Братья по крови Скэрроу Саймон
Катон чуть склонил голову.
– Я считаю, это было бы слишком сложной задачей. Более крупную загородку сторожат четверо караульных. К тому же она находится неподалеку от палаток когорты центуриона Макрона. В случае тревоги их вскоре окружили бы вооруженные легионеры. И даже если б пленникам удалось убить часовых и освободиться от оков, это был бы уже небольшой отряд, которому выбраться из лагеря оказалось бы на порядок сложнее. В одиночку у Каратака был хоть какой-то шанс. А если бы он попытался прихватить с собой других, его наверняка постигла бы неудача.
Осторий поднял бровь.
– По вашим словам, для спасения собственной шкуры он пожертвовал своей семьей?
– Я хотел сказать, это самая резонная линия поведения.
– Резонная? Скорее, безжалостная.
– Безжалостно с его стороны доставлять нам столько хлопот, – брякнул Макрон, удостоившись жесткого взгляда верховного.
– Благодарю за недюжинную мудрость, центурион.
Ветеран виновато покраснел, а Осторий возвратился вниманием к Катону:
– Итак, предположим, что вы правы. Как события складывались дальше?
Катон проворно соображал. В этой части истории надо было соблюсти осторожность, иначе невзначай можно раскрыть Септимия. При всей своей преданности императору верховный без радости воспримет откровение, что в его армии действует засланный соглядатай. Не оценит он и того, что двое из его офицеров знали про это, но утаили от своего военачальника.
Потому, прокашлявшись, Катон как ни в чем не бывало продолжал:
– Нам известно, что Каратак выехал из лагеря через восточные ворота под видом виноторговца, имя которого Гиппарх. Имя я установил сразу же, как мне доложился опцион.
– Как же вы этого купчишку так легко отыскали?
– Пару дней назад именно этот виноторговец продал мне вино. Так что мы достаточно быстро установили, где находится его палатка, и застали там этого Гиппарха в бесчувствии. А его повозка пропала.
– Понятно. Интересно, с чего Каратак решил напасть именно на этого виноторговца?
– Совпадение.
То же самое занимало и Катона. Он рассчитывал это выяснить при последующем разговоре с Септимием. А пока, кашлянув, продолжил:
– У Гиппарха, видимо, была именно такая повозка, которую Каратак счел сподручной для бегства из лагеря. А при количестве вина, потребляемом армией, его намерение якобы отъехать в Вирокониум за новой партией прозвучало убедительно.
Пока Осторий раздумывал над объяснением, сердце Катона учащенно билось. Наконец верховный сложил перед собой руки и указательными пальцами поводил себе по подбородку.
– А где сейчас этот виноторговец?
– Поправляется в лазарете Четырнадцатого легиона. От удара по голове он лишился чувств. Хирург полагает, что достаточно скоро он придет в себя.
– Хорошо. Необходимо, чтобы сразу, как только он откроет глаза, вы его допросили.
– Будет сделано, командир. – Катон постарался скрыть свое облегчение от того, что именно ему поручена эта задача, и быстро сменил тему: – Кто бы ни помог освободиться пленному, в тот момент когда Каратак забирал повозку, он был рядом с ним. Их обоих видел еще один торговец вином. В сумраке ему показалось, что мула в повозку запрягают Гиппарх со своим рабом. Но раба мы нашли мертвецки пьяным. Есть вероятность, что Гиппарх сможет указать человека, который помог Каратаку с побегом.
– Это нам что-нибудь дает?
– Определенно. Дело в том, что этот человек по-прежнему может находиться здесь, в лагере.
Осторий опустил руки и пристально поглядел на Катона.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Каратак уехал на повозке один. Дежурный опцион сказал, что, прежде чем пропустить ее через ворота, устроил беглый досмотр. И уверен, что в ней никто не прятался.
– Так что, получается, у нас в лагере затаился изменник?
Катон кивнул.
– Значит, кто-то среди обозников, – мрачно рассудил Осторий. – Когда отыщу этого выродка, велю его распять. Видимо, какой-нибудь торговец из местных варваров. Лазутчик, внедренный Каратаком. Устрою на эту публику облаву и подвергну дознанию. А как только за работу возьмутся мои дознаватели, то кое у кого из них языки, я думаю, поразвяжутся.
– Именно так, командир.
– Будем надеяться, что изменник окажется найден. Я уже приказал выслать дополнительные конные разъезды, чтобы они прочесали холмы – нет ли там Каратака, – хотя особых надежд на это не питаю. Он знает местность лучше нас и может рассчитывать на помощь здешних селян в плане укрытия и пропитания. Одному Юпитеру известно, что он думает делать дальше.
– По всей видимости, отправится на север.
– На север? – с удивлением поглядел Осторий. – Как-то очень уж уверенно вы об этом заявляете.
– А куда ему еще пойти, командир? Силуры вчера потерпели сокрушительное поражение и едва ли горят желанием вновь пойти за Каратаком. То же самое и ордовики, когда до них дойдет весть о поражении. Остаются два возможных пути. Первый – к оплоту друидов на Моне[23]. Это достаточно близко, и он может рассчитывать у них на теплый прием. Но там Каратак окажется заперт, а у вас, я так полагаю, есть планы в сравнительно скором будущем занять этот остров.
– Все может быть, – не стал спорить Осторий. – Впрочем, мы отвлеклись, префект. Закончите вашу мысль. Если не на Мону, то куда, по вашему мнению, может направиться Каратак?
– В Бригантию, – не задумываясь ответил Катон.
– Но у нас с бригантами договор. Надо быть безумцем, чтобы отдать себя в руки наших союзников.
– Договор у нас с королевой Картимандуей. А это не одно и то же. Насколько я понимаю, эта кельтская владычица не пользуется поддержкой всего своего племени. Если там есть какая-то группа знати, настроенная по отношению к Риму враждебно, Каратак, безусловно, попытается ее расшевелить. Если же ему удастся перетянуть на свою сторону все остальное племя, то у него появится сильное войско, опираясь на которое он продолжит борьбу с нами.
Верховный, подумав, строптиво поджал губы.
– Полагаться на милость бригантов – чудовищный риск. Не знаю… Вы меня не убедили. После нанесенного ему поражения он, скорее всего, притихнет. Заляжет в берлогу, станет зализывать раны, обдумывая, как быть дальше.
– Позвольте высказать несколько иное мнение, господин военачальник. Каратак не из тех, кто ложится на дно. Он будет жаждать при первой же возможности отомстить за свое поражение. А этого он может добиться, только если накопит свежие силы. И единственное место, где он сможет это осуществить, – именно Бригантия.
– Признателен вам за откровенность, префект Катон, – начальственно согласился верховный, – ваше мнение я тоже учту. Но сейчас мы должны сосредоточиться на поиске и поимке Каратака, пока такое еще возможно. С возвращением частей ауксилариев мы снимаемся с лагеря и выдвигаемся обратно в сторону Вирокониума. Однако до этого мне необходимо услышать, что скажет тот виноторговец. Вам это понятно?
– Так точно, господин военачальник.
– Тогда идите.
Катон и Макрон, отсалютовав, энергично развернулись и зашагали из палатки. Когда они отдалились от стражников верховного, центурион шумно выдохнул.
– Несправедливо все-таки вешать на нас всех собак. Наша, что ли, вина, что какой-то гад вытащил Каратака из клетки? У нас же есть полководец, который выше и дальше всех смотреть должен.
Катон устало усмехнулся.
– Это все игра в пятнашки-обвиняшки, Макрон, и таковы ее правила. Дело ведь не в армии, а в политике. Осторий думает о том, что будет, когда он оставит командирскую стезю. И если у него есть хоть какая-то возможность свалить свою вину или промахи на подчиненных, он это сделает. Просто нам не повезло оказаться у него крайними.
– Чертова политика! – досадливо скривился Макрон.
– Это точно.
Они оглядели лагерь, представляющий собою довольно жалкое зрелище. Большинство палаток сорвало ночной бурей, и солдаты сейчас пробирались по чавкающей слякоти, собирая всевозможные обрывки и обломки. Местами люди разводили костры, но было ясно, что их попытки в основном обречены: хворост для розжига просохнет еще не скоро. Унылость и глухое отчаяние нависали над лагерем, хотя небо было уже безмятежно-синим, солнце пригревало, а в воздухе разливался птичий щебет.
Макрон резко втянул носом воздух.
– Впечатление такое, будто это мы проиграли битву.
– Битву мы выиграли – но не войну. Во всяком случае, сейчас. И пока где-то орудует Каратак, мира нам не видать.
– А нам что теперь делать?
Катон неторопливо потянулся и прищурился на погожее небо.
– Первым делом перемолвиться с Септимием, если тот уже пришел в себя. Он сейчас единственный, кто может хоть как-то помочь отыскать в лагере изменника.
– Я-то думал, нам Каратака искать надо…
– Если я хоть чуток в этих вещах соображаю, его давно уже след простыл, – покачал головой Катон. – Будет чудом, если кавалерии удастся его настичь. А потому нам надо найти того, кто помог ему сбежать. Если правильно на него воздействовать, он расскажет, куда направился Каратак и что у него на уме.
– Наверное…
– Если у тебя есть идея получше, давай обсудим, – повернулся к другу Катон.
Макрон от обсуждения уклонился:
– К Септимию, так к Септимию.
…Хирург с неприветливым видом сидел за лагерным столом при входе в лазаретную палатку – один из первых больших шатров, восстановленных после бури. Полутемный интерьер был полон людей, лежащих на подстилках. Кто-то лежал прямо на голой земле, другие сидели. Те, кто получил легкие ранения, разговаривали приглушенными голосами или коротали время за игрой в кости. Тяжелых стонов и криков здесь тоже было в достатке. По палатке бродили несколько санитаров, ухаживающих за своими подопечными.
Поверх черной туники, на хирурге имелся окровавленный фартук, а лицо и руки были измазаны потеками грязи и крови.
– Вам кого?
– Гиппарха.
– Из какой части?
– Гражданский. Мы его сегодня поутру доставили, с ранением головы.
– А, этот… Помню. Его так, считай что приласкали. Уже в себе. – Хирург поднялся и указал в дальний конец палатки. – Вон там, последний справа.
Катон благодарственно кивнул, и они с Макроном двинулись по проходу меж лежачими ранеными, который проходил через всю палатку. Ступая между густыми рядами человеческого страдания, Катон ощутил, как гнев к верховному разгорается в душе с новой силой. Большинства этих людей могло бы здесь и не быть, если бы не решение Остория атаковать в лоб хорошо укрепленные вражеские позиции. Скажем, легат Веспасиан, командуй он этим приступом, ни за что не совершил бы подобной ошибки, граничащей с преступлением. Своего первого командира Катон вспоминал с уважением и преданностью, переходящими в немое обожание. Если есть в этом мире хоть какая-то справедливость, Веспасиан в конечном счете непременно достигнет ранга и положения, достойного его талантов. Вот за таким человеком можно смело идти в бой.
По мере приближения к дальнему концу палатки друзья заметили сидящего Септимия со свежей аккуратной повязкой вокруг головы. Там, где из раны на макушке сочилась кровь, образовалось красное пятнышко. Увидев их, имперский соглядатай слабо улыбнулся.
– Ба-а, префект Катон и центурион Макрон! Двое излюбленных клиентов Гиппарха, поставщика самых отборных вин в лагере!
По соседству с ним тотчас зашевелились раненые, один из которых прикрикнул, чтобы он заткнулся и не мешал отдыхать другим. Но Септимий этот призыв проигнорировал и приподнялся на локтях.
– Как голова? – спросил Катон, вместе с Макроном опускаясь на корточки рядом с имперским агентом.
– Да неплохо. Голова пока немного кружится, но до конца дня думаю сделать отсюда ноги. Не могу больше терпеть компанию этих мужланов.
– Но-но, – проворчал Макрон. – Эти мужланы – мои боевые товарищи.
– Ну да, это многое объясняет, – вздохнул Септимий.
Он огляделся, чтобы убедиться, что из соседей его никто не слышит, и, понизив голос, спросил:
– Каратака-то поймали или нет? Тут только об этом и разговоров.
Катон покачал головой.
– Нет. А из лагеря он сбежал на твоей повозке. Выехал через восточные ворота, а теперь уже скрылся в горах.
– Надо же, Аид его поглоти… – Септимий болезненно покривился.
– Ты что-нибудь помнишь об этой ночи?
Септимий нахмурил лоб в попытке восстановить детали.
– Помнится, под вечер я подловил своего раба с одним из моих кувшинов. Думал спустить с подлеца шкуру, да он уже так окосел, что ничего и не чувствовал. Ладно, думаю, оставлю это занятие на завтра. А затем отправился к тебе, пока еще окончательно не стемнело: куда-то запропастился кошелек, я и решил, что, может, обронил его у тебя, пока мы разговаривали. На подходе увидел, как из твоей палатки выходит Тракс, чтобы помочь твоим людям укрепить оттяжки, и скользнул внутрь. Тебя там не оказалось, и я решил дождаться твоего возвращения, чтоб спросить насчет кошелька. И вот вскоре я услышал невдалеке какую-то возню: как будто сцепился кто. Вышел поглядеть – смотрю, дверь в загородку открыта. – Он посмотрел в глаза Катону. – И тут кто-то сзади сшибает меня наземь. Не успел я отреагировать, как он уже вдавливает меня со спины в грязь и подставляет к горлу нож. Спрашивает, кто я такой. Я ему сказал, что мол, Гиппарх, вином торгую. Затем обмен фразами, короткий, и меня вздымают на ноги. Того, кто меня сшиб, я мельком разглядел: волосатая глыба.
– Каратак?
– Не знаю. Наверное.
– А второй?
– Не разглядел. Он держался позади, вне поля зрения.
– Они говорили на латыни? – чуть подумав, спросил Катон.
– Да.
Префект кивнул.
– Что дальше?
– Каратак повел меня перед собой, приставив нож к ребрам. Сказал: хочешь жить – веди к своей хибаре и не вздумай по пути дергаться, орать или оглядываться.
– И что, вас троих никто не видел? – спросил Макрон. – Не заподозрил неладное?
Септимий покачал головой.
– У всех в те минуты совсем другое было на уме. Кому было дело до троих шагающих среди жилья обозников? Ну, идут себе и идут. А тут хлопот полон рот: добро спасать надо от бури. Ну я их и отвел к своей кибитке, сам встал сзади… Это последнее, что я помню перед тем, как очутился здесь.
– А то, как мы с Макроном тебя нашли, помнишь?
На секунду Септимий прикрыл глаза, после чего скорбно качнул головой.
– Что ж, ладно, – вздохнул Катон, осмысливая сказанное. – Стало быть, не повезло тебе, что ты явился ко мне в палатку именно в тот момент.
– Что ты под этим подразумеваешь? – не сводя глаз, пытливо спросил Септимий.
– Да ничего я не подразумеваю. Просто не повезло, и все.
– А Каратаку с его дружком, наоборот, свезло невероятно, – усмехнулся Макрон.
– Такова природа подобных совпадений, – сдержанно ответил Септимий. – Так боги играют в свои маленькие игры. А верховному известно, что здесь был задействован еще кто-то?
– Да.
Септимий огорченно цыкнул.
– Тогда получается, этот человек прознает, что за ним объявлена охота, и заляжет на дно.
– Может, и нет. Осторий убежден, что Каратаку помогал кто-то из местных, затесавшихся в обозники. Он считает, что вождь внедрил среди них лазутчика, и будет шерстить участок здешних бриттов, пока его не разыщет.
– О-па… Хотя опять же, будь я на месте верховного, тоже стал бы искать именно среди них.
– Если Осторий настроен изловить шпиона среди местных варваров, то тогда есть вероятность, что злоумышленник решит: он вне подозрения. И таиться не станет. А это нам на пользу.
– Действительно, – согласился Септимий. – И даже очень.
– Ну вы даете, – фыркнул Макрон. – Доброхоты.
– Ты о чем? – не понял Катон.
– Верховный думает переворошить лавчонки несчастных торговцев, а всех, на кого падет подозрение, передать в руки пыточников на дознание. И единственное, что вы можете сказать, – что считаете это полезным?
– Ну, а как еще, – развел руками Септимий. – Какое мне дело до того, что станет с кучкой этих волосатых варваров-жестянщиков? Есть вещи и поважнее, центурион. Речь идет о судьбе провинции. Может, даже о самом императоре. Что же до горстки бриттов, которых думает пытать Осторий, так мне на них, извини, начхать.
Макрон прищелкнул языком.
– Я же говорил: ты весь состоишь из сердобольности. И именно такие моменты напоминают мне, почему я солдат, а не какой-то там змей-интриган на довольствии у высокопоставленного вольноотпущенника.
– В самом деле? – пронзил его жестким взглядом Септимий. – Если откровенно, то причина, почему ты не имперский агент, обусловлена скорее тем, что тебе не хватает надлежащей сметки.
– Сметки? – Макрон скрипнул зубами. – Ты на что, черт возьми, намекаешь? Что я, по-твоему, тупица, что ли?
Между ними встрял Катон:
– Хватит! Яйца Юпитера, нам и без того есть о чем тревожиться: не хватало еще, чтобы вы тут двое цапались! Свои чувства держите при себе, ясно? Мне нет дела до того, что вы ненавидите друг друга до глубины души, – нам надо найти того изменника и положить конец интригам Палласа. Макрон, ты понял?
Тот в ответ низко зарычал, а затем кивнул.
– Ладно. Но говорю серьезно: как только все это закончится, я с тобою и такими, как ты, даже рядом не встану. – Он ткнул в Септимия пальцем: – Приблизишься ко мне, и я тебе шею сверну!
– Ага, – холодно улыбнулся соглядатай, – если сумеешь меня заметить.
– Да вашу ж мать! – окончательно потеряв терпение, рявкнул Катон. – А ну заткнулись оба!
К ним на шум уже оборачивались головы. Префект резко встал и, глядя сверху на имперского помощника, тихо произнес:
– Твои слова я передам верховному, но умолчу о том, что те двое изъяснялись на латыни. Если он захочет допросить тебя сам, в таком виде все ему и представь.
Септимий кивнул.
– Когда выйдешь из лазарета, поговорим с тобою еще. – Катон махнул рукой другу: – Идем, Макрон.
Они направились к выходу из длинной палатки. Когда вышли наружу под отрадное тепло солнца, префект снова напустился на своего товарища:
– Я знаю, какого ты мнения о Нарциссе и ему подобным. Но что для нас толку повторять это из раза в раз?
Макрон, сжав кулаки, заговорил:
– Вот уже несколько лет эти ублюдки водят нас за нос, Катон, бесстыдно используют. Одна гнусная работенка за другой. Нарцисс говорил, что мы с ним квиты. Уезжая тогда из Рима, он сказал, что отсылает нас в Британию, после чего мы возвращаемся в армию – и нашему шпионству на этом конец. Выходит, врал… Подлый лжец.
– Думаешь, я не чувствую себя точно так же? – горько откликнулся Катон. – Думаешь, мне нравится разыгрывать из себя шпиона? Но мы вляпались, Макрон, нравится нам это или нет. И не можем выйти из игры. Насчет лазутчика Септимий был прав. А это значит, что он говорит правду и о том, что за нами кто-то ходит по пятам. Кому-то очень хочется нас угробить. Или ты предпочитаешь закрывать на эту опасность глаза?
Ветеран, сдерживаясь, изо всех сил старался взять себя в руки. Наконец он качнул головой:
– Конечно, нет.
– Тогда помоги мне, Макрон. Помоги пройти через это, чтобы мы нашли изменника и заставили его сгинуть. Тогда мы сможем вернуться к своей солдатской жизни. Помоги, чтобы я когда-нибудь смог вернуться к Юлии. Хорошо?
Он протянул ладонь, которую Макрон с обреченным вздохом пожал.
– Извини, парень. Просто я ужасно зол на Септимия и ему подобных.
– Я тоже, – устало улыбнулся Катон.
– Так что теперь делать будем? – убрав руку, спросил центурион.
Префект, медленно выдохнув, окинул лагерь взглядом.
– Каратак в бегах. Поймать его у нас уже не выйдет. Верховный думает ополчить против себя единственных дружелюбно настроенных варваров во всей округе. В лагере бдит изменник, готовый пойти на все, чтобы подсидеть императора и при малейшей возможности прикончить нас… Что я собираюсь делать? А вот что. Сейчас я собираюсь пойти к себе в палатку и рухнуть спать без задних ног. А когда проснусь, то не присяду, пока не разыщу того выродка, что выпустил на волю Каратака и убил двоих наших людей.
Глава 18
Ко времени возвращения на квартиры в Вирокониуме люди уже полностью воспряли духом, и втягиваясь в ворота крепости под своими сигнумами, печатали шаг пружинисто и бойко. Полководец Осторий со своими штабистами – все в чистых алых туниках, нагрудники и шлемы надраены до блеска – ехал во главе колонны. Гарнизон крепости о возвращении полководца был оповещен заранее и выстроился вдоль стен, громогласно приветствуя своих победоносных товарищей. Марширующие глядели соколами, с нетерпением предвкушая комфорт своих казарм, регулярное питание и долгожданный визит в бани, что находились в поселении, растянувшемся вблизи крепостных стен и рва.
Манипулы легионов, участвовавшие в сражении, занимали почетное место впереди колонны. За ними шли части ауксилариев, что отвечали за поимку остатков вражеского войска. Приветственные возгласы, раздающиеся издали, достигали и их ушей, и они несколько натянуто улыбались почету, что оказывался их соратникам-легионерам, но столь же отрадно предвкушали уют и услады жизни в Вирокониуме.
За ауксилариями брела длиннющая колонна пленных в цепях и путах – шаркающая вереница беспросветного отчаяния. Среди них в основном были мужчины, хотя попадались также женщины и дети. Последние были обречены на прозябание в рабстве, еще не успев вкусить глоток свободы – право, по рождению данное потомкам воинов их племени. По обе стороны от пленников ехала батавская кавалерия, которая приглядывала за ними и при необходимости подгоняла, чтобы колонна держала темп и не растягивалась. Тычка древком или легкого укола острием было достаточно, чтобы подстегнуть любого отстающего.
За пленными тянулся обоз – в нескольких милях от головы колонны, – где уже не было слышно победных приветствий полководцу и его легионам. Первыми следовали армейские повозки и телеги с разобранными метательными орудиями, частями баллист и более крупных катапульт. На массивных, крытых рогожами повозках следовал запас зерна и всевозможной оснастки, необходимых для пропитания и снабжения армии в походе. Далее ползли крытые повозки, отведенные хирургам легионов, – в них теснились раненые, все еще не оправившиеся от травм, полученных на поле боя.
Тех, кто умер от увечий, сожгли на гигантских погребальных кострах, что возжигались за полевым лагерем, а умерших в пути (их было сравнительно немного) предавали земле на местах походных стоянок. Надгробиями служили простые камни, на которых небрежно и наспех высекались имена и место службы, вместе с коротким призывом к богам приять их души. Раненые, которые ехали сейчас в повозках, пребывали в приподнятом настроении, благодаря щедрой раздаче вина по приказу полководца. Многие вскоре опьянели, и теплый воздух предместья вторил эхом нестройному пению походных песен, здравицам и смеху.
Хвост колонны составляли сопровождающие обозники – несколько сотен купцов, торговцев, сводников, шлюх, певцов-плясунов-лицедеев, работорговцев, а также многострадальные неофициальные семьи солдат. По закону, любому военнослужащему рангом от центуриона и ниже вступать в брак запрещалось. Тем не менее солдаты имели те же потребности, что и все живые люди, а потому вступали в связи с женщинами за стенами лагерей и крепостей империи, которые рожали от них детей. Этим несчастным (иначе и не назовешь) созданиям суждено было разделять участь своих кочующих мужей и отцов, и они плелись в хвосте армии, всецело завися от скудного жалованья солдата, к которому были привязаны. Если этот солдат погибал в бою, его семье перепадала небольшая сумма, буде он составлял завещание. Но составляли его отнюдь не все, и потому большинство таких семей оставались совершенно без поддержки; хорошо, если матери удавалось найти себе другого мужчину. А вокруг этих меленьких семейных стаек скрипели повозки обозников с торгашеской жилкой, груженные вином, кое-чем из съестного, а также всякими безделками и побрякушками, которые так любы солдатам в часы, свободные от службы.
В отдалении, за хвостом из обозников, шли ауксиларии арьергарда – Сеговийская когорта. В начале марша земля еще была мокрой, и сеговийцам приходилось шлепать по слякоти, взбитой тысячами калиг, копыт и колес тех, кто шел и ехал впереди. Но к этому времени солнце уже успело подсушить землю и вместе с тем еще не достигло раздражающего зноя, когда с сияющей лазури оно жжет огнем, а почва иссушается настолько, что над армией вздымаются облака пыли и пристают к любой поверхности, въедаясь в кожу и глаза, скрипя на зубах, перша в носу и пересохшем горле.
Макрон и Катон сейчас шагали чуть сбоку от обоза, а их люди растянулись жидким заслоном по обе его стороны. Префект для разнообразия (отчего б не прогуляться?) решил спешиться и, отдав коня Траксу, остаток пути до Вирокониума шел пешком. Численность сопровождающих уменьшилась настолько, что даже небольшой отряд налетчиков мог бы понаделать дел и убраться с поживой задолго до того, как префект собрал бы для противостояния достаточное число людей. Но всю дорогу к Вирокониуму никакого врага не было даже видно.
Временами навстречу попадалась какая-нибудь деревушка или поселение, но ее оставшиеся обитатели предпочитали бежать и прятаться, пока не минет римская армия. Несколько раз вдалеке, где призрачно синели холмы, на их верхушках можно было заметить людей, которые стояли и наблюдали. Но людей всякий раз была буквально горстка – скорее охотники, чем военная сила. Да и те никогда не приближались, тут же обращаясь в бегство, стоило кому-нибудь из римских всадников повернуть в их сторону. Похоже, что разгром армии Каратака отбил у силуров и ордовиков все желание сражаться. Хотя не стоило обманываться: если вождь вновь поднимет свой стяг, к нему, несмотря ни на какие поражения, постепенно стянутся многие из тех, кто шел за ним в прежние годы.
– Не пожалею, что сменю палатку с подстилкой на теплую сухую казарму и нормальную постель, – говорил в это время Макрон, высматривая среди окрестного пейзажа первые признаки Вирокониума.
– Ну да, я тоже, – безучастно согласился Катон.
Ум его был занят исчезновением Каратака и насущной необходимостью выявить соглядатая Палласа, посланного их убить. Единственным плюсом было то, что шпион не чуял за собой охоты Септимия. Разумеется, это единственная причина, по которой тот остался жив, когда у него забирали повозку. Если бы человек Палласа знал, кто именно выдает себя за виноторговца Гиппарха, то тело этого самого Гиппарха непременно отыскали бы с ножом в спине, а не со ссадиной на голове. Ничего, если повезет, то вражеский посланец будет уничтожен до того, как изыщет возможность сделать очередную пакость…
– Да к тому же подкрепление скоро подоспеет, – все пытался оживить беседу Макрон. – Хорошо бы скорее пополнить наши ряды. А то нас теперь – раз-два и обчелся. Будем надеяться, что верховный уже послал за свежим подкреплением из Второго.
При упоминании своего старого легиона Катон припомнил, что это элитное подразделение, которым в свое время командовал Веспасиан, теперь располагается в Иска Думнониоруме[24]. Помимо надзора за местными племенами, этот легион теперь был подготовительной школой для бойцов. В него из Галлии прибывали партии рекрутов, которые заканчивали обучение на британской земле, а затем рассылались по другим подразделениям армии в Британии. Про себя Катон решил, что введение новобранцев в жизнь и быт Кровавых Воронов поручит ветерану-кавалеристу Мирону. Да, пусть этим займется бывалый декурион, потому как у него самого были дела поважнее.
Сознавая, что не ответил другу вовремя, Катон спешно прогнал в уме их последний обмен фразами и прочистил горло.
– Я бы не стал чересчур обнадеживаться, друг мой. Так уж вышло, что обозное сопровождение и его командиры у верховного по-прежнему в немилости. Если какие-то подкрепления и будут, то я опасаюсь, что мы с тобой будем в самом конце длинной очереди.
– Чего-то ты, я гляжу, совсем жизни не рад.
– А чему радоваться-то? Осторий всю вину за бегство Каратака повесил на нас, и можно с уверенностью сказать, что все это он доведет до нужных ушей в Риме. А если его трактовка событий будет принята, то я удивлюсь, если нам в будущем доверят командовать чем-то более крупным, чем латрины.
– То есть снова в дерьме по уши? – пошутил Макрон.
Катон невольно прыснул и заработал от друга поощрительный шлепок по спине.
– То-то, парень! Хоть улыбаться не разучился, и то благо.
– Нет, я серьезно, Макрон. Не вижу особых причин для улыбки. Наше возвращение в солдаты едва ли можно назвать успешным.
– Да брось ты, не все так уж и плохо. Мы отстояли у Каратака Брукциум, а затем уделали его на холме. Этого у нас никто не отнимет. И все ребята, что вокруг нас, прекрасно знают о наших заслугах.
– Ребята, может, и да, – невесело усмехнулся Катон. – А вот в Риме на это смотрят сквозь пальцы. Так что мы в руках богов, Макрон. А у них и в лучшие-то времена чувство юмора странное.
– Ну, до сих пор ты с ними как-то ладил. Я бы сказал, пора приносить жертву Фортуне. Знаешь что? Мы же сейчас все равно ничего не можем с этим поделать, так?
– Так.
– Тогда что об этом бухтеть впустую? Между тем, я знаю одно средство от хандры. Сегодня вечером, как вернемся в казармы, идем в городок и упиваемся до поросячьего визга. Я проставляюсь. Идет?
– До визга, говоришь? – Катон помедлил и кивнул. – А что, давай попробуем…
Спустя два дня два старых товарища стояли перед смотровой площадкой за пределами Вирокониума. Крепость была расширена под размещение еще одного легиона, а для подразделений ауксилариев, прикрепленных к армии для походов против горских племен, было возведено несколько фортов поменьше. Перед двумя офицерами лежал учебный плац – обширный прямоугольник, расчищенный два года назад армейскими инженерами при расширении изначальной крепости. Люди из сопровождения обоза, уже приумноженные небольшим подкреплением, стояли сейчас в общем построении перед своими командирами.
Поскольку Каратак все еще был на свободе, приказа о роспуске своих войск Осторий не отдал, а потому тесноту казарм в крепости еще более усугубила расположенная в них часть Девятого легиона. Несмотря на потери в недавней битве, прибытие колонны подкреплений означало, что некоторые когорты легиона будут расквартированы по фортам помельче. По этой причине, а также из-за вероятности того, что придется снова отправляться на войну, не было упразднено и обозное сопровождение, так что легионеры и фракийцы делили форт, стоящий на дальней стороне плаца от главной крепости.
Это как раз устраивало Катона, который предпочитал держаться от полководца Остория подальше. Такое расположение устраивало и других людей: из-за потерь, понесенных ранее, у них в форте имелась уйма свободного места. Хотя эта благодать длилась недолго. Вскоре прибыли новобранцы, пополнив собой истощенные ряды – чуть больше двухсот для Макрона и полторы сотни для Катона: сплошь батавы, а с ними две сотни запасных лошадей. Этого было недостаточно для полного формирования состава, и тем не менее их приняли с радостью. Как это было принято, первыми отбор из подкреплений произвели старшие центурионы каждого из легионов. Затем, в порядке убывания, – командиры оставшихся когорт. Когда дело наконец дошло до Макрона, ему, разумеется, пришлось довольствоваться тем, что осталось. И остатки сладкими ему отнюдь не показались.
– Нет, совсем не то, что было в Брукциуме, – вздохнул он привередливо.
Катон, прежде чем что-то сказать, молча оглядел ряды. Новички среди легионеров легко угадывались по новой оснастке. Их блестящие шлемы, в отличие от шлемов ветеранов, вернувшихся из похода, еще не были отмечены мелкими вмятинами, царапинами и прочими дефектами. То же самое относилось и к щитам. Пояса и ножны мечей еще не были подогнаны по фигуре и росту, как у их более опытных товарищей, а кожаная отделка и латунные планки были новехонькими, только что с оружейных складов в Галлии. Большинство из них в Иска Думнониоруме уже прошли первичную подготовку, но сколько же их еще придется натаскивать, прежде чем они смогут встать рядом с ветеранами обеих когорт…
– Давай глянем поближе, – предложил Катон.
Они прошагали в конец передней шеренги легионеров и медленно тронулись вдоль строя. Макрон думал позволить ветеранам сохранить их существующие «восьмерки», добавив к ним некоторых новичков. С той давней поры, когда он сам служил рядовым, центурион знал ценность сплоченной команды людей, привыкших жить бок о бок и сражаться плечом к плечу. Но Катон с ним не согласился и распорядился, чтобы ветераны образовали своеобразные ядра перестроенных центурий Четвертой когорты. Там они смогут передавать свой опыт молодым. Таким образом в когорте снова насчитывалось шесть центурий, хоть и в неполном составе. Некоторых солдат необходимо было продвинуть в опционы, а четверых теперешних опционов, в свою очередь, возвести в ранг центурионов. Потеря опыта в когорте означала, что теперь Макрону предстоит муштровать их жестче, чтобы привести в полную боевую готовность, – задача, которую он ждал с нетерпением. Сегодняшний смотр был, по сути, первым формальным знакомством новобранцев с их новыми командирами, и опытный взгляд Макрона придирчиво изучал каждого человека, мимо которого они проходили. Время от времени двое офицеров останавливались и изучали какого-нибудь румянощекого рекрута более пристально.
– А ну-ка, ты! – гаркнул Макрон, тыча прутиком виноградной лозы в одного из них. – Имя?
Рослый, стройный легионер, бойко отставив копье, замер навытяжку. «Годится», – с одобрением подметил Катон.
– Легионер Гней Лорин, господин!
– Откуда родом? – осведомился Макрон.
– Из Массилии, господин!
– Возраст?
– Девятнадцать, господин!
– Вздор! Да ты еще и щек не бреешь.
Новобранец допустил ошибку: в удивлении повернул к Макрону лицо.
– А ну, язви тебя, не пялься! Смотреть прямо перед собой!
– Слушаю! Извините, господин.
– И не извиняться тут мне, язви тебя в душу! Ты на смотру, а не на посиделках у актеришек с бабьими задами!
– Слушаю, господин!
И тут рекрут совершил вторую свою ошибку: не смог сдержать улыбки от забавной ремарки Макрона.
Центурион молнией подлетел к новобранцу, приблизившись так, что их лица оказались лишь в нескольких дюймах друг от друга. Из-за разницы в росте центурион был вынужден поднять голову, глядя на подчиненного снизу вверх.
– Я вызываю у тебя смех, легионер Лорин? – грозно спросил Макрон.
– Никак нет, господин.
Читать бесплатно другие книги:
