Обратная сторона Мебиуса Фомальгаут Мария

– И славно. Давай, я сосну чуток, а ты тут покараулишь.

– Что покараулю?

– Все покараулишь. Чтобы эти сюда не вломились… друзья сердечные… тараканы запечные…

– А-а…

– Бэ-э.. Ну все, спать я пошел…

Жека никуда не пошел, разлегся здесь же, на ящиках, закутался в убитые жизнью одеяла, из которого кое-как выколотил пыль. Надо было спать, и не засыпалось, смотрел на карту мира, и Ван Клик тоже смотрел на карту мира, представлял себе свою карту мира, огромный город на благодатной земле, а Жека видел свою карту мира, редкие островки жизни в вечных снегах.

Неизменными были только пирамиды.

Пирамиды…

Пирамиды…

Жека чувствует, что начинает что-то понимать, вот-вот, вот сейчас, ну же… ну же… хватает ускользающую мысль, проваливается в сон, мысль улетает, оставляет в руках только пучок перышек из хвоста…

А наутро Ван Клик умер.

То есть, Жека не сразу понял, что он умер. Жека еще выбрался из-под одеял, еще долго растирал пальцы, закоченели-таки за ночь, еще долго прокашливался, блин, как ни проснется Жека, вечно простуженный, холод-то сучий… Еще прислушивался, не идут ли эти, которые те, которые эти, которые Жеку ищут. Нет, никого нет, унес их черт, и на том спасибо…

Жека спохватывается.

Вспоминает.

Блин, тут же этот еще… который этот… которого нет… которого не бывает… но который есть…

Который Ван Клик Энтер.

– Кликуша, хорош спать-то!

Клик не отвечает. Не шелохнется.

– Сторож долбанный, я стесняюсь просить, я тебя на хрена охранять поставил?

Жека старается говорить, как мастер. Чувствует себя важным, как мастер.

Клик не отвечает.

– Кликуша!

Жека трясет Ван Клика за плечо, вздрагивает. Прижимает пальцы к тощему кликову горлу, ищет пульс, которого нет.

Во, блин…

Мертвых Жека повидал немало, несчастных случаев в цехе было навалом. Только все этим смерти были какие-то жуткие, или кто сорвется с крана, приложится башкой об железяку, или сам козловой кран кого подцепит крюком, или кому резаком руку отхватит по самый локоть, один догадался над парами спирта цигарку засмолить, еле потом потушили…

А здесь простенько все так. Обыденно. Уснул и не проснулся.

Жека лихорадочно припоминает, что делают в таких случаях. В таких случаях все бегают и суетятся, только Жека понимает, это ни к чему, бегать и суетиться, от этого Ван Клик не воскреснет. Потом допрашивали всех и вся. Допрашивать Жеке было некого. Потом обводили труп мелом и фотографировали. Ни мела, ни телефона с собой у Жеки не было. Потом несли цветы и ели рис с изюмом, это называлось не то сватья, не то авдотья. Ни сватьи, ни авдотьи, ни цветов не было. Потом брали лопату…

А вот лопата на складе была. Рыть мерзлую землю было трудно, так и хотелось выискать какой-нибудь пневматический молоток или что покруче. Только на грохот молотка сбегутся все и вся, а Жеке это не надо, чтобы сбегались…

Потом полагалось что-то говорить, и да будет тело предано земле… нет, не то… аминь… тоже не то… Потом еще над могилой ставили пирамиду из какой-нибудь подручной фигни. Какое-то древнее поверье – пирамида над могилой. Какая-то надежда, что умерший уходит в лучший мир, пот ту сторону пирамиды.

Жека вернулся к умершему, перекинул через плечо, понес к самодельной могиле. Мертвец сжал жекину руку…

Мертвец сжал жекину руку…

Мертвец…

Во, блин…

Ван Клик со звоном и грохотом рухнул на пол, кажется, опять расколотил себе какой-то датчик.

– Ты чего, а?

– Это ты чего… Я уж думал, ты помер…

– Я тоже так думал… – Ван Клик потер виски, – с «Успокоем» переборщил, еле проснулся…

– С чем?

Ван Клик изумлен. Кажется, и правда у этого Жеки не все дома, если не понимает про Успокой. Или нет, здесь никто не знает про Успокой…

Здесь…

– Ну… лекарство… чтобы уснуть…

– Ты еще и наркоша, что ли? – Жека взрывается, распускает перья, – чтобы я твою наркоту не видел больше! Тут, знаешь, наркоши долго не живут… у нас один дурь какую-то нюхал, донюхался… В измельчитель зашел. Вот так, просто. Уж не знаю, чего ему там померещилось.

– И что?

– А то. Изрезало его на хрен… другой дурь какую-то пил, зазевался, его краном козловым пришибло… так что ты это…

Жека не успевает договорить, что это. Его прерывают голоса, склад наполняется шумом, криками, лучами фонарей, скользящими по стенам.

– Блин, нашли… – шепчет Жека.

– Кого?

– Меня, кого…

– Так иди к ним.

– Охренел? Чтобы меня тут же и пристрелили?

– За что?

– Цех я поджег…

– Зачем?

– А мне так захотелось… дай, думаю, запалю… Да и не поджигал я его, ток вечером не вырубил… и на тебе…

– Меня тоже ищут.

– А тебя за что? – Жека настораживается, – убил кого?

– Да нет… То есть, все думают, что я… а это не я отца убил… это этот…

– Какой этот?

– Ну… который сквозь стену ушел.

– Ясно все с тобой… обкурился, и папашу хлопнул… наркоша…

Ван Клик пытается что-то доказать, Жека его не слушает, давай, давай, скорей, мотаем отсюда, пока не пришибли нас к ядреной фене… Ван Клику обидно, что Жека ему не верит, сейчас хочется написать об этом в Живой Журнал, выпить две-три таблетки Позитива, потом… нет никакого журнала, нет Позитива, ничего нет, есть только жизнью убитый снегоход, который заводит Жека, садись давай, хочешь, чтобы нас тут с тобой прихлопнули, как мух…

Снегоход несется в ночь, снег летит во все стороны. Ванн Клик хочет спросить, когда наступит утро, ах да, никогда не наступит, здесь ночь съела утро, и день, и вечер…

Здесь…

В стекле снегохода отражаются огни. Там, сзади. Много огней. Красные, белые, желтые, синие. Имя им – легион. Жека еще пытается успокоить себя, что мало ли куда они так спешат, люди они вообще вечно спешат и вечно что-то не успевают. И чем дальше, тем больше видит, черт возьми, они же всей ордой за Жекой спешат, за Жекой…

Во, блин…

Нет, конечно, цех подпалить, это грех большой, за это самого человека подпалить надо, и на медленном огне поджарить. Только такого Жека не ожидал, чтобы облаву устроили по всей земле, по всей зиме. Ну сбежал и сбежал, и черт с ним, пропадет в снегах… Да какое там, всполошились, съехались как будто мо всех фабрик, со всех концов света…

Жека выжимает из снегохода последние силы.

Не отстают, с-суки…

И этот тоже хорош… Кликуша… Если бы не он, глядишь, сейчас бы и оторвался от огней Жека, а так лишний груз… и вообще Жека Клика этого убить хотел, а вон он, Ван Клик, сзади, только оглянись, только…

Стрелка топливного бака ползет к нулю.

Во, блин…

– Догонят, мать их… – шепчет Жека.

– Что?

Жека сжимает зубы, еще этого сзади не хватало…

– Догонят, говорю… эти…

– Бери левее.

– Чего?

– Влево бери!

– Какого хре…

Жека не успевает договорить, Ван Клик перехватывает руль, гонит машину влево, влево, влево, в снег, в темноту вечной ночи. Наподдать бы сейчас этому Кликуше, совсем охренел с наркотой своей, вон пшел, ты… снегоход клюет сугроб, мир летит кувырком, Жека остервенело лупит по чему-то живому, обещал же я его убить…

Огни проносятся мимо.

– Вот видишь… они не за нами… не за тобой… – шепчет Ван Клик.

– А за кем?

Ванн Клик пожимает плечами. Если ты не знаешь, что в твоем мире делается, мне-то откуда знать…

Поутихла метель, над миром наклонилось небо, утыканное звездами, холодное, жгучее, недоброе.

– Холодно, блин, – Жека оглядывается, ищет хоть что-нибудь на горизонте, – эй, ты чего, а? Жить надоело?

Ван Клик зарывается в снег, где тепло, куда не заглядывает холодное небо. Подскакивает, подброшенный Жекиным окриком – жить надоело. Это значит, так нельзя.

– Айда вон… избушка какая-то стоит… на курьих ножках… об одном окошке…

Двое идут к избушке на курьих ножках об одном окошке. Как-то у Жеки получается держаться в снегу, не проваливаться, у Ван Клика так не получается. Ах да, у Ван Клика ботинки узконосые, уже снега в себя набрали не меряно, а Жека в своих сапогах…

– На хрена ты как на параде вырядился… тут, брат, тебе не молочные реки, лазурные берега…

Двое добираются до приземистого строения, прячутся от холода. Тусклая лампочка освещает что-то заброшенное, позабытое людьми. Много таких штуковин стоит по всей земле. А что, люди-то вымирают, бывает, на карте обозначено – комбинат по производству того-то, того-то имени Такого-То Такого-То. А если окажешься в районе комбината, там руины одни. И ржа. А иногда и на скелет какой натолкнешься…

Тусклая лампочка освещает что-то массивное в середине зала. Жека не сразу видит, что там, еще подходит, еще смахивает столетнюю пыль. Отскакивает в страхе.

Пирамида.

Только какая-то неправильная пирамида. Которая не высасывает из человека все силы. Но и ничего не дает. Вообще ничего не делает. Но не мертвая пирамида, нет, датчики мерцают красноватыми огоньками.

Пирамида живет. Но как-то по-своему. По-странному.

Жека оглядывает темные залы, прищелкивает языком – тушенки не меряно, здесь можно продержаться всерьез и надолго. А там… а там видно будет.

Ванн Клику скучно. Ван Клику всегда скучно, но сегодня особенно. Потому что нет планшетника. И айфона тоже нет. И айпада. Надо бы у Жеки спросить, может, у него плеер есть, быть не может, чтобы не было плеера…

Ван Клик оглядывает запыленные столы, смахивает пыль, разглядывает картинки под стеклом. Женщины в одних перчаточках до локтей. Собаки. Кошки. Машины, вышедшие из моды лет двести назад.

Ван Клик листает сшитые страницы. Ван Клик знает, это называется книга. Не электронная, а такая… такая… страницы осыпаются под пальцами.

Переведите тумблер 1 в положение ОТКЛ.

Ручкой ПЛАВНО выведите калибровку на нуль…

Ван Клик не понимает. Ван Клику скучно. Так бывает, когда сидишь в Инете, и ничего нет, совсем ничего, смотреть не на что…

Ван Клик смахивает пыль с карты мира на стене.

Ван Клик смахивает пыль с карты мира…

Ван Клик…

Карта мира…

А на ней Земля.

Нет, не земля.

Нет, Земля. Только какая-то не такая Земля. Не круглая. Земля, изогнутая причудливой лентой. Ван Клик даже помнит название этой ленты, Мёб. Или Мёбиус. Лента, прошитая туннелями там, где стоят пирамиды. Маленькие порталы. И один, большой портал где-то в районе Рублевки. Там, где сейчас Ван Клик. Где большая пирамида, которая не отнимает и не дает.

До 2319 года включительно возможен переход благ только из нижнего мира в верхний. При дальнейшем искривлении пространства Мебиуса…

Пресс Эни Кей садится за руль, жмет на газ.

Садится за руль, жмет на газ.

Жмет на газ…

…проверяет топливный бак. Полный. Скорпио Беллатрикс не трогается с места, жалобно фырчит, давится мотором.

Черт.

Пресс остервенело бьет по рулю, ни раньше, ни позже. Как всегда, как ехать на встречу, так машина выходит из строя, из чего вообще эти машины там в Пирамиде делаются, что ломаются через месяц…

Пресс Эни Кей бежит к пирамиде, хлопает по клавишам. Третий раз за год новую машину заказывает…

ВЫБЕРИТЕ ТИП АВТО

ЛЕГКОВОЙ

ВЫБЕРИТЕ МАРКУ

ДЖИП ГРАНД ЧЕРОКИ

ВЫБЕРИТЕ ЦВЕТ КУЗОВА

КЛАССИЧЕСКИЙ ЧЕРНЫЙ

ВЫБЕРИТЕ ЦВЕТ САЛОНА

КЛАССИЧЕСКИЙ БЕЛЫЙ

Думает, добавляет инкрустацию бриллиантами. Все-таки высший свет…

ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ…

Пресс Эни Кей пинает пирамиду в бессильной злобе, пошевеливайся, с-сука… Да-а, чем дальше, тем медленнее работают пирамиды, да вообще все медленно работать стало… Жаловаться на них надо… да кому жаловаться, можно подумать, на пирамиду можно кому-то жаловаться…

ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ, НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ПРОИЗВОДСТВО АВТОМОБИЛЕЙ ОСТАНОВЛЕНО…

Вау.

Это что-то новенькое.

Пресс Эни Кей бьет кулаками в пирамиду, в бессильной злобе. Бросается к соседней пирамиде там, на перекрестке…

– Куда их всех черт понес, – спрашивает Жека.

Ван Клик разводит руками. Если ты не знаешь, мне-то откуда знать, что в твоем мире делается.

А в мире делается. Люди собираются. Толпами, толпами. Взводами. Полками. Батальонами. Жека раньше никогда не видел столько оружия, похоже, все фабрики переделали, чтобы мастерить оружие. Винтовки. Автоматы. Пулеметы ручные. Кольты. Вальтеры. Еще что-то такое, чего Жека не знает, Жека оружие не делал никогда, как-то не довелось.

Едут танки. Небо гудит от самолетов. Трещат снегоходы. В чистом поле выстраиваются дивизии.

– А кто с кем воюет? – спрашивает Ван Клик.

– Да у нас, вроде бы, некому воевать… и не с кем… Чш, гляди…

На крышу приземистого склада забирается человек, как все, в оранжевом жилете. Кто-то подает ему микрофон, снизу вспыхивают прожектора…

Ван Клик смотрит на человека.

Узнает.

Жека тоже смотрит на человека.

Тоже узнает.

Человек говорит что-то. Отсюда плохо слышно, что именно. Про какое-то многовековое угнетение, про рабство, про нищету. Жека понимающе кивает, все правда, все про нас. Вообще пирамиды эти нас задавили, с-суки, им все, а нам шиш с маслом. Пару раз в речи проскальзывает незнакомое слово – Мебиус. Что за хрень… что-то из физики, что ли… Надо у Клика спросить, у него, вроде, мозги есть, жалко, не тем концом не в то место вставлены…

– Кликуша, а Мебиус, это чего… эй, ты где?

Кликуши уже нет, Кликуша осторожно выбирается из здания, осторожно подкрадывается к шеренгам солдат. Бесшумно вытаскивает кольт из кобуры у какого-то зазевавшегося юнца. Жека сжимает кулаки, ну же, ну же, осторожнее давай… есть, вытащил… ничего, парень, соображает, что оружьишко нам пригодится, а то мало ли кто там с кем воюет… только на хрена ты один кольт выволок, ты давай мне еще стырь, эгоист хренов…

Это что за хрень…

Клик неумело целится в оратора. Нет, стрелять, Клику, конечно, доводилось, только на экране, кого только не мочил, и троллей, и гоблинов, и киборгов, и… Только то на экране, а здесь…

– Тебе чего, жить надоело?

Это Жека. Когда Жека так говорит, значит, Клик делает что-то неправильно. Жека тащит Ван Клика назад, к дому с пирамидой, только бы не видел никто…

– Ты че, а? Чем тебе этот говорун мешал?

– Я его узнал, – кивает Ван Клик, – он отца моего убил. Этот…

– Это не этот, а мастер наш. У меня на него тоже зуб есть, еще какой… только не дело это, тут стрелять… далеко сильно… да и вообще, нас потом самих так постреляют, мало не покажется…

– Господин директор, у нас проблемы…

Пресс Эни Кей глотает три таблетки Позитива. Вымученно улыбается. Вспоминает какие-то тренинги, повторяет себе, что все хорошо.

– Слушаю вас.

Секретарша тоже вымученно улыбается. Кажется, она плакала недавно. Неважно.

– Господин директор, по всему миру пирамиды отказываются работать.

– А что так? Забастовка у них, что ли? Возмущенные пирамиды стучали углами по мостовой?

– Н-не знаю…

– Ну так знайте. Что вы как маленькая, ей-богу… Собирайте комиссию, ученых там… физиков-шизиков… пусть решают, как пирамиды исправить. Ситуация штатная, такие случаи уже были…

Пресс Эни Кей припоминает, когда были такие случаи.

Понимает – никогда.

– Чего… Ну чего тебе?

Жека кое-как продирает глаза. Смотрит на Клика.

– Вот что… конец света будет.

– Умнее ничего придумать не мог?

– Да нет… я там в брошюрках посмотрел… конец света.

– Иеговистов обчитался? Ну-ну…

– Да нет, ты не понимаешь… я там смотрел… короче… наш мир…

Жека смотрит в огромные зрачки Ван Клика, прикидывает, чего он обкурился опять… ах да, ничего не обкурился, нечего ему уже курить, и глотать уже нечего, кончились все его таблеточки… Похоже, плохо парню без таблеточек-то… Жека даже вспомнил, как это называется. Ломка. Вот. Вспомнить бы еще, чем эту самую ломку снимают. В цехах эту самую ломку ничем не снимали, выводили наркошу за ворота, пускали пулю в затылок, чтобы другим неповадно было…

Жека выбирается из дома, поглядывает на цеха и склады в стороне, на роты солдат, может, у них аптечка есть, знать бы еще, что из этой аптечки на этот случай пригодится…

Это еще что…

Жека видит провал. Провал в темноте ночи, провал в самом пространстве. Глубокая воронка в воздухе, куда-то туда, по ту сторону.

По ту сторону…

Вот, блин…

Жека бежит обратно, к дому, выволакивает Ван Клика на улицу, тащит к порталу.

– Видал, а?

– Ага.

– Чего ага, домой давай иди! Вишь, вон город там твой… дольче-вита твоя…

Жека тащит Ван Клика к порталу, там ему, глядишь, помогут, напоят какими надо таблеточками… Глядишь и Жеке что-нибудь перепадет, нет, не таблеточки, на хрена они, а там, скажем, Жека все-таки Ван Клика от верной смерти вытащил, и не раз, может, там за спасение жизни хотя бы квартирка в городе полагается, или там…

– Да бесполезно, бесполезно… – Ван Клик отбивается, пытается что-то втолковать Жеке, – конец света грядет, это все уже, все… конец… света…

– Да нехай грядет, чего ему еще делать-то… пошли, пошли…

Замирает. Вжимается в снег.

– Во, блин, ни раньше, ни позже…

Воронка раздвигается. Шире. Шире. Раскидывается от горизонта до горизонта. И идут, идут, идут через воронку дивизии. Полки. Батальоны. Танки. Солдаты. Самолеты. М-мать моя женщина, ракеты откуда-то уже достали… да откуда откуда-то, сделали… не боги горшки обжигают.

Идут. Сотни. Тысячи. Миллионы. В город. В дольче-виту.

Самые безумные мечты, сошедшие со страниц журналов…

– Дайте нам Дольче Виту! – скандируют люди, вышедшие на улицы.

Что такое Дольче Вита, до сих пор понять не удалось – должно быть, какое-то странное божество этого странного народа в оранжевых жилетах.

Люди наводнили улицы и площади, окружили Бизнес-Сити: полиция еле-еле сдерживает натиск толпы, уже слышны предупредительные выстрелы…

– Ну… это, самое… я сегодня утром… как всегда, встала часиков в двенадцать… пока ванну приняла, пока туда-сюда… потом это… в спа-салон сходила, маникюрчик сделала, там еще сейчас так такой появился, треск называется, там в два слоя наносишь, он трещинками такими расходится… Потом в киношку с Альбой пошли, там еще триллер этот, Хата с краю… Потом это, самое… ну… из киношки вышли, а там эти… ну…

Эллина, уроженка Сити-Люкс, от ужаса не находит слов. Многие свидетели погромов оказались в больницах с тяжелейшими нервными срывами. Ситуация усугубляется тем, что производство препаратов для души остановлено, как и всякое другое производство.

– Уберите это! Уберите их! Не хочу, не хочу, не хочу, ай-й-й-й-й!

Вот такие возгласы слышны повсеместно по улицам города, люди бьются в истерике, глядя как неизвестные бьют витрины и вытаскивают из магазинов товары.

Но откуда все-таки взялись странные люди в оранжевых жилетах? Нам удалось поговорить с несколькими из них, на удивление, они очень хорошо говорят на интэрнешнл…

– Скажите пожалуйста, откуда вы пришли сюда?

– Откуда, блин, от верблюда! Да задолбали, жрать нечего, холод сучий, сами тут сушки эти едят, или суши, как их там правильно…

– То есть, там, откуда вы пришли, перебои с продовольствием?

– Какие, на хрен, перебои, жрать нечего, да и все! Пашешь, как черт, а тебе за это хрен да маленько (непереводимая игра слов)