Орел/Решка Майерс Ю.
Выглядел он паршиво: порез над уже заплывшим левым глазом, по виску текла кровь, нижняя губа разбита, разорвана посередине.
– Что с тобой приключилось? – спросил Эфраим. Никто раньше не мог побить школьного хулигана.
Майкл поморгал здоровым глазом.
– Твой приятель Маккензи – просто псих.
– Что?
– Он меня отметелил по полной программе.
– Это Натан сделал?
Тот просто не был способен причинить кому-то такой урон, если не находился за рулем машины.
Майкл закашлялся. Звук был нехорошим.
– Ага. Я удивился больше всех.
– Когда я уходил из школы, это ты избивал его.
Если Натан наконец смог дать сдачи, то и хорошо, Эфраим не испытывал особого сочувствия к Гупалу. Как бы странно это ни выглядело, но, возможно, друг все спланировал, иначе с чего бы он так непонятно себя вел? Причем, судя по состоянию противника, вооружился ломом.
Майкл качнул головой, застонал.
– Я только встряхнул его немного. И засунул в шкафчик.
Ага. Фирменный приемчик. В старшей школе Натан был одним из немногих, кто еще туда влезал, но и он уже порядочно вырос, так что шуточки Гупала теперь были гораздо больнее.
– Ну, значит, все правильно, ты заслужил, – сказал Эфраим.
Здоровый глаз Гупала расширился.
– Я не знаю, как он выбрался из того шкафчика, но твой дружок ждал меня в машине.
– Ты уверен, что это был он?
– Я бил эту рожу с первого класса, я ее везде узнаю.
– Именно тогда он тебя избил?
– Он был сильным. И знал, как надо драться. Его словно подменили. Он был злой, очень злой. И вдобавок еще и кирпичом мне все фары разбил, козел.
Кирпичом. Это многое объясняло.
Но тот Натан, которого знал Эфраим, так никогда бы не поступил.
– Потом этот урод меня сфотографировал, – сказал Майкл.
А вот это вполне в стиле Натана. Он никогда бы не оставил такую победу без свидетельств.
Майкл сказал, что Натан был другим. От этой мысли Эфраим вздрогнул. А что, если где-то там ходил парень, который только выглядел как его лучший друг? Лежал же в морге кто-то, похожий на Эфраима. Но навряд ли Майкл мог спутать Натана с двойником, он же видел его вплотную несколько минут; должно быть другое объяснение, попроще. Натан просто устал от побоев. Десять лет терпел в конце-то концов.
Майкл схватил Эфраима за плечо, но его обычно железная хватка оказалась слабой.
– Слушай, – сказал Майкл. – Не трепись об этом или пожалеешь.
– Конечно, Майкл. О твоем тайном позоре не узнает никто.
Эфраим впервые пожалел, что у него нет блога, иначе сейчас бы раструбил о позоре Гупала по всему Интернету. Оставалось надеяться, что Натан сделал хорошие снимки. Ими можно будет шантажировать Майкла до самого конца школы.
– Просто присматривай за своим другом. Он только выглядит таким жалким, – сказал громила.
– Я знаю.
Майкл уставился на собеседника, затем повернулся и ввалился в пустой лифт. Эфраим ухмыльнулся. Надо будет спросить Натана, как он это проделал.
Он в который раз пожалел, что у него нет мобильника. Он мог бы купить его, если бы чаще подрабатывал в супермаркете, но, даже когда заводились деньги, они вечно уходили на домашние хлопоты. К тому же было очень странно работать в одном месте с мамой на должности лучшей, чем у нее.
Эфраим остановился у таксофона рядом со входом в больницу, но единственный четвертак решил не тратить. Пусть и не волшебный, но что-то странное в нем точно было.
Он повесил трубку. Ладно, позвонит Натану позже, когда доберется до дома.
Эфраим с опаской толкнул входную дверь, не зная, что найдет в квартире на этот раз.
Мать лежала на диване в гостиной, рядом стояла бутылка водки. Хоть без таблеток. Он выключил телевизор.
– Который час? – пробормотала она.
– Начало восьмого.
Мама застонала.
– Вот черт. Надо позвонить Словски и сказать, что я уже бегу.
– Опять?
– Почему ты сегодня так поздно? – спросила она, села и потянулась за сигаретой.
– Я был в больнице.
– В больнице? Что ты там делал? – Мать без особого успеха пыталась пригладить волосы. Странно, что ее это заботило. Она вдруг посмотрела на сына. – В больнице! Дорогой, ты в порядке?
– Со мной? Я в порядке. Не думал, что они отправят тебя домой так скоро.
– О чем ты говоришь?
– Ты не помнишь? – спросил он.
– Помню что? Если бы я попала в больницу, то, наверное, запомнила бы, – она затянулась и воззрилась на него сквозь дым. – Ты ведь не прикладывался к моей бутылке, не правда ли? Или к чему-нибудь забавному с друзьями? – Она рассмеялась.
– Забавному? – огрызнулся он. – Это не смешно, мама.
– Что на тебя нашло? – Она отвернулась и выдохнула уголком рта. Дым все равно доплыл до него, и Эфраим яростно отмахнулся. У него заслезились глаза, правда, по другой причине.
У нее был не просто очередной провал в памяти. Она не помнила, как пыталась покончить с собой. Значит, все-таки монета: она полностью стерла событие – только Эфраим не забыл то, что увидел.
– Где ты была прошлой ночью? – спросил он.
– В магазине. Где же еще? – Она стряхнула пепел в пепельницу. – Раз уж мы об этом заговорили, то где был ты? Тебя не было дома, когда я уходила. И сегодня опять вернулся поздно. Эфраим, ты же знаешь, мне нужно, чтобы ты прямо из школы шел домой.
Он вздохнул:
– Мам, не переводи стрелки на меня.
– Кто из нас родитель? – усмехнулась она.
– Иногда я тоже об этом думаю, – Эфраим взял бутылку водки и плотно закрутил крышку. – Это должно прекратиться.
– Знаю. Я завязываю.
– Значит, ты сегодня пойдешь на работу?
– Не уверена.
Эфраим вздохнул:.
– Я позвоню и скажу мистеру Словски, что ты плохо себя чувствуешь.
Босс поймет, что мать опять здорово напилась, но, возможно, не будет слишком сильно возмущаться. Если, конечно, в магазине сегодня не очень много работы.
– Ты хороший мальчик, – сказала она и улеглась обратно на диван. Сын поцеловал ее в щеку и забрал сигарету, затушив ее в пепельнице.
– Я люблю тебя, мама.
Даже если ты безнадежна.
Эфраим прошел на кухню. Ни следов рвоты, ни пурпурных пилюль, рассыпанных здесь прошлой ночью. Хоть так – перспектива убирать весь этот бардак Эфраима не радовала. Может, ему приснился дурной сон или Эфраим просто сошел с ума. Или монетка действительно исполняла желания. Каким бы ни было объяснение, он радовался, что мама жива и сидит дома. Они получили второй шанс. Он быстро позвонил в «Шопрайт», где работала мать.
– Дай догадаюсь, – сказал мистер Словски. – Ей нездоровится.
У начальника явно стоял определитель номера, хотя Словски уже так часто получал это известие, что мог просто угадать.
– Здравствуйте, мистер Словски. Да, моя мама… она больна. Простите, но она не сможет выйти сегодня.
– Я так удивлен. Знаешь, иногда мне очень не хочется идти на работу, но посмотри, я каждую ночь здесь.
Она чуть не умерла прошлой ночью, хотелось крикнуть Эфраиму. Он стиснул трубку.
– Она все отработает. Обещаю.
– Ты обещаешь? Я хочу, чтобы она обещала. Ты-то всегда хорошо работаешь.
– Спасибо, сэр.
– Чтоб больше этого не было, понял? Ей надо собраться. И я сейчас серьезно, – мистер Словски понизил голос: – У нас тут алкоголь пропадает. Надеюсь, это не Мадлен. Наш парень на складе работает не так хорошо, как ты. Так что, может, в отчеты закралась ошибка. На этот раз.
Эфраим вздохнул.
– Спасибо, мистер Словски.
– Присмотри за ней. Захочешь работу на лето, дай знать. Она работает, когда ты рядом. Хоть не для босса, так для сына. Меня устраивает.
– Я подумаю об этом, сэр. Спасибо вам.
Эфраим швырнул трубку на телефон. Он не мог поверить, что мать начала воровать. Если она потеряет работу, то едва ли сможет найти другую. И, скорее всего, даже искать не станет, вот сейчас у нее есть должность, так она особо не горит желанием туда ходить. И пусть мистер Словски часто жаловался, он был к ним более чем щедр.
Эфраим не хотел терять лето, работая в две смены.
Он поискал в сумке матери пакет со вторым бумажником и ключами, но тот пропал так же таинственно, как исчезло из больницы тело. Ну хоть монетка осталась.
Он вошел в свою комнату, сел за стол, отодвинул в сторону клавиатуру и комиксы и положил перед собой четвертак аверсом вверх. Монета казалась такой обычной. Он вытащил из копилки другую, для сравнения.
На обеих был изображен Джордж Вашингтон, но портреты оказались зеркальными: президент смотрел в разные стороны, и картинки немного отличались. На обеих красовались надписи «Соединенные Штаты Америки», «Свобода», «Мы верим в Господа». На обеих виднелась крошечная буква, значит, отчеканили их в монетном дворе Филадельфии.
Он взвесил монетки в руке. Волшебная казалась немного тяжелее и тоньше. Может, в ней настоящее серебро? С 1965 года четвертаки чеканили из меди и никеля; эта была новой, и сейчас состав вполне могли изменить снова.
Он перевернул обе монетки. Ни на одной не было классического орла, но на обеих красовалось «E PLURIBUS UNUM»[1], что бы оно ни значило. На той, что слева, была изображена статуя Свободы под словами «Нью-Йорк 1788» – в этом году город признал конституцию и стал штатом. Внизу виднелась надпись «Врата к Свободе», и цифра 2001: год, когда отчеканили монетку.
Если магический четвертак оформлялся по той же схеме, то Пуэрто-Рико стал штатом в 1998 году, что явно было неправдой. Надпись гласила «Волшебный остров», годом выпуска значился 2008-й – а серия юбилейных монет вышла только в 2009-м. Эфраим задумчиво постучал по монетке указательным пальцем, затем включил компьютер.
Спустя несколько минут чтения Википедии он выяснил, что лягушка на монете называлась «coqui» и была своеобразным талисманом пуэрториканцев, а также лишний раз убедился в том, что Пуэрто-Рико в состав Соединенных Штатов не вошел. Последний раз его статус обсуждался как раз в 1998 году; в результате остров остался в Содружестве Соединенных Штатов. Настоящий четвертак из Пуэрто-Рико имел совершенно другой облик, и его выпустили в 2009 году. Одно это делало находку аномальной. Но волшебной ли? Скорее уж ее специально отчеканили для частного коллекционера.
Эфраим вытащил найденную в шкафчике записку. «Загадай желание…»
Хорошо. Он загадает еще одно желание, чтобы доказать, что первое не было совпадением или безумием.
– Я хочу, чтобы мама не была такой развалиной, – нет, стоило выражаться яснее. – В смысле я хочу, чтобы мама не пила, работала лучше и вела себя хотя бы немного… как мама.
«И подбрось монетку, чтобы желание исполнилось». Откуда автор записки вообще знал, что он найдет четвертак? Еще одна тайна из многих.
Он подкинул монетку. Бросок вышел неуклюжим, и он не сумел поймать четвертак. Тот отскочил от края стола и приземлился на ковер решкой вверх. Эфраим нагнулся и поднял монетку.
Кажется, она слегка нагрелась. Или нет? Он почувствовал головокружение, легкий приступ тошноты, как в прошлый раз, на секунду помутилось в глазах, но в остальном… ничего.
Может, он слишком быстро встал: никакого волшебства. Эфраим вышел в комнату, но мать все еще спала на диване, как он ее оставил. Если бы желание исполнилось, сейчас мама должна была быть на работе.
Он почувствовал себя идиотом. Ведь и правда начал верить – и хотел верить, – что монетка исполнит его желания. Он кинул оба четвертака в копилку и закрутил крышку.
Он хотел выкинуть и записку, но не смог ее найти.
Еще секунду назад лист лежал на столе, но теперь пропал. Эфраим порылся в мусорной корзине на случай, если бумага упала туда, проверил весь пол, но записка бесследно исчезла.
Вот теперь он начал всерьез опасаться за собственный разум.
Глава 5
На следующий день Эфраим проснулся от вкусного запаха жареного бекона.
Лампа у кровати все еще была включена, но ее свечение тонуло в солнечных лучах, льющихся из окна. Когда Эфраим сел, «Властелин колец» в твердом переплете соскользнул с кровати и упал на ковер. Он поднял толстый том и попытался расправить смятые страницы, загнув их в другую сторону, но стало только хуже. Тогда он закрыл книгу, надеясь, что внушительный вес сам все исправит.
Толкина читала Джена, и Эфраим решил ее впечатлить тем, что сам прочитал роман, заинтересовать девушку, но та просто не заметила, как он таскал томик между занятиями весь последний месяц. Сейчас, когда занятия в школе закончились, пришла пора вернуть книгу в библиотеку. Спасибо фильмам и Интернету, можно было притвориться, что прочел, если выпадет шанс поговорить с Дженой.
Эфраим положил «Властелина» на стол, взял смятую футболку, понюхал подмышки и тут же скомкал – ее явно стоило постирать еще пару дней назад. Он ненавидел спать в одежде. Такое чувство, будто не спал вовсе, а день просто плавно перетек в следующий день.
Как ни странно, корзина для белья оказалась пустой. Он стирал одежду на прошлой неделе, но так и не нашел времени, чтобы вытащить ее. Открыв шкаф, он обнаружил, что все вещи аккуратно разложены по ящикам – так укладывала мама, когда на нее находило желание заняться хозяйством.
Он вытащил свежую рубашку, попытался пригладить волосы и пошел на звуки звякающей посуды.
Завтрак уже стоял на столе. Настоящий завтрак. На тарелке красовалась горка хрустящего бекона, бумажная салфетка впитывала жир. Рядом – французские тосты и стакан апельсинового сока.
– Доброе утро, соня, – мама улыбнулась ему от плиты. – Я уже собиралась тебя будить.
– Мам? – Эфраим вошел на кухню. В воздухе плавал дымок, но не от сигарет, а от чего-то жарившегося в масле. – Что ты делаешь?
– Я подумала, что тебе не помешает хорошее начало летних каникул. Не жди такого же каждое утро.
– Но… ты же не готовишь.
«Больше не готовит». Он уже привык к холодным бутербродам, овсянке из бумажных пакетов или холодному печенью «поп-тартс» из фольги, когда опаздывал. Эфраим уже не помнил, когда последний раз мама вставала раньше восьми утра, не говоря уже о том, чтобы была одетой и радостной.
– Милый, все в порядке? – спросила она.
Когда он проходил мимо плиты, мать с нежностью положила руку ему на плечо. Поцеловала сына в щеку, затем потрепала по и так взлохмаченным волосам.
– Ты вчера поздно вернулся, так ведь? – сказала она. – Я просто поставила кофе.
В углу кухонного стола стояла небольшая кофеварка. Сияющая, из яркого хрома и черного пластика.
– Когда ты ее купила?
– Ты заболел? Дай я посмотрю лоб, – она потянулась к нему, но сын отпрянул.
– Я не болен! – Эфраим схватил кружку и наполовину наполненный кофейник. Пахло лучше, чем от растворимого «Фолгерса», который предпочитала мать. А вкус оказался просто замечательным. Эфраим поставил кофе на стол и уселся. – Мама, как ты?
– Хорошая попытка. Вообще-то, я о тебе беспокоюсь. Ты сам на себя не похож.
Кто бы говорил. Мама казалась другим человеком и выглядела лучше, намного лучше, чем обычно. Золотисто-каштановые волосы расчесаны и связаны в высокий хвост, благодаря чему мама выглядела на несколько лет моложе. У нее был здоровый цвет лица, и еще она казалась стройнее.
– Что ты встала так рано? – спросил Эфраим.
Она поставила перед ним тарелку с омлетом:
– У меня есть небольшое дельце. Называется «работа». Когда-нибудь ты все об этом узнаешь.
Как будто он не подрабатывал ради нее и не вкалывал в летние каникулы, стоило перейти в старшие классы.
– Ты сегодня в утреннюю смену? – Словски иногда ставил ей двойные, чтобы возместить пропущенные часы.
– Вот теперь я действительно волнуюсь. Эф, что-то не так?
– Все в норме.
Он все еще спал? Если так, то просыпаться не хотелось. По крайней мере пока не поест бекона.
– Как прошел последний день в школе? Прости, у нас не было шанса поговорить прошлой ночью. Я заснула прямо на диване.
«Потому что опять напилась». Он пожал плечами.
– Меня наградили, – сказал он.
– Правда? За что? Дай мне посмотреть.
Эфраим пошел в свою комнату и принес маме грамоту. Сел обратно за стол, наколол немного омлета на вилку и отправил в рот.
– Отличная посещаемость, – с тихим смешком сказала мама.
– Что?
– Я горжусь тобой, – она почти сдержалась, но затем рассмеялась. Он отнял у матери грамоту.
– И должна. Я ценю свое образование.
– А дело не в той девушке, которая тебе так нравится? В Джене Ким?
Эфраим поперхнулся:
– Как ты о ней узнала?
– Ты заглядываешься на нее со второго класса. Как называлась та пьеса, в которой она играла?
Он никогда не рассказывал о своих симпатиях матери, да той никогда не было до него дела. Эфраим взял полоску бекона и засунул в рот. Та с хрустом таяла на зубах. Восхитительно.
– Что-то ты вдруг замолчал. За пенни скажешь, что думаешь? – сказала она.
Пенни… монета. Его желание! Он уронил вилку на стол и резко выпрямился.
– Ну а теперь что не так? – Нотка нетерпения прозвучала в ее голосе. Мама вытряхнула си-
гарету из пачки и взяла зажигалку. – Я стараюсь, Эф. Правда, стараюсь.
Он загадал два желания, и оба, похоже, исполнились. Это не совпадение, не галлюцинация, если Эфраим, конечно, окончательно не утратил связь с реальностью.
Это была магия. У него оказалась волшебная монетка.
Он улыбнулся.
– Мам, все отлично. Спасибо за завтрак.
Она сделала затяжку и выдохнула дым в сторону от стола.
– Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.
Он проглотил комок в горле.
– Я… я люблю тебя, мама.
– Это говорит твой желудок, – она встала, развязала фартук, не вынимая изо рта сигарету. Опустив рукава, она ощупала руками волосы, чтобы убедиться, что все в порядке. – Я лучше пойду. Не знаю, сколько ты сможешь съесть, но мне теперь лучше. Знаю, в последнее время я много работаю и хочу тебе это возместить.
Мама повесила фартук на спинку стула:
– Какие планы на первый день свободы?
– Хочу встретиться с Натаном, – ответил он с набитым ртом. – В библиотеке.
Она улыбнулась.
– Дай девушке передохнуть, а?
Эфраим закашлялся.
– И приберись, прежде чем уйдешь. Просто забрось все в посудомоечную машину.
– У нас и посудомоечная машина есть?
Мама покачала головой:
– Что на тебя нашло? Что бы с тобой сейчас ни происходило, надеюсь, оно пройдет быстро.
Когда она ушла, Эфраим со всех ног побежал в свою комнату, взял копилку, вывалил все ее содержимое на незаправленную кровать и принялся лихорадочно рыться в монетах. А что, если она исчезла, как и все остальное?
Мать так изменилась с прошлой ночи. Но она была такой, когда жила с отцом. А потом все стало плохо. Эфраим не мог поверить, что вернул ее.
Вот она! Он вытащил монетку из кучи мелочи. Снова и снова крутил находку в пальцах, чувствуя, как мягко гудит металл.
Эфраим не знал, каким будет его следующее желание, но понимал: нужно все тщательно спланировать. Не стоит торопиться: третье желание вполне могло стать последним. Их же вечно только по три выдают, так ведь?
Лето обещало быть интересным.
Эфраим приковал велосипед к перилам перед входом в публичную библиотеку Саммерсайда. Остановился у каменных львов, замерших по обе стороны от двери. Они были наполовину уменьшенной копией львов, стоявших у главного входа Нью-Йоркской публичной библиотеки, – немного претенциозно для такого маленького городка в Вестчестере, как Саммерсайд, но Эфраиму они всегда нравились. Еще ребенком он назвал их Бертом и Эрни. Берт – тот, что слева, и вовсе стал его любимчиком, хотя львы были зеркальным отражением друг друга.
Поднимаясь по ступенькам, Эфраим потрепал Берта по левой лапе. Прошел мимо ящика для возврата книг, миновал турникеты и направился в абонементный зал.
Когда-то он каждую субботу приходил сюда с отцом. Эфраим никогда по-настоящему не любил читать что-то, кроме комиксов, но ему нравилось проводить время с отцом, так что он с нетерпением ждал этих походов и набирал целую стопку книг, чтобы тот читал их ему перед сном.
Некоторые вещи не меняются, подумал Эфраим. Он все еще пользовался библиотекой, чтобы быть к кому-то ближе. Он вытащил «Властелина колец» из рюкзака – тот сразу стал значительно легче – и направился к стойке регистрации.
Там сидела Джена, разумеется склонившись над книгой. Короткие волосы обрамляли ее лицо с обеих сторон. Он удивился, увидев на ней обтягивающую майку; и удивился еще больше, поняв, что может заглянуть внутрь. У него закружилась голова.
– Что-то берете? – спросила девушка, все еще не отрывая взгляда от страницы.
– Ага, – сказал Эфраим. Откуда она узнала, что он на нее смотрел?
Джена поняла глаза и откинула назад волосы.
– Привет, Эфраим. Что-то берешь? – повторила она.
– О. На самом деле возвращаю.
Он положил книгу на стойку. Девушка встала и потянула ее к себе. Она нежно пробежала пальцами по обложке, затем перевернула, чтобы поднести сканер к коду на задней обложке.
– Что-нибудь возьмешь сегодня? Или ты здесь тоже ради компьютера? – спросила она.
– Тоже? – спросил Эфраим.
– Натан уже пришел. Лучше, чтобы миссис Рейнольдс снова не поймала его за скачиванием порно.
Джена опустила книгу на тележку позади стола, затем вернулась к чтению, словно Эфраим и не стоял перед ней.
А чего еще он ожидал? Она же была на работе, тут даже с приятелями не поболтаешь. А они с Дженой не дружили. Но она не выглядела особенно занятой: в такую рань, в первый день летних каникул, тут оказалось не так уж и много народа.
– Привет, – поздоровался Натан, когда Эфраим подкатил к нему стул.
– А ты вчера круто отделал Майкла. Я хотел позвонить, спросить, как тебе это удалось, – Эфраима совершенно выбила из колеи ситуация с матерью и монеткой, и побитый громила вылетел у него из головы.
– Ты о чем вообще? – Натан взглянул на Эфраима.
– Я видел его в больнице прошлой ночью. Ты его крепко приложил.
– Ты все перепутал. Этот идиот запер меня в шкафчике, – Натан потер плечо. – Он такой тупой, что в детском саду, наверное, пытался вбить кольца в квадратики.
Эфраим засмеялся.
– Это точно. Но ты, наконец, вернул ему должок. А как ты выбрался из шкафчика? – Обычно Натана высвобождал Эфраим, когда обидчик уходил.
Тот нахмурился:
– Я просидел там больше часа. В конце концов мои крики услышала мисс Келли. Ей пришлось найти уборщика, и тот с помощью запасного ключа меня вытащил. Я думал, что просижу там все лето, – лицо Натана стало пунцовым; он запал на фигуристую учительницу общественных наук с первого года в старшей школе. Хотя его прочили в гуманитарии, он выбрал исследовательский класс мисс Келли и посещал у нее дополнительные занятия так часто, как только возможно, – но все равно чуть не провалился по баллам.
Читать бесплатно другие книги:
