Герой Веков Сандерсон Брендон
– Ты посчитал? – шепотом спросил Дарн.
– Десять, – пересчитав пленников, кивнул Призрак. – Как и ожидалось. И за что я тебе плачу, Дарн?
– Погоди немного.
– Эти люди, – продолжал Гражданин, указывая на пленников; его бритая голова блестела в красном свете солнца, – не вняли нашим предупреждениям. Они знали, как и все вы, что любой аристократ, оставшийся в городе, лишается права на жизнь! Такова наша воля – наша общая воля. Но они, как и все им подобные, были слишком заносчивы, чтобы прислушаться. Они попытались скрыться. Посчитали, что сумеют нас обмануть. Они всегда так думают. И это их выдает.
Он выдержал паузу, и потом прибавил:
– Поэтому мы обязаны исполнить свой долг.
Взмахом руки Гражданин приказал солдатам начинать. Те погнали пленников вверх по лестнице. Когда двери особняка открыли, Призрак почувствовал, как в воздухе запахло маслом. Затолкав людей внутрь, солдаты подперли двери снаружи и расступились. Каждый зажег факел и бросил его в сторону дома. Не нужно было обладать сверхъестественными чувствами, чтобы ощутить волну растущего жара: толпа подалась назад – взбудораженная, испуганная, но очарованная происходящим.
Призрак видел, как люди внутри пытаются выбить доски, которыми предусмотрительно заколотили окна, слышал крики: рыдая от ужаса, приговоренные бились в запертые двери…
Отчаянно хотелось что-то сделать. Но олово ведь не пьютер, оно не поможет драться в одиночку с целым отрядом солдат. Кроме того, Эленд и Вин дали задание собирать сведения, а не геройствовать. Преисполнившись отвращения к самому себе и обозвав себя трусом, Призрак отвернулся от горящего здания.
– Это бесчеловечно, – прошептал он.
– Они были аристократами, – возразил Дарн.
– Нет, не были! Их родители, может, и были, но сами они скаа. Обычные люди, Дарн.
– С благородной кровью.
– Как и каждый из нас, если хорошенько покопаться в прошлом.
Дарн покачал головой:
– Так должно быть. Сам Выживший…
– Не смей говорить о нем так, словно он одобрил бы эти зверства, – прошипел Призрак.
На миг Дарн замолчал; из всех звуков остались только треск пламени и крики людей, сгоравших заживо. Наконец он проговорил:
– Знаю, смотреть на это тяжело, и Гражданин, возможно, перегибает палку. Но… я слышал однажды его. Выжившего. Он об этом и твердил: смерть аристократам, власть скаа. Если бы ты сам его послушал, ты бы понял. Иногда нужно что-то уничтожить, чтобы построить другое, лучшее.
Призрак закрыл глаза. Казалось, что языки пламени лижут его собственную кожу. Он слышал, как Кельсер произносил речь перед толпой скаа. И он действительно говорил нечто подобное. Только тогда Выживший был голосом надежды и вдохновения. А теперь те же самые слова, повторенные заново, вызывали ненависть и разрушение. Призраку стало дурно.
– Еще раз повторяю, Дарн, – сказал он, глядя прямо и ощущая в себе непривычную твердость, – я плачу тебе не за фонтан правительственной пропаганды. Скажи, зачем мы сюда явились, или больше от меня не получишь ни гроша.
– Сосчитай черепа…
С этими словами Дарн отпустил руку Призрака и исчез в толпе.
Запахи дыма и горелой плоти становились невыносимыми. Призрак развернулся и стал проталкиваться сквозь толпу в поисках свежего воздуха. В конце концов наткнулся на стену и замер, тяжело дыша и ощущая грубые доски. Казалось, падающие с неба хлопья пепла – тоже часть оставшегося за спиной погребального костра, частички смерти, несомые ветром.
Повернувшись на голоса, Призрак увидел, что Гражданин и его стражи отошли подальше от огня. Гражданин обращался к горожанам, убеждая их быть бдительными. Затем отправился к Рыночной яме, и люди последовали за ним.
«Он их наказал, и теперь должен благословить».
Частенько после казней Гражданин лично общался с народом, гулял вдоль рыночных рядов, пожимал руки и говорил ободряющие слова.
Призрак свернул в переулок. Вскоре богатый квартал закончился и уперся в нижнюю улицу. Отыскав место, где берег пересохшего канала осыпался, молодой человек спрыгнул вниз, проскользнув на самое дно. Там он поднял капюшон плаща и с ловкостью бывшего беспризорника стал пробираться по оживленной улице.
Хоть и окружным путем, но до Рыночной ямы Призрак добрался раньше Гражданина со свитой. Сквозь пеплопад можно было наблюдать, как правитель Урто шествует по широкой земляной насыпи, а следом движется толпа в несколько сотен человек.
«Ты хочешь быть таким же, как он, – присев возле рыночного ларька, думал Призрак. – Кельсер умер, чтобы дать людям надежду, а теперь ты вознамерился украсть его наследие».
Этот человек не был Кельсером. Он был недостоин даже произносить имя Выжившего.
Гражданин шествовал с таким видом, словно являлся отцом всех людей на рынке: хлопал их по плечам, пожимал руки и благожелательно улыбался.
– Выживший бы вами гордился, – донесся до Призрака его голос сквозь шум толпы. – Падающий пепел – его знак. Знак падения империи – того, что осталось от тирании. На этом пепле мы построим новое государство! Государство, в котором будут править скаа.
Опустив край капюшона и, точно слепой, шаря перед собой руками, Призрак двинулся сквозь толпу. Дуэльная трость была привязана ремнем и спрятана за спиной под мешковатой серой рубашкой. В толпе молодой человек чувствовал себя как рыба в воде. Вин изо всех сил старалась быть незаметной и невидимой, а Призраку это удавалось легче легкого. Вообще-то, он пытался добиться противоположного эффекта. Мечтал стать таким, как Кельсер, потому что истории о Кельсере слышал еще до того, как познакомился с Выжившим. С величайшим вором-скаа, человеком, у которого хватило наглости попытаться обокрасть самого Вседержителя.
И все-таки, как бы Призрак ни старался, он никак не мог себя проявить. Он по-прежнему оставался лишь мальчишкой с перепачканным сажей лицом, на которого очень легко было не обращать внимания. Особенно если учесть его непонятный восточный жаргон. Только встреча с Кельсером и осознание того, как менялись люди под влиянием его слов, наконец-то заставили Призрака забыть о своем родном диалекте. Тогда-то он и начал понимать, что в словах, оказывается, есть сила.
Призрак аккуратно протолкался в первые ряды. Со всех сторон пихались и сдавливали, но никто не стал кричать на слепого. На слепого, случайно затесавшегося в толпу, никто не обращает внимания, а значит, тот может легко пробраться туда, где ему быть не полагается. В скором времени Призрак очутился почти что на расстоянии вытянутой руки от Гражданина.
Гражданин вонял дымом.
– Я все понимаю, матушка, – говорил он, держа за руки пожилую женщину. – Но твой сын нужен там, где он сейчас, – на полях. Без него и его товарищей нам нечего будет есть! В государстве, которым правят скаа, работать должны они сами.
– Но… разве он не может вернуться, хоть ненадолго? – спросила женщина.
– Всему свое время, матушка. Всему свое время.
Алая униформа ярко выделялась на общем мрачном фоне, и Призрак, сообразив, что глазеет на это единственное цветное пятно, заставил себя отвести взгляд. Его целью был вовсе не Гражданин.
Бельдре, как обычно, держалась чуть в стороне. Она только смотрела, но никогда не вмешивалась в происходящее. Гражданин развел такую кипучую деятельность, что про его сестру все забыли. Призрак знал, что она должна была чувствовать. Он позволил солдату отпихнуть себя, чтобы освободить дорогу Гражданину. Пинок направил Призрака прямиком к Бельдре. От нее чуть-чуть пахло духами.
«Я думал, их запретили».
Что бы сделал Кельсер? Наверняка напал бы и, возможно, убил Гражданина. Или противодействовал бы ему как-то иначе. Но уж точно не пустил дело на самотек: Кельсер обязательно бы что-то предпринял.
Или, возможно, попытался бы завоевать доверие кого-то из союзников Гражданина?
Призрак почувствовал, как его сердцебиение, ставшее в последнее время очень громким, ускорилось. Толпа снова пришла в движение, и он позволил ей еще приблизить себя к Бельдре. Стражники этого не заметили: они сосредоточились на Гражданине, которого надо было охранять от любых опасностей.
– Твой брат, – прошептал Призрак девушке на ухо, – тебе нравится то, что он убийца?
Бельдре повернулась, и он впервые заметил, что глаза у нее зеленые. Повинуясь движению толпы, Призрак тут же отдалился, предоставил девушке возможность оглядываться по сторонам в поисках того, кто посмел с ней заговорить. Расстояние между ними все увеличивалось.
Некоторое время Призрак ждал; люди вокруг пихали его локтями. Наконец возобновил свои аккуратные маневры и опять оказался возле Бельдре.
– Думаешь, это как-то отличается от поступков Вседержителя? – зашептал он. – Я однажды видел, как он случайным образом выбрал людей, которых потом казнили на площади в Лютадели.
Бельдре повернулась. Призрак стоял неподвижно среди снующей толпы, глядя сквозь свою повязку ей прямо в глаза. Людской поток уносил девушку с собой, все дальше и дальше.
Губы ее шевельнулись. Только наделенный оловянными сверхчувствами мог разглядеть это движение достаточно четко, чтобы прочитать:
«Кто ты такой?»
Призрак снова ринулся сквозь толпу. Гражданин, похоже, собирался произнести речь, воспользовавшись большим скоплением народа. Люди направлялись к возвышению, располагавшемуся посреди рыночной площади; продвигаться вперед становилось все труднее. Призрак в очередной раз уже почти добрался до Бельдре, но толпа тотчас же повлекла его назад. Чудом протиснувшись между двумя людьми, он схватил девушку за запястье и дернул. Она повернулась, но не закричала. Люди окружали их со всех сторон, но теперь Бельдре смотрела только на завязанные тряпкой глаза.
– Кто ты такой?
Бельдре говорила беззвучно – одними губами. Позади нее, на возвышении, начал вещать Гражданин.
– Я тот, кто убьет твоего брата, – тихонько ответил Призрак.
Он ждал от нее реакции – возможно, крика. Обвинения. Его действия были импульсивны, их породили досада и невозможность помочь казненным. И вдруг до Призрака дошло, что, если Бельдре в самом деле закричит, ему конец.
Однако она промолчала. Они просто стояли и смотрели друг на друга сквозь падающий пепел.
– Ты не первый, кто говорит так, – беззвучно произнесла девушка.
– Я другой.
– И кто же ты?
– Спутник бога. Тот, кто видит шепоты и чувствует крики.
– Тот, кто вообразил, будто лучше знает, что нужно людям, чем избранный ими правитель? Всегда есть недовольные, только и умеющие, что ставить палки в колеса.
Призрак по-прежнему держал ее за руку. Потом сжал пальцы и притянул поближе к себе. Толпа придвинулась к возвышению, и они вдвоем остались позади, точно раковины, выброшенные на берег отступающими волнами.
– Я знал Выжившего, Бельдре, – порывисто зашептал Призрак. – Он дал мне имя, называл меня другом. То, что вы сделали в этом городе, привело бы его в ужас – и я не позволю твоему брату и дальше извращать наследие Кельсера. Предупреди его, если считаешь нужным. Скажи Квеллиону, что я за ним приду.
Гражданин прервал свою речь. Призрак поднял глаза и бросил взгляд на помост. Квеллион глядел поверх толпы последователей. Глядел на неизвестного парня и сестру, которые стояли рядом, в стороне от всех. Призрак и не подумал о том, что они видны как на ладони.
– Эй ты! – крикнул Гражданин. – Что ты делаешь с моей сестрой?
«Проклятье!» – только и успел подумать Призрак, отпуская руку девушки и росаясь прочь.
Однако нижние улицы имели одну крайне неприятную особенность – высокие покатые стены. Существовало совсем не много путей, по которым можно было сбежать с рыночной площади, и все они охранялись стражниками Квеллиона. По команде Гражданина люди в кожаных доспехах, бряцая оружием, сорвались со своих постов.
«Отлично!»
Призрак ринулся к ближайшей группе солдат. Если он сумеет пробиться сквозь их ряды, ему удастся взбежать вверх по насыпи и, возможно, исчезнуть в одном из многочисленных переулков.
Солдаты обнажили мечи. Позади Призрака раздались испуганные крики. Запустив руку в лохмотья, бывшие когда-то плащом, он вытащил свою дуэльную трость.
Тут все и началось.
Драться по-настоящему Призрак не умел. Конечно, Хэм его многому научил – Колченог настаивал, что его племянник должен уметь защищаться самостоятельно. Однако настоящими воителями в шайке всегда были рожденные туманом – Вин и Кельсер, – а Хэм, как громила, мог применить грубую силу, если в ней возникала необходимость.
Впрочем, в последнее время Призрак довольно много упражнялся и обнаружил нечто интересное. Он обладал тем, чем никогда не смогли бы похвастаться ни Вин, ни Кельсер: расплывчатая вереница образов, рожденных органами чувств. Он чувствовал движение воздуха, ощущал под ногами дрожь земли и знал, где находится противник, потому что слышал его сердцебиение.
Призрак не был рожденным туманом, но все-таки представлял опасность для противника. Он ощутил легкое дуновение ветра и догадался, что на него сейчас обрушится меч. Увернулся. Уловил движение и понял, что кто-то атакует. Шагнул в сторону. Это было очень похоже на атиум.
Капли пота сорвались со лба, когда Призрак повернулся и с треском обрушил дуэльную трость на голову одного из солдат. Тот упал – оружие было из очень хорошего дерева. Чтобы не рисковать, молодой человек ткнул упавшего врага концом трости в висок.
Позади раздался невнятный звук – тихий, но достаточно красноречивый. Призрак выбросил в сторону руку с тростью и ударил нападающего по предплечью. Кость треснула, и солдат, вскрикнув, выронил оружие. Для верности Призрак нанес еще один удар – по голове. Потом повернулся, поднимая трость, чтобы парировать удар третьего противника.
Сталь и дерево встретились, и победила сталь – Призрак остался без оружия. Однако трость замедлила удар достаточно, чтобы успеть увернуться и подобрать меч одного из поверженных воинов. Меч отличался от того, с которым приходилось практиковаться: жители Урто предпочитали длинные тонкие лезвия. И все-таки Призраку теперь противостоял только один человек – если с ним справиться, возможно, удастся сбежать.
Противник, видимо, догадался о своем преимуществе. Если бы Призрак обратился в бегство, то подставил бы под удар спину. Однако, оставаясь на месте, он рисковал в скором времени оказаться в окружении. Солдат не торопился атаковать, решив потянуть время.
Пришлось напасть первым. Призрак замахнулся, доверившись своим обостренным чувствам, которые должны были возместить разницу в опыте. Солдат приготовился парировать удар.
Меч замер.
Призрак споткнулся. Попытался силой сдвинуть оружие с места, но меч будто кто-то удерживал – словно вокруг был не воздух, а что-то твердое. Словно…
Кто-то толкал лезвие. Алломантия. Призрак отчаянно завертел головой и тотчас же обнаружил источник воздействия. Человек, применявший алломантический толчок, должен был находиться прямо напротив, поскольку алломантия позволяла толкать только от себя.
Квеллион стоял рядом с Бельдре. Гражданин и Призрак смотрели друг другу глаза в глаза, и молодой человек видел напряжение во взгляде своего врага, который вцепился в сестру, используя ее вес для того, чтобы толкать меч. Квеллион вмешался в сражение точно так же, как когда-то Кельсер – давным-давно, в пещерах, где тренировалось его войско.
Призрак отпустил меч, позволив ему вылететь из рук, и упал ничком. Оружие противника прошло на опасном расстоянии от головы, а его собственное приземлилось неподалеку со звоном, который показался оглушительным.
Времени, чтобы перевести дух, не было – только заставить себя вскочить и увернуться от следующего удара. К счастью, Призрак не носил ничего металлического, и Квеллион не смог дать новый толчок, способный изменить ход событий. Призрак порадовался, что так и не успел избавиться от этой привычки.
Оставалось лишь спасаться бегством. Драться, раз вмешался алломант, – самоубийство. Когда солдат снова поднял меч, Призрак бросился вперед и, нырнув под воздетую руку с оружием, рванулся в сторону, надеясь, что успеет сбежать до того, как противник поймет, что произошло.
Нога за что-то зацепилась.
Призрак завертелся на месте. Сначала он решил, что каким-то образом его удерживает Квеллион. Потом увидел, что за ступню его ухватил лежавший на земле солдат. Тот, который выбыл из битвы первым.
«Я же стукнул его дважды! – с досадой подумал Призрак. – Он не может быть в сознании!»
Хватка сделалась крепче, и его с нечеловеческой силой швырнуло назад. Солдат оказался громилой – поджигателем пьютера, как и Хэм.
Похоже, Призрак угодил в серьезную передрягу.
Он все же умудрился высвободить ногу и, хромая, вскочил. Только от громилы, которому доступна сила пьютера, не убежишь: он двигается куда быстрее.
«Два алломанта, считая Гражданина, – подумал Призрак. – Кто-то не так уж сильно презирает благородную кровь!»
На него надвигались сразу два солдата. С яростным воплем, слыша собственное сердцебиение, подобное барабанному бою, Призрак бросился на громилу – развернул и закрылся им, как щитом, от третьего противника.
Он не учел того, какие жестокие порядки завел в своей армии Гражданин. Квеллион всегда говорил о необходимости самопожертвования. Видимо, приверженцы разделяли его взгляды, потому что охранник вонзил меч в спину своему товарищу, и лезвие, пройдя сквозь сердце солдата, вошло Призраку прямо в грудь. Столь сильный и точный удар мог выполнить только громила.
«Три алломанта…» – подумал потрясенный Призрак.
Противник попытался высвободить оружие из двух тел сразу, но под весом мертвеца металл не выдержал и треснул.
«Почему же они не убили меня сразу? Наверное, пытались скрыть свои силы. Хотели, чтобы горожане ничего не поняли…»
Призрак подался назад, ощущая, как по груди течет кровь. Почему-то он не чувствовал боли. Обостренные чувства должны были сделать ее…
Оглушительной.
Все вокруг погрузилось во тьму.
Искусно сотворенные, пожирающие пепел микробы и измененные растения доказывают, что Рашек совершенствовался в применении силы. Она выгорела за несколько минут, но для божества минуты подобны часам. Сначала Рашек походил на невежественного ребенка, передвинувшего планету слишком близко к солнцу, потом дозрел до создания Пепельных гор, с помощью которых удалось охладить воздух; и наконец превратился в умелого мастера, которому стало под силу создать растения и живые существа.
Все это также демонстрирует, как он был настроен в тот период, пока обладал силой Охранителя. Находясь под ее влиянием, он желал защищать. Вместо того чтобы сровнять с землей Пепельные горы и вернуть планету на прежнее место, он продолжил действовать в том же духе и с яростным усердием принялся исправлять ошибки, которые сам же и совершил.
17
Верхом на ослепительно-белом жеребце, на котором не было и пятнышка сажи, Эленд ехал во главе своей армии. Развернув скакуна, император окинул взглядом ряды взволнованных солдат. Они ждали, и в угасающем свете Эленд видел их страх. До них дошли слухи, которые сам Эленд подтвердил днем ранее. Сегодня его войско должно было получить иммунитет от тумана.
Генерал Дему верхом на чалом жеребце держался рядом. Лошадей взяли с собой в путешествие скорее ради впечатления, которое они производили, нежели ради их полезности. Император и его офицеры должны были проделать большую часть пути на лодках, а не в седле.
О нравственной стороне своего решения вывести войско в туман Эленд не волновался, – по крайней мере, не волновался сейчас. Он был честен. Возможно, даже излишне честен. И если бы испытывал неуверенность, она немедленно отразилась бы на его лице, и солдаты почувствовали бы его колебания. Поэтому император научился удерживать в узде свои тревоги и заботы до тех пор, пока рядом не оставались только близкие люди. Из-за этого Вин слишком часто видела его погруженным в раздумья. Зато в другое время он мог излучать уверенность.
Эленд двигался быстро, и громкий топот копыт его лошади слышали все. Время от времени до него доносились команды офицеров, призывавших своих людей быть стойкими. Несмотря на это, Эленд замечал беспокойство во взглядах солдат. Мог ли он их винить? На этот раз людям предстояло столкнуться с неуязвимым врагом, от чьих ударов нет защиты. Через час семьсот человек будут мертвы. Примерно каждый пятидесятый. Не так уж много в масштабах целой армии, однако человека, к которому подкрадывался туман, такое бы вряд ли утешило.
Солдаты держались. Эленд ими гордился. Всем, кто пожелал, он предоставил возможность вернуться в Лютадель и не встречаться с туманом. В столице тоже требовались войска, и императору не хотелось отправляться в поход с людьми, которые боялись тумана. Почти никто не ушел. Оставшиеся – подавляющее большинство – в полном вооружении выстроились рядами, не дожидаясь приказа. Будто собрались на битву, и в каком-то смысле так оно и было на самом деле.
Они доверяли своему императору. Знали, что туман приближается к Лютадели, и понимали, насколько важно захватить все города, в которых располагались хранилища. Верили, что император способен сделать то, что спасет их семьи.
Доверие прибавляло уверенности. Эленд осадил своего жеребца и остановился возле одного из отрядов. Зажег пьютер, который придал силу телу, в том числе и легким; затем воспламенил эмоции людей, делая их смелее.
– Будьте сильными!
Лица обратились к императору, и бряцание оружия стихло. Собственный голос показался Эленду слишком громким, и он чуть пригасил олово.
– Туман сразит кого-то из нас. Однако большинство не пострадает, а часть из тех, кто заболеет, исцелится! После этого никому уже не придется снова бояться тумана. А наши враги не застигнут нас врасплох прямо в палатках, если нападут на рассвете. Мы не сможем добраться до Фадрекса, если не сделаем себя неуязвимыми!
Император тронул поводья и медленно двинулся вдоль строя:
– Я не знаю, почему туман убивает. Но я верю в Выжившего! Он называл себя Владыкой тумана. Если кто-то из нас умрет, то такова его воля. Будьте сильными!
Судя по всему, речь возымела эффект. Солдаты теперь держались прямее, смелее смотрели на запад, где вскоре должно было исчезнуть из вида солнце.
– Они сильны, мой господин, – негромко произнес Дему, подъезжая к Эленду. – Вы хорошо говорили.
Эленд кивнул.
– Мой господин… – Дему замялся. – Вы и в самом деле думаете так о Выжившем?
– Конечно.
– Прошу прощения, мой господин, – смущенно продолжал Дему. – Я не сомневаюсь в вашей вере, просто… не стоит изображать то, чего вы на самом деле не чувствуете.
– Я дал слово, Дему. – Эленд бросил хмурый взгляд на покрытого шрамами генерала. – Я делаю то, что обещал.
– Верю, мой господин. Вы человек чести.
– Но?
Дему помедлил:
– Но… если вы на самом деле не верите в Выжившего, думаю, он бы не хотел, чтобы вы говорили от его имени.
Эленд уже открыл рот, чтобы упрекнуть Дему в нехватке уважения, но остановился. Этот человек говорил с ним от всего сердца, честно. За такое не наказывают.
Кроме того, он был в чем-то прав.
– Не знаю, во что я верю, Дему. – Эленд перевел взгляд на солдат. – Уж точно не во Вседержителя. Религии Сэйзеда мертвы уже много веков, и даже сам он о них больше не говорит. Кажется, кроме Церкви Выжившего, других вариантов нет.
– Со всем возможным уважением, мой господин, но это не самый удачный способ определить свое вероисповедание.
– У меня проблемы с верой в последнее время, Дему, – признался Эленд, наблюдая за падающими хлопьями пепла. – Моего последнего бога убила женщина, на которой я в конце концов женился. Женщина, которую вы считаете своей религиозной фигурой, но которая отвергает вашу преданность.
Генерал лишь кивнул.
– Я не отрицаю твоего бога, Дему. И не сомневаюсь: верить в Кельсера лучше, чем во что-то другое. А учитывая, что ожидает нас в ближайшие месяцы, уж лучше бы поверил, будто кто-то – кто угодно – нам помогает свыше.
Несколько минут оба молчали.
– Я знаю, Наследница не желает, чтобы мы поклонялись Выжившему, мой господин, – сказал наконец Дему. – Она его знала, как и я. Чего она не понимает, так это, что Выживший стал кем-то намного большим, чем просто человек по имени Кельсер.
– Звучит так, словно ты нарочно сделал его богом, Дему, – нахмурился Эленд, – и веришь в него как в символ.
Тот покачал головой:
– Я хотел сказать, что Кельсер был человеком, но таким человеком, который приобрел частицу вечного, бессмертного. Когда он умер, он был уже не просто Кельсером, предводителем шайки повстанцев. Вам не кажется странным, что рожденным туманом он сделался только в Ямах Хатсина?
– Так работает алломантия, Дему. Получить способности можно лишь после того, как раскроется дар, – после того, как ты столкнешься с чем-то опасным, почти смертельным.
– И вы думаете, Кельсер не испытывал чего-то подобное до Ям? Мой господин, он был вором, который грабил поручителей и аристократов. У него была очень опасная жизнь. Думаете, побои, дыхание смерти и страдания обошли его стороной?
Эленд не нашелся, что ответить.
– Он получил свою силу в Ямах, – негромко продолжал Дему, – потому что там с ним произошло нечто. Люди, которые его знали, говорят, он стал другим человеком, когда вернулся. У него появилась цель, и он решил исполнить то, что весь остальной мир считал немыслимым. – Дему покачал головой. – Нет, мой господин. Человек по имени Кельсер умер в Ямах, и родился Кельсер Выживший. Наделенный великими способностями и великой мудростью по воле той силы, что выше всех нас. Потому он и преуспел. Потому мы и поклоняемся ему. Он не был безупречным, но его мечты были божественны.
Эленд отвернулся. Он прекрасно понимал, что происходит: последователи Кельсера постепенно его обожествляли, превращая его жизнь в последовательность мистических событий. Кельсера просто необходимо было наделить божественной силой, поскольку церковь не могла и дальше поклоняться обычному человеку.
С другой стороны, слова Дему заставляли невольно задуматься. Каким образом человек из преступного мира смог протянуть так долго, прежде чем в нем раскрылся дар?
Кто-то закричал.
Эленд вскинул голову, оглядывая ряды. В воздухе начал разрастаться тумн, и люди забеспокоились. Император не увидел солдата, который упал. Вскоре искать его стало бессмысленно, потому что закричали и другие.
Полыхающее красное солнце размытым пятном опускалось за горизонт. Конь Эленда тревожно переступал с ноги на ногу. Командиры приказали солдатам сохранять спокойствие, но Эленд по-прежнему видел движение. В ближайших к нему рядах образовались бреши: тут и там люди падали на землю, словно марионетки с обрезанными нитями. Они бились в конвульсиях, их товарищи в ужасе отстранялись, и над всеми клубился туман.
«Я нужен им», – подумал Эленд, сжимая поводья и разжигая эмоции людей вокруг себя.
– Дему, поехали.
Он развернул коня, однако Дему за ним не последовал.
Эленд оглянулся:
– Дему? Что…
Он осекся. Туман не скрыл страшную дрожь, охватившую Дему. На глазах у Эленда генерал выскользнул из седла и рухнул на землю, покрытую доходящим до щиколотки слоем пепла.
– Дему! – Эленд спрыгнул следом, ощущая себя полным дураком.
Он и не подумал о том, что его друг мог оказаться восприимчивым к туману, – просто решил, что тот, как Вин и остальные, уже приобрел иммунитет. Погрузившись в пепел, Эленд опустился на колени рядом с Дему, которого сотрясали конвульсии. Кричали от боли солдаты, орали командиры, приказывая держаться.
А сверху по-прежнему падал пепел.
Рашек не решил все проблемы мира. Фактически каждый раз, когда ему удавалось что-то исправить, он невольно создавал себе новые сложности. В частности, вместо растений, умиравших в лучах изменившегося солнца, на покрытой пеплом земле мы получили такие, которыми не очень-то можно было насытиться. Однако он был достаточно умен, чтобы проблемы становились все менее значимыми.
Он все-таки спас мир. Разумеется, сначала чуть было не уничтожил, но, с учетом всех обстоятельств, нашел прекрасный выход из положения. По крайней мере, не выпустил Разрушителя, как это сделали мы.
18
Сэйзед хлопнул лошадь по крупу, и та галопом понеслась прочь. Из-под копыт полетели комки спрессованного пепла. Когда-то чисто-белая шкура сделалась серой и грязной. Истощенная, с выступающими ребрами, лошадь уже не годилась для езды верхом, а кормить ее было нечем.
– Что за печальное зрелище, – заметил стоявший рядом с террисийцем посреди покрытой пеплом дороги Бриз.
Отряд из двух сотен солдат молча наблюдал за убегающим животным. Сэйзед не мог избавиться от ощущения, будто в том, что они отпустили свою последнюю лошадь, было нечто символическое.
– Думаешь, она выживет? – спросил Бриз.
– Предполагаю, какое-то время она сможет отыскивать себе пропитание, раскапывая пепел. Но это будет непросто.
– Сейчас у всех жизнь непростая, – хмыкнул гасильщик. – Что ж, желаю удачи этому животному. Ты присоединишься ко мне и Альрианне в карете?
Сэйзед обернулся через плечо и посмотрел на карету. С нее сняли все возможное и переоснастили так, чтобы ее могли тянуть солдаты. Вместо дверей повесили занавески; избавились от задней части. Учитывая ее теперешний вес и две сотни человек, которые могли сменять друг друга, подобный транспорт не представлял собой большой обузы. И все-таки совесть не позволяла террисийцу воспользоваться солдатами как тягловой силой. Старые привычки были слишком сильны.
– Нет, – покачал головой Сэйзед. – Лучше я немного пройдусь. Спасибо.
Гасильщик кивнул и направился к карете, чтобы сесть рядом с Альрианной; солдат держал зонт над головой Бриза, пока тот не очутился внутри. Оказавшись теперь во власти пепла, Сэйзед поднял капюшон своего походного одеяния, прижал к груди папку и зашагал по черной земле к головной части отряда.
– Капитан Горадель, – окликнул он. – Мы можем двигаться дальше.
И они двинулись. Путешествие было нелегким: слой пепла становился все толще, и идти по нему оказалось утомительно. Он проминался под ногами, словно песок. Но даже столь сложные условия не могли отвлечь от тревожных мыслей. Сэйзед надеялся, что встреча с основным войском – с Элендом и Вин – позволит ему сделать передышку. Друзья и любовь, которую эти двое испытывали друг к другу, обычно воодушевляла. В конце концов, ведь он сам их и поженил.
Однако на этот раз встреча лишь усилила беспокойство.
«Вин позволила Эленду умереть. И она это сделала из-за того, чему я ее научил».
Набросок цветка, спрятанный в рукаве, невольно возвращал к разговору с Вин. Почему к нему, Сэйзеду, люди шли за решением проблем? Разве они не понимали, что он просто лицемер, способный красиво говорить, но не умеющий следовать собственным советам? Террисиец чувствовал себя потерянным. Словно что-то тяжелое давило на него, заставляя сдаться.
Поразительно, с какой легкостью Эленд говорил о надежде и чувстве юмора. Будто для того, чтобы стать счастливым, хватало лишь одного желания. Впрочем, некоторые так и считали. Когда-то Сэйзед мог бы с ними согласиться. Теперь же у него начинались болезненные спазмы в желудке от одной только мысли, что предстояло принять какое-нибудь решение. Любые его идеи оказывались погребены под грудой сомнений.
«Вот для этого и нужна религия, – думал Сэйзед, топая с дорожным мешком на плече сквозь пепел к голове колонны. – Чтобы помочь человеку в такую минуту».
Он посмотрел на свою папку. Потом открыл и принялся на ходу перебирать страницы. Сотни религий, и ни одна из них не содержала ответов на его вопросы. Возможно, он просто слишком хорошо их изучил. Большинству членов их старой компании было трудно поклоняться Кельсеру, потому что они, в отличие от остальных скаа, знали о его пороках и причудах. Он был для них в первую очередь человеком и лишь во вторую – богом. Возможно, у Сэйзеда так же обстояло дело и с религиями. Он так хорошо их знал, что без труда видел в каждой изъяны.
Нет, хранитель не испытывал пренебрежения к верующим людям, однако сам раз за разом сталкивался, изучая религии, с противоречиями и лицемерием. Предполагалось, что божество совершенно. Предполагалось, божество не допустит, чтобы его последователей перебили, и уж точно не позволит, чтобы мир был уничтожен из-за того, что несколько хороших людей просто попытались его спасти. Возможно, какая-нибудь из оставшихся религий даст ответ? Этот ответ просто должен существовать!
Когда от мрачных мыслей стало трудно дышать, Сэйзед вытащил следующий лист, закрепил с внешней стороны папки и погрузился в свои записки. Он будет читать на ходу, а на время размышлений переворачивать папку листом вниз, чтобы не запачкать в саже.
Он найдет ответы. Он даже боялся думать, что произойдет в том случае, если их не существует.
Весь путь Сэйзед так и проделал пешком.
Здесь, в Центральном доминионе, еще оставалась возможность бороться за пропитание и жизнь. Эленд переселил сюда столько людей, сколько сумел, и приказал всем заняться выращиванием урожая для предстоящей зимы. На поля вышли даже горожане-скаа, которым, впрочем, было не привыкать к тяжелой работе. Сэйзед сомневался, что люди представляли себе масштабы катастрофы. Скорей всего, просто об этом не задумывались: всегда легче жить, когда кто-то решает за тебя.
По обочинам высились горы пепла. Пепел сыпался постоянно, и его требовалось убирать хотя бы раз в сутки. Это бесконечное занятие – вместе с необходимостью носить воду для полива большинства новых, неорошаемых полей – делало новый способ ведения сельского хозяйства особенно зависимым от человеческого труда.
По мере продвижения отряд Сэйзеда видел все новые и новые поля, и на каждом колосились коричневые заросли. Это зрелище должно было пробудить надежду, однако один вид пробивавшихся из земли хилых стеблей на фоне громадных куч пепла заставлял испытывать еще более сильное отчаяние. Даже если позабыть о тумане, каким образом Эленд собирался прокормить в подобных условиях целую империю? А когда пепла станет слишком много? Скаа работали на полях, и их фигуры напоминали о тех днях, когда был жив Вседержитель. Что же все-таки произошло?
– Что за вид…
Сэйзед повернулся на звук голоса и увидел, что рядом с ним идет капитан Горадель. Как и все, кого продвигал по службе Хэм, этот лысый и суровый на вид солдат обладал добродушным нравом.
– Будь там хоть пепел, хоть туман, я на них гляжу и чувствую надежду, – с чувством продолжал капитан.
– В самом деле?
– Ну да, – улыбнулся Горадель. – Мои родители были фермерами, мастер террисиец. Мы жили в Лютадели, но работали на полях за городскими стенами.
– Но ты же был солдатом. Разве не ты провел леди Вин во дворец той ночью, когда она убила Вседержителя?
– Вообще-то, я провел лорда Эленда, чтобы он спас леди Вин. Правда, ей, как выяснилось, наша помощь не очень-то и требовалась. Как бы там ни было, вы правы. Я служил во дворце Вседержителя, и мои родители от меня из-за этого отреклись. Хотя я просто не смог бы всю жизнь работать в поле.
– Это тяжелый труд.
– Дело не в труде, а в… безнадеге. Для меня невыносимо было даже думать, что я буду работать весь день, чтобы вырастить то, чем завладеет кто-то другой. Поэтому я бросил поля и стал солдатом, и поэтому мне сейчас так радостно глядеть на этих фермеров.
Горадель кивком указал на поле, мимо которого они проходили. Несколько скаа посмотрели в их сторону и, увидев знамя Эленда, помахали руками.
– Эти люди, – продолжал Горадель, – работают, потому что сами хотят.
– Они работают, потому что в противном случае умрут от голода.
– Точно, – согласился Горадель. – Думаю, так оно и есть. Но они работают не потому, что кто-то их изобьет за бездельничанье, – они работают, чтобы их семьи и друзья не умерли с голоду. Для фермера – разница огромная. Она чувствуется даже в том, как они держатся.
Читать бесплатно другие книги:
