Меченый Бретт Питер

Глава 5

Баронесса Мэйнария д’Атерн

Пятый день четвертой десятины второго лиственя

Боли в ладонях я не почувствовала. Совсем. Видимо потому, что Бездушный, убрав нож обратно в перевязь, повернулся ко мне и уставился на меня черными и бездонными, как омут, глазами.

Я поняла, что, если он сделает ко мне хотя бы один шаг, я умру от страха. И зажмурилась изо всех сил.

Шагнул. Но не ко мне, а к выходу – еле слышно прошелестела солома, разбросанная по земляному полу, пару раз гулко стукнул окованный сталью посох, и в каретном сарае стало тихо. Если, конечно, не считать звуками шелест струй непрекращающегося дождя.

Я осторожно приоткрыла один глаз, услышала шорох по левую руку от себя и… бросилась наутек: Бездушный никуда не уходил! Он просто спрятался за одну из клеток!!!

Вылетев во двор, я, не замечая луж, добежала до входа в донжон и изо всех сил рванула на себя тяжеленную створку. Хорошо смазанная дверь подалась неожиданно легко, и я, потеряв равновесие, чуть было не села в лужу.

Кое-как удержав равновесие, я запоздало вспомнила про Вседержителя и, пробормотав «Спаси и сохрани!», нырнула в спасительный полумрак прихожей.

Как назло, в донжоне было пусто, как на кладбище в ночь Темной Страсти[49] – слуги мотались неизвестно где, а немногие оставшиеся в замке воины либо несли службу на стенах, либо отсыпались перед караулом.

Я затравленно посмотрела на улицу… и захлопнула дверь: выходить из донжона, чтобы найти Ворона, было выше моих сил. Да и что я могла ему сказать? Что слуга Двуликого забрал душу бедного зверька?

«Посоветуюсь с Аматой…» – пообещала себе я, затем вспомнила фанатичный блеск, появившийся в глазах кормилицы через месяц после появления в замке брата Димитрия, и поежилась: она могла обвинить в смерти котобелки меня!!!

«Увидишь Бездушного – не смотри в его глаза… – мысленно повторила я слова из Изумрудной Скрижали. – Ибо они – суть глаза Двуликого! Услышишь Бездушного – заткни уши. Ибо слова его – суть глас Двуликого! Столкнешься с Бездушным – беги! Ибо посох его – суть начало пути в бездну Неверия… Отринь Двуликого – и сделаешь шаг навстречу Вседержителю…»

«Не смотрела, не слушала и… сбежала… – облегченно выдохнула я. – Значит, винить меня не в чем…»

Потом быстренько поднялась на третий этаж, влетела в свою гостиную, изо всех сил захлопнула за собой обе створки и шепотом позвала кормилицу.

Та не отозвалась!

Я непонимающе огляделась, заметила кувшин с морсом, стоящий на столе, потом услышала потрескивание дров в разожженном камине, посмотрела на мерную свечу… и закусила губу: Амата была на вечерней проповеди у брата Димитрия! Вместе с большинством слуг, не занятых работой!!!

– Одна я тут не останусь! – решила я, вышла в темный коридор и, услышав какой-то подозрительный звук, тут же юркнула обратно.

Никогда не задвигавшийся неподъемный засов скользнул в пазы сам собой! Потом к двери переместились тяжеленное кресло и стол.

«Теперь точно не войдет…» – подумала я. Потом прокралась в спальню, выпила полкувшина разбавленного вина, стянула с себя мокрые вещи и, оставшись в одной нижней рубахе, залезла под одеяло…

Высоченный каурый жеребец покосился на меня лиловым глазом, пошевелил губами и всхрапнул. Потом гордо вскинул голову, посмотрел куда-то за мою спину и… встал на дыбы.

Перепачканное копыто, к которому прилип жухлый грязно-коричневый лист, мелькнуло прямо перед моим носом, а через мгновение по ушам резанул чей-то испуганный крик:

– Бездушный!!!

Я тут же развернулась на месте и похолодела: в нескольких шагах от меня стоял ОН. И, не отрываясь, смотрел мне в глаза…

Шаг… Другой… Третий… Плавное движение десницы – и покрытый зарубками Посох Тьмы пришел в движение: провернулся вокруг правой руки, скользнул по ладони левой, метнулся вперед и… проломил череп Кулаку, бегущему ко мне на помощь… Потом оружие дрогнуло, стряхнуло с себя обмякшее тело и устремилось к щиту подоспевшего Ворона.

