Процессы о колдовстве в Европе и Российской империи Канторович Яков
Еще более подробный перечень вопросов заключается в инструкции суда в Баден-Бадене, относящейся к 1588 году. Здесь судьям предписывалось задавать следующие вопросы: «Кто научил ведьму отнимать у коров молоко, делать грозу, облака, ветры и какими средствами она это делает? Состоит ли она в союзе с дьяволом на основании формального договора, или клятвы, или простого обещания, и если на основании договора, то каково его содержание? Отрицает ли она Бога, и в каких словах, и какими действиями, и в какое время, и в каких местах? Имел ли дьявол от нее письменное обязательство и писано ли оно кровью, и чьею кровью, или чернилами? Когда и в каком образе дьявол к ней явился, как он себя назвал, как он был одет, как выглядели его ноги? Имел ли дьявол с нею плотские сношения (по этому пункту ряд подробностей, которые оставляем без перевода с латинского оригинала: quonam modo Diabolus геае potuerit eripere virginitatem? Quale fuerit membrum virile Diaboli, quale ejus semen? An concubitus cum Diabolo meliore et majore ream affecerit voluptate quam concubitus cum viro naturali? An et rea semen emiserit? An Diabolus cum rea noctu pluries rem habuerit et semper cum semenis effluxione? Utrum rem cum rea peregerit in ipso membro muliebri an et in aliis corporis locis? и т. д.)[51]. Как она причиняет мужчинам слабосилие? Как дьявол ее учил и какими средствами она производит свои наваждения? Вредит ли она ядом, прикосновениями, заклинаниями, мазями? Сколько мужчин, женщин и в особенности детей она уже умертвила или осквернила? Сколько беременных женщин она испортила? Сколько скота она повредила? Сколько раз она производила град, и какие были последствия, и как она производит град, и что она для этого употребляет? Ездила ли она на шабаш, и на чем, и куда, и в какое время? Может ли она сделаться оборотнем, и каким оборотнем, и какими средствами? Сколько детей она на шабаше съела, откуда эти дети доставались, как они приготовляются — жареными или вареными, какое употребление делается из головы, рук и ног, берется ли также жир от этих детей, и для чего употребляется этот жир, не употребляется ли жир от детей для производства бури и дурной погоды? Как изготовляется ею волшебная мазь, какой она имеет цвет и употребляется ли для этого человеческий жир, жареный или вареный, и какие части тела для этого берутся? Как она отнимает у коров молоко и превращает в кровь?» И т. д.
Подобные вопросы в виде общей схемы должны были обнимать собою все роды обвинения, которые теория и практика знала за ведьмами. Они составляли вопросный лист генеральной инквизиции, который потом с ответами подсудимой на каждый вопрос (да или нет) приобщался к протоколу судебного заседания и давал материал для обвинительного акта и основанного на нем мотивированного приговора. Так как при первоначальном допросе обвиняемые отвечали большей частью на предлагаемые вопросы отрицательно, а лишь потом под пыткой признавались, то ответы в вопросном листе менялись и отрицательные ответы постепенно заменялись положительными — до тех пор, пока весь лист наполнялся соответственно желанию судей.
На эти вопросы обвиняемая должна была давать ответы. Все, что только больное воображение суеверного и невежественного народа могло выдумать, пытаемая вынужденно признавала за свои преступления, и эти признания ее, вынужденные пыткой, продиктованные отчаянием, заносились в протоколы как действительные факты, как реально совершенные преступления.
Часто пытаемые признавались в таких фактах, которые тут же на суде с очевидностью оказывались ложными, нелепыми, плодом фантазии. Но суд этим не смущался и принимал эти факты как истину, объясняя, что признание очевиднее, чем сама очевидность.
В Гессене, в деревне Линдгейм, в 1664 году были обвинены пять женщин в том, что они вырыли из могилы недавно умершего ребенка и тело его употребили для приготовления волшебной мази. Их подвергли пытке, и они сознались в своем преступлении. Муж одной из этих женщин, убежденный в ее невинности, добился того, чтобы осмотрели могилу, и когда ее вскрыли, то нашли гроб с нетронутым трупом ребенка. Но судьи объяснили это дьявольским наваждением; собственное признание обвиняемых, по их мнению, было важнее кажущейся очевидности. Женщин осудили и сожгли живыми.
Такой же точно случай был в Альтенфельде. Одна ведьма дала показания, что вырыла из могилы ребенка и съела его. Суд присудил ее к сожжению. Муж отрицал ее виновность и просил, чтобы разрыли могилу и удостоверились в том, что жена оговорила себя. Действительно, когда разрыли могилу, то увидели, что труп лежит нетронутый. Но суд, ввиду признания, не принял этого доказательства невиновности, объяснив, что труп ребенка в могиле — наваждение дьявола, чтобы обмануть судей. Мнимая ведьма была сожжена.
Или вот еще. Женщина призналась, что провела ночь на шабаше. Муж доказывал, что она всю ночь провела с ним в одной кровати. Суд, однако, не принял этого показания мужа, объяснив, что дьявол обманул мужа, положив ему на кровать суккуба под видом жены.
Нелепость некоторых признаний и тупоумие судей, принимавших эти признания вопреки всякой очевидности, доходят до таких размеров, что трудно поверить, что это действительные факты, если бы они не были засвидетельствованы в протоколах процессов. Жительница Фульды призналась, что убила колдовством двоих своих детей и чужого ребенка. Между тем оказалось, что все трое живы. На другом процессе мнимая ведьма обвинила себя в том, что умертвила колдовскими средствами некоего Хайнца Фогеля, а между тем этот Хайнц Фогель был жив и фигурировал тут же на суде в числе свидетелей. Тем не менее женщина была осуждена и сожжена.
О логике судей ярко говорит факт, который приводит де Ланкр в подтверждение того, как трудно бороться с хитрыми каверзами дьявола. Некто, подозревая свою служанку, что она ведьма и присутствует на сборищах шабаша, решился стеречь ее всю ночь и для этой цели крепко привязал ее за ногу к стулу, возле камина, где сам уселся. Как только служанка засыпала, он будил ее. «Тем не менее, — добавляет де Ланкр, — дьявол восторжествовал: служанка все-таки была на сборище и после призналась в этом, она рассказала множество подробностей, которые были подтверждены и другими показаниями».
Недели, месяцы и годы заключения в отвратительнейших тюрьмах, страшные муки пыток, жестокое обращение судей и палачей и вообще вся судебная процедура доводили обвиняемых до такого смятения и потрясения ума, что многие в конце концов и сами верили в реальность всего того, в чем они признались под пытками. Они рассказывали о себе удивительные, невероятные вещи, причем рассказывали это с мельчайшими подробностями. В помутнении разума несчастные действительно думали, что виновны в возводимых на них обвинениях, искренно обвиняли себя и других, умоляли спасти их души, признавали себя недостойными жить, просили скорее сжечь себя на костре, чтобы освободиться от власти дьявола и возвратиться к Богу. Многие из них в этом состоянии решались на самоубийство.
Судья старался получить в результате следствия единогласие показаний многих ведьм. Это единогласие очень легко достигалось определенной системой допроса и пыткой. Бедные обвиняемые в конце концов могли рассказывать только то, что служило утвердительным ответом на поставленные вопросы, во-первых, потому, что они ничего другого не знали, и, во-вторых, потому, что только этим они могли удовлетворить судью.
То, в чем одна признавалась «добровольно», лежало подозрением на тысяче других. Обвиняемые из вопросных пунктов узнавали, в чем их обвиняют, и признавались в этом — под угрозой пытки, во время или после пытки.
Эти признания, занесенные в протоколы, служили главным доказательным материалом, которым подтверждалась вера в колдовство и в существование ведьм и на который судьи в своей практике и юристы и теологи в своих сочинениях ссылались как на неопровержимые факты для обоснования учения о дьяволе и колдовстве. Из суда эти признания, полные самых чудовищных измышлений, переходили в массы, питая народное суеверие и подкрепляя авторитетом суда самые нелепые рассказы о шабаше, о похождениях дьявола и ведьм, о наносимой ими порче, о волшебных мазях, об оборотнях и т. д. Вот извлечение из протокола, подобных которому множество.
Арнулетта Дефран, прозванная «королевой колдунов», 15 февраля 1603 года в Валенсьене была привлечена к суду по обвинению в разных преступлениях. Допрошенная, она отрицала свою вину и на все вопросы отказывалась дать утвердительный ответ. Ее подвергли пытке. Во время пытки допрос продолжался. ««Правда ли, что она испортила Катарину Ромбо, вследствие чего та стала извергать всякую нечисть, вроде червей, гусениц и тому подобного, а из ушей выходили уховертки, и что наслала на нее такое количество вшей, что они сидели у нее даже на пальцах?» Ответ отрицательный. Арнулетте связали руки сзади и надели на шею ошейник. Новый вопрос: «Дотрагивалась ли она до мужа вышеназванной Катерины Ромбо, вследствие чего он заболел и, проболев восемь месяцев, умер?» Отвечает, что неправда и что ничего не знает. Еще вопрос: «Правда ли, что у нее на различных местах тела положена печать дьявола, а именно за правым ухом, на правом плече и бедре». Отвечает, что это неправда, громко кричит, жалуясь на претерпеваемые страдания, однако не проливает ни одной слезы (отсутствие слез считалось одним из важных признаков ведьмы. — Я. К.). Побуждаемая сказать правду, продолжает отпираться. При возобновлении пытки признается, что она ведьма. Спрошенная, с какого времени, отвечала, что уже двенадцать или пятнадцать лет, как дьявол явился ей в образе молодого человека, одетого в коричневое платье, и спросил ее, не желает ли она сделаться его любовницей, на что она ответила согласием. Тогда он показал ей полную шляпу денег и провел с нею около часу, в течение которого говорил с ней, как обыкновенно говорят любовники… Уходя, он дал ей понять, что он дьявол, и назвал себя Верделе».
Ввиду такого признания Арнулетта была удавлена и сожжена. Вот приговор: «Рассмотрев предварительно уголовное дело, возбужденное против Арнулетты Дефран, рассмотрев предлагавшиеся ей вопросы и ее ответы, изложенные нижеподписавшимся главным судьей Леконтом, уличающие ее в том, что она отказалась от Бога, Святой Девы, святого таинства крещения, чтобы сделаться колдуньей, и посвятила себя служению дьяволу, что бывала несколько раз на плясках и ночных сборищах, куда переносил ее дьявол, ее любовник, которого она называла Верделе, и где она производила гнусные деяния, приличные колдунам, что после того, как она вступила в связь с сатаной, она дала порошок г-ну Бакве, от которого он томился в течение шести месяцев и наконец умер, что таким же способом испортила Катарину Ромбо, чтобы заставить ее томиться долгие годы, от чего та и теперь еще не избавилась… что, кроме того, возвращаясь с шабаша, она иногда посыпала тем же порошком посевы, насылая на них град и мглу, по просьбе и приказанию вышеназванного Верделе, ее любовника… За таковые ужасные, отвратительные преступления приговаривается: вывести ее из тюрьмы на рынок, перед городской ратушей, и там, на эшафоте, возведенном с этой целью, удавить ее и немедленно сжечь. 23 марта 1603 года».
Особенно много и подробно распространялись ведьмы в своих признаниях о сборищах на шабаше. Читая эти признания, записанные в протоколах, приходится удивляться этому невыразимому бреду, однако же бреду, выстроенному с определенной логикой; картина времяпрепровождения на этих сборищах изображается с такими подробностями и с такою яркостью, что недаром некоторые из новейших исследователей склонны верить в реальность этих сборищ и пытаются их как-то объяснить.
С этими признаниями соседствовали признания в оборотничестве. Вера в оборотней, преимущественно в волков, вообще была весьма распространена. Полагали, что оборотничество — излюбленный способ действий дьявола. Оборотни толпами бегали по деревням, пожирали детей и домашних животных. Де Ланкр сообщает много случаев оборотничества и в подтверждение их ссылается на факты из своей практики, а также на множество авторитетов. Еще Св. Августин[52] сообщает, что в его время были трактирщики, которые давали своим посетителям какие-то снадобья в сыре и таким образом превращали их в животных. Также Фома Аквинский утверждает, что omnes Angeli boni et mali, ex virtute naturali habent potestatem transmutandi corpora nostra[53]. Это верование в оборотней существовало в той или иной форме во всех странах Европы. Оно свирепствовало в особенности там, где было много волков, — около Юры[54], в Норвегии, в Ирландии где, по словам Кемдена[55], жители Оссори[56], как говорят, делались волками через каждые семь лет, в Пиренеях, в Греции и у нас в России. В Италии женщины большею частью превращались в кошек.
Ликантропия — особая форма безумия, во время которой больные воображают себя превращенными в зверей, — принимала в некоторых местах характер настоящей эпидемии. Многие воображали себя обросшими шерстью, вооруженными ужасными когтями и клыками и утверждали, что во время своих ночных скитаний они разрывают людей, животных и в особенности детей. А кое-кому воображение по этой части помогали развить ретивые инквизиторы. В результате во второй половине XVI века оборотней во Франции считали сотнями; в округе Доль[57] даже нашли нужным в 1573 году издать следующее постановление:
«Ввиду полученных верховным судом Дольского парламента сведений, что часто видят и встречают человека-волка, похитившего уже нескольких маленьких детей, которых затем более не видали, и нападавшего в поле на некоторых всадников… названный суд, в предупреждение большого зла, разрешил и разрешает жителям этих и других мест, невзирая на существующие законы об охоте собраться с рогатинами, алебардами, пиками, пищалями, дубинами и учинить охоту на названного оборотня, преследовать его всюду, где только можно его найти, поймать, связать и убить, не отвечая за это никаким штрафом или взысканием»[58].
Выслеживание оборотней и придание их суду составляли одну из главных забот местных властей. Разумеется, появились и особые специалисты по оборотням, в том числе и среди юристов. Весьма проявил себя на этом поприще судья Боге[59]; в конце XVI столетия он участвовал во многих процессах о колдовстве и отправил на костер немало оборотней, а поскольку он был человек ученый, не лишенный литературного дара, то вдобавок еще и написал о них книгу. Впрочем, оборотнями Боге не ограничился — он также составил правила для суда над ведьмами. В этом кодексе он допускает по отношению к обыкновенным ведьмам снисходительное облегчение наказания, а именно удушение перед сожжением на костре, но по отношению к оборотням такое облегчение наказания, по его мнению, допускать не следует, и они должны быть сожжены живыми.
Де Ланкр и Реми приводят из своей практики много интересных случаев оборотничества. Вот случай, описанный де Ланкром. Некий Жак Руле предстал перед судом по обвинению в том, что принимал вид волка и в этом виде однажды съел ребенка. «Обвиняемый сознался, что они вместе с братом и кузеном, нищенствуя по деревням, часто принимали вид волка. Спрошенный, как они это делали, он рассказал, что для этого они натирали себя мазью, которую им дал неизвестный человек, и после этого становились волками. Спрошенный, где они были 4 августа 1598 года, ответил, что были тогда в деревне Курнувиль и там все трое превратились в волков. Спрошенный, съели ли они тогда ребенка, ответил, что да, что он первый разорвал его посредине тела, а потом пришли брат и кузен и тоже ели ребенка. И еще говорит, что, когда он напал на ребенка, последний кричал и на его крик прибежало много народа, из которых он многих знает, и еще говорит, что это было в 10 часов утра. Спрошенный, куда убежали брат и кузен, говорит, что они убежали в соседнее местечко, где убили другого ребенка, что он за ними не последовал. Спрошенный, кто научил их оборачиваться в волка, говорит, что не знает. Спрошенный, много ли он съел детей, отвечает, что многих…» Стоит ли говорить, что Парижский парламент присудил Жака Руле к смерти.
Следующий случай показывает, до каких размеров доходила вера в оборотней, к каким злоупотреблениям она могла привести и, без сомнения, нередко приводила. Некий охотник, однажды ночью охотясь в горах Оверни, подстрелил волчицу, у которой оторвало лапу, но она, хромая, успела убежать. Охотник поднял лапу, вложил ее в свою охотничью сумку и пошел в соседний замок просить гостеприимства и ночлега. Владелец замка принял его очень радушно и любезно осведомился у гостя, много ли он настрелял добычи. Чтобы ответить на этот вопрос, охотник хотел показать хозяину лапу, но каково было его изумление, когда вместо лапы в сумке оказалась человеческая рука, с кольцом на одном из пальцев ее, по которому хозяин замка узнал, что рука принадлежит его жене. Он направился немедленно в комнату жены и нашел ее раненой и, как оказалось, без руки. Тогда женщина призналась, что может принимать вид волчицы и в этом виде напала на охотника. Так, во всяком случае, записано в материалах следствия. Муж передал жену юстиции, и она была сожжена.
Частым преступлением ведьм была половая связь с дьяволом. На основании признаний осужденных было твердо установлено, что дьявол охотнее вступает в связь с замужними женщинами, находя двойное удовлетворение — в совращении самой женщины и в оскорблении брачного таинства. Де Ланкр находит подтверждение этому в том, что в числе осужденных ведьм было значительно больше замужних женщин, признавшихся в связи с дьяволом, чем незамужних. «При этом, — пишет де Ланкр, — эти женщины вместо того, чтобы скрывать эту гнусную связь, краснеть и плакать, напротив, подробно рассказывают о самых грязных подробностях их связи и с таким бесстыдством, непринужденною веселостью и хвастовством, точно рассказывать об этом доставляет им удовольствие, и не только не краснеют и не стыдятся, но скорее приходится краснеть судьям, допрашивающим их и выслушивающим такие гнусности».
Судьи, впрочем, хотя и краснели, были очень любопытны и старались на допросах узнать о различных подробностях половых сношений с дьяволом — о форме полового органа у дьявола, об ощущении, испытываемом женщиной от совокуплений с дьяволом, и т. д. Ответы были различные, смотря по темпераменту и фантазии женщины, и описания половых сношений с дьяволом часто между собою расходились. Но это служило в глазах судей только доказательством новых хитростей дьявола, умевшего разнообразить свои удовольствия и соблазны…
Обвинение в половой связи с дьяволом было самым излюбленным пунктом обвинительного материала против ведьм. Подозрение в этом преступлении падало на всех ведьм независимо от их возраста. Оно приписывалось как старым женщинам, так и подросткам-девочкам. В Тулузе в 1275 году была сожжена 58-летняя старуха Лабарт по обвинению в сношениях с дьяволом, плодом которых был урод с волчьей головою и змеиным хвостом. Для пропитания чудовища мать якобы воровала по ночам маленьких детей. В Померании в 1652 году была осуждена десятилетняя девочка, признавшаяся в том, что находится в связи с дьяволом и имеет от него двух детей, а третьим беременна.
Приведем в извлечении подробности одного процесса, в котором corpus delicti[60] была половая связь с дьяволом.
Процесс этот интересен потому, что он относится к эпохе сравнительно поздней, отделенной от нас промежутком всего в полтора века, — когда ярость преследования ведьм значительно ослабела и судопроизводство по делам о колдовстве отрешилось от ужасающих жестокостей и получило более спокойный характер. Мы имеем тут дело не с фанатизмом ослепленных инквизиторов, искавших повсюду жертв для отправления их на костер ad majorem Dei gloriam[61], а с судом добросовестных и образованных судей, доискивавшихся истины на основании объективных доказательств и стремившихся к истинному правосудию. Мы видим тут правильное, насколько это возможно было в то время, ведение судебного следствия, без применения пытки для исторжения признания, с принятием в соображение всех обстоятельств дела, с назначением подсудимой защитника и вообще с соблюдением всех формальностей установленного законом судопроизводства. Тем не менее старое заблуждение так глубоко вкоренилось и еще так сильно господствовало над умами, что оно подчинило себе здравый смысл и сделало возможным подобный процесс.
В 1728 году некая Анна-Мария Розенталь, жившая в Вюртемберге, была привлечена к суду по обвинению в любовной связи с дьяволом. Обвинение было основано на слухах, что Розенталь была много раз беременна, но каждый раз родившийся ребенок куда-то исчезал. Ввиду этих слухов 16 февраля 1728 года была допрошена местная акушерка, которой поручили исследовать Розенталь. Она показала, что нашла подсудимую беременной живым ребенком и что эта женщина просила ее никому не говорить о беременности, потому что она должна передать ребенка мужу своему некрещеным; при этом она призналась, что она замужем и ее муж, убийца и вор, навещает ее невидимым образом.
Вскоре после этого Мария Розенталь была освидетельствована хирургом Бюргером. Он показал, что также нашел ее беременною живым ребенком, причем после освидетельствования Розенталь ему с плачем призналась, что ребенок в скором времени должен будет умереть, потому что муж ее, который невидимым приходит к ней, отбирает у нее новорожденных детей. При следующем исследовании, рассказывает далее Бюргер, он, к удивлению своему, не нашел больше у нее беременности, но затем живот ее ему опять показался увеличенным.
Допрошенная Анна-Мария Розенталь показала, что ей 46 лет, что она тринадцать лет тому назад вышла замуж в Фельмеде за Антона Нагеля и родила шестерых детей, из которых четверо уже умерло. При показании имен, места крещения и смерти детей она запуталась в противоречиях и призналась, после увещеваний, что ее муж и его мать рождавшихся детей всегда «разрывали по кускам и куски разбрасывали по земле, чтобы их души погибли». Таким образом поступили уже с четырьмя детьми.
На основании этого показания Розенталь была подвергнута аресту, чтобы можно было наблюдать рождение ребенка, причем приказано было приковать ее за ногу и хорошо охранять.
Вскоре акушерка, навещавшая Розенталь в тюрьме, сообщила новые сведения, указывающие на связь Розенталь с дьяволом; Розенталь ей призналась, что была избита мужем-невидимкой, причем показала ей и другим свидетелям три окровавленных рубашки, спрятанные в соломенной подстилке на кровати.
На основании этих показаний подсудимая 24 февраля была снова допрошена. Она рассказала о различных преступлениях, совершенных ее мужем, Антоном Нагелем, и повторила свое прежнее показание о том, что муж является к ней невидимкой и что он умертвил четырех ее детей, разрезав их на куски, которые закопал или разбросал по земле. При этом она отрицала свое участие в этом злодеянии и заметила, что, коль скоро она не может ни чувствовать мужа, ни осязать и он даже с ней не говорит, то, вполне возможно, в его облике ей является злой дух. Кроме того, она вспомнила, что однажды видела дьявола в образе высокого черного человека, который, впрочем, сейчас исчез. При этом кровь на своих рубашках она объясняла самым натуральным образом. Суд, однако, ей не поверил. Рубашки были изъяты и, запечатанные судом, приобщены к делу как вещественные доказательства.
2 марта было заявлено тюремными сторожами, что все признаки беременности у Розенталь внезапно исчезли, и хирург Бюргер после продолжительного и тщательного исследования подсудимой подтвердил это. Тогда подсудимая была снова допрошена, и на этот раз более строго, с угрозой, что будет подвергнута пытке, если не покажет истину.
Угроза подействовала, и Розенталь пожелала исповедоваться, после чего призналась, что до сих пор дьявол запрещал ей говорить истину; но теперь она, очистившись исповедью, может сказать правду. Ее муж и есть сам дьявол. Тринадцать лет тому назад встретила она в поле одного солдата, который приглашал ее выйти за него замуж и отдать ему свою душу, за что он обещал дать ей денег. Она ему отказала, и он сейчас же исчез; но три дня спустя, когда она брала воду, дьявол явился ей во второй раз в виде того же солдата и с тем же требованием. На этот раз предложенный союз был заключен, и она действительно предалась дьяволу, но от Бога и святых не отрекалась и поэтому надеется еще найти у Бога милость. С того времени она часто совершала блудодеяние с дьяволом, но никогда не рожала действительных детей, а только бесформенные куски мяса. Ее теперешняя беременность после исповеди исчезла — вероятно, от того, что дьявол от нее отступился; но прежде он был при ней в тюрьме постоянно и научал, что она должна говорить, а также, когда она хотела сказать правду, он ей сжимал горло и запрещал сообщать что-нибудь о союзе с ним. В настоящее время она раскаивается в грехах.
После этого все производство дела было передано прокурору, который представил свои выводы. Он принял только последнее признание обвиняемой, предложив ей еще раз вполне и обстоятельно все рассказать; вместе с тем в ее присутствии он привел к присяге хирурга и акушерку, чтобы выслушать их заявления как свидетелей.
Тюремная комната была окурена освященной виноградной лозой, и обвиняемая была снова 12 апреля приведена к допросу. Она повторила в целом свое прежнее признание, при этом рассказала еще о следующем случившемся с ней во время ее пребывания в тюрьме происшествии.
Четырнадцать дней тому назад у нее вышли изо рта три белых червя, вида и величины гусеницы, длиною в полпальца; из них два первые имели много ног и по одной голове, тогда как третий имел гораздо более ног, чем предыдущие, и две головы. Свидетель Иоганн Лютеке, по ее словам, видел двухголового червя, а также и двух других; он же в ее присутствии их сжег, причем каждый раз было такое зловоние, что невозможно было оставаться в доме. Лютеке же утверждал, что двух червей, которые в различные дни вышли из горла обвиняемой, он видел и сжег; относительно же третьего он ничего не знает.
На основании всего этого обвинительного материала суд принял дело к обсуждению и открыл судебное заседание, поручив прокурору установить обвинение и назначив подсудимой защитника в лице доктора Вейса. Прокурор в своей обвинительной записке остановился на силе имеющихся в деле доказательств, он полагал, что показания акушерки и хирурга должны считаться полным доказательством виновности подсудимой. Вместе с тем он посчитал нужным отвратить возможное возражение защитника относительно недостаточности доказательств и прибавил, что если даже имеющиеся доказательства и недостаточно полны, то, согласно мнению знаменитого криминалиста Карпцова, в таких опасных преступлениях, как любовная связь с дьяволом, для установления corpus delicti достаточно одного подозрения. Ввиду этого он посчитал виновность подсудимой установленной и предложил сжечь ее на костре.
Защитник прежде всего заявил, что возможность такого союза с дьяволом он не может отрицать, а лишь имеет в виду указать на недостаточность доказательств, послуживших основанием для обвинения. Он полагает, что для установления факта любовной связи подсудимой с дьяволом не имеется в деле никаких объективных данных, потому что все обстоятельства, удостоверенные свидетельскими показаниями и служащие будто бы для установления объективного факта, могут быть объяснены естественным образом. Признание подсудимой, по мнению защитника, тоже не может считаться объективным доказательством. Наконец, если даже союз подсудимой с дьяволом и имел место, то он все-таки в настоящем случае должен считаться недействительным, потому что обвиняемая, несмотря на этот союз, не отреклась от Бога и святых, а это обстоятельство противоречит самой сущности такого союза. Принимая во внимание все эти обстоятельства и также раскаяние подсудимой, он просит суд быть милостивым к обвиняемой и оказать ей снисхождение, назначив умеренное наказание, например полугодичное заключение в тюрьме.
Член Арнсбергской коллегии, которому, согласно инструкции суда, было поручено составить мотивированный приговор, дал следующее заключение: принимая во внимание, что преступление любовной связи с дьяволом, согласно таким авторитетам, как Дельрио и Карпцов, вполне возможно, что, по Карпцову, достаточно для установления наличности этого преступления одного признания подсудимой и некоторые подтверждающие его подозрения, что, хотя наказание смертною казнью через сожжение, назначенное уголовным уложением Карла V[62] за связь с дьяволом без причинения вреда[63], нельзя не считать весьма строгим, но, после чтения того же знаменитого Карпцова, следует считать преступление, совершенное подсудимой, весьма тяжким и опасным, потому что она пребывала в этой преступной связи с дьяволом беспрерывно в течение четырнадцати лет, между тем как уже при встрече со своим соблазнителем по его внезапному исчезновению легко могла узнать в нем дьявола — принимая все это во внимание, следует назначить обвиняемой строжайшее наказание — сожжение живою.
Другой член коллегии, содокладчик, разделяя соображения своего товарища, тем не менее нашел возможным оказать подсудимой снисхождение и назначить ей смягченную меру наказания, а именно сожжение после предварительного обезглавления.
Суд принял это последнее мнение содокладчика и 20 сентября 1728 года объявил следующий приговор:
«Мы, нижеподписавшиеся, строго обсудив обстоятельства дела обвиняемой Анны-Марии Розенталь, подтверждаем как заключение уголовного обвинителя со стороны курфюрстского фиска, так и материалы следствия, своевременно нам доставленные. Посему считаем справедливым, чтобы обвиняемая Анна-Мария Розенталь за свое глубоко греховное дьявольское поведение, в котором она созналась, подверглась совершенно заслуженному ею наказанию — отрубанию головы и последующему сожжению ее тела, на страх и пример другим. Вместе с тем постановляется приказать приведение в исполнение означенного приговора совершить в наискорейшем времени, а когда он будет исполнен, позаботиться об отсылке нам надлежащего об исполнении приговора протокола. Предаем себя в руки Божьи».
Глава пятая. Тюрьмы. Костры
Пытки дополнялись тюрьмами, в которых содержались жертвы обвинений в колдовстве в течение судебного следствия и после осуждения до приведения в исполнение приговора. В этих тюрьмах их ждали, если они мужественно перенесли пытку, новые, не менее ужасные муки, продолжавшиеся иногда целые годы и доводившие их до состояния полного отчаяния, нередко до самоубийства.
В то время места заключения вообще представляли собою отвратительные вонючие дыры, где холод, сырость, мрак, грязь, голод, заразные болезни и полное отсутствие какой бы то ни было заботы о заключенных в короткое время превращали несчастных, попадавших туда, в психических больных, в калек, в гниющие трупы. Но тюрьмы, назначенные для ведьм, были еще ужаснее. Такие тюрьмы строились специально, с особыми приспособлениями, рассчитанными на причинение несчастным возможно более жестоких мук. Одного содержания в этих тюрьмах было достаточно для того, чтобы вконец потрясти и измучить попавшую туда невинную женщину и заставить ее признаться во всевозможных преступлениях, в которых ее обвиняли.
Один из современников той эпохи следующим образом описывает внутреннее устройство этих тюрем:
«Тюрьмы помещаются в толстых, хорошо укрепленных башнях или в подвалах. В них находятся несколько толстых бревен, вращающихся около вертикального столба или винта; в этих бревнах проделаны отверстия, куда просовываются руки и ноги заключенных. Для этого бревна развинчиваются или раздвигаются, в отверстия между верхними бревнами кладутся руки, в отверстия между нижними бревнами — ноги заключенных; после чего бревна свинчиваются, сбиваются кольями или замыкаются так тесно, что заключенные не могут шевелить ни руками, ни ногами. В некоторых тюрьмах находятся деревянные или железные кресты, к концам которых крепко привязываются головы, руки и ноги заключенных, так что они должны постоянно или лежать, или стоять, или висеть, смотря по положению креста. В некоторых тюрьмах имеются толстые железные полосы с железными запястьями на концах, к которым прикрепляются руки заключенных. Так как середина этих полос цепью прикреплена к стене, то заключенные находятся всегда в одном положении.
Иногда к ногам прикрепляются еще тяжелые куски железа, так что заключенные не могут ни вытянуть ноги, ни притянуть их к себе. Иногда в стенах сделаны углубления такого размера, что в них с трудом можно сидеть, стоять или лежать; заключенные там запираются железными затворами, так что они не могут шевелиться.
В некоторых тюрьмах находятся глубокие ямы, выложенные камнем, с узкими отверстиями вверху и крепкими дверями. В эти ямы, глубиной нередко в 15, 20 и даже 30 саженей, заключенных опускают на веревках и таким же образом их вытягивают наверх.
Во многих местах заключенные страшно страдают от холода и отмораживают себе руки и ноги, так что выпущенные на свободу они остаются на всю жизнь калеками. Некоторые находятся постоянно в темноте, никогда не видят солнечного света и не отличают дня от ночи. Не владея своими членами, они находятся в постоянном оцепенении; они лежат в собственных нечистотах хуже всякой скотины, получают плохой корм, не могут спокойно спать, мучимые мрачными мыслями, злыми снами и всякими ужасами. Так как они не могут пошевелить рукой или ногой, то их страшно кусают и мучат вши, мыши, крысы и всякие другие звери. К этому присоединяется еще ругань, злые шутки и угрозы, которые заключенные ежедневно выслушивают от тюремщиков и палачей.
И так как все это продолжается не только месяцы, но и целые годы, то люди, вступившие в тюрьму бодрыми, сильными, терпеливыми и в полном уме, становятся в очень короткое время слабыми, дряхлыми, искалеченными, малодушными, безумными».
В таких тюрьмах, которые «Молот ведьм» называет carceris squalores[64], ведьмы томились иногда долгие годы, прежде чем их приводили к допросу и пыткам. Исступленные, без сил, с расстроенным от отчаяния и тоски воображением, в страхе и смятении, они приводились на суд перед инквизиторами и подтверждали все обвинения, которые им предъявляли. Если же они упорствовали, их опять отводили в тюрьму и усиливали тяжесть содержания: связывали и заковывали в кандалы, скручивали члены так, что они цепенели, приковывали цепью к стене и т. д. — и в таком состоянии их держали до возобновления пытки. Бамбергские инквизиторы рекомендуют как хорошее средство для укрощения ведьм «das gefaltet Stiiblein» — буквально: комната в складках, — которая была специально устроена в бамбергской тюрьме для ведьм. Это была камера, пол которой состоял из острых жердей с очень узенькими промежутками между ними. В том же Бамберге одна женщина оставалась три года прикованная цепью. «Молот ведьм» рекомендует как общее правило выдерживать упорствующих ведьм в течение целого года в тюрьме и лишь потом приступить к возобновлению пыток.
Неудивительно, что во время содержания в тюрьме многие женщины впадали в исступленное состояние, в бред, и им представлялось, что их посещает дьявол, говорит с ними, дает им советы, указания, имеет с ними половые сношения и т. д. Об этих посещениях они потом заявляли на допросах, и это служило новым доказательством их виновности. Часто дьявол являлся в лице тюремщиков, которые совершали над заключенными молодыми женщинами зверские насилия. Известен случай, когда насилию подверглась 12-летняя девочка, а затем это было объяснено посещением дьявола. Другие женщины впадали в состояние нечувствительности, нравственной и физической апатии и встречали мучения пытки с удивительным равнодушием, которое судьи объясняли участием дьявола, помогающего ведьме переносить без боли все страдания.
В конце обвиняемую в любом случае ждало наказание — даже если пытка не приводила ее к признанию и не находилось достаточных доказательств к осуждению. «Молот ведьм» вовсе не признает оправдательных вердиктов и рекомендует держать ведьм в тюрьмах и ждать новых указаний их виновности или перенести дело в другую инстанцию. Но даже если последовал оправдательный вердикт и подсудимую отпускали на свободу, ее положение было настолько жалкое, что многие предпочитали смерть и кончали самоубийством. Искалеченная пытками, с разбитыми членами, с болезнями от долгого пребывания в вонючей тюрьме, измученная и истерзанная всей процедурой вынесенного ею судебного следствия, она выпускалась на свободу как заподозренная и каждую минуту могла ждать нового обвинения и ареста. Часто таким женщинам запрещался вход в церковь, а если разрешался, то им отводилось в церкви особое место, отделенное от других. Даже в собственном доме среди своей семьи они должны были быть изолированы и жить в отдельной комнате. Нередко этих несчастных отталкивала собственная семья, которая боялась принять их — из страха навлечь на себя подозрение или вследствие того, что считали их все-таки во власти дьявола, хотя суд и оправдал их. Этих несчастных сторонились, как зачумленных, и им приходилось жить изолированно, в уединении, нищете, переходя с места на место, прося милостыню. Большею частью такая жизнь навлекала на них новые подозрения в колдовстве, и они опять попадали в тюрьму и под пытки, и на этот раз им больше свободы не возвращали.
Впрочем, оправдательные вердикты были очень редки. Большей частью пытки кончались признанием и за процессом следовала казнь. Осужденную сжигали на костре живьем; иногда после удушения или обезглавливания. Последний вид казни считался смягчением наказания.
Практикой было принято за правило, что живьем сжигаются лишь те из ведьм, которые упорствовали и не обнаружили признаков раскаянья; по отношению же к раскаявшимся оказывалась милость, и их сжигали после предварительного удушения или отрубания головы. По этому поводу мы находим в инструкции одного суда следующее:
«Хотя многие ведьмы, дерзкие и отягченные тяжестью неверия в забвении Бога и спасения своей души, должны быть сожжены живыми, в наше время, однако, почти всеми христолюбивыми судами принят милостивый обычай, что те из колдовствующих, которые отказываются от общения со злыми духами и с раскаявшимся сердцем вновь обращаются к Богу, не должны быть наказаны живыми при посредстве медленного огня, но, по нравам и обычаям местности, должны быть предварительно или задушены, или лишены головы посредством меча, и их мертвое тело, на страх всем прочим и в удостоверение доброго и правильного отправления юстиции, брошено в огонь и превращено в пепел».
Приговор суда о предании ведьмы сожжению на костре обыкновенно вывешивался на ратуше к общему сведению, с изложением подробностей выяснившегося преступления ведьмы. Иногда, вследствие особых обстоятельств, осужденной ведьме оказывалось снисхождение, которое, как выше указано, заключалось в том, что ее сжигали не живьем, а предварительно умерщвляли мечом, а только труп ее сжигали на костре. О такой милости также объявлялось особо, к всеобщему сведению, и это объявление называлось Gnadenzettel[65]. Вот текст одного такого Gnadenzettel:
«Хотя представшая перед судом обвиняемая, согласно приговору, присуждена за ее тяжелые преступления и прегрешения к переходу от жизни к смерти посредством огня, но наш высокочтимый и милостивый князь и господин Бамберга из особых побуждений пожелал оказать ей свою великую княжескую милость, а именно, чтобы первоначально она была передана от жизни к смерти посредством меча, а уже потом превращена посредством огня в пепел и в прах, с тем, однако, чтобы осужденной за ее многочисленные и тяжкие преступления сначала было причинено прижигание посредством раскаленного железа, а потом чтобы ее правая рука, которою она ужасно и нехристиански грешила, была отрублена и была затем также предана сожжению вместе с телом».
Осужденную к сожжению на костре волокли к месту исполнения казни привязанной к повозке или к хвосту лошади по всем улицам города. За нею следовали вооруженная охрана и духовенство, сопровождаемое толпою народа. Перед совершением казни прочитывался приговор. В некоторых случаях костер зажигался небольшой, с маленьким пламенем, для того чтобы усилить мучения медленной смерти. Нередко также для усиления казни осужденным, прежде чем возвести их на костер, отрубали руки или палач во время исполнение приговора рвал накаленными щипцами куски мяса из их тела. Сожжение было более или менее мучительным в зависимости от того, гнал ли ветер удушающий дым привязанному к столбу в лицо или, наоборот, отгонял этот дым. В последнем случае осужденный сгорал медленно и испытывал ужасные муки. Многие имели нравственную силу ждать молча последнего удара сердца, другие оглашали воздух душераздирающими криками. Чтобы заглушать крики несчастных, им привязывали язык и затыкали рот. Окружающая толпа слышала только треск горящего костра и монотонное пение церковного хора — пока тело несчастной превращалось в пепел…
Глава шестая. Преследование ведьм
Массовые преследования ведьм происходили во всех странах Европы, как католических, так и протестантских. Обвинения в колдовстве часто принимали эпидемический характер. В той или иной местности женщины одна за другой воображали себя в связи с сатаной и чинили пред судьями признания, в которых охотно расписывали все подробности времяпрепровождения на шабаше и все обстоятельства, при которых вступили во власть дьявола.
Во Франции эти процессы начались значительно раньше, чем в целом по Европе. Так, спустя пять лет после сожжения Жанны д’Арк[66] в кантоне Во появилось огромное множество женщин, утверждавших, что по внушению дьявола они вырывали из могил трупы новорожденных детей и их съедали. Все они были осуждены к сожжению. Судьям и в голову не приходило удостоверяться в истинности этих самообвинений: собственное признание считалось лучшим доказательством, не оставляющим надобности в других доказательствах. Почти в то же время в городе Арра женщины одна за другой рассказывали — с удивительными подробностями — о своем участии в шабаше. Они все также закончили свою жизнь на костре.
Известен случай массовой истерии в женском монастыре в Камбре, который, конечно, был объяснен тем, что в тело монахинь вселился дьявол. Они начали мяукать, лаять, беспорядочно бегать, лазить по деревьям, кататься на земле. Заклинание бесов не помогло, и пришлось назначить суд, который приговорил всех монахинь к сожжению. Между 1504–1523 годами распространилась эпидемия демономании в Ломбардии; искоренение ее было предоставлено доминиканцам, они действовали энергично и сжигали каждый год до тысячи ведьм. Здесь во многих монастырях монахини также оказались одержимы бесами, и эти монастыри опустели, так как все монахини были сожжены. В 1580 году поветрие признаний в колдовстве прокатилась по Лотарингии, где были сожжены тысячи женщин и даже дети.
Инквизиция весьма активно помогала несчастным женщинам в этих признаниях. В правление Франциска I эта деятельность была поставлена на поток, и в результате за тридцать с небольшим лет (1515–1547 годы) во Франции было сожжено свыше 100 тысяч ведьм. Примерно то же самое творилось и при короле Генрихе IV (правил в 1589–1610 годах). Один из иезуитов пишет в 1594 году: «Наши тюрьмы переполнены ведьмами и колдунами. Не проходит дня, чтобы наши судьи не запачкали своих рук в их крови и чтобы мы не возвращались домой, содрогаясь от печальных мыслей об ужасных, отвратительных вещах, в которых эти ведьмы признаются. Но дьявол так искусен, что мы едва успеваем отправить ведьм на костер, как из их пепла возникают новые ведьмы».
В Тулузе были дни, когда сжигались на кострах по 400 ведьм в день. Инквизиторы свирепствовали по всему югу Франции. Аргументы выставлялись удивительные. Де Лайкру пришла мысль, что распространение колдовства около Бордо может находиться в связи с большим количеством фруктовых садов, так как очень хорошо известно, что дьявол имеет особенную силу над яблоками.
Следили из тем, чтобы судьи не проявляли «неоправданную» мягкость при вынесении приговоров. Так, в 1670 году Руанский парламент потребовал от судей исключить всякую снисходительность при обвинениях ведьм. Постановления этого рода делались и другими парламентами — Парижа, Тулузы, Бордо, Реймса, Дижона и Ренна; каждый раз следствием таких постановлений становилась кровавая жатва.
К концу XV века настоящая эпидемия ведьм обнаружилась в Германии, и связано это, как мы уже знаем, с тем, что папа Иннокентий VIII в 1484 году издал специальную буллу «Summis desiderantes affectibus». Самообвинения ведьм были самые разнообразные и, по сути, невероятные. В своих признаниях они рассказывали о своих деяниях с такими подробностями, что превосходили самые фантастические вымыслы церковников; они как бы хвастались и с гордостью рассказывали о своей дьявольской силе. Одна женщина, например, похвалялась тем, что может одним магическим словом произвести страшную бурю. Суд постановил немедленно ее сжечь, чтобы она не смогла привести в исполнение свою угрозу.
Преследование ведьм переходило из одной страны в другую, из одного города в другой, заражая целые местности, опустошая целые города, истребляя целые семьи, целые роды. Чем больше людей было в каком-нибудь месте предано огню, тем больше оснований являлось для энергичной деятельности инквизиторов и тем сильнее проявлялось усердие судей — потому что тем глубже убеждались, что зараза сильно распространена в данной местности и что против дьявола необходимо действовать строже и энергичнее бороться. Каждый процесс порождал за собою множество других процессов, потому что одной из главных задач суда было вынудить признание относительно соучастников и вовлечь в дело новых обвиняемых.
Со времени появления буллы Иннокентия VIII процессы о ведьмах в течение полных трех столетий свирепствовали по всей Европе с ужасающей необузданностью. Благодаря «Молоту ведьм» и сочинениям других авторов была окончательно установлена сущность преступлений колдовства и выработана практика судопроизводства по этим процессам.
В Германии процессы о ведьмах начались позже, чем в других странах, но зато Германии принадлежит первое место по размерам, которые приняло преследование ведьм. В Кведлинбурге насчитали в 1589 году 133 процесса; в Эльбинге в 1590 году в продолжение восьми месяцев было 65 процессов. В маленьком городке Визенбурге при одном процессе было осуждено 25 человек, в Ингельфингене — 13. Маленький городок Линдхайм, чье население составляло всего 540 жителей, отправил на костер в период с 1640 по 1651 год 30 жертв. В Брауншвейге было воздвигнуто столько костров на городской площади, что современники сравнивали это место с сосновым лесом. В течение 1590–1600 годов здесь случались дни, когда сжигали по 10–12 ведьм вдень.
В 1633 году в маленьком городке Бюдинген было сожжено 64 человека, а в следующем году — 50. В городке Дибург в 1627 году было совершено 36 казней.
Магистрат города Нейссе соорудил особую печь для сжигания ведьм, в которой сожгли в 1651 году 22 женщины; во всем княжестве Нейссе в течение девяти лет было сожжено более тысячи ведьм, к которым были причислены и дети в возрасте двух — четырех лет.
В Оффенбурге (Баден), в котором преследования ведьм начались по примеру соседнего Ортенбурга, в течение трех лет было сожжено 60 человек. В оффенбургских протоколах упоминается металлическое кресло с утыканным шипами сиденьем, под которым разводили огонь. Если судить по протоколам, лишь у двоих человек использование этого замечательного изобретения не исторгло признания, причем одна из этих несчастных, женщина по имени Коттер Несс, перенеся две пытки в страшном кресле, умерла во время третьей.
В свободном имперском городе Линдхайме 1631–1633, 1650–1653 и 1661 годы примечательны особенно жестокими преследованиями ведьм. Подозреваемых бросали в ямы знаменитой «башни ведьм» (уцелевшей доныне) и беспрерывно пытали до тех пор, пока они не признавались во всех смертных грехах.
В Эллингене (во Франконии) в течение восьми месяцев сожгли 65 ведьм.
В 1590 году совет города Нордлингена решил вырвать зло колдовства с корнем. Начали с поисков подозрительных лиц, и эти поиски были так удачны, что вскоре в этом маленьком городке были сожжены 32 человека.
В католических епископствах наибольшее число осужденных за колдовство встречается во время контрреформации. В Трирском епископстве в 22 деревнях, прилегавших к Триру, с 1587 до 1593 года, во время епископства Иоанна[67], было сожжено 368 человек. В 1585 году после одного большого процесса в двух селениях уцелели только два человека. В некоторых деревнях все местные женщины подпали под обвинение в колдовстве, и в одной из них в живых после всех перипетий осталась только одна женщина.
Город Легамо приобрел себе обилием процессов против ведьм название Hexennest («гнездо ведьм»).
В Бамбергском епископстве начиная с 1625 года по 1630 были сожжены свыше 900 человек. Одно сочинение, изданное в 1659 году с соизволения епископа, указывает на распространение в стране колдовства и сообщает, между прочим, по поводу процессов: «Между осужденными находились канцлер доктор Горн, его сын, жена и дочери, также много знатных господ и некоторые члены совета, и даже многие лица, заседавшие с епископом за одной трапезой. Они все сознались, что их более чем 1200 человек, связанных между собою служением дьяволу, и что если бы их колдовство и дьявольское искусство не было открыто, то они сделали бы, чтобы в течение четырех лет во всей стране погиб весь хлеб и все вино, так что люди от голода съедали бы друг друга. Другие сознались, что они производили такие сильные бури, что деревья с корнем вырывались и большие здания обрушивались, и что они хотели вызвать еще более сильные бури, чтобы обрушить Бамбергскую башню, и т. д. Между ведьмами находились и девочки 7, 8, 9 и 10 лет от роду; 22 девочки были осуждены и казнены, проклиная своих матерей, научивших их дьявольскому искусству. Колдовство, — пишет автор сочинения, — до такой степени развилось, что дети на улице и в школах учили друг друга колдовать».
Процессы тут велись с удивительною торопливостью и с полною упрощенностью судопроизводства. Подсудимые допрашивались по десять человек вместе, и их признания записывались в одном протоколе, причем для краткости они назывались не по именам, а по номерам: № 1, 2, 3 и т. д. Сжигались они также вместе, по восемь — десять человек на одном костре.
Подобные гонения на множество лиц прошли в Вюрцбургском епископстве. В 1627–1629 годах было сожжено в одном Вюрцбурге более 200 (по одному вышедшему тогда сочинению более 900) человек всякого возраста, пола и состояния по обвинению в колдовстве. Среди них находились местные уроженцы и пришлые люди, чиновники и дворяне, пожилые женщины, девушки и несовершеннолетние дети; всякое выдающееся качество какого-нибудь человека вело его на костер. Так, например, после одного процесса в числе приговоренных к казни оказались канцлер с женой и дочерьми, член городского совета, самый толстый горожанин Вюрцбурга, два пажа, самая красивая девица Вюрцбурга, студент, говоривший на многих языках и бывший отличным музыкантом, директор госпиталя (очень ученый человек), два сына, дочь и жена городского советника, три церковных регента, четырнадцать духовных лиц, доктор теологии, чрезмерно тучная дворянка, слепая девушка, девочка девяти лет, ее младшая сестра, их мать и т. д. Массовое сжигание ведьм отмечено и в других местах епископства. В маленьком местечке Герольцхофен в одном 1616 году сожжено 99 ведьм.
В Фульде преследование ведьм свирепствовало с особенною силою — благодаря деятельности кровожадного судьи Нусса, которому были подведомственны дела ереси. В течение 1603–1605 годов в этом маленьком княжестве было сожжено свыше 350 человек. Хотя преступления колдовства здесь были подведомственны суду шёффенов[68] под председательством Нусса, но в действительности Нусс расправлялся единолично и без всякого суда и следствия приказывал хватать на улице или в домах заподозренных в колдовстве и передавать их палачу для пытки. Одну беременную женщину он велел стащить с кровати, на которой она еще не успела разрешиться от бремени, и без всяких улик пытать и сжечь вместе с новорожденным ребенком. Применение пытки было доведено у Нусса до самой ужасной, варварской жестокости. Многие умирали под пытками или вслед за нею. Многие из страха новых пыток кончали самоубийством. Жестокость Нусса вызвала негодование даже среди шёффенов. В одной жалобе, поданной на этого бесчеловечного судью, рассказывается, например, о том, что во время пыток, проходивших под его руководством, несчастных порой в буквальном смысле разрывали на куски. Нусс был весьма изобретателен — он сам изобретал новые орудия пытки и придумывал невообразимые муки, причем не щадил ни возраста, ни пола и в особенности жестоко обращался с беременными женщинами. Как-то он похвастался, что уже сжег 700 ведьм и надеется довести это число до тысячи. Чтобы скорее достигнуть своей цели, он упростил производство следствия до последней степени: оно начиналось прямо с пытки, без всякого собирания улик, и продолжалось сколько угодно времени, пока ужасные мучения не доводили жертву до признания. Добившись от несчастной желаемого, он обыкновенно обращался к ней со следующим вопросом: «Припомни-ка, не живут ли на этой или той улице еще люди, занимающиеся колдовством? Назови их имена, не щади их, они также тебя не щадили…» В результате в руки палача попадали новые жертвы, которых также опрашивали и пытали. Дабы упростить казни, жертв сжигали обыкновенно гуртом по двенадцать — пятнадцать человек на одном костре.
При этом мужья, сыновья или другие родственники должны были оплачивать все расходы по судопроизводству и казни: в том числе платить за дрова и солому для костра, жалованье палачу, за вино и еду, которые судьи потребили во время следствия, и т. д.
Некоторым женщинам, однако, посчастливилось избегнуть суда Нусса путем откупа. Так, например, Себастьян Орт заплатил ему за свою жену 31 гульден; Гансу Гергету спасение жены обошлось дороже — 42 гульдена; Ганс Долер выкупил свою мать за 50 гульденов, а Иоганн Келлер не пожалел 80 гульденов за тещу. Таким образом, только за три года Нусс разбогател на 5393 гульдена.
Во второй половине XVI столетия широкие гонения на ведьм развернулись в архиепископстве Кельнском, вырывая из каждой семьи по нескольку членов и проникая во все слои общества. Особенно сильно жгли в Бонне. В одном отправленном из Бонна частном письме, относящемся к тому времени, мы читаем: «У нас сильно жгут. Нет сомнения, что половина города падет жертвой. Тут уже сжигали профессоров, кандидатов прав, пасторов, каноников, викариев и других духовных лиц. Канцлер со своей женой и жена тайного секретаря казнены. 7 сентября сожгли 19-летнюю девушку, любимицу епископа, которая считалась самою красивою, самою благонравною и благородною во всем городе. Девочки трех-четырех лет уже считаются в связи с дьяволом. Тут сжигали уже мальчиков в возрасте от 9 до 14 лет».
В Цукмантеле[69], принадлежавшем Бреславскому епископству, находились на службе не менее восьми палачей. В 1639 году здесь сожжены 242, а в 1654 году —102 человека, в их числе двое детей, которые были признаны детьми дьявола.
В Зальцбурге в 1679 году сожжены 97 ведьм.
В Падеборне постоянные зрелища дымящихся костров со сжигаемыми жертвами и рассказы о дьяволе и преступлениях ведьм вызвали настоящую волну безумия: женщины и молодые девушки бродили по округе и болтали почем зря, что они ведьмы, предавшиеся дьяволу, и оговаривали людей, знакомых и незнакомых, как участников шабашей и помощников дьявола. Многие из них оказались в конце концов на костре вместе с теми, на кого они указали.
В Кальве, в Вюртемберге, в 1673 году началась эпидемия среди детей. Дети в возрасте семи — десяти лет наперебой рассказывали, как ночью их возят на метлах, козлах, курицах, кошках на шабаш, где заставляют отрицать Св. Троицу. Охваченное ужасом население предалось унынию, и была назначена комиссия из теологов и юристов для исследования этого явления. Комиссия предписала зорко следить за детьми в течение всего ночного времени — не улетают ли они действительно, когда все спят. Оказалось, что дети пребывают в своих кроватях или в объятиях родителей все время, не просыпаясь и никуда не исчезая. Ввиду этого комиссия решила, что это наваждение одной ведьмы, которую и присудили к сожжению вместе с другими ведьмами, на которых она указала.
В обширных размерах преследования ведьм происходили в Майнцском курфюршестве и в Оденвальде. В Диебурге в 1627 году в народных массах возникло подозрение, что колдуны в большом количестве распространились в респектабельных кругах местного общества. Возбуждение толпы против этих лиц было так велико, что судьи, испугавшись взрыва народной ярости, поспешили арестовать некоторых из заподозренных. Между прочими была арестована вдова Элизабет Падс, против которой единственной уликой служило то, что ее мать двадцать лет тому назад была сожжена как ведьма. Арестованных подвергли пыткам, и они, как водится, многих оговорили. На основании этих оговоров было привлечено к суду огромное число людей и в течение одного года казнено 85 человек. В 1629 году гонения на колдунов в Диебурге повторились, последствием которых было полное исчезновение целых семейств. Такие же опустошительные процессы происходили и в других местах. В Гроскроценбурге и Биргеле были казнены 300 человек.
Часто само население в лице городских магистратов хлопотало об искоренении распространяющейся заразы колдовства. В 1657 году магистрат города Аморбах решил энергично взяться за искоренение всех ведьм, так как они производили морозы, вследствие чего погибли все виноградники. В 1617 году города Гаденберг и Винтерберг подали курфюрсту петицию, в которой содержалась жалоба на то, что «ужасный порок колдовства усиливается до такой степени, что ему подпало также юношество». Бургомистры и советники магистратов этих городов выражали опасение, что юношество совершенно развратится и попадет в вечную гибель; посему они просили назначить специального комиссара для искоренения этого зла и предлагали в качестве такового доктора Дикмана, судью в Гезеке. Они так настаивали на своей просьбе, что вскоре к ним была отправлена специальная комиссия с предписанием представить подробный отчет о результатах расследования и указать надежных лиц из местных обывателей, которые могли бы быть опрошены относительно заподозренных. Комиссия указала на бургомистров обоих городов, при содействии которых и приступили к собиранию улик против заподозренных.
Чудовище преследования неистовствовало беспрерывно, блуждая от одного города к другому. Весьма показательные события развернулись в расположенных по соседству в районе Эслинген деревнях Мохринген и Вайхинген. Мы приведем здесь частный случай, чтобы продемонстрировать, как легко возбуждались там процессы против ведьм.
В апреле 1663 года Агнесса, жена Ганса Генше, ткача из Мохрингена, была арестована по подозрению в колдовстве и отвезена в Эслинген. Возникло подозрение после случая на крестинах, где Агнесса присутствовала в качестве гостьи. Во время застолья вдруг откуда ни возьмись появилась черная кошка и запрыгнула на стол; при этом из всех гостей одна Агнесса не испугалась и даже отпила из своего стакана, в который кошка угодила лапкой. В дом к предполагаемой ведьме явились с обыском и нашли мешочек, как предположили, с колдовским порошком, который, однако, медицинский факультет в Тюбингене признал за крахмальную муку. Но это не остановило инквизиторов, и Агнесса была подвергнута пытке. Старались следователи не зря, ибо под пыткой подозреваемая на некоторые вопросы ответила утвердительно — наивная, она надеялась, что после этого ее отпустят к мужу и детям. Когда же этого не случилось, она отреклась от признания, мужественно выдержала все высшие степени пытки и была все-таки отпущена, но с условием, что навсегда оставит страну. Она действительно уехала, но вскоре опять вернулась в Мохринген. Тогда ее снова арестовали, высекли розгами и довезли до границы, предупредив, что если она осмелится еще раз вернуться, то не миновать ей костра.
В Нассау массовые преследования ведьм начались в первое десятилетие XVII века и к 1628 году достигли пика. В каждой деревне были выборные люди, которые должны были сообщать обо всех подозреваемых в колдовстве особым комиссарам, путешествовавшим для этого по стране. Скоро тюрьмы наполнились несчастными, сознавшимися под пыткой во всех ужасах сатанинских оргий. И здесь, под влиянием общего возбуждения, многие сами выдавали себя за ведьм. Одна девушка из Амдорфа призналась своему отцу, что она ведьма, и тот, совестливый человек, донес в магистрат на собственную дочь. Через десять дней девушка была казнена.
Борьба с ведьмами затянулась в Нассау на годы: пытали и сжигали повсюду. В одном маленьком Дилленбурге сожгли 35 человек, в Дриердорфе — 30, в Герборке — 90. Судя по актам, сохранившимся в государственном архиве Нассау, в Идштейне, костры пылали ежегодно на протяжении целого столетия. Ни одна женщина в этом германском герцогстве не могла быть уверена, что ее не повлекут в тюрьму, не станут пытать и не возведут на костер. Процесс, если исходить из протоколов, редко продолжался больше двух недель, так как пыткой достигали всего очень скоро. Многие умирали в темницах после пыток или вследствие жестокого обращения тюремщиков, не дожив до окончания следствия.
В Эльзасе первые костры задымились в 1570 году. В 1572–1620 годах здесь сожгли 136 ведьм, но это было только начало — массовые казни начались после 1620 года. В 1620–1635 годах в одном Страсбургском округе погибло пять тысяч человек.
Австрия в конце XVII столетия, судя по всему, также была переполнена ведьмами. В одной хронике мы находим следующее: «Достойное герцогство Штирии начиная с 1674 года перенесло чрез проклятые колдовские действия ведьм большой вред, как это удостоверяется собственными признаниями многих осужденных в Радкерсбурге, Фойтсберге, Гровлине и в других местах». И затем излагается содержание этих признаний, полных чудовищных выдумок.
В Инсбруке в 1637 году местные власти, дабы искоренение ведьм происходило самым что ни есть законным порядком, обратилось к доктору Вольперту Мозелю[70] с просьбой выработать надлежащие по этому предмету меры и правила судопроизводства — «как должно поступать с арестованными лицами и их соучастниками в колдовстве». Мозель выработал соответственные положения, руководствуясь главным образом «Молотом ведьм», но вместе с тем обнаружив некоторые гуманные взгляды. Например, по инструкции Мозеля, пытка не должна продолжаться долго, более одного часа, и никто не должен подвергаться пытке более трех раз. Если после этого подсудимый не признался, он должен быть освобожден. Вопросы о соучастниках могут быть предлагаемы лишь после того, как подсудимый сознался в своем преступлении, и т. д.
Вооружившись этой инструкцией, преследователи колдунов и колдуний взялись за дело с еще большим рвением и к 1643 году добились того, что костры в Тироле горели едва ли не ежедневно. В архивах мы находим длинный ряд протоколов с приговорами по делам о колдовстве. Они похожи один на другой. Вот один из них: «15 апреля 1661 года. Анна Швайхоферин предалась душою и телом дьяволу, который являлся к ней в образе мужчины, по его приказанию отрицала Св. Троицу, богохульствовала и оскверняла Св. Таинства; при помощи колдовских средств умертвила ребенка и этими же средствами причинила порчу другому ребенку и т. д. За такие тяжкие и отвратительные преступления постановляется, чтобы она была посажена на повозку и отвезена к месту казни для сожжения ее на костре, причем предварительно оба плеча должны быть прижигаемы раскаленными щипцами, по одному разу каждое плечо. Но так как она обнаружила раскаяние, то постановляется оказать ей милость и отрубить ей голову мечом и потом тело ее сжечь — каковой приговор, ввиду ее слабого здоровья и преклонного возраста, был еще более смягчен, а именно она была освобождена от прижигания раскаленными щипцами».
В графстве Верденфелз (в Верхней Баварии) в промежуток между 1589 и 1592 годом было сожжено живьем после страшных пыток 48 женщин. По поводу этих процессов судебный следователь в своем отчете сожалеет, что накал преследований спадает, а иначе бы через пытки прошли бы все женщины и сколько ведьм удалось бы выявить!
В Зальцбурге в 1678 году сожжены 97 человек. Некий Кристоф фон Роцов в 1686 году приказал сжечь в своем имении в Хольстене в один день 18 ведьм.
В городе Манк в Австрии в 1583 году шестнадцатилетняя девушка Анна Шлюттербаур страдала конвульсиями, ее объявили одержимой и передали иезуитам, дабы они бесов из нее изгнали. Святые отцы весьма энергично взялись за это, но борьба с дьяволом оказалась очень упорной. Наконец, они одолели хитрости дьявола, и им удалось изгнать из тела девушки, как они точно подсчитали, аж 12 655 чертенят. После этого была подвергнута пытке ее 70-летняя бабушка Елизавета Пленахерин, которая созналась, что уже пятьдесят лет находится в связи с дьяволом, ездит на шабаш, делает непогоды и т. д. Ее осудили, поволокли к месту казни привязанною веревками к хвосту лошади и сожгли живою.
В Вене в 1601 году были осуждены две ведьмы, из которых одна покончила самоубийством в тюрьме, а другая умерла во время пыток; труп второй был все-таки сожжен на костре, а труп первой законопатили в бочке и бросили в Дунай, «дабы она была удалена от населения Вены».
В Венгрии в 1615 году погибло огромное число ведьм вследствие предположения, что они имеют намерение дьявольским искусством вызвать сильный град и уничтожить все посевы. Началось, как рассказывается в хрониках, с того, что одна двенадцатилетняя девочка, гуляя со своим отцом и слушая его жалобы на засуху, сказала ему, что, если он хочет, она может вызвать дождь и град, и, когда он спросил ее, кто ее научил этому, она указала на свою мать. В это время действительно разразилась страшная гроза с ливнем и градом. Отец донес об этом суду, и мать и дочь были арестованы и подвергнуты пытке. Они сознались в своем преступлении и оговорили многих других, которые тоже были привлечены к следствию. Автор хроники добавляет: «Дело было в высшей степени опасное, потому что если бы вовремя не открыли его, в короткое время не осталось бы в Венгрии от всех посевов и плодов даже следа».
В 1609 году была назначена комиссия для расследования вредоносной деятельности ведьм в Стране басков, причем в качестве командированного судьи выступал уже известный нам де Ланкр. Комиссия энергично взялась за дело и в короткое время отправила на костер 600 человек.
В герцогстве Лимбургском самые страшные гонения на ведьм отмечены в 1613 году. В Рурмонде и окрестных городах за связь с дьяволом и причинение порчи посевам и плодовым деревьям пострадали сотни женщин. Инквизиторы разъезжали по герцогству, ища везде ведьм, и в течение всего одного месяца, с 24 сентября до конца октября 1613 года, сожгли как минимум 460 ведьм. В актах инквизиции, относящихся к этим событиям, выражается желание, чтобы искоренение ведьм в герцогстве не останавливалось, а, наоборот, нарастало.
В Испании, в стране инквизиции по преимуществу, преследование ведьм осуществлялось планомерно и дольше, чем во всех других странах Европы. Это было вполне рутинным делом. Вот типичная история. В 1527 году по оговору двух девочек девяти и одиннадцати лет здесь было разом осуждено несколько десятков ведьм, которые были изобличены в колдовстве благодаря усмотренному инквизиторами в их левом глазе особому знаку.
Аналогичные события отмечены в различных частях Италии. В одном округе Комо после того, как туда был назначен в 1523 году папой Адрианом VI специальный инквизитор, взявший на себя руководство охотой на ведьм, происходило в среднем до тысячи процессов в год.
В Швейцарии инквизиция с особенной силой неистовствовала в романских кантонах, поскольку на характер уголовного законодательства здесь большое влияние оказал кальвинизм[71]. По воззрениям кальвинизма, государство должно исполнять на земле Божеские законы и все то, что грешит против велений Божеских, должно в христианском государстве караться со всею строгостью человеческих законов. Поэтому всякий грех, а в особенности колдовство, как высшая ересь, должно обращать на себя преимущественное внимание уголовного законодательства и наказываться смертью. Этими воззрениями объясняется чрезвычайная строгость и жестокость, с которой происходили преследования ведьм в Женеве. В 1542 году за короткий промежуток времени было сожжено около 500 ведьм. В промежуток от 17 февраля до 15 мая 1545 года были пытаемы и казнены 34 ведьмы. В 1546 году тюремный смотритель донес городскому совету, что все тюрьмы переполнены и он не может более принимать новых заключенных. Пытки производились с ужасающей жестокостью; тех, кто не желал признаться в колдовстве, рвали на куски раскаленными щипцами, и, между прочим, тут практиковалось новация — ведьм замуровывали заживо в стену. Так, в протоколе от 2 апреля 1545 года говорится, что суд просто-таки вынужден прибегнуть к этому наказанию, ибо не видит иного способа заставить ведьму исповедовать истину. Пытки и казни следовали в таком количестве, что палач не успевал приводить в исполнение приговоры и 5 мая 1545 года потребовал у городского совета дать ему помощников, так как сил одного человека недостаточно для исполнения лежащих на нем обязанностей.
Ненамного лучше была ситуация в других кантонах. В Берне в 1591–1600 годах сжигали в среднем по 30 ведьм в год, а всего погибло на кострах 311 женщин. В Коломбье за четыре месяца в 1613 году — 27 ведьм. В графстве Валанжен в 1607–1667 годах сожжено 48 ведьм, из этих 10 в течение одного 1619 года. В 1647 году в маленьком округе Тиль в течение двух месяцев — 11 ведьм, а в 1685 году здесь сжигали каждый день по три-четыре ведьмы. Не говоря уже о жесточайших пытках. При этом в Швейцарии существовал милый обычай: после сожжения живьем ведьмы обязательно устраивалась торжественная трапеза, в которой принимали участие весь состав суда и специально приглашенные почетные гости.
В Швеции известен ужасный процесс в селении Мора в 1669 году, в котором в качестве главных обвиняемых выступили дети. Все началось с того, что у многих детей в округе по неизвестным причинам возникали судороги и обмороки. Во время припадков детям рисовались картины, что они вместе с ведьмами летают на шабаш и сам сатана их бьет. Рассказы детей навели ужас на местное население, и в народе вообразили, что во всем виноваты матери, которые «портят» этих детей. По просьбе обывателей правительство назначило специальную комиссию для расследования дела, и эта комиссия подвергла допросу около 300 детей. Показания их содержат чудовищные подробности о поездках на шабаш и происходивших там оргиях, чему, как можно догадаться, весьма способствовали допросы следователей. По рассказам детей, сатана на шабаше часто бьет ведьм и детей; иногда же, напротив, он очень милостив с ними и развлекает их игрой на арфе; будто бы иногда он болеет и любит, чтобы ведьмы за ним ухаживали и пускали ему кровь, а один раз он даже умер на короткое время. Основываясь на этих показаниях, комиссия арестовала многих женщин, и все они под пытками сознались в преступлениях, которые им инкриминировали. Самые злостные колдуньи, 84 женщины, были осуждены на смерть; эта же участь постигла 15 детей; кроме того, 56 детей присуждены к ударам плетьми.
Приговор объявили во всеуслышание, казнь свершилась, и члены комиссии, удовлетворенные содеянным и осыпанные выражениями признательности со стороны населения, вернулись к своим обычным обязанностям. А в шведских церквях еще долгое время после этого возносились благодарственные молитвы о спасении страны от дьявола.
В Англии и Шотландии преследования ведьм также достигали чудовищных размеров, в особенности в царствование Якова I. Этот король был ревностным защитником преследования ведьм и написал сочинение, посвященное демонологии[72], в котором, между прочим, полемизируя с противником охоты на ведьм Реджинальдом Скоттом[73], говорит: «Некто Скотт имел бесстыдство публично опровергать в печатном сочинении существование колдовства, подтверждая, таким образом, старинное заблуждение саддукеев[74], утверждающих, будто духов не бывает». Яков I считал борьбу с дьяволом личным делом. Он вообразил себе, что дьявол преследует его, строит ему козни за усердное служение на пользу церкви и даже считает его самым злейшим своим врагом в целом свете, говоря о нем со злостью по-французски: «II est un homme de Dieu»[75]. Яков I часто присутствовал при допросах ведьм и принимал самое ревностное участие в процессах.
Вскоре после восшествия его на английский престол был издан в 1603 году закон, признающий колдовство наказуемым независимо от причиненного вреда и не требующий никаких доказательств совершенного преступления. Этот закон вступил в силу в то время, когда Кок[76] был генеральным атторнеем[77], а Бэкон[78] — членом парламента, и вызвал настоящий вал преследований по обвинениям в колдовстве. Надо признать, что в целом это отвечало устремлениям английского общества, и даже прогрессивный для своего времени Бэкон разделял эти взгляды; в одном из своих сочинений он говорит о «ереси, идолопоклонстве и колдовстве».
Еще активнее развернулась охота на колдунов во время республики[79], когда пуританство приобрело широкое распространение и влияние. Мрачная теология пуритан способствовала возникновению панических настроений, которые заставляли людей видеть сатанинские проявления в самых простых вещах. В Суффолке за один год за колдовство повесили 60 человек. Особенно жестокостью прославил себя Мэтью Хопкинс[80], который в качестве генерального следователя разъезжал по стране, разыскивая повсюду ведьм и предлагая свои услуги судам. Для уличения ведьм он главным образом прибегал к испытанию водой и иглой. Он отправил на костер сотни жертв и своей жестокостью до такой степени возбудил против себя народ, что в конце концов был разорван народом, после того как его самого предварительно подвергли испытанию водой[81].
В Северную Англию в 1649 году по петиции местных жителей, просивших расследовать деятельность лиц, которых народная молва заподозрила в колдовстве, был отправлен выписанный из Шотландии специалист, весьма искусный в «испытании иглой»; ему назначили плату 20 шиллингов за каждого осужденного и, кроме того, оплачивали дорожные расходы. Когда этот «следователь» в сопровождении суда приезжал в какой-либо город, магистратом вывешивалось объявление, приглашающее каждого, кто имел подозрение против какой-либо женщины, немедленно донести об этом. По этим доносам хватали женщин, приводили в ратушу и подвергали испытанию иглой. Большей частью, по удостоверению шотландского специалиста, они оказывались виновными и предавались суду для исторжения признания посредством пытки. Особенно часто здесь практиковалась пытка бессонницей. В Ньюкасле таким образом заставили признаться и осудили на сожжение 30 женщин; десятками исчислялись женщины, признанные ведьмами, в городах графства Нортумберленд, которое также посетил этот специалист. Вскоре, однако, настроения в народе, призвавшем следователя, изменились — настолько очевидна была жульническая практика шотландца, направленная лишь на то, чтобы получить 20 шиллингов за каждую жертву; «охотник на ведьм» был арестован, сам подвергнут пыткам и осужден. Однако он успел отправить на костер за весьма короткое время 220 невинных женщин.
Не случайно этот человек прибыл именно из Шотландии — там преследования ведьм были особенно свирепыми; апогея же они достигли в шестидесятых годах XVII века. В 1662 году здесь было сожжено 150 женщин. Иногда несчастных сжигали оптом. Один путешественник рассказывает, что ему пришлось в 1664 году по дороге в Лит видеть костер, на котором горели сразу девять женщин. В том же городе в 1678 году в один день сожгли девять ведьм. Очевидец рассказывает, как однажды несколько женщин, на которых уже горели волосы и одежда, вырвались с пронзительными воплями из огня, несколько мгновений с отчаянной энергией пробивались между зрителями прочь от костра, но вскоре упали на землю в предсмертных судорогах.
По некоторым сведениям, число жертв в Англии и Шотландии исчисляется тысячами. Отсюда зараза перешла в Америку, где она нашла благоприятную почву в среде крайне суеверного пуританского духовенства и набожных переселенцев из Европы.
Глава седьмая. Одержимые. Бесовская эпидемия в монастырях в XVII столетии
Согласно мнению инквизиции, дьявол действует двояким образом. Или он совращает свою жертву, вступает с нею в союз, закрепляет с ее согласия связь с нею договором и сообщает ей колдовскую силу, посредством которой она, как добровольная союзница дьявола, причиняет вред и порчу людям. Или же он овладевает ею без ее ведома и помимо ее воли, вселяясь в ее тело, действуя через нее, говоря ее устами и пользуясь ею для своих богохульственных и пагубных целей. В первом случае мы имеем дело с активными ведьмами, которые виновны в преступлении колдовства и должны быть сожжены. Во втором случае — с пассивными ведьмами, которые называются одержимыми бесом, считаются невинными и подлежат исцелению посредством заклинания и изгнания поселившихся в них бесов.
Одержимыми бесом могут быть также животные и даже трупы людей, которые оживают или превращаются в ходячих мертвецов. О таких одержимых бесом упоминается еще в Ветхом Завете и Евангелии. Но особенно сильно вера в одержимость распространилась в XVII столетии. Это была болезнь века. Это тоже была своего рода эпидемия, которая расползлась по всей Европе. Большей частью она проявлялась в женских монастырях, где уединенный образ жизни, религиозная экзальтация и сосредоточенность на мистических представлениях способствовали развитию среди монахинь истеричности, которая и составляла сущность одержимости. Монахини одна от другой входили в чрезмерно возбужденное состояние, сходное с помешательством, и в короткое время все население монастыря «подпадало под власть дьявола». Зараза часто выходила за стены монастыря и завоевывала окрестности, а иногда и достаточно отдаленные местности. Огромные толпы женщин бились в конвульсиях, кричали, мяукали, лаяли, принимали непристойные позы, ползали и катались по полу, при этом многие из них между этими своими действиями заявляли, что одержимы бесами, и называли имена этих бесов. Священники производили заклинания, беспрерывно переходя из одной церкви в другую. Но стоило победить нечистую силу в одном месте, как она тут же давала знать о себе в другом. Некоторые из священников сами делались жертвою одержимости и во время произнесения заклинаний падали на пол в судорогах, высовывая язык и проделывая все те же движения, что и люди, из которых они только что изгоняли бесов.
В сочинении одного монаха, вышедшем в 1600 году, приводятся следующие признаки одержимости злым духом:
«У одержимой злым духом язык опухший, покрыт темной корой, выдается изо рта, горло также опухшее; одержимая как бы задыхается, плачет, сама не понимая о чем; с гневом отвечает на вопросы и зачастую вовсе не хочет говорить. Стискивает зубы и отказывается от пищи; обнаруживает ненависть по отношению к некоторым лицам; произносит бессмысленные слова, удручена чем-то страшным и как бы лишена всех чувств. Ударяет себя кулаком, рвет на себе одежду и волосы, дико вращает глазами, испытывает необычайный страх, от которого внезапно успокаивается. Подражает голосу различных зверей: рыканию льва, блеянию овец, мычанию быка, лаю собак, хрюканью свиньи; скрежещет зубами, изо рта идет пена и вообще ведет себя, как бешеная собака. Иногда ее насквозь пронизывает страшный зной или холод; она чувствует, что по ее телу бегают муравьи, скачут лягушки, ползут змеи, рыбы, мухи и пр. Слышит и видит сверхъестественные вещи. Когда священник кладет ей руку на голову, она чувствует то холод, то жар и кричит, если ей ставят Св. Дары на голову: «Уберите это с меня, я не могу выносить этого, мне становится дурно». Затем она рычит, трясет головою, пытается опрокинуть Дары, раздражается на священника и присутствующих. Ненавидит все церковные предметы, чувствует ужас при виде престола и Св. таинств. Не желает смотреть на иконы и особенно на распятие, у подножия которого она сумасшедше извивается. Не произносит никаких молитв, и если хотят ее к тому принудить, то бормочет что-то непонятное; под влиянием заклинаний теряется, раздражается, рычит и отбивается. Будучи безграмотною, понимает наиболее трудные места Священного Писания и говорит на неизвестных ей языках; предсказывает будущее и творит сверхъестественные вещи».
Исцеление одержимых производится путем молитв и заклинаний. Процедура заклинания сопровождается целым рядом приемов и была церковью торжественно введена в ритуал. Формул заклинаний было очень много. Вот одна из таких, взятая из «Молота ведьм»:
«Изыди, злой дух, полный кривды и беззакония; изыди, исчадие лжи, изгнанник из среды ангелов; изыди, змея, супостат хитрости и бунта; изыди, изгнанник рая, недостойный милости Божией; изыди, сын тьмы и вечного подземного огня; изыди, хищный волк, полный невежества; изыди, черный демон; изыди, дух ереси, исчадие ада, приговоренный к вечному огню; изыди, негодное животное, худшее из всех существующих; изыди, вор и хищник, полный сладострастия и стяжания; изыди, дикий кабан и злой дух, приговоренный к вечному мучению; изыди, грязный обольститель и пьяница; изыди, корень всех зол и преступлений; изыди, изверг рода человеческого; изыди, злой насмешник, полный лживости и возмущения; изыди, враг правды и жизни; изыди, источник несчастий и раздоров; изыди, бешеная собака, подлая змея, дьявольская ящерица; изыди, ядовитый коршун, дракон, полный злых козней; изыди, лакей сатаны, привратник ада; изыди, козел, страж свиней и вшей; изыди, зараженное страшилище, черная ворона, рогатая гадина; изыди, лжец коварный, поганый, зачумленный…» и т. д.
Другая формула, более короткая, гласила так:
«О, ты, душегубец окаянный, дьявол, несчастный дух, искуситель, лжец, еретик, пьяница, безумец! Заклинаю тебя, именем Господа нашего, выйти немедленно из этого человеческого тела; скройся в пучинах морей или исчезни в бесплодных деревьях или в пустынных местах, где нет ни одной христианской души, куда ни один человек не может вступить, и там пусть уничтожит тебя небесный огонь; изыди, проклятый змий, ступай, спеши и, оставляя это Божие создание, не делай ему вреда, ни ему, ни кому другому, провались в преисполню ада и оставайся там до дня Страшного суда».
Первое такое массовое помешательство отмечено в 1610 году в Провансе, в Эксе, в монастыре урсулинок. У двух монахинь начались странные припадки, которые внушили всем уверенность, что эти монахини одержимы дьяволом. Над ними — с целью изгнать дьявола — были прочитаны заклинания, но безуспешно. Одна из монахинь, Луиза Капо, призналась, что в ней сидят три дьявола: Веррин, добрый дьявол, католик, легкий, один из демонов воздуха; Левиафан, злой дьявол, любящий рассуждать и протестовать, и, наконец, третий дьявол — дух нечистых помыслов; кроме того, она заявила, что чародей, наславший на нее этих дьяволов, — патер Луи Гофриди, бывший в то время приходским священником церкви Нотр-Дам дез Аккуль. Другая монахиня, Мадлен де ля Палю созналась в том, что Гофриди испортил и ее своими чарами, а также наслал на нее целый легион демонов — общим число 6666.
Инквизитор Михаэлис, которому обе монахини были переданы для заклинаний, донес на чародея Гофриди прованскому парламенту. Несмотря на защиту, которую Гофриди имел в лице марсельского епископа и всего духовенства, он был арестован и предан суду. «Во время заклинания, — сообщил Михаэлис следователям, — Вельзевул продолжал терзать Мадлен, то с силою бросая ее на живот, то опрокидывая на спину; три или четыре раза он принимался душить ее. За обедом демоны продолжали истязать ее, пригибая ей голову к земле, а за ужином они ее пытали в течение целого часа, выворачивая ей руки и ноги с такой силой, что у нее кости трещали и все внутренности переворачивались; окончив истязания, они погрузили ее в такой глубокий сон, что она казалась мертвой». Луиза Капо показала, что Гофриди хотя делает вид, что не ест мясной пищи, но на самом деле наедается до отвала мясом маленьких детей, которых он душит сам или выкапывает из могил. Мадлен, на которую сильно действовал бред Луизы, разразилась против Гофриди проклятиями и обвинила его в разных преступлениях — между прочими в том, что он ее обольстил.
Несчастный священник клялся именем Бога и святых, что все обвинения ложны, но ему не поверили, посчитав, что связь между его чародейством и дьяволами, которыми одержимы монахини, вполне установлена благодаря услышанным показаниям. Его подвергли пытке, чтобы добиться признания. Гофриди понял, что это конец, и мужество его покинуло — он сознался во всех преступлениях, в которых его обвиняли. Он сообщил, что дьявол посещал его часто; обыкновенно он поджидал сатану у дверей церкви, а пообщавшись с ним, заражал женщин ядовитым дыханием, сообщенным ему Люцифером; так он и заразил до тысячи женщин. «Признаюсь и в том, — говорил он, — что, когда я желал отправиться на шабаш, я становился у открытого окна, через которое являлся ко мне Люцифер, и вмиг переносился на сборище, где я оставался два, три, а иногда и четыре часа». На теле Гофриди нашли в трех местах «печать дьявола» — туда вонзали иглу, и он не чувствовал никакой боли, и кровь не текла. После этого виновность священника уже не подлежала сомнению, и 30 апреля 1611 года его сожгли в Эксе, предварительно отрешив от сана. Перед тем как возвести Гофриди на костер, палач подвел его к главному входу в церковь, где он должен был публично каяться и просить прощения у Бога, короля и правосудия.
Громкую известность получила история, случившаяся в 1631 году в монастыре урсулинок в Лудене. Она вызвала общее волнение во всей Франции, благодаря процессу Урбана Грандье, павшего жертвой показаний истеричных монахинь. Процесс этот похож на процесс Гофриди, но размах его был значительно шире. Та же драма, основанная на показаниях полусумасшедших монахинь, обвиняющих священника в том, что он их околдовал; та же процедура изгнания и заклинаний бесов и суда над виновником бесовских наваждений — несчастным духовником одержимых.
Община урсулинок в Лудене состояла из женщин самых аристократических фамилий. Настоятельница монастыря Жанна де Белциер вообразила себе, что она одержима бесом, который является к ней по ночам в двух образах — в виде недавно умершего духовника монастыря и в виде духовника другого монастыря, аббата Урбана Грандье. Вскоре все остальные сестры стали видеть такие же видения. Приступили к заклинанию духов, но во время заклинания галлюцинации одержимых еще более усилились: они ложились на пол, ползали на животе, высовывали язык, который делался совсем черным, испускали крики, мяукали, лаяли и бессвязно бредили. В бреду каждая рассказывала о своем дьяволе, какой он имеет вид, что он делает с нею, что говорит, при этом они произносили богохульственные речи, поносили Бога и святых. Некоторые из них впадали в каталептическое состояние и блуждали как сомнамбулы.
Вот описание одного из этих заклинаний, которое мы приводим со слов одного из тех, кто изгонял бесов в Лудене: «Однажды начальница пригласила отца Сюрена отслужить молебен св. Иосифу и просить его защиты от демонов на время говенья. Заклинатель немедленно выразил свое согласие, не сомневаясь в успешности чрезвычайного молитвословия, и обещал заказать мессы с той же целью и в других церквях; вследствие этого демоны пришли в такое бешенство, что в день поклонения волхвов стали терзать игуменью. Лицо ее посинело, а глаза уставились в изображение лика Богородицы. Был уже поздний час, но отец Сюрен решился прибегнуть к усиленным заклинаниям, чтобы заставить демона пасть в страхе перед Тем, Кому поклонялись волхвы. С этой целью он ввел одержимую в часовню, где она произнесла массу богохульств, пытаясь бить присутствующих и во что бы то ни стало оскорбить самого отца, которому наконец удалось тихо подвести ее к алтарю. Затем он приказал привязать одержимую к скамье и после нескольких воззваний повелел демону Исаакаруму пасть ниц и поклониться младенцу Иисусу; демон отказался исполнить требование, изрыгая страшные проклятия. Тогда заклинатель пропел «Magnificat»[82], и во время пения «Gloria Patri»[83] и т. д. эта нечестивая монахиня, сердце которой действительно было переполнено злым духом, воскликнула: «Да будет проклят Бог Отец, Сын, Святой Дух, св. Мария и все небесное царство!» Демон еще усугубил свои богохульства, направленные против Св. Девы во время пения «Ave maris Stella»[84], причем сказал, что не боится ни Бога, ни Св. Девы, и похвалялся, что его не удастся изгнать из тела, в которое он вселился… Его спросили, зачем он вызывает на борьбу Всемогущего Бога. «Я делаю это от бешенства, — ответил он, — и с этих пор с товарищами не буду заниматься ничем другим». Тогда он возобновил свои богохульства в еще более усиленной форме. Отец Сюрен вновь приказал Исаакаруму поклониться Иисусу и воздать должное как Св. Младенцу, так и Пресвятой Деве за богохульственные речи, произнесенные против них… Исаакарум не покорился. Последовавшее вслед за тем пение «Gloria» послужило ему только поводом к новым проклятиям на Св. Деву. Были еще делаемы новые попытки, чтобы заставить демона Бегемота[85] покаяться и принести повинную Иисусу, а Исаакарума — повиниться перед Божьей Матерью, во время которых у игуменьи появились столь сильные конвульсии, что пришлось отвязать ее от скамьи. Присутствующие ожидали, что демон покорится, но Исаакарум, повергая ее на землю, воскликнул: «Да будет проклята Мария и плод, который она носила!» Заклинатель потребовал, чтобы он немедленно покаялся перед Богородицей в своих богохульствах, извиваясь по земле, как змей, и облизывая пол часовни в трех местах. Но он все отказывался, пока не возобновили пения гимнов. Тогда демон стал извиваться, ползать и кружиться; он приблизился к самому выходу из часовни и здесь высунул громадный черный язык, принялся лизать каменный пол с отвратительными ужимками, воем и ужасными конвульсиями. Он повторил то же самое у алтаря, после чего выпрямился и, оставаясь все еще на коленях, гордо посматривал, как бы показывая вид, что не хочет сойти с места; но заклинатель, держа в руках Св. Дары, приказал ему отвечать. Тогда выражение лица его исказилось и стало ужасным, голова откинулась совершенно назад, и послышался сильный голос, произнесенный как бы из глубины груди: «Царица Неба и земли, прости!»».
Между прочим, духовник Миньон перед изгнанием беса из тела настоятельницы подвергнул беса тщательному допросу на латинском языке. Вопросы духовника и ответы дьявола были следующие:
Вопрос: Propter quam causam ingressus es in corpus hujus virginis?
Ответ: Causa animositatis.
Вопрос: Per quod pactum?
Ответ: Per flores.
Вопрос: Quales?
Ответ: Rosas.
Вопрос: Quis misit?
Ответ: Urbanus.
Вопрос: Die cognomen?
Ответ: Grandier.
Вопрос: Die qualitatem!
Ответ: Sacerdos.
Вопрос: Cujus ecclesiae?
Ответ: Sancti Petri.
Вопрос: Quae persona attulit flores?
Ответ: Diabolical[86]72.
Урбан Грандье не был монастырским духовником, но он был известен в обители урсулинок, так как возбуждал много толков о себе благодаря своему уму, красноречию и красивой наружности. Кроме того, он сделался популярен своей оппозицией высшим церковным властям и памфлетом, направленным против кардинала Ришелье.
Слухи об одержимых в Лудене распространились по всей Франции. Многие приезжали из Парижа, Марселя, Лилля и других городов, чтобы посмотреть деяния дьяволов. Брат короля Гастон Орлеанский прибыл специально, чтобы видеть одержимых и присутствовать при процессе изгнания. Во время одного из таких процессов случился любопытный случай: отец Сюрен, производивший изгнание, сам сделался одержимым и вместе с заклинаемыми катался по полу в конвульсиях и судорогах и кричал, что дьявол Исаакарум проник в него. Граф Орлеанский тоже присутствовал при настоящем спектакле: монахини и сама настоятельница катались по полу, принимали самые неприличные позы, делали смешные движения, высовывали языки, кружились вокруг церкви и при этом произносили ужасные богохульства. На основании показаний монахинь молва продолжала обвинять во всем этом аббата Грандье, который заключил союз с Асмодеем. Нашли даже письмо к нему, подписанное Асмодеем (оно хранится теперь в Париже, в Национальной библиотеке Франции), в котором Асмодей дает обещание мучить сестер урсулиинок в Лудене, в особенности одну из них, настоятельницу де Белциер.
Ришелье, желая положить конец этому делу, послал в Луден специального комиссара де Лобардена, снабдив его самыми неограниченными полномочиями. На другой день по прибытии в Луден Лобарден приказал арестовать Грандье.
Священник был брошен в тюрьму, и над ним начали следствие. Изгнания и заклинания бесов, засевших в монахинях, между тем продолжались. По просьбе Грандье, а также чтобы уличить его очной ставкой с одержимыми, ему разрешили самому производить изгнание. Его привели в церковь, где были собраны все одержимые, и в присутствии огромной толпы, собравшейся по этому экстраординарному случаю, Грандье приступил к делу. Но тут случилось нечто невероятное: одержимые при виде Грандье, произносящего священные слова заклинания, пришли в неописуемый раж — испускали ужасные крики, катались по полу, прыгали, извергая пену и произнося самые страшные богохульственные слова. Затем они окружили бедного Грандье и стали его рвать, кусать, потащили по полу, так что его еле вырвали живым из их рук и отвели в тюрьму.
Через несколько дней собрался суд, и 18 августа 1634 года Грандье осудили на сожжение живым, но прежде он был подвергнут самым ужасным пыткам, чтобы добиться от него признания. Когда читаешь рассказ одного из присутствовавших об этих пытках, волосы становятся дыбом — до того они были бесчеловечны. В поисках на его теле «чертовой печати» ему оторвали ногти с пальцев рук и ног и искромсали кости ног, так что из них сочился мозг… Так как ноги были раздроблены и идти он не мог, то его поволокли к месту казни на повозке завернутым в солому. По дороге, перед главным входом в церковь, Грандье стащили с повозки и заставили его просить прощения у Бога, короля и правосудия. По прибытии на место казни его положили на костер и еще раз прочли ему приговор. Площадь была покрыта густою толпою народа, собравшегося со всех окрестностей, чтобы присутствовать при казни колдуна. Несчастный пробовал обратиться к народу с речью. Тогда окружавшие костер монахи стали бить его палками и распятиями. Наконец один из них схватил факел и зажег костер. Медленный огонь охватил тело несчастного Грандье, которое в предсмертных корчах скоро покрылось густым дымом и превратилось в пепел…
Сохранился рисунок, изображающий казнь Грандье, со следующей наивной надписью: «Урбан Грандье, священник, был родом из Мэна и волшебником по профессии. Девять лет тому назад он сделался волшебником и тогда же был помечен Асмодеем, демоном прелюбодеяния, клеймом в форме кошачьей лапы, в четырех местах на теле. Дьявол дал Грандье следующие обещания: первое, что он его сделает самым красноречивым оратором, и действительно Грандье говорил на диво; второе, что он предоставит ему в пользование самых красивых и важных девиц Лудена; третье, что он даст ему красную шапку; но дьявол подразумевал под красной шапкой не кардинальскую, а огненную, от которой Грандье не ушел и которую он вполне заслужил».
Страшные припадки монахинь, вызванные луденскими бесами, не прекращались, однако, и после сожжения колдуна Грандье. Урсулинки продолжали бесноваться. Хуже того: зараза перешла на мирян города и распространилась далеко по окрестностям Лудена до соседнего города Шинона, где демонические припадки стали появляться у многих дам и девиц. Во всех церквах служились мессы и производились заклинания.
Луденская драма поразила многие умы; в особенности она сильно подействовала на лиц, участвовавших в ней. Отец Сюрен и другие заклинатели луденских бесов лишились рассудка, вообразив, что в них поселились бесы, и кончили жизнь в конвульсиях и судорогах.
Спустя несколько лет после луденской истории, в 1642 году, то же самое повторилось в монастыре Св. Елизаветы в Лувьере. Как в Лудене, монахини здесь впали в странное состояние: кружились, прыгали, кричали, богохульствовали, причем богохульство доходило до того, что они плевали на образа и на крест. Один из теологов той эпохи, Исаак Лебресон, который видел их и которому приходилось заклинать их, описывает их следующим образом: «Эти восемнадцать сестер обнаруживают странный ужас при виде Св. Даров: они делают гримасы, высовывают язык, плюют и произносят самые нечистые богохульственные слова. Они богохульствуют и отрицают Бога более ста раз в день, с бесстыдством и смелостью удивительными. Несколько раз в день они приходят в особый раж, во время которого они имеют конвульсии и делают странные движения, сворачиваются в виде кружка, приставляя ноги к голове, и в особенности этот раж усиливался во время заклинания». У некоторых из них были также галлюцинации: одна видела черную голову без туловища и членов, которая целую ночь на нее смотрела; другая имела беспрестанно перед глазами демона, который ее искушал, сопровождал повсюду, насмехаясь над нею — над всем, что она делала и говорила.
Чтобы дать представление о происходившем, приводим описание, сделанное собственноручно одною из одержимых сестер монастыря Св. Елизаветы, Мадлен Бавен.
Она призналась, что дьявол вступил в монастырь по предложению покойного духовника, отца Пикара, по настоянию которого она заключила договор с дьяволом, посещала шабаш, убивала маленьких детей и т. д.
По совету патера Демаре она изложила свою историю в рукописи, которая была этим патером в 1652 году издана в свет.
Вот некоторые места из этой книги: «Однажды Пикар, давая мне причастие у решетки, дотронулся пальцем до моей груди, выше нагрудника и, вместо обычных по требнику слов, сказал мне: «Вот ты увидишь, что с тобою случится». Действительно, охваченная внутренним волнением, я вынуждена была выйти в сад и села там под тутовое дерево. Тогда ко мне явился дьявол в образе домашнего кота и, положив задние лапы мне на колени, а передние на мои плечи, приблизил свою морду к моему рту и, смотря на меня ужасным взглядом, казалось, хотел высосать из меня причастие. Сделал ли он это — я не знаю. Следующую ночь я услыхала голос, похожий на голос монахини, который звал меня. Я встала, направилась к дверям моей кельи и вдруг почувствовала себя унесенной — не знаю ни кем, ни куда. Я потеряла сознание и очнулась в каком-то неизвестном мне месте, где находилось много священников и монахинь, в том числе и Пикар». Потом она рассказывает подробности происходивших на шабаше сборищ: «Я никогда не могла узнать, каким образом меня туда переносили. Но нет сомнения, что это было по приказанию Пикара. Если бы даже мне захотелось теперь побывать на шабаше, для меня это невозможно; я даже не знаю, как к этому приступиться. Впрочем, меня приносили обратно совершенно одинаковым образом, и часа полтора или даже три спустя я опять оказывалась в своей келье и ложилась в постель. Место, где происходило сборище, мне неизвестно. Я даже не подметила никаких особенностей, только мне кажется, что помещение скорее тесное, чем обширное, что там нет места, где можно было бы сесть, и что оно освещалось свечами. Я там видела преимущественно священников и монахинь, весьма редко мирян. Бесы там очень часты, то в виде полулюдей или полуживотных, то просто в образе людей, и Пикар, возле которого я находилась, указывал мне на них. У престола священники служат обедню с богохульственными книгами. Что касается облатки, освящаемой во время службы, то она показалась мне схожей с той, которую употребляют в церквах, только она имела рыжеватый оттенок; я могу о ней говорить, так как мне случалось там приобщаться. Там также бывает возношение Даров, и в это время я слышала самые гнусные богохульства. Когда там ели, то только человечье мясо, но это бывало редко. В Чистый четверг я видела ужаснейшую тайную вечерю: принесли целого изжаренного ребенка и он был съеден присутствующими. Я не могу достоверно сказать, пробовала ли я его или нет. Я говорила своему духовнику, что, кажется, я начала есть, но сейчас же оставила, потому что мясо показалось мне слишком пресным. Два каких-то важных человека были приведены на сборище: одного из них, совершенно голого, привязали к кресту и проводили ему бок, отчего он немедленно умер; другого же привязали к столбу и выпотрошили ему внутренности» и т. д.
На основании показаний этой безумной монахини было возбуждено обвинение в колдовстве против Булье, духовника монастыря, как сообщника покойного Пикара, которому к тому времени уже посчастливилось умереть. Обвинение основывалось на том, что на нем нашли печать дьявола, а также на показаниях Мадлен Бавен, которая видела его на шабаше чинящим непристойности и гнусные святотатства, и других монахинь, утверждавших, что он — властелин поселившихся в них демонов; важным пунктом обвинения стало и то, что с Булье случались нервные припадки, когда он служил обедню; кроме того, он читал какую-то книгу с закопченным переплетом и т. д.
Булье подвергли ужасной пытке и, хотя он ни в чем не сознался, приговорили к смерти. Вот приговор, постановленный в Руане парламентом 21 августа 1647 года: «Суд объявил и объявляет Метьюрена ле Пикара и Тома Булье вполне уличенными в чародействе, колдовстве и других нечестивых деяниях, обращенных против Божией власти. В наказание и воздаяние за таковые преступления суд приговорил: названного Булье вместе с телом названного Пикара, передав исполнителю уголовных приговоров, провезти по улицам и площадям города в тележке, доставить названного Булье к главной паперти соборной церкви Богоматери, где он должен с обнаженной головой и босой, в одной рубахе, с веревкой на шее и зажженной двухфунтовой свечой в руках, принести покаяние и просить прощения у Бога, короля и правосудия; после чего доставить его на площадь старого рынка и там сжечь живого, а тело названного Пикара также сжечь, пока трупы их не превратятся в пепел, который рассеять по воздуху».
Приговор был приведен в исполнение 22 августа 1647 года. Булье связали с разложившимся трупом Пикара и протащили в таком виде по улицам Руана, а затем сожгли на той самой площади, где погибла Жанна д’Арк.
Глава восьмая. Реакция против преследования ведьм
Еще в XVI столетии, в самый разгар гонений на ведьм, время от времени стали раздаваться протестующие голоса против безумия, охватившего всю Европу и стоившего жизни стольким тысячам женщин. Голоса эти были слабые, робкие, побуждаемые более жалостью и состраданием к несчастным жертвам, чем уверенностью в их невинности, более возмущенные бесчеловечною жестокостью судей и палачей, чем убежденные в безумии своего века.
Удивительное, беспримерное в истории заблуждение, господствовавшее над умами в течение целых четырех столетий, подчинившее себе здравый смысл, чувство человечности, правосудие, науку, философию, имело слишком глубокие корни и обусловливалось слишком сложными и разнообразными причинами, чтобы реакция против этого заблуждения могла обнаружиться смело и энергично. Притом нужно было иметь много мужества, чтобы возвысить голос против преследования колдовства в то время, когда одно сомнение в существовании дьявола и ведьм признавалось высшей степенью ереси и соединялось для выразившего чем-либо такое сомнение с опасностью подпасть под обвинение в сношениях с дьяволом. Поэтому те немногие, которые сомневались в действительности колдовства и возмущались бесчеловечным преследованием ведьм, весьма осторожно решались выступить против заблуждения своего века и в защиту несчастных жертв инквизиторского мракобесия.
Первым, кто осмелился выступить с протестом против преследования ведьм, был Корнелий Агриппа Неттесгеймский, адвокат из Меца. В своем сочинении «De occulta philosophia» («О тайной философии», 1531), где развивались взгляды, изложенные им в предшествующем сочинении «De incertitudine et vanitate scientiarum» («О тщете наук», 1527), Агриппа обнаруживает скептическое отношение ко многим воззрениям своего времени, и в числе прочих к магии и колдовству. За это, хотя он прямо не выступил против преследования ведьм, Агриппу тем не менее заподозрили в сношениях с дьяволом и посадили в тюрьму. Впрочем, не найдя достаточных доказательств вины, его через некоторое время выпустили, но, видимо, заключение сильно подорвало его здоровье: оказавшись на свободе, ученый вскоре умер. Распространялись слухи, что перед смертью у него из затылка вышла черная собака, облик которой принял дьявол — его и объявили причиной гибели Агриппы.
Надо признать, что сочинения Агриппы остались без всякого влияния на его время, но он оставил после себя ученика, который первый высказал громкий протест против повального безумия. Это — Иоганн Вейер. После многих преследований и приключений Вейер водворился в качестве придворного врача при дворе герцога Вильгельма IV в Дюссельдорфе и тут, под покровительством герцога и при его содействии, энергично боролся против инквизиторов и преследования ведьм. В 1563 году вышла его книга «De praestigiis daemonum et incantationibus ас veneficis» («Об обманах демонов, заклинаниях и волшебных зельях»), выдержавшая в короткое время шесть изданий и приобретшая большую популярность. В этой книге Вейер с энергиею и смелостью вооружается против бесчеловечного преследования ведьм и доказывает несправедливость этих обвинений и абсурдность приемов, практикуемых в процессах. Но Вейер все-таки не отрешается вполне от верований своего века и не отрицает существования дьявола и возможности причинения им вреда людям. Он старается только очистить это верование от грубых представлений своих современников о непосредственных телесных сношениях между дьяволом и человеком, объясняя многие из обвинений ведьм естественными причинами; вместе с тем он призывает палачей пыток и костров к мягкосердечности и человечности. По мнению Вейера, «ведьмы — это большею частью слабые, старые, не вполне разумные женщины; ими, когда они отягчены горем или недомоганием, овладевает бестелесный дух или дьявол, который путем ослепления и наваждения так сильно внушает им, что они причинили людям всякого рода несчастия, вред и порчу, что они начинают верить в действительность всего этого, между тем как они совершенно невинны». Вейер, таким образом, считает все преступления колдовства произведением фантазии и объясняет их своего рода галлюцинацией, исходящей от дьявола, помимо воли обвиняемых и без всякого договора между ними и дьяволом.
Поэтому Вейер считает преследование ведьм несправедливостью и в предисловии к своему трактату обращается с горячим воззванием к государям Европы, чтобы они остановили пролитие невинной крови. «Безумные, бедные женщины, — говорит Вейер, — одержимые злым духом, которых без пощады бросают в темную мрачную тюрьму, мучают под пытками, осуждают на смерть и сжигают на костре, оказываются виновными единственно на том основании, что они сознались в своих мнимых преступлениях. Только этим порядком судопроизводства объясняется то, что многие несчастные предпочитают один раз умереть в огне, чем много раз переносить бесчеловечные мучения пытки. И бессердечные судьи и палачи не хотят понимать, что часто проливается невинная кровь и что несчастные себя обвиняют только благодаря ужасным мучениям пытки. Ибо если какая-либо из них не сознается и испускает дух под страшными пытками или решается в отчаянии на самоубийство в тюрьме, то судьи объясняют это тем, что дьявол свернул им шею, для того чтобы помешать им признаться и подвергнуться публичной казни».
Сочинение Вейера произвело сильное впечатление, оно было признано в числе запрещенных книг первого разряда в списке Тридентского собора[87], а он сам был обвинен в колдовстве и принужден бежать из Дюссельдорфа в Мекленбург, где он нашел защиту у графа Бентхайма. Сразу же по выходе эта книга возбудила горячую полемику со стороны теологов и юристов, защитников гонений на ведьм. Одним из его наиболее ярых оппонентов был Боден, которого мы выше цитировали. Он не находит слов, чтобы выразить удивление и негодование, которые вызвала в нем книга Вейера. Он называет ее сплетением «ужасающих богохульств». «Ни один человек, сколько-нибудь дорожащий почтением к Богу, не может читать таких богохульств без справедливого гнева. Вейер не только осмелился опровергать приговор столь многих честных судей, не только пытается спасти тех, кого Св. Писание и голос церкви заклеймил как худших из преступников, но осмелился публиковать заклинания ведьм. Кто может без сокрушения подумать о будущности христианства после таких страшных книг? Кто усомнится, что рассеянное таким образом знание умножит в несметной степени число ведьм, громадным образом увеличит силу сатаны и произведет бесконечные страдания для невинных. При таких обстоятельствах необходимо не только не ослаблять преследования за волшебство и колдовство, а, напротив, продолжать их с удвоенной энергией». Боден требовал казни всех тех, которые пишут подобные книги, потому что они прощают колдунов, а человек, дающий человеку, заслуживающему смерти, возможность избегать ее, навлекает наказание на себя самого.
Еще один оппонент Вейера, фанатик Бартоломео де Спина[88], пишет по поводу его книги: «Зараза колдовства в настоящее время так сильна, что, как признались многие ведьмы, недавно сатана на одном из сборищ ведьм сказал им следующее: будьте утешены, пройдет немного лет и вы будете торжествовать над всеми христианами, ибо дела дьявола обстоят благополучно благодаря Вейеру и его последователям, которые утверждают, что все это — плод воображения, и нападают на инквизиторов, и покровительствуют ведьмам, и оправдывают их дела. Если бы не Вейер, отцы инквизиторы в скором времени искоренили бы всю секту дьявола»[89].
Сатана, однако, преувеличивал значение Вейера и влияние его сочинения на преследование ведьм. Напротив, книга Вейера вызвала еще более яростную борьбу с дьяволом, и конец XVI столетия в особенности изобилует процессами о ведьмах во всех странах Европы, где еще в течение двух столетий костры не переставали дымиться.
В числе теологов, выступавших с протестом против способов ведения процессов о ведьмах, следует упомянуть Адама Таннера[90], состоявшего в течение четырнадцати лет профессором теологии в Инсбрукском университете. В своем сочинении «Universa theologia scholastica» («Универсальная теология»), вышедшем в 1626 году, Таннер посвящает несколько глав обширным рассуждениям о дьяволе и дьявольской силе на земле. Таннер допускает возможность нанесения вреда человеку со стороны дьявола непосредственно или через ведьм, но лишь под условием соизволения Божия. Он считает необходимым преследование ведьм, и, хотя «из опыта судей и из признания самих ведьм известно, что преступление это одними уголовными процессами, как бы они ни были строги, не уничтожается, даже едва уменьшается, но все-таки процессы эти необходимы, как для удовлетворения справедливости, так и для подавления соблазна». Он считает преступления колдовства крайне тяжкими. «Ясно, что чародеи и ведьмы не только суть нечестивцы и хулители Бога и религии, но и худшие из всех и самые вредные враги человеческого спасения. Это преступление по природе своей заразительно; подобно ереси, оно ползет, как рак, и постоянно старается многих увлечь в свое сообщество; тайно и изменнически, в уединенных местах, большею частью в ночное время и без всяких свидетелей, которые могли бы видеть преступление, и притом с постоянным усердием, совершает оно обыкновенно свою работу. Все это совершенно убеждает в том, что обыкновенный процесс для расследования и наказания этого преступления не может иметь места и не могут быть освобождены от тяжелого греха те из начальствующих лиц, которые по беспечности не обращают внимания на этого рода преступления; также не должны быть терпимы те, которые отрицают большую часть этого рода преступлений ведьм, в частности телесное превращение и сообщение с дьяволом».
Таким образом, Таннер не только признает возможность вреда со стороны дьявола и ведьм, действующих его силой, но считает преступления колдовства самыми тяжкими и процессы против ведьм крайне необходимыми. Но, разделяя, в принципе, все воззрения своего времени и являясь вполне сыном своего века, Таннер вместе с тем обнаруживает весьма гуманные взгляды. Он требует, чтобы следствие велось сообразно с указаниями законов и чтобы те процессы, которые будут не согласны с последними, считались недействительными. В особенности следует остерегаться, чтобы не пострадали невинные; по его мнению, лучше отказаться от преследования действительно виновных, если среди них должен пострадать невинный. При этом он предупреждает обычное возражение, что Бог не позволит, чтобы невинные погибли вместе с виновными, и говорит, что такое мнение — заблуждение, что доказывается многими фактами. Он настаивает на необходимости давать обвиняемым самую широкую возможность оправдаться; требует, чтобы не применяли пытку к тем, которые добровольно сознаются в вине, и чтобы, с другой стороны, не доверяли признаниям, вынужденным мучениями пытки. Далее Таннер возражает против мнения тех, которые полагают, что в процессах против ведьм многое должно быть оставлено на личное усмотрение судьи на том основании, что в таком темном и исключительном по своей важности деле, как колдовство, трудно установить ясные объективные доказательства. По мнению Таннера, напротив, в таких важных процессах необходимо сколь возможно точно определить в законах все, что относится к этого рода преступлениям, и как можно меньше оставлять на произвол судьи, — и в виде доводов Таннер ссылается, между прочим, на то, что иногда сами судьи недостаточно умны и опытны, чтобы можно было ручаться за правильность их суждения, что в делах этих, сопровождаемых сложными обстоятельствами, между самими судьями часто бывают разногласия, если нет прямых указаний закона, и что предоставляемая судьям свобода переходит нередко свои пределы. Таннер говорит, что в ряду улик может быть и донос, но не следует доносам давать столько веры, чтобы на основании их тотчас же хватать и пытать оговоренных.
С нашей современной точки зрения, нельзя не видеть, как, в сущности, робок и слаб этот протест Таннера. Но для своего времени и это было слишком смелою ересью, и Таннер за свои рассуждения о колдовстве навлек на себя преследование по обвинению в колдовстве и сношениях с дьяволом. Когда он умер, его тело лишили погребения по христианскому обряду, что в то время считалось страшным наказанием.
В 1631 году в протестантском городке Ринтельн появилась анонимная книга под заглавием: «Cautio criminalis seu de processibus contra Sagas Liber» («Меры против преступлений, или Процессы против ведьм»), которая по силе и горячности протеста превосходила все, что до тех пор было высказано в защиту невинных жертв преследования. В короткое время она разошлась в нескольких изданиях и произвела поражающее впечатление. Имя автора стало известно только спустя долгое время после его смерти. Это был Фридрих фон Шпее, красноречивые и горячие слова которого мы уже выше цитировали. Шпее девятнадцати лет от роду вступил в орден иезуитов, где он выделился своими знаниями и ревностью и, как уже говорилось, был в 1627 году назначен духовником в Бамберге и Вюрцбурге. Это была эпоха наибольшего расцвета гонений, и жители этих двух католических городов показали себя едва ли не самыми ярыми преследователями несчастных. Шпее был очевидцем многих казней, и ему, как исповеднику, пришлось выслушать много рассказов осужденных, быть свидетелем ужасных сцен и видеть всю массу горя, страданий и мучений, которые распространяло повсюду страшное чудовище преследования с его процессами, пытками, кострами… Посещая несчастных в тюрьме, присутствуя на их истязании во время пыток и сопровождая их на костер, Шпее предавался тяжелым размышлениям о пролитой невинной крови, и благородная душа его изнывала под гнетом сострадания к несчастным жертвам инквизиторской жестокости. Один из его друзей, Иоганн Филипп фон Шёнборн[91], рассказывает, что он еще в молодом возрасте поседел, и на вопрос о причине Шпее ответил ему, что это пришло ему от ведьм, которых он сопровождает на костер, и от их признаний при исповеди, из которых он убедился, что все они невинные и что их невинно пролитая кровь вопиет к Богу.
Шпее не решается восстать против самого принципа преследования ведьм и не отрицает существования дьявола и необходимости преследования ведьм. «Cautio criminalis» изложена в виде вопросов или «dubia»[92], на которые Шпее дает ответы. На первый вопрос: существуют ли ведьмы? — Шпее отвечает утвердительно. В третьем вопросе Шпее спрашивает, каково преступление ведьм, — и отвечает: «Огромнейшее, весьма тяжкое и жестокое, так как в нем совмещаются обстоятельства следующих величайших преступлений: отступничества, ереси, святотатства, богохульства, человекоубийства, часто противоестественного совокупления с дьяволом и ненависти к Богу; ужаснее всего этого не может быть».
Таким образом, Шпее вполне разделяет веру в дьявола и ведьм и считает преступления колдовства крайне тяжкими, заслуживающими самого строгого наказания. Но при этом он доказывает несправедливость и абсурдность системы улик и вынужденных под пыткой признаний и дает яркую картину жестокостей, которых он был свидетелем. В особенности он нападает на пытки, которые, по его мнению, порождают гибель невинных, так как обвиняемые, чтобы избавиться от мучений, высказывают многое такое, о чем понятия не имеют. Он упрекает современников, что они более жестоки, чем язычники, и что Христова вера не сделала их более мягкими и гуманными.
Главное достоинство книги Шпее — это глубокое гуманное чувство, которое разлито по ее страницам. Нам пришлось уже выше цитировать горячие слова этого гуманного заступника за несчастных женщин, которых суеверие и жестокость обрекали на смерть. В них вылилось непосредственное чувство свидетеля бесчисленных изуверств, выразился протест наболевшей души, возмущенной жестокостями и полной сострадания к несчастным жертвам инквизиторского суда. Книга Шпее обращалась к сердцу читателей, и поэтому она имела гораздо большее влияние на общество, чем сочинения предшественников Шпее вроде Таннера, которые с академическим спокойствием разбирали отрицательные стороны судопроизводственных порядков в процессах о ведьмах и предлагали их усовершенствовать. Книга Шпее не оказала прямого влияния на прекращение процессов, которые еще долго продолжались во всей Европе, но она образовала изрядную брешь в здании демонологии.
Вейер, Таннер, Шпее и их последователи принадлежали к переходному времени. Они еще стояли на почве верования в дьявола и колдовство и не могли еще отрешиться от этого верования, слишком сильно господствовавшего над умами их современников, бывшего принципом их миросозерцания. Не отрицая самого принципа, они только восставали против крайностей, против жестокостей в процессах о ведьмах. Но семя скептицизма, брошенное ими в общество, дало всходы, и к концу XVII столетия появились новые борцы, имевшие смелость посягать на самую сердцевину взглядов своих современников.
В 1690 году вышла в Амстердаме на голландском языке книга «De Betoverde Weereld» («Очарованный мир»), принадлежавшая Бальтазару Беккеру[93], реформатскому пастору в Амстердаме, и вышедшая вскоре в переводе почти на всех европейских языках: на немецком — в 1692 году, под заглавием «Die bezauberte Welt», на французском — в 1694 году, под заглавием «Le monde enchante ou examen des communs sentiments touchant les esprits leur nature, leur pouvoir, leur administration et leurs operations et touchant les efets que les hommes sont capables de produire par leur communication et leur vertu».
В сочинении Беккера впервые объявляется война самому преследованию колдовства и с большой эрудицией и всесторонним анализом рассматривается учение о дьяволе и его власти на земле. С ссылками на Святое Писание, историческими сопоставлениями и философскими рассуждениями Беккер разбивает всю систему ортодоксальных воззрений на природу дьявола как темную силу, действующую в мире рядом с силами добра с соизволения Бога для искушения человечества и для гибели человеческих душ. Он доказывает, что многие места из Библии, на которых основывается учение о дьяволе, совершенно не подтверждают этого учения и даже, напротив, находятся в полном противоречии с господствующими воззрениями. По Библии, сатана вовсе не есть всесильный князь тьмы, властвующий над тайнами природы, всезнающий, могущий иметь власть над человечеством и по своему желанию принимать различные образы и действовать во вред человеку. Он скорее падший дух, ввергнутый в бездну и там ожидающий суда и наказания, немощный, которому чуждо знание сокровенного в природе и который неспособен принять вид плоти, являться в образе и каким-либо образом действовать на физический мир. Представление о союзе ведьм с дьяволом — не более как поэтический образ, выдуманный древними языческими поэтами и принятый ортодоксальными представителями христианства как основа христианства — в противоречие с действительными основами евангельского учения и на посрамление Церкви.
Книга Беккера имела огромный успех и вызвала во всем христианском мире сильное волнение. В особенности она повлияла на теологов. Появилось много ответных сочинений и полемических памфлетов. Образовались два лагеря, и завязалась сильная полемика, предметом которой было учение о дьяволе и его природе. Противники Беккера доказывали, что его воззрения должны быть рассматриваемы как отрицание Бога и истинной веры и должны быть строго преследуемы. Беккера лишили места пастора, во многих местах Голландии ему вообще было запрещено участие в церковной службе.
Еще более сильный удар нанесло средневековым представлениям о колдовстве знаменитое сочинение Христиана Томазиуса, которое появилось в 1701 году под заглавием «Theses inaugurales de crimine magiae» («Тезисы о преступлениях колдовства») и которое как яркий луч солнца осветило густую тьму, покрывавшую всю Европу. Томазиус, картезианец по своему философскому образованию и юрист по специальности, был ярким выразителем реформаторских стремлений своего века, подготовленного уже к восприятию новых воззрений трудами Вейера, Шпее, Беккера и других борцов против тьмы суеверий. В нем эти новые воззрения — еще глухо бродившие в обществе, еще не уясненные логическим путем и еще не осознанные вполне — нашли своего систематического истолкователя и убедительного вразумителя; он был для своего века одним из тех глашатаев истины, которые обыкновенно являются в переходные эпохи истории для окончательного уничтожения отжившего старого и формулирования запросов нового. Но насколько было еще сильно заблуждение даже в его время и насколько оно подчиняло себе даже выдающиеся умы, видно из того, что Томазиус в начале своей ученой деятельности разделял веру в дьявола и ведьм и в качестве референта на юридическом факультете подал голос за то, чтобы подвергнуть пытке одну женщину, обвиняемую в колдовстве. Томазиус сам рассказывает об этом случае в доказательство того, что верования держатся на привычке, на традиции, передаваемые из рода в род, без проверки, без размышлений. Ближайшее знакомство с актами процессов о ведьмах заставило Томазиуса вникнуть в сущность обвинения колдовства и раскрыло перед ним всю несостоятельность учения о дьяволе и сношениях его с людьми, всю дикость преследования ведьм.
Томазиус подробно останавливается на происхождении верования в дьявола и колдовство, разбирает шаг за шагом все аргументы, которые выставлялись такими авторитетами демонологии, как Дельрио, Боден, Карпцов и др., в защиту необходимости преследования ведьм, подвергает строго научному анализу возможность сношений между дьяволом и людьми и в стройной, логически продуманной системе доводов уничтожает с корнем все учение о дьяволе как реальном существе, являющемся в образе телесного принца тьмы и действующем в мире на пагубу людей. Путем этих доводов Томазиус приходит к заключению, что ведьм не существует и что они являются только там, где их ищут, и поэтому для того, чтобы процессы по обвинению в колдовстве были прекращены, необходимо, чтобы царствующие особы специальными постановлениями совершенно запретили расследования относительно колдовства. Наконец Томазиус уничтожил последний аргумент духовенства, на котором ревнители церкви основывали преследование колдовства как высшей степени ереси, — высказавшись в особом сочинении, вышедшем в 1727 году, что ересь есть не преступление, а заблуждение.
Сочинение Томазиуса, о котором Фридрих II сказал, что благодаря ему женщины получили возможность в безопасности состариться и спокойно умереть, было окончательным ударом в здание суеверий и жестокостей, после чего оно стало давать трещины. Оно предвещало зарю восходящего солнца просвещения и разума, и перед этими первыми лучами стала постепенно рассеиваться и редеть темная ночь, державшая Европу в течение четырех столетий.
Хотя и после Томазиуса процессы еще продолжались, и теологи в своих сочинениях еще продолжали доказывать необходимость сжигать ведьм, и суды их сжигали, но эти процессы потеряли свой эпидемический характер и возникали сравнительно редко как случай в судебной практике. Хотя еще в течение всего XVIII столетия до самого исхода его появляются время от времени юристы, защищающие существование колдовства и необходимость преследования ведьм, но они ограничивают наказание смертью лишь случаями доказанного вреда, предъявляют строгие требования относительно улик и доказательств преступлений колдовства, ограничивают применение пытки, устраняют исключительные судопроизводственные правила по этим делам и вводят произвольное прежде судопроизводство в законные границы.
Одни правители издали специальные постановления, вовсе запрещающие всякое преследование ведьм; другие установили ограничительные правила употребления пыток, многие из них миловали и освобождали осужденных.
Между царствующими особами следует прежде других упомянуть Гогенцоллернов, которые решительно выступили против колдовства. Уже Фридрих I, король Пруссии в 1701–1713 годах, многократно миловал осужденных, а кроме того, установил строгие правила относительно порядка допросов, применения пыток и признания обвиняемых. Лично он, однако, не был свободен от веры в дьявола, что видно из того, что, будучи курфюрстом Бранденбурга, в Бранденбургском военном уставе запретил под угрозой наказания пребывание в лагере колдунам, заклинателям оружия и всяким мастерам дьявольского искусства. Это же законоположение, в сочетании с угрозой смертной казни, было повторено во второй главе военного устава от 1713 и 1724 годов. Тем не менее на практике процессы о колдовстве при Фридрихе I постепенно прекращаются.
Но самый серьезный удар по охоте на ведьм нанес его преемник, король Фридрих-Вильгельм I, издавший 18 декабря 1714 года указ, в котором, между прочим, потребовал все решения о пытках и смертные приговоры присылать на его утверждение, мотивируя это слабостью прежнего судопроизводства о колдовстве. В указе говорилось, что «дела о колдовстве не всегда производились с соответственной осторожностью и исходили из малодостоверных показаний, вследствие чего много невинных подвергались пыткам, погибали на костре и таким образом много невинной крови проливалось в стране».
Далее в прусском государственном праве Фридриха-Вильгельма I от 27 июля 1721 года мы находим следующие параграфы:
«§ 1. Что касается колдунов, как они представлялись до сих пор, то в эти вещи не нужно вкладывать никакой основательной веры: что будто бы они заключают действительный союз со злым духом, остаются не крещеными и потом с ним смешиваются; что будто бы они через трубу, кузнечный горн или через какие-нибудь другие узкие отверстия проезжают верхом на метле или как-нибудь иначе, и то на ней, то на каком-нибудь животном верхом отправляются по воздуху на известную каменную гору (лысую) и устраивают там, в известное время, сходки, на которых они сами себя или также и других превращают в кошек, волков, козлов и других животных, по их злому усмотрению или забаве, и, преображенные таким образом, они снова потом превращаются в их прежнее состояние; наконец, будто бы они могут производить непогоду, гром и ветер, и прежние процессы по обвинению в колдовстве очень большое на это обращали внимание; все это, однако, покоится на внушенных им гнусным дьяволом ложной мечте, грезе и фантазии. Таким образом, мы желаем, чтобы отныне, если подобные дела представятся в каком-нибудь из процессов по обвинению в колдовстве в нашем королевстве Прусском, не было бы даже размышления о том, нужно ли за это назначать смертную казнь, если обвиняемые при этом ничего другого не совершили. Поэтому наши судьи должны гораздо более думать о том, чтобы наставлять, что подобное предпринято отвратительным сатаной, и лучше укреплять заблуждающийся народ в христианстве проповедью слова Божьего и приводить его к истинному признанию и искреннему раскаянию, чтобы подобным образом можно было бы скорее вырвать его из рук дьявола. Если же будут находиться некоторые из таких нечестивых людей, которые, словесно или письменно, открыто объявят, что они отрекаются от Бога и предаются дьяволу, то такие должны быть рассматриваемы как богохульники и наказаны смертью или телесным наказанием.
§ 2. Тот же, который не отрицает, что он старался, естественными или сверхъестественными средствами, приносить вред или убыток людям или скоту при помощи яда или другим образом, если при этом он еще убил человека, такой, как убийца или отравитель… должен быть наказан. Если же он убил не человека, а быка, бессловесное животное, должен такой злодей поплатиться не жизнью, а после уплаты причиненного убытка или быть наказанным розгами, или быть навеки изгнанным из всех наших земель, или, смотря по обстоятельствам… Если же вред был настолько велик, что он не мог бы быть вознагражден, то в таком случае и смертная казнь должна иметь место…»
Этими постановлениями была устранена необходимость в специальных процессах, по обвинению в связи с дьяволом. Только колдуны-богохульники за открытое прославление дьявола могли быть наказаны смертной казнью посредством меча с «бесчестным погребением», каковое наказание для евреев было усугублено «отрезанием языка и т. п.». Таким образом, ведьмами, подлежащими наказанию, отныне назывались только те, кто наносил действительный вред людям или животным. Смертная казнь теперь применялась только к колдунам, виновным в умерщвлении человека или причинении невознаградимого вреда животным. Это, конечно, было большое смягчение против прежних времен, когда не только богохульство, но, по уложению Карла V, даже обыкновенное воровство наказывалось смертной казнью. Что же касается возникавших процессов против колдунов, то Фридрих-Вильгельм I вновь подтвердил постановление от 13 декабря 1714 года, по которому все приговоры к смертной казни или к пыткам должны были посылаться на утверждение государя. В действительности же сложилось так, что Фридрих-Вильгельм I ни одного такого приговора не утвердил.
Читать бесплатно другие книги:
