Белая ворона Островская Валентина

© Дроздов Д., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Изумрудное колье ничуть не пострадало, пока ее душили. Убийца утер пот, заливавший глаза, и без сил опустился на траву. Во рту пересохло, колотилось сердце, и руки дрожали – но не от стресса, вовсе нет. Всего лишь от напряжения. Как она цеплялась за жизнь, тварь такая… Как долго сопротивлялась… Все они такие – живучие, как кошки. Но теперь все позади. Самое главное сделано – отлично сделано, по-умному. Конечно, идеальным преступлением это не назовешь… Но близко к этому, на четверочку с плюсом. Теперь остается только подождать. А потом… Потом кто-нибудь решит половить рыбку. И тогда…

Глава 1

– Есть в графском парке черный пруд… Та-дам-та-дам, да-ди-ду-дам. Там лилии… что они там делают? Ах, да, вспомнил… Там лилии цветут… цветут.

Так мурлыкал себе под нос Глеб Аркадьевич Звоницкий, продираясь сквозь заросли камыша и кувшинок. Жаркий майский полдень раскалил воздух до невозможности, и даже над водой дрожало стеклянистое марево, а само озеро застыло в заросших камышом берегах, как мисо-суп с водорослями.

Проклятые лебеди заметили человека издалека и перебрались на другой берег. Там они принялись плавать туда-сюда, нахально поглядывая на незадачливого охотника. Звоницкий высказал себе под нос все, что думает о глупых птицах, и не все из его высказываний можно было бы повторить при детях.

Вообще-то животных Глеб Аркадьевич любил. Именно по этой причине он и выбрал профессию ветеринара. Но сейчас, после получаса сидения в камышах, никаких добрых чувств к водоплавающим не испытывал. Вода оказалась удивительно холодной, даже в такой жаркий день, – видимо, со дна озера били ледяные ключи. Солнце припекало голову, лицо и шею облепили мошки. Честно говоря, когда Глеб пообещал хозяину загородного дома, где гостил вот уже второй день, «взглянуть на лебедей», то не ожидал таких трудностей и лишений.

Самое обидное, что никакой необходимости в этом нет. Птички вполне здоровы и явно не нуждаются в услугах ветеринара. Хозяин озера пожаловался, что лебеди «беспокойно себя ведут и плохо кушают». Ну, после того, как незнакомый человек полдня гонял их по озеру, вряд ли у лебедей улучшится настроение и аппетит… На взгляд ветеринара, птички были вполне упитанными. Всего неделю назад их перевели из зимнего вольера на открытую воду. Может, у них просто стресс? Или им не нравится вода, чересчур холодная для такого маленького водоема? Звоницкому вода тоже не нравилась. Черная, стоячая, абсолютно непрозрачная. Вдобавок от нее поднимался какой-то неприятный запах. Надо будет посоветовать хозяину почистить дно озера…

Звоницкий стиснул зубы и попытался стоять неподвижно. Холод чувствовался даже сквозь болотные сапоги, а комары принялись угрызать через ветровку. Надо разок взглянуть на проклятых птичек вблизи – хотя бы для очистки совести. Хозяин очень уж волновался насчет их самочувствия… Между тем лебеди позабыли о существовании человека в камышах и поплыли на этот берег. Отлично… Два белых и три черных, вся компания, они подплыли совсем близко.

Опасаясь напугать их, Звоницкий отступил на шаг. Как оказалось, это была роковая ошибка. Под ногой шевельнулось осклизлое бревно, и ветеринар с криком рухнул в воду – причем не в сторону спасительного берега, а на глубину.

Ветеринар стремительно погружался на дно. Озеро оказалось удивительно глубоким. Дно озера было завалено упавшими деревьями, за одно из них Звоницкий зацепился рукавом ветровки. Сапоги немедленно наполнились водой и пудовым колоколом потянули ветеринара на дно. Не хватало еще утонуть в этой луже… Глеб сбросил сапоги в ледяную глубину, рванулся, синтетическая ткань разошлась по шву, и ветеринар выскочил на поверхность, кашляя и задыхаясь.

Уф, кажется, обошлось. Звоницкий перевернулся на спину, восстанавливая дыхание… и в панике забил по воде руками, отгоняя нечто ужасное. Невообразимо ужасное. Ужасно невообразимое. В общем, труп утопленницы.

Длинные черные волосы шевелились в воде, обрывки зеленого платья из блестящей материи переливались на солнце. Лица у утопленницы не было – так, какая-то грязно-белая резиновая маска, не понять, где рот, где нос. И глаз не было тоже – в глазницах застыл черный ил со дна озера. Труп лениво колыхался на поверхности.

Звоницкий перевел дыхание и поплыл к берегу, мечтая об одном – как можно скорее оказаться на твердой земле, подальше от ужасной находки. Глеб Аркадьевич уже понял, что произошло. Очевидно, утопленница пролежала на дне довольно долгое время. И если бы он сегодня утром не надумал взглянуть на лебедей, покоилась бы под водой и дальше. Видимо, платье женщины зацепилось за корягу на дне, своим падением Звоницкий освободил тело, и оно всплыло. Просто здорово… Именно о таких выходных он и мечтал…

Глеб Аркадьевич выбрался на берег, нашарил в кармане ветровки мобильный телефон… и вылил из него воду. Ветеринар уселся на берегу, раздумывая, как быть дальше. Между тем лебеди окружили утопленницу и с интересом изучали. Один даже клюнул тело, и остальные зашипели, переговариваясь.

– По-вашему, это смешно? – укорил их Звоницкий. Иногда он разговаривал с животными – когда никто не слышит, конечно. У них же есть уши, верно? И кое-какой интеллект имеется. Он же не просит их отвечать…

Собственно, раздумывать было не о чем. Следовало как можно скорее поставить в известность местную полицию. Но сначала… сначала ему придется испортить выходные милым и гостеприимным хозяевам загородного дома.

Сергей Петрович Караулов долго не хотел верить услышанному. Ему все казалось, что Звоницкий его разыгрывает. Шутит, понимаете ли. Может, у гостя чувство юмора такое… специфическое. Они же познакомились только вчера, и Караулов не успел узнать своего гостя поближе.

Звоницкий, промокший до нитки, лязгая зубами, в который раз объяснял, что это вовсе не розыгрыш, что в симпатичном маленьком озере неподалеку от дома Карауловых и в самом деле плавает труп. Сергей Петрович отказывался верить. Дело пошло на лад, только когда во двор спустился Василий, старший сын хозяина дома. Сорокалетний толстячок мгновенно понял – странный гость не шутит, дело серьезное. Василию Сергеевичу понадобилось всего пять минут, чтобы осознать масштаб катастрофы, постигшей его семейство, и начать спасательную операцию.

Караулов-сын первым делом кликнул жену. Лариса прибежала, стуча каблучками и тараща шоколадные глаза. Василий поручил ей заботу о папаше, и женщина немедленно увела Сергея Петровича в тенек, усадила на скамью и поднесла валокордин в рюмочке. Хотя, возможно, это был вовсе не валокордин, а пятидесятилетней выдержки коньяк. Главное, что лекарство подействовало, и старший Караулов порозовел и снова задышал нормально.

Затем Василий подхватил Звоницкого под руку и, ничуть не боясь испачкать светлый офисный костюм, потащил к озеру, приговаривая на ходу:

– Я должен убедиться. Надеюсь, вы меня понимаете…

Звоницкий понимал. И, хотя ему больше всего на свете хотелось переодеться в сухое и меньше всего на свете хотелось видеть труп, ветеринар отвел хозяйского сына к озеру и показал страшную находку. Труп никуда не делся – все так же колыхался на воде.

– Мамочки, – простонал Василий, зажимая рот рукой – то ли от ужаса, то ли по причине тошноты. – Какой кошмар… За что это нам? Что же теперь делать?..

– Звоните в полицию, – мрачно посоветовал Глеб Аркадьевич.

Наряд полиции прибыл спустя десять минут. Такая оперативность объяснялась просто – городок, в котором проживал Сергей Петрович Караулов и его семейство, был невелик – один из бесчисленных населенных пунктов, окружавших столицу. Злобино – так назывался некогда поселок городского типа, а теперь полноценный город – не вошло в городскую черту новой, расширенной Москвы и сохранило все плюсы и минусы дальнего Подмосковья.

Медленная речка в узких берегах, заросли сирени, исторический центр, новостройки по окраинам – одинаковые, как спичечные коробки, и целые кварталы отлично сохранившихся деревянных домов довоенной постройки. В будни городок вымирал – все взрослое население отправлялось на работу в столицу, до которой было три часа езды на электричке и два – на машине по короткой дороге. Однако же Злобино было полноценным территориальным субъектом, и в городе имелись собственное УВД, прокуратура и суд.

На вызов прибыли двое полицейских – один совсем молодой, другой постарше, похожие, словно братья. Они прикатили на новеньком «Форде» с мигалкой на крыше.

– Ну что у вас приключилось? – поинтересовался старший, рослый парень с бледным невыразительным лицом и нижней челюстью, как на советских плакатах – каменно-квадратной и даже с ямочкой.

Звоницкий удивился – парень вел себя не по форме. Может, это такая особенность небольших городов и поселков, где все друг друга знают?

Василий, жестикулируя, как итальянец, и то и дело прикладывая руку к сердцу, принялся рассказывать о страшной находке.

– Пойдем посмотрим, что ли, – с сомнением в голосе протянул старший, прерывая Караулова на полуслове и направляясь к озеру. Василий потрусил за ним, продолжая охать, ахать, задыхаться и излагать подробности. Звоницкий удивился, что полицейский ведет за собой хозяина дома, а не наоборот, а потом сообразил: видимо, молодой человек был уроженцем здешних мест и прекрасно знал, где находится озеро.

Звоницкий отправился следом. На берегу полицейские остановились – в одинаковой позе, один на шаг позади другого, заложив руки в карманы и широко расставив ноги.

– Да-а, дела-а… – протянул старший. Лебеди сгрудились у противоположного берега, а труп по-прежнему плавал в центре озера.

– Хреновые делишки, – подтвердил младший. – Ну чего? Звоним Анатольичу?

– А ты как думал? – сквозь зубы процедил старший и потянулся за телефоном.

С этого момента нормальная жизнь в доме Карауловых прекратилась навсегда.

Спустя полтора часа труп был выловлен из озера, упакован в пластик и отправлен в морг при больнице. По берегу бродили прибывшие вместе со следователем специалисты. Ждали водолаза – собирались обследовать дно озера. А сам следователь сидел на берегу, на складном стульчике и допрашивал Глеба Звоницкого.

– Значит, вы утверждаете, что вы ветеринар. – Следователь недоверчиво перечел последнюю фразу, написанную его же собственной рукой в протоколе.

– Я не утверждаю, я и есть ветеринар.

Звоницкий, уже успевший переодеться в сухую одежду, поискал взглядом, куда бы присесть. Присесть было некуда, а стоять Глеб Аркадьевич устал – чай, не мальчик, возраст к полтиннику. Поэтому Звоницкий повернулся к следователю спиной, в три шага дошел до ближайшего дерева и выкатил на берег здоровенный чурбак – остатки неровно напиленного бревна, которое кто-то не удосужился убрать. Ветеринар уселся на импровизированный табурет и утер лоб белоснежным платком. Жаркий день продолжал радовать живых чудесной погодой.

Правда, теперь оказалось, что Звоницкий смотрит на следователя сверху вниз.

– А если это улика? – мрачно поинтересовался представитель правоохранительных органов.

– Да бросьте, – не выдержал Звоницкий. – Какая еще улика! Дерево спилено недавно. Между тем как труп пролежал в воде не менее полугода…

– Неужели? – оживился следователь. – Вы что, эксперт? Криминалист? Патологоанатом? Как это вы вот так, с первого взгляда, определили?

Глеб Аркадьевич прикусил язык, ругая себя за несдержанность. Незачем этому провинциальному Пинкертону знать о некоторых подробностях биографии Звоницкого. А не то проблем не оберешься…

– Да я так… предположил просто, – пошел на попятный ветеринар.

Следователь между тем внимательно перечитывал протокол.

– Значит, в озеро вы полезли для того, чтобы посмотреть на лебедей…

Следователь, как положено, представился в начале допроса, но крайне неразборчиво, и теперь Звоницкий называл его про себя Эй Алыч. Это могло означать все что угодно. Сергей Михалыч? Алексей Палыч?

– Нет, – отрезал Звоницкий. – Я не собирался смотреть на лебедей. Я хотел осмотреть их. Как ветеринарный врач, понимаете? Меня попросил об этом господин Караулов, хозяин дома.

– Кстати, как давно вы знакомы с Сергеем Петровичем? – оживился следователь.

– Второй день, – честно ответил Звоницкий, ожидая неприятностей. И точно! Эй Алыч сквозь очки с толстыми линзами уставился на ветеринара.

– Правда? Знакомы второй день, и Сергей Петрович уже пригласил вас пожить у него в доме?

По тону следователя было понятно, что он не верит ни единому слову подозрительного гостя. Глеб Аркадьевич вздохнул.

– Все немного не так. Понимаете, у господина Караулова есть собака, золотистый ретривер…

– А, да, Джерри! – На секунду по губам ведущего допрос мелькнула улыбка. Видимо, он тоже был собачником.

– Да, Джерри. И он свою собаку очень любит. Не так давно я эту псину спас – сделал экстренную трахеотомию. Невестка Сергея Петровича гуляла с собакой и не уследила – пес выскочил на шоссе и попал под колеса джипа. Я случайно оказался рядом.

Эй Алыч терпеливо ждал продолжения.

– Ну вот, после этого господин Караулов был мне очень благодарен, захотел познакомиться поближе и пригласил на несколько дней в свой загородный дом. Так я оказался здесь. Остальное вы знаете.

– То есть о личности найденной вами женщины у вас нет ни малейших предположений, – кивнул следователь. Это было утверждение, а не вопрос.

– Понятия не имею, кто эта дама! – поморщился ветеринар. – Честно говоря, я вообще никого здесь не знаю. Да и с семьей Карауловых познакомился только вчера.

Вчерашнее утро Звоницкий провел в своей ветеринарной клинике. Собственно говоря, он проводил там по восемнадцать часов в сутки – и так последние пару лет. Свою работу Глеб Аркадьевич обожал. Его ассистентка Яна даже шутила, что шеф на своей работе женат и точно так же торчал бы в клинике днем и ночью, даже если бы ему за это не платили. Ну, это, положим, было преувеличение… Но небольшое.

Так что для тех, кто хорошо знал Звоницкого, его поездка в Злобино показалась бы несколько странной. Бросил клинику на молоденькую ассистентку, а сам слинял. Но для следователя не было ничего необычного в том, что человек решил провести несколько чудесных майских дней на свежем воздухе. И только сам Глеб Аркадьевич знал, что виновник всей этой истории не кто иной, как Грязный Гарри…

Между тем прибыли водолазы. Двое крепких парней принялись снаряжать третьего – помогли натянуть поверх шерстяного белья старомодный скафандр грязно-оранжевого цвета, неуклюжие перчатки. Шлем был так тяжел, что на резьбу скафандра его накручивали вдвоем. Помощники помогли водолазу войти в озеро, и вскоре он, тяжело ступая и волоча за собой шланг, скрылся в непрозрачной воде.

– Пашка Чадов, – кивнул в сторону водолаза Эй Алыч. – Наш, злобинский…

В голосе следователя звучала гордость патриота. В темных глубинах озера заметался луч фонаря. Звоницкий совершенно не представлял, что можно найти в толстом слое ила, в антрацитово-черной воде. В конце концов, он сам только недавно погружался в проклятое озеро…

Лебеди в панике метались у берега. Скопление людей окончательно лишило птиц остатков душевного здоровья, но улететь они не могли – Сергей Петрович подрезал им крылья.

– Ну хорошо! – Эй Алыч хлопнул ладонью по протоколу. – Подпишите вот здесь. Пока это все, но не исключено, нам с вами придется еще разок побеседовать…

Звоницкий усмехнулся половиной рта. «Побеседовать», как же… Он привычно и быстро, но очень внимательно прочитал протокол и поставил внизу размашистую подпись.

Эй Алыч утратил к Звоницкому всяческий интерес. Следователь подошел к парням, страховавшим водолаза, и принялся что-то горячо обсуждать с ними, то и дело указывая рукой на воду. Поверхность озера колыхалась, и слабый свет поднимался со дна, где работал Пашка Чадов.

Кто-то тронул ветеринара за локоть.

– Глеб Аркадьевич, уважаемый…

Звоницкий резко обернулся – все-таки после свидания с утопленницей нервы у него были на взводе. Но это оказался всего лишь Василий. Старший сын Караулова так и не попал сегодня на работу и хвостом ходил за следователем, пытаясь быть полезным. Его уже допросили, и теперь Василий Сергеевич маялся на берегу, тоскливо глядя на водолазные работы.

– Глеб Аркадьевич, мне так неудобно… Я хочу извиниться перед вами от лица моего отца и всего семейства Карауловых…

Видимо, Василий пребывал в таком душевном расстройстве, что совершенно не следил за тем, что лепетал. Странно, что Караулов так расстроен – явно больше, чем хочет показать. Василий поминутно облизывал губы, глаза у него бегали, на лбу выступила испарина. Налицо все признаки сильного стресса. Неужели Василий настолько впечатлительный тип, что выловленная из водоема по соседству с домом незнакомка поставила мужчину на грань инфаркта? Или Караулов что-то скрывает?..

На этом месте Глеб Аркадьевич велел самому себе заткнуться – мысленно, разумеется. Примерный внутренний диалог Звоницкого с самим собой звучал так:

– Вот что, Глеб, немедленно прекрати это безобразие!

– Да ладно, Глеб! Не лезь в бутылку. Что я такого делаю-то?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Вот уже три года ты не являешься сотрудником прокуратуры. Ты ветеринарный врач, и очень неплохой, кстати. Вот и занимайся своими непосредственными обязанностями. А преступления… преступления предоставь расследовать профессионалам. Прежняя жизнь закончилась. У тебя теперь все новое – работа, друзья, квартира и машина. Даже внешность… Живи и радуйся.

– Ладно, не горячись. Я все помню. Но не могу же я запретить себе думать! Ведь этот Вася крайне подозрительно себя ведет, согласись? С чего бы сорокалетнему мужику при виде трупа, пусть даже и такого… э-э, жуткого, впадать в мандраж? Он банкир или институтка?

– Глее-еб!

– Ладно, понял. Уже заткнулся…

Внутренние диалоги были для Звоницкого делом обычным. В качестве собеседника и оппонента выступал он сам, но только прежний – до взрыва. Этот человек и нынешний Глеб Аркадьевич были, конечно, похожи – но не слишком. Как два брата-близнеца могут быть совершенно разными людьми.

Дело в том, что три года назад Глеб Аркадьевич Звоницкий, сотрудник столичной прокуратуры, карьерист и перфекционист, кошмар для подчиненных и равнодушный муж, вежливый негодяй сорока пяти лет от роду, по дороге на работу погиб при взрыве начиненной гексагеном машины.

Его спасли – вытащили с того света. Целых две минуты он был мертв. И довольно долго был чрезвычайно зол на врачей за их самоотверженную работу. Ну кто их просил?! Он ведь даже ничего не успел почувствовать: просто вспышка, удар – и темнота.

А жизнь требовала усилий – каждый вдох давался с трудом, боль была бесконечной и изматывающей, вдобавок ко всему первое время не было никакой гарантии, что Звоницкий снова сможет ходить и что к нему когда-нибудь вернется зрение. Родители Глеба давно умерли, с женой он развелся незадолго до несчастного случая, детьми они так и не обзавелись… В общем, никто бы не заплакал, если бы Звоницкий не выжил.

Но он выжил. Заново научился ходить – поначалу на костылях, а потом с палкой. Приучил себя смотреть в зеркало на свое отражение – прежде красивое лицо (из тех, что называют импозантными) превратилось в месиво шрамов. Зрение вернулось – правда, не сразу. И оказалось, что жить Звоницкому совершенно незачем.

С работой пришлось расстаться по состоянию здоровья. Вместо очередной ступеньки карьерной лестницы, на которую он карабкался последние полгода, Глебу досталась неплохая пенсия. И палка – ее подарили коллеги, провожая Звоницкого на пенсию. Они желали здоровья и отводили глаза…

Сначала Звоницкий пил. Потом пить устал. Однажды морозной ночью он вышел покурить на балкон – и обнаружил себя стоящим на ящике для цветов. Оставалось сделать всего один шаг.

Звоницкий сделал шаг, правда, не вперед – в холодную пустоту, – а назад, в прокуренное тепло комнаты. На следующее утро Глеб позвонил риелтору. Он продал квартиру в центре, поселился в новостройке в зеленом пригороде, и оставшихся денег как раз хватило для того, чтобы открыть ветеринарную клинику. Звоницкий завершил ветеринарное образование – когда-то он бросил учебу по настоянию жены, но сейчас ничто не мешало вернуться к любимому занятию. Дела в клинике шли неплохо. Вот только с ассистентами Глебу Аркадьевичу не везло – он сменил шестерых, прежде чем встретил Яну Казимирову.

Кстати, познакомились они благодаря Джерри – золотистому ретриверу семейства Карауловых. Яна помогла ветеринару провести экстренную трахеотомию – на шоссе, под проливным дождем, и Звоницкий был настолько впечатлен, что позвал Казимирову в свою клинику. Яна была надежной, как скала, – папа-военный закалил дочке характер, и Глеб Аркадьевич без колебаний оставлял клинику на ассистентку, когда ему самому срочно требовалось уехать.

Занятый своими мыслями, Звоницкий не очень-то прислушивался, что там бормочет Василий Караулов. Но вот бормотание стихло.

– Что, простите? – переспросил ветеринар.

– Вам, наверное, неприятно здесь оставаться после того, что произошло, – повторил последнюю фразу Василий. – Думаю, вы хотите уехать, причем как можно скорее.

Звоницкий бросил быстрый оценивающий взгляд на собеседника. Эге, а Василий-то не так прост, как кажется на первый взгляд… Кажется, толстячок трудится в банке под крылом у папаши, Караулова-старшего. И любую фразу начинает со слов: «Папа сказал… папа думает… папа будет доволен…»

И вот он говорит от своего имени, причем недвусмысленно дает понять – присутствие постороннего в доме Карауловых нежелательно, гостю следует как можно скорее собрать вещички и свалить восвояси. Что бы это значило, а?

«– Слушай, Глеб! Этот человек явно что-то скрывает! Ты что, не видишь? Ты ведь заметил…

– Заметил, не слепой. Угомонись, Глеб. Ты сюда приехал отдыхать или делать за местных сыскарей их работу? Так что топай собирать сумку и не забудь плавки…»

Завершив внутренние разборки со своим альтер-эго, Звоницкий приятно улыбнулся Василию и сообщил:

– Разумеется, я немедленно уеду. Я ведь рассказал следователю все, что знал. Поэтому, если меня никто не задерживает…

Звоницкий, мастер словесных дуэлей, повесил многозначительную паузу.

Тут Василий слегка устыдился. Все-таки ветеринар был гостем, которого пригласили пожить в доме. Конечно, было бы замечательно, если бы проклятый гость, от которого, к слову, столько неприятностей, убрался бы побыстрее… но ведь следовало соблюсти кое-какие приличия… И развеять даже тень возможных подозрений.

Поэтому Караулов виновато улыбнулся и заявил:

– Ну зачем же так торопиться. Когда весь этот кошмар…

Василий широким жестом обвел берег, водолаза, который как раз выходил из воды, и остальных полицейских.

– …весь этот кошмар закончится наконец, мы надеемся, что вы не откажетесь отобедать с нами. Моя супруга со вчерашнего дня хлопочет. И главное – папа так мечтал наконец пообщаться с вами в спокойной обстановке…

Звоницкий покосился на водолаза. Помощники отвинчивали гайки на его шлеме. Ну до чего же допотопное здесь оборудование… Хотя вряд ли в Злобине часто проводятся подводные работы. Здесь и водоемов-то нет – речка по пояс глубиной да вот это лесное озеро.

– Благодарю, у меня что-то совсем пропал аппетит, – поморщился ветеринар. – Знаете, я лучше поеду.

На физиономии Караулова отразились смешанные чувства – вежливое огорчение и с трудом скрываемое облегчение.

В этот момент водолаз – его наконец освободили от громоздкого снаряжения – что-то весело заорал следователю, который сидел в тенечке на своем раскладном стуле. Эй Алыч приблизился, да и остальные столпились вокруг, разглядывая находку. Следователь вдруг обернулся и уставился на Караулова. На ладони у Алыча сверкало и переливалось что-то зеленое – точно кучка битого бутылочного стекла.

Звоницкий с интересом наблюдал. Значит, не зря водолаз Пашка Чадов шарил по дну озера! Судя по всему, находка важная. Интересно, что это у них там?

Звоницкий скользнул взглядом по лицу Василия Караулова… и поспешно отвел глаза. Физиономия толстячка выражала неописуемый ужас и отвращение.

– А впрочем, знаете, что? – неожиданно для самого себя задумчиво произнес ветеринар. – Пожалуй, я все-таки останусь на обед.

Криминалисты, следователь и водолазы давно покинули место страшной находки, когда семейство Карауловых собралось наконец в просторной столовой на первом этаже загородного дома. Две девушки в черных платьях и белоснежных кружевных передничках прислуживали за столом. Сергей Петрович Караулов был большим ценителем хорошей кухни, и блюда были выше всяческих похвал. Караулов соблюдал старинный русский обычай – перед едой подавались закуски: икра, рыба, водочка в запотевших графинчиках, а уж потом собственно обед.

Звоницкий переоделся в легкий костюм из натурального льна и наслаждался кондиционированной прохладой. Глеб Аркадьевич участвовал в легком застольном разговоре – разумеется, на тему сегодняшнего происшествия было наложено строгое табу. Глаза ветеринара скользили по лицам собравшихся.

Сегодня за столом присутствовало все семейство Карауловых, и впервые со дня приезда Глеб Аркадьевич мог хорошенько их рассмотреть.

Существует теория, согласно которой люди похожи на животных. Кто-то на лебедя или, к примеру, лань, кто-то на тигра или медведя. Ну а кто-то может насладиться своим сходством с носорогом. Женщины частенько напоминают кошек, а мужчины смахивают на собак…

Мало того, некоторые зачастую необычайно напоминают своих четвероногих питомцев. И не совсем понятно – то ли хозяин выбрал собачку в соответствии со своим характером и темпераментом, то ли за время совместной жизни они так притерлись друг к другу, что сделались похожи. Следовало признать, что определенный смысл в этом есть – ветеринару часто приходилось видеть такие парочки. Одна из таких наглядных иллюстрация как раз сейчас сидела напротив Звоницкого за столом.

Лариса, супруга Василия Караулова, до смешного походила на своего золотистого ретривера Джерри. Длинные волосы тон в тон совпадали с цветом шерсти собаки, карие глаза смотрели на мир с дружелюбным интересом, и даже привычку встряхивать головой, прогоняя любую мало-мальски неприятную мысль, Джерри, очевидно, унаследовал от хозяйки.

Строго говоря, ретривер принадлежал Караулову-старшему. Подарили на день рождения. Но семидесятипятилетнему тучному мужчине было не угнаться за активной молодой собакой, поэтому с Джерри начиная со щенячьего возраста нянчилась Лариса.

На взгляд Звоницкого, ретривера вконец избаловали. Особенно после того случая на шоссе, когда его сбила машина и хозяева едва не потеряли любимца. Несчастному песику разрешали все: есть со стола, валяться на кроватях… Джерри поправился удивительно быстро – молодой и здоровый собачий организм взял свое. Но было уже поздно – песик не собирался сдавать отвоеванных позиций.

Вот и сейчас Звоницкий почувствовал, как что-то холодное и влажное ткнулось в щиколотку. Ну конечно, под столом разлегся Джерри! Глеб Аркадьевич нежно, но непреклонно отпихнул собачий нос. Кормить пса со стола – нет, такого ветеринар не мог себе позволить. Хуже этого только поедание ботинок и лужи по углам…

Джерри послушно убрался – как любая нормальная собака, он сразу же понимал, у кого стоит просить подачки, а с кем лучше не связываться. Лариса вдруг замерла, а потом незаметно опустила под стол руку с кусочком курицы. Понятно, хитрый пес выбрал беспроигрышный вариант и переместился к хозяйке.

– Такого жаркого мая синоптики не отмечали с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года! – неожиданно сообщил хозяин дома. Звоницкий вежливо кивнул. В случае господина Караулова даже не нужно было прилагать усилий для того, чтобы понять, на какую же собаку похож пожилой банкир. Английский бульдог, и никто иной! Массивный, вальяжный, флегматичный и вполне довольный собой…

А вот Василий удался не в отца. Сын напоминал скотчтерьера – короткие ноги, массивное туловище и грустный искательный взгляд. Да и ростом Василий не вышел – его золотоволосая стройная жена была выше его на целую голову.

А младший сын Караулова и подавно не походил на родителя. Длинные, до плеч, темные кудри, высокомерный взгляд, тонкие ноздри породистого носа и капризные чувственные губы… Афганская борзая, вот на кого похож Кирилл Сергеевич. Кстати, Звоницкий до сих пор не понял, чем занимается этот молодой мужчина. Вставал Кирилл где-то к полудню, а ложился под утро.

– О чем вы думаете, Глеб Аркадьевич? – неожиданно спросила Лариса, с интересом глядя на гостя. Видимо, Звоницкий слишком долго молчал и пропустил какой-то кусок застольной беседы. Ветеринар слегка устыдился – надо же, сравнивает сидящих за столом с собаками…

С другой стороны, Глеб Аркадьевич не видел в собаках ничего плохого. Милые животные…. Не считая некоторых досадных исключений. Умные, верные существа. Не о всяком из людей можно сказать то же самое…

Кстати, для себя самого Звоницкий не делал исключений. Он давно подобрал себе «пару» в собачьем мире. Кане-корсо – вот на кого походил Глеб Аркадьевич. Умные глаза, опущенные уголки губ, глубокая складка у рта и общее выражение спокойной силы. Двухметровый ветеринар с наголо обритой головой и физиономией, покрытой шрамами, со стороны выглядел опасным типом, от которого стоит держаться подальше. Но близкие знакомые знали, что он и мухи не обидит.

Ветеринар несколько секунд подумал, прежде чем ответить на вопрос Ларисы. На самом деле Глеб, как и все собравшиеся за этим столом, размышлял над загадкой утопленницы. Кто такая, каким образом оказалась в воде… Сама прыгнула, или женщине помогли… Сколько времени пролежала на дне озера… И что за зеленые стекляшки поднял со дна водолаз…

Но для застольной беседы утопленница явно не годилась, поэтому Звоницкий, лишь слегка покривив душой, ответил:

– Да вот, вспоминаю ваш городок. Я ведь его почти не видел, проскочил на машине за десять минут. Церковь какая-то старинная мелькнула…

Семейство Карауловых с готовностью ухватилось за безобидную тему. Сергей Петрович сообщил:

– Да, городок наш выстроен при Алексее свет Михалыче, батюшке Петра Первого. Царь ехал на богомолье, дело было зимой, и в наших краях у него поломался возок. Это вроде кареты, только на полозьях, понимаете? И Алексей Михалыч очень рассердился. Вообще-то он был кроток и даже носил прозвание Тишайший, но тут отчего-то сильно разгневался… Дело было постом, царь устыдился своего греха и велел основать тут городок. Оттого-то он и называется Злобино!

Все присутствующие выслушали эту удивительную историю не моргнув глазом. Напротив, Василий снизу вверх смотрел на отца, а Лариса кивала как заведенная. Только Кирилл рассеянно чертил вилкой по пустой тарелке.

Звоницкий еще в первый день своего пребывания в этом доме обратил внимание – все домочадцы относились к старшему Караулову с подчеркнутым, даже каким-то утрированным почтением. Когда Сергей Петрович входил в комнату, сыновья и невестка поспешно вставали. Когда он начинал говорить, немедленно замолкали. Причем Глеб Аркадьевич мог назвать две предположительные причины этих странностей. Первая проста – Караулов-старший – банкир, а его дети и невестка целиком зависят от его щедрости. И вторая – возможно, Сергей Петрович вовсе не так мил, как может показаться на первый невнимательный взгляд. Возможно, господин Караулов просто-напросто домашний диктатор, тиран и деспот. Родные и близкие знают, чего от него ожидать, вот и ходят по струнке. Между тем хозяин дома продолжал рассказ. Очевидно, он сел на своего любимого конька и об истории городка Злобина мог говорить часами.

– Так вот, с семнадцатого века в летописях упоминается наш городок. Мы ведь и торговали, и даже за границу! Основной экспортный продукт – беленые холсты и липовые ложки. А в царствование Петра Первого Злобино стало приходить в упадок. Особенно после того, как столицей сделался Санкт-Петербург. Так с тех пор наш город и не оправился…

– У вас очень чистый воздух, – восхитился Звоницкий. – И природа потрясающая! Прямо-таки первозданная.

Караулов гордо кивнул, как будто именно его нужно было благодарить за первозданность злобинской природы.

– Это потому что промышленности нет. В советские времена здесь работали заводы – лакокрасочный и по производству лодочных моторов, а сейчас ничего такого нет. Вот природа и восстановилась. Просто-напросто заповедный край. Знаете, у нас в прошлом году лосей видели!

Глаза Караулова загорелись. Кажется, господин банкир был из породы патриотов-краеведов – на взгляд Звоницкого, совершенно невыносимый тип личности. Сергей Петрович еще долго развивал бы эту тему, но не выдержал Кирилл:

– Нет, это просто невероятно! Как вы можете сидеть тут и обсуждать всякую чушь, когда…

