Наркоманские сказки Михайлов Валерий
Широчка сделала всё, как сказал Глюк, и они оказались в тусклой комнате с железной кроватью и двумя тумбочками. На кровати сидел небритый малый в майке, увешанной значками и медалями, трусах и солдатских сапогах. Он курил сигарету и хлебал одеколон «Шипр» из железной солдатской кружки.
– Здрасте, – сказала воспитанная Широчка.
– Он тебя не видит и не слышит, – сказал Широчке Глюк. – Смотри, сейчас начнётся.
Солдат тем временем докурил сигарету, бросил окурок на пол, раздавил сапогом («вот так и с врагами Отечества», – подумала Широчка) и громовым голосом крикнул:
– Отче!
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал поп.
– Мамочка родная! – вырвалось у Широчки.
Поп был в белом женском парике, короткой, едва прикрывающей тощую задницу рясе, чёрных колготках и высоких чёрных сапогах. Лицо было размалёвано, как у проститутки.
– Слушаю вас, Пал Палыч.
Только после этих слов Широчка узнала в солдате повзрослевшего пионера Пашу.
– Вот те на! – всплеснула руками Широчка.
– Не бери в голову, это сон.
– Докладывай, – приказал Паша попу.
– Хэбэ постирал, воротничок пришил, автомат почистил.
– Ладно, подь сюды. Заслужил.
Поп стал на четвереньки и чуть ли не на брюхе пополз к Паше. Паша прямо из воздуха (во сне бывает всё) извлёк большую кожаную плётку и начал стегать попа.
– О, да, повелитель, наказывай, повелитель! – скулил поп голосом до отвращения похожим на пресняковский.
– Ладно, на сегодня хватит. Оближи мне теперь сапоги.
– Благодарю тебя, повелитель! – снова взвыл пресняковским голосом поп и принялся лизать сапоги солдату Паше.
– Ладно, до дыр пролижешь. Вылижи лучше пол, а то я тут насорил малёхо.
– Слушаюсь, повелитель!
Поп принялся лизать пол у Пашиных ног, проглатывая, не жуя, окурки.
– А это тебе, чтобы не всухомятку, – с этими словами Паша смачно плюнул на пол.
– Благодарю тебя, повелитель, – особенно мерзко проблеял поп, слизывая плевок.
– Ладно, а теперь можешь снять с меня сапоги и понюхать портянки.
Поп взвыл что-то нечленораздельное, стащил сапоги и, уткнувшись лицом в портянку, полной грудью втянул аромат солдатских ног.
– Фу, какая гадость! Не хочу больше этого видеть, – возмутилась Широчка, которой стало противно, а совсем не интересно.
– Надо сказать новое волшебное слово, и мы окажемся в другом сне, – сообщил ей Глюк.
– Давай быстрее слово, иначе меня стошнит.
– Гомоапатия.
– Гомоапатия? – переспросила Широчка и очутилась в каком-то парке возле полосы препятствия.
– Где мы? – спросила Широчка.
– Во сне капитана Отморозкова.
– Он что, тоже? – удивлённо спросила Широчка.
– Не обязательно. У каждого свои сны. А вот и он.
Отморозков бодро шагал к полосе препятствий, ведя на поводке престранного субъекта, шкандыляющего рядом на четвереньках. Это был здоровенный толстяк в милицейской форме с полковничьими погонами. Он был настолько толстым, что периодически цеплял животом землю, от чего форма стала особенно грязной.
– Кто это? – спросила Широчка у Глюка.
– Полковник Конь. Начальник Отморозкова.
– Конь, а ведёт себя, как собака.
– Это называется секс по-милицейски. Сейчас Отморозков будет его трахать.
– Что, прямо здесь?
– Смотри.
Прибыв на место дислокации, Отморозков отвязал Коня и разрешил немного побегать. Конь с радостным кашлем, который должен был символизировать весёлый заливистый лай, бросился к кустам, откуда послышалось внушительное журчание.
– Ко мне! – крикнул через несколько минут Отморозков.
Конь шумно выбрался из кустов, и во всю прыть, на которую был способен, побежал к хозяину.
– Апорт! – Отморозков забросил палку чуть ли не на противоположный конец парка. Они несколько минут поиграли с палкой, затем Отморозков сделал большой глоток из появившейся чудесным образом бутылки водки, закурил сигарету, после чего сказал Коню, недобро улыбаясь:
– А теперь мы с тобой немного позанимаемся. Ползи.
Они вдруг оказались возле здоровой грязной лужи.
– У меня здоровье слабое, – взмолился Конь человеческим голосом.
– Ползи, урод! – Отморозков профессионально двинул Коня носком ботинка прямо по копчику. Конь взвизгнул, плюхнулся на живот, и пополз, что раненый бегемот.
– А теперь барьер, – приказал Отморозков, когда Конь переполз через лужу.
– У меня давление, сердце, – жалобно взмолился Конь.
– Подсадить? – ехидно спросил Отморозков, и Конь, жалобно скуля и проклиная жизнь, принялся карабкаться через забор.
– Отставить! – рявкнул Отморозков после очередной неудачной попытки Коня, – Я вижу, ты без помощи не справляешься. Ладно.
Отморозков соорудил на поводке затягивающуюся петлю, накинул на шею Коня, а другой конец перекинул через барьер.
– Ты будешь лезть здесь, а я буду тянуть тебя там, – сказал довольный собой Отморозков.
– Пошли отсюда, – сказала Глюку Широчка. – Не люблю, когда обижают животных, даже если они полковники милиции.
Пионер Паша самоотверженно мастурбировал на огромный цветной портрет Ленина, и Широчка, посмотрев немного, захотела перейти в следующий сон.
На этот раз они оказались в огромной, в стиле Людовика какого-то, зале, посреди которой стоял шикарно сервированный стол. Заиграла музыка, и зала начала наполняться одетыми в дорогие смокинги и фраки волками. Последними в залу вошли знакомый волк и…
– Да это же я! – воскликнула Широчка.
Широчка шла в великолепном вечернем платье с разрезом, и красивых туфельках на высоких каблуках. Волк был сама любезность. Остальные волки трижды прокричали «ура», и пир начался. Настроение Широчке не испортило даже главное блюдо – пионер Паша, запечённый с яблоками. К тому же он оказался настолько вкусно приготовлен, что Широчка съела с удовольствием целых три куска, хотя не считалась обжорой.
Широчка навсегда хотела остаться в этом сне, но действия волшебного печенья кончилось, и ей пришлось возвращаться.
Широчка и санаторий
Летом Широчка, как и все пионеры (а Широчка вступила в пионеры) поехала в детский санаторий районного значения. Была она уже большой девочкой, поэтому попала в первый отряд к Евгении Ахриповне Нечепуряк – заслуженной воспитательнице с большим педагогическим стажем работы.
– Добро пожаловать в наш замечательный санаторий, – начала Евгения Ахриповна свою речь на первом построении отряда. – Начиная с сегодняшнего дня вас ждёт масса увлекательных, интересных, а главное, полезных для вашего здоровья мероприятий. Это и трёхразовое питание, это и медицинские мероприятия, это и экскурсии, и многое, многое другое. Наш санаторий называется детским потому, что он принадлежит вам, детям, – она сделала паузу, достала папиросу, не сигарету, а именно папиросу, закурила, сделала глубокую затяжку и совершенно другим голосом рявкнула, что было сил: – Но если хоть одна падла посмеет испортить мне образцовую смену, я вам, блявёнышам, так настучу по голове, что вы домой дураками вернётесь! Всем ясно? – она бросила папиросу на землю, затушила ногой, и продолжила ласково: – Ну а если вам всё понятно, позвольте повторить: Добро пожаловать.
В общем, лагерь был как лагерь, но кое-что надолго запомнилось Широчке.
Это произошло в конце тихого часа. В Широчкин отряд пришла тётя в белом халате и приказала всех построить.
– Здравствуйте дети, – сказала она. – Меня зовут Елена Александровна. Я буду делать вам манду.
– Всем? – спросила Широчка.
– Всем, – ответила Елена Александровна.
– И мальчикам, и девочкам?
– И мальчикам и девочкам.
– А у кого уже есть?
– Тебе уже делали?
– Да.
– Давно?
– Когда родилась, наверно.
– А надо каждый год.
– Зачем?
– Не задавай глупых вопросов. Давай руку.
– Зачем?
– Манду делать.
– На руке?
– Нет, на голове, – зло сказала Елена Александровна.
– Давай быстрее руку, пока каблуком по голове не получила, – вмешалась воспитательница в разговор.
Делать было нечего, и Широчка закатала рукав. Елена Александровна достала шприц и вколола немного лекарства Широчке под кожу.
– И всё? – с лёгким разочарованием спросила Широчка.
– Всё, а через три дня будем смотреть манду.
– На руке?
– На руке.
Широчка представила себе манду на руке и тяжело вздохнула. Но никакой манды у неё на руке не появилось, а так, слегка покраснело, и всё.
Другим незабываемым событием в жизни Широчки была встреча с психом-терапевтом. Широчка так и не поняла, почему терапевт был психом. Терапевт как терапевт. Всех детей собрали тогда в большом уютном кабинете, усадили в мягкие удобные кресла и приказали сидеть тихо. Не успели они как следует расшуметься, как в кабинет вошёл дородный мужчина в мятом белом халате.
– Здравствуйте. Меня зовут Зигмунд Юнгович Перлз. Я психов-терапевт. Сегодня у нас с вами будет психов-терапевтический сеанс. Сядьте удобно, расслабьтесь.
Зигмунд Юнгович говорил тихим вкрадчивым голосом, будто собирался одолжить деньги у всех сразу.
– Расслабляем руки, ноги, спины, животы, груди…
Мальчики захихикали, а девочки принялись трогать себя за груди.
– Отставить! – рявкнул Зигмунд Юнгович. – Сейчас я кое-что вам покажу.
С этими словами он открыл шкаф и достал длинную толстую палку, похожую на указку, только намного длиннее.
– Это – мой психотерапевтический кий, которым я терапевтирую по голове любителей смеяться. Вам понятно? А теперь сядьте удобно и расслабьтесь.
Когда терапевт вновь дошёл до расслабления грудей, мальчишки вновь захихикали, и по их головам заплясал кий.
– Теперь расслабляем дыхание. Дыхание становится ровным, спокойным. Вслед за дыханием автоматически успокаивается сердцебиение, мысли, чувства. Мысли становятся ватными, туманными. Туман становится всё гуще и гуще. Но это не простой туман. Он проникает в ваши тела, разъедает их, растворяет, как горячая вода растворяет снег.
Кто-то совсем рядом с Широчкой пукнул знатным чесночным пуком, и Широчке захотелось убраться как можно дальше, но чесночный пук начал проникать в её тело, растворять, разъедать, превращать Широчку в чесночный густой туман.
– Но вот появились солнечные лучи, заставившие туман рассеяться, подняться вверх, в небо, и вы превращаетесь в облака.
«Наконец-то», подумала Широчка и устремилась вверх, подальше от чесночного зловония. Широчке стало вдруг настолько хорошо, что она на какое-то время забыла про психа-терапевта.
– … и вы проливаетесь каплями дождя, – услышала она вновь. – Вы орошаете землю, и на ней будут расти цветы, вы барабаните по крышам, вы падаете на асфальт, и вот уже первые лужи…
Широчка, повинуясь терапевту, с грохотом рухнула с поднебесной высоты на бетон с такой силой, что превратилась в маленькую лужу и потекла ручейком к ближайшей речке.
– Мама, мама, я хочу писать, – Широчка протекала мимо молоденькой мамы с мальчиком лет пяти.
– Посмотри, Андрюшенька, какой миленький ручеёк! – сказала мамочка сыну. – Он будет просто счастлив, если ты в него пописаешь.
– Что за извращенский бред! – возмутилась Широчка и всеми силами попыталась течь дальше, но зловредный карапуз вытащил свой отросток и радостно поливал Широчку, стараясь попасть в рот.
– Ваши воды смешиваются, – продолжал говорить психов терапевт, и воды Широчки начали смешиваться с водами, подаренными мальчуганом, от чего Широчку чуть не вырвало, но она вовремя впала в речку, по которой, как машины по Садовому кольцу в час пик, плыли пароходы. Не успела она передохнуть, как из-за поворота показалась ватага мальчишек с камнями в руках.
– Я дальше! Я дальше! – кричали они и бросали в Широчку камни.
– Больно же, дураки! – обиделась Широчка и поспешила к морю.
Море грелось на солнышке, выставив огромный живот.
– Море-море, я хочу в тебя впасть, – крикнула что есть сил Широчка.
– Впадай, – меланхолично ответило море.
– Куда? – спросила Широчка.
– А хотя бы сюда, – сказало море, и перед Широчкой возникла огромная старческая задница.
– Нет, только не это! – закричала Широчка, но было поздно. Неведомая сила подхватила Широчку и стремительно втянула прямо в задний проход. Когда же Широчка выбралась на поверхность, она стала океаном и омывала Землю. Земля грустно лежала на мраморном столе, а вокруг неё суетились люди в забрызганных кровью и мозгами белых халатах. Они резали, пилили, сверлили, засовывали руки по локоть в чрево Земли, из которого обильно сочилась смесь нефти, крови и испражнений. Широчка должна была всё это омывать из пожарного шланга, но ей стало дурно, и она впала в космос. Космос был старым, холодным и дурно пахнущим чуланом, правда, очень огромным. Не успела Широчка осмотреться, как некто приставил к её голове пистолет и весело спросил:
– Масло «Крестьянка». Будешь?
Широчка испугалась и открыла глаза. По её ногам текло что-то тёплое.
– А это ещё что? – спросил псих и терапевт, показывая пальцем куда-то под ноги Широчке.
Она посмотрела вниз и увидела у себя под ногами большую лужу.
– Что это? – зло повторил псих.
– Вы же сами говорили: дождь, река, море… – грустно ответила Широчка.
Широчка и президент
Это лето выдалось для Широчки очень запоминающимся. Она вступила в пионеры, побывала в детском санатории и даже видела Президента, причём не понарошку, как все, сидя у телевизора, а взаправду, когда он приезжал посетить Президентский дурдом.
Когда-то давно, тогда Широчка была совсем маленькой, вся страна тоже горячо любила Президента, но находились люди, которые любили Президента недостаточно сильно, и их за это сажали в тюрьмы и заставляли тяпать тайгу. Шли годы, президенты сменяли друг друга. Одних любили больше, других меньше, но всегда находились люди, желающие потяпать тайгу за государственный счёт. И вот появился новый, особо любимый всеми Президент, который пожалел то ли тайгу, то ли государственный счёт, но своим указом всех несчастных, которые так и не познали священной любви к Президенту, приказал считать больными людьми. И верно, только безумец способен не любить Президента! Для них построили лечебницу, где в тепле и достатке они могли спокойно клеить коробочки на благо своей необъятной Родины. Новый Президент был настолько добрым и демократичным, что следующим указом разрешил оппозицию, которая принялась критиковать партию власти за недостаточную, по мнению оппозиции, любовь к Президенту.
Этим летом Президент решил посетить лечебницу для душевно больных, которая находилась в городе, где жила Широчка. Широчке вместе с другими пионерами выпала честь бежать за лимузином Президента. Задолго до этого знаменательного события их начали тренировать, как олимпийскую сборную страны, и даже кормили специальными спортивными таблетками, от которых пионеры бегали особенно резво. К приезду Президента организовали субботник, на котором побелили все дома, вымыли и покрасили все парадные, бомжам и нищим выдали новые парадные лохмотья и организовали для них бесплатное питание, чтобы они не ворошили образцово-показательные помойки, созданные специально к приезду Президента. Деревья побелили, дорожки вымыли, а асфальт начистили сапожным кремом, чтобы выглядел, как новый. Проституток на время визита назначили школьными учителями и воспитателями детских садов, а вместо них на панель выпустили особо достойных сотрудниц службы безопасности. Город был готов к встрече высокого гостя.
И вот решающий день наступил. Детей собрали засветло, несколько раз прогнали за макетом лимузина, несколько раз проверили парадную пионерскую форму, транспаранты и флаги. Учителя и представители администрации съели по пузырьку валидола и запили неразбавленной валерианкой. Сотрудники безопасности ещё раз проверили весь президентский путь.
Наконец кортеж Президента появился за поворотом.
– Пошли, – сказал представитель администрации, и дети выскочили из укрытия и пристроились к Президентскому лимузину к всеобщему недовольству охранников. Недавно прошёл дождь, и от обилия сапожного крема дорога стала скользкой. Бежать было трудно, во-первых, потому, что лимузин ехал слишком быстро даже для настоящих тренированных пионеров, во-вторых, мешали флаги и портреты Президента, к тому же приходилось кричать УРА и СЛАВА ПРЕЗИДЕНТУ. Но ничто не могло омрачить радость близости Президента.
– Ой! – вскрикнул вдруг пионер Коля, поскользнулся и упал. Его косточки весело хрустнули под колёсами машины охраны. Он даже не успел прокричать УРА ПРЕЗИДЕНТУ.
– Какой бессовестный мальчик! – возмутилась завуч по внеклассной работе. – Уронить портрет Президента в грязь!
А лимузин уже стоял перед главным входом в Президентский дурдом, уже открылась дверца автомобиля, уже появилась нога президента, и тут случилось то, чего никто не мог предвидеть. Журналисты ринулись с микрофонами и телекамерами к Президенту, и охране ничего не оставалось, как открыть огонь. Журналистов было немного, и охрана управилась быстро. Мгновенно убрали тела пострадавших, но дорожка! Она была испачкана кровью! Ответственные работники оптом попадали в обморок, но Президент сделал вид, что ничего не случилось. Он решительно покинул лимузин, поприветствовал свой народ кивком головы, и, пройдя по залитой кровью дорожке, вошёл в лечебное заведение.
Так Широчка увидела Президента.
Широчка, коса и перелом
Так случилось, что Широчка вместе с другими пионерами записалась «на мотокружок». Конечно, первое время они убирали помещение, чинили мебель, возрождали из пепла единственный мотоцикл кружка, который давно превратился в бренные останки.
– Ничего, – сказал руководитель кружка, – лёгкий ремонт – и он будет, как новый.
Лёгким ремонтом оказалась замена рамы, двигателя, шасси, бака и прочей мелочи, которую можно и не перечислять. Причём возрождать железного коня из пепла пионерам пришлось за свой счёт. Кружок работал на общественных началах, а общественные начала, как известно, за пивом не пошлёшь.
Наконец, конь стал, как новенький, и пионеры, подобно акробатической пирамиде, кинулись на него все разом, как только он завёлся. Мотоцикл рявкнул, рванул, сбросил с себя пионеров и благополучно заглох. Благополучно для всех, кроме Широчки. Широчка же повредила ногу, да так, что в больнице ей наложили гипс от бедра и до щиколотки. Наложили и отпустили домой, в школу, чтобы, значит, уроки не прогуливала.
С одной стороны, с гипсом хорошо: учителя меньше цепляются, бабушки в автобусе место уступают, одноклассники смотрят с уважением, она, вон, уже и с мотоцикла упасть успела, а они и паровоза ни разу не видели, разве что папиросного.
С другой же стороны… Ни одеться, ни обуться, а уж о том, чтобы с удовольствием сходить в туалет, и речи быть не могло. Какое тут удовольствие, если нога в коленке не сгибается. Дома ещё ничего, правда, нога в туалет не вмещалась, и приходилось всё делать с открытой дверью, а вот в школе или в больнице… Попой на общественный унитаз не сядешь – попа не казённая, в отличие от унитаза, а казённые унитазы на своём веку повидали такое, что напиши хоть один из них мемуары, бестселлер бы вышел.
Надо всё делать на присядках. А какие присядки, если одна нога в коленке не гнётся? Правильно, пистолет. Почему пистолет? Да потому, что хоть стреляйся, если тебе в таком состоянии где-нибудь в публичном месте какать захочется. У Широчки же коса, как назло, отросла почти до пола, и каждый раз, когда Широчка вот так на пистолете корячилась, коса норовила оказаться в унитазе, словно мёдом ей там намазано. Намазано там, кстати, было, но только не мёдом, откуда взяться мёду в общественном унитазе? И приходилось Широчке каждый раз после туалета голову мыть. Хоть плачь. Пришлось даже подстригаться – угораздило Широчку жвачку проглотить. Так что день, когда ей обещали снять гипс, был для Широчки долгожданным, как Новый год.
Едва дождавшись утра, Широчка ворвалась в процедурную, забыв постучать. Медсестра Марина была занята. Она стояла на коленях перед доктором Боровым, и что-то рассматривала с очень близкого расстояния у него в штанах. Что именно так привлекло её внимание, Широчка не видела, так как Боров стоял к ней спиной.
– Тебе чего? – спросила Марина, облизывая губы.
– Гипс снять.
– Погуляй с полчасика, – сказал Боров Широчке и, обращаясь к Марине: – Продолжайте, сестра.
Делать было нечего, и Широчка пошла гулять по больнице. Конечно, Широчка могла бы решить, что больница похожа на полигон для съёмок нового фильма Тарковского, но Широчка Тарковского не смотрела, поэтому ничего такого в голову ей не пришло. Больница была старой. В прошлом году её, правда, ремонтировали. Средств выделили достаточно, и кроме нескольких новых дач, построенных узким кругом должностных лиц, кое-что сделали и в больнице. Больница же вела себя как привередливый больной, отторгающий пересаженный орган. Краска с фасадов смывалась дождём, линолеум линял, обои поднимались шубой, а новые канализационные трубы плакали на стыках. Где-то голодно мяукала кошка – сегодня не операционный день. В палате, за закрытой дверью, бубнил знакомый голос.
– Николай Навахудоносорович? – заглянула в палату Широчка.
– А, Широчка, заходи.
Капитан Отморозков покоился на особом медицинском сооружении, напоминающем гинекологическое кресло. Его огромное красное достоинство было выставлено на всеобщее обозрение.
– Николай На… товарищ капитан, вы-то как?
– А он фамилию меняет, – сказал мужик, загипсованный в виде стола. На его спине шла игра в карты, – На Ошпаркина.
– Ошпарились? Как вы так?
– Да вот так. У меня газовая колонка дома. Решил я, значит, свою гордость помыть, а перед этим мыл посуду. Ну и газ не сразу погас. Открываю я кран, и гордость свою туда. Поначалу, пока холодная из труб шла, даже хорошо было, потом кипяток пошёл. Хорошо ещё успел отпрыгнуть.
– Это ещё что, – перехватил инициативу человек-стол. – Ко мне недавно племянница с сыном приезжали. Ещё в школу не ходит. Так он что учудил? Решил в курятник, на кур пописать. Просунул писюн в сетку и целится. Петух увидал такое дело, да как клюнет! Пришлось скорую вызывать.
– А я в детстве любил на живность писать, – снова взял слово Отморозков. – Камнями там или из рогатки я их не обижал, но плюнуть или пописать – это верх кайфа. Один раз так невесты лишился.
– Перепутал с котом? – спросил один из играющих.
– Разговорчики! – возмутился Отморозков. – Сейчас арестую тебя за азартную игру в общественном месте, будешь знать.
– Одна у вас, ментов, совесть, да ты и ту ошпарил.
– Дай рассказать, – вмешался человек-стол.
– Так вот, иду я к ней с цветами, шампанским, как положено. Смотрю, а возле подъезда кот сидит. Домашний такой, чистый, красивый. Ну, как тут пройти мимо? Расстёгиваю штаны и к нему, а он, гад, отошёл на пару метров и опять сел. И так он от меня минут двадцать бегал. И ведь не убегает, гад, а словно специально дразнит. Я за ним, как был, в костюме, с цветами и концом наружу по всему двору. Невеста же моя с матерью на балконе курили.
– А я один раз чуть одноклассника без жены и детей не оставил, – перенял инициативу человек-стол. – Надо сказать, что был он тощим, жёлтым и болезненным, зато член у него был богатырский. Вся сила в корень ушла. А возле головки бородавка. Ну, прям член на члене. Словно кактус почкующийся. Набрели мы как-то с пацанами на склад, а там диски для болгарки. Начали мы их пускать. Тут я ему по концу и запустил, так он аж на два метра подпрыгнул. Снимает штаны, а конец, как яблоко, круглым стал. Ну ничего, обошлось.
– А я себе как-то креслом яйца прищемил, – сказал ранее молчащий игрок номер два.
– Это как же тебя угораздило? – спросил игрок первый.
– На концерте. Садился на кресло и прищемил. Сам удивляюсь, как. Но синяк потом был знатный.
Разговор, наверно, продолжался бы целую вечность, но в палату ворвалась дежурная медсестра, как две капли воды похожая на Тайсона.
– Вы совсем, что ли, трам-тарарам! – начала она с порога. – Вы какого… Канарейкина с растяжки сняли?
– Да мы подумали, чего ему на цепях висеть, только зря время тратить, а тут стол из него первый класс! – ответил игрок номер один.
– Да вы… – захлебнулась она. – А ты, девочка, что здесь делаешь?
– Мне гипс…
– Домой иди, нет их никого, на совещании, – пахнула она перегаром на Широчку.
Так Широчка и осталась в гипсе. Нет, не на долго, придя домой, она его сняла.
Широчка в деревне
Широчка проснулась около десяти. Почему около десяти? – спросите вы. Да потому, что у Широчки начались самые лучшие в мире летние каникулы, и Широчка уехала в деревню, к бабушке и дедушке. Несмотря на то, что деревня находилась в трёх автобусных остановках от города, это была самая настоящая деревня с домами с печным отоплением, колодцами во дворах, (несмотря на давно проведённые водопровод и газ) коровами, козами, свиньями, утками и целой кучей бабушек и дедушек. Наверно, для всех горожан здесь можно найти подходящих бабушку с дедушкой, чтобы приезжать к ним на каникулы или просто в гости. Так, по крайней мере, думала Широчка.
Широчка открыла глаза, поиграла немного с солнечным зайчиком и бодро встала с кровати. Залёживаться некогда: её ждал полный впечатлений большой летний день. Первым делом Широчка села на ночной горшок, который жил под кроватью. Широчка всегда какала по утрам, при этом её лицо приобретало выражение особой одухотворённости, прямо святая дева, узревшая лик Господа.
Вскакнув от души, Широчка встала и внимательно осмотрела содержимое горшка.
В соусе свежей девичьей мочи покоилась большая мягкая рыхлая какашка. Широчка специально ела по вечерам сырую морковку, чтобы какашка получалась, как надо. Сегодня какашка ей особенно удалась, и Широчка замурчала тихонько песенку от удовольствия. Широчка могла любоваться своими какашками целую вечность, но впереди было много дел, и она со вздохом поставила горшок на небольшой столик. После этого Широчка принесла из кухни кружку с водой и скалку, которой бабушка толкла картошку. Скалкой Широчка принялась толочь какашки, ловко разбавляя водой из кружки. Наконец в горшке образовалась смесь нужной консистенции, и Широчка обошла с горшком все бабушкины цветочки, поливая их полученной смесью. Широчка всегда поливала цветы какашками, и они росли большими-пребольшими.
Теперь можно умыться и погулять до завтрака.
Не успела Широчка отойти от дома и на десять шагов, как перед ней предстала весьма любопытная картина. Капитан Отморозков, заехавший, видать, в гости к своим бабушке и дедушке, совершал арест козы. Звали козу Роза Люксембург, и принадлежала она бабе Даше. Отморозков пытался нацепить наручники на козьи рога, коза же блеяла, вырывалась, норовила боднуть, в общем, всячески оказывала сопротивление при аресте. Баба Даша стояла рядом, и голосила, как на похоронах или на проводах в армию.
– За что вы её, товарищ капитан? – спросила Широчка.
– Оскорбляет, зараза, при исполнении, так сказать.
– И как же она вас оскорбляет?
– Меееееент, – проблеяла вдруг коза с явным негодованием в голосе.
– Вот видишь.
– Да ну, товарищ капитан, это у неё язык такой, как английский. Э бёт у них значит птица, импОтент – важный, а хэппи пёзды ту ю – совсем не о счастливых женщинах. Если же вы предложите американцу сок, то он вообще обидеться может.
– Это как вороны, – поддержал разговор Отморозков, – у нас дома черешня росла. Так они облепят её и сидят, лакомятся. А бывало, как начнут кричать: кар, кар, кааавр, кааа…, захлёбывается, будто ей полный рот накончали. Я сначала так и думал, а потом смотрю, рот, как рот. Никакой эротики.
– Так и коза. Может, она совсем не то имела в виду.
– И то может быть, – миролюбиво согласился Отморозков, – но на всякий случай протокол составить надо.
Чем всё это закончилось, Широчка так и не узнала. Бабушка позвала кушать. Пришлось возвращаться домой.
На завтрак была пюрешка с котлетками. Картошка приятно отдавала пряным запахом Широчкиных какашек, и Широчка съела целых три порции.
После обеда бабушка попросила Широчку отнести деду Напасу маковой росы, а то он третий день как хворает. Дед Напас жил недалеко, да и Широчке нравилось бывать у него в гостях, пить чай с волшебным печеньем и слушать рассуждения о национальной идее. Дед Напас был помешан на идее русской нации.
– От них всё зло, от иностранцев всяких. Испокон веков наезжали к русскому двору всякие немцы-французы. Понаедут де Билы с Кретьенами, понаделают нам Педров с Гомесами, а от них потом вся зараза…
Дед Напас всамделишно был хворым. Он сидел за столом, курил длинные-предлинные папиросы, надолго проглатывая дым.
– О чём хвораешь, дедушка? – спросила Широчка ласковым голосом.
– Да всё о ней, об идее русской. Всё о ней моё сердце обливается кровью.
– И что ты о ней думаешь?
– Бабы мы, все как есть, бабы. А всё потому, что вскормлены молоком бабьим.
– Так другого не бывает.
– Ещё как бывает. Наше, мужицкое молоко. Оно и вкуснее, и питательнее.
Читать бесплатно другие книги:
