глаза и просыпаются кем-то еще или где-нибудь там на небесах. Ну, или в какой-нибудь преисподней. Или пируют с богами, что не так уж заманчиво. Боги по-своему неплохие ребята, но приличному человеку с этой шайкой лучше не связываться. Дзен-буддисты, к примеру, полагают, что после смерти ты становишься хозяином всех сокровищ мира. Некоторые клатчские религии утверждают, что, умерев, ты попадаешь в чудесный сад, полный юных девушек, – и такое обещает религия!…»

«Интересно, – невольно подумал Сдумс, – может ли мертвец подать заявление о перемене гражданства?»

И как раз в этот момент его лицо встретилось с булыжниками мостовой.

Обычно это выражение служит поэтическим описанием того, как человек взял и приложился мордой о мостовую. Но в данном случае булыжники сами встретились с лицом Сдумса, потому что они взмывали вверх, бесшумно описывали дугу над переулком и камнем падали вниз.

Сдумс и Волкофф растерянно уставились на взбесившуюся улицу.

– Нечасто такое увидишь, – сказал наконец вервольф. – Что-что, а летающих камней мне видеть не приходилось.

– Ага. Взлетают в воздух, как птицы, и камнем падают вниз, – добавил Сдумс и осторожно потрогал один булыжник носком башмака.

Камень сделал вид, что он и сила тяжести – лучшие друзья и ничего необычного не случалось.

– Ты ведь волшебник…

– Был волшебником, – поправил его Сдумс.

– Был волшебником. Что такое здесь творится?

– По всем признакам, это самое настоящее необъяснимое явление, – авторитетно заявил Сдумс. – И это не единственный случай. А причины? Понятия не имею.

Он еще раз пнул булыжник. Камень сохранял невозмутимый вид.

– Ну, мне пора, – сказал Волкофф.

– Кстати, каково быть вервольфом?

Волкофф пожал плечами:

– Одиноко.

– Гм?

– Никак не подстроиться. Когда я – волк, то все время вспоминаю, как хорошо быть человеком, и наоборот. Иногда, становясь волком, я убегаю в горы… когда месяц висит на небе, когда образовался наст на снегу, когда горы кажутся тебе бесконечными… Другие волки, ну, они, конечно, тоже чувствуют это, но я в отличие от них еще и понимаю. Чувствовать и понимать одновременно… Никто, кроме меня, не знает, что это такое. На всем белом свете никто даже понятия не имеет. И это так мучительно – осознавать, что ты один…

Сдумс почувствовал, что балансирует на краю ямы, полной сожаления. Он никогда не знал, что следует говорить в такие минуты.

Волкофф вдруг повеселел:

– Кстати… а каково быть зомби?

– Нормально. Не так уж плохо. Волкофф кивнул.

– Еще увидимся, – сказал он и зашагал прочь.

Улицы начинали заполняться людьми по мере того как происходила неофициальная передача города ночным населением Анк-Морпорка дневному. Сдумса старались обходить стороной. Никому не хотелось столкнуться лицом к лицу с зомби.

Он добрел до ворот Университета, которые уже были открыты, и проковылял в свою спальню. Кстати, потребуются деньги. На переезд и всякое такое. Но за долгие годы жизни Сдумс скопил приличное состояние. Но вот оставил ли он завещание? Последние лет десять или около того он был несколько не в себе. Какое-то завещание наверняка есть. Но достаточно ли он выжил из ума, чтобы завещать все свое состояние самому себе? Оставалось надеяться, что так оно и было. Оспорить завещание крайне трудно, и об успешных исходах таких дел он ни разу не слышал…

Сдумс поднял половицу у изножья кровати и достал мешок с монетами. Вроде бы он откладывал их на старость… Здесь же хранился его дневник. Этот дневник был рассчитан на пять лет, но многие годы Сдумс не делал ничего, что стоило бы запечатлеть на бумаге, – или к вечеру он уже не помнил, что именно делал днем. Поэтому записи в дневнике были крайне нерегулярными и в основном касались фаз луны и всевозможных праздников. К некоторым страницам прилипли старые леденцы.

Но кроме дневника и денег под половицей было еще что-то. Он пошарил в пыльной нише и нащупал пару гладких шаров. Достал – и озадаченно уставился на свою находку. Встряхнул шары, породив миниатюрные снежные бури. Изучил надпись и сделал вывод, что это, скорее всего, не буквы, а рисунок букв, причем довольно приблизительный. Сдумс еще пошарил в нише и выудил оттуда третий предмет – чуть погнутое металлическое колесико. Одно маленькое металлическое колесико. Рядом с которым лежал еще один шар, только расколотый.

Сдумс в недоумении рассматривал свои находки. Конечно, последние тридцать лет о здравом уме и твердой памяти даже речи быть не могло, иногда он надевал исподнее поверх одежды и пускал слюни… но чтобы коллекционировать сувениры? И маленькие колесики?

За спиной кто-то тактично кашлянул.

Сдумс смел загадочные предметы обратно в тайник и обернулся. Комната была пуста, но за открытой дверью кто-то явно прятался.

– Да? – окликнул он.

– Господин Сдумс, это всего лишь я… – ответил громкий, низкий и вместе с тем крайне застенчивый голос.

Сдумс наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где же он слышал это голос.

– Шлеппель? – неуверенно предположил он.

– Точно.

– Страшила?

– Точно.

– За моей дверью?

– Точно.

– Но почему?

– Это хорошая дверь, очень надежная. Сдумс подошел и осторожно закрыл дверь. За ней не оказалось ничего, кроме старой штукатурки. Правда, ему померещилось, что он почувствовал легкое движение воздуха.

– Я уже под кроватью, господин Сдумс, – раздался из-под кровати голос Шлеппеля. – Вы не против?

– Да нет, что ты… Но, по-моему, вы, страшилы, обычно прячетесь во всяких шкафах. Во всяком случае, так обстояли дела, когда я был еще маленьким.

– Если б вы знали, господин Сдумс, как трудно найти хороший, надежный шкаф.

Сдумс вздохнул:

– Ну ладно. Можешь сидеть под кроватью. Нижняя ее часть – в твоем полном распоряжении. Чувствуй себя как дома и так далее.

– Если вы не возражаете, господин Сдумс, я бы предпочел прятаться за дверью.

– Как тебе угодно.

– Не могли бы вы закрыть глаза? Сдумс послушно закрыл глаза.

И снова почувствовал движение воздуха.

– Можете смотреть, господин Сдумс. Сдумс открыл глаза.

– Вот это да, – раздался голос Шлеппеля. – У вас тут даже крюк для пальто есть.

Бронзовые набалдашники на спинках кровати вдруг начали откручиваться. По полу пробежала дрожь.

– Шлеппель, ты случаем не знаешь, что происходит?

– Это все от жизненных сил, господин Сдумс.

– Значит, тебе кое-что известно?

– О, да. Ух-ты, здесь есть замок, дверная ручка и бронзовая накладка, здорово как…

– Каких-таких жизненных сил? – перебил его Сдумс.

– …И петли, такие хорошие, с подъемом, у меня еще никогда не было двери с…

– Шлеппель!

– Ну, жизненные силы, господин Сдумс, понимаете?… Это такие силы, которые есть во всех живых существах. Я думал, волшебникам известно об этом.

Ветром Сдумс открыл было рот, чтобы изречь что-то вроде: «Ну разумеется, нам об этом известно», а потом попытаться хитростью выведать, что имел в виду страшила. Но вдруг вспомнил, что теперь уже можно не притворяться. Конечно, будь он живым… но когда ты мертв, особо не поважничаешь. В гробу ты выглядишь очень важно, но это все трупное окоченение.

– Никогда не слышал ни о чем подобном, – признался он. – И при чем здесь жизненные силы?

– Вот этого я не знаю. Вообще-то, сейчас не сезон. Понятия не имею, откуда они взялись.

Пол снова задрожал. Половицы, которые прикрывали скромные сбережения Сдумса, заскрипели и дали ростки.

– Что значит «не сезон»? – спросил Сдумс.

– Обычно жизненные силы проявляются весной, – ответил голос из-за двери. – Они-то и выталкивают из земли нарциссы и все такое прочее.

– Ничего себе… – зачарованно произнес Сдумс.

– А я думал, что волшебники знают все и обо всем.

Сдумс посмотрел на свою шляпу. Похороны и рытье туннелей не прошли для нее даром – впрочем, после почти ста лет беспрерывной носки ее вряд ли можно было принять за эталон шляпы от кутюр.

– Учиться никогда не поздно, – наконец сказал он.

Наступил очередной рассвет. Петушок Сирил заерзал на насесте. В полумраке светились написанные мелом слова. Петушок сосредоточился. Сделал глубокий вдох.

– Ху-ка-ле-ху!

Теперь, когда проблема памяти благополучно разрешилась, оставалось только разобраться с дислексией.

Высоко в горах дул сильный ветер, нестерпимо палило низко висящее солнце. Билл Двер шагал взад-вперед вдоль рядов сраженной травы, словно челнок по зеленой ткани.

Он не помнил, чувствовал ли когда-нибудь ветер и солнечное тепло. Наверняка он их чувствовал. Чувствовал, но не переживал. В грудь тебе бьет ветер, сверху жарит солнце… Так переживается ход Времени. Время подхватывает и уносит тебя вслед за собой.

В дверь амбара робко постучали.

– ДА?

– Эй, Билл Двер, спустись-ка сюда.

В темноте он нащупал ступеньки, осторожно спустился и открыл дверь.

Госпожа Флитворт загораживала ладонью огонек свечи.

– Гм, – выразилась она.

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

– Если хочешь, можешь зайти в дом. На вечерок. На ночь, конечно, тебе придется вернуться в амбар. Просто… У меня там в камине горит огонь, так все уютно, а ты здесь мерзнешь в одиночестве…

Билл Двер никогда не отличался способностью читать по лицам. Раньше ему это было не нужно. Поэтому сейчас он таращился на робкую, встревоженно-умоляющую улыбку госпожи Флитворт, как павиан пялится на Розеттский камень, пытаясь разобрать смысл написанного там.

– БЛАГОДАРЮ, – наконец изрек он. Госпожа Флитворт зашаркала прочь.

Когда Билл вошел в дом, на кухне ее не было, и он двинулся по узкому коридору, ориентируясь на шорохи и скрипы. Госпожа Флитворт стояла на карачках и судорожно пыталась развести в камине огонь. Билл тихонько постучал по открытой двери, и она смущенно подняла глаза.

– Не хотела тратить спичку для себя одной, – неуверенно пояснила она. – Присаживайся. Я заварю чай.

Сложившись пополам, Билл втиснулся в одно из узких кресел рядом с камином и оглядел комнату.

Комната была не совсем обычной. Каковы бы ни были ее функции, проживание в их число явно не входило. Центром всей активности на ферме являлась пристроенная к дому кухня, тогда как эта комната больше всего напоминала мавзолей.

Вопреки общепринятому мнению, Билл Двер не был знаком с похоронным убранством помещений. Смерть обычно не наступает во всяких там гробницах – за исключением редких несчастных случаев. На свежем воздухе, на дне реки, наполовину в пасти акулы, в огромном количестве спален – сколько угодно, а в гробницах – нет.

Он занимался отделением зерен души от плевел бренного тела. И этот процесс завершался задолго до каких-либо обрядов, представляющих собой, если смотреть в суть, почтительную форму удаления ненужных отходов.

Но эта комната выглядела точно гробница царей. Царей, которые попытались забрать с собой абсолютно все.

Билл Двер сидел, положив ладони на колени, и внимательно осматривал комнату.

Во-первых, всякие безделушки. Совершенно немыслимое количество заварочных чайников. Фарфоровые собачки с выпученными глазами. Подставки для тортов странного вида. Разнообразные статуи и цветастые тарелки с надписями типа «Падарок из Щеботана, Долгой Жызни и Счастья». Все плоские поверхности были чем-то заняты, причем в расположении тарелочек и фигурок соблюдались принципы полной демократии. Так, весьма ценный старинный серебряный подсвечник соседствовал с расписной фарфоровой собакой с костью в пасти и выражением абсолютного идиотизма на морде.

Стены были завешаны картинами. Преобладающим цветом был грязный, и почти на всех полотнах изображался унылый скот, стоящий на затянутом туманом болоте.

Все эти украшения буквально погребли под собой мебель – что, впрочем, не было такой уж большой потерей. За исключением двух стульев, стонавших под бременем огромных кип разнообразных салфеточек, меблировку комнаты вряд ли можно было использовать в каких-либо практических целях. Повсюду призрачно маячили хлипкие столики. Пол устилали лоскутные половики. Кому-то явно нравилось делать лоскутные половики. И запах… Он довлел, безраздельно властвовал, царственно витал…

То был запах долгих, унылых дней.

На буфете, сплошь закутанном в кружевные салфеточки, стояли три сундука: в центре – большой, по сторонам его – сундучки поменьше. «Вероятно, те самые пресловутые сокровища», – подумал Билл.

И тут он услышал тиканье.

На стене висели часы. Кому-то когда-то пришла в голову идея сделать часы в виде совы. Маятник качался, и глаза совы смотрели то туда, то сюда. Это, видимо, показалось очень смешным создателю часов, явно страдавшему от недостатка развлечений. Спустя некоторое время ваши глаза начинали бегать в унисон с совиными.

Госпожа Флитворт на некоторое время вышла и вернулась в комнату с полным подносом в руках. Тут же началось алхимическое действо – быстрыми движениями госпожа Флитворт заваривала чай, намазывала маслом ячменные булочки, раскладывала печенье, не забыла даже аккуратно повесить щипцы на сахарницу…

Наконец все было сделано, и госпожа Флитворт опустилась в кресло рядом с Биллом.

– Ну… правда красиво? – тихонько произнесла она. Голос ее звучал чуть хрипло, словно последние двадцать минут она провела в состоянии сна.

– ДА, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.

– Нечасто случаются события, ради которых стоит открыть гостиную.

– НЕЧАСТО.

– Особенно с тех пор, как я потеряла отца… На мгновение Билл Двер подумал, что она потеряла покойного господина Флитворта в гостиной. Возможно, он заблудился среди безделушек, не туда повернул. Но потом Билл вспомнил, как забавно люди иногда выражают свои мысли.

– А.

– Он так любил сидеть именно на этом кресле и читать альманах.

Билл Двер напряг память.

– ЭТО ТАКОЙ ВЫСОКИЙ? С УСАМИ? НА ЛЕВОЙ РУКЕ НЕ ХВАТАЕТ КОНЧИКА МИЗИНЦА?

Госпожа Флитворт не отрываясь смотрела на него поверх чашки.

– Ты его знал?

– КАЖЕТСЯ, ВСТРЕЧАЛСЯ ОДИН РАЗ.

– Он никогда про тебя не рассказывал, – удивилась госпожа Флитворт. – По крайней мере, не упоминал твоего имени. Я бы запомнила.

– ВРЯД ЛИ ОН СТАЛ БЫ ГОВОРИТЬ ОБО МНЕ, – медленно произнес Билл Двер.

– Не волнуйся, – успокоила госпожа Флитворт. – Я все знаю. Папа тоже подрабатывал контрабандой. Ферма маленькая. Нормальной жизнью это трудно было назвать. Но, как он всегда говорил, человек должен заниматься тем, что он умеет. Полагаю, ты занимался чем-то подобным. Я некоторое время наблюдала за тобой. Вот и пришла к такому выводу.

Билл Двер глубоко задумался.

– Я БЫЛ ПО ЧАСТИ ПЕРЕПРАВКИ, – сказал он наконец.

– Так я и думала. А у тебя есть семья, Билл?

– ДОЧЬ.

– Очень мило.

– НО, БОЮСЬ, Я ПОТЕРЯЛ С НЕЙ СВЯЗЬ.

– Какая жалость! – воскликнула госпожа Флитворт, как ему показалось, вполне искренне. – Раньше мы здесь жили совсем неплохо. Когда был жив мой молодой человек, конечно.

– У ВАС БЫЛ СЫН? – спросил Билл, не понявший последней фразы.

Ее взгляд стал строгим.

– Поосторожнее, Билл. Ты видишь у меня на пальце обручальное кольцо? Мы здесь очень серьезно относимся к подобным вещам.

– ПРОШУ МЕНЯ ИЗВИНИТЬ.

– Его звали Руфусом, и он был контрабандистом, как и папа. Хотя, следует признать, менее удачливым. Он часто приносил мне заморские подарки, украшения и все такое. А еще мы ходили танцевать. У него были хорошие икры, насколько я помню. Мне нравятся красивые ноги у мужчин.

Некоторое время она смотрела на огонь.

– А однажды… однажды он не вернулся. Прямо накануне нашей свадьбы. Папа не уставал повторять, что не стоит бродить по горам, когда вот-вот холода должны нагрянуть, но я знаю, он должен был пойти, потому что хотел сделать мне хороший подарок. А еще он хотел заработать много-много денег и произвести впечатление на папу, потому что папа был против…

Она схватила кочергу и нанесла полену более жестокий удар, чем оно того заслуживало.

– Люди болтали, что он убежал в Фарфири или Анк-Морпорк. Или еще куда-то, но я-то знаю, он не мог так поступить со мной.

Ее взгляд буквально пригвоздил Билла к стулу.

– А ты как думаешь, Билл Двер? – резко спросила она.

Он почувствовал некоторую гордость от того, что смог определить вопрос в вопросе.

– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, В ГОРАХ ЗИМОЙ ОЧЕНЬ ОПАСНО.

Ему послышался облегченный вздох.

– Вот и я так всегда говорила. И знаешь, что еще, Билл Двер? Знаешь, что я подумала?

– НЕТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.

– Как я уже говорила, это случилось накануне нашей свадьбы. Потом вернулась одна из его вьючных лошадей, а потом люди нашли лавину… и знаешь, что я подумала? Какая глупость, подумала я тогда. Это настолько тупо, что отчасти даже смешно. Да, да, именно так я и подумала. Ужасно, правда? Позднее я изменила свое мнение, но сначала жутко разозлилась на весь этот мир. Все случилось словно в какой-то книжке. А жизнь – это не книжка, здесь все по-другому…

– ЛИЧНО Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ КНИЖКИ С ПЛОХИМ КОНЦОМ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.

Но она его не слушала.

– А еще я подумала, что, наверное, согласно сценарию, я должна теперь потерять разум и до конца жизни проходить в подвенечном платье. Вот чего от меня ждали. Ха! Как бы не так! Я засунула подвенечное платье в мешок для тряпок, после чего мы созвали всех на свадебное угощение. Глупо было бы выбрасывать столько всяких вкусностей…

Она снова набросилась на горящие поленья. Когда она подняла глаза, ее взгляд горел с мощностью в несколько мегаватт.

– Всегда отдавай себе отчет, что реально, а что – нет. Это самое главное. Во всяком случае, я так считаю.

– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?

– Да?

– ВЫ НЕ БУДЕТЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ОСТАНОВЛЮ ЧАСЫ?

Она посмотрела на сову с бегающими глазками.

– Зачем?

– БОЮСЬ, ОНИ ДЕЙСТВУЮТ МНЕ НА НЕРВЫ.

– Они слишком громко тикают?

Билл Двер хотел сказать, что их тик-таки отзываются в нем, словно по бронзовой колонне колотят стальной дубиной, но передумал.

– ПРОСТО ОНИ МЕНЯ РАЗДРАЖАЮТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, – сказал он.

– Ну, останавливай, коли желаешь. Я завожу их только ради компании.

Билл Двер с благодарностью поднялся, осторожно пробрался сквозь завалы безделушек и схватил рукой маятник в виде сосновой шишки. Деревянная сова уставилась на него, и тиканье прекратилось. Хотя он, конечно, понимал, что ход Времени тем не менее не остановился. И как люди это выносят? Они пускают Время в свои дома словно какого-то старого приятеля.

Он устало опустился на стул.

Госпожа Флитворт принялась с бешеной скоростью работать вязальными спицами. В камине трещало пламя.

Билл Двер откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

– Твоей лошади здесь хорошо?

– ПРОСТИТЕ?

– Твоя лошадь. Кажется, ей нравится пастись на лугу, – подсказала госпожа Флитворт.

– О ДА.

– Бегает так, словно впервые увидела траву.

– ЕЙ НРАВИТСЯ ТРАВА.

– Судя по твоему виду, ты любишь животных.

Следующие два часа он сидел молча, вцепившись руками в подлокотники, пока госпожа Флитворт не объявила, что отправляется спать. Тогда он вернулся в свой амбар и заснул.

Билл Двер не почувствовал, как оно пришло. Когда он открыл глаза, серая фигура уже парила во тьме амбара. Каким-то образом ей удалось завладеть золотым жизнеизмерителем.

– Билл Двер, – сказало оно, – произошла ошибка.

Стекло разбилось. Мелкие золотистые секунды на мгновение повисли в воздухе, после чего тихонько осели на землю.

– Возвращайся, – сказала фигура. – Тебя ждет работа. Произошла ошибка.

Фигура исчезла.

Билл Двер кивнул. Ошибка. Ну конечно. Любой дурак понял бы, что здесь вкралась какая-то ошибка. Лично он с самого начала знал, что это – ошибка. Он отбросил комбинезон в угол и взял плащ, сотканный из абсолютной тьмы.

Что ж, неплохое приключение. Впрочем, не из тех, которые хотелось бы пережить снова. Он чувствовал себя так, словно с его плеч сняли огромный груз.

Неужели вот что это такое – быть живым? Неужели быть живым – это постоянно чувствовать, что тебя влечет в беспросветную тьму? Как люди могут жить с этим? Но ведь живут – и даже находят какую-то радость в своем существовании, хотя здесь приемлемо только отчаяние. Поразительно. Чувствовать себя ничтожным живым существом, зажатым между двумя высоченными утесами темноты… Это ведь невыносимо. Как? Как они выносят эту жизнь?