Упасть еще выше Островская Екатерина
– Вы сказали, что ваша подруга собирается вас убить.
– Я не сказал, что она собирается. Я сказал «хочет». А это, согласитесь, разные понятия. Хотеть – это предполагать, а собираться – уже подготовка преступления.
– Какой смысл ей вас убивать? – спросила Лена.
– А что делать, если в жизни нет никакого смысла, а я – единственный, кто связывает ее с той историей? Она убьет меня, когда поймет, что пора это сделать. И мы с ней со всем нашим общим прошлым уйдем отсюда, где нас не должно быть…
– Это вы так думаете или она?
– Это я думаю, что она так думает.
Валерий Иванович усмехнулся:
– Поверьте мне, Елена Александровна, я насмотрелся за свою практику на всяких людей и научился понимать их мысли. Не стану утверждать, что умею читать их внутреннюю речь и дословно пересказывать, о чем они думают и мечтают, но понимать общее направление мыслей в моих силах.
– Мне бы так уметь…
– Упаси вас Бог от подобного дара! Зачем лишний раз убеждаться в несовершенстве мира?.. Хотя мир здесь вроде ни при чем. Но многие уважаемые люди предстанут перед вами ничтожными и грязными в своих желаниях и страхах. А другие – обиженные, как кажется окружающим, природой – окажутся добропорядочными и честными. Предположим, у вас есть подруга, у которой не складывается личная жизнь, несмотря на все ее ухищрения, на беспорядочные связи, на неумеренное потребление спиртного… А если покопаться в ее мыслях и отношении к людям, то выяснится, что добрее ее, отзывчивее и чище нет никого среди ваших знакомых. Что же касается желания моей знакомой меня убить…
Открылась в дверь, и в проеме появилась голова профессора Кадилова.
– Вы не будете возражать, – обратился он к Валерию Ивановичу, – если я какое-то время поприсутствую?
– Мне все равно, – ответил Валерий Иванович, – я не хозяин кабинета.
Максим Максимович подошел к окну, половину которого закрывал ствол старого тополя, и опустился на стул, делая вид, что его больше интересует происходящее во дворе, а не в кабинете.
– Когда вы в последний раз видели свою подругу? – спросила Лена.
– Расстались сегодня утром, – ответил Валерий Иванович, – я накануне предупредил ее, что у меня встреча, и она постаралась уйти пораньше. Я проснулся рано, лежал и слушал, как она принимает душ, представлял, как она это делает, смотрит ли на себя в зеркало, а если смотрит, что думает о себе… Потом слушал, как гудит фен…
– То есть она следит за своей внешностью?
– Разумеется.
– А вам не кажется, что молодая женщина, которую волнует, как она выглядит, не может думать о том, как она покончит с собой, а перед этим убьет другого человека – близкого по воспоминаниям и, уж простите меня, по постели?
Валерий Иванович напрягся и медленно повернул голову:
– Моя подруга не сумасшедшая, я уже говорил. Не стану уверять вас в том, что она предсказуема, но ведь она женщина. Хотя именно вчера прислала эсэмэску, а когда делала это прежде, я даже не помню. Может быть, она впервые за долгое время сама назначила встречу.
– И что же она написала?
– Просто «Надо увидеться».
– Что-то было особенное в ее поведении во время этой встречи?
Валерий Иванович задумался, пожал плечами:
– Все то же самое, что обычно.
– Может, она была более темпераментной, более страстной или нежной?..
– Все как обычно… Пожалуй, только когда ушла в ванную, включила душ, судя по звукам, долго в него не заходила.
– Может, она вышла туда поплакать? Не хотела, чтобы вы видели ее слезы или даже знали о том, что она на них способна.
– Нет, – покачал головой Валерий Иванович, – только не это.
– Вы ее боитесь?
– Нет, я просто жду.
Вечером Лена сидела перед компьютером, работая над книгой. Потом в квартире и за окном все стихло. Но отсутствие звуков еще не говорило об отсутствии времени, подталкивающего стрелки настенных часов: у времени своя жизнь, не похожая на жизнь пространства, в котором ничего не происходит. Лена выглянула во двор, но ничего не увидела – только молчащий черный провал. В тишине и мраке таилось что-то ужасное – незримое и неизбежное, окружающее ее постоянно, но ощутимое лишь во мраке: может, именно там, где невозможно ничего разглядеть, притаилось время, но не время вообще, а лишь отпущенное ей неизвестной силой, которая управляет всем, что происходит с Леной – с ее жизнью и ее поступками.
Она включила электрический чайник, чтобы в затаившемся мире появился хоть какой-то звук, и стала читать уже написанное.
…Как самому стать страхом? Для многих это основной вопрос бытия, встающий сразу после того, как маленький человек начинает понимать, насколько опасен мир, его окружающий. Он ищет ответа на него, изучая тех, кто рядом, изучая в первую очередь, чтобы понять, чего боятся они, и очень скоро понимает, что дети боятся взрослых, а взрослые боятся силы и власти, подавляющей всех. И потому самое сильное желание ребенка – стать взрослым, но не таким, как родители или другие люди, встречающиеся ему, а стать тем, кто будет сильнее и страшнее, а что для этого сделать, ребенок пока не знает; но теперь вся его деятельность направляется на то, чтобы понять, как стать страхом. Желание властвовать скоро сделается главным желанием его жизни. И если в семье присутствуют какие-то неурядицы, ненормальные отношения между родителями – отношения, не похожие на те, которые установились в семьях других детей, то желание стать страхом делается едва переносимым и скрываемым. Все силы ребенка и все его способности, все качества, даже самые светлые, служат теперь удовлетворению этой страсти…
Представьте маленького мальчика, болезненного, забитого и тихого, мечтающего стать художником, сочиняющего стихи и пишущего пьесы. Он любит историю и литературу, прилежен и очень боится отца. Отец его – незаконнорожденный крестьянин, ставший государственным служащим, у отца уже третий брак, но теперь он женат на своей родной племяннице, и ему ничего не надо от жены и детей, кроме повиновения, которого он добивается всеми способами. Отцу плевать на способности сына. А тот мечтает о справедливости, хотя бы по отношению к себе самому. У гроба родителя тихий мальчик рыдает, но не от счастья освобождения от тирании и не от неутешного горя потери отца, а от того только, что понимает, что смерть – это неизбежность, которая караулит всех, и даже его самого. Но все это – абстракция, конкретен только он сам, со своими мыслями, страданиями, своей болью и своими страхами. Может быть, тогда он понимает, что единственная возможность стать бессмертным – это стать Богом, но это невозможно; но стать наместником, стать воплощением Бога – вполне реальная задача. Для начала надо стать тем, кем был отец для семьи… А потом уж стать отцом нации. В восемнадцать молодой человек теряет мать и отказывается от пенсии в пользу младшей сестры, рассчитывая зарабатывать на жизнь рисованием и написанием книг… Кто мог тогда представить его будущее – будущее человека, понимающего, что его самого могло не быть, потому что он рожден в едва ли возможном браке, он – дитя инцеста, и даже фамилия его ничего не означает: фамилия Гитлер – результат описки священника…
Кто такой Валерий Иванович? Когда они увиделись впервые, он сказал ей, что не будет рассказывать о своем детстве, о детских страхах и комплексах, потому что не помнит их. Это была первая ложь: страхи детства остаются в памяти на всю жизнь. Он говорил, что умеет читать мысли… Нет, он говорил, что способен угадывать направление мыслей. Хотя это почти то же самое. Он разбирается в психологии – как бывший следователь изучал специальную литературу. А почему он вообще пошел в правоохранительные органы – не для того ли, чтобы никого не бояться, зная, что на его стороне закон? Или оттого, что возможность манипулировать своими и чужими страхами – одна из возможностей стать выше остальных, доказать себе, что он никого и ничего не боится? Сейчас он уверяет, будто его подруга собирается его убить. Но это наверняка самообман: Валерию Ивановичу хочется так думать, представлять это, верить, что он играет со смертью, рискует, это придает остроту их отношениям. Но та девушка – и в самом деле убийца. Или это тоже ложь? Вполне вероятно, что правда, тогда он специально устроил для себя эту игру, в которой ему ровным счетом ничего не угрожает. Однако он решил посещать психотерапевта, объяснив, что просто нуждается в общении. Но общаться можно с кем угодно: с соседом по лестничной площадке, с бывшими сослуживцами, можно посетить бар, выпить кружку-другую пива и побеседовать с сидящим напротив таким же одиноким человеком. Хотя бар отпадает: Валерию Ивановичу требуется постоянный и долгосрочный собеседник. Если он ищет общения, значит, ему надо снять с души груз, что-то его гложет – какой-то грех за душой. Почему он расстался с женой? Что мешает его общению с дочерью, которую он наверняка любит? Должен любить, по крайней мере. Что он делает в этот самый момент: спит ли спокойно или мается бессонницей, так же выглядывая в темное окно? Или он не дома, а там, во мраке?
Глава 7
Пышкин подъехал к участку уже на другом автомобиле: теперь он прибыл на сверкающем «Мерседесе», но за рулем был все тот же водитель – субтильный, похожий на офисного клерка. Сначала из машины с достоинством вышла Топтунова; Ирина сделала вид, будто впервые видит забор и калитку, потом наклонилась в салон, подхватила с кресла, на котором сидела, украшенную кристаллами Сваровски розовую сумочку, выпрямилась, что-то сказала выходящему Пышкину и лишь после этого помахала рукой встречающей ее Лене.
– В Думе каникулы, – объявил Владимир Геннадьевич, вынимая из багажника пакеты с углем для мангала, картонный тубус с бутылкой виски и спиннинг, – все уже наверняка разъехались отдыхать, а я так вымотался за последние месяцы, что нет сил даже подумать, где можно спокойно расслабиться, чтобы забыть эту нервотрепку…
– Я предложила Бразилию, – улыбнулась ему Топтунова, – и ты согласился.
– В Бразилии сейчас зима, – напомнила Лена, – Южное полушарие как-никак.
– Там вечное лето, – не поверила Ирина, – это только у нас зимы.
– Да, – согласился депутат, – угораздило же нас родиться в таком гнилом климате!
По традиции, Ирина отправилась осматривать клумбы с цветами и парники, хотя все это ее мало интересовало, если вообще она смотрела на цветочки и вымахавшие кусты томатов. Ее распирало от желания поделиться новостями. Оказалось, что она уже трудится на новом месте, где, несмотря на огромный штат сотрудников, специалистов в области торговли очень мало, а закупками до нее занимался вообще непонятно кто, и потому она очень устает. Зато дома все замечательно: у Пышкина, разумеется, большая квартира, не требующая уборки, потому что четыре раза в неделю этим занимается приходящая домработница, которая еще и стирает, гладит белье и готовит.
– Когда-нибудь я тебе покажу наши хоромы, – пообещала Ирина.
– Жениться собираетесь? – поинтересовалась Лена.
– Я думаю об этом, – вздохнула Топтунова, – он-то сразу предложил, к тому же Володя мне очень нравится, но что люди подумают? Скажут еще, что я по расчету вышла. Вот Майорова уж точно именно так считает – она мне каждый день названивает по сто раз. То есть названивала. Все время талдычила: давай я к вам приеду… Имеются ли в Государственной думе еще холостые депутаты, пусть Володя кого-нибудь пригласит, и я тогда приду… Короче, задолбала меня! Я с ней поссорилась.
– Не в первый раз, – напомнила Лена.
– Да и потом, к нам могут по важным делам неожиданно разные люди прийти. Например, чиновники или лидеры непарламентской оппозиции.
– Пышкин и с ними дружит?
– А как же! Он очень умный и дальновидный. Ведь сейчас очень сложное время. Сама понимаешь: инфляция, рост протестных настроений и все такое – недовольных экономической политикой нынешнего правительства очень много… Опять же коррупция. Такая коррупция, Ленка, ты даже представить себе не можешь, насколько прогнило все общество! Вот Владимир и встречается с оппозицией – вроде как он душой с ними. А как же иначе – вдруг оппозиция к власти придет, и что тогда? В отставку, что ли? А ведь он так много может сделать для народа! У нас дома важные переговоры проводятся, а тут Тамарка припрется депутатов клеить. Хорошо, что мы сегодня одни посидим…
– Ко мне могут заехать знакомые.
– Да? – удивилась Топтунова. – Что ж ты нас заранее не предупредила? Мы бы тогда дома остались.
Она огорченно вздохнула:
– Достойные хоть люди?
Лена посмотрела на Ирину: та была расстроена не на шутку.
– Скорее всего, не приедут, – ответила она, чтобы успокоить подругу.
Но Валерий Иванович приехал, и не один. Из машины вышла молодая темноволосая женщина; Лена, увидев ее, сначала не поняла, кто это. Валерий Иванович предупредил, что если и заедет в гости, то вместе со своей подругой. А тут не женщина даже, треть жизни проведшая в заключении, осужденная за убийство, а совсем еще девочка – худенькая и очень неспешная в движениях.
– Ася, – представил ее Валерий Иванович.
Девушка спокойно и внимательно посмотрела на Лену и едва кивнула, словно соглашалась со своим именем.
Мужчины о чем-то переговаривались у мангала, занимаясь приготовлением шашлыков. А хозяйка со школьной подругой расположились в беседке. Немногословная гостья сидела в шезлонге возле невысокого забора, за которым открывался вид на усыпанный ромашками луг и близкий лес с темными елями.
– Странная она какая-то, – шепнула Топтунова, хотя Ася находилась в двадцати шагах от беседки и вряд ли могла слышать. – Вроде симпатичная, глаза огромные. Но когда посмотрела на меня, мне даже как-то нехорошо сделалось. Она твоя пациентка?
– Нет, – покачала головой Лена, – она просто подруга моего знакомого.
– Снежная королева какая-то… Бр-р, – поежилась Ирина и тут же встрепенулась. – У нее, кстати, контактные линзы. Таких синих глаз в природе не бывает.
– В природе как раз бывает все, – возразила Зворыкина и посмотрела в сторону шезлонга, за спинкой которого никого не было видно.
Над полем парили чибисы, вскрикивая время от времени тонко и протяжно.
– Существуют аксиомы, которые не опровергнуть, – долетел до беседки голос Пышкина. – Если вечного двигателя не может быть в принципе, то зачем его изобретать?
– Для начала надо определиться с понятием «вечность», – ответил Николай. – Пока наша планета вертится вокруг Солнца, маятник Фуко – пример простейшего вечного двигателя. КПД невелик, но освещать и отапливать здание может. Пока Луна вертится вокруг Земли, существуют приливы и отливы, энергия которых….
К беседке подошел Валерий Иванович и посмотрел на Лену.
– Красивое поле, – произнес он, кивнув на шезлонг, заборчик и белые ромашки, – не хотите ли пройтись по нему? Или вам это не нужно?
– Мне на шпильках по траве неудобно, – вздохнула Топтунова, которая прибыла сюда не для того, чтобы восхищаться красотой природы.
Но Валерий Иванович не к ней обращался. Лена взглянула на гостя и кивнула.
Вдвоем они прошли мимо шезлонга, и сидящая в нем Ася даже не повернула головы, чтобы проверить, куда и с кем направляется ее друг. Над полем порхали бабочки, где-то высоко захлебывался счастьем жаворонок.
Гость наклонился, сорвал колокольчик, поднес к лицу и начал рассматривать. Не отрывая взгляда от цветка, спросил:
– Вас, вероятно, очень интересует, почему я не общаюсь с бывшей женой и с дочерью?
– Вы говорили, что это они с вами не общаются.
Валерий Иванович молча кивнул и взглянул на лес.
– Красиво здесь, – наконец произнес он, – особенно замечательно, что ельник так близко. Елки большие и растут густо. Там всегда влажно, и даже днем полумрак. Меня всегда тянуло в такие места. Не в том дело, что там темнота – просто мне очень нравится запах хвои и еловой смолы. В детстве я даже жевал ее… У родителей была дача…
– Ваши родители живы? – поинтересовалась Лена.
– Что касается моей жены и дочери, – вернулся к разговору Валерий Иванович, – то я очень виноват перед ними. Перед дочерью в первую очередь. Четыре года назад мне поручили расследовать одно дело. Я к тому времени убийствами уже не занимался – трудился в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. У начальства был, мягко говоря, на хорошем счету, и мне поручались довольно резонансные дела. Но то, что попало тогда в мои руки, было сверхкрупной аферой, в которой оказались замешаны известные и высокостоящие люди. В те времена фирмам, ввозящим товар на территорию России, возвращался уплаченный ими налог на добавленную стоимость. И вот при плановой проверке одной из организаций выяснилось, что предприятию возвращен НДС на сумму почти восемьсот миллионов американских рублей. Долларов, разумеется, простите за корявую шутку. Фирма завозила карьерный песок из Украины… То есть она не завозила ничего, но по документам выходило так, что составы из Незалежной следовали через границу без перерыва. При этом уплачивались железнодорожные тарифы, за песок, точнее, за воздух украинским поставщикам перечислялись гигантские суммы, какие-то налоги платились в бюджет, из которого потом исправно возвращался налог на добавленную стоимость. Масштаб аферы был просто фантастическим, деньги без потерь просто выводились за рубеж, а за это еще и бонусы начислялись в виде восемнадцати процентов возвращаемого налога. Очень скоро я подготовил справочку для руководства, в которой… Впрочем, это детали. И почти сразу мне позвонили и предложили…
Валерий Иванович замолчал, словно не хотел вспоминать подробности, и посмотрел на лес.
– Вам предложили крупную взятку за развал дела? – подсказала Лена.
– Не просто крупную, мне сказали, чтобы назвал любую сумму, торговаться со мной якобы никто не будет. Я получу столько, сколько запрошу. Я ничего не ответил, просто отключил телефон. Мне через несколько минут позвонили снова и вежливо посетовали на плохую мобильную связь, после чего напомнили, что я должен заботиться о семье: у меня, дескать, молодая жена и малолетняя дочь. Я попросил меня больше не беспокоить. Естественно, потом решил проверить номер, с которого поступил звонок, но отследить его не удалось. Вернее, номер не удалось определить, но в компании мобильной связи признали, что звонок был с их сервера, что это означало, я выяснять не стал. Понял, что бесполезно. Доложил начальству, начальство промолчало… А очень скоро – недели даже не прошло – пропала моя дочь… Пропала не одна, а вместе с одноклассницей. Вышли из школы, а до своих домов не дошли. Их мобильные телефоны были отключены. Вечером начались поиски, продолжались всю ночь, естественно, был создан оперативный штаб, потому что я сразу доложил, что похищение наверняка связано с моим расследованием. Я ждал от похитителей звонка, но никто не звонил. Прошли сутки, потом другие, я торчал в служебном кабинете, и вот по истечении второго дня, точнее, уже после полуночи, мне позвонили коллеги, которые дежурили у меня в квартире, и сообщили, что девочка вернулась. Но по их голосу я понял, что не все в порядке…
Валерий Иванович вздохнул, посмотрел в сторону и даже слегка приподнялся на носках, словно попытался заглянуть за забор, за которым сидела его подруга.
– Я примчался домой, дочка, накачанная успокоительным, спала. А вот жена сидела черная от переживаний, от того, что еще совсем недавно уже теряла надежду, да и от того, что услышала от дочери, радости у нее не прибавилось… Дочка как раз пострадала меньше своей подруги. Когда они шли из школы, рядом остановился микроавтобус, и обеих втащили в него. Везли около часа или чуть более. Потом завели в какой-то дом, в комнату без окон, где и продержали все время. Дочку мою привязали к стулу и заставили смотреть, что делают с ее подругой. А ту били и насиловали. При этом говорили моей дочке: «Это твой папа постарался, из-за него все это. Будь он нормальный человек, вы бы сейчас развлекались где-нибудь». Потом обеих опять засунули в микроавтобус и привезли к нашему дому. Подружку вывалили на газон, а дочка побежала к дверям квартиры… Утром ко мне примчался отец той несчастной девочки. Он даже заходить к нам не стал. Ударил меня у порога, когда я открыл ему. Предварительно снял очки, положил в нагрудный карман и ударил. Причем неумело, неловко. Уклониться не составило труда, он ударил еще и еще… Попал в дверь, в стену, повредил кисть, но продолжал молотить по воздуху, по стене, по дверям, по мне. Потом я обхватил его и втащил внутрь. Он кричал, задыхался от ярости, а потом зарыдал. И сквозь слезы и всхлипывания шептал, что я нелюдь, недостоин жить и он со мной расправится в любом случае. Но Бог меня и так покарает. Он матерился – неумело, стесняясь этого, – интеллигентный человек, крупнее меня, красивый и умный… Правда, тогда я себя самого тоже ненавидел.
Потом несчастный отец ушел, а жена посмотрела на меня с ненавистью и сказала: «Собирай свои вещи и уматывай куда подальше, чтобы мы тебя больше никогда не видели». Что я и сделал. Понятно было, что те, кто предлагал мне деньги, на этом не остановятся: то, что они сделали, была просто демонстрация, предупреждение, что дальше будет еще хуже. Не со мной, конечно, а с моими близкими, родными, друзьями, просто знакомыми и, вполне возможно, со случайными людьми, которые окажутся рядом. Я вернулся в свой кабинет и написал отказ от дела. Документы потом передали другому следователю, и тот в скором времени составил по ним отчет и наложил резолюцию об отсутствии состава преступления в действиях подозреваемых бизнесменов. Но еще до того я обнаружил в своем автомобиле кейс. Машина была на сигнализации, но кто-то ее отключил и подбросил в салон этот портфель. В нем оказалось сто пачек пятисоток – пять миллионов евро, проще говоря. Я никуда их не сдал, оставил себе, но со службы уволился. Выждал время и попытался отдать деньги родителям пострадавшей девочки. Звонил, но они бросали трубку. Дожидался дважды у подъезда их дома. В первый раз они прошли мимо, словно меня не было вовсе, а во второй раз уже знакомый мне интеллигентный мужчина плюнул в меня, а его жена залепила мне пощечину и тоже плюнула. «Мразь! – сказала она и вытерла руку о свое пальто. Их понять можно: их дочь после издевательств стала не совсем нормальным человеком… То есть у нее были серьезные проблемы с психикой, хотя с ней пытались работать специалисты по реабилитации…
– Вы сказали «были проблемы, – спросила Лена. – Сейчас их нет?
Валерий Иванович покачал головой:
– Насколько мне известно, она теперь вполне адекватна.
– А что конкретно было у нее? Она не могла видеть мужчин, у нее начиналась истерика, даже когда слышала мужской голос? Не разрешала к себе прикасаться отцу? Были попытки суицида?
– Именно. Но я тогда попросил Максима Максимовича, и он согласился помочь.
– И помог? – удивилась Лена и поразилась своему недоверию: неужели она может сомневаться в своем учителе.
– Помог. Не сразу, правда, но состояние девочки стало улучшаться, а потом Кадилов предложил родителям отправить ребенка на лечение в Швейцарию – все расходы якобы должен был оплатить международный фонд помощи жертвам сексуального насилия.
– Есть такой фонд?
– Есть, – кивнул Валерий Иванович, – я его создал. Подругу дочери увезли за границу, где она живет до сих пор вместе с родителями. Она не захотела возвращаться домой. Она даже на родном языке не хочет общаться, так что ее интеллигентным родителям пришлось выучить немецкий, чтобы понимать, о чем дочка их спрашивает. У них домик в маленьком городке на берегу Женевского озера, у обоих есть работа. А девочка через два года должна закончить школу.
– А ваша дочь? – поинтересовалась Лена.
– Вот с ней не очень хорошо. Однако проявилось это не сразу. С ней ничего страшного вроде бы не сделали, разве что заставляли смотреть на то, что происходит с подругой, и хлестали по щекам, когда дочка пыталась зажмуриться. При этом говорили: «Это все твой папа постарался, скажи ему «спасибо». То же самое будет с тобой и с твоей мамой…»
– Нашли хоть кого-нибудь из похитителей?
– Искали. Микроавтобус отследили. Просмотрели все камеры наружного наблюдения поблизости от того места, где девочек схватили, и вокруг нашего дома. Похитители совершили ошибку, оба раза воспользовавшись одной и той же машиной. Сменили номера, и этого им показалось достаточно. Удалось определить маршрут движения после похищения, время движения было известно: девочек увезли за город, держали в каменном доме – так что осталось определить населенный пункт и сам дом. Я же, уйдя с работы, только этим и занимался – мне помогали бывшие сослуживцы, знакомые и незнакомые сотрудники полиции. Помог участковый одного из пригородных поселков, который опознал микроавтобус и указал дом, а далее уж дело техники…
– Похитителей задержали?
– Не успели. Они были не местные. После преступления вернулись в свою республику и в течение недели были ликвидированы, все четверо…
– Но заказчиков установить удалось? Вы хоть предполагаете, кто это?
– Предполагаю, но предположения – еще не доказательства. К тому же та фирма закрылась, и сама схема с песком больше не повторялась. Фигуранты того дела перестали заниматься бизнесом и устроились на государственную службу, где гораздо безопаснее под охраной закона.
– То есть никаких шансов привлечь их и наказать?
– Не знаю, – пожал плечами Валерий Иванович. – Но я продолжаю интересоваться их деятельностью.
Он посмотрел на забор, а потом повернулся и медленно направился к участку.
– Жаль, если это сойдет им с рук, – вздохнула Лена. – Я хоть и не кровожадная, но безнаказанность провоцирует на новые преступления, теперь уже других людей.
– Нормальные люди не пойдут на преступление. Я могу понять человека, который украдет кусок хлеба, чтобы накормить голодного ребенка, но тот, кто ворует миллионы, уже не человек. Плохо и то, что у нас уважают уже не за человеческие качества, а за успех: добился в жизни постов и званий – достоин уважения, а если остался незаметным и бедным – тогда ты никто. Казнокрады уже не боятся публичности: выставляют свое богатство напоказ, зная, что ничего им не угрожает. Хотя в жизни случается всякое. Вы хоть и не кровожадная, но я вам скажу, что кое-кого из тех, кого я подозревал в похищении девочек, уже нет на свете.
– Неужели есть высшая справедливость?
– Не знаю. Одного нашли в песчаном карьере закопанным головой вниз – торчали только ноги в дорогих туфлях. Другой попросил физической защиты: на него якобы покушались – стреляли по его машине и по окнам городской квартиры. Охрану выделили – он ведь в нашей мэрии на хорошей должности сидел, посчитали, что телохранители уважаемому чиновнику необходимы, хотя в момент обстрела его не было ни в машине, ни в квартире. Но охрана не спасла. Через пару дней, когда он спешил на работу, из встречной машины кто-то дал очередь из автомата. На служебном автомобиле имелись шторки, а на чиновника поверх пиджака был наброшен бронежилет, но это не спасло. Двое телохранителей были ранены тоже, но легко. Машину, из которой стреляли, очень скоро нашли недалеко от трассы: оказалось, что ее угнали за час до преступления – владелец даже не успел заявить в полицию. Один из раненых телохранителей сказал, что из опущенного окна встречного автомобиля стреляла женщина, но видел он ее долю секунды и описать не смог. Сказал только, что это была блондинка с распущенными волосами и в темных очках.
– Если убитые были причастны к тому преступлению, то мне их не жалко, – призналась Лена и вспомнила: – Вы сказали, кое-кого из тех, кто был причастен к похищению вашей дочери, уже нет. Значит, остались и другие?
– Может быть, – согласился Валерий Иванович, – но те двое были руководителями фирмы, и они, скорее всего, были подставными фигурами – аферой заправляли другие.
– Вы знаете кто?
– Догадываюсь с разной степенью уверенности. Организовал все это дело покойный ныне олигарх, но вряд ли он был в курсе, как заметают следы другие участники сделки. Он получил львиную долю на свои счета, а как выкрутятся другие, его мало интересовало. То, что он умер не своей смертью, – не более чем совпадение.
– Это тот, кого обнаружили мертвым в загородном особняке? – почему-то шепотом спросила Лена.
– Тот самый, – кивнул Валерий Иванович, – но он вряд ли бы одобрил такие действия по отношению к детям. Думаю, он был не в курсе произошедшего. Хотя поклясться в этом не готов.
Собеседники подошли к забору, и Валерий Иванович остановился.
– Завтра или через пару дней, – произнес он, – Максим Максимович предложит вам поработать с моей дочерью. К нему обратилась с просьбой моя бывшая жена. Так что не отказывайтесь.
– Как я могу отказать начальству!
– Ну вот и отлично. Хотя мне кажется, что помочь больше требуется не дочери, а бывшей жене. Она очень изменилась за последние четыре года. Ей тридцать восемь, выглядит просто замечательно – у нее весьма состоятельный друг, за которого она собирается замуж…
– Где вы там застряли? – крикнул им вышедший из беседки Пышкин. – Поспешите, сейчас еще шашлыки будут!
– Ваш муж давно знаком с депутатом? – негромко поинтересовался Валерий Иванович.
– Они в институте учились вместе.
– Бывает, – кивнул Валерий Иванович, а потом посмотрел на верхушки елей. – В следующий раз попрошу сводить меня туда. Странно, но меня в солнечные дни всегда тянет туда, где тишина и полумрак, в котором ничего толком не разберешь.
Глава 8
– Я ознакомился с тем, что вы мне представили, – сказал Кадилов, прищурил левый глаз и замолчал, словно раздумывая, как бы помягче высказать свое негативное отношение к начатой Леной работе.
Оглянулся на ствол тополя за окном, тяжело вздохнул и снова посмотрел на Зворыкину.
– Это не совсем то, что я хотел от вас получить. Впрочем, я и так собирался править. Однако кое-что представляется мне уместным. Вот вы вскользь упомянули детство Гитлера. И это навело меня на мысль продолжить эту тему и коснуться подоплеки того, что сделало его величайшим преступником минувшего века. Может быть, тщательно скрываемая сексуальная активность. Он стыдился своих сексуальных желаний и до тридцати шести лет оставался девственником. Потом сошелся со своей племянницей Анжелой Раубаль, запер ее в своем доме и дал выход мучившим его желаниям и фантазиям. Он сожительствовал с ней два года, а потом Раубаль, не имея возможности вырваться из заточения, застрелилась из личного пистолета Адольфа…
– Первой женщиной, которая заинтересовала Гитлера, была некая Мария Райтер, – напомнила Зворыкина. – Девушке было шестнадцать, на двадцать меньше, чем ему. Может, эта разница в возрасте подействовала и…
– Да-да, – встрепенулся Максим Максимович, – он начал преследовать ее, домогаться, и девчонка покончила с собой. В дальнейшем была еще актриса Рената Мюллер, которая сожительствовала с Гитлером, а потом выбросилась из окна, так как не могла продолжать более чем странные сексуальные отношения…
Судя по всему, Кадилов подготовился к разговору и не случайно коснулся темы: то, что Лена вставила в текст почти произвольно, его заинтересовало.
– Насколько мне известно, Гитлер был садомазохистом, – заметила Лена, ничего не утверждая.
– Возможно, но садомазохизм – не сексуальное извращение. Он не был зоофилом, геронтофилом и уж тем более некрофилом, возможно, его и тянуло к молоденьким, но какой здоровый мужчина не предпочтет пресытившей ему сорокалетней или более старой жене какую-нибудь семнадцатилетнюю соседку, если, конечно, девчонка не будет против? А Гитлеру не отказывали, он имел возможность удовлетворить любую свою сексуальную фантазию. После пятидесяти он стал страдать от головных болей, быстрой утомляемости, у него была Ева Браун, на которой он женился незадолго до своего самоубийства. Ева Браун, очевидно, не только уважала, но и любила его, вполне вероятно, их сексуальные отношения тоже были не вполне нормальными, но это ее не отвращало. Возможно, в их постели бывал кто-то третий – Отто Скорцени, например… Я не утверждаю это, только предполагаю, ведь ходят слухи о гомосексуальности фюрера… К тому же Отто Скорцени был гордостью СС – разведчик, террорист. Гитлер приблизил его… Подумайте над этим.
Максим Максимович замолчал и вдруг восхитился только что сказанным:
– Надо же, я вскользь упомянул, не подумав, а теперь понимаю, что это не случайная оговорка! Скорцени был сильным и высоким, воплощением духа германской нации – вполне вероятно, что Гитлер мог предложить ему разделить их совместное с Евой Браун ложе. Когда такие вещи предлагают вожди нации, даже самые отъявленные моралисты не отказываются.
– Скорцени был австрийцем польского происхождения, – вспомнила Лена, – так что о воплощении германского духа надо еще подумать…
– Вот вы и подумайте, – согласился Кадилов. – Если книга получится больше назначенного объема – не страшно, я сам выброшу все лишнее.
Он поднялся и шагнул было к двери. Но остановился и произнес:
– Забыл самое главное! Ко мне обратилась приятная дама, подруга одного известного человека, и попросила подыскать хорошего специалиста, который смог бы поработать с ее дочерью в плане коррекции поведения. Девочке шестнадцать, и матери очень с ней сложно. Несколько лет назад девочка стала свидетельницей группового изнасилования своей подруги. Но это между нами…
Читать бесплатно другие книги:
