Султан и его гарем Борн Георг
– Редиф-паша?
– Да, и он был там! Выслушай мой совет, Сади, и последуй ему, иначе все погибло! Будет поздно, если мы пропустим эти часы! Надо принять решительные меры. Еще можно все поправить! Ты должен повелеть арестовать всех, кто теперь находится в доме Гуссейна-паши!
– Что за мысли, дорогой мой друг!
– Поверь мне, Сади, теперь решается все! В доме военного министра готовится что-то ужасное, я прочитал это на лицах собравшихся!
– Остановись! Ты слишком легко поддаешься мрачным предчувствиям!
– Все погибло, если ты не последуешь моему совету! – продолжал настаивать Гассан и перечислил всех, бывших у Гуссейна.
– Но что они могут замышлять?
– Я уверен, что они готовят что-то ужасное! Твое свержение, может быть, даже что-нибудь еще хуже! Но время еще не ушло! Ты можешь еще все поправить!
– Арестовать первых сановников государства! Какой необдуманный поступок, Гассан! На каком основании могу я дать такое неслыханное приказание?
– Ты велишь арестовать их за государственную измену. Я уверен, что они замышляют по меньшей мере это!
– Что за мысль, Гассан?
– Завтра будет уже поздно! Ты колеблешься, ты смеешься, Сади! Еще раз умоляю тебя – последуй моему совету!
– Гуссейн-паша слишком честен, слишком предан султану, чтобы в нем могла зародиться подобная мысль! Вспомни также о благодарности и дружбе ко мне Халиля-паши!
– Не верь этой дружбе и благодарности, Сади! Не рассчитывай на верность Гуссейна. Заклинаю тебя всем, что для тебя дорого, только на этот раз послушайся моего совета. Вели отряду надежных солдат оцепить дом военного министра и арестовать всех, там находящихся. Я принимаю на себя ответственность перед султаном за этот поступок. Подумай только, что там Мансур! Одно присутствие этого человека доказывает, что готовится измена! Разве ты не знаешь его? Сжалься над собой, Сади!
– Довольно, друг мой! – прервал Сади со спокойной улыбкой. – Ты заблуждаешься. Твоя подозрительность заводит тебя слишком далеко! Как могут все министры составить заговор против меня и султана? Выслушай меня спокойно! Очень может быть, что министры недовольны моими планами, но тогда их вражда направлена только против одного меня, а я их не боюсь.
– Нет, они замышляют не только против тебя, но против всего существующего порядка. И ты можешь еще отвратить опасность.
– Это невозможно, Гассан! Что сказали бы о подобном поступке? Да и кроме того, я не верю в измену. Ты знаешь, что Мехмед Рушди-паша при каждом удобном случае доказывает мне свою преданность.
– Тем более опасайся его.
– Ты знаешь также, что Халиль-паша обязан одному мне своим возвышением. Он известил бы меня, если бы заговор против меня на самом деле существовал.
– Не доверяй ему, Сади! Последние дни мая будут богаты событиями. 31го мая день рождения Лейлы, дочери Гуссейна, и слуги мои говорили мне, что в этот день в доме Гуссейна будет большой праздник.
– Что же ты в этом видишь, друг мой? К чему все эти мрачные мысли? Разреши мне идти выбранным путем, прямым путем, который всегда ведет к цели, несмотря ни на что.
– Пусть же тогда гибнет все, благодаря твоей беспечности! – сказал мрачно Гассан, – Вместе с тобой я мог бы еще отвратить опасность, но один я не в силах этого сделать. Ты спокойно работаешь над своими планами, а враги уже подкапываются под тебя. Даже султан, хотя он ценит тебя, не так уже расположен к тебе, как прежде, с тех пор, как ты покинул принцессу. Поверь мне, что слова клеветников легко проникнут в его душу.
– Я исполняю мой долг и стремлюсь только добиться спокойствия в стране. Этого довольно.
– Как знаешь, Сади! Пусть Аллах защитит тебя. Люди уже не могут этого сделать! – вскричал Гассан и поспешно удалился из дворца.
Сади с состраданием смотрел вслед уходящему другу. Он жалел Гассана, который повсюду видел мрачные тучи и грозящую опасность.
Но буря уже собиралась над головой Сади, и его счастливая звезда закатилась.
Между тем волнение в Константинополе еще более усилилось и начинало принимать угрожающий характер. Фанатические призывы дервишей возбуждали религиозную ненависть черни и звали открыто к священной войне против неверных. А министр внутренних дел и полиции Рашид-паша и не думал принимать какие-нибудь меры для водворения порядка и спокойствия в городе, напротив, он даже втайне разжигал страсти черни.
Вечером того дня, когда происходило собрание заговорщиков в доме военного министра, Рашид явился неожиданно в Беглербег и попросил аудиенции у султана, говоря, что хочет сообщить ему важные известия.
Он вошел к султану с таким озабоченным видом, что тот невольно заметил это и спросил его о причине волнения.
– Надо опасаться больших несчастий! – отвечал изменник. – Волнения в народе принимают угрожающие размеры, и уже есть признаки что следует опасаться открытого возмущения.
Ничто не могло испугать султана более этого известия о тайной опасности.
– Возмущения? – спросил он. – Чего же хочет народ?
– Это и меня обеспокоило, – отвечал хитрый Рашид, – и я попытался собрать сведения. Все донесения говорят одно и то же. Народ требует усмирения гяуров силою оружия, и его раздражают нововведения твоего великого визиря.
– Народ не хочет перемен? – спросил султан.
– Нет, народ проклинает их, угрожает советникам вашего величества, – продолжал Рашид-паша. – Народ хочет только видеть, как прольется кровь христиан.
– Разве не довольно уже пролито крови! – вскричал Абдул-Азис.
– Народ боится, что великий визирь Сади-паша хочет уничтожить веру наших отцов и наши старые законы! Народ не доверяет первому министру вашего величества. Против него особенно сильно возбуждено неудовольствие.
– В казармах довольно войск, чтобы подавить возмущение черни, – сказал мрачно султан. – Но в нынешнее тяжелое время опасность удваивается. Я подумаю, что надо сделать. Благодарю тебя, Рашид-паша, за твое усердие и надеюсь, что и впредь рад будешь наблюдать за спокойствием и порядком в столице.
Эти слова означали конец аудиенции, и Рашид вышел, почтительно поклонившись своему повелителю. Радость наполняла его душу при мысли, что он успел сделать первый шаг на пути к осуществлению плана, составленного заговорщиками.
Доверие султана к Сади поколебалось. Но, казалось, Рашид-паша явился во дворец не для одной только аудиенции у султана. У него была еще другая цель.
Вместо того чтобы оставить дворец, он углубился в его переходы, направляясь к собственным покоям султана.
Эта часть дворца, где находился также гарем, была в ведении особого визиря, которого можно было бы назвать гаремным министром.
Этот визирь был во всех отношениях равен с прочими министрами, исключая того только, что он не присутствовал на заседаниях их совета.
Рашид-паша велел одному из евнухов передать визирю, что он желает его видеть.
Евнух поспешил исполнить приказание паши, и не прошло и четверти часа, как визирь гарема вышел к ожидавшему его Рашиду.
– Мансур-эфенди посылает тебе свое приветствие, – сказал, сдерживая голос, Рашид-паша. – Он поручил мне передать тебе этот сверток, если возможно, без свидетелей. Что он содержит, я не знаю, – продолжал он, подавая визирю узкий и длинный сверток, который он вынул из кармана своего платья. – Я приносил уже тебе однажды подобный сверток.
– Я помню это и благодарю тебя, – отвечал визирь, поспешно пряча таинственную посылку Мансура. – Мудрый Мансур-эфенди сообщил тебе еще что-либо?
– Он сказал следующие слова: это назначено для этой ночи! Скажи так благородному паше. Более ничего он не поручал мне.
– Его желание будет исполнено! – сказал визирь.
Этими словами закончился их разговор, никем не слышанный, но который должен был иметь важные последствия.
Немного спустя после отъезда Рашида-паши во дворец явился Гуссейн Авни и также потребовал аудиенции.
Он был тотчас же принят, так как Абдул-Азис в это смутное время очень дорожил военным министром. Он доверял ему более, чем остальным министрам, и всеми силами старался привязать его к себе; с этой целью и наградил он его важнейшим орденом государства.
Восстание росло с каждым днем, и положение Турции делалось все более и более опасным. Это имело громадное влияние на слабого султана. Известие о волнениях в столице еще более усилило его страх.
Имей Абдул-Азис больше твердости и решительности, чтобы узнать причины беспорядков и неудовольствия в народе, он увидел бы, что виной всему высшие чиновники Турции. Он сумел бы тогда отличить своих врагов от тех, которые действительно были воодушевлены благородными стремлениями и искренне желали блага государству.
Тогда, может быть, ему удалось бы избежать грозившей ему опасности.
Но он доверял больше всего тем, которые только что составили заговор против него и его сына, чтобы лишить их трона и жизни.
– Я хотел доказать тебе сегодня мое расположение, – сказал султан своему тайному врагу, когда тот униженно склонился перед тем, кого он замышлял погубить.
– И я пришел, ваше величество, прежде всего для того, чтобы повергнуть к ногам вашим мою глубочайшую благодарность! – отвечал Гуссейн.
– Разве благодарность не дает тебе покоя, Гуссейн-паша, что ты так спешишь?
– Я не беспокоил бы сегодня ваше величество, – сказал военный министр, – если бы на это не было важной причины. Приближающаяся опасность вынуждает меня возвысить предостерегающий голос, пока еще не поздно.
– И ты? – спросил в испуге султан. – Что значат твои слова?
– Я пришел, чтобы предостеречь ваше величество против смелых планов, которые преследует новый великий визирь, – продолжал Гуссейн. – Я не сомневаюсь, что Сади-паша делает это с добрым намерением, я сам слишком хорошо знаю его благородство. Но неопытность увлекла его на опасный путь. Народ и даже армия недовольны им. Нам нельзя будет рассчитывать на войско при приведении в исполнение планов Сади-паши.
– Что ты говоришь? Войска отказываются повиноваться?
– О! Этого еще нет, ваше величество, но дух недовольства и сомнения овладел умами, и я вижу, что армия с недоверием смотрит на Сади-пашу.
Эти слова Гуссейна решили участь Сади. Султан даже и не думал проверять истину слов министра – он полностью поверил им. Как предвидел Гассан, слова, направленные против его бывшего любимца, легко нашли доступ в его душу. Он тотчас же решился лишить Сади сана великого визиря и таким образом оказать огромную услугу своим врагам.
Между тем Гассан был так убежден в существовании заговора, что приискивал средства отвратить опасность без помощи Сади.
Какое-то предчувствие говорило ему, что последняя майская ночь будет богата событиями, поэтому он решился опередить заговорщиков. Надо было спешить, так как конец мая был уже близок.
Это решение было безумно смело, так как после отказа Сади Гассан остался один против всех важнейших сановников государства. Но он был из числа тех людей, которые не отступают ни перед каким отчаянным делом, если только оно кажется им справедливым и необходимым.
XXIV
Кровавая ночь в гареме
Оставшись один, визирь султанского гарема открыл сверток, переданный ему Рашидом от имени Мансура-эфенди.
В нем находились четыре розовые свечи, подобные тем, какие обыкновенно горели в покоях султана. Но хотя внешне они ничем не отличались, они должны были иметь какое-то особое назначение, известное только визирю.
Однажды уже были посланы Мансуром такие свечи в гарем султана, и в ту ночь у Абдул-Азиса был припадок помешательства, причина которого осталась неизвестной. Только приближенные султана знали об этом припадке, походившем на какое-то дикое опьянение.
Взяв свечи, визирь вошел в те покои, в которых султан обыкновенно проводил вечер.
Все было пусто и безмолвно, ни одной невольницы, ни одного евнуха не встретилось визирю.
Как мы уже сказали, свечи, посланные Мансуром, нисколько не отличались от тех, которыми обыкновенно освещались покои султана, так что их можно было незаметно заменить, что и сделал визирь. Две свечи он поставил в спальне султана и две в соседней комнате, где на низком столе стояли приготовленные для султана графины дорогих вин всех стран.
Абдул-Азис любил перед сном выпить вина вместе с избранными своими женами.
Шампанское уже давно надоело султану, и в последнее время он обратил свое внимание на испанские вина, изредка, правда, пробовал он сладкое венгерское, которое более всего нравилось его женам.
– Стены были обиты темно-красным шелком, пол покрыт мягким ковром. В комнате царствовал приятный полумрак, так как все освещение ее состояло из нескольких розовых свечей.
Сама спальня султана была убрана с необыкновенной роскошью. Над широкой и мягкой шелковой постелью возвышался балдахин, украшения и кисти которого были из чистого золота.
Стены были сделаны из голубого просвечивающего камня, на котором сверкали, как звезды, золотые и серебряные блестки. В нише стены стоял под золотой висячей лампой малахитовый столик, на котором лежал развернутый Коран, из-за своей древности и роскошных украшений считавшийся драгоценностью.
Около постели в стене виднелся ряд пуговок из различных драгоценных камней. Если султану приходила фантазия послушать музыку, то ему надо было только тронуть одну из этих пуговок, и тотчас же раздавались звуки скрытого в стене органа.
Слабый аромат амбры разносился по всем покоям гарема.
Из покоев султана в гарем вел широкий коридор, предназначавшийся только для слуг, так как для самого султана существовал другой ход, скрытый в стене и замаскированный вращавшимся зеркалом в спальне султана.
Залы гарема были также убраны со всевозможной роскошью, но от времени и небрежного присмотра их украшения обветшали, так что вообще они походили более на залы парижских публичных балов, чем на покои дворца.
В маленькой зале, уставленной диванами, ожидали султана его многочисленные жены. Тут были красавицы Армении, Египта, Грузии и Аравии. Не было недостатками в дочерях Европы. Одним словом, тут были собраны представительницы всех стран и частей света.
Вокруг залы обходила галерея – там находился гаремный оркестр, который наигрывал своеобразные мелодии в чисто восточном вкусе.
Как только в дверях залы показался султан, между женщинами произошло радостное движение, но ни одна из них не бросилась навстречу своему повелителю. Все должны были ожидать, кого из них выберет султан, которой отдаст он предпочтение на этот вечер.
Только тогда могли некоторые из них приблизиться к своему повелителю. Одни подавали ему длинную трубку, другие приносили в маленьких чашках кофе и шербет.
Обыкновенно за музыкой следовало происходившее в соседней большой зале представление акробатов и борьба атлетов, затем выступали придворные танцовщицы, немного погодя султан уходил в свои покои в сопровождении избранных жен.
Этот вечер не был исключением.
Когда султан вернулся в свои покои, в которых горели уже розовые свечи, распространявшие тонкий аромат, евнухи тотчас же принесли вино. Для женщин были поданы бокалы шампанского, а для султана капское вино, которое он в последнее время предпочитал всем прочим.
Вдруг султан пришел в беспокойство. Им овладело какое-то странное волнение, капли пота выступили на его лбу, чрезмерно расширенные глаза дико блуждали по сторонам.
Он приказал увести женщин, начинавших тоже жаловаться на сильную головную боль.
Схватив со стены саблю, Абдул-Азис, как бы движимый инстинктом, сбил на пол один из канделябров с розовыми свечами.
Но при этом одна из свечей продолжала гореть, и вслед за нею затлелся ковер.
Не обращая на это внимания, султан вскочил с дивана, на котором он сидел, и с обнаженной саблей бросился в свою спальню.
Спальня была также наполнена ароматом, распространяемым свечами, который, по-видимому, имел такое странное действие на султана.
Два остававшихся евнуха бросились тушить тлевший ковер.
Вдруг на пороге появился снова Абдул-Азис с таким ужасным и злобным выражением лица, что страх невольно объял обоих евнухов.
На измененном до неузнаваемости лице султана лежала печать безумия. Широко раскрытые глаза, казалось, хотели выскочить из орбит. Бледные, почти белые губы бормотали бессвязные слова.
Но позади султана виднелось нечто, еще более ужаснувшее евнухов.
В спальне показалось светлое пламя и клубы дыма – горели подушки и одеяла постели.
И там Абдул-Азис, объятый слепым бешенством, разбил и сшиб саблей подсвечники и канделябры.
Евнухи бросились мимо султана, продолжавшего бешено махать саблей, и начали изо всех сил тушить пожар.
При виде этого непонятный гнев овладел султаном, и он бросился на евнухов, которые уже успели при помощи ковров и подушек потушить огонь.
Один из рабов увидел вовремя приближавшегося с обнаженной саблей султана и, поняв грозившую опасность, успел отскочить в сторону. Затем он с громким криком бросился в коридор, ища спасения в бегстве.
Но другой евнух не успел спастись, и сильный удар саблей по голове повалил его без чувств на пол.
Ударив несколько раз саблей несчастного, Абдул-Азис бросил его и в гневе начал преследовать убегавшего, махая в воздухе окровавленной саблей.
В одну минуту ужасная весть облетела весь гарем, и все бежало перед султаном.
Женщины убегали в самые отдаленные комнаты и запирались там.
Черные слуги и евнухи в паническом страхе собрались в отдаленной зале дворца, надеясь быть тут в безопасности, как вдруг среди них появился обезумевший султан.
Все бросились бежать, но ни один не осмелился вырвать оружие из рук бешеного.
Выход был слишком тесен, чтобы все могли враз убежать, и несколько раз сверкнула в воздухе сабля султана, каждый раз находя новую жертву.
Стены и пол залы окрасились кровью.
Наконец удалось запереть все выходы из покоев султана; долго еще были слышны крики бешеного, звон разбитых зеркал, шум ломаемой мебели, но мало-помалу все стихло.
Наступило утро, явились доктора и султанша Валиде, и только тогда решились войти в покои султана.
Он лежал без чувств на полу одной из зал, все еще держа в руке окровавленную саблю.
По приказанию докторов султан был перенесен в его спальню, и когда он, спустя несколько часов, очнулся, то был в полном сознании и не помнил ничего из событий прошедшей ночи, только жаловался на усталость и головную боль.
XXV
Заговор
Каждую пятницу принцесса Рошана ездила в одну из мечетей Скутари, где на женской галерее у нее было особое место.
Однажды, когда она возвращалась из мечети, у подножия одного из минаретов ее остановил сгорбленный и, по-видимому, старый дервиш, который до самой головы был закутан своим ирамом (шерстяным покрывалом).
Думая, что он хочет попросить милостыню, принцесса бросила ему деньги.
– Позволь одно только слово, принцесса! – сказал вполголоса дервиш, когда Рошана проходила мимо него.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила резко Рошана, недовольная навязчивостью дервиша.
– Передать тебе весть, принцесса, хочу я! Выслушай меня! Эта весть очень важна!
Принцесса не обратила внимания на эти слова и хотела уже пройти мимо старика.
– Подожди только одну минуту! – продолжал дервиш. – Сади-паша покинул тебя для дочери Альманзора. Ты ненавидишь их обоих, принцесса! И я также ненавижу их.
Рошана остановилась и взглянула пытливо на старика.
– Откуда знаешь ты про Сади-пашу и мою ненависть? – спросила она.
– Я знаю еще более, принцесса! Ты была предусмотрительна и приняла меры предосторожности! Дитя Реции в твоих руках, и ты можешь ужасно отомстить Сади!
– Кто ты? – спросила принцесса.
– Человек, который ненавидит Сади, ненавидит Мансура, ненавидит всех людей! – отвечал сгорбленный дервиш подавленным, шипящим голосом. – Теперь ты узнаешь меня, принцесса?
– Твой голос кажется мне знакомым.
– Я мог бы тебе служить и помогать!
– Прежде всего твое имя!
Дервиш выпрямился и снял с головы ирам. Вблизи стоял фонарь, колеблющийся свет падал на странную фигуру старика, которому, казалось, было известно все, что касалось тайн принцессы.
– Кто ты? – повторила с нетерпением Рошана.
Ей хотелось во что бы то ни стало раскрыть эту загадку. Дервиш повернулся к свету, и перед глазами принцессы явилось бледное, искривленное демонической улыбкой лицо Лаццаро.
– Это ты! – вскричала принцесса. – К чему это переодевание?
– Тише, принцесса! Я не могу иначе показываться, – отвечал Лаццаро, снова закрывая лицо ирамом. – Никто еще не знает, что я избежал смерти в пирамиде. Мансур-эфенди не должен этого знать, он думает, что я гнию теперь в подземном проходе.
– Ты сделался слугой Мансура, не так ли?
– К моему несчастью, да! После того как ты по наущению Сади отослала меня, принцесса! Несколько месяцев тому назад мы поехали в Египет и далее в пустыню Эль-Тей. Мансур-эфенди хотел отыскать сокровища старых калифов и овладеть ими. Мы искали их в одной пирамиде и при этом едва не поплатились жизнью! Но Аллах не хотел нашей смерти, и мы снова увидели свет!
– Если бы Мансур и ты вместе…
– И гадалка Кадиджа была тоже с нами, но она не вернулась живой, – прервал грек.
– Если бы вы там все погибли, человечество могло бы вздохнуть свободно! – сказала Рошана.
– О! Тебе нравится шутить, принцесса! Мансур-эфенди и Лаццаро счастливо вышли из пирамиды, но сокровища не были найдены. В ту же ночь Мансур снова пошел один в пирамиду, и я последовал за ним, чтобы достать что-нибудь и на мою долю. Мы встретились в подземелье, и Мансур сначала попробовал на мне свой револьвер, а потом обработал кинжалом, как бешеную собаку! Только чуду обязан я был, что во мне сохранилась еще искра жизни. Когда я очнулся, Мансура и оставшихся в живых дервишей уже не было, я был один среди песчаной пустыни. Тогда я напряг последние силы и, выбравшись из подземелья, пополз к караванному пути, который, как я знал, проходил недалеко от пирамиды. Там нашли меня купцы из Суэца. Ты думаешь, они помогли мне, принцесса? Нет! Они бросили мне только кусок черствого хлеба и порченых плодов и пошли далее. Но потом мне встретились два бедуина, два степных разбойника., и они помогли мне в благодарность за то, что я сообщил им о близости каравана, который они давно уже искали. Они дали мне пить, отвезли меня к цистерне, где я мог обмыть мои раны, одним словом, они спасли мне жизнь! И это были разбойники, принцесса!
– Ненависть овладела тобой, грек! – сказала Рошана.
– Да, ты права, принцесса! Я ненавижу твоего Сади-пашу, ненавижу мудрого Баба-Мансура, ненавижу всех людей! Если бы не эта ненависть, я до сих пор еще не оправился бы от моих ран, она возвратила мне силы! Возьми меня к себе, принцесса! Я думаю, тебе нужен теперь такой слуга, как я! Возьми меня в твой дворец! Моя ненависть может оказать тебе не одну услугу. Такой, как я, едва избегнувший смерти, кому, как мне, нечего терять или выигрывать, только годен к чему-нибудь!
Сначала принцесса слушала с удивлением слова Лаццаро, но потом решилась еще раз воспользоваться для своих целей услугами грека. Мысль, что Сади и Реция соединились снова, что она покинута и забыта, – эта мысль не давала ей покоя и усиливала ее ненависть. Теперь ей представлялся удобный случай отомстить за себя. Лаццаро понял, что принцесса готова исполнить его просьбу.
– Я знаю все, – сказал он, – я исполню все твои желания, принцесса, прежде чем ты их выскажешь! Не пройдет и недели, как Сади будет разлучен с Рецией. Не далее как через семь дней Реции не будет более в его гареме! Они не должны торжествовать, смеяться над тобой! Они не должны наслаждаться счастьем ни одной минуты! Я отвечаю за это! Я отомщу за себя и за тебя! Если ты этого хочешь, то возьми меня к себе, принцесса!
– Возьми этот кошелек, – сказала принцесса. Лаццаро ловко поймал его на лету. – Чтобы оказать мне услугу, тебе не надо делаться моим слугой! Покажи, что ты можешь сделать, и тогда мы поговорим.
– Хорошо! Благодарю за деньги, повелительница. Значит, договор заключен!
Рошана оставила грека и пошла к своей карете, ожидавшей ее невдалеке.
Лаццаро проводил ее глазами, и, когда экипаж скрылся из виду, он снова закутался в свой ирам и пошел от мечети, сгорбившись и едва передвигая ноги.
Он направился к Беглербегу и после двухчасовой ходьбы достиг наконец дворца.
Часовые, стоявшие у ворот, не хотели его впускать во двор: нищенствующие дервиши тысячами бродили по Константинополю и пользовались дурной славой.
Но наконец греку удалось найти более сговорчивого часового, согласившегося пропустить его.
Войдя во двор, Лаццаро отошел в сторону и, скрывшись под тенью одной из стен, казалось, чего-то ждал.
Вдруг он оставил свой пост и направился поспешно на другую сторону широкого двора – там показался Фазиль, слуга принца Юсуфа.
– Фазиль! – крикнул Лаццаро, сдерживая голос.
Фазиль остановился и с изумлением оглянулся вокруг.
– Сюда, Фазиль! – повторил грек.
Тут только тот заметил старого дервиша.
– Кто ты? – спросил он с недовольным видом. – Как ты сюда попал?
– Подойди ко мне на одно слово, Фазиль. Ты сейчас все узнаешь.
Голос дервиша показался Фазилю знакомым, и он решился подойти к нему.
Тогда Лаццаро снял с головы ирам.
– Подойди же сюда! Подойди! – повторил он настойчиво.
– Как, это ты? Ты еще жив! – вскричал Фазиль, узнавая грека. – Ты, значит, вернулся?
– Ты слышал, что я не вернулся вместе с прочими, не так ли? Но Лаццаро еще жив! Добрый вечер, Фазиль! Да, это я опять!
– Это очень меня радует, – сказал слуга принца с видимым удовольствием. – Но к чему ты нарядился нищим дервишем?
– Об этом поговорим в другой раз. Сегодня у нас есть более важные дела! Есть у тебя свободное время, Фазиль?
– Только не сейчас. Я послан, чтобы принести льду. И кроме того, я хочу во что бы то ни стало слышать, что они там говорят, – отвечал Фазиль, указывая на ту часть дворца, где находились комнаты принца.
– Что же там такое? – тихо спросил грек.
– После! Гассан-бей у принца! Я скоро вернусь, жди меня здесь!
– Хорошо! Смотри же слушай внимательно, Фазиль, не пропускай ни одного слова, я заплачу тебе, быть может, за них, – пообещал Лаццаро и снова отошел под тень стены.
– Принц должен помочь моим планам относительно Реции и Сади, – прошептал, оставшись один, Лаццаро. – И если не он, так его слуги. Искусно составленное письмо к прекрасной Реции, потерянное на полу во дворце великого визиря, – это будет первый шаг! Фазиль поможет мне сделать остальное! Гассан-бей у принца? Они говорят, верно, о чем-нибудь важном! Ты и это узнаешь, Лаццаро! Мне кажется, ты как раз вовремя вернулся в Константинополь.
Спустя некоторое время во дворе снова показался Фазиль и, осторожно оглядываясь вокруг, протянул греку бутылку.
– Выпей-ка, это недурно! – сказал он тихо.
– Токайское! – заметил грек, попробовав вино. – Кто его тут пьет?
– Все! – засмеялся Фазиль. – Начиная с принца и кончая поваренком. Знаешь ты, что все это великолепие скоро кончится? – прибавил он, еще более понизив голос.
– Я знаю только, что начинаются беспорядки.
– Дело плохо! Надо приискивать новое место, так как на принца через несколько дней нельзя уже будет рассчитывать.
– Что там они говорили? – спросил Лаццаро.
– Гассан-бей был у принца. Когда они одни, они разговаривают, как родные братья.
– Ты все слышал?
Фазиль утвердительно кивнул головой.
– Гассан-бей говорил принцу, что готовится заговор, заговор министров для свержения султана! Это будет также и падение самого принца.
– Заговор министров? И Сади-паша в числе их?
– Нет, он тоже погибнет, если заговор удастся, – отвечал Фазиль.
«О! Это совсем другое дело! – подумал Лаццаро. – Тут нам нечего больше делать!»
– Гассан-бей, как видно, хотел, – продолжал Фазиль, – уговорить Сади-пашу принять меры против заговора, но тот не согласился и вообще не поверил его словам. Так что теперь Гассан-бей хочет взяться за это один.
– Чего же он хочет?
– Уничтожить заговор и отвратить опасность. Он сказал принцу, что ночь последнего дня мая месяца назначена заговорщиками для исполнения их плана. Поэтому он хочет опередить их в предшествующую ночь и арестовать всех.
– Гассан-бей?! Министров!
– Да, в ночь с тридцатого на тридцать первое мая.
– Какое у нас сегодня?
– Двадцать восьмое, – отвечал Фазиль. – Ждать придется недолго.
Читать бесплатно другие книги:
