Педагогический декамерон Ямбург Евгений

Посеешь ветер, пожнешь… понимание (история одной полемики)

 «Святая наука – расслышать друг друга», постигать которую призывал поэт Б. Окуджава, не просто дается сегодня как взрослым, так и юношеству. Искусство спора по понятным причинам было утрачено в советскую эпоху, а когда в период гласности вспыхнули дискуссии, быстро выяснилось, что полемика у нас сводится, как правило, к взаимной перепалке на уровне коммунальной свары. Казалось бы, истекших двадцати лет свободы было вполне достаточно, чтобы в совершенстве овладеть навыками культурной полемики. Но, включив телевизор – телевизионные программы переполнены сегодня политическими и прочими ток-шоу, – мы по-прежнему наблюдаем публичные схватки злобных недобросовестных оппонентов, не имеющих ни малейшего желания услышать друг друга.

В отечестве нашем так было не всегда. Согласитесь, в девятнадцатом веке трудно представить славянофила Аксакова, занятого поисками компромата на западника Грановского. При самой глубокой, искренней озабоченности поисками исторических путей развития отечества в спорах они добросовестно искали истину, а не стремились любой ценой повергнуть в прах оппонента.

История, о которой пойдет речь, лишь по касательной затронула школьников, но неожиданно для меня самого наполнилась глубоким педагогическим смыслом.

Когда, во время очередного обострения российско-грузинских отношений, в школу пришла грозная телефонограмма, предписывавшая передать списки обучающихся грузинских детей в соответствующие органы, я не выдержал и разразился острой полемической статьей в «Новой газете». Привожу полностью ее текст.

ВРИО интеллигенции

По школам Москвы пошли милицейские проверки: выявляют грузинских детей, чтобы через них обнаружить нелегальных мигрантов. Омерзительность происходящего, что сродни введению печально знаменитого «арийского параграфа» от 7 апреля 1933 года, согласно которому евреи подлежали увольнению с государственной службы и устранению из культурной жизни Германии, не нуждается в комментариях. Следующий логический шаг известен: введение «Закона о защите крови», запрещающего браки с «неарийцами». К государственным мужам, исполняющим обязанности российской элиты, претензий НИ-КА-КИХ! Это их стиль мышления и уровень понимания проблем государственной безопасности. Но безопасность страны не обеспечивается исключительно быстрыми реакциями на внешние угрозы. Не менее важна безопасность внутренняя, предполагающая профилактику духовных эпидемий и массовых психозов на почве ксенофобии. Тем более в отечестве нашем, где, в силу печального исторического опыта постоянной интоксикации населения ненавистью, подобные реакции впечатаны в генетический код людей. Так что и обычных граждан винить не приходится: они так воспитаны. Таким образом, «верхи» и «низы» у нас проявляют трогательное единство. Даже пройдя чудовищные испытания, большинство граждан по-прежнему не в состоянии изжить в себе представления об идеальном государстве, решающем за нас все проблемы. Потому-то демоны духовного бешенства находятся у нас в постоянной боевой готовности. Их лики известны:

• притязания на абсолютную полноту истины;

• опасное знание того, в чем состоит благо другого; •черно-белая картина мира, предполагающая деление на «своих» и «чужих»;

• идеализация «своих» и демонизация «чужих»;

• нетерпимость, фанатизм и агрессия как главное средство внутреннего сплочения;

• вера в простые, быстрые, окончательные решения сложных проблем истории и культуры;

• возвышенная звонкая риторика, возбуждающая низменные инстинкты и страсти.

Таковы вкратце признаки духовного бешенства, известные каждому интеллигентному человеку, впитавшему в себя опыт истории со всеми ее взлетами к вершинам Духа и срывами в бездну ксенофобии. Вот тут-то мы и подходим к одному из столь же вечных, сколь и болезненных российских вопросов: кто виноват? Ответ, на мой взгляд, очевиден: образованная часть общества, исполняющая обязанности интеллигенции. С обывателя взятки гладки: человек, ведущий рутинную повседневную жизнь, в первую очередь озабоченный постоянным поиском источников существования, не имеет ни сил, ни времени, а главное, должной исторической выучки, позволяющей вырабатывать иммунитет против любых форм одержимости бесом ненависти. Власть не может избежать соблазна воспользоваться столь безотказным инструментом управления, что называется, в силу устройства органа.

Кто же должен поставить заслон на этом гибельном пути? Совесть нации, ее учителя, под коими подразумеваю не только скромных представителей педагогического сообщества, к которому сам принадлежу, но деятелей культуры, науки, искусства – всех тех, кто способен осознать всю глубину пропасти, в которую добровольно, построившись в колонну по четыре, готовы идти неискушенные люди вслед за державными олухами. Между тем никакого всплеска эмоций по поводу создавшейся ситуации со стороны интеллигенции не наблюдается. Никаких консолидированных действий не предпринимается. Почему так?

Известный деятель Французской революции Шомет за месяц до начала великого террора писал жене: «...учителя, вместо того чтобы просвещать нас, сделали нас дикарями, потому что и сами они дикие люди. Они теперь пожинают и пожнут то, что посеяли. Потому что все это, поверь, моя бедная женушка, окончится ужасно, мы ведь только еще начинаем». По прошествии двух веков, а особенно двадцатого с его пролившимися потоками крови, дикость сегодняшних учителей наций никак не является следствием необразованности, неискушенности и не может быть объяснена отсутствием должного опыта.

Здесь другое. Драма истекшего десятилетия в том, что в стране не осталось безусловных моральных авторитетов, таких людей без страха и упрека, какими в недавнем прошлом были, например, А. Сахаров и Б. Окуджава. При них многое было недопустимо и постыдно. Разумеется, это касалось не всех, но по крайней мере тех, кто относил себя или хотя бы стремился быть причисленным к образованному слою. С уходом из жизни этих знаковых фигур в культуре образовалась никем не восполненная пустота. Произошло это потому, что интеллигенция, которую до конца не сломила даже Лубянка, не выдержала испытания рынком. Нет ни малейшего сомнения в том, что дикость развернутой средствами массовой информации антигрузинской истерии, со всеми ее неизбежными последствиями, осознается большинством интеллектуалов, не утерявших способность к системному анализу. Их верноподданное молчание – свидетельство не изъянов мышления, с ним все в порядке, но показатель дефектов нравственности. Пока в открытый бой, как следовало ожидать, идут одни старики: Д. Гранин, Б. Стругацкий – люди культуры, в чьей исторической памяти сохранилась не только гнетущая атмосфера массовых чисток, но и мужественный поступок Галактиона Табидзе, не побоявшегося в подобных обстоятельствах вступиться за честь Б. Л. Пастернака. И как вступиться: когда в 1959 году к грузинскому поэту пришли в больницу получить подпись под письмом, осуждающим русского собрата по цеху, он выбросился с балкона.

Здесь мы подходим ко второму и, на мой взгляд, главному вопросу: кого спасать в сложившейся ситуации? Как ни покажется странным, за грузинских детей я относительно спокоен. Из ежедневного общения со многими своими коллегами, директорами московских школ, знаю, что на просьбы милиции выявить детей грузинской национальности они отвечают деликатным, но твердым отказом. Справедливо ссылаясь на то, что в паспорте графы «Национальность» давно не существует, а определять происхождение ребенка по цвету глаз, форме носа и звучанию фамилии не входит в их должностные обязанности.

Пока ответных репрессий в адрес руководителей школ за отказ в сотрудничестве с органами не наблюдается. Скорее всего, развернутая кампания по отлову в школах грузинских детей обернется скверным анекдотом и, как это часто у нас бывало, выдохнется сама собой, но осадок останется. Его химический состав не столь безобиден: отравленная подозрительностью атмосфера, чувство допустимости и дозволенности подобных акций («а чего особенного?») и, наконец, гнетущее ощущение безысходности от отсутствия немедленной консолидированной реакции общества на подобные «мероприятия».

Все это видят вступающие в жизнь поколения и делают свои выводы. Вспоминаю, как год назад в Германии пожилой немец, увидев российских туристов, смело переходивших на красный свет пустынную улицу, прошептал: «Как они могут? Ведь дети смотрят!» Вот и получается, что спасать в сложившейся ситуации необходимо прежде всего российских детей, вне зависимости от их национальности.

Статья многих затронула за живое. Общеизвестно: посеешь ветер – пожнешь бурю. На форуме «Новой газеты» развернулась ожесточенная дискуссия. Какие только обвинения не посыпались в адрес автора статьи, каких только эпитетов он не удостоился, включая «почетное» звание «заслуженный пень всех наук». Бывает, чего только не прочитаешь о себе в Интернете! Понимая, что обижаться не следует, я решил продолжить разговор на страницах газеты. Но, пока я собирался с мыслями и оттачивал формулировки ответов, на форум пришли мои ученики. Честно говоря, я их об этом не просил. Закаленный в боях полемист, я нисколько не нуждался в их помощи, полагая, что втягивать школьников во взрослые разборки – последнее дело. Но форум по щелчку мышки предоставляет слово всем желающим, не спрашивая о возрасте и занимаемом положении. Не буду приводить комплиментарные высказывания своих учеников, вступившихся за честь и достоинство своего директора. Все они выступили под псевдонимами, что исключает характер мелкого подхалимажа. Но, надо отдать им должное, не без их участия настроение на форуме стало меняться. Тем временем я подготовил в газете развернутый ответ своим оппонентам.

Не рекламная пауза, или Что должна делать интеллигенция, когда остальные кушают твикс.

Взяться за эти заметки меня побудило страстное обсуждение на сайте «Новой газеты» моей статьи «ВРИО интеллигенции» (Новая газета. 2006. № 80). Напомню, речь там шла об отсутствии консолидированной реакции образованного слоя общества на развернувшуюся в СМИ антигрузинскую истерию и неуклюжую попытку силовиков организовать отлов нелегальных мигрантов путем выявления всех без исключения грузинских детей, обучающихся в настоящее время в московских школах. Вывод: люди, которых до конца не сломила далее Лубянка, не выдержали испытания рынком.

Я искренне благодарен всем откликнувшимся на эту публикацию: как тем, кто отнесся к ней сочувственно, равно как и своим беспощадным оппонентам, не пожалевшим для автора резких эпитетов, включая и бранную лексику, весьма прозрачно закамуфлированную компьютерной символикой. Пишу об этом не из уничижения, которое, как известно, паче гордости, и не из стремления продемонстрировать рафинированное салонное воспитание. Куда там, первоначальное развитие, полученное мной в послевоенных переулках Замоскворечья, заставляет с пониманием относиться к ненормативной лексике как к неотъемлемой части нашей культуры. До максимы «возлюби врагов своих», говорю честно, пока не дорос. Здесь другое – живой разговор живых людей, не покрывшихся броней пофигизма. А по нынешним временам, когда большая часть слов провисает, уходит, как в вату, завязавшаяся полемика уже подарок, даже если ее стиль весьма далек от совершенства.

Итак, «зову живых». Заметьте, не мной сказано, а еще в позапрошлом веке А. И. Герценым. Ну вот, сел профессор («заслуженный пень всех наук» – цитата с форума) на своего конька, вознамерившись отгородиться от плебса частоколом цитат. Но что поделать, по странной укоренившейся привычке «живыми» я считаю не только своих, дай им бог доброго здоровья, оппонентов, но и людей, давно ушедших из жизни, оставивших свой живой след в культуре. С ними есть о чем «потрепаться» (в культуре это именуется диалогом с мертвыми). Поверьте, хотя бы на слово, он чаще интереснее, нежели общение со слесарем из соседнего ЖЭКа, ибо большинство проблем, вокруг которых бьемся нынче в полемике, имеют слишком давнюю историю. А посему дадим и им, давно ушедшим, право поучаствовать в разворачивающейся дискуссии. Обещаю не искать среди них только своих союзников, а порой с их помощью даже усиливать рассерженных оппонентов. Но обо всем по порядку.

Осознавал ли я риски, поднимая проклятую тему особой роли и миссии интеллигенции в отечестве нашем, понимал ли, какие круги пойдут от камня, брошенного в этот омут? Еще бы. Чехов на заре прошлого века: «За обедом оба брата все время рассказывали о самобытности, нетронутости и целости, бранили себя и искали смысла в слове интеллигент» (рассказ «Свистуны»). После этой убийственной чеховской иронии высказывание Александры на сайте: «Я еще ни разу не видела стриптиза интеллигентного человека. Спасибо, что продемонстрировали. Не понравилось» – выглядит ласковым поглаживанием, учитывая растущую популярность и престижность профессии стриптизера и полное исчезновение с эстрады некогда популярного жанра художественного свиста. Стоило ли так подставляться? Если думать только о себе любимом, разумеется, нет. Антон Павлович, не переносивший фальши ложного пафоса, звонкой патетики, так созвучен сегодня настроениям людей, уставших от высоких слов, громких призывов, которые при попытке их реального осуществления каждый раз оборачивались крушением надежд. Но он верил в органическое течение жизни без ее насильственного переустройства, если угодно, в постепенный нравственный прогресс. Об этом наперебой говорят персонажи его пьес. «Завидую внукам и правнукам нашим, которые будут жить в России в 1940 году», – это уже В. Г. Белинский, тоже целиком захваченный идеей достижения неизбежного прогресса, пусть другими средствами, более радикальными.

Но идея эта полностью провалилась в двадцатом столетии. Тонкие, милые чеховские интеллигенты оказались абсолютно не готовы к такому развороту истории. Даже в кошмарном сне они не могли представить себе те потоки крови, что пролились в следующем веке во имя ложных идей. Лишь один Ф. М. Достоевский прозревал грядущее и страшился его. Раскольникову снится, что люди станут бесноватыми.

Новое тысячелетие также дает мало оснований для исторического оптимизма. Сочетание средневекового менталитета с современными боевыми технологиями, наблюдаемое повсеместно, – одного этого уже достаточно для осознания необходимости мобилизации всех культурных ресурсов. Что, в свою очередь, требует осознания культурной элитой своей ответственности за будущее человечества в условиях ограниченности временного ресурса, отпущенного на поиски ответов на вызовы и угрозы века двадцать первого. Звучит нескромно, отдает пафосом, но от вопроса о месте и роли интеллигенции в таких обстоятельствах не отвертеться.

Другой оппонент, судя по всему, с неплохой исторической памятью на наше недавнее прошлое, заходит на автора этих строк с другой стороны: «Вот представьте себе, лет этак – дцать назад Даниэля с Синявским сажают, а Ямбург выступает с гневной статьей, скажем, в «Литературке»...» Вот за это напоминание отдельное спасибо. Действительно, были в отечестве нашем периоды и пострашнее. Во время суда над писателями я как раз оканчивал среднюю школу, но ловил сквозь глушилки по вражеским голосам скудную информацию об этом процессе. По сравнению с той эпохой мы сегодня живем припеваючи. Ну, упекли одного олигарха и замочили пару десятков (сотен) журналистов, а так терпимо. Все-таки авторитаризм – шаг вперед по сравнению с тоталитаризмом. Тоталитаризм требовал обязательного участия в преступлениях государства всех и каждого, причем непременно с блеском в глазах и показным энтузиазмом. Авторитаризм значительно скромнее: не перечишь власти, и ты свободен во всем, включая сомнительные финансовые схемы. Но ведь и брежневская эпоха в сравнении со сталинской, по известному выражению писателя-диссидента Айхенбаума, относительно вегетарианская. Люди в большинстве своем и там умудрялись приспосабливаться (например, самиздат). Понимая цену власти и соблюдая внешние ритуальные формы ее почитания, делать научную и писательскую карьеру. Чего же сегодня гневить судьбу («трендеть» – выражение с форума)?

Подобное уже происходило в нашей истории. Примечательно, что Н. А. Некрасов, сполна вкусивший прелести вертикали власти Николая I, именно в период великих реформ Александра II, суливших невиданный расцвет и внушавших оптимизм, тем не менее высказался вполне определенно: «Бывали хуже времена, но не было подлее». Так ведь всегда бывает, когда вожделенная свобода даруется свыше: просвещенным монархом или относительно продвинутым генеральным секретарем, а не добывается личными усилиями на протяжении длительного времени, как это было, например, в средневековых европейских коммунах, где сам воздух городов постепенно пропитывался свободой. Именно в таких естественных условиях и происходил одновременный координированный рост свободы и ответственности личности. Поэтому тысячу раз прав философ и культуролог Г. С. Померанц, когда утверждает: «Свобода – образ жизни мастеров, а не босяков». В случае дарования свободы любые послабления свыше мгновенно открывают шлюзы, в первую очередь хамству. В чем мы убедились в конце восьмидесятых на съездах народных депутатов, когда яркие представители творческой интеллигенции, не смевшие рта открыть при предыдущих генсеках, немедленно принялись дерзить новому лидеру. На это обратил внимание писатель Ю. Корякин, но его, мягко говоря, не поддержали. Здесь мой виртуальный оппонент прав. Такая смелость не дорого стоит. Действительный борец с режимом, А. Д. Сахаров не витийствовал, демонстрируя свое интеллектуальное превосходство над оппонентом, не упражнялся в остроумии, а тихим голосом гнул свое, несмотря на явную агрессивность большинства народных избранников.

На фоне произошедших вскоре тектонических сдвигов – двойного обрушения утопии и империи – стоит ли придавать значение подобным, ныне полузабытым мелочам, относимым по большей части к индивидуальной этике, воспитанию и производному от них стилю поведения отдельных представителей интеллигенции? Как знать, возможно, именно эти «мелочи» предопределили наше неудержимое сползание во всеобщее оподление. Увы, и здесь мы не одиноки. Кое-кому на форуме пришлась не по вкусу моя «бинарная» логика, допускающая прямое сопоставление введения нацистами печально знаменитого «арийского параграфа» 1933 года с зачистками в офисах бизнесменов и деятелей культуры грузинского происхождения.

В 1944 году в одном из предсмертных писем из тюрьмы немецкий теолог и философ Дитрих Бонхёффер, осужденный за участие в попытке покушения на Гитлера, писал (цитата большая, но заслуживает того, чтобы быть приведенной полностью): «Если у нас недостает мужества восстановить подлинное чувство дистанции между людьми и лично бороться за него, мы погибнем в хаосе человеческих ценностей. Нахальство, суть которого в игнорировании всех дистанций, существующих между людьми, так же характеризует чернь, как и внутренняя неуверенность; заигрывание с хамом, подлаживание под быдло ведет к собственному оподлению. Где уже не знают, кто кому и чем обязан, где угасло чувство качества человека и сила соблюдать дистанцию, там хаос у порога. Где ради материального благополучия мы миримся с наступающим хамством, там мы уже сдались, там прорвана дамба, и в том месте, где мы поставлены, потоками разливается хаос, причем вина за это ложится на нас. В иные времена христианство свидетельствовало о равенстве людей, сегодня оно со всей страстью должно выступать за уважение к дистанции между людьми и за внимание к качеству. Подозрения в своекорыстии, основанные на кривотолках, дешевые обвинения в антиобщественных взглядах – ко всему этому надо быть готовым. Это неизбежные придирки черни к порядку. Кто позволяет себе расслабиться, смутить себя, тот не понимает, о чем идет речь, и, вероятно, даже в чем-то заслужил эти попреки. Мы переживаем сейчас процесс общей деградации всех социальных слоев и одновременно присутствуем при рождении новой, аристократической позиции, объединяющей представителей всех до сих пор существовавших слоев общества. Аристократия возникает и существует благодаря жертвенности, мужеству и ясному осознанию того, кто кому и чем обязан, благодаря очевидному требованию подобающего уважения к тому, кто этого заслуживает, а также благодаря столь же принятому уважению как вышестоящих, так и нижестоящих. Главное – это расчистить и высвободить погребенный в глубине души опыт качества, главное – восстановить порядок на основе качества. Качество – заклятый враг омассовления. В социальном отношении это означает отказ от погони за положением в обществе, разрыв со всякого рода культом звезд, непредвзятый взгляд как вверх, так и вниз (особенно при выборе узкого круга друзей), радость от частной, сокровенной жизни, но и мужественное приятие жизни общественной. С позиции культуры опыт качества означает возврат от газет и радио – к книге, от спешки – к досугу и тишине, от рассеяния – к концентрации, от сенсации – к размышлению, от идеала виртуозности – к искусству, от снобизма – к скромности, от недостатка чувства меры – к умеренности. Количественные свойства спорят друг с другом, качественные – друг друга дополняют».

Дитрих Бонхёффер писал эти строки в нацистской Германии, но наступление хамства в истории периодически принимает разнообразные идеологические, политические формы, в том числе и рыночно-демократические. Поэтому и спустя десятилетия призыв расчистить и высвободить погребенный в глубине души опыт качества не теряет своей актуальности.

Как вы думаете, кому адресовал он свое предсмертное письмо? Рабочим, крестьянам, лавочникам или в первую очередь творческому меньшинству, именуемому на Западе интеллектуалами, а у нас интеллигенцией? (В данном случае не будем вдаваться в давний спор об оттенках смыслов этих не вполне совпадающих понятий.) Кто, как ни они, способен и обязан первым осознать необходимость морального перевооружения?

В приведенной цитате содержится и ответ моим сердитым молодым оппонентам, сторонникам правила «критикуешь – предлагай», которые, наряду с ответом на вопрос «кто виноват?», справедливо требуют ответа на вопрос «что делать?». То самое и делать, что предлагал немецкий философ, а после него, уже в новейшую эпоху, замечательный русский поэт, недавно ушедший от нас В. Корнилов.

Считали: все дело в строе,

И переменили строй,

И стали беднее втрое

И злее, само собой.

Считали: все дело в цели,

И хоть изменили цель,

Она, как была доселе,

За тридевять земель.

Считали: все дело в средствах,

Когда же дошли до средств,

Прибавилось повсеместно

Мошенничества и зверств.

Меняли шило на мыло

И собственность на права,

А необходимо было

Себя поменять сперва.

Сознаю, как фальшиво воспринимаются сегодня, как и в недавнем прошлом, призывы к покаянию и раскаянию. Каждый в глубине души не считает себя самым виноватым.

От биения себя в грудь действительно толку мало. Потому что до раскаяния нужно иметь мужество принять всю правду о себе во всей ее беспощадности. Пусть кто-то сочтет это стриптизом интеллигентного человека. Я называю это необходимой самодиагностикой, без которой невозможно излечение от главной болезни века, имя которой – всеобщее помрачение душ.

Мой приятель, пожилой профессор, человек не с самым большим достатком, по просьбе «Новой газеты» решил перевести деньги на дорогое лекарство, которое срочно требовалось ребенку, погибающему от саркомы глаза. По правилам благотворительные взносы принимаются вне очереди. Тем не менее, понимая, где он живет, знакомый около часа отстоял в длинной очереди, но все равно получил сполна в местном отделении Сбербанка. Ни один оператор не знал, как правильно провести этот платеж.. Потребовалось вмешательство заведующей. На выяснение порядка проведения этой «сложной» финансовой операции ушло еще около часа. Все это время он буквально спинным мозгом ощущал нарастание раздражения многочисленных клиентов, которым мешал осуществлять коммунальные платежи. Наконец, ненависть к нему прорвалась репликами: «ишь, благородный нашелся», «совесть, видно, не чиста» и т. п. Последний удар нанесла дама, принимавшая перевод: «Небось моему ребенку деньги бы не послали!» И с такими людьми мы вознамерились строить новую Россию? Может, и в этом виноват Чубайс, «у которого уже щеки вываливаются из телевизора» (выражение с форума), олигархи и начальство? «Но обвинять во всех случаях обстоятельства жизни и начальство есть умственная и нравственная лень, рудимент рабской психологии», – это уже из знаменитых «Вех». Сборника, в котором на заре прошлого века собрались «профессора в белых польтах» (продолжаю успешно осваивать лексику оппонентов) и затеяли свое «педагогическое блеяние» все на ту же тему моральной разрухи и грядущих за ней необратимых последствий. Но их голоса не были услышаны, и вскоре белые одежды повсеместно были сменены на кожанки. Эта смена «прикида» ощущается и по сей день.

Не приведет ли добросовестное стремление докапываться до глубинных ментальных причин общего разлада к параличу воли, внутренней эмиграции, высокомерному уходу от насущных земных проблем? Быть может, правы те, кто считает, что единственный выход из создавшегося положения – честно заниматься своим делом: «Не письма надо писать (и не «воззвания Ямбурга»), а работать, стараясь назло государству честно заниматься своим делом. Учитель пусть учит, музыкант играет, ученый пусть изобретает, врач лечит». Отчасти справедливо. Тут я вынужден расшифроваться, указав свое место работы. Ваш покорный слуга не является кабинетным ученым и вот уже тридцать лет тянет воз директора огромной школы, где учатся почти две тысячи детей, со всеми вытекающими практическими обязанностями, пренебрегать которыми не собирается. Но, поверьте на слово, ни уход с головой в профессиональную деятельность, ни исповедование теории «малых дел» не отменяют необходимости ставить перед собой последние вопросы.

На страшную ошибку современного человека, отождествляющего жизнь с деятельностью, указывал протоиерей А. Шмеман, чьи пронзительно честные дневники опубликованы в России недавно. Ректор академии, руководитель прихода, блистательный лектор, бессменный добросовестный член многих комиссий – словом, бесконечно занятый полезными, осмысленными делами человек пишет: «проклятие труда». Но многие, если не большинство, погружены в бешеную деятельность, потому что боятся остаться лицом к лицу с жизнью, с собой, со смертью. Потому что им скучно, а скука – это царство дьявола. Скучно и страшно – вот они и оглушают себя деятельностью, идеями, идеологией. Но сквозь все в «мире сем» просачивается все та же скука и страх. Тональность нашей культуры: «оптимистическая деятельность со зловонными испарениями страха и скуки». Таким образом, получается, что во всякой деятельности сохраняется необходимость сделать паузу, и не только для того, чтобы скушать твикс.

На сем «заслуженный пень всех наук» прекращает свое «трендение» и предоставляет молодым с их острыми зубами прекрасную возможность погрызть на форуме как его самого, так и брошенные им кости – цитаты.

Опубликовав этот ответ, я ожидал очередного взрыва и приготовился к новым нападкам, но ошибся. Неожиданно тональность форума сменилась, и не последнюю роль в изменении стиля полемики, как уже отмечалось, сыграли мои ученики. В доказательство привожу некоторые высказывания на форуме после второй газетной публикации.

По-моему, и интеллигенция имеется, и с гражданской позицией у нее все в порядке. Если бы было по-другому, то за все эти годы чудесных «реформ» Россия скатилась бы куда ниже и духовно, и как угодно еще. Именно благодаря усилиям отдельных учителей, преподавателей, врачей, военных (да, да, я не оговорился) Россия пока еще жива. Не будь усилий этих самоотверженных людей – подвижников, ничего бы не было: ни медицины, ни науки, ни, извините, культурки, ни образования. Кто-то скажет – да этого ничего и так нет. Возражу: есть. Вот, например, ученики Е. А. Ямбурга. Они есть. И некоторые даже пришли на форум поддержать своего любимого педагога. <...> А вот о свободе и хамстве, пожалуй, поговорить интересно. Но мне, прежде чем вступить в дискуссию по этому нелегкому вопросу, следует в первую очередь извиниться перед Евгением Александровичем Ямбургом за тональность, модальность и лексико-графическое оформление моего первого комментария на статью «ВРИО интеллигенции». Что и делаю. Извиняюсь.

В довершение всей этой истории поздно вечером в мой кабинет вошла интеллигентная женщина средних лет с букетом роз: «Это вам не за детей, за честные статьи в газете». А после ее ухода я подумал о двух вещах: о том, как тысячу раз прав Г. Померанц, утверждая, что стиль полемики важнее предмета полемики. И о том, стоит ли втягивать юношество во взрослые дискуссии. Может быть, именно это и называется связью школы с жизнью?

Сотворенные истории

В историю можно попасть, а если довести это выражение до смыслового завершения, то попросту влипнуть. Так говорят каждый раз, когда человек по недомыслию или неведению, возможно, не по своей воле попадает в ситуацию, полностью управлять которой не в состоянии. Ситуация в значительной мере управляет им, а он, по мере сил и своего разумения, пытается из нее выпутаться. Когда это удается, человек, вытирая испарину со лба и вздохнув с облегчением, произносит: «Фу ты, на этот раз, кажется, пронесло!»

Педагога подобные положения подстерегают буквально на каждом шагу, даже чаще, чем обычных людей. Ведь никогда не знаешь, что могут выкинуть эти дети в следующую минуту. Поэтому от него требуется поистине вратарская реакция, позволяющая держать на контроле все педагогическое поле, находясь в постоянной готовности к неожиданностям. Удар – и посланный мяч придется вытаскивать из самых неудобных положений. Голкиперской подготовке педагога отчасти посвящена эта книга, которая вполне могла бы носить иное название: «Педагоги и положения». Но даже самая надежная оборона не обеспечивает победы, в лучшем случае она позволяет надеяться на ничью. К счастью, в педагогическом арсенале имеются и наступательные средства, позволяющие не плестись в хвосте событий, но создавать их самим.

Учительство – это тот вид деятельности, который включает большое разнообразие профессий. Педагог поочередно оказывается в роли семейного психотерапевта, искусствоведа, конфликтолога и даже, если потребуется, следователя. Выше я сравнивал его реакцию с реакцией голкипера. Но есть еще две родственные педагогическому труду специальности. Это профессии режиссера и сценариста. Я не имею в виду достаточно распространенную ситуацию, когда учитель пишет сценарий школьного вечера, а затем вместе с детьми осуществляет его постановку на сцене. Хотя и эти навыки не окажутся лишними в подготовке педагога. По большому счету речь идет о другом. Педагог в состоянии стать сорежиссером жизни, выстраивая ее мизансцены в соответствии с собственным сценарным планом. Термин «сорежиссер», на мой взгляд, наиболее точно соответствует месту педагога в решении тонкой, деликатной проблемы – права на вторжение в чужую жизнь. Худо, когда педагог осознает себя неким демиургом, вершителем детских судеб. Он высокомерно считает для себя позволительным вмешиваться даже в самые интимные сферы, действуя там, как слон в посудной лавке. А как же иначе? Он хочет ребенку только добра, знает, как поступить правильно. В результате – сломанные судьбы, в лучшем случае – психологические травмы, которые потом изживаются десятилетиями. Нет, не о таком грубом насилии над жизнью веду я разговор. Сорежиссер знает свое место, он не считает себя царем, богом и воинским начальником. Тем не менее, чутко улавливая звуки и ритм окружающей жизни, он направляет ее течение по нужному руслу, не смея при этом осуществлять «поворот рек», опасный для души ребенка.

Первая трепетная влюбленность. Парень, не склонный к лицедейству, только из-за нее часами просиживает на занятиях театральной студии. Она явно польщена, но держит фасон, делая вид, что не замечает его восхищения. Оба стремятся к контакту, но не знают, как его осуществить. Во время перерыва репетиции, когда юные актеры побежали в ближайший магазин за едой, подхожу к незадачливому Ромео.

– По-моему, тебе нужны деньги?

– Зачем?

– Ты ведь у нас на репетиции единственный зритель. Так?

– Ну, так.

– А разве ты не видел, как сегодня Ольга работала в главной роли?

– Видел, здорово играла!

– За такую игру зрители дарят актрисам цветы. Поскольку других зрителей нет, придется тебе. Человеку будет приятно. Усвоил?

– Но у меня с собой нет денег.

– Я с этого и начал. Держи деньги и дуй в палатку. Успеешь до конца репетиции. Вручишь букет после окончания генерального прогона.

– Как же я у вас возьму?

– Молча. Отдашь, когда заработаешь в трудовом лагере.

Домой они возвращаются вместе. Чем не срежиссированный эпизод, в реализации которого у постановщика своя прямая и косвенная выгода? Во-первых, мне будет гораздо спокойнее, когда поздним вечером здоровый, крепкий парень проводит девушку до дома. Во-вторых, все присутствовавшие в зале (без малого шестьдесят человек) получили наглядный урок цивилизованного знакомства с противоположным полом. Между прочим, не такая простая проблема, как кажется на первый взгляд. Этому тоже, оказывается, надо учить. Подавляя смущение, подростки в таких ситуациях принимают для храбрости алкоголь. Второй, не менее распространенный способ знакомства – поднести зажигалку к сигарете девушки. Многие из них признаются, что начали курить исключительно ради облегчения контакта с юношами. А мы, взрослые, потом возмущаемся вульгарным поведением подростков, вспоминая свои благородные ухаживания.

От педагогической режиссуры отдельного эпизода перейдем к постановке целого сценического действия длиной в день. Это день самоуправления, когда все должности в школе, начиная с директора и кончая учителями, замещаются старшеклассниками. Больше всего желающих посидеть в кресле шефа. Почетно, престижно и неутомительно. Так представляют себе молодые люди директорский труд. Что ж, надо создать им соответствующую обстановку для осознания специфики труда администратора в наше время.

Накануне дня самоуправления договариваюсь с пожарниками, СЭС и управой о внеплановом наезде на школу. Узнав о педагогической сверхзадаче акции устрашения, смеются, но соглашаются провести работу со всей строгостью и составлением положенных протоколов. В назначенный день сценарий разворачивается, как по нотам. Волна за волной накатывают проверки. Юная администрация буквально сбивается с ног. Старшеклассник, исполняющий обязанности заместителя по безопасности, вместе с пожарником обследует подвалы всех трех зданий школы. Девушка-десятиклассница (она сегодня ответственная за питание школьников) зависает над компьютером, поскольку бьется над отчетом, который срочно потребовался вышестоящей организации. Все проверки, как и положено, оканчиваются составлением соответствующих протоколов с указанием найденных недостатков. «Разбор полетов» происходит в кабинете директора, но я не вмешиваюсь, предъявляя проверяющим инстанциям приказ по школе о назначении на руководящие должности старшеклассников. С завтрашнего дня я готов взять на себя ответственность. Все происходящее в кабинете фиксирует школьная пресса. Будьте уверены, начинающие журналисты распишут все в красках. Одним словом, сценарий дня удался. О чем свидетельствует всего одна реплика старшеклассника, побывавшего в директорском кресле: «Ну, у вас и работа! Мало не покажется».

Надеюсь, что уже приведенные примеры дают некоторые представления о педагогической режиссуре. Разумеется, все это можно описать в традиционных педагогических и управленческих терминах как организацию жизнедеятельности детей и юношества. Но научные категории, при всей их важности и неоспоримой емкости, не всегда передают тот неуловимый оттенок педагогического труда, который из технологической плоскости переводит его в творческую ипостась. Между тем именно заражение творчеством, как метод работы, в одинаковой степени присуще и педагогам, и режиссерам. Только на этом пути высекаются подлинные смыслы и ценности педагогики, происходит восхождение на ее вершины. Чтобы зажечь других, надо гореть самому.

Есть существенное отличие созданных или смоделированных педагогом ситуаций от сотворенных. Описанный выше день самоуправления – это, по сути дела, заранее смоделированная деловая игра, где молодые люди были вынуждены вписаться в предложенные (навязанные им педагогом) обстоятельства. Эпизод с преподнесением цветов – ситуация, сотворенная вместе с парнем. Подлинность чувств его собственная, достойная форма их предъявления девушке подсказана педагогом. Как говорят сегодня в рекламе, почувствуйте разницу. В этом эпизоде педагог действует подобно художнику, создающему свои произведения из корешков. Природа уже достаточно поработала над своим материалом. Художнику остается лишь увидеть ее творение и представить на свет божий. Зрители же искренне удивляются тому, как мастер увидел в обыкновенном невзрачном корне переплетенные руки влюбленных.

Но и это еще не высший педагогический пилотаж. Гораздо сложнее разжечь в сердце любовь, которой до поры не было. Нет-нет, я совсем не претендую на лавры графа Калиостро, который утверждал, что вывел некую формулу любви. Интимная сфера, к счастью, не поддается педагогическому управлению. Но влюбить молодых людей в природу, в искусство, включить их в контекст культуры вполне возможно. В этом я не раз убеждался на собственном и чужом опыте. Решение этой сложнейшей педагогической задачи совершенно невозможно без создания ситуаций «со-творчества», «со-творения». На каких педагогических путях создаются эти ситуации?

В отечественной педагогике в последние годы приветствуется проектная деятельность учащихся, поскольку она ставит школьников в исследовательскую позицию, помогает им приобрести навыки командной работы, учит самостоятельно добывать и обрабатывать информацию. Бесспорно, что это направление организации учебной деятельности надо всячески поощрять и поддерживать. Но я долго думал над тем, что же все-таки, при всех неоспоримых достоинствах этого метода, меня в нем смущает. А беспокоит вот что: подчеркнуто технократический, прагматический подход к формированию личности молодого человека. В современных условиях вполне возможно осуществить любой проект, не выходя из дома. Достаточно научиться ориентироваться в сетях Интернета, овладеть навыками обработки и компоновки информации. В этом как будто бы нет ничего плохого. Напротив, такой подход отражает стиль современной жизни, соответствует ее ускоренному ритму. Но при этом он мало затрагивает эмоциональную сферу личности, не рождает сильной, пропущенной через сердце привязанности к культуре.

По законам менеджмента проект должен иметь строго ограниченные временные рамки, четко определенный состав исполнителей с разграниченными функциональными обязанностями. С позиций управления и бизнеса иначе нельзя: не достигнешь эффективности, не получишь результата. А с педагогических позиций? Как быть, если реализация проекта затягивается на десятилетия, а за это время постоянно меняется состав его исполнителей?

Я веду речь о долгосрочных педагогических проектах, отдачу от которых начинаешь получать спустя годы. Строго говоря, само воспитание ребенка – это долгосрочный педагогический проект с негарантированным результатом. Говорить о его эффективности можно, но ее критерии крайне размыты, оценки субъективны. Тем не менее на житейском уровне мы легко выделяем из окружающих людей деликатного, воспитанного человека. Особенно в последнее время, когда их все меньше и меньше. Внешний облик, манера поведения, ценностные установки – все говорит о том, что этот человек в детстве получил правильное воспитание. «Правильное воспитание» – сегодня архаичное словосочетание, пришедшее к нам из девятнадцатого века. Оно включало и круг чтения, и непременное общение с достойными людьми, являвшими эталоны поведения во всем, начиная со строя речи, кончая манерой одеваться, но прежде всего – привычку жить напряженной духовной жизнью.

Двадцатый век сделал все от него зависящее для искоренения этой редкой породы людей. Начавшееся двадцать первое столетие по-своему продолжило эту истребительную работу в новых рыночных условиях. К счастью, вопреки усилиям предшествовавшего века, полностью уничтожить таких людей не удалось, они непостижимым образом продолжали воспроизводиться, являя высшие образцы культуры. Во всем: в творчестве, в гражданской позиции, в мудром, несуетном отношении к жизни. Редкие люди, их в пору заносить в Красную книгу. Тем более мы должны открывать юношеству образцы достойного существования. Помогала нам в этом, говоря современным языком, проектная деятельность. Но проект проекту рознь.

Встарь, а точнее, в восьмидесятые годы прошлого века, когда новый термин еще не прижился в отечественной педагогике, успешно развивалась и доказывала свою эффективность теория коллективных творческих дел. По сути дела, она формулировала тот же проектный подход. Но упор делала не на обучение, а на воспитание активного, неравнодушного человека, нацеленного на преобразование своей и окружающей жизни. Во всем остальном (формулирование проблемы, постановка цели, создание команд и т. п.) она вполне отвечала новомодному подходу. В педагогике, как и в искусстве, важны акценты. Да, коллективное творческое дело – это своего рода проект, в который вовлечены десятки, а иногда и сотни ребят. Но проект не ради игры ума, получения нужной информации и развития творческой фантазии школьников. Его важнейшая задача – украшение жизни, преображение самого человека, облагораживание среды его существования. Коллективное творческое дело должно иметь обязательный практический выход, а его реализация должна непременно поднимать дух участников, создавать оптимистичный, радостный настрой. Такого рода проектами я занимаюсь на протяжении всей своей профессиональной жизни.

Этот краткий, надеюсь не утомительный, историко-педагогический экскурс потребовался для того, чтобы прояснить дальнейшее изложение. Напомню, первоначально речь шла о сотворении вместе с детьми воспитывающих ситуаций. Некоторые из наших педагогических проектов растянулись на десятилетия, вошли в стилистику школы, стали определять ее лицо. Их подробное описание не входит в задачу этой книги. Но каждый из них состоит из десятков сотворенных историй, присмотреться к которым имеет смысл. Это как в хорошем фильме, где каждый выстроенный режиссером кадр имеет самостоятельное значение, а все вместе они создают художественное полотно. И еще одно предваряющее эти истории напоминание. Все они создавались с ясно осознаваемой педагогической целью: включить подростков в контекст культуры, дать почувствовать биение ее пульса. Только через чтение книг и просмотр видеорядов это затруднительно. Тут крайне важны волшебные встречи, пересечения с людьми, уже оставившими свой след в культуре. Простое приглашение выдающихся мастеров в школу для общения с учащимися, конечно, полезно, но, намой взгляд, малопродуктивно. Такое живое общение, разумеется, дает больше, нежели наблюдение за мэтром с экрана телевизора, но все равно оставляет молодого человека в потребительской позиции созерцателя, а не деятеля: «Посмотрим, что ты нам такое расскажешь». Ситуация меняется в корне, когда подросток оказывается в творческой позиции.

Однажды я, не без задней мысли, пригласил в школу замечательного актера В. Татарского. Его блистательный моноспектакль по «Мастеру и Маргарите» проходил в гнетущей тишине. Никто не смеялся даже в самых комичных местах текста. После выступления я пояснил смущенному актеру, что ребята знают это произведение почти наизусть. Через неделю премьера их спектакля по мотивам произведений М. А. Булгакова. Поэтому они наблюдали прежде всего за его актерской работой, им была дана такая установка. Излишне говорить, что зал буквально забросал его вопросами. Так обычный школьный концерт приглашенного чтеца повлек за собой высоко профессиональный заинтересованный разговор о том, как точнее донести слово писателя до аудитории. Замечательный актер и старшеклассники не могли оторваться друг от друга более двух часов, поскольку их объединяла общая высокая цель. Именно такие ситуации я называю сотворенными. Еще важнее, когда молодые люди осознают уникальность поставленной творческой задачи, ее безупречный нравственный посыл и высокое гражданское звучание. Тогда буквально каждая встреча превращается в волшебную.

Волшебные встречи

У Б. Пастернака есть строка, подсказывающая педагогу наилучший путь постижения творчества художника: «Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь...» Разумеется, опасно воспринимать поэтическую метафору буквально, ибо за ней целые миры: многообразные и до конца неуловимые смыслы. Но в тот год я сознательно сделал упор на «живой след» в его прямом значении. Позади уже был спектакль, посвященный творчеству М.А. Булгакова, вечер памяти В. Высоцкого. Школьные театралы ждали от меня новой творческой задачи. И тогда я предложил нарушить печальную российскую традицию, сформулированную еще А. С. Пушкиным: «Они любить умеют только мертвых», – и создать спектакль о живом поэте и пригласить его самого на премьеру. Так более двадцати лет назад в школе возникла окуджавская тема, которая общими стараниями не умирает по сей день. Я честно предупредил старшеклассников: будет трудно, этого никто никогда не делал. Отношение к поэту в стране, мягко говоря, неоднозначное. Его любят люди, но не сильно приветствуют власти.

Легко сказать, создать спектакль о жизни и творчестве живого и здравствующего поэта. Его произведения хотя и опубликованы в разных книгах и журналах, но полного издания нет. А где взять биографические материалы? Монографии с жизнеописанием выходят в соответствии с той же грустной традицией лишь после ухода мастера из жизни. Делать нечего, придется в буквальном смысле слова идти по живому следу художника, встречаться с теми людьми, судьба которых в разное время пересекалась с судьбой поэта, восстанавливая шаг за шагом его жизненный путь. Благо, что многие из них пока еще живы.

Записать их рассказы важно не только для подготовки сценария, но еще в большей степени для сохранения истории культуры. Придет время, и эти записи станут бесценными. Многие из тех, с кем предстоит встречаться, сами являются гордостью российской культуры. Ловите каждое их слово, подмечайте буквально все: детали интерьера кабинета, манеру речи, форму общения. Уверяю вас, спустя десятилетия вы с гордостью будете рассказывать своим детям об этих волшебных встречах. Но к ним нужно подготовиться. Неприлично входить в дом, ничего не зная о его хозяине, не будучи знакомым с его произведениями. Кроме того, творческая перекличка товарищей по поэтическому цеху – распространенное явление в культуре. У Б. Окуджавы есть стихи с посвящением своим собратьям по перу. В свою очередь, и они не остались в долгу. Такие художественные пересечения не менее интересны, чем реальные, происходившие в жизни встречи, ибо биографии поэтов – это прежде всего их творчество.

Говоря все это, я не лукавил, не проводил «воспитательный момент», я так чувствовал и страшно волновался, отчетливо осознавая, за что мы беремся. И это искреннее переживание за успех нашего общего дела передалось ребятам. Так была заложена основа целой череды сотворенных историй. Каждая из них стала яркой, незабываемой страницей в биографии самих старшеклассников.

Прежде всего мы обратились к Л. А. Шилову, главному хранителю звучащих голосов писателей в Литературном музее. Об этом выдающемся человеке речь впереди. Он достоин отдельного рассказа. Лев Алексеевич горячо поддержал нашу идею, снабдив нас адресами и телефонами тех писателей и деятелей культуры, кто мог оказать помощь в нашем общем деле. Общим он назвал его не случайно, поскольку мы условились о том, что после завершения работы записи интервью и фотографии, сделанные во время встреч, будут отданы на хранение в Литературный музей. Услышав это предложение из уст профессионального архивиста, старшеклассники убедились в огромной значимости своего будущего труда, в его подлинной исторической ценности.

И началась напряженная работа. Имя Б. Окуджавы, как волшебная палочка, открывало нам все двери. Нас буквально передавали по эстафете от человека к человеку. Увлекательное это дело – писать историю культуры по живым следам, когда прямо перед тобой участники реального литературного процесса. Но самое главное, старшеклассники получили редкую возможность полными легкими вдыхать чистый воздух культуры, еще не отягощенный архивной пылью. Со временем они полюбят и этот терпкий аромат истории, но только тогда, когда сами приложат руку к пополнению хранилищ Литературного музея. Не все сразу. А пока одна волшебная встреча сменялась другой. Подробное их описание выходит за рамки книги. Сосредоточусь лишь на педагогических деталях некоторых из этих сотворенных историй.

Мы в гостях у поэтессы Нины Белосинской. Она вместе с Б. Окуджавой в начале пятидесятых годов прошлого века входила в знаменитое литературное объединение «Магистраль». Там же начинала свой творческий путь молодая Б. Ахмадулина. Так получилось, что в этот раз брать интервью пришли одни барышни. Рассаживаемся, готовимся записывать. Но «поэт издалека заводит речь» (М. Цветаева).

И действительно, бросив лукавый взгляд на юных девушек, мудрая женщина заводит разговор совсем не об истоках литературного творчества интересующего нас автора. «Вам сегодня шестнадцать. Скоро, очень скоро вы влюбитесь. И вам захочется, чтобы ваш избранник пел и играл на гитаре, как Окуджава. А он по вечерам собирает лодку в пыльном подвале, это его любимое занятие. Любимое, но очень вредное, потому что у него астма. И лучше бы заняться чем-то другим. Так вот, если хотите быть счастливыми, идите к нему и собирайте вместе его лодку. И не требуйте, чтобы он пел, как Окуджава». Девушки замерли, а я подумал о том, что на моих глазах родился новый предмет, который никогда не будет преподаваться в школе: методология счастья. А жаль!

В квартире Н. Я. Эйдельмана, замечательного историка и пушкиниста, набились преимущественно парни. Яркий, колоритный человек, потрясающий рассказчик, он широким жестом обвел нашу толпу и представил ее супруге: «Окуджавия!» Так мы неожиданно с порога удостоились почетного титула.

«Окуджава и история? Замечательная тема. Вот я профессионал, сижу в архивах, изучаю документы. Но вы знаете, я с ним советуюсь. У меня такое впечатление, что он там жил, в девятнадцатом веке. Да он и сам история. Его любит слушать моя мама, а она родилась в прошлом веке, слушаю я, и обожает моя дочь, которая будет жить, как и вы, в двадцать первом столетии. Представляете, его почитатели – люди, принадлежащие трем столетиям. А вообще занятия историей – замечательный способ продления собственной жизни. Не понятно? Продлевать жизнь в будущее бесконечно – нельзя. Есть естественные границы каждой жизни. Зато никто не мешает удлинять свою жизнь в прошлое. У меня уже такое ощущение, что я лично знал Лунина, Герцена и их друзей. Они как близкие знакомые. В сущности, все это было так недавно. Вот я, например, был знаком с одним из праправнуков Пушкина, он жал мне руку, а ему – отец, отцу – дед. Между мной и великим поэтом всего три поколения. Представляете, можно считать, что я связан с Пушкиным всего через три рукопожатия!»

Когда мы вышли из квартиры знаменитого историка, один из моих юных попутчиков произнес: «Впечатлений на двадцать лет жизни!» Сегодня ему уже за сорок. А его жена, тоже наша бывшая ученица, работает учителем у нас в школе.

И был вечер, и приехал Булат Окуджава. В финале спектакля он поднялся на сцену. Старая магнитофонная пленка сохранила его обращение к ребятам:

Я совершенно поражен. У меня такое ощущение, что это не обо мне все... Оказывается, я не так уж мало понаписал... И когда я искал дорогу к этой школе, я никак не представлял, что такой уровень может быть. Я очень признателен вам всем. Всем организаторам этого дела, вашему горению, вашему доверию ко мне. Мне очень лестно это... Сейчас мне просто трудно подбирать слова, соответствующие моему состоянию и вашему труду. Но когда-нибудь я найду, очевидно, слова, и вы узнаете, что я прочувствовал и продумал за эти два часа. Спасибо вам большое.

Так вместе с ребятами мы прикоснулись к истории, а она отметила наше в ней присутствие. Но на том памятном вечере череда событий не прервалась. Их связующую нить можно проследить вплоть до сегодняшнего дня. На дворе 2007 год. Мы готовимся к открытию памятника Б. Окуджаве на площади перед школой. Мы – это педагоги, школьники и их родители, наши бывшие ученики, участники того памятного спектакля. Ну, конечно, ученики художественно-графических классов уже побывали в мастерской автора памятника, замечательного скульптора Георгия Франгуляна. Идут вечера, встречи... Творятся новые истории. Некоторые из них полны драматизма.

Звонок из Переделкино, из музея Б. Окуджавы. Предлагают выступить на вечере памяти поэта. Это высокая честь. В Концертном зале им. П. И. Чайковского соберутся две тысячи человек, цвет московской интеллигенции. Среди выступающих – выдающиеся актеры и музыканты: А. Баталов, Т. Доронина, О. Табаков, Е. Камбурова, А. Макаревич и др. Вечер ведет знаменитый писатель и друг поэта В. Аксенов. Среди этого созвездия мы – единственные не профессионалы. Страшно, но соглашаюсь. Подбираем репертуар, старшеклассники начинают готовиться. И тут, как назло, у меня две подряд научные командировки, которые невозможно отменить. Спустя две недели, прямо из аэропорта спешу в репетиционный зал и немедленно получаю шок. Пока меня не было, ребята проявили творческую инициативу и поменяли репертуар. Им страшно захотелось исполнить песни из знаменитого спектакля театра «Современник» «Вкус черешни», слова и музыка которых принадлежат Б. Окуджаве. Слов нет, песни красивые, но сам поэт их не исполнял, на дисках их нет. Старшеклассники скачали мелодии из Интернета. В Интернете ведь есть все, чего ни пожелаешь. Но, увы, скачанные мелодии оказались фальшивыми, лишь отдаленно напоминающими оригинал.

Еще через полчаса звонок из Переделкино. Вдова поэта, Ольга Владимировна Окуджава, хочет сегодня вечером прослушать наш номер. До концерта остается всего два дня. С тяжелым сердцем, не глядя друг на друга, едем на просмотр. Чуда не происходит, показ проваливается. Я первым прерываю тягостное молчание, установившееся после выступления: «Моя вина. Ольга Владимировна, это показывать нельзя, номер надо снимать». Глаза солисток переполняются слезами. Легко сказать, снимать. Вся Москва уже обклеена афишами, где среди плеяды звезд черным по белому написано: Центр образования № 109, школа Е. Ямбурга.

Мудрая женщина принимает свое решение: «Сейчас мы все вместе поедем в одно место». Ночью приезжаем в квартиру, где живет сын поэта, Булат Булатович Окуджава, у него дома уникальный архив. Он включает компьютер, и я замираю от неожиданности. Перед нами уникальные кадры. Оказывается, во время репетиции спектакля «Вкус черешни» кто-то догадался поставить кинокамеру. За роялем (!) Булат Окуджава. Он учит петь свои песни молодого О. Даля, юного О. Табакова. У них ничего не получается. На сцену выходит сам режиссер О. Ефремов, тоже безуспешно пытается петь. Все смеются. Тогда Булат Шалвович сам исполняет все от начала до конца. Скачиваем с компьютера подлинные мелодии, обещаем приложить все силы, дабы поправить ситуацию. На обратном пути в автобусе обращаюсь к ребятам: «Вы, надеюсь, понимаете, какие уникальные кадры сейчас видели? И хотя вы самонадеянные нахалы, но, с другой стороны, только благодаря вашему провалу я имел счастье увидеть это чудо». Начиная со следующего утра (воскресенье), почти сутки юные актеры не выходят из зала.

День выступления. Концерт начинается в девятнадцать часов, но уже с одиннадцати мы репетируем в Концертном зале Чайковского, шлифуя свой номер. Когда объявляют их выход, я буквально замираю от страха, покрываясь красными пятнами. Вперед выходит один из солистов: «Мы исполним песни из спектакля, которого не видели, потому что опоздали родиться». Если быть точными, то опоздали родиться и их родители. Спектакль 1962 года. Зал реагирует добрым смехом. Поют они действительно замечательно. Безукоризненно звучат партии саксофона, рояля, гитар. Зал взрывается долго не смолкающими аплодисментами. Это, помимо приличного исполнения, выглядит очень трогательно. Среди присутствующих в зале по большей части люди, которые не опоздали родиться и своими собственными глазами видели тот знаменитый спектакль. А через неделю на адрес школы пришло письмо.

Суетливое и вместе с тем равнодушное и циничное время. И мы теряем, теряем. Теряем друг друга, теряем любовь, благородство, искренность, бескорыстную дружбу...

И посреди этого – зал Чайковского, 11 ноября. Когда собрались достойные, когда, пожертвовав своим временем, послужили доброму делу и для бедной интеллигенции в честь ее последнего певца устроили замечательный праздник.

От всей души благодарим! И спасибо вам, ребята, за ваш маленький подвиг!

От фонда Окуджавы

ваша Ольга Окуджава.

К письму была приложена книжка поэта «Ах ты, шарик голубой». Подлинник письма занял свое место в школьном музее, а копии были розданы всем участникам этой драматической и одновременно вдохновляющей истории с наказом: хранить вечно в семейных альбомах.

Своя череда сотворенных историй связана с именем ныне живущего писателя А. И. Приставкина, автора пронзительной повести «Ночевала тучка золотая». Способ их сотворения все тот же: творческое, непосредственное погружение школьников в историко-культурный процесс. Поэтому, пропуская большую цепь событий, опишу финал, в котором просматривается вся предварительная работа. Как автор сценария и режиссер, я, разумеется, субъективен, поэтому сошлюсь на свидетельство объективного наблюдателя.

В битком набитом зале стояла тишина, которая дороже шумных аплодисментов. Зрители напряженно следили за судьбой детдомовских братьев Кузьменышей и их сверстников – голодных, раздетых, обойденных заботой и лаской. На сцене юные герои, одетые бог весть во что, привезенные бог знает куда, скандировали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А со стен зала смотрели на нас увеличенные фотографии «отца народов», «любимого друга всех детей», прижимающего к себе светлые и темные детские головки.

На одном снимке Сталин, улыбаясь в усы, держит на руках маленькую девочку с букетом цветов. Это Геля Маркизова, дочь наркома земледелия Бурят-Монгольской АССР Ардана Маркизова. В 1936 году, во время приема руководителями партии и правительства трудящихся Бурят-Монгольской АССР, шестилетняя Геля преподнесла цветы Сталину, и он взял ее на руки. Этот момент был запечатлен на снимках, стал плакатом. Отца Гели наградили тогда орденом Трудового Красного Знамени, а вскоре арестовали и расстреляли. Мать тоже погибла. Геля, оставшись сиротой, долго жила в нищете и безвестности.

...Плакала в зале миниатюрная женщина с восточным разрезом глаз – Геля Маркизова. После спектакля поднялся на сцену автор «Тучки...» Анатолий Приставкин. Говорил он прерывисто, глотая слова, делая паузы, – ему мешали слезы, и он их не стеснялся. Писатель благодарил ребят не столько за правдивое (первое в стране!) воплощение своей повести, сколько за верное понимание ее. Тема, которая поднята в спектакле, перестала быть запретной, но остается взрывоопасной. Сколько лет мы твердили о неколебимой дружбе народов, о победившем интернационализме и стыдливо замолкали при упоминании о судьбе немцев Поволжья, чеченцев, ингушей, калмыков...

Закрывать глаза на национальные проблемы преступно, полуправда не менее вредна и может обернуться трагедией – об этом говорил режиссер киностудии им. М. Горького Саламбек Мамилов, который приступает к работе над фильмом по повести Приставкина. Ингуш по национальности, он ребенком был отправлен в ссылку, где пробыл четырнадцать лет. Спас его от верной гибели март 1953 года.

Даже сейчас, весной 1988 года, сценарий с трудом пробивает себе дорогу. Бесконечные вопросы – «а надо ли?», «а поймут ли?», «а ко времени ли?» – стоят на пути к съемкам. Еще бытует негласное мнение, что нравственность ребят, их мышление надо взращивать исключительно на положительных примерах, а драматические моменты нашей истории... ну были, но зачем ворошить старое? Какое заблуждение! Воспитывать юные души можно только правдой, какой бы суровой и тяжелой она ни была. Ребята все знают, все понимают – уровень их информированности достаточно высок, зачем же с ними в бирюльки играть? Если мы, взрослые, хотим, чтобы наши дети нам верили, то должны честно и откровенно разговаривать с ними.

Так писала журналист Е. Зонина в газете «Советская культура» через неделю после премьеры спектакля.

Завершая рассказ о сотворенных историях, я в который раз подчеркиваю их отличие от тех, которые нам в обилии подбрасывает жизнь. Конечно, педагогику можно и нужно высекать и из житейских коллизий, очищая их от вредных примесей страстей человеческих: злобы, ненависти, зависти, непомерного тщеславия и т. п. Сотворенные же истории – беспримесны и потому они высшей педагогической пробы.

И последнее замечание. Теперь, когда позади уже более тридцати лет работы в одной школе, нередко приходится слышать, что представленный опыт не воспроизводим. Маститому директору с такими связями открываются все двери. А что делать нам? Кто будет с нами разговаривать? Отвечаю со всей определенностью. Поп-звезды и кумиры толпы недосягаемы. Но они нам и не нужны. Подлинные деятели культуры, болеющие душой за будущее страны, всегда открыты для общения с юношеством. Что же касается волшебных встреч, то много лет назад в беседе с историком Н. Я. Эйдельманом я как-то не смог сдержать своих чувств: «Просто не верю своему счастью. Я, директор обычной московской школы, познакомился с вами, с Булатом Окуджавой». Он ответил предельно кратко: «Евгений Александрович, каждый в своей жизни должен познакомиться с тем, с кем должен познакомиться».