Щеку обожгло чем-то горячим. Я вытерлась рукавом, с ужасом уставилась на пятно крови, возникшее на белоснежной ткани, потом перевела взгляд на обломки костей, торчащие из жуткой раны на голове Кулака, и попятилась…

За моей спиной что-то рявкнул Теобальд, и передо мной вдруг возник коротенький строй из воинов.

Бездушный не остановился ни на мгновение: его посох с легкостью расколол щит Урмана и клюнул его в бок.

Ворон поморщился, издал боевой клич, отбросил обломки щита, перехватил рукоять меча двумя руками… и заорал: окованный сталью конец Посоха Тьмы, только что находившийся в нескольких локтях от него, вдруг скользнул прямо под клинком, воткнулся в горло и аж загудел от удовольствия!

Хрустнуло. Звякнул упавший меч. Урман рухнул на землю… и уступил место Бездушному: шагнув в узенький промежуток между Гарматом и Изларом, слуга Двуликого с легкостью ушел от удара копьем, перехватил посох обеими руками, принял на него удар клевца, не оглядываясь, ударил ногой назад… и превратился в ураган. Окованные концы его оружия перебивали конечности и древки копий, проламывали грудные клетки и раскалывали черепа.

Упал Дрыга. За ним – Лорри. Отбитый в сторону меч Франа перерезал глотку Излару. Перепуганный Ветерок метнулся в сторону и втоптал в землю Гармата.

Потом с жутким звоном лопнул барбют[50] Теобальда и… наступила мертвая тишина.

Слуга Двуликого проводил взглядом падающее тело брата, посмотрел на меня, медленно поднял Посох Тьмы над головой и…

…и я проснулась. В холодном поту. Прижимая к груди скрученную в жгут простыню.

Темно-вишневые оборки балдахина, освещенные светом догорающей свечи, выглядели так привычно и мирно, что я облегченно перевела дух:

– Это – сон! ОН мне приснился!!!

Мятая и влажная простыня полетела на пол, дрожащие пальцы начали было успокаиваться, и в этот момент я сообразила, что слышу звуки боя!

Я свесила ноги с кровати… и сразу же нырнула под одеяло: в прихожей что-то заскрипело.

«Там кресло и стол…» – успокоила себя я и тут же вздрогнула – со двора донесся истошный женский крик:

– Урма-а-ан!!!

Я похолодела: в голосе Воронихи звучало отчаяние!

В прихожей раздался оглушительный грохот, а потом скрип половиц…

Рука, потянувшаяся к изголовью, шлепнула по пустому месту: кинжал остался на поясе, брошенном на пол вместе с мокрым платьем. Я приподнялась на локте… и почувствовала, что с меня сорвали одеяло.

Я открыла глаза, набрала в грудь воздуха и… онемела: надо мной склонился Кром Меченый! В рваном плаще, с ног до головы перемазанный кровью и с Посохом Тьмы в руке.

– Мама… – выдохнула я и потеряла сознание…

Удар по спине. За ним – еще два. В груди полыхнуло пламя, потом меня сложило пополам, а изо рта толчками полилась вода. Я дернулась, попробовала вдохнуть, закашлялась, открыла глаза и уткнулась взглядом в мокрую землю, заляпанную остатками непереваренной пищи.

– Мама!!!

Вскрик получился тихим-тихим. И вызвал очередной приступ тошноты.

Когда из меня прекратила выливаться вода, я почувствовала, что мне в бок упирается что-то твердое, и попыталась отодвинуться. Как бы не так: препятствие шевельнулось и переместилось под живот. Потом на спину снова опустился кулак, и меня сложило в очередном приступе кашля…

Трудно сказать, сколько времени меня выворачивало наизнанку, но в какой-то момент я вдруг поняла, что могу нормально дышать. И, услышав стук собственных зубов, почувствовала, что замерзаю.

Удары по спине тут же прекратились, мокрая и вонючая земля куда-то отодвинулась, а я в мгновение ока оказалась закутанной в мокрую, холодную и очень шершавую ткань.

– Пришлось прыгать со стены… В ров… Извините…

Смысла фразы я не поняла. Поэтому попробовала повернуть голову на голос. И кое-как справилась с непослушной шеей.

Сапоги, в которые уперся мой взгляд, были мокрыми и грязными. Голенище правого пересекал косой разрез, в котором поблескивала сталь.

«Засапожник…» – отрешенно подумала я и устало закрыла глаза – поднимать голову, чтобы посмотреть вверх, не было ни сил, ни желания.

В этот момент меня подхватили под спину и колени и подняли на руки.

– Я вас понесу… – донеслось словно издалека. И я, зачем-то кивнув, провалилась в забытье…

Пушистая еловая лапа, почти касающаяся моего лица, одуряюще пахла хвоей. И почему-то жареным мясом.

«Так не бывает… – подумала я. – Это сон…»

И попробовала перевернуться на другой бок. В горле тут же запершило, в поясницу дохнуло холодом, а локоть уперся во что-то твердое.

– Вы проснулись? – хрипло спросили у меня.

– Кажется, да, – выдохнула я и села.

Лучше бы я этого не делала: одеяло сползло вниз, и… я поняла, что это – никакое не одеяло, а подранный мужской плащ! А на мне – лишь мокрая и заляпанная кровью тонкая нижняя рубашка!!!

Я молниеносно подтянула к себе колени, замоталась в плащ и оцепенела: у небольшого костра, горящего в нескольких шагах от моих ног, сидел Кром Меченый. И угрюмо смотрел на меня.

Глава 6

Кром Меченый

Пятый день четвертой десятины второго лиственя

Из-за дрожащих рук знак животворящего круга получился похожим на снежинку. Однако повариху это нисколько не смутило: не успев его замкнуть, она вцепилась в поварешку, поскребла по дну котла и, не глядя на меня, вывалила в мою тарелку огромный кусок мяса:

– Во славу Вседержителя…

Как ни странно, от этой женщины не чувствовалось ни ненависти, ни страха, ни болезненного интереса. Значит, она искренне желала мне вернуться в лоно Бога-Отца и, кажется, готова была стать даже путеводной вехой на моем пути.

«Неужели верит?» – удивился я. И неожиданно для себя вспомнил строки из Изумрудной Скрижали: «Неси свет тому, кто слаб. Ибо каждый шаг, сделанный им из Бездны Неверия, ценнее двух твоих».

«Сказано хорошо. Жаль, что это только слова», – подумал я. И принялся за еду.

Мясо оказалось ничуть не менее вкусным, чем грибной суп. Поэтому к концу обеда я с удивлением ощутил, что ледяной панцирь, наросший на моей душе, дал едва заметную трещину. И позволил вымолвить целое слово:

– Благодарю…

Повариха вздрогнула, потом посмотрела мне в глаза и… улыбнулась:

– Вседержитель с тобой, Бездушный! Еще будешь?

Я отрицательно покачал головой и подумал: «Сыт…»

Потом встал, поудобнее передвинул чекан и потянулся к посоху…

– Бедный мальчик! – выдохнула повариха, вытерла руки вышитым рушником и… нежно провела теплой и мягкой ладонью по моей груди!

Трещинка тут же затянулась, а душа начала с треском покрываться еще одним слоем льда: интерес был. Ко мне – как к чему-то необычному. Просто оказался спрятанным очень глубоко.

Я поднырнул под ее руку, скользнул к двери и, не оглядываясь, вышел во двор.

Во дворе замка творилось что-то невообразимое. Перед входом в захаб, отбиваясь от рыдающих женщин, торопливо строились воины. Рядом с конюшней латники подтягивали подпруги у коней. Чуть поодаль, у черной двери донжона, несколько дюжих мужиков аккуратно укладывали на телеги связки арбалетных болтов, копья, щиты, походные горны, наковальни и тому подобную дребедень. И изредка порыкивали на мечущихся под ногами детей. Еще дальше, у невысокой пристройки, слуги грузили на телеги тяжеленные мешки, меха и бочонки и торопливо прикрывали их от дождя просмоленной тканью.

Я задумчиво провел пальцем по зарубкам на посохе, натянул на голову капюшон, шагнул под дождь, поймал за руку пробегавшего мимо мальчишку и взглядом показал на воинов.

Озвучивать вопрос не потребовалось: добыча слегка побледнела, поклонилась чуть ли не до земли и затараторила:

– Голубь-эта-а-а, прилетел! Из ста-а-алицы! От самого короля Шаграта Латидр… Латирдана! Тама-эта-а-а, мятеж, значица! И он-эта-а-а, требует помощи!!!

Я разжал пальцы, кивнул – мол, можешь идти, – и мальчишка, облегченно вздохнув, сорвался с места. А я изо всех сил стиснул свой посох, вскинул глаза к нависшим над замком облакам и тихонечко прошептал:

– Слышали? Уже скоро…

Лихой люд, вылезающий на большую дорогу во время войн, мятежей и народных волнений, обычно неплохо оценивал свои силы. Поэтому предпочитал грабить тех, кто слаб и не может дать сдачи. От отряда барона Корделла он должен был шарахнуться, как несушка от пробегающей мимо лисицы. И спрятаться как минимум на ночь. Опять же, перед самым закатом, да еще и в такую погоду, прохожих на дорогах бывало немного – они предпочитали проводить время в тавернах или на постоялых дворах. Поэтому выходить из замка вместе с воинами д’Атерна не было смысла.

«Покину замок на рассвете…» – решил я, обошел широченную лужу и остановился: воин, только что стоявший ко мне спиной, вдруг развернулся, положил десницу на рукоять меча и рявкнул:

– Стой!

Я остановился.

– Коня его милости! Живо!!!

Я непонимающе приподнял бровь и с запозданием понял, что это он не мне.

Из ворот конюшни выбежал конюх и, ведя в поводу каурого жеребца, понесся к белому входу в донжон.

Мгновением позже скрипнула дверь – и на улицу вышел барон Корделл. А за ним…

– Эллария! – потрясенно выдохнул я. И чуть не оглох от скрипа собственных зубов…

– Куда это ты собрался? – сестричка достала из проруби белоснежную простынь и аккуратно опустила ее в таз с бельем.

– Осмотрю силки… – угрюмо буркнул я.

– Добытчик! – улыбнулась Эллария и потянулась за очередной тряпкой. – Что бы мы без тебя делали?

Я посмотрел на ее негнущиеся синие пальцы и изо всех сил сжал кулаки:

– Ты потерпи еще немного, ладно? Я уже поймал двух зайцев и лису! Еще несколько удачных дней – и у тебя появятся варежки! Теплые-теплые!!!

– Сошьешь сам? – не отрываясь от работы, ехидно поинтересовалась сестричка.

– Сам не смогу, потому что не умею… – вздохнул я. – Поэтому просто выменяю у Кривого Раздана: он пообещал, что отдаст готовые варежки за десять заячьих шкурок! Или за пять лисьих. Две я уже добыл!!!

Сестричка выпрямилась, удивленно посмотрела на меня и… расплакалась.

– Ты чего, Ларка? – ошарашенно спросил я. – Десять шкурок – это совсем немного…

Сестричка смахнула со щеки слезинку и всхлипнула:

– Да я от радости!

– Вас, женщин, не поймешь! – подражая Браззу-кузнецу, покачал головой я. – Грустите – плачете. Радуетесь – снова плачете! То ли дело воины…

– Воин ты мой ненаглядный! – сквозь слезы улыбнулась Эллария, шагнула ко мне и вышла из тени от здоровенного дуба на свет восходящего солнца.

– Ты такая красивая!!! – восхищенно выдохнул я. – Твои волосы – как облако, глаза – как две маленькие звездочки! А улыбка… улыбка, Ларка, грустная…

Огненно-рыжие волосы, две маленькие звездочки, грустная улыбка – девушка, замершая у дверей донжона, смотрела на барона д’Атерна с такой любовью, что у меня перехватило дух и остановилось сердце…

В людской было сыро и шумно – жонглеры, ожидающие, пока просохнет развешанная у камина одежда, азартно резались в кости на подзатыльники. И одновременно обсуждали возможных кандидатов на престол. Мнения, естественно, разделились, и каждая из сторон с энтузиазмом доказывала свою правоту. Впрочем, результаты бросков каждого из игроков их интересовали намного сильнее, чем наличие в жилах у упоминаемых ими дворян хоть капли крови Латирданов.

Меня не интересовало ни то, ни другое, поэтому я сидел с закрытыми глазами и заново переживал свою недавнюю прогулку до ветру.

Из каретного сарая тянуло гарью. Недоумевающе вглядевшись в щели между досок стены и не увидев сполохов разгорающегося пожара, я заглянул внутрь и онемел: Эллария… вернее, баронесса Мэйнария д’Атерн стояла у клетки со взрослым акридом[51]! И почти касалась лбом ее прутьев! Потом она пододвинулась еще ближе и, проигнорировав предупредительный мяв зверя, потянулась к нему рукой!!!

Я выхватил из перевязи метательный нож и бросил. Моля Двуликого о том, чтобы он не позволил мне промахнуться.

Бог-Отступник смотрел на меня – и клинок воткнулся в глазницу самого опасного хищника Караджийских лесов за мгновение до того, как тот атаковал!

Увидев рукоять моего ножа, торчащую из глазницы акрида, баронесса д’Атерн застыла. А через несколько долгих мгновений сгорбилась и… горько заплакала!

«Может, она хотела уйти[52]? – ошалело подумал я. Потом качнулся с носков на пятки и обратно и мысленно фыркнул: – Да нет, не может такого быть: она же белая, совсем молода и выглядит совершенно здоровой…»

Услышав хруст, раздавшийся из-под моего сапога, Мэйнария д’Атерн вцепилась в висящий на поясе кинжал и испуганно уставилась в мою сторону.

«Я – в тени. И она меня не видит…» – сообразил я и, стараясь не делать резких движений, вышел на свет.

Баронесса побледнела, как полотно. Так, как будто увидела не человека, а Темную половину Двуликого. Потом ее взгляд остекленел, и я вдруг понял, что благодарности не дождусь…

Вопреки обыкновению, появление на посохе новой зарубки меня нисколько не успокоило – прикасаясь к ней большим пальцем, я снова и снова вспоминал взгляд сестрички и… бесился оттого, что ее лицо, подернутое пеленой времени, походило на лицо баронессы д’Атерн как две капли воды!

Настроение становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент я вдруг понял, что вот-вот сорвусь. И вымещу зло на ни в чем не повинных жонглерах. Пришлось встать, собрать вещи и отправиться спать на сеновал.

Добрался. Лег. И даже закрыл глаза. А потом понял, что не засну и тут – взгляд леди Мэйнарии рвал мне душу и заставлял раз за разом окунаться в прошлое. Туда, где не было ни баронессы, ни акридов, ни Пути…

Отвлечься от горьких воспоминаний удалось с большим трудом. И только тогда, когда я начал вслушиваться в звуки шагов, изредка доносящиеся со стороны боевого хода[53] крепостной стены, и начал анализировать особенности несения караульной службы вассалами барона Корделла.

Сначала я считал удары сердца, требующиеся часовому, чтобы пройти от конюшни до юго-восточной или юго-западной башни, и пытался понять, останавливается он в крайних точках своего маршрута или нет. Потом вслушался в остальные звуки, изредка доносящиеся до сеновала, и нарисовал себе полную картину происходящего.

Барон Корделл – или тот, кто командовал гарнизоном замка – выдрессировал своих воинов на славу: часовые, заступающие в караул, не останавливались ни на секунду. И звук их шагов доносился до меня через строго определенные промежутки времени – через сто – сто двадцать ударов сердца. Приблизительно раз в час к ним добавлялось еле слышное поскрипывание сапог проверяющего, а раз в два – уверенная поступь начальника караула и часовых из свежей смены.

Первый возникал на стене совершенно бесшумно. Умудряясь не наступить ни на одну из скрипящих ступеней лестницы, ведущей на боевой ход. И пугал как меня, так и часового. Зато о появлении последних я узнавал задолго до того, как они поднимались на стену: сначала взвизгивала дверь казармы, потом начинали скрипеть ступени, а следом за этим раздавался приглушенный вопрос часового:

– Стой! Кто идет?

И ответ начальника караула.

В час волка[54] лестница заскрипела не вовремя: всего через десять минут после смены часовых. И не так, как обычно – человек, поднимавшийся на боевой ход, пытался делать это бесшумно. Но, в отличие от проверяющего, не знал, какая из ступенек скрипит. Потом наступила тишина, а через три с лишним десятка ударов сердца в шелест дождя вплелся новый звук – приглушенный хрип.

Я вцепился в посох, выждал двести ударов сердца и, так и не дождавшись звука шагов часового, торопливо натянул на себя сапоги. А потом превратился в слух: со стены донесся еле слышный шепот:

– …вратной башне?

– Еще нет…

– Ну, и чего ты ждешь?

Дожидаться ответа того, кто только что убил часового, я не стал – перекатился к краю повети, взялся рукой за подходящую стреху и бесшумно спустился вниз.

Дверь конюшни скрипела не хуже ступенек лестницы. Поэтому я подставил ногу под створку, сдвинул ее вверх и осторожно снял с петель. Потом прислонил к ближайшей стене, осторожно выглянул во двор, увидел двери казармы и… на миг провалился в прошлое.

– Ты бился, как воин… – буркнул Круча.

Я напрягся: в его голосе звучало что угодно, только не похвала.

– Ты дал нам достаточно времени, чтобы уйти. Только такое геройство сродни глупости. Ибо если бы в караулке было не три человека, а десять, то ты лег бы через пяток ударов сердца. А вслед за тобой они порубили бы и остальных.

Я пожал плечами и, по своему обыкновению, промолчал.

Роланд набычился. Потом криво усмехнулся и постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем:

– Хороший воин – это не тот, кто правильно машет мечом, а тот, который делает это ВОВРЕМЯ! Учись думать, Кром. Или ищи себе другого учителя.

Последнее предложение заставило меня скрипнуть зубами: искать другого учителя я не собирался. Поэтому я набрал в грудь воздуха и заставил себя вымолвить целых пять слов:

– Что… я… сделал… не так?

– Все! Для того чтобы помешать солдатам выйти, тебе надо было просто подпереть дверь караулки каким-нибудь дрыном. И встать у единственного окна.

Дверь казармы оказалась подперта парой оглобель. А в бойницы вставлены косы! Лезвиями внутрь. Представив себе, чем закончится попытка солдат выглянуть наружу, я почувствовал, что где-то в глубине моей души начинает пробуждаться гнев.

В этот момент лестница, ведущая на боевой ход, заскрипела снова. И опять не так, как обычно – судя по звукам, по ней спускались. Несколько человек. Очень быстро.

Так и оказалось – через пару мгновений во двор выскользнули двенадцать сгорбленных фигур. Мгновение неподвижности – и десять из них, прячась в тени каретного сарая, двинулись по направлению к белой двери в донжон. А двое оставшихся пошли к казарме.

Я прикрыл глаза, нащупал большим пальцем дорожку Пути и криво усмехнулся: Двуликий смотрел на меня широко открытыми глазами. И ждал!

Еле слышный шум, раздавшийся со стороны надвратной башни, заставил пару названных гостей повернуться ко мне спиной. Ненадолго – всего на пару ударов сердца. Но этого мне хватило за глаза – я выскользнул из конюшни, перепрыгнул небольшую лужу и вбил конец посоха в висок тому, который стоял поближе.

Дальний среагировал как-то уж слишком быстро: тело его товарища еще стояло, а он уже завершал разворот с одновременным разрывом дистанции и уходом от атаки!

Я здорово удивился: обычные грабители двигались иначе. И никогда не проявляли такой прыти. Значит, этого учили. И учили очень хорошо.

Подумав буквально пару мгновений, я прыгнул к казарме, взмахом посоха выбил обе оглобли и зацепил тревожный колокол:

– Дзын-н-нь!!!

Мой второй противник выпростал из-под плаща… меч[55]!!! И бросился на меня.

Я ушел в сторону от короткого и быстрого колющего удара в горло и атаковал сам. В висок. Со стороны его левой руки. И… промахнулся: у ночного гостя замка Атерн не было привычки рассчитывать на щит!

Секущий удар по ногам я пропустил под собой, тычок пальцами левой руки в глаза заблокировал серединой посоха, потом сместился в сторону, уходя от серии ударов в горло, печень и пах. И атаковал сам…

Армией от него не пахло. Серыми[56] – тоже: он уходил от стандартных атак так, как будто отрабатывал их… именно против посоха! А еще он очень хорошо ориентировался в темноте и внимательно следил за моими ногами. Пришлось использовать удары из арсенала Роланда Кручи: дождавшись, пока он в очередной раз нырнет под удар и попытается вогнать меч мне в живот, я скрутил корпус и ударил его локтем…

В этот момент за спиной грохнула дверь, и из казармы вылетело сразу несколько вассалов барона Корделла. А со стороны лестницы, ведущей на боевой ход, раздался очередной перестук сапог!!!

– Нападение! В бойницах – косы, – не оглядываясь, рыкнул я. Потом отправил оглушенного противника к Двуликому и… упал рядом с ним!

Целились не в меня. И, конечно же, попали – один из воинов барона д’Атерна захрипел и сложился пополам.

Щелкнуло еще раз, и другой из воинов барона, наконец, догадался заорать:

– Арбалетчики!

– Всем рассыпаться!!! – подхватил кто-то еще. И атернцы дисциплинированно метнулись под защиту сарая.

Оценив их выучку, я криво усмехнулся: воинов среди них было от силы человек пять. А остальные брали в руки оружие только по необходимости…

Вылетев во двор, вторая группа «гостей» выстроилась в две шеренги и довольно резво пошла в атаку.

– В строй, живо!!! – заорал второй голос. Слишком уверенно для простого солдата. – Их всего одиннадцать!!!

Я вспомнил о первой группе и заставил себя произнести еще несколько слов:

– Еще десять – у белой двери в донжон.

– Спаси и сохрани! – ужаснулся он. – Баронесса Эмилия! Барон Волод! Баронесса Мэйнария!

«Она – третья, – угрюмо подумал я. – После ее милости баронессы и младшего сына барона Корделла. То есть спасут, если получится…»

Тем временем атакующие, все, как один, вооруженные мечами, врубились в строй защитников замка и с ходу зарубили троих!

«Если получится…» – эхом прозвучало у меня в сознании, а перед глазами мелькнуло рыжее облако волос Мэйнарии д’Атерн…

«Гость», бросившийся ко мне, держал меч чуть выше, чем надо. Поэтому я раздробил ему колено, а когда он опустил руки, вбил посох в переносицу. Потом сорвался с места и понесся на задний двор.

Заворачивая за угол донжона, я сбил с ног бегущего на звук боя конюха, грозно рыкнул на любопытствующего мальчишку, пытавшегося выбраться из окна людской, и… поймал за руку дебелую молодуху, испуганно выглянувшую из черной двери донжона:

– Где покои леди Мэйнарии?

Девка закатила глаза, попробовала изобразить, что падает в обморок, и… тут же пришла в сознание. От боли в запястье:

– Где???

Молодуха упрямо закусила губу и отрицательно помотала головой:

– Не скажу! Ни слова!!!

– Лишу посмертия… – зловеще улыбнувшись, пообещал я. Потом заметил темные пятна на ее груди, как раз напротив сосков, и добавил. Почти наугад: – …Твоего ребенка!

Молодуха побледнела и сломалась:

– Т-третий этаж, ваша милость!

– Где именно?

– Н-надо п-подняться по правой лестнице… – затараторила она. – П-первая дверь – ее милости барона Волода, вторая…

– Короче!!!

– Ч-четвертая дверь слева, ваша милость!!!

– В замке – убийцы. Прячься. Вместе с ребенком… – выдохнул я. И, тут же забыв о ее существовании, ворвался в донжон…

С четвертого этажа доносились звуки какой-то возни и приглушенная ругань. Потом раздалось шипение, хлесткий звук удара и взбешенный рев:

– Вот тварь! Сопротивляется!

– Ткни ножом, не мучайся! Нужна она тебе…

– Белая кровь[57], дурень! Если есть возможность, то что б не попробовать?!

Я перебросил посох в левую руку, сорвал с пояса чекан, толкнул дверь третьего этажа… и еле успел скрутить корпус, уворачиваясь от удара в живот.

Клинок скользнул по металлическим накладкам на нагруднике, пролетел мимо и на мгновение остановился. Потом его хозяин слегка шевельнул кистью. Так, чтобы порезать меня на отводе. Но не успел – клюв моего чекана проломил ему череп.

– Коридор!!! – коротко рыкнули за его спиной, и из первой двери слева вылетело сразу двое.

Смахнув с лица капельки крови, я отшатнулся к стене, пропустил мимо себя клинок, вбил сапог в колено выставленной вперед ноги и тут же всадил чекан за левую ключицу.