На рандеву с тенью Степанова Татьяна

Глава 17

СЛЕДОВАТЕЛЬ

Ящики извлекли из подземелья и доставили в отдел. Лизунов, правда, поначалу питал надежду устроить возле тайника засаду, но потом остыл: все равно находка уже получила огласку. Днем о ней знают в лагере спелеологов, к вечеру узнает весь городок.

В ящиках находилось десять тротиловых шашек, запалы, детонаторы, шнуры, большое количество боеприпасов, два автомата и винтовки. Именно они и заставили капитана Лизунова немедленно связаться с ФСБ. Это была одна из новейших разработок СВ-99. С подобным оружием ни Колосов, ни Лизунов, да и никто из областных сыщиков еще не встречались. Информация была на уровне слухов: винтовка СВ с оптическим прицелом, некогда разработанная по заказу спецслужб, — универсальное элитное киллеровское оружие. Имеет абсолютно бесшумный выстрел, бьет более чем на 700 метров, посылая при этом пулю в тридцатисантиметровую мишень.

А в ящике таких винтовок было тридцать восемь штук. Все в заводской смазке, новехонькие. Приехавшие эксперты ФСБ забрали винтовки с собой. Примчавшийся на место обнаружения Обухов пробовал было возражать, но его протестов никто не услышал. Колосов не протестовал — каждый сверчок знай свой шесток. Из ЭКО они с Лизуновым получили данные дактилоскопического экспресс-исследования. В душе он радовался, что они успели «откатать» ящики до приезда коллег с Лубянки. И теперь на руках у них было категоричное заключение: на ящиках, на внутренней и внешней поверхности досок крышки, на прикладах винтовок и автоматов имеются отпечатки пальцев Петра Клыкова. А на внешней поверхности досок крышки и внешней поверхности боковых стенок отпечатки еще одного, пока еще не установленного лица. Эти неизвестно кому принадлежавшие пальцы в пожарном порядке сравнили с имеющимися в банке данных ОВД отпечатками Баюнова и Быковского. Однако пальцы не совпали.

И тем не менее к Баюнову в «Сосновый бор» немедленно выехала сводная оперативная группа. Колосову тоже пришлось принять в ней участие. И всю дорогу он слушал выпады Обухова по поводу поведения коллег из «спецструктуры»: «Нет, что же это такое делается-то, а? Тайник с оружием открыли мы, а они явились и подмяли операцию, и теперь...»

«Тайник открыли мы, — думал про себя Никита. — А не ты». Но вслух он не стал цепляться: Генка и так был зол и расстроен.

Чтобы немного разрядить грозовую атмосферу в машине, Никита начал расспрашивать Обухова, как у того обстоят дела с работой по персоналу «Соснового бора». Согласился ли кто давать информацию? И Обухов выдал кое-какие любопытные новости.

А) Да, удалось установить прямые контакты с несколькими техническими сотрудниками «Соснового бора». («Завербовал ты, Гена, наверное, сантехника дядю Мишу», — подумал Никита беззлобно.)

Б) Леонида Быковского объявили в местный розыск и начали проверять всех лиц, с которыми он когда-либо общался. И такая повальная проверка принесла результат. Была получена информация о том, что Быковский в свое время находился в интимных отношениях с тренером группы шейпинга спортклуба «Звезда» Оксаной Заварзиной. Ее телефон начали прослушивать.

— Вчера около одиннадцати вечера из Москвы на ее домашний телефон был звонок — Быковский, — нехотя рассказывал Обухов. — Жив, как видишь, живехонек. Я запись слушал. Он ее «как жизнь» спрашивал: «Скучаешь еще по мне?» А она: «Да пошел ты! Где тебя носит? Тебя тут все с собаками обыскались». Ничего, когда следующий раз позвонит этой кукле Барби, а он позвонит, мы установим номер.

Никита слушал, кивал. Одобрял. Но мысли его были далеко. Он думал, что найти в подмосковном лесу в каких-то долбаных каменоломнях сверхсекретные СВ-99 — это все равно что обнаружить космического разведчика, зеленых человечков. Он думал о Баюнове, Клыкове и Островских. А еще вспомнил об одном поручении, которое немного беспокоило его перед отъездом на задержание.

А дело заключалось в следующем: когда в ОВД снова наступил Полный Аврал и все забегали как оглашенные, когда двор снова наполнился машинами и людьми, Катя мирно сидела в кабинете следователя Красновой и печатала на машинке статью о работе местной участковой службы. За сенсациями не угонишься, а рабочий репортаж с «земли» всегда пригодится.

В кабинет вошел Колосов. Без стука, как к себе домой.

Спросил:

— Привет, можешь мне сейчас помочь в одном деле?

Катя кивнула. Вот так — ни тебе здравствуй, как я рад тебя видеть, ни тебе — Катенька, Катюша...

— Мне нужно срочно отъехать. Не знаю, когда вернусь. А Кероян по моей просьбе свидетельницу на пять вызвал. Я сам ее передопросить хотел, а теперь не получится. Поговори с ней ты.

— Хорошо. Что за свидетельница? — Катя разглядывала начальника отдела убийств. Шальной какой-то. Куртка вся в глине. В катакомбы, что ли, лазил? Да неужели? Что там еще стряслось?

— Ты материалы читала? Я Лизунова просил, чтобы тебя ознакомили. Подожди, не перебивай. Вижу по лицу, что читала. В пять девица одна явится, Маргарита Кривцова. Допросишь ее. О чем — не мне тебя учить. Запиши все дословно. Все ответы, какие получишь.

— А Кероян не станет возражать? Или Лизунов? — недоверчиво спросила Катя. — Это же их дело. Кто я здесь такая, чтобы кого-то допрашивать?

— Они уезжают. А потом, мне нужно, чтобы с Кривцовой поговорила ты, а не этот дохлый меланхолик.

— Хорошо, Никита. Я все сделаю.

— Спасибо. — Он развернулся и хлопнул дверью. Привидение в глине. Был — и нет.

Он об этом поручении забыл. А Катя... Катя терпеливо ждала свидетельницу. Предупредила дежурную часть, чтобы Кривцову направили не в розыск, а в следствие, в семнадцатый кабинет. Кривцова опоздала на четверть часа. Это была миловидная зеленоглазая девушка с ярко-рыжими крашеными волосами и нежной кожей. Она имела крошечные, как у ребенка, ступни и кисти рук и плохо выговаривала букву "р".

— Меня опять по поводу их вызвали? — спросила °на, следя, как Катя в протоколе (бланк по цвету был похож на выцветший капустный лист) в слове «допрос» зачеркивает первую букву. — Не нашли их? Катя вздохнула, ответив: «Нет, к сожалению. Пока».

— Я вроде бы все в прошлый раз рассказала Рубику. Керояну то есть, — Кривцова тоже вздохнула. — Жалко ребят, сил нет. Как подумаю...

— Вы работали вместе с Машей Коровиной. Скажите, а вообще как давно вы ее знаете? — спросила Катя.

— Да со школы еще. И ее и Веру. С первого класса. Правда, мы не в одном классе учились, а в параллельных.

— Месяц уже прошел с момента их исчезновения Вы, наверное, с вашими друзьями здесь в городе не раз это обсуждали. Вообще, что говорят об этом происшествии?

— Да кошмар это! Дико как-то, необычно, страшно. Тут мы в субботу в «Пчеле» собирались, естественно, разговор зашел. Тот вечер начали вспоминать — многие были на той вечеринке. Но никто ничего толком вспомнить не может. — Кривцова хмурилась, явно напрягая память. — И на работе у нас тоже все в догадках теряются, у нас ничего подобного никогда не было! Точнее... ну, когда Леля пропала, тоже тогда милиции приезжало... уйма, а потом ее все же нашли.

— Кто это Леля? — быстро спросила Катя.

— Леля Лупайло, наша сотрудница. Парикмахер-визажист из салона красоты «Соснового бора», полтора года назад это было, кажется, в ноябре где-то. Ушла с работы вечером, а домой не пришла. Ее искали, к нам на комплекс милиция приезжала. Тоже вот так расспрашивали. Потом заглохло все. А как снег сошел, ее нашли. В лесу, недалеко от автобусной остановки, возле поля для гольфа. По одежде только и опознали бедняжку. Ее зарезал кто-то. Ножом! Все тоже потом менты... ваши то есть... в «Пчеле» узнавали, с кем она общалась, с кем гуляла, кто у нее был. Любовника в убийстве, наверное, подозревали! А она... Да это в «Бору» всем известно было... с Ледневым — начальником службы безопасности комплекса — амуры крутила. На развод мужика от семьи подбивала. Но ничего у нее тогда не вышло. Леднев умер, сердце вроде, инфаркт. В летах он уже был. Прямо на работе, представляете? Его на лестнице нашли. Сердце прихватило на лестнице, упал, никого рядом не оказалось. А когда нашли, он уже мертвый был. Жалели его. Он мужик мировой был, хоть и блядун порядочный. А Лелька потом долго-долго себе замену никак подобрать не могла. Ее денежные папульки все привлекали. Чтобы не как-нибудь было, а красиво — с ветерком на «Мерседесах». А с такими у нас в городке напряг, — Кривцова хмыкнула. — Ну а потом и ее не стало. Наши думали — изнасиловал ее кто-то. Там же дорога, шоссе Она часто голосовала, ловила частников, лень было до дома топать. Ну, наверное, и поймала на свою голову психа какого-нибудь шизанутого. Так и не нашли его.

— А с Коровиной эта девушка общалась?

— Нет. Они друг друга не переваривали. Даже не здоровались.

— Риточка... Я могу вас просто Ритой называть? Скажите... — Катя решила направить разговор в более животрепещущее русло. — А вот, на ваш взгляд, дружба между Коровиной и Верой Островских... Что ее питало, эту дружбу? Они были на равных или кто-то из них лидировал, а другой уступал, подчинялся?

— Ну, — Кривцова посмотрела на Катю удивленно. — В школе они всегда сидели за одной партой. И потом все годы дружили, даже когда Вера в Москву переехала, все равно часто встречались. У нас тут про них разное говорят. Если кто вам про них грязь натреплет, плюньте, не слушайте.

— А что именно говорят?

— Ну, мол, потому они друг к другу тянулись, что обе выгоду от общения имели. Маше было, мол, выгодно с Верой общаться, потому что у ее отца денег куры не клюют. Он Машу и на работу устроил, и вообще... А Вера, мол, просто пользовалась Коровиной: вокруг той всегда ребята крутились, компания, ну и Вера не чувствовала себя обделенной вниманием.

— Что ж, пусть и циничная, но логика в таких суждениях есть.

— Чушь все это. Они просто дружили с самого детства. Им было хорошо друг с другом. Знаете, есть люди, которые просто созданы друг для друга. Говорят, девчонки дружить не умеют. Только не они.

— Значит, если бы одна из них надумала отправиться в каменоломни ночью, другая тоже бы за ней последовала?

— Не бросила бы. Это точно.

— В прошлый раз вы упоминали, что вокруг Съян в городе ходит много рассказов, легенд. Не познакомите меня с ними?

— А вы что, и это будете записывать в протокол? — улыбнулась Кривцова.

— Да, — Катя улыбнулась в ответ. Она не очень-то ловко чувствовала себя в роли протоколиста.

— Ну, разное болтали... В основном про Луноликую рассказывали. В детстве еще, помню, мне бабушка говорила. Потом мы с девчонками, маленькие, как соберемся в лес за грибами — ну, сразу друг друга Луноликой пугать. Родители строго-настрого запрещали в пещеры соваться. Луноликая — это ведьма из подземелья, она охраняет клады. Там внизу есть пещера, где она обитает. Если увидит тебя под землей — замучит, выпьет кровь до капли. Но иногда... Иногда, если знать заклинание, ее можно заставить исполнить любое, самое заветное твое желание. Если дать ей взамен то, что она потребует.

— Интересно, что-то вроде Хозяйки Медной горы... Я, правда, о Луноликой несколько иные вещи слышала. А что же она может потребовать взамен?

— Ну что? Кровь, она же ведьма, вампирша Мы когда в школе учились, мальчишки наши на спор в Большой провал лазили — курили там и пальцы себе булавками кололи, кровью кропили камень, вызывали Луноликую. Потом нас пугали. Но это же бред, детство. Все когда-то во что-то играли, пересказывали страшные истории. Никто же потом не воспринимал это всерьез.

— Ну понятно... Скажите, Рита, вы видели Машу Коровину вместе с неким Шведом?

— Это который сейчас проводником у спелов, которые их ищут? Диггер-то этот прибабахнутый? С татуировкой? А как же! Они в «Пчеле» и познакомились при мне в прошлом году, на дискотеке. Он к ней как пластырь прилип, пока не дала. — Кривцова покосилась на Катю, которая старательно записывала. — Только это в протокол не нужно... Пожалуйста... Это я так, по инерции. Точно не знаю, но... Как у мужиков бывает? Сначала прохода не дает, а потом поутру слиняет. Машке тело его нравилось, сама мне как-то призналась — мальчик классный: тело — стальной атлас. Секс-машина. А в остальном... Он же абсолютно бесперспективный, этот Швед. Беспутный, комнату в коммуналке в Москве снимает, да к тому же еще и алкаш порядочный.

— А когда они расстались, не знаете?

— Кажется, осенью. Правда, потом, где-то в апреле, числа, наверное, двадцатого, я их видела вместе в «Пчеле». Тогда как раз эти спелеологини сюда заявились, к нам в город. Швед вокруг них как вьюн вертелся. Гулял, по-моему, с одной из них, он мальчик падкий на новизну. И «Пчелу» они вместе посещали. А с Машкой я его видела... Они разговаривали у стойки. А потом она к Славину вернулась, они уже тогда вместе несколько месяцев были. А Швед пиво дул... Мне тогда показалось, что он Машку-то к Славину приревновал.

Катя отметила себе: узнать точную дату, когда спелеологи прибыли в Спас-Испольск. Она-то была уверена, что они приехали по вызову Островских уже после ЧП, а оказывается...

— А вы говорили: в тот вечер Вера выглядела чем-то сильно расстроенной, рассерженной. Может быть, она что-то рассказывала? Может, это было вызвано ссорой дома, с родителями?

— Ну... Я рассказывала Рубику, то есть оперуполномоченному Керояну — мы с ним соседи по дому. — Кривцова улыбнулась. — Веру, как мне всегда казалось, не очень-то радовало, что ее отец женился на Ларисе Ледневой. Кому из нас хочется получить молодую, красивую, злобную мачеху?

— Злобную?

— Ну это я так. Аллегория. Как в «Белоснежке» — свет мой, зеркало, скажи... Нет, Леднева совсем не злая. Просто она железная. Железная леди. Комплексом нашим получше всякого мужика управляет. Так разворачивается, дай боже. Вон на днях новый зал в ресторане открывает... А с персоналом, с нами, мелкотой, что называется, строга, но справедлива. Никаких необоснованных увольнений, грех жаловаться. Но работу спрашивает. На работе ею довольны. А как у них там дома с Верой было, мне трудно судить. Она со мной никогда о своих проблемах не говорила. Маша их тоже не обсуждала, хотя, я это наверняка знаю, в курсе всего была. Верка с ней всем делилась, как с сестрой. Честно признаться, в тот вечер, увидев, как Верка вся так и кипит от ярости и пьет так много, я подумала, что это все из-за...

— Может быть, из-за Новосельского? — осторожно спросила Катя.

— Откуда вы знаете? Ах да, слухи-слухи... — Кривцова хмыкнула. — Кто разболтал из наших, интересно... Дрянь он порядочная — Тоша наш Антоша. Уж не знаю, что у них там с Веркой было, но одно могу точно сказать, если что и было, даром он бы это делать не стал.

— Неужели деньги требовал? Альфонс?

— Ну, денег Тошечке Новосельскому много нужно. Вагон денежек. Он такая прорва...

— У него были какие-то нелады с родителями, да?

— Да он их просто бросил! Ушел, наплевал. Отец у него работу потерял, ну и... Зачем сиятельному Тоше такие неперспективные предки? — Кривцова скривила гримасу. — Вместо того чтобы мать кормить, а он ведь хорошо в банке зарабатывает, он себе тачку купил. А матери с отцом — ни копейки. А жить к Андрюхе Славину переехал. Он и сейчас там живет, паразит.

— Вы с ним когда-то... дружили, Рита? Да?

— Да пошел он!!

— О паразитах жалеть не стоит, — согласилась Катя. — Это вы правы. Что ж, большое спасибо. Если возникнут какие-то вопросы еще, можно будет вас побеспокоить?

— Конечно, у нас на работе, если скажешь, что в милицию по поводу пропавших вызывают, менеджер без разговора отпускает. Говорят, сам Островских так распорядился.

— Хозяином своим довольны в «Сосновом бору»?

— А мы его видим? С тех пор как Вера пропала, он в «Бор» очень редко приезжает. А раньше... Жаль его, конченый он. А мы, кроме добра, от него ничего не видели. Я вот в прошлом году руку сломала. Полтора месяца в гипсе. Мне не только больничный оплатили, так и матпомощь выписали — на лечение. И в наш оздоровительный центр я потом три недели бесплатно ходила. — Кривцова встала. — Если бы не Островских, где бы сейчас все работали? В Москву бы полтора часа на электричке мотались.

Глава 18

ТОПОГРАФ

Баюнова-Полторанина им, что называется, только показали, но не дали потрогать...

Впрочем, к такому повороту событий Никита Колосов был готов. Когда на место выезжает спецслужба с Лубянки, все прочие спецслужбы — с Петровки, Никитской, Маросейки, Калужской — терпеливо переминаются с ноги на ногу. Ждем-с.

Правда, само задержание, если все это, конечно, можно было назвать оперативным задержанием, проводилось «объединенными усилиями» ведомств. «Рафик» — «Рено» с сотрудниками ФСБ, лизуновская старушка-"Волга" и «Мерседес» РУБОПа гуськом лихо зарулили на территорию «Соснового бора», где сразу же, как в растревоженном муравейнике, забегал, засуетился персонал.

Баюнова-Полторанина они застали среди полнейшей семейной идиллии в саду бунгало-люкс. Он вместе с тещей (!) сидел на садовом диване-качалке под липой. Тут же за столом был и его пацан — что-то с увлечением рисовал на больших листах бумаги разноцветными фломастерами.

За столом вместе с мальчиком находился какой-то субъект, похожий на преуспевающего адвоката. Когда сотрудники РУБОПа по просьбе коллег с Лубянки проверили у него документы, он оказался неким гражданином Груэром — целителем-экстрасенсом, магистром ордена Белых Меченосцев. Он, слегка запинаясь, пояснил, что приглашен Баюновым в «Сосновый бор» провести несколько терапевтических сеансов с мальчиком. И к нему тут же потеряли всякий интерес.

Баюнова же вежливо попросили одеться и следовать в машину. Вывели под конвоем за ворота, усадили в «рафик» — «Рено». В бунгало был проведен летучий обыск. Никто, конечно, не шарил по ящикам и не выворачивал шкафов. Просто прошлись по комнатам бунгало, бегло осмотрели и нашли то, что вполне могло дать толчок последующим процессуальным разбирательствам. Пока чисто формально.

Когда Баюнова уводили, его теща — весьма представительная, интеллигентная, на взгляд Колосова, старуха — не проронила ни слова. На просьбу зятя «беречь Шурку» и связаться с адвокатами молча кивнула. Мальчик сидел за столом. Внезапно одним рывком смял все свои рисунки и швырнул под ноги топтавшемуся у стола Обухову (его, как и прочих сотрудников милиции, коллеги из ФСБ даже не пустили на порог бунгало).

В общем и целом Никита Колосов жалел, что поехал на это задержание. Еще торопился как дурак...

— Господи боже, тайны Мадридского двора! Все равно же его нам оформлять по 122-й придется, — злился Лизунов, когда они плелись к «Волге» и вишневому «Мерседесу». — Ну, щас подержат они его три часа, поговорят. А потом ведь что-то решать нужно. Ответственность на себя брать: задерживать или отпускать. А дело формально пока наше. И связь между убийством Клыкова и тайником налицо.

— Да, один он не мог туда ящики затащить. Ясно, что с ним еще кто-то был. Отксеришь мне сейчас результаты дактилоскопии, — хмуро сказал Обухов. — Я по нашей спецкартотеке прогоню. Может, и установим второго.

Вопрос о дальнейшей участи подозреваемого решался томительно долго. Стемнело. От коллег с Лубянки не было ни ответа ни привета. Колосов успел соскучиться.

Они все трое сидели в кабинете Лизунова. Обухов смотрел по телевизору футбол. Никита заинтересовался картой района, на которой Лизунов с военной точностью отмечал местонахождение входов в каменоломни. Никита попросил позволения поработать с этой картой. Правда, лизуновский труд портить не стал, достал крупномасштабный атлас, нашел Спас-Испольск. По опыту он знал: топография — вещь полезная. Любопытные сюрпризы она порой преподносит.

Он отыскал на карте Александровку — пригород Спас-Испольска. Отметил первую веху — мост через ручей — место убийства Клыкова. Затем попросил Лизунова указать на карте по возможности точное местонахождение тайника с оружием. Лизунов как человек, побывавший на двух чеченских кампаниях, с топографией дружил. Он подсел, секунду подумал и отметил на карте лодочную станцию, а к югу от нее вниз по течению реки холм, где располагались вход в каменоломни и пещера.

Затем Никита, в свою очередь, отметил Большой провал, возле которого нашли автомашину пропавшего Славина и примерное место, где находился еще один вход в каменоломни и где спелеологи нашли клочки окровавленной мужской рубашки. Потом они с Лизуновым слегка поспорили, как близко от тайника с оружием находилось то кровавое пятно неизвестного происхождения, в которое вляпался проводник Шведов. В заключение Никита синим фломастером прочертил на карте пунктиром маршрут неизвестного следа, который начинался в земляной норе под мостом, недалеко от места убийства Клыкова, и вел в парк «Соснового бора».

— Итак, вот что мы имеем... Что в первую очередь бросается в глаза, а? — спросил он Лизунова, когда все отметки были нанесены.

— Ну... Во-первых, все сконцентрировано довольно компактно в районе Александровки и «Соснового бора». Это 44-46-й километры, — Лизунов изучал карту. — Тайник, место убийства Клыкова, дыра, где рубашку обнаружили, еще дыра, откуда собака след взяла. Расстояние между всеми этими пунктами небольшое, где полкилометра, где чуть больше. Особняком стоит только место, где найдена машина Славина, — Большой провал. Почти три с половиной километра к северо-востоку.

— А еще что?

— Место для тайника выбрано с умом, — Лизунов прищурился. — Подъезд хороший — шоссе прямо по берегу реки к подножию холма подходит. Тот, кто привез ящики, знал, что и ехать, и сгружать тут удобно. И тайник там внутри имеется — сухой и от входа совсем недалеко. Местный орудовал, кто-то из наших.

— Интересно, — Никита слушал внимательно. — А можно предположить, что все эти пещеры, ходы-входы там, под землей, сообщаются?

— Наверное, можно. Я ж говорю — тут у нас все перерыто. — Лизунов взял красный фломастер и пунктиром соединил пещеру с тайником, кровавое пятно, выход под мостом, место, где нашли рубашку, и, чуть поколебавшись, добавил и Большой провал.

— Возможно, эти ваши спелеологи поточнее знают, — предположил Колосов. — У них ведь должна быть какая-то карта, а? Хоть примерная.

Лизунов кивнул, пожал плечами.

— Что ж, как-нибудь съезжу к ним, проконсультируюсь, — продолжил Никита. — Возможно, что...

Зазвонил телефон. Лизунов слушал, угрюмо, послушно бросая в трубку: «Да, да, конечно, это будет самый оптимальный вариант». Положив трубку, в сердцах чертыхнулся:

— Ну!! Я ж говорил: задерживать его по 122-й нам придется. Они сейчас привезут Баюнова в ИВС.

— А основания? — ядовито спросил Обухов, выключая телевизор. — Основания законные, что, нам Штирлиц родит?

— У Баюнова во время обыска изъят газовый пистолет. Незарегистрированный, — хмуро сообщил Лизунов. — Они и его привезут вместе с протоколом изъятия.

Никита Колосов сложил атлас с отметками и сунул его себе в карман.

Глава 19

КУХНЯ ПРОВАНСА

У центрального подъезда главного корпуса остановился черный микроавтобус «Тойота» с тонированными стеклами. К машине тут же подошли швейцар и охранник, начали выгружать увесистые дорогие чемоданы. Из «Тойоты» вышли четверо: мужчина с кейсом и три женщины — все, как в униформе, в элегантных черных брючных костюмах. Одна из женщин была Лариса Дмитриевна Леднева.

— Ну, вот и приехали. Добро пожаловать. Проводите наших гостей сначала в зал приема, — сказала она охраннику. — Прошу вас, проходите, знакомьтесь. Чуть позже вам покажут ваши номера. — Она гостеприимно, бодро и радушно улыбалась мужчине с кейсом и женщинам, которые тихо переговаривались между собой.

По этой улыбке топ-менеджера охранник понял, что «Сосновый бор» посетили важные персоны, быть может, будущие инвесторы. Однако перед тем, как выполнить распоряжение и заняться гостями и их багажом, охранник позволил себе небольшую вольность: наклонился к уху топ-менеджера и что-то прошептал.

— Давно? — спросила его Лариса Дмитриевна, нахмурившись.

— С час назад.

— Он сам был за рулем?

— Нет, его привез ваш шофер.

— Одну минуту, извините меня, — Лариса Дмитриевна обернулась к гостям. — Вас сейчас проводят в зал приема, я на мгновение отлучусь.

Они расстались в холле. Гости двинулись к лифту, Лариса Дмитриевна миновала раздвижные стеклянные двери и вышла во внутренний двор отеля — зимний сад с прозрачным потолком-куполом. Направилась к ресторану. Это был французский ресторан. Один из трех в комплексе и его подлинная гордость. Однако сейчас, в полдень, залы были свободны от посетителей. Весь персонал готовился к открытию нового зала и к торжественному банкету по этому поводу.

Все люстры были притушены, кроме одной, что освещала маленькую уютную эстраду в углу, где обычно играла «живая музыка» — струнный классический квартет. Возле эстрады был занят единственный стол. За ним сидел Олег Островских в черном мохеровом свитере и мятых черных брюках. Он изучал меню. Перед ним навытяжку стояли молодой метрдотель в смокинге и два официанта в белоснежных форменных куртках.

— Дайте полный свет, темно как в погребе, — хрипло сказал Островских.

Официант быстро махнул кому-то. Свет зажегся, и сразу стал виден еще один зал в анфиладе — обширная, крытая стилизованной черепичной кровлей терраса с гигантским панорамным окном, увитая зеленью. Там тоже были накрыты столы, суетились официанты и полотеры. Веранду от залов отделяли раздвижные стеклянные двери.

Островских поморщился от яркого света и снова уткнулся в меню.

— Что ж, — он грузно облокотился на стол. — Вроде все в ажуре? К семи вечера управитесь? — Он посмотрел на метрдотеля.

— Так точно, Олег Георгиевич, — отчеканил тот по-военному.

— Слушай... Хорошо, ладно... Да, я спросить хотел, а что такое «Гратен фламбэ»? Вот у вас тут в меню написано?

— Десерт из ягод с орехами и апельсиновым ликером.

— Некоторые клиенты просят, чтобы, кроме названия блюда, в меню была также расшифровка ингредиентов. Названия мудреные, теряются люди.

— Перепечатаем меню. — Метрдотель кивнул официанту. — Хотя обычно во французских ресторанах, специализирующихся на кухне Прованса, это и не принято.

— А для наших черным по белому напиши, что буайбес — это такая французская уха. Мы не в Париже с тобой, Валера. — Островских печально улыбнулся метрдотелю. И увидел жену, стоявшую в конце зала:

— Здравствуй, Лара. Что, уже приехали?

— Да, у них самолет немного опоздал. Ждут меня в зале приемов. Сейчас все решим. — Лариса Дмитриевна стремительно пересекла зал, по паркету простучали каблуки. — Зачем ты приехал, Олег?

— Мне гораздо лучше.

— Но врач сказал, что пока...

— Я хотел взглянуть на наш новый зал. — Островских смотрел на веранду за стеклянными дверями. — Красиво. Очень. Не зря ты в Марселе покупала у антикваров эту провансальскую черепицу.

— Олег, милый. — Она порывисто наклонилась, положила руку ему на плечо.

— Я не могу быть один. Дома. Понимаешь? Не могу.

— Я понимаю, но ведь у тебя только вчера был приступ, и какой. Тебе рано еще вставать с постели.

— Лара, — он смотрел на нее снизу вверх, — Ларочка...

Она кивнула, потянулась к нему и поцеловала в висок, рискуя испачкать помадой. Метрдотель кивнул официанту, и они тихонько ретировались.

— Лара, что я наделал, — Островских говорил очень тихо, его слышала только жена. — Ее нет со мной. Моей девочки нет... нет надежды. Никакой...

Она все еще обнимала его за плечи, неловко согнувшись, точно переломившись пополам.

— Что я наделал. Нет мне прощения, нет...

Повисла томительная, давящая пауза. Потом могильную тишину, воцарившуюся в зале, нарушили сдавленные всхлипы, кашель.

— Они его арестовали, — тихо сказала Лариса Дмитриевна. Ничего не стала уточнять, словно они с мужем отлично знали, кто имелся в виду. — Если там действительно был тайник с оружием, как нам сказала Алина, вполне могло быть так, что дети тогда на него случайно наткнулись, встретив там...

— Если это он... Даже если он сейчас сядет — пять, десять лет пройдет, двадцать, двести, ничего, я подожду. Не сдохну, нет. Он сдохнет раньше, я это увижу. Я его убью своей рукой. — Островских плакал. И в его словах не было ни ярости, ни угрозы, только боль.

— Там, возле тайника, кто-то был. — Лариса Дмитриевна выпрямилась. — Это мне Гордеева сказала. Я же ей сразу стала звонить, как только они меня отпустили. Она сказала: кто-то сильно напугал группу, которая работала под землей. Быть может, это был кто-то из... его людей? — Тут она на секунду запнулась. — Шел к тайнику?

— Если это он, я...

— Я тебе говорила уже: меня они тоже о нем расспрашивали, даже еще ничего не зная про тайник. Значит, уже подозревали его в чем-то.

Островских смотрел на жену.

— Нет надежды? — хрипло спросил он — Значит, больше надежды нет? Никакой?!

Лариса Дмитриевна провела по его небритой щеке тыльной стороной ладони, стараясь не поцарапать кольцом с крупным изумрудом.

— Я с тобой, — сказала она. И повторила:

— Я с тобой, Олег. Что бы ни случилось, кто бы это с ней ни сделал... Кем бы он ни был. Я с тобой. Во всем. Это наше общее дело — твое и мое. Встань, — она протянула ему руку. — Здесь душно. Тебе нужен воздух.

Он поднялся. Они медленно пошли между столиков. Островских опирался на плечо жены. Стеклянные двери раскрылись перед ними бесшумно, волшебно.

Легкий ветер колыхал крахмальные скатерти и завитки плюща, оплетающего чугунную решетку. С веранды открывался чудесный вид на парк, реку и изумрудное поле для гольфа.

Сзади мягко, как кошка, подкрался официант. Лариса Дмитриевна обернулась к нему:

— Олег Георгиевич сейчас едет домой, вызовите, пожалуйста, машину. К восьми вечера накройте здесь ужин на четыре персоны для наших гостей. Меню и карту вин по высшему разряду. Проследите, чтобы среди блюд преобладали рыбные. Для Михаила Владиленовича — овощи по-нисуазски. Знаешь, — сказала она мужу, — всю дорогу из аэропорта он твердил мне, что стал абсолютным вегетарианцем.

Глава 20

ОДНОКЛАССНИКИ

Баюнова-Полторанина задержали на десять суток до возможного предъявления обвинения. Формальным поводом стал найденный у него газовый пистолет. Отдачи показаний Баюнов отказался. Но их от него и не ждали так скоро. Надежду на то, что обвинение ему все же будет предъявлено, причем настоящее, подлинное, а не эта «газовая финтифлюшка», как выразился Геннадий Обухов, сыщикам внушили показания совершенно другого подозреваемого, который...

Никиту Колосова позабавило, как буднично и равнодушно Генка Обухов сообщил им с Лизуновым, что объявленный в розыск Леонид Быковский задержан. Обухов сказал «взят», причем на лице его было выражение вратаря перед пенальти. Что ж, Колосов всегда знал, что РУБОП работать умеет.

Быковского задержали на квартире приятеля в Кузьминках. Расчет оказался верен: он снова позвонил Оксане Заварзиной и пререкался со своей бывшей сожительницей столько, что номер телефона благополучно засекли. По адресу тут же на вороных поскакала группа немедленного реагирования. Был Быковский схвачен, скручен, морально и физически подавлен и доведен до нужной кондиции.

— Сейчас скоренько допросим его детально по всем пунктам. — Обухов открыл бутылку боржоми и осушил прямо из горла, неинтеллигентно. — А потом и этих умников проинформируем. (Имелись в виду коллеги с Лубянки.) Факты вещь упрямая Только факты показывают, кто умеет профессионально работать, а кто слизывает чужие пенки.

— Только вот что, — произнес Лизунов, и Никита с удивлением отметил, что Пылесос волнуется — Ты погоди с ним, с Ленькой, мудрить Я сам с ним сначала, ладно? Он слова понимает, не дурак. Потом, он не судимый пока еще. Так, шебутной, дерзкий, у Баюнова на подхвате, да, это есть. Но не дерьмо все-таки, я его знаю.

— Чегой-то ты так за него переживаешь? — хмыкнул Обухов.

— Ничего, — Пылесос огрызнулся, но потом смягчился:

— Мы с ним в одном классе учились. В футбол гоняли, потом в армию вместе уходили... Я сам с ним поговорю. Здесь, при вас.

Обухов пожал плечами: валяй. А Никита подумал: так всегда в маленьких городах. А Пылесос никогда прежде не заикался, что он и «человек Баюнова» сидели за одной школьной партой.

Быковского доставили из Кузьминок через полтора часа. Молодой парень — низенький крепыш с перебитым в драке носом, быстрыми карими глазами, неожиданно обаятельной улыбкой и массивной золотой печаткой на безымянном пальце с выгравированным китайским иероглифом. Одет Быковский был вольно: в мятый спортивный костюм и супермодные лаковые штиблеты с квадратными носами, которыми даже в такой патовой ситуации (на руках — наручники, по бокам два лба из спецназа РУБОПа) явно гордился.

Странно, но беседу эту Никита потом частенько вспоминал, хотя сам лично не задал Быковскому ни одного вопроса.

Лизунов сам, сопя, отстегнул бывшему однокашнику наручники. Быковский помассировал кисти, повертел головой. Они с Лизуновым посмотрели друг на друга.

— Тайник с оружием мы нашли, — сказал Лизунов просто.

По идее, Быковский должен был воскликнуть: да ё-моё, какой, ну какой еще тайник!!! Но он посмотрел на свои новехонькие ботинки. Пошевелил ступнями.

— Ты пока молчи и слушай меня. И вот, почитай. — Лизунов взял со стола УК, пролистал и раскрыл перед собеседником на статьях «Терроризм» и «Измена Родине». — Мы дело в ФСБ передаем, Леонид.

Леонид зыркнул на Лизунова, на «измену Родине». Хмыкнул.

— А ты как думал? — спросил Лизунов. — На ящиках тех, что в пещере, Клыкова отпечатки и твои Как ты ни осторожничал, остались там и твои пальцы. Тебе прямо сейчас результаты экспертизы зачитать?

Никита слушал этот блеф, как меломан гварнериевский альт. А ну как сейчас Быковский скажет «да», как ты выкрутишься, Пылесос? Но Быковский снова хмыкнул. Мрачновато.

«Ну да, — подумал Никита философски, — так всегда бывает в маленьких городках. Конечно, им здесь проще... найти общий язык. Все дело во взаимопонимании».

— Клыков не здешний, — продолжил Лизунов. — Ну откуда ему, скажи, про пещеру знать в каменоломнях? А ты, Леня... Ну что я, не помню, как в школе еще ты с пацанами, с Серегой Булкиным и Валеркой Сизовым, туда путешествовал? Пещера — место что надо. Выбрана с умом. Я как увидел, сразу про тебя подумал. И жаль мне тебя стало, так жаль...

— Чегой-то? — Быковский насторожился.

— Да я ж тебе объясняю: дело ФСБ забирает. Переквалифицируют завтра же с «незаконного оборота» на это и это. — Лизунов ласково погладил ладонью «терроризм» и «измену Родине». — Да, потом, баюновские показания приплюсуй, что Клыкова по его приказу убрал ты. И что у нас в совокупности? По приговору суда? Вышка, которой сейчас нет? То есть замена на пожизненное. Ты готов к такому повороту дела? Через час, — Лизунов, как полководец, сверился с часами, — я по приказу начальства на Лубянку позвонить должен о том, что ты задержан. И тебя они у нас заберут. Отсюда — к себе. Сечешь? И там уже точно будет это и это, — он кивнул на кодекс. — Это же их подследственность. Плюс еще соучастие в убийстве Клыкова в роли прямого исполнителя.

Колосов и Обухов внимали этой импровизации с каменными лицами.

— Что с ним говорить, — Обухов зевнул. — Звони. Устал я как пес. Дело теперь не наше, так что с плеч...

— Погодите, — Быковский задвигался, точно его щекотали. По лицу его было видно: он чувствует, чувствует подвох, не идиот же он полный, но... в глубине души сомневается: а вдруг ВСЕ ЭТО чистая правда?!

— Постойте, я...

— У меня времени на тебя всего час, Леня, — интимно признался Лизунов. — И это все, что я могу для тебя как для своего земляка и одноклассника сделать.

— Да погодите вы! — Быковский привстал. — Почему статьи-то эти мне? Вы охренели, что ли? Что я, шпион, диверсант?!

— А черт тебя знает. И тебя, и Баюнова, и Клыкова-покойника, — Лизунов пожал плечами. — Ты знал, что вы грузите, перевозите и в тайник ховаете? Только не говори, что не знал, никто не поверит. Тем более там, — он ткнул куда-то вверх. — Те винтовки, да, да, винтовочки те оптические — на них, между прочим, государственная тайна распространяется, секретное оружие это. А вы секрет с умыслом или без умысла, это уж суд разберет, но раскрыли. Да еще кроме винтовок — тол, взрыватели. Какой тут вывод напрашивается? Думаешь, разборка? Это после тех событий, что в стране были? Нет, Леня, терроризм у тебя на лбу уже отпечатан. А еще приплюсуй убийство...

— Я не убивал Клыкова! Я потому и уехал, что думал... — Быковский осекся, стукнул кулаком по колену.

— Либо ты мне расскажешь все здесь и сейчас, либо то же самое на Лубянке. Только выводы они уже будут делать, — сказал Лизунов. — Я тебя знаю и несправедливости в отношении тебя не хочу. Ну а ты выбирай.

— Да ну его, — Обухов отмахнулся как от мухи. — Кончай, звони. Дело уже не наше. Поехали домой.

— Насчет тайника в каменоломнях — моя идея Признаю, — торопливо выпалил Быковский. — Но остальное не мое. Клянусь тебе чем хочешь. — Он смотрел на одноклассника Лизунова.

— Ящики перевозили с Клыковым по указанию Баюнова? — быстро спросил тот. — Когда точно?

— Да числа двадцатого апреля. Петька Клыков сюда приехал ко мне, сказал: есть одно дело Встречаем, перегружаем кое-что, перевозим в надежное место Оружие, это сразу сказал. Баюн сделку заключил.

— С кем? Для кого? Кому оружие предназначалось?