Братья по крови Скэрроу Саймон
– Слушаю, господин префект, – отсалютовал декурион и, указав своим людям идти следом, ухватил своего коня за поводья и повел вверх от реки. Коня Катона вел под уздцы Макрон и передал хозяину вместе с тем, как до берега добрались первые легионеры.
– Напоминает мне нашу первую серьезную битву с Каратаком, – поделился он, – когда на этом острове все еще только начиналось. Ты помнишь?
Катон кивнул.
– Надеюсь, удача не изменит нам и в этот раз.
Он повернул к тропе и тронулся следом за фракийцами. Конники постепенно всходили к вершине, и Катон, ускрив ход, протиснулся вместе со своим конем во главу колонны. Декуриона он нагнал тогда, когда тот находился уже невдалеке от гребня холма, где размахнувшийся ветер гнал под углом струи дождя. Шум битвы здесь доносился отчетливей – лязг клинков, приглушенные возгласы и крики. Можно было облегченно вздохнуть: Четырнадцатый пока держался.
– Выстраиваться здесь, Мирон, – указал Катон декуриону. – Подержи мою лошадь, я сейчас.
Передав поводья, он трусцой одолел остаток пути к вершине. Заметив, что склон начинает выравниваться, префект замедлил ход и двинулся вприсядку, возясь с лямками шлема: его необходимо было снять, чтобы внимание врага невзначай не привлек алый гребень и блеск металла. Наверху рос корявый куст, который приобрел свою угловатую форму из-за преобладающего здесь ветра. Из-за этого чахлого укрытия Катон и оглядел битву, бушующую на склоне холма. Каменные уступы возвышались над вторым ярусом укреплений Каратака без малого на полсотни шагов, и отсюда линия боевого соприкосновения просматривалась как на ладони.
Легионеры приблизились к баррикаде из камней и вделанных кольев, уставленных остриями вниз склона. Было видно, как за этим заслоном, выставив широкие щиты, толпится вражье воинство, а чуть впереди, где руками, где посредством примитивных рычагов и даже мечей их товарищи роняют куски баррикады на штурмующих. Из легионеров самые отважные, вырываясь вперед, пытались ввязаться с врагом в прямое столкновение, но борьба была неравной: отягощенные своими доспехами, римляне никак не могли собраться для броска нужным числом; враг же на все эти потуги отвечал дружными и гораздо более многочисленными встречными бросками, срубая атакующих, а уцелевших отгоняя обратно, к тесным рядам снизу. В сотне шагов вниз по склону пригнулись за своими щитами люди Девятого легиона. Там был виден Отон со своим кичливым гребнем – трибун успел спешиться и расхаживал туда-сюда перед квадратным штандартом, мокрой тряпкой обвисшим под дождем. Ниже Девятого по склону в беспорядке валялись тела. Выше, за плотным скопищем варварских воинов, склон переходил в бугорчатую, сравнительно ровную площадку – своего рода плато – с сотнями хаотично разбросанных примитивных укрытий. А по центру этого становища стояло несколько простецких палаток – судя по всему, ставка самого Каратака. Укрывшись от дождя и ветра, на этом плоскогорье лежали сотни раненых, за которыми ухаживали варварки в грубых плащах – перевязывали раны, врачевали переломы.
Для оценки общего расклада Катон увидел достаточно. Незаметно спустившись, он бегом возвратился к своей колонне. Все три турмы Кровавых Воронов стояли рядом со своими лошадьми. Рядом стояли две центурии легионеров Макрона: одной командовал он сам, другая была под началом могучего Криспа – опциона, после осады Брукциума произведенного в центурионы.
– Офицеры, ко мне! – зычно скомандовал Катон.
В ожидании их под дождем на промозглом ветру он знобко подрагивал, в душе ругая себя за телесную слабость: не хватало, чтобы эту дрожь на холоде кто-нибудь истолковал как страх. Чтобы успешно справиться с задачей и выжить в бою, подчиненные должны быть всецело уверены в своем командире.
Катон указал на каменистый гребень:
– Линия боя как раз на другой стороне холма. Вторая атака верховного добралась до баррикады, но там же она и застопорится, если не вмешаемся мы. – Он оглядел небольшую группу младших офицеров, дабы убедиться, что все его поняли. – Сделать предстоит вот что. Пехота во главе с центурионом Макроном обходит уступы и держится как можно незаметнее, а затем набрасывается на врага с фланга. При этом шуметь как можно громче, а давить со всей жесткостью. Тесните их как можно резче. Момент внезапности, равно как и стремительность броска, не будут длиться вечно. Но вы сумеете отогнать их достаточно, чтобы парни из Четырнадцатого прорвались через фланг и поддержали вас. При надлежащей быстроте мы отсюда сумеем опрокинуть их строй. Все ли меня поняли? Центурион Макрон, ваши люди готовы проявить себя?
Ветеран с широкой улыбкой хлопнул в ладони:
– Да пусть только варвары попробуют нас остановить, господин префект!
– Вот это действительно боевой настрой! – кивнул Катон, вслед за чем обратился к троим декурионам: – Мирон, ты со своей турмой прикрываешь фланг Макрона. Не даете врагу обойти нашу пехоту. Атакуете любые группы, что строятся в боевой порядок. Тесните, сминайте их, не давайте опомниться. Понятно?
Мирон угрюмо кивнул.
– Я поведу две другие турмы, – продолжил Катон. – Мы поднимемся к вершине холма и оттуда нападем на стан Каратака. Рассеем всех воинов, а затем с разгона ринемся вниз, прямо в тыл вражеского построения. Если все пойдет как надо, атаки с двух направлений окажется достаточно, чтобы отвлечь врага, пока ребята из Четырнадцатого прорываются через заслон с боков и в лоб. И тогда задача будет выполнена… Всем всё понятно?
– Вы, едрить их, не так уж много просите, господин префект, – ухмыльнулся центурион Крисп.
Макрон добродушно пихнул своего подчиненного в плечо:
– Он у нас всегда такой, к этому просто надо привыкнуть.
– Итак, бойцы, за дело.
Макрон со своими легионерами двинулся первым, отдаляясь от тропы в сторону поля битвы. Катон с конниками направился следом. Там, где тропа разветвлялась, префект повернулся к Мирону и кивнул:
– Да пребудет с тобой Фортуна.
– И с вами.
– Увидимся позже.
Проводив декуриона и его людей взглядом, Катон махнул двум оставшимся турмам и поехал к гребню холма, за которым располагалось вражье становище.
Глава 11
Вместе с тем, как кровь толчками устремилась по жилам, нытье в конечностях Макрона как-то унялось. Мышцы напряглись, а на сердце появилась знакомая легкость, которую он всякий раз ощущал в преддверии боя. В отличие от Катона Макрон не сомневался, что именно затем боги и вдохнули в него жизнь. Он был рожден для этого. Он был солдатом, обученным и натасканным для своего поприща, и, именем Митры, свою профессию он не посрамит. Мельком глянув через плечо, центурион увидел за собой строй своих солдат, тяжело дышащих, с мрачными лицами. Командовал он ими всего полгода, но уже хорошо их знал. Умелые вояки, на которых можно положиться.
Они спешно обогнули нагромождение каменных уступов. Из темных туч, что дикими взъерошенными табунами неслись по небу, вовсю хлестал дождь. Некоторое время тропа шла почти прямо, после чего уходила под уклон, к правому вражескому флангу. Тут полыхнула молния и залила склон мертвенным светом, под которым, казалось, сражение на миг застыло. На смену вспышке жахнул сотрясающий раскат грома. Внимание врага было приковано к солдатам Четырнадцатого легиона, все так же тщетно пытающимся пробиться если не через укрепления, то хотя бы в обход. Ближайшие из легионеров находились в полусотне шагов – там, где баррикада утыкалась в сплошной утес. Макрон остановил своих и подождал, пока они образуют позади него плотную колонну. Затем он наспех отер руку о тунику, вынул меч, поднял щит и указал клинком вперед.
Мягкий топот калиг и позвякивание оснастки сливалось с постукиванием дождя о шлемы и доспехи, а также с неумолчным шумом битвы. С размашистого шага Макрон перешел на трусцу, что при спуске с пологого склона оказалось весьма сподручно. Слева мелькнуло движение, и ветеран краем глаза уловил, что это разворачиваются конники для прикрытия его фланга. До врага оставалось не более двадцати шагов, когда впереди некая обернутая в плащ фигура, подбадривающая сзади криками своих товарищей, оглянулась на звук и застыла с выпученными глазами и криво разинутым ртом, а затем издала отчаянный вопль.
– Четвертая когорта! – рыкнул Макрон. – Вперед! – Он ускорил бег до максимума, который позволяли тяжелый доспех и оснастка, и проревел клич легиона: – Гемина[14]!
– Гемина-а-а!! – эхом грянули солдаты, и Макрон ринулся к варвару, который первым увидел римлян. Теперь за ним стали оборачиваться и остальные, а их воинственные выкрики тут же замирали на губах.
Тот, что в плаще, запоздало спохватившись, кинулся бежать, но поскользнулся, и Макрон, прежде чем устремиться дальше, прибил его щитом к земле. Впереди за баррикадой тянулись сотни вражеских воинов, но их вид лишь раззадоривал, и центурион с хищным азартом врезался в гущу злосчастных копейщиков прямо с конца ряда. Один из них, голый по пояс, ловко набросился на Макрона с копьем, но тот выверенным движением отбил удар острия к земле и, выбросив клинок вперед, рассек врагу мышцы на правой руке, сразу же вырвав меч обратно. В следующее мгновение он резко двинул щитом, сбив им копейщика с ног, рванулся дальше, почувствовав, как скорчился под калигами враг, и тут же накинулся на группу легковооруженных воинов, скопившихся на краю баррикады.
По щиту рубанул вражий меч, скребнув повдоль и с лязгом отскочив от шишковидного выступа. Макрон саданул щитом в сторону и, тут же прижав его к себе, сделал колющий выпад мечом вправо. Рука почувствовала, как клинок гладко вошел в плоть. В эти же секунды на врага с двух сторон навалились обе когорты, наддавая щитами и разя мечами, как были приучены все годы службы. Впереди возвышалась баррикада – навал из земли и камней, – поверх которой лежало распростертое тело молодого воина. Вокруг него у основания утеса штурмующие легионеры расчистили небольшой участок, где в грязи валялись несколько варваров, истекающих кровью.
– Налево! – рявкнул Макрон. – Тесни им фланг!
Неистовый натиск был беспощаден. Внезапность фланговой атаки повергла варваров в некое оцепенение, и Макрон намеревался продолжать наступление, пока враг не поймет, сколь невелико число наседающих. Но как только уловка будет разгадана, Каратак непременно подошлет резерв, чтобы сладить с дерзкой вылазкой римлян. Пока же враг откатывался перед когортами, наискось отодвигаясь вверх по склону, прямо на Мирона и его турму Кровавых Воронов. Те секли направо и налево, рубя беглецов и усугубляя панику, что растекалась по правому флангу войска Каратака.
В гуще схватки Макрон выискал глазами Криспа. Центурион рубился чуть позади, возвышаясь над своими подчиненными и следуя за центурией Макрона.
– Крисп, ко мне! Крисп!
Центурион глянул через плечо, увидел своего командира и кивнул. Спустя минуту оба, отдуваясь, теснились рядом. Макрон мечом указал на баррикаду:
– Скажи своим людям, пускай начнут ее разбирать. Нужно, чтобы наши парни с той стороны прорвались как можно скорее.
– Слушаю, – отрывисто кивнул Крисп и подозвал два ближних ряда своих людей, которые положили свои щиты, сунули мечи в ножны и принялись с судорожной поспешностью растаскивать камни.
– Остальные – за мной! – махнул Макрон оставшимся рядам центурии Криспа и возобновил натиск.
На пути попадалось все больше павших варваров, а затем и первый из его людей с лицом, разбитым всмятку ударом топора. Поднявшись немного вверх по склону для лучшего обзора, Макрон отметил, что враг оттеснен шагов на сто и начинает сбиваться в кучу. Пути к отходу у варваров не было, однако само по себе скопление людей означало, что атака так или иначе увязнет: настанет момент, когда теснить дальше станет просто невозможно. Но пока что обстоятельства позволяли, и Макрон рявкнул своим:
– А ну вперед, ребята! Секи их, руби!
В отдалении он заметил рослого воина, скачущего верхом вдоль рубежа, который явно намеревался выяснить причину беспорядка, возникшего на фланге. Длинные, потемневшие от дождя волосы воина липли к лицу, но что-то в его статности казалось смутно знакомым. И тут Макрон понял, кто это: сам Каратак. Вождь и главный военачальник. Властным взмахом всадник указал в сторону фланга, и от основной линии, в тридцати шагах вверх по склону тотчас стали отделяться люди и формировать новый строй. Как только собралось человек двести или триста, Каратак рысцой повел их вдоль линии. Центурион понял, что остается не так уж много времени, прежде чем они вступят в бой и сведут всю затею с вылазкой на нет. Макрон обернулся на Криспа, который сейчас руководил растаскиванием завала. Его люди только что оттащили самый крупный валун и, используя мечи как заступы, лихорадочно отшвыривали ими размокшую землю. На баррикаду с другой стороны уже взобрались несколько перемазанных грязью легионеров, чтобы помочь своим товарищам. Но все равно требовалось еще некоторое время, прежде чем образовалась бы достаточно широкая брешь для беспрерывного потока римских воинов, которые бы выступили в качестве подкрепления для ослабленной когорты Макрона.
Оставалось лишь одно: биться. И Макрон шагнул вперед, присоединившись к своему воинству. Проталкиваясь через строй, он увидел кряжистого воина с кудлатой белой бородой и торсом в витиеватых синих татуировках. Дождь струями мерцал на его коже, когда он взмахивал над головой топором, а затем грохнул им по кромке щита одного из легионеров. Тяжелое лезвие раскололо металлический обод, врубившись в щит и разнеся его в щепки, а римлянину раздробило плечо. С шумом выдохнув, тот пошатнулся, роняя свой покореженный щит в грязь. Варвар торжествующе зашипел и шагнул вперед, наступая на невесть откуда взявшихся римлян и давая своим соплеменникам шанс остановиться и опомниться.
– Дуллаха-а-ан!![15]
Макрон встретился с безумным взглядом топорщика, который снова делал замах. Не успел он ударить, как Макрон совершил ложный выпад, и его противник машинально откачнулся, для защиты махнув топором вниз. С очередным выпадом центурион без особого усилия двинул его щитом и тем самым отогнал вплотную к остальным. Варвар оказался прижат, а Макрон нанес ему прицельный колющий удар в бедро. Провернув лезвие и выдернув клинок, он вонзил меч еще раз – навалившись всей массой тела, пронзил противнику живот. Враг, пятясь с утробным стоном, выронил топор и завалился на спину.
– Вперед! – выкрикнул Макрон. – Ломи их, ребята!
Было ясно, что атака захлебывается. Запас сил у людей подходил к концу, а враг оправлялся от потрясения, вызванного внезапным уколом во фланг. Спереди по склону для отпора римлянам всходило все большее число варваров, а со спины готовился ударить наспех сколоченный Каратаком резерв. Оглянувшись назад, центурион увидел, что Крисп со своими людьми всё еще возятся, а желанного прорыва сквозь укрепление, который бы выручил Четвертую когорту, до сих пор нет.
Порыв натиска иссяк, и Макрон понял, что попросту сражается рядом со своими людьми и пока еще сдерживает врага. В расположение турмы Мирона уже затесался отряд копейщиков, которые без разбора кололи и коней, и конников, оттесняя фракийцев, что грозило разрывом фланговой защиты для пеших легионеров. Макрон впился взглядом в гребень холма, высматривая Катона с его двумя турмами, но никакого движения там не наблюдалось.
– Ну же, дружище, давай, – как заклинание шептал Макрон. – Давай, пока еще есть время.
Каратак со своим воинством все близился, их уже разделяло не больше сотни шагов. Военачальник варваров намеренно замедлил темп, давая возможность нагнать себя самым нерасторопным, чтобы подкрепление уже полновесно скатилось вниз по склону и придавило когорту к баррикаде. Вот тогда этому дерзкому отряду римлян уж точно не вырваться.
До слуха ветерана приглушенно донеслись радостные возгласы: Крисп со своими людьми сумели наконец проделать в укреплении небольшую брешь, шириною всего на одного человека. Туда снизу уже протиснулись первые римляне и теперь бежали на помощь горстке храбрецов, что сдерживали врага. Крисп со своими людьми отчаянно пытался расширить зазор, но было слишком поздно. К тому моменту, как Каратак двинул подкрепление на римлян, через баррикаду успело протиснуться от силы два десятка человек. А сверху с диким ревом уже неслось вражеское воинство, готовое смести всех и вся. Остаток турмы Мирона был рассеян, а уцелевшие всадники, спасаясь, бросили своих коней наверх к каменистому гребню.
Сердце Макрона, кувыркаясь птицей, падало. Если бы было чуть больше времени… Всего одна сотня человек могла бы решить исход боя, позволив продержаться до той поры, пока не будет расширена брешь, через которую с той стороны хлынут когорты и обеспечат победу римлян. Но с таким же успехом он мог пожелать луну с неба, и Макрон, осознав это, с холодным спокойствием повернулся лицом к наступающему врагу. Крепко уперев ноги в раскисшую землю, он поднял щит и приготовил меч для удара. Над кромкой щита было видно, как возвышается в седле Каратак, одной рукой держа поводья, другой нетерпеливо взмахивая мечом. Рот вождя варваров был искажен криком, а на шее проступили жилы – он издавал боевой клич.
– Катон, язви тебя, ну где же ты? – злился Макрон.
Когда две турмы добрались до вершины холма, Катон дал приказ построиться в боевой порядок, и шестьдесят конников расположились веером на бугристой земле. Бдительно оглядев построение, префект шагом подвел его к краю плато. Здесь он поднял свой овальный щит и потянулся к длинному кавалерийскому мечу возле луки седла.
– Кровавые Вороны! Рысью, в атаку!
Строй пришел в движение, набирая разгон в сторону ближайших укрытий, раненых и женщин, что за ними ухаживали. Конников быстро заметили, и при виде грозного стяга Кровавых Воронов вражеское становище огласили тревожные крики. Те, кто мог ходить, вскакивали на ноги и обращались в бегство. Остальные вжимались под любое укрытие и хватали для защиты все, что подвернется под руку.
Моргая от капель дождя, колющих на скаку лицо, Катон набрал воздуха и крикнул:
– В галоп!
Прокатываясь по вражескому стану, конница держала строй. Длинные мечи секли направо и налево; всадники, свешиваясь с седел, разили тех, кто на земле. Счет убитых беспомощных варваров шел уже на десятки, а те, кому удалось спастись бегством, сеяли по стану панику. Катон, давая своим людям поразмяться, внимательно отслеживал пройденную дистанцию, чтобы не слишком углубиться в лагерь, миновав место поворота. Когда плато было пройдено примерно на треть, он натянул поводья и поднял меч, привлекая внимание конников:
– Кровавые Вороны, стой! Стой, я сказал! Строиться возле меня!
Повернув вставшего на дыбы коня в ту сторону холма, где кипела битва, Катон с волнением ждал, когда его люди прекратят сечь раненых и займут места по обе стороны от своего командира. Оглядевшись, он отметил, что по плато без всадника мечется всего одна лошадь. Значит, пока все идет неплохо. Если Макрон и его люди с задачей справляются, то внимание врага сейчас отвлечено атакой на фланг, и варвары окажутся не готовы ко второму удару с другого направления. Если же у Макрона что-то не вышло, то не стоит строить иллюзий: своих Кровавых Воронов он поведет на верную гибель. Как ни странно, мысль об этом волнений не вызывала. Печалила лишь скорбь Юлии, которая в таком случае будет его оплакивать. Впрочем, сейчас думать об этом недосуг. И Катон, отбросив эти мысли, прочистил горло, чтобы все приказы звучали спокойно и внятно:
– Рысью!
Всадники пришпорили своих коней, и несколько лошадей заржало, прядая ушами. Пока Кровавые Вороны образовывали строй, Катон прикинул, что до края плато остается с полсотни шагов. Он знал, что вся эффективность конной атаки основана на расчете. Необходимо держать строй, после чего броситься вперед, но вместе с тем наращивать скорость так, чтобы врезаться во врага на полном ходу и нанести мощный, сокрушительный удар. Так должно быть в идеале, а здесь положение осложняется из-за размокшей земли и спуска на скорости по склону. Часть лошадей неизбежно поскользнется и упадет, но это та цена, которую придется заплатить.
– В галоп!
Катон пустил коня и, сжав его бока коленями, наклонился вперед. Одной рукой он для верности ухватился за луку седла. Воздух наполнился шлепаньем и чавканьем копыт по грязи, брызги которой летели в лицо. Наконец, отряд подъехал к краю плато, где склон уходил вниз. Звуки битвы стали вдруг ближе, резче, и уши его коня нервно задергались. Перед ними открылось поле сражения, и, чтобы не давать своим людям ни малейшего повода для колебаний, Катон, сделав вдох, громогласно отдал свой последний приказ:
– Кровавые Вороны! Круши!
Глава 12
Конница ответила одобрительными выкриками и, дружно пришпорив коней, понеслась по смятой траве к гребню холма, откуда внизу, как на ладони, открывалась панорама битвы. В одно мгновение перед взором Катона во всем размахе предстала картина боя. Враг держал добрых три четверти своих укреплений; при этом основной, критический участок сражения располагался впереди и несколько справа, где отчаянно бился отряд Макрона, в то время как фланг Четырнадцатого легиона только начинал просачиваться в битву. Склон между конницей Катона и их товарищами густел множеством вражеских воинов, с громовым кличем прущих вниз на легионеров.
Префект сосредоточил все внимание перед собой. Время отдавать приказы истекло – сейчас он был таким же бойцом, как и остальные Кровавые Вороны, которые размытыми фигурами неслись по обе стороны от него. Катон поднял свой кавалерийский меч и, держа его на отлете, рубанул по первому же встречному варвару, ударом раскроив ему плечо и спину. Варвар выпал из виду, а конь сшиб наземь второго; чуть слышно хрупнула внизу сломанная копытами кость. От третьего конь отпрянул: тот с мощным ревом кинулся на возвышающегося перед ним всадника, так что Катону пришлось схватиться за поводья, чтобы удержать животное, которое чуть не сбросило его вниз.
Толкнув воина щитом, префект, наполовину повернувшись в седле, взмахнул мечом, клинком расколов врагу череп. Прежде чем упасть, варвар, выгнув спину в смертельной судороге, чуть не утащил за собой застрявший меч. Выдернув клинок со второй попытки, Катон слегка покачнулся в седле. Конь под ним остановился, и он огляделся вокруг.
Кровавые Вороны, вклинившись, смяли тех, кто мчался на когорту Макрона, и склон вокруг представлял собой бурно кипящее, орущее скопище варваров и конников. Победные крики врага переросли в панические вопли, а десятки воинов отсеивались от линии влево – бегство, которое их вожди силком пытались пресечь и снова обратить в приступ. Фланг представлял собой кровавую бучу. Среди воинов Катон заметил здесь и друидов. Фигуры с седыми космами, завернутые в долгополые одеяния, выкрикивали проклятия римлянам, и тем соплеменникам, что отказывались возвращаться в бой и сражаться.
Движение сбоку заставило обернуться: к Катону неслись двое варваров, вооруженных копьями. Натянув поводья и наддав пятками, он развернул своего коня к ним. Копейщики оказались оттеснены по бокам, но один из них попытался проткнуть Катона острием, целясь ему в грудь. Префект успел отреагировать на выпад, со звоном ударив мечом, так что железное жало копья отлетело вбок. При этом копейщик поскользнулся в грязи и с размаха грянулся плечом об ногу Катона. Зарычав от досады, варвар вскинул голову, глядя на него глазами, сверкающими из-под темных, мокрых от дождя волос, прилипших к голове. Катон машинально огрел его по макушке рукояткой меча, и тот рухнул.
Рука со щитом внезапно дернулась, отчего поводья натянулись, непроизвольно повернув коня. Второй копейщик отшатнулся, одной рукой по-прежнему силясь отвести щит римлянина так, чтобы открылась щель, куда можно было бы воткнуть копье. Катон, накренясь, дернул щит назад, и смертоносное острие, чиркнув по плоской поверхности, продрало борозду в конском боку. Ганнибал вскинулся на дыбы и мощно лягнул копейщика передними копытами, опрокинув его на спину.
Через некоторое время, придя в себя, Катон отыскал взглядом Макрона и увидел, что тот перестроил свою когорту в две шеренги и успел немного протесниться с ней от баррикады вверх по склону. Позицию слева постепенно занимали легионеры, пробравшиеся через брешь, несколько расширенную стараниями людей Криспа. В битве понемногу намечался желанный перевес. Но торжествовать было пока рано: нужно было как можно дольше отвлекать силы врага. Кровавые Вороны бились среди полчища варваров порознь – небольшими группами, а то и вовсе поодиночке, – растеряв уже с четверть своего состава. Необходимо было собрать их вместе, чтобы у них появился шанс выжить. Невдалеке от Катона держал стяг знаменосец, вокруг которого стояли четверо конников, оберегающих штандарт от врага. Катон направил коня к ним, прижимая к себе щит и держа меч наготове. Завидев командира, один из всадников потеснилс, давая ему подъехать ближе. Катон остановился возле знаменосца и, сунув меч в ножны, поднес ладонь ко рту и прокричал во весь голос:
– Кровавые Вороны! Все ко мне! Ко мне!
Затем он обернулся к ближним всадникам:
– Держимся вместе, ребята. Будем прорываться к Четвертой когорте.
Один за другим его конники пробивались к штандарту и пополняли собой растущий отряд. Через некоторое время Катон дал команду прожиматься через воинство варваров к неуклонно растущей шеренге легионеров, что выстраивалась на склоне холма. Было заметно, что боевой настрой у врага колеблется. Все меньше людей стремилось атаковать отряд конных римлян. Иные и вовсе отступали, предпочитая держаться в центре строя своих товарищей. Лишь немногие из варваров сознавали всю важность отчаянной схватки на фланге. Одним из них, безусловно, был Каратак. Разъяренный, он скакал через ряды, окриками призывая своих воинов наступать на римлян и изо всех сил пытаясь вести их вперед сквозь дождь по лоснящейся грязи.
К тому моменту как под штандартом собрались последние остатки двух турм, Катон уже вел их на прорыв к ждущим легионерам, выставившим перед собой стену из сомкнутых щитов.
– Раздайся! – крикнул он на подъезде. – Разомкнуть ряды!
Люди впереди пришли в движение, и префект повел своих конников через коридор, образованный теми, кто на минуту расступился, а затем вновь сомкнул щиты. Откуда-то сбоку порывисто протиснулся Макрон.
– Отличная работа, господин префект! Вы прибыли как раз вовремя. А не то Каратак со своими сволочами одержал бы над нами верх, и затея с проломом баррикады у нас бы не выгорела.
Катон в ответ улыбнулся, стараясь сдерживать дрожь в руках. Беглый взгляд показал, что на фланге когорты Макрона выстроилось уже как минимум две сотни человек, а к ним неиссякаемым потоком пристраивались остальные. Впереди между двумя сторонами наметился разрыв, и никакие крики и призывы со стороны вождей не могли убедить варваров возобновить свирепую борьбу, вспыхнувшую на их фланге. Грязное месиво было усеяно телами, расколотыми щитами, брошенным оружием и окровавленными лужами дождевой воды.
За брешью в баррикаде уже колыхались верхушки римских сигнумов. Спустя минуту через проем пробрался легат Квинтат со своими офицерами и подошел к Катону.
– Наслышан, наслышан о том, что у вас здесь произошло! Похвально, префект! – с одобрительной ухмылкой произнес он. – Как же вы здесь очутились? Ведь вам было поручено охранять лагерь.
– Мы были последним резервом, господин легат, – коротко пояснил Катон, – когда атака застопорилась.
Раскрывать, что это была его собственная инициатива, не хотелось. Впоследствии все и так несомненно всплывет, более того, аукнется. Какое кому дело, чего он достиг своим броском – главное, что он посреди битвы оставил пост. Бросил без прикрытия армейский лагерь.
– Крайние меры? – с легким скепсисом спросил Квинтат. – Ну ладно, время не терпит отлагательства. Мы должны воспользоваться своим преимуществом. – Он обернулся к ближайшему из своих младших трибунов: – Фланговым когортам подтянуться сюда незамедлительно. Передайте трибуну Отону, чтобы тот выслал нам подкрепление. Остальным удерживать позицию и в пределах разумного одолевать баррикаду. Выполнять!
Молодой офицер отсалютовал и помчался выполнять распоряжение.
– Префект Катон, ведите вашу конницу на вершину. Прикроете наш фланг. Позабавиться вы уже успели, теперь остальное оставьте легионам.
– Слушаю, господин легат, – салютнул Катон, но Квинтат уже шел дальше вверх по склону, пристраиваясь за центром шеренги.
– Надо же, – проводив его взглядом, покачал головой Макрон. – Позабавиться… Ума не приложу, что ж тогда может считаться серьезным?
Катон устало пожал плечами.
– Возможно, когда-нибудь мы это выясним. А между тем, Макрон, ты молодчина.
Они улыбнулись друг другу, и Катон, собрав остатки своей конницы, повел ее обратно наверх, чтобы занять место легионеров на вершине. Вместе с ним отправился и Мирон с горсткой конников, оставшихся от его турмы. Плато представляло собой пеструю неразбериху отступления. Страх и паника разнеслись по войску Каратака, сотни его людей примкнули к массе раненых, женщин и детей, общим потоком струящихся вниз по дальнему склону холма в попытке скрыться от легионов. Катон озирал эту сцену с жалостью. Все, что их ждет, – это заслон из ауксилариев, посланный отрезать им путь к отступлению. Даже если кому-то удастся сбежать под прикрытием непогоды, большинство из них будут взяты в плен и обречены на рабство в качестве военных трофеев.
Сразу вслед за тем, как две первые когорты пробрались через брешь и построились, легат отдал приказ наступать, и легионеры по команде своих опционов двинулись вперед. Большие, забрызганные грязью прямоугольные щиты были выставлены на врага, а между ними грозно поблескивали острия коротких мечей. Из-за верхней кромки щитов проглядывали лишь шлемы и глаза легионеров, всходящих по пологому склону навстречу неприятелю. Катон со своими людьми прикрывал открытый фланг построения, движущегося вдоль линии баррикады.
Римлянам противостояла лишь ошалевшая в запале сражения горстка воинов, орудующих своими мечами, топорами и копьями больше из ярости, чем из расчета, но их всех походя порубил и втоптал в грязь движущийся строй легионеров. Каратак по-прежнему оставался в седле впереди своего воинства, взывая к нему остаться, но в итоге и перед ним встал выбор: смерть или плен. Тогда он со взглядом, исполненным муки, повернул коня и стал протискиваться между воинов к центру их скопища.
Темные дождевые тучи всё сгущались, заволакивая собой небо, отчего на горный ландшафт опустились сизые сумерки. Дождь разошелся еще пуще, а завывающий ветер пронизывал до костей. За судьбу римской армии можно было больше не опасаться. Каратак сделал ставку на выверенную тактику, и тем не менее просчитался. Было видно, как вражеское войско впереди будто истаивает, а затем в отдалении наметилось некое движение, и блеск римских шлемов указал, что легионеры, проходя насквозь, либо в обход, прорвались окончательно, так что теперь другой вражеский фланг оказался зажат, словно в железные тиски.
С этой точки возвышенности была видна сердцевина, оставшаяся от войска врага. Неподалеку от баррикады по-прежнему держали строй воины в шлемах и узорчатых плащах, над которыми рьяно развевался на ветру штандарт главного вождя варваров. Это была стража Каратака, общим числом человек триста. Было ясно, что вступать в бой с римлянами этот отряд не собирается. Они начали отходить вверх по склону в сторону лагеря, на ходу оттесняя недостаточно расторопных соплеменников. Сам Каратак ехал посередине вместе с небольшой группой всадников, один из которых и держал поднятый стяг.
Завидев, что главный военачальник отступает, последние из варваров, что еще удерживались у баррикады, примкнули к массовому отступлению. Вскоре между двумя идущими на сближение крыльями римской армии уже никого не было, и Квинтат отдал своим людям приказ разобраться со стражей вражеского военачальника, чтобы, покончив с ней, окончательно закрепить покорение новой провинции.
А когда стража добралась до вершины, Катон увидел, что три всадника варваров, отделившись от построения, галопом поскакали к палаткам посередине становища. Над теми, кто остался, все так же трепетал стяг; более того, они бестрепетно повернулись навстречу римлянам, что стягивались к ним с обеих сторон. Однако Катон сразу же разгадал суть уловки. Те трое всадников, судя по всему, – Каратак и его ближайшие сподвижники, решившие таким образом избежать поражения и продолжить борьбу. Вновь встала дилемма: если пуститься за беглецами в погоню, это будет прямым нарушением приказа прикрывать фланг легата Квинтата. И в очередной раз Катон так же быстро определился с решением:
– Кровавые Вороны, за мной!
Он пришпорил коня, ринувшись вперед, прямо в сердце вражеского стана. Его люди не мешкая поскакали следом, раздавшись по обе стороны от своего префекта. Каратак со своими спутниками, воспользовавшись форой, безусловно доберутся первыми. Помешать этому было нельзя, однако был шанс: то, что варвары там ищут, задержит их настолько, что Катон и его люди еще успеют наверстать упущенное. По плато сновали промокшие фигуры тех, кто пытался спастись бегством. Завидев приближающихся всадников под грозным штандартом Кровавых Воронов, они поворачивали и устремлялись прочь с дороги. Некоторые тяжелораненые или слишком измотанные, чтобы бежать, сбивались и втаптывались в размокшую землю.
Сквозь проливной дождь префект разглядел впереди троих всадников, которые добрались до палаток. Не более чем в двухстах шагах один из них соскочил с седла и скрылся внутри шатра. Катон, подавшись в седле, плашмя ударил скакуна клинком, намереваясь выжать из измученного животного все до остатка. Пена с морды коня, рвущегося к палаткам, отлетала префекту прямо в лицо. А затем он снова увидел того человека, который теперь выводил из палатки небольшую группу женщин и детей. Два других всадника свесились с седел, чтобы помочь им.
– Мирон! – позвал Катон. – Скачи налево, отрежь их!
– Слушаю! – тотчас откликнулся тот, и несколько конников взяли в сторону, чтобы преградить Каратаку путь к бегству.
Катон устремился к палаткам. Всадники озабоченно встрепенулись, увидев, что окружены конными римлянами, готовыми пустить в ход мечи по первому же слову своего командира.
Катон, с вздымающейся грудью, пытался отдышаться. В каких-нибудь двадцати шагах перед собой он узнал Каратака. Рядом, взявшись с ним за руку, стояла дородная темноволосая женщина. Другой рукой она сжимала ладонь мальчика лет десяти.
Позади нее стояли две девочки постарше, испуганными глазами глядя на окружающих их римских кавалеристов. Каратак, выхватив меч, выступил вперед на их защиту. Рядом соскочили с седел двое всадников и с оружием в руках встали подле своего вождя. В чертах всех троих было что-то общее, родственное. «Не иначе как братья», – подумал Катон в тот момент, когда он подвел коня ближе и указал мечом на Каратака:
– Сложи оружие и сдайся!
– Подавись своими словами, римлянин! – прорычал на латыни один из братьев. – И попробуй сам нас разоружить!
Катон ответил строптивым взглядом и, опустив клинок, произнес:
– Бежать вам некуда. Вы сдадитесь в плен или умрете.
– Мы все еще можем сражаться, римлянин! – дерзко вскинув подбородок, сказал Каратак. – Прежде чем вы убьете нас, мы успеем прихватить с собой в загробный мир кое-кого из вас.
– А что станется с ними? – кивнул Катон на женщину и детей.
Свободной рукой Каратак достал из-за пояса кинжал и передал его женщине, обменявшись с ней несколькими короткими фразами.
– Я сказал жене, чтобы она, как только я паду, умертвила моих детей, а затем и себя. Мои дочери не достанутся вам на потребу. А сын мой не будет расти вашим рабом!
Катон резким движением сунул меч в ножны и протянул руку:
– Клянусь всеми богами, которых почитаю, что твоя семья не пострадает. И ты, если сдашься, – тоже.
– А кто ты такой, чтобы сулить это?
– Я твой пленитель. Префект Катон, командир Второй Фракийской алы.
– Префект Катон? – сосредоточенно нахмурился Каратак. – А ведь я тебя, кажется, знаю…
– Конечно. Ведь мы уже встречались прежде. Я – человек слова, а ты – мой пленник. Обещаю, что с твоей головы не упадет и волоса, пока ты не поступишь в заточение при императорском дворце. Клянусь честью.
Каратак смотрел на него в мучительной нерешительности. И тогда Катон, повесив свой щит на седельную луку, соскочил на землю, медленно прошел вперед и остановился от вражеского военачальника на расстоянии меча.
– Благородный воин, – мягко заговорил он, – крови за сегодня пролито уже достаточно. Твое войско постигла неудача, и война твоя против Рима закончена. Тебе лишь остается выбрать для себя и своего семейства жизнь – или же смерть.
Каратак опустил меч и поглядел через плечо на свою жену и детей, после чего, прикрыв глаза, усталым голосом отдал своим братьям какой-то приказ. Они воззрились на него с горьким упреком, но мечей не выпустили, и тогда Каратак, расправив плечи, с твердостью повторил приказ, не сводя глаз с Катона. Свой меч он бросил к ногам префекта. Братья, секунду-другую помедлив, последовали его примеру. После этого один из них уселся на землю и горестно обнял свои колени, а второй остался стоять со скрещенными на груди руками, с вызовом глядя на римлянина. Каратак отвернулся и, обняв жену, упал головою ей на плечо.
Катон с протяжным вздохом облегчения повернулся к своим людям и указал на мечи:
– Заберите это. Остальным образовать вокруг палаток кордон. Врага не подпускать!
Он вновь перевел внимание на своих пленников, оглядывая их со смешанным чувством. Война действительно закончена. Ни к чему больше расходовать жизни, а новая провинция впервые за все время сможет вздохнуть спокойно. При этом было что-то невыразимо тягостное в нависшей вокруг Каратака атмосфере беспросветного отчаяния и безысходности, а также страха, с которым его дети взирали на своих пленителей. Катон склонил голову, впервые ощутив неимоверную усталость, в которую его повергла битва. Поводья коня он привязал к столбу палатки, после чего встал неподалеку от своих пленников, наблюдая, как обреченно разбредаются, бегут под дождем разбитые остатки армии варваров.
– Господин префект!
Катон тут же чутко вскинул голову.
– Что случилось? – подошел он к человеку, который его окликнул.
– Офицеры подходят. Кажется, сам верховный пожаловал.
Сердце Катона тревожно забилось, и он постарался дышать спокойно, велев своим людям расчистить перед верховным дорогу. Через мгновение до слуха донеслось шлепанье копыт по грязи, и под дождем показалась большая кавалькада офицеров, направлявшихся к нему. Золоченые шлемы с намокшими плюмажами и алые военные плащи подтверждали слова конника. Он почувствовал, как холодный ужас сжал его внутренности: сейчас надо будет как-то оправдываться за свои действия. Плато покинул последний из варваров, а на их месте стали появляться небольшие группы легионеров – они прочесывали окрестность, искали среди трупов уцелевших, обшаривали тела на предмет поживы.
Полководец Осторий натянул поводья и шагом подъехал туда, где с растерянным видом стоял Катон.
– Префект Катон? А вы что здесь делаете? Я слышал, вы оставили свой пост. Вам должно быть известно: перед лицом врага за это полагается высшая мера. Что всё это значит?
Катон решил, что разъяснение всех подробностей займет слишком много времени. Это можно и отложить. Вместо этого он отступил на шаг, указывая на группу пленников, понуро сидящую под дождем:
– Господин, имею честь представить вам вождя Каратака, его семью и двух братьев.
При виде врага, доставившего ему столько бед и невзгод за долгие годы его полководческой деятельности, у верховного отвисла челюсть. Сглотнув, он повел глазами на Катона.
– Это… Каратак? – переспросил он с некоторым недоумением. Губы Остория растянулись в тонкой улыбке, в которой сквозило неимоверное облегчение. – О боги. Это же означает, что все кончено… Наконец-то все завершилось.
Глава 13
Если зрелище поверженной армии в глазах бывалых солдат – одно из самых жалких, то подчас бывает, что и победители смотрятся немногим лучше. Так размышлял Катон на обратном пути в лагерь. Оставшуюся часть дня в опускающихся сумерках измученные солдаты римской армии брели обратно в лагерь – насквозь грязные и донельзя продрогшие под затяжным дождем. Многих отрядили собирать раненых, что стонали, плача от невыносимых ран, и уносить их с поля боя; других солдат поставили караулить пленных. Были захвачены сотни варваров, которые сейчас сходили с холма под бдительным оком римлян. На подходе к лагерю их сковывали между собой, а когда запас цепей кончился, им стали связывать за спиной руки, опутывая веревками ноги так, чтобы пленные могли лишь мелко семенить. Затем их оставляли во власти стихии, дрожать под промозглым дождем в окружении караулов. Многие попадутся отрядам ауксилариев, посланных преградить врагу отход. Кто-то проскользнет через кордоны и разбредется по своим деревушкам с неизгладимым воспоминанием о великом поражении, под гнетом которого им неповадно будет поднимать оружие против Рима.
Люди из сопровождения обоза были одними из первых, кого послали обратно через реку. Кровавые Вороны и остатки двух центурий Макрона образовали вокруг своих знатных пленников колонну и повели их с холма назад к лагерю. Легионеры, которых они миновали на пути, останавливались и глазели, а когда весть о пленении вражеского вождя разнеслась среди остальных, Катона и его людей уже встречали восторженным ревом, перекрывающим шум дождя. Префект чувствовал в сердце теплый прилив гордости, а оглядывая лица своих людей, видел, что чувство это отражается и в их глазах. Он обернулся, и при взгляде на топающего рядом Макрона не смог сдержать улыбки.
– Тебе, думаю, на пользу слышать это славословие, – рассмеялся тот.
– Но ведь мы его заслужили.
– Ты его заслужил. Такой риск на себя взял, поступив на свое усмотрение. Если бы все обернулось по-иному…
– Риск, конечно, присутствовал, – поджал губы Катон. – Но при тех обстоятельствах этот шаг был единственно разумным.
Макрон приподнял брови. Лично ему ни за что не пришло бы в голову бросать пост среди битвы.
– Тебе виднее.
– А ты сам подумай. Если б мы ничего не предприняли, то легионы, скорее всего, разбились бы о вражеские укрепления. Каратак просто выждал бы, когда это произойдет, а там выпустил своих удальцов, которые смели бы наших ребят с холма обратно и окончательно разгромили. В таком случае лагерь пал бы, и мы были бы уничтожены вместе с остальной армией. При таком раскладе был лишь один логически оправданный ход действий, независимо от существовавших рисков.
Макрон, надув щеки, вздохнул.
– Я бы не хотел играть против тебя, парень. Даже в кости.
– Участвовать в азартных играх стоит лишь тогда, когда ты основательно взвесил все шансы на удачу.
– Именно. Ты лишаешь эту игру всяческого обаяния.
Катон, чуть нахмурившись, повернулся к другу и, заметив у него на лице лукавинку, невольно хохотнул.
– Доводы можно приводить какие угодно. Нельзя отрицать одного: здесь, как никогда, сыграло свою роль везение. Ближайший подходящий брод мог находиться намного дальше по реке и замедлить нам переправу так, что наше вторжение уже ни на что не повлияло бы. Или, скажем, враг мог выставить по флангам часовых, которые должны были там находиться. Даже небольшой отряд воинов мог остановить нас и вовремя предупредить Каратака. – Катон пожал плечами. – Правда в том, что сражение могло принять любой оборот по бесчисленному количеству причин. Нам повезло, что этого не случилось, но заметь, это никогда не найдет отражения в официальных хрониках. Победа за Осторием, и к той поре, как он будет праздновать это событие в Риме, все уже начнут считать, что такой исход был предрешен. Историки будут утверждать это в один голос. Славный полководец во главе несравненно мощной армии возобладал над храбрыми, но безрассудными варварами. Думаю, что когда-нибудь мы и сами будем смотреть на это как на нечто предопределенное.
– Если забудем этот чертов хаос и резню, которые тут творились, – сухо усмехнулся Макрон. – Хотя кто его знает. Мне сейчас, честно говоря, не до историков. Хочется выпить, чего-нибудь съесть, разобраться с этой вот раной и завалиться спать. Но сперва выпить.
– С этим придется повременить, – посерьезнел Катон. – Сначала нужно завершить дела.
– Да знаю я, – уныло отмахнулся Макрон и на минуту притих, а затем ткнул пальцем в сторону уныло бредущих узников. Их вереницу возглавлял Каратак, который с непокорным видом и высоко поднятой головой размеренно шагал впереди. – Как нам, по-твоему, быть с этой веселой компанией?
Катон, у которого из-за усталости плыли мысли, ответил не сразу.
– Надо огородить их частоколом. Каратака разместим отдельно, подальше от остальных. Не хватало еще, чтобы он выкинул какую-нибудь штуку.
Макрон кивнул.
– И надо бы их заковать, – добавил префект.
– Ох, они непременно взъярятся, – покачал головой Макрон. – Конечно, они пленники, но качество одинаково ценится во всем мире. Они всегда думают, что имеют право на лучшее отношение.
– Тогда мы будем вынуждены разочаровать их, – твердо ответил Катон. – Обращение будет достойное, но дни царствования Каратака миновали.
– Как, ты думаешь, с ним решит поступить император? Стыда не оберешься, если с ним проделают то же, что в свое время с Верцингеториксом.
– Да, действительно стыдоба, – согласился Катон, вспоминая скорбную участь вождя галлов, потерпевшего поражение от Юлия Цезаря. Пять лет он провел в сыром темном узилище, откуда его выволокли и задушили сразу после того, как Цезарь удосужился отпраздновать свой триумф над галлами. Незавидный конец для такого знатного и несомненно одаренного врага. Катон содрогнулся при мысли о том, что и Каратаку уготовано нечто подобное. Даже несмотря на то, что вождь вел длительную борьбу, унесшую столько жизней, он делал это из желания противостоять римским завоевателям – ради процветания и утверждения превосходства своего племени. Мало кто из кельтов или даже римлян мог добиться большего, опираясь на скромные, в сущности, силы. На месте императора Катон, пожалуй, проявил бы к этому врагу милосердие и отправил его вместе с семьей в какую-нибудь необременительную ссылку. Однако решение не за ним, скромным префектом, а за императором. Клавдий же, прежде чем объявить об уготованной участи давнего врага Рима, наверняка будет колебаться, пытаясь потрафить переменчивым чувствам толпы… Впрочем, что толку об этом думать? Дел и без того невпроворот.
– Мы с тобою здесь ничего поделать не можем, – сказал он вслух. – А побеспокоиться, причем всерьез, нужно о том, чтобы они не сбежали. Или, чего доброго, не покончили с собою.
– Ты думаешь, такое возможно?
– Да кто его знает… Но рисковать не хочу. Надо, чтобы за ними все время был догляд, понимаешь?
– Конечно, господин префект. Я позабочусь об этом.
К тому времени как небольшая колонна добралась до лагеря, непогода окутала окрестности всерьез. Глухо и безнадежно шумел обложной дождь, превращая землю в топь из пенящихся луж. Ветер стегал и выл над палисадом, словно бешеный зверь, обрушиваясь на палатки и пробуя на прочность их веревочные оттяжки. Несколько палаток уже сорвало с места, и они лежали промокшими полотняными грудами.
Большую часть своих людей префект распустил. Кровавые Вороны увели своих измученных, вымокших лошадей, чтобы задать им корма и осмотреть их раны. Легионеры поспешили крепить свои палатки заново, а Катон привлек Макрона и нескольких солдат, чтобы построить частоколы.
– Вернусь, когда напишу отчет, – сказал он и повернул к своей палатке, оставив друга распоряжаться работой.
Загородка покрупнее, для братьев и домочадцев Каратака, была сооружена между палатками Кровавых Воронов и легионеров. Вторая, значительно меньших размеров, предназначалась для одного Каратака и находилась невдалеке от палатки Катона. Уже близилась ночь, когда их полностью достроили и поместили туда пленников, которых, несмотря на недовольство, прихватили цепями к толстым столбам, вбитым в землю по центру каждого походного узилища. Макрон лично проверил, чтобы пленники были прикованы надежно.
Когда все было сделано, он послал за Катоном, и префект появился из своей палатки принять работу, которую скупо одобрил. Он уже собирался покидать загон, когда его взгляд упал на детей, сгрудившихся возле матери. Они тоже, несмотря на малолетство, были взяты в оковы и сидели на корточках с расширенными от ужаса глазами, дрожа от холода и страха. Вид этих несчастных вызывал жалость, и у Катона, несмотря на недавнее решение не делать никаких послаблений для пленных, сочувственно дрогнуло сердце.
– Макрон, надо бы соорудить им какое-нибудь укрытие. Ничего лишнего, просто навес от дождя.
Друг посмотрел удивленно, но решил не переспрашивать.
– Сделаем. В обозе есть запас палаточной ткани – немного, но должно хватить.
– Вот и хорошо. – Катон с некоторым усилием отвел глаза от детей и вышел из загородки через узкие боковые воротца. Здесь он оернулся к двоим легионерам, что первыми заступали в караул: – Глаз с них не спускать. И чтоб пальцем их не трогать, ни при каких обстоятельствах. Даже если попытаются сбежать. Понятно?
– Так точно, господин префект.
Катон направился в сторону своей палатки, рядом с которой была возведена загородка поменьше. Он остановился у грубо отесанных кольев. Здесь стояли на страже двое дюжих немолодых легионеров. Подойдя к Макрону, префект кивком указал на них и вполголоса поинтересовался:
– Это надежные люди?
– Лучшие. Выбрал их сам. Вояки хоть куда, оно по ним и видно. В полночь их сменят еще двое моих ветеранов. С Каратаком, если он что-нибудь учудит, справятся шутя.
Катон удовлетворенно кивнул, после чего перевел разговор на неприятную, но тем не менее неизбежную тему:
– Макрон, мне как можно скорее нужна сводка по обоим твоим подразделениям: сколько ребят и в каком виде вернулись из боя.
– Составлю, – кивнул тот. – И список погибших тоже. Я обо всем позабочусь. А тебе, господин префект, нужно отдохнуть. На ногах вон еле стоишь…
– Да ладно тебе, – улыбнулся Катон устало. – К тому же при такой непогоде сон не больно-то идет.
Они отсалютовали друг другу, после чего Макрон направился к себе в палатку заниматься работой, требующей исключительно трезвого ума: выяснять участь людей, ушедших сегодня в бой. Что до Катона, то он после сражения сделал примерный подсчет: получалось, две трети его людей остались живы. А за ночь прибудут и другие: вернутся те, кому сейчас обрабатывают раны. Тех, кто получил более серьезные ранения, с поля боя унесли в палатки к хирургам. Многие из этих солдат поправятся и возвратятся в свои подразделения, с гордостью демонстрируя товарищам свои свежие шрамы. Для некоторых же солдатское житье подойдет к концу. Через какое-то время их отправят в отставку, и жить им предстоит лишь на свои сбережения, имеющуюся долю от военной добычи да небольшое пособие из императорской казны в качестве поддержки. Людям, покалеченным на войне, заработок в жизни найти сложно, и если только по возвращении их не ждет семья, то жизнь им уготована откровенно убогая. Если поразмыслить, то счастья и везения им перепадет лишь на малую толику больше, чем тем, кто умер от ран.
Было время, когда Катон откровенно терзался, мысленно представляя, что и сам окажется в этом бедственном положении: сломленным, искалеченным бедолагой, влачащим жалкое существование на улицах Рима или какого-нибудь провинциального городка. С женитьбой на Юлии эти ставки возросли еще больше. Примет ли она мужа, изувеченного войной? Даже если она его не бросит, то тем ужаснее, тем горше участь: жить с ее жалостью в качестве неизбывного спутника. Жалость, которую когда-нибудь разделит и их дитя. Сносить такое будет невозможно, уж лучше наложить на себя руки. Впрочем, он уповал на то, что такая судьба все же обойдет его стороной. Нынешняя победа, безусловно, положит конец самой мрачной из опасностей, что нависала над новой провинцией. Без Каратака, способного сплотить здешние племена, сопротивление Риму рассыплется.
С глубоким вздохом Катон кивнул одному из легионеров, что караулил вход в загородку:
– Открывай.
Караульный сделал, как приказали, и отступил на шаг в сторону, пропуская префекта. Катон, пригнувшись на входе, зашел внутрь. Ширина и длина загородки составляли не больше пяти шагов, а стены представляли собой частокол вышиной в полтора человеческих роста. Префект одобрительно кивнул: убежать отсюда практически невозможно, особенно учитывая, что узник надежно скован по рукам и ногам. Каратак сидел посредине своего узилища, прислонясь спиной к столбу, к которому были прихвачены цепи. Увидев, что в загородку кто-то вошел, он поднял голову и сквозь дождь дерзко вперился взглядом в Катона.
– Я распорядился, чтобы твоим построили прибежище, – произнес префект.
Его слова остались без ответа. На благодарность ни намека – лишь пристальный, пронизывающий взгляд врага.
– Скоро тебе принесут поесть. Нуждаешься ли ты еще в чем-нибудь? – Катон указал на намокшую, измазанную в грязи одежду пленника. – Скажем, в свежем одеянии? У меня кое-что есть в запасе – туники, плащи…