Ее Высочество Орловский Гай
По дороге к столице старались никуда не заезжать, мужчины должны уметь выживать в любом лесу, как учил великий Людвиг Гегельский, и мы вечером выбирали место у ручья под сенью деревьев на случай дождя, еды хватает в седельных сумах, до Шмитберга как раз опустошим.
В четыре дня не уложились, хотя могли бы, но приехать в полночь глуповато, потому вечером уютно и с удобствами устроились под раскидистым дубом, где расположились ужинать медленно и с удовольствием.
Понсоменер время от времени переставал жевать, прислушивался. Фицрой спросил:
– Эльфы бродят?
– Оборотень, – ответил он тем же ровным голосом, словно говорил о рыбках в ручье. – Огромный. Таких даже не видел… Давно.
Фицрой протянул руку к рукояти меча.
– Собирается напасть?
Понсоменер покачал головой.
– Нет, нас не видит. И вообще уходит в другую сторону.
Фицрой посмотрел с понятным намеком на меня, я спросил:
– А как его видишь ты?
– Не глазами, – ответил Понсоменер. – Ветерок с той стороны, а по запаху все тоже видно. Хоть и не так, но как-то вот иначе.
Фицрой сказал знающим тоном:
– В наших лесах такие тоже водятся. Их называют волкодлаками, но какие они волки, если крупнее медведей?.. И зубы у них, ох и зубы! Бревна перекусывают!..
Я зябко передернул плечами.
– Давайте спать. В столицу должны въехать бодрыми и свежими, как птички.
– Спим, – согласился и Фицрой, – птички.
Заснул он моментально, Понсоменер на минуту позже, а я еще лежал, прикидывая что и как на будущее, здесь столько дел, а я могу так много, что если бы не спать вовсе, такого бы наворотил.
Глаза начали слипаться, как вдруг холодок проник под плащ, которым я укрылся по примеру Фицроя, коснулся сердца и потек по всему телу.
На той стороне костра кусты раздвинулись странно бесшумно, я видел только темный силуэт, а потом в освещенное костром пространство вступил исполинский волк размером с крупного медведя, только голова крупнее медвежьей, глаза горят, как багровые уголья, а в пасти клыки, как длинные ножи.
Он пошел прямо на костер, взгляд уперся в меня. Я сжался, мелькнула трусливая мысль, что все животные боятся огня, волков отпугивают горящими ветками… однако громадный волк не отводил от меня взгляда, на той стороне костра разом припал к земле, готовый взметнуть тяжелое тело в прыжке…
Опомнившись, я выставил оба кулака и, заставив себя сосредоточиться на бронебойно-разрывных с магниевыми наконечниками, сжал рукояти и с силой надавил на скобы, а потом еще и еще.
Грянули выстрелы, руки тряхнуло по самые плечи. Зверь уже начал подниматься в начале прыжка, но лапы еще не оторвались от земли.
Шерсть на груди в двух местах разлетелась в стороны, я успел увидеть две дыры, в каждую пролез бы мой кулак, но продолжал нажимать на курки.
Зверь ощутил неладное, даже попытался попятиться, но две пули успели ударить в голову в тот момент, когда он поворачивался в сторону стены леса.
И все-таки чудовищная живучесть позволила ему скрыться в чаще, а здесь Фицрой с плотно сомкнутыми веками ухватился за меч, вскочил, шатаясь и хватаясь за воздух, и тогда лишь распахнул глаза.
– Что случилось?
Голос был хриплый и еще сонный, я ответил с сильно стучащим сердцем:
– Да заходил тут один.
– Что он хотел?
– Перекусить, – ответил я.
Фицрой посмотрел на меня, на приподнявшегося на локте Понсоменера, покрутил головой, начиная догадываться, кто именно приходил к костру.
– Ты его не угостил?
– Хотел было, – ответил я, – но ты так сладко спал…
– Свинья, – ответил он сердито. – Мог бы Понсоменера предложить. У него мясо моложе.
Понсоменер уже пошел от костра в ту сторону, исчез надолго. Фицрой начал поглядывать обеспокоенно, я проверил как там лошади, но они, странное дело, не обеспокоились слишком уж, хоть и пофыркивали, настобурчивая уши, словно чудовищный волк им ближе, чем мы, двуногие…
Прошел без сна почти час, кусты раздвинулись неслышно, Понсоменер вышел из темноты и бросил у костра на землю целую охапку вещей, где помимо богатого камзола, брюк и сапог еще и пояс с кинжалом в ножнах, длинный меч со зловеще поблескивающими рубинами в рукояти и широкополая шляпа с перьями.
– Хорошая добыча, – заметил Фицрой. – Шляпа совсем новая.
– Это его, – пояснил Понсоменер. – Живучий какой!.. Уже почти мертвый, но сперва мчался, потом полз… Я подождал, пока перестанет дергаться. Значит, выходит ночью развлечься. Бывают такие. Слыхал.
– А где конь? – спросил Фицрой.
– Коня не оказалось, – ответил Понсоменер и взглянул на меня, каким-то чутьем понимая, что Фицрой смолчит, а я отвечу.
– Значит, – сказал я, – его жилище близко. Человек достаточно зажиточный, если судить по одежде.
– А меч? – сказал Фицрой с восторгом. – Посмотри, какое чудо? Вы богатые, а я худой и бедный, возьму-ка себе, чтобы хоть немного утешиться.
Понсоменер молча лег и укрылся плащом. Я вздохнул, покачал головой.
– Слишком приметен. Могут возникнуть вопросы, откуда взял.
– Тогда спрячу, – сказал Фицрой с неудовольствием, – а продам, когда отъедем подальше.
– Но по дороге в столицу не вытаскивай, – предупредил я. – Вообще сунь в мешок. Когда въедем в Нижние Долины, тогда вытаскивай, но все-таки лучше продай в самом Санпринге. Город большой, народу много.
Утром после завтрака выехали из леса, и почти сразу на глаза попался в долине не то чтобы роскошный, но добротный дом, только заметно обветшалый, хотя ремонт нужен минимальный: там подправить, там подкрасить, но, похоже, хозяев такие мелочи не волнуют, от чего я сразу ощутил к ним симпатию. Сам не выношу хозяйственные хлопоты, а здесь, похоже, живут вообще артистические натуры…
Перед домом на зеленой лужайке играют трое детей, мальчик лет пяти и две девочки, из беседки за ними наблюдает молодая женщина, по ее добротной и даже богатой одежде можно понять, что не служанка, а сама хозяйка и наверняка мать этих нарядных детей.
Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее охватывало очарование этого милого уютного места, словно в самом деле семья художников сбежала из тесного грязного города и поселилась здесь, в таком уютном месте, где и лес рядом, и небольшая речушка прямо в десяти шагах от стены дома, и прекрасный вид на далекие горы с грозно блещущими в лучах двух солнц пиками.
Я пробормотал:
– Трудно поверить, будто вурдалак жил здесь.
– И был главой семьи? – спросил Фицрой. – Все мы стараемся скрывать от семьи свою суть. Женщины могут не понять такого артистизма. Всем почему-то надо, чтобы сидели дома, однако добычу давай!
– Настоящий мужчина, – согласился я. – Не удивлюсь, если в паре соседних деревень найдутся детишки, похожие на этих как две капли воды.
– А почему нет? – спросил Фицрой. – Если столько возможностей? Жена есть жена, а жизнь есть жизнь…
Дети первыми увидели троих всадников, бросили играть и уставились на нас большими любопытными глазами. Женщина подняла голову, я залюбовался чистым одухотворенным лицом, красивой фигурой, а ощущение сдержанной красоты, элегантности и достоинства стало сильнее.
– Я не могу сказать о ее муже, – прошептал я. – Кто сможет, говорите сами…
Она поднялась, а я покинул седло, торопливо подошел к ней и учтиво поклонился.
– Глердесса…
Она с милой улыбкой протянула руку, я поцеловал тонкие изящные пальцы.
– Простите, глердесса, мы немного сбились с пути, стараясь не следовать за всеми изгибами этой сумасшедшей дороги… Я глерд Юджин, а это глерд Фицрой и наш компаньон и ученик Понсоменер…
Она засмеялась тихо и мелодично:
– Да, дорога здесь древняя! Когда-то огибала болота, но те высохли, однако люди продолжают по накатанной… Я глердесса Анская, это мои дети. Могу я вам предложить позавтракать с нами?..
Мы с Фицроем переглянулись, он промолчал, я сказал с натугой:
– Если только напиться…
– И по чашке вина, – уточнил Фицрой. – Коням можно воды, они еще дети.
Она снова засмеялась так мелодично, словно мелкие серебряные колокольчики посыпались на пол, вышла из беседки. Дети бросились к ней, она сказала весело:
– Все в дом!.. У нас гости!
Фицрой сказал галантно:
– Если только не затрудним…
Она покачала головой.
– Вы не представляете, как иногда хочется в город, где много людей, шум, рынки, суета!
– Не может быть, – охнул Фицрой. – Здесь такое волшебное место…
Она кивнула:
– Да, из города убегаю уже через три дня. Потом полгода наслаждаюсь здешним покоем. А затем начинается снова…
Дети помчались с веселыми воплями к дому, мы с Фицроем сопровождаем хозяйку, держась от нее по обе стороны, а Понсоменер, приотстав на пять шагов, молча ведет наших коней.
Фицрой начал говорить хозяйке любезности, я старательно придумывал, как сказать то, ради чего мы здесь, наконец промямлил:
– А ваш муж… занимается хозяйственными книгами… в доме?
Она посмотрела искоса и с интересом.
– Почувствовали, что он хозяйственный?.. Да, он обожает заниматься промыслом. У нас три деревеньки, все дают хороший доход. Муж следит, чтобы крестьяне ловили рыбу в реке и озере, валили лес на продажу, разводили скот не просто так, а на какой повысился спрос на рынке… Вчера выехал по торговым делам, обещал сегодня к обеду вернуться.
Дети вбежали в дом, а навстречу красиво и царственно вышла молодая девушка, на лице приветливосияющая и чуть напряженная улыбка, чувствуется, что ее только учат, как держаться в обществе.
Глердесса произнесла с гордостью:
– Моя старшенькая… Уже на выданье. Скоро повезем в столицу, пора присматривать жениха… Милая Винелла, это наши гости, глерды Фицрой и Юджин, а также их ученик Понсоменер…
Винелла церемонно поклонилась, и хотя получилось чуточку неуклюже, но зато с такой невинной девичьей грацией, что даже у меня в груди защемило, а Фицрой охнул и схватился за сердце.
– Здравствуйте, – проговорила она мило, на щеках выступил стыдливый румянец, – будем вам рады.
Фицрой воскликнул с жаром:
– А как мы рады! Можно сказать, счастливы!
Румянец на ее бледных щеках аристократки стал жарче, поднялся к дивным лучистым глазам и сполз к кокетливо приподнятому подбородку.
– Ой, – сказала она, – проходите в дом… Мама, я все правильно сказала?
Глердесса кивнула с гордым видом:
– Да, милая. Учись принимать гостей. Когда-то я не буду стоять за твоей спиной.
Девушка грациозно присела, придерживая кончиками пальцев платье справа и слева, так что все это выглядело как элемент красивого танца.
– Прошу вас в дом.
В холле опрятно и чисто, свет падает через широкие окна, никаких решеток, заходи и бери, как говорят в пугливом народе, но здесь то ли беспечные, то ли их все любят и никто грабить даже и не пытался.
Из боковой двери слегка пахнуло кухонным теплом и вкусными запахами вареной баранины, лесных корешков и чем-то вроде сдобных пирогов, но глердесса провела дальше в зал, чисто и светло, изысканная мебель, картины на стенах, а под дальней – большой камин, где достаточно бесцельно, хоть и красиво горят толстые поленья.
– Располагайтесь, – сказала она с улыбкой. – Обед будет готов через полчаса. Винелла вам принесет.
Фицрой изумился:
– А слуги?
Она ответила с некоторой неловкостью:
– Наши обычаи вам покажутся странными, но мы слуг не держим. В доме все обязаны делать сами!.. И готовить еду, и шить, и убирать. Достаточно и того, что крестьяне поставляют нам фрукты, овощи, птицу и рыбу. Да, животных они сами режут и привозят готовые туши, потому что я не смогу зарезать даже курицу… Но ощипать, выпотрошить и приготовить – это мое.
Винелла улыбнулась застенчиво:
– А я, когда не успеваю, прошу привозить уже ощипанными и выпотрошенными. Но готовлю уже сама.
Фицрой сказал пораженно:
– А… зачем?
– В жизни все пригодится, – ответила глердесса с твердостью. – Женщина обязана быть помощницей мужчине, а не сидеть у него на шее. В жизни все может случиться: война, нашествия, мятежи. Имение у нас могут отнять, но это не значит, что мы тут же помрем от голода и отчаяния!.. Но мы что-то заговорили на слишком серьезные темы, а в такой прекрасный светлый день нужно жить и радоваться… Винелла, иди сюда, не прячься за мамой. Ты уже достаточно взрослая.
Винелла вспыхнула жарким румянцем, жутко застеснялась, видно, как страстно хочется пообщаться с красавцем Фицроем, но не умеет и не знает как, чтобы не уронить достоинство, а мать смотрит с насмешливым сочувствием.
– Мама, – проговорила она умоляюще, – я же не прячусь, я тут просто стою…
Глердесса, сжалившись, сказала мягким голосом:
– Расскажи молодым глердам, как вы с детьми собирали цветы. Или спой, у тебя чудесный голос… Вот глерд Фицрой точно не откажется послушать.
Винелла застеснялась еще больше, жаркий румянец перетек даже на шею и поднялся к ушам, что стали совсем алыми, почти засветились нежным пурпурным цветом.
– Мама, – сказала она умоляюще, – тебе только кажется…
– Мама всегда права, – сказал Фицрой твердо, чем заслужил признательную улыбку глердессы. – Милая Винелла, мы ждем с нетерпением и томимся мукой сладкой в предвкусительстве… в предвкушенстве!
Глава 4
Пока она пела, Понсоменер вошел в зал, в одной руке лук с уже наброшенной тетивой, в другой руке стрела, а колчан с остальными за спиной.
Он так и остался у порога, тоже словно заслушавшись, но я видел, как его сузившиеся глаза следят то за глердессой, то за дочерью. Я насторожился, но Винелла поет так нежно и сладостно, что снова заслушался невольно, чувствую, как сладкое тепло охватывает душу, а глердесса смотрит на меня с такой нежностью, словно я…
Она вскрикнула, я вздрогнул, приходя в себя. Глердесса со стрелой в груди ринулась через весь зал громадными прыжками к Понсоменеру, а он, быстро-быстро двигая руками, всадил в нее еще три стрелы, и тут она в громадном прыжке взвилась в воздух и обрушилась на него с растопыренными руками, где на укоротившихся пальцах уже появились когти, и с жутко оскаленной мордой.
Винелла, вскрикнув, метнулась на Фицроя. Я сбросил оцепенение, в ладони впечатались рукояти пистолетов, и, сцепив зубы, открыл стрельбу в тварь, что секунды тому назад была глердессой.
Она свалилась на бок, дрыгая лапами, я повернулся с пистолетами к борющимся Фицрою и Винелле. Она с рычанием тянулась к его лицу, жутко щелкая громадными зубами, а он обеими руками удерживал ей голову в дюйме от своего носа.
Лапами она драла ему грудь, верхняя одежда уже в клочьях, но под нею та, что я купил для горнолыжников, даже пуля не пробьет, когти скользят, как по стеклу…
Я присел и всадил в нее две пули в бок, а потом две в голову. Рычание стало тише, Фицрой с усилием свалил ее, рукавом вытер закапанное ее слюнями лицо.
Его трясло, он не мог сказать слова, только шлепал губами. И тут распахнулась дверь детской, оттуда выметнулось еще три зверя, поменьше.
Понсоменер как будто ждал, три стрелы одна за другой ушли в того, что был к нему ближе. Я безостановочно стрелял в бегущего на меня, и он, весь в крови, упал мне под ноги, продолжая прожигать меня лютым взглядом и щелкая зубами.
Фицрой насадил на клинок третьего, самого мелкого, тот прыгнул достаточно глупо прямо на блестящий меч.
– Вот и весь выводок, – проговорил я вздрагивающим голосом. – Полная зачистка, будь она неладна.
Понсоменер, не глядя на распростертых в лужах крови детенышей, перевернул старшего зверя и начал деловито высвобождать из его тела стрелы. Мои пули, как я понял виновато, всего лишь добили чудовище, а вообще-то Понсоменер справился и без меня.
– Ты молодец, – сказал я, – очень даже… Как я мог не почувствовать? Что за дурак, дал себя околдовать…
Он сказал ровным голосом:
– Они таились очень хорошо.
Фицрой, припадая на левую ногу и опираясь на меч, доковылял к нам, лицо виноватое, в глазах боль и стыд.
– А какие были нежные, трепетные, – проговорил он, голос у самого трепетал, как бабочка на ветру. – Я же почти влюбился…
– Женщины все такие, – утешил я. – Думаю барон тоже был интеллигентным, вежливым и учтивым собеседником. Именно тот случай…
– Какой?
– Поскреби интеллигента, – пояснил я, – такое обнаружишь… Ты как, цел?
– Не совсем… Можно сказать, убит…
– Убит? Как?
– Прямо в сердце, – ответил он стонуще. – Я был уверен, что вот нашел свое счастье… А счастье было так близко, так возможно… и так возможно, и вот так возможно…
Я зябко передернул плечами.
– Странно другое.
– Что?
– Я ничего не почувствовал, – признался я. – Никакой опасности.
– А Понсоменер чувствовал, – сообщил Фицрой. – Он, еще когда шли в дом, шепнул мне, чтобы держал все оружие, что у меня есть, при себе и наготове. Но я, дурак, не послушался.
Я покачал головой.
– Я не такой чувствительный. Если меня хотят убить, только тогда в задницу кольнет. Но на этот раз было тихо.
– А если и не собирались убивать? – спросил он. – Тихо и мирно жили, своей сути не выказывали. Может быть, барон шалил по ночам тайком даже от семьи?
Я задумался, такое напрашивается, явно они не питали к нам вражды. Во всяком случае, немедленно напасть не собирались, я бы почуял. И вообще мы им нравились… Хотя, конечно, могли нравиться, как хорошая еда, даже лакомство.
Понсоменер вышел из соседней комнаты, в руках куча праздничной одежды, на руку по локоть нацепил штук десять золотых цепей.
– Своих крестьян не трогал, – подтвердил он, – только проезжающих мимо. Вот награбленное.
Фицрой поинтересовался:
– Может, покупал в городе?
Понсоменер покачал головой:
– Нет. Чую. Это все от разных людей. Вот эту цепь сорвали с еще живого. А эти уже с трупов. Кровь стерта, но чую.
– Брал только то, – определил я, – что его не выдаст! Окровавленную одежду или чужие сапоги не приносил даже домой. Ладно, поехали отсюда.
Когда вышли из дома, Понсоменер оглянулся, но ничего не сказал, но Фицрой понял, покрутил головой.
– Тоже хотел поджечь, но это неинтересно и грубо.
– Верно, – согласился я, – на пожар нужно любоваться, это красивое и величественное зрелище, а не просто поджег и уехал. Кстати, там как раз обед для нас приготовили…
Фицрой вскрикнул:
– Ты что? Какой обед?.. Да я теперь неделю есть не смогу! Как вам не стыдно, грубые вы люди, только услышали запах жареной баранины, так сразу…
– И похлебка наваристая, – сказал я. – Аромат даже здесь с ног сшибает.
Фицрой сказал твердо:
– Не стану!.. Не смогу!.. Это как-то совсем нехорошо. Как можно вообще есть после того, что случилось?.. Ладно, уговорили, но только одну ложку…
После обеда он последним поднялся в седло, весь раздувшийся и сытый настолько, что вот-вот упадет с коня и заснет, а мы с Понсоменером погнали коней к дороге, а там повернули на столицу.
Без приключений добрались до Готверга, оттуда поднялись по реке Дорнес к столице Дронтарии, славному и роскошному городу Шмитбергу.
Городская стража плату берет только с возниц, да и то груженых, мы свободно проехали втроем через город прямо к королевскому дворцу. Стража тут же вызвала дежурного офицера, тот со всеми знаками внимания провел в главное здание, там передал с рук в руки начальнику охраны, а тот повел наверх в сторону королевских покоев.
Фицрой отправился навестить знакомых придворных, захватив с собой Понсоменера, а меня оставили ожидать в общем зале.
Я прислонился к колонне, почему-то в таких залах никогда не бывает стульев, даже простых лавок. Глерды богатые и очень богатые прогуливаются группками, сверхбогатые либо по двое, либо в одиночку, вижу немногих женщин, эти на выпасе под бдительным оком мужей, пара милых красоток, застывшие гвардейцы по обе стороны двери…
Две женщины, проходя мимо, улыбнулись, я ответил легким и ни к чему не обязывающим поклоном. Они тут же остановились, первая прощебетала:
– Вы и есть тот таинственный глерд, что появился из ниоткуда и которому король подарил замок?
Я ответил так же легко:
– Хотел бы из ниоткуда, это таинственно и загадочно, однако, увы, я из Нижних Долин прибыл к его величеству королю Астрингеру. Видимо, я хорошо выполнил поручение моей королевы Орландии, потому меня и одарили так щедро.
Они переглянулись, вторая сказала нарочито капризным голоском:
– Но вы все равно таинственный незнакомец! Так интереснее. Кого из нас вы намерены похитить и утащить в свое темное логово в дремучем лесу?
Я пробормотал:
– Ну почему же сразу в лес… Я не настолько дикий, лучше утащу на сеновал, это ближе и удобнее… А обеих можно?
Они расхохотались, а я вдруг ощутил холод между лопатками. Продолжая улыбаться, повернулся медленно, вдоль стены четверо глердов, никто не смотрит в мою сторону, но впечатление такое, что вон тот и вон тот отвернулись только что.
Волна острой неприязни идет вон от того толстяка, что не столько толстяк, как очень крепкий и мускулистый мезоморф.
Я указал на него взглядом:
– А кто вон тот человек?
Женщины посерьезнели, переглянулись. Первая сказала упавшим голосом:
– Так вы все поняли? Или знали?
Я улыбнулся шире:
– А вы намерены хранить тайну?
Первая сказала тихо:
– Ну что вы, глерд… Какая женщина способна хранить тайны? Особенно в постели…
Я сделал радостное лицо.
– Тогда нужно воспользоваться, пока вы женщина…
Она ответить не успела, сзади кто-то крепко взял за локоть, я уже по хватке узнал начальника охраны дворца.
– Глерд Юджин, – сказал он строго, – пойдемте. Его величество ждет!
Я улыбнулся женщинам, дескать, в другой раз, а он властно повлек меня через зал, а потом еще через два, и везде я чувствовал себя в центре внимания.
Человек, которого король одаряет так щедро, сразу вызывает жгучий интерес как у собственно местных придворных, так и прибывших из города зрелых дам, присматривающих перспективных женихов для подрастающих дочерей.
Гвардейцы у двери короля окинули меня оценивающими взглядами, а слуга торопливо распахнул обе половинки двери.
Король прохаживается вдоль стены с широкими стрельчатыми окнами во двор, руки заложил за спину, походка деловая, брови сдвинуты над переносицей, но при виде меня заулыбался.
– Глерд Юджин!.. Что привело вас? Говорите, все для вас!
Я выставил ладони в протестующем жесте.
– Ваше величество, абсолютно ничего. Я отправляюсь в Нижние Долины, нужно все же сказать ее величеству, что вы предупреждены и готовы встретить армию Антриаса во всеоружии.
Он посерьезнел, кивнул.
– Верно, так ей будет спокойнее. Да и не наделает глупостей. Или она в вас не может усомниться?
Взгляд его стал острым, я ответил вежливо:
– Как и вы, ваше величество. Я не обеспокоен борьбой за выживание, потому могу позволить себе роскошь быть честным.
– Вы останетесь там… надолго?
Паузу он сделал нарочитую, чтобы на два вопроса в одной фразе можно было дать и два ответа.
Читать бесплатно другие книги:
