Сигнализация Самарин Алексей

Рабочий день заканчивался. Следователь Гридин Николай Николаевич оторвался от бумаг и уныло посмотрел на часы. Минутная стрелка двигалась со скоростью черепахи, а на последнем отрезке пути, казалось, совсем остановилась.

– О, Боже, – пробормотал он вполголоса, – я сойду с ума, ещё двадцать минут.

И опять взял в руки отчет, который составлял весь день, носил на утверждение начальнику, выслушивал замечания, корректировал и правил.

– Я пять лет учился в Москве на юридическом, получил красный диплом и попал в эту Тмутаракань, медвежий уголок, забытый не только Богом. Выслушиваю замечания косноязычного идиота, откровенного взяточника и хапуги, – он опять отвлёкся и посмотрел по сторонам.

Маленький, убогий кабинет, видавший виды стол и ещё более допотопный стул времён царя Гороха, коричневый металлический сейф, стоявший на тумбочке у стены, зелёные панели, давно не крашенные полы, выцветшая занавеска и стёкла в грязных разводах – его апартаменты или штаб по борьбе с преступностью N-ского района, как он со злой иронией иногда называл своё служебное помещение.

Здесь Николай Гридин очутился два года назад, по распределению. Это был молодой, худощавый мужчина среднего роста: большие карие глаза, открытый и честный взгляд, правильной формы нос, тонкие, всегда плотно сжатые губы и острый подбородок. Юношеский максимализм ещё не угас, но энергии поубавилось. Нельзя сказать, что молодой человек разочаровался в профессии, просто не всё складывалось так, как он предполагал.

Ему не хватало романтики. Во время длинных, бессонных ночей, особенно зимой, когда обыватели расползались по квартирам для просмотра входивших тогда в моду телесериалов, он ложился на диван и фантазировал. Преследовал жестоких преступников, вступал с ними в опасные единоборства или, используя дедукцию, как Шерлок Холмс, раскрывал, выводил на «чистую воду» самых матёрых и хитроумных рецидивистов-уголовников.

Николай уже собирался уходить домой, как вдруг зазвонил телефон. Он ругнулся вслух, решив, что это начальник и, посылая на его голову все мыслимые и немыслимые кары, взял трубку.

– Это милиция? – прокричал взволнованный женский голос. Приезжайте быстрее, тётю Машу убили…Я пришла к ней за молоком, открыла калитку, а там… – тут женщина громко разрыдалась, рассказ её прервался… – Там она… лежит и кровь везде: на земле, на груди, лицо выпачкано – её убили… убили. Сын, наверное, алкаш несчастный… Она сегодня пенсию получила, я слышала, как они ругались, вернее, он… А тётя Маша – женщина спокойная и тихая… А он нигде не работает, денег на водку требовал, – подытожила соседка.

Гридин спросил куда ехать и положил трубку. Доложил начальнику и, взяв с собой двух заступивших на дежурство сотрудников милиции: сержанта Ивана Грязнова и рядового Сергея Похлёбкина – вместе с ними вышел на улицу.

– Дядя Вася, седлайте коня, ужин и вечерняя культурная программа отменяются. Будем надеяться, что «Спартак» сегодня выиграет и без нашей поддержки, зато обрадуете свою жену. Она от души наплачется «с богатыми».

Василий Никонов – водитель райотдела милиции, пенсионного возраста мужчина, с медведеобразной фигурой. Как и все грузные люди, был добродушным от природы, поэтому над ним часто подтрунивали. Он не обижался, так как сам давал поводы для шуток, рассказывая всяческие истории о своей «старухе». Так он называл жену, которая, кстати, была лет на десять его моложе, обладала привлекательной внешностью.

Ссорились они по пустякам, но самозабвенно, от души. А утром удручённый дядя Вася жаловался на несносный характер взбалмошной женщины. Знакомые посмеивались и предлагали посильную помощь в качестве парламентёров, но при одном условии, что его самого на момент переговоров не будет дома. Никонов всегда смущался, когда зубоскальство приобретало фривольный оттенок, бледнел и уходил чинить машину. Николай однажды даже был свидетелем его слёз.

Сам он никогда не смеялся над водителем. И сейчас резко оборвал своих напарников, когда они взялись за старое сразу после того, как погрузились в автомобиль. Путь по осеннему бездорожью предстоял не близкий. Деревенька Лесная находилась в шестидесяти километрах от райцентра. Но он любил дорогу. Монотонный шум двигателя успокаивал, отвлекал от повседневной суеты и бытовых проблем, мысли приобретали философскую окраску и даже выстраивались в некое подобие системы.

– Тоже мне Радищев, – усмехнулся он сам себе. А что, может, и правда, написать очерки? «Уездные записки», например?

Гридин оглянулся на Грязнова и Похлёбкина. Они сидели на заднем сиденье и бросали на него недовольные взгляды. Молодые ребята, крепкие и здоровые, достойные представители новой формации хищников, не обременённые балластом духовных исканий и нравственными сомнениями.

– Нет, они не похожи на Мининых и Пожарских, – оформилась где-то в глубинах сознания мысль, – не бросят на алтарь Отечества своё имущество, не будут жертвовать собой, скорее наоборот, воспользуются ситуацией, чтобы что-то урвать. Для них Родина – это кормушка, дойная корова, единственным предназначением которой является обеспечение им комфортной и сытой жизни. Нет, не похожа эта «сладкая парочка» на спасителей России…

Да и провинция, нужно признать, стала другой. Обессиленная борьбой за существование, изнурённая бытовыми проблемами и низкими зарплатами, лишённая моральной опоры в лице церкви, российская глубинка давно растеряла былые традиции и веру. Да, да, именно вера позволяла раньше выживать в нечеловеческих условиях, теплилась лампадкой надежда на лучшую жизнь. И неважно где: либо в раю, либо при коммунизме…

Внезапно машина остановилась.

– Кажись, приехали, – неуверенно сказал дядя Вася и почесал затылок.

На улице было темно, моросил мелкий октябрьский дождик. Гридин вышел из салона автомобиля и поморщился:

– Какая мерзкая погода, – произнёс вслух и подумал, что и следов обитания живых существ здесь нет. Фонари не горят, и даже дворовые псы молчат. Неужели заблудились? Но, сделав несколько шагов, он наткнулся на препятствие: «Слава Богу, забор!»

А через несколько минут, открыв калитку, попал во двор, осветил фонариком территорию и вздрогнул. Прямо на дорожке, около входа, лежала пожилая женщина. Беззащитно раскинув руки, она жалобно смотрела на небо уже ничего не видящими глазами. Тело было холодным, два ножевых ранения в области сердца оборвали жизнь несчастной жертве. Внезапно Гридину показалось, что её губы медленно раскрылись и раздался еле уловимый для слуха шёпот. Прогнав наваждение, он послал своих спутников к соседям.

Спустя какое-то время прибежала испуганная женщина и указала дом, где скрылся предполагаемый сын-убийца.

– Он там…у своего собутыльника, – и запричитала сквозь слёзы. – Что же деется такое? Куда мы идём… Если сын собственную мать из-за водки…

Лесная – маленькая деревенька. Приблизительно два десятка дворов располагались вдоль безымянной речки в один ряд. Нужный дом нашли быстро, тем более он был единственным, где горела тусклая, жёлтая лампочка. Сын убитой, здоровенный детина лет тридцати, кажется, совсем не удивился появлению стражей порядка и с вымученной развязностью обратился к своему приятелю:

– Федя, а вот и «мусора». Проходите, гости дорогие, присаживайтесь, чем богаты, тем и рады, как говорится. Не обижайтесь, хлеб с солью не приготовили, ковровую дорожку не постелили, – а потом спросил, вытянув вперёд руки, – Начальник, браслеты надевать будешь?

Все необходимые следственные мероприятия к утру завершили, свидетелей опросили, протоколы оформили. Гридин работал, как машина, сознание отключилось, на убийцу он старался не смотреть без надобности… Уже на рассвете вспомнил почему-то Л. Андреева и его «Рассказ о семи повешенных».

– Интересно, а что думает вот это чудовище? Раскаивается, испытывает душевные муки? Или ему всё равно: атрофировалось чувство вины и вообще всё человеческое? Зверь, – но тут же себя одёрнул. – Зачем же оговаривать братьев наших меньших? Они убивают, чтобы выжить. И только человек может убить просто так. Нельзя же считать серьёзным мотивом патологическое желание выпить… Убил собственную мать…

Он посмотрел на преступника. Тот сидел на стуле, пригнувшись к полу, потом поднял голову, и взгляды их встретились.

– Осуждаешь, – не вопрошающе, а скорее утвердительно процедил сквозь зубы убийца, – и правильно делаешь. Но я больше себя наказал. Как с таким крестом на плечах жить-то теперь? Я не жалуюсь, пойми меня правильно, не вымаливаю прощения или сочувствия… Я не знаю, что делать?

Гридин его больше не слушал, странное чувство появилось в груди и начало жечь сердце, а глаза неожиданно увлажнились:

– Что за «достоевщина?» – следователь попытался отделаться от неприятных и непонятных эмоций. Передо мной сидит человек, жестоко убивший собственную мать, которая, может быть, одна на целом свете и любила его, преданно и бескорыстно, а я сопереживаю не ей… Бред какой-то.

Он поднялся:

– Ну, всё, Раскольников, пора в путь-дорожку. Сейчас попрощаешься с земляками, не скоро теперь с ними увидишься… – хотел добавить, – а может, и вообще не придётся встретиться, как судьба распорядиться, – но почему-то осёкся и замолчал.

Несмотря на раннее утро и отвратительную, промозглую погоду, проводить «душегуба» собрались все жители Лесной. Его встретили молчанием, не было гневных выкриков, никто не пытался чинить самосуд. Изредка слышались нервные женские всхлипы.

Арестованный остановился, посмотрел на собравшихся и поклонился всем в пояс. Когда садился в машину, к нему подбежали две женщины «бальзаковского» возраста, одна передала узелок с продуктами, а другая – тёплую куртку, и обе одновременно перекрестили его.

Автомобиль выехал за околицу, и Гридин оглянулся: никто не расходился, мужчины сняли шапки и стояли с обнажёнными головами… Он вспомнил вчерашние мысли и сегодняшние чувства во время допроса и как всё изменилось после… Нет, никогда прагматичные, рациональные европейцы не поймут «загадочной русской души». Просто нет никакой загадки, мы умеем любить и прощать, а они не могут. У нас большое горячее сердце. И тут его осенило: «А ведь последние слова убитой были молитвой о прощении».

Психология революций

Один из древних китайских мыслителей как-то сказал: «Не дай Бог жить в эпоху перемен». С ним трудно не согласиться. Новое рождается в муках, старое цепляется за жизнь, пытается сохранить прежние формы и институты, социальные нормы и правила. Поэтому важнейшими компонентами любой революции являются насилие и разрушение. Помните в «Интернационале»:

Глобальность задач предполагает и неординарные способы их разрешения. Эффективность используемых средств и методов определяется в первую очередь организованностью и решительностью носителей «нового порядка». Мотивационный инструментарий: ненависть к режиму, народу, социальной группе или классу.

Логика революционных ситуаций проста, как таблица умножения. Неавторитетная, коррумпированная власть не контролирует ситуацию. Вспомним правление Карла I, Людовика XVI и Николая II накануне великих революций 1640–1652 г., 1789–1794 г., 1917 г. Английский и французский короли созывают Парламент и Генеральные штаты. Но уже поздно. И правильные по сути решения не дают искомых результатов.

Напротив, органы сословно-представительной власти становятся трибуной протеста, стимулируют организацию оппозиционных сил. В России император идёт на беспрецедентные уступки. Страна в 1905 году де-факто становится конституционной монархией, а в феврале 1917 года, после беспорядков в Петрограде, он подписывает манифест об отречении и передаёт власть Временному комитету Государственной Думы. Результат известен всем.

Как тут не вспомнить слова П. А. Столыпина: «Сначала успокоение, а потом преобразования». Реформы, проводимые слабой властью во время конфликта, всегда приводят к беспорядкам, хаосу и анархии, кровопролитным гражданским войнам.

Ряды протестующих, как правило, состоят из мыслящей части, постулирующей программные установки, цели и боевого чернорабочего элемента. Сразу оговоримся, последний часто выходит из-под контроля и действует самостоятельно, руководствуясь биологическими инстинктами и жаждой мщения, прикрывая произвол революционной фразеологией. Такие социальные группы И. Шафаревич называл «малым народом», Л. Гумилёв – «химерой», а современная наука – «маргиналами».

Вожди и исполнители – изгои общества. Традиционная культура не вызывает у них священного трепета. Неудовлетворённое самолюбие жаждет самовыражения в самых неадекватных формах. Кромвель, Робеспьер, Дантон, Леба, Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев… в стабильном обществе остались бы на «задворках истории», не сделали бы головокружительной карьеры, не попали бы «из грязи в князи».

Когда нет моральных табу, все инакомыслящие – враги. Одержимая обречённость вне правил и запретов. Отряды «железнобоких», монтаньяры-якобинцы, «ленинская гвардия» – ими движет нечеловеческая гордыня и злоба. И пусть весь цивилизованный мир их осуждает, они готовы идти до конца.

Разум и Провидение

Классик рационалистической философии Гегель писал, что «свобода есть осознанная необходимость». Если следовать его логике, то свобода ограничена возможностями познания. А поскольку таковые постоянно расширяются, уместно предположить, что человечество в перспективе сможет управлять природой и моделировать общественные процессы, предотвращать экологические и социальные катастрофы.

Так ли это? Смею вас заверить, что нет! Люди всегда действовали вопреки логике и здравому смыслу, пренебрегали даже инстинктом самосохранения. Как тут ни вспомнить удивлённый и расстроенный возглас Людовика XVI на торопливый рассказ герцога Лианкура о взятии Бастилии:

– Это же бунт, – пробормотал король.

– Нет, государь, это революция, – печально ответил герцог.

Хотя наступление революции во Франции предвидели и предсказывали многие, но её начала никто не смог упредить. Сам король, в отличие от своего предшественника Людовика 15, получил прозвище Людовика Желанного, потому что отказался от традиционного подарка в 24 миллиона ливров, поднесённого ему по случаю вступления на престол, и начал очищать «авгиевы конюшни» королевских финансов, назначив генеральным контролёром учёного экономиста и крупного администратора Тюрго.

Что делать новому финансисту Франции было понятно, и он предложил программу реформ:

– пусть налоги платит не только народ, но и два первых привилегированных сословия: дворянство и духовенство;

– шире открыть дорогу свободному предпринимательству буржуазии.

Аристократию охватило яростное негодование. Тюрго обвинили в пренебрежительном отношении к церкви, а Людовик 16 отправил реформатора в отставку. Та же участь ожидала и его преемников, как только они приступали к решению самого больного вопроса – ликвидация дефицита государственного бюджета. Старый порядок сам рыл себе могилу. Принцип: «на наш век хватит, а после нас хоть потоп» – подавлял чувства необходимости и разумности реформ.

Дальше ещё нелепее! Аристократия, заразившись либеральными идеями просветителей: Вольтера, Монтескье, Гольбаха – не желает больше терпеть деспотизм короля, хотя и не склонна расставаться со своими привилегиями. В итоге – Генеральные штаты, инициаторами созыва которых становится французское дворянство. Последствия известны: штурм Бастилии, кровавый якобинский террор. Знание и разум не спасли, произошло то, что должно было произойти.

Поразительно, но, спустя сто с лишним лет, аналогичную картину мы наблюдали и в России накануне октябрьской революции 1917 г. Николай 2 сначала поддержал программу П. А Столыпина, удалил из Петрограда Распутина, но потом возвратил его со словами: «Уж лучше один Распутин, чем сто истерик за день», имея в виду свою царственную супругу.

Патриота и государственника убил в Киеве террорист-провокатор Багров в 1911 г. на юбилейных торжествах в честь 50-летней годовщины отмены крепостного права. Как тот попал в здание театра, где находился императорский двор, до нынешнего времени неизвестно. Знаем только, что он служил и охранке, и революционерам одновременно, то есть был двойным агентом. Слова Столыпина: «Дайте мне двадцать спокойных лет, и вы не узнаете России» проигнорировали.

В 1914 г. началась Мировая война, которая в конечном итоге погубила Россию. Незавершённость реформ, хаос, анархия и коррупция в высших эшелонах власти, сословный эгоизм дворянства и абсолютная неадекватность императора оценивать ситуацию. В результате не логичное отречение в феврале 1917 г. под давлением Государственной думы, превращение монархии в республику с двумя центрами власти: Временное правительство и Петроградский совет.

С февраля по октябрь 1917 г. все политические силы от кадетов и октябристов, до эсеров и меньшевиков побывали у штурвала государственного корабля. Но их реформаторский пыл имел явно негативную окраску:

– полиция и органы политического сыска были расформированы. В силовые структуры пришли не профессионалы. В стране выросла преступность, потому что объявили всеобщую амнистию, двери тюрем распахнулись и на свободе оказался маргинальный сброд. Бороться с ним было некому;

– бесславно завершилось и реформирование вооружённых сил. Введение исполнительных комитетов солдатских и матросских депутатов в армейских кругах сказалось на боеспособности и окончательно развалило последнюю опору государства.

Забыли, что написал Николаю 2 в завещании его отец Александр 3: «Помните, что у России только два союзника – армия и флот!» В итоге к октябрю 1917 г. Керенского и Зимний дворец некому было защищать, кроме «женского батальона». Ленин и большевики пришли к власти без усилий. И опять осознание проблемы, не предотвратило грозного события. Оно произошло, потому что должно было произойти.

Теперь несколько слов о революционных ожиданиях. Эйфория первых дней быстро проходит. Праздники заканчиваются и выясняется, что будни совсем другие. Вместо свежего ветра – душная атмосфера произвола и беспредела. Хочется вернуться в прошлое, но оно уже разрушено. Каким будет новое здание, неизвестно даже архитекторам, но точно не таким, о котором мечтали революционные романтики. Русский писатель начала 20 века Л. Андреев однажды написал: «Всё приходит, но слишком поздно». От себя добавлю: и абсолютно не таким, как предполагаешь и мечтаешь!

Искусство и ремесло

Часто говорят, что личные художественные вкусы и пристрастия вне критики. Каждому своё. Одним нравится классическая музыка, другим эстрадная, кто-то читает Достоевского, Толстого, а кто-то Донцову и Полякову. Что лучше, определить невозможно, потому что спор ведётся о разных вещах и в разных плоскостях, смешиваются две различные области человеческой деятельности.

В данном случае – искусство и ремесло. Но ремесленник обустраивает дом, а художник – душу. Их объединяет одно – уровень мастерства. Следовательно, можно оценивать только способности, степень талантливости. В средние века в европейских городах подмастерье, прежде чем стать мастером, демонстрировал своё умение – изготавливал шедевр-образец.

Никто не будет отрицать, что хорошо пошитое платье, уютную квартиру, комфорт и тепло, создают талантливые люди. Но они не художники, они ремесленники. И в этом нет ничего обидного. Искусство же не серийно, оно уникально, потому что художник подобен Творцу, он создаёт новое из ничего.

Человек, по своей сути, существо дуалистичное. Духовное и телесное, сосуществуя в нём, проявляют себя в различных сферах. Телесное, как биологическая необходимость, формирует материальный мир, обустраивает быт. Но, вместе с тем, порождает эгоизм, злобу, зависть. Выражением телесности являются натурализм и развлекательность.

Искусство есть преодоление телесности, но не в смысле её уничтожения, а одухотворения. Вырастая из чувства тоски и неудовлетворённости, оно стремится преодолеть двойственность человеческой натуры, сделать её гармоничной. В. Соловьёв в работе «Красота в природе» определяет искусство, как «чистую бесполезность», но не в плане бесплотности, а в смысле отсутствия в нём утилитарного эгоистического интереса.

С другой стороны, духовность вне связи с телесностью проявляет себя как «чистое искусство» – модернизм, кубизм, акмеизм, декаданс. Но искусство не может быть формальным, поскольку его назначение не сухой дидактизм и абстрактное теоретизирование, а привнесение гармонии, тепла, добра и красоты. Поэтому искусство это Великая Иллюзия Любви!

О вседозволенности

Цивилизация раздавила Бога грубой технической мощью и рассудочной прагматичностью. Но слова Ф. Ницше: «Бог мёртв» – не следует понимать буквально. Бог не умер, просто наши сердца потеряли способность его чувствовать. А это страшно, потому что единственным обоснованием морали может быть только религия.

Человеческое конечно и несовершенно. Бог вечен и неизменен, в нём абсолютная истина, добро, красота! Катастрофические последствия самоутверждения атеизма предвидел Ф. М. Достоевский и озвучил устами Ивана Карамазова: «Если нет бессмертия, значит, всё позволено».

Вавилонская башня рассудочной гордыни, бунт против Бога порождает чудовищ. «Верую, ибо это нелепо!» – провозгласил Блаженный Августин, потому что человеческий разум не всесилен. Есть вещи, недоступные нашему пониманию, но они существуют.

Рациональность убивает душевность, сакральность, интимность, препарирует жизнь, как медик лягушек. В результате нет тайны, чуда, есть волчий инстинкт, борьба за выживание. Культ грубой физической силы торжествует. Кровавые революции, гражданские и мировые войны за перераспределение материальных благ.

Дон Кихоты смешны, простофили и слабаки, потому что не толкают, не вгрызаются с остервенением в плоть конкурентов. Гедонизм – вот кредо героев нашего времени. Зарабатывай, трать, деньги не пахнут, «живи на полную катушку», чтобы было потом, что вспомнить. Девственная чистота вызывает усмешки и недоумение.

Стандарты заданы шоу-бизнесом и криминалом. «Цветущую сложность» примитивный утилитаризм превратил в унылую простоту. Исчезает эпистолярный жанр, упрощается речь, усредняются вкусы. Искусство сродни гастрономическому инстинкту. Всё, что будит мысль, подвергается остракизму. Любовь не более чем репродуктивная функция биологического организма. Да здравствует Его Величество Развлечение! «Пир во время чумы!» Рим накануне гибели!

Панегирик воинствующей посредственности!

Кто сказал, что посредственность – это как «осетрина второй свежести»? Тогда 90 % жителей планеты Земля – «просроченный товар», потому что обладают обычными, средними способностями и возможностями. Не гении и не злодеи, не Фаусты и не Мефистофели. Их желания просты и незамысловаты, они хотят быть счастливыми. А счастье для большинства: семейное благополучие, уют в доме и здоровье.

Человека нельзя обвинять в том, что он не умеет писать картины, стихи, музыку, делать научные открытия. Беда в другом. Очень часто люди пытаются играть роли им не свойственные, примерять наряды не по размеру. Вспомните Грушницкого в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова. «Он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы», не свои, а чужие. Прекрасное его не трогает, он драпируется в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. «Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обречённое каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился». Не правда ли знакомо?

Посредственность лишена эстетического чувства, но поверхностное образование придаёт лоск и блеск, ретуширует изъяны, порождает новые желания и претензии, вызывает зависть к таланту, обесценивает способности. «Я такой, как и он», – вопиёт бездарность только на том основании, что научилась читать и писать.

Личные качества – причина ненависти. Даже с социальным неравенством мирятся, но индивидуальные достоинства рассматриваются как вызов ханжеской скромности. Вспомните казнь Иисуса Христа.

Надо признать, что травлю художника организуют не власти, толпа, охочая до хлеба и зрелищ. И. В. Сталин спас М. С. Булгакова от бесчинствующих коллег – собратьев по литературному цеху. Бытовой коммунизм или, как его метко охарактеризовал А. Зиновьев, коммунальный, уничтожает всё, что не соответствует норме, большинству, «золотой середине».

Здесь гений и дурак в одной плоскости – белые вороны в серой пернатой стае. Они должны быть осуждены, изгнаны или уничтожены. Унифицированный социальный индивид не знает жалости, он вне морали, жизненный инстинкт ослепляет, борьба за существование требует ослабить потенциального конкурента. И здесь все средства хороши, последствия никого не интересуют. Пусть погибнет будущий создатель «вакцины бессмертия» или творец великих шедевров литературы, музыки, живописи. Не важно! «Сейчас на верху буду Я!» – вечный, как египетские пирамиды, заурядный потребитель жизненных благ, искатель чинов и наград мещанин-обыватель.

А Пушкины и Ломоносовы – пишите, открывайте, изобретайте для нашего комфорта и уюта, а память в бронзе и мраморе, цветы на юбилеи и упоминание в школьных учебниках мы вам обеспечим, но только после смерти!!!

Когда говорят: «Настоящих русских осталось мало», мне хочется спросить:

– А настоящих французов, немцев, англосаксов… много?

– Русскость – это кровное или культурное родство? Если культурное, то таковых было всегда мало, мы знаем их поимённо. А если кровное, то численность русского населения в 2013 г. увеличилась.

А когда «мы одни против всего мира». Это хорошо или плохо? Я думаю, хорошо. Значит, мы не такие, как все. Но это заблуждение. Сегодня англосаксонской глобализации противостоит только фундаменталистский ислам, сохранивший религиозную и отчасти национальную самобытность, и то с некоторыми оговорками – насколько искренни его адепты и что, кроме джихада и паранджи, они могут предложить.

Что касается предательства, то нас никто не предавал, мы сами себя предали. Почему-то вспоминается граф Уваров и его «православие, самодержавие, народность».

Мы всё потеряли. А разве самоубийство не предательство?

И ещё. Мы никогда не стремились к мировому господству. Даже идея богоизбранности плюралистична в своей сущности. Российская колонизация была жертвенной. Испанские конкистадоры уничтожали целые народы и самобытные культуры. Англичане практически вырезали индейцев – коренных жителей Северной Америки, а оставшимся навязали свой образ жизни. Поэтому «своя судьба у воина и своя у скота» – призыв не русский, а больше германский или англо-саксонский.

Мы никогда не знали, кто мы и что нам нужно!

Проблема национальной самоидентификации всегда была необычайно острой для русского народа, начиная с язычества, которое, кстати, «представляло многообразие верований…», а не единую систему догм. Мы всегда предпочитали заимствовать чужое, а не создавать своего. Почему? Не знаю. Скорее всего – это наше ментальное свойство. Даждьбог, Ярило и Хорс – различные дефиниции салического культа, характерного для всех земледельческих народов древности, а культ Перуна, насаждаемый первоначально Владимиром в Киеве германо-варяжского происхождения.

Ряд можно продолжать до бесконечности, любой историк, я думаю, со мной согласится. Принятие византийского православия практически не изменило ситуации. На Руси долгое время существовало двоеверие. Идея «Москва – Третий Рим» оставалась чужой, широкие слои населения её просто не понимали, а петровские преобразования окончательно всё запутали, расколов общество на славянофилов и западников.

Поэтому торжество тоталитарной коммунистической идеологии в конце 19 века закономерно и оправдано. Мировоззрение не может состоять из фрагментов, оно должно быть цельным. Сегодня, отказавшись от коммунизма, мы реанимировали дохристианский период русской истории, то есть вернулись к тому, с чего начинали. Духовный вакуум, как всегда, заполняется различными суррогатами – от оккультной мистической дребедени, до грубого вульгарного материализма, с вкраплениями патриотизма и национализма. Причём мы опять заимствуем. Берём всё, что увидели, прельстившись яркой упаковкой, не задумываясь, а нужно ли нам это!

Слово и дело. Заметки на полях

Слова абстрактны, а дела фиксируют факты и хронология. Сторонники прямого действия всегда негативно относились к «отвлечённому умствованию». «Интеллектуальный снобизм» и сейчас вызывает у них презрение и ироничные усмешки. Но конфронтация одного и другого – величайшее заблуждение. Не ангажированному наблюдателю очевидно: мировоззренческий хаос и духовная всеядность – причины экономических кризисов, стагнации, политической и социальной нестабильности. Известно, критерий истины – практика. А она свидетельствует, что во времена Владимира язычество, культивируя племенной сепаратизм, политические амбиции князей и междоусобицу, становится архаизмом. В экономике, ориентированной на византийский рынок, стимулируются в основном присваивающие, а не производящие формы хозяйствования. Элементы автаркии – главной составляющей русской самобытности – начинают просматриваться как тенденции во Владимиро-Суздальской земле. Но походы Батыя прерывают эволюционный процесс.

Он возрождается, в несколько трансформированном виде в царствование Ивана Грозного. В государственном организме укореняются культурные традиции, свойственные восточным деспотиям. А Пётр I, руководствуясь больше эмоциями и детскими впечатлениями, нежели политической целесообразностью и здравым смыслом, добавляет в преимущественно азиатский коктейль западноевропейский компонент. Мировоззренческая анемия сначала тихо, а потом в полный голос заявляет о себе в 19 веке. Чередование реформаторов и контрреформаторов на троне логически завершается октябрьской трагедией, братоубийственной гражданской войной и эпохальным сталинским экспериментом.

Слово и дело. Примечания

Нам всегда не хватало умного дела. Не позы, не геройских поступков и эффектного восхождения на эшафот, а грубой черновой работы, повседневной и не яркой. Я думаю, со мной многие согласятся, что незаметный труд требует особого мужества.

Вот его-то (мужества) в нашем национальном характере и не оказалось. Мы быстро загорались и так же быстро тухли. Не доделав одного, переходили к следующему. Это беда русской интеллигенции. Ей всегда нужны были зрители, аншлаги, крики «браво» и букеты цветов на сцене после спектакля.

Я сознательно говорю только о самой мыслящей и образованной части общества, потому что она формирует мировоззрение, государственную идею, то есть наши перспективы и будущее. Кто-то из немецких полководцев или политиков времён Бисмарка произнёс: «Сражения выигрывают генералы, а войны школьные учителя».

Мысль трудно оспорить. Не проявив заботы о семенах и всходах, не удалив сорняков и вредителей, нельзя рассчитывать на хороший урожай. А образование современной России – это бессистемно обработанное поле или больной, лежащий в реанимации после тяжёлой операции.

Трудно назвать концепцией личностно-ориентированную парадигму с набором компетенций. Да и списано это всё один в один с американской школы.

Злое добро

Носители других этнических и конфессиональных традиций, если они достаточно жизнеспособны, по мнению Л. Н. Гумилёва, не ассимилируются на чужбине, а напротив, консервируют свою самобытность. В таких условиях инородные, по сути, социальные нормы сохраняются надолго и вызывают законное отторжение у туземного населения. Даже позитивные, на первый взгляд, заимствования не работают и часто приводят к совершенно противоположным результатам.

Французский писатель и мыслитель 19 в. Анатоль Франс как-то сказал: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», а в конце 20 столетия его метко перефразировал премьер-министр России В. С. Черномырдин: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Сегодня мы должны честно признать, что очередной пафосный переворот – перестройка и великая революция 90-х годов, с треском провалились. Наступаем на одни и те же грабли уже в который раз. Причём предсказать результаты было не сложно.

Западноевропейская либерально-демократическая модель не приживётся на российской почве, но она обладает огромным потенциалом живучести, основы которого составляют:

1. Ориентированная на массового потребителя идеология, эксплуатирующая с христианской точки зрения, низменные человеческие инстинкты.

2. Безграничные экономические возможности финансовой олигархии (все рынки принадлежат крупным транснациональным монополиям).

3. Колоссальный военно-технический комплекс.

4. Развитые СМИ, обслуживающие интересы элиты.

Наши ответы традиционны и предсказуемы – территория, ресурсы, в данном случае нефть и газ, и ядерные ракеты. Но в настоящее время этого явно не достаточно, чтобы сохранить государственный и национальный суверенитет.

Немного истории. Послесловие

Два важных события произошли на Руси во Владимиро-Суздальской земле в 12 в. Андрей Боголюбский в 1155 г., не спрашивая согласия отца, посадившего его в Вышгороде, вернулся в Суздальскую землю. Объясняя этот поступок, летопись говорит, что Андрей «смущался о нестроении братии своей и всего племени своего, яко всегда в мятеже и в волнении, и много крови льётся, все хотят великого княжения киевского, и никому ни с кем нет мира, и от сего все княжения опустели. И восхотел идти на великое княжение в Суздаль и Ростов, говоря, что там спокойнее».

Уходя из Вышгорода, князь забрал хранившуюся в монастыре икону Божьей Матери, считавшуюся чудотворной. Она была создана в Византии в 12 в., но предание утверждало, что её написал сам евангелист Лука.

Ни в Ростов, ни в Суздаль Андрей не поехал. Как сообщает летопись, кони, везшие икону, неожиданно стали неподалеку от Владимира. Несмотря на все понукания, сдвинуть с места повозку не удалось. Пришлось заночевать. Во сне князю явилась Богородица и повелела поставить её икону во Владимире. С той поры эта икона, одна из самых почитаемых на Руси, именуется иконой Владимирской Божьей Матери. На месте, где случилось чудо, Андрей воздвиг храм Рождества Богородицы.

Другое событие. После смерти Всеволода Ольговича старший стол в Киеве занял Мстислав Изяславич, вопреки правам своего дяди Андрея Суздальского. Андрей изгоняет Мстислава, но сам не остаётся в Киеве, а отдаёт город своему младшему брату. Этот поступок был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого на Руси начинался новый порядок.

Начинало складываться самобытное государство на чисто русской основе самодостаточности (автаркии), сильной власти – самодержавной, но не деспотической, опирающейся не на боярство и купечество, а на свободное население. Это и есть, на мой взгляд, основные составляющие Русской идеи, на основе которых и должна выстраиваться наша государственная политика.

Ночные чары

Он в детстве боялся темноты. Чёрный квадрат неосвещённого пространства вызывал мистический страх, подавлял волю и разум. Ночная слепота путала мысли и освобождала из глубин подсознания духи Зазеркалья. В таинственной неопределённости зыбких силуэтов «ветряные мельницы» превращались в грозных великанов, а звуки и шорохи – в их тяжёлую поступь.

Потом страхи исчезли, и он полюбил очарование ночного одиночества. А причудливые тени, лунные блики и печальное звёздное небо не пугали, а будили душевный трепет и уносили в сказочный мир поэтических фантазий. Тёплый, оранжевый шар настольной лампы, многовековая мудрость на книжных полках, дымящийся кофе и пьянящее чувство свободы пионера-первопроходца.

«Мгновение, ради которого стоит жить. Впереди неизвестность, на девственной бумаге пока ещё нет чернильных строчек-тропинок, но скоро появятся», – подумал он и переместился с дивана в старое, уютное кресло.

«Мир не добрый и не злой, а такой, каким ты его видишь. А люди – противоречивые существа, ценят добро и искренность, а сами циничны, равнодушны, безответственны, лживы и лицемерны. Хотят любви, но не умеют ждать, стремятся к счастью, но не находят его, потому что ищут не там и не то. Счастье всегда рядом. Просто распахни глаза и сердце, оглянись: жизнь прекрасна, если не лжёшь самому себе».

Он взял авторучку и начал быстро писать: «Не лжесвидетельствуйте – так формулировал одну из заповедей древнееврейский пророк Моисей после своего свидания с Яхве на Сионе. Вроде бы всё просто: будь правдив с ближними и с самим собой!

Но сухую нравственную норму, как это часто бывает, подкорректировал здравый смысл, а практичный житейский опыт вывел утилитарную формулу категорийного императива. Сегодня, в новой редакции, народная мудрость гласит: „Все люди врут!“

И никто не спорит. Честный человек соглашается и предательски краснеет. А философ-метафизик рефлексирует и нашёптывает: „Не всё так безнадёжно“. Есть две категории лжецов: корыстных и бескорыстных. Первые эксплуатируют порок сознательно. Лжесвидетельство для них капитал, ценная бумага, объект биржевых спекуляций. Вторые – неврастеники-интеллигенты, никакой меркантильной выгоды не извлекают из своих неблаговидных поступков. Обманывают по необходимости, чтобы не обидеть родных, близких, знакомых, коллег по работе, да мало ли кого. Патологическая скромность и воспитанность – вот причины их падения. Получается, духовно опосредованная „ложь во спасение“, мотивированная альтруизмом, ничего не приносит, кроме бессонницы и угрызений совести».

Он вздохнул и посмотрел в окно. Наступило утро, бледный, серый рассвет неуклюже вползал в комнату. Было промозгло и сыро. Шёл дождь, мелкий, осенний, противный. Лужи чернильными кляксами расползались по асфальту. Прохожие прикрывались зонтами, но непогода забиралась под воротники плащей и курток. Сыро и неуютно, слякотно на душе. Почему плохая погода всегда сегодня? Странно устроен человек: не ценит прелесть настоящего, не видит чуда рядом. Он журавлём устремляется в небеса, в будущее, вдаль…

Вавилонская башня Украинской «самостийности»

Пожалуй, начну с главного тезиса своих рассуждений:

– Стремление современной Украины к «самостийности», как и в прошлые годы, провинциально-бутафорское, по сути, потому что базируется на ценностных установках ложного национализма. Коротко постараюсь объяснить дефиниции этого понятия. Здесь уместно сослаться на две работы Н. С. Трубецкого: «К проблеме русского самопознания» и «К Украинской проблеме». Один из основателей евразийства – самобытного культурно-историософического движения русской интеллигенции 1 половины 20 века, утверждал, что истинный национализм и самопознание есть не что иное, как самобытная национальная культура.

«Народ познал самого себя, если его духовная природа, его национальный характер находят себе наиболее полное и яркое выражение в его самобытной национальной культуре, и эта культура вполне гармонична, то есть отдельные её части не противоречат друг другу. Создание такой культуры и является истинной целью всякого народа, точно так же, как целью отдельного человека, принадлежащего к данному народу, является достижение такого образа жизни, в котором полно, ярко и гармонично воплощалась бы его самобытная духовная природа. Обе эти задачи: задача народа и задача каждого отдельного индивидуума, входящего в состав народа, – теснейшим образом связаны друг с другом, взаимно дополняют и обуславливают друг друга». (Н. С. Трубецкой «История. Культура. Язык». М. 1995 г. С. 117–118).

Причём, по мнению учёного, общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, невозможна. «При пёстром многообразии национальных характеров и психических типов такая „общечеловеческая культура“ свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, вытекающие из национального характера какой-нибудь одной этнографической особы. И в том, и другом случае эта „общечеловеческая культура“ не отвечала бы требованиям, поставленным всякой подлинной культуре. Истинного счастия она никому не дала бы». (Н. С. Трубецкой указ. соч. с.120.)

Стремление быть как все, войти в общеевропейскую семью народов, создать «великую державу», как самоцель, вне контекста духовного самосознания, является одной из разновидностей ложного национализма. Для таких горе-патриотов самобытность национальной культуры не имеет значения. Они хотят европеизации всех областей жизни, что «в конце концов приводит к полной утрате всякой национальной самобытности, и у народа, руководимого такими националистами, очень скоро останется самобытным только пресловутый „родной язык“». (Н. С. Трубецкой указ. соч. с.121.)

Другой вид ложного национализма – воинствующий шовинизм. Его цель – распространение своей культуры на возможно большее число иноплеменников. «Этот шовинизм, основанный на тщеславии и на отрицании равноценности народов и культур, словом – на эгоцентрическом самовозвеличивании, немыслим при подлинном национальном самопознании и потому тоже является противоположностью истинного национализма». (Н. С. Трубецкой указ. соч. с.122.).

Не без основания, в качестве особой формы ложного национализма, можно считать культурный консерватизм, который «искусственно отождествляет национальную самобытность с какими-нибудь уже созданными в прошлом культурными ценностями или формами быта и не допускает изменение их даже тогда, когда они явно перестали удовлетворительно воплощать в себе национальную психику. В этом случае совершенно, как и при агрессивном шовинизме, игнорируется живая связь культуры с психикой её носителей в каждый данный момент, и культуре придаётся абсолютное значение, независимое от её отношения к народу: „не культура для народа, а народ для культуры“». (Н. С. Трубецкой указ. соч. с. 122).

Не трудно заметить, что все виды ложного национализма приводят к последствиям, гибельным для национальной культуры: первый вид – к национальному обезличиванию, к денационализации культуры; второй – к надрыву и, как следствие, по Гумилёву, «перегреву системы и потере естественной пассионарности»; третий – к застою, предвестнику смерти.

Рефлексия

Страницы: 12 » »»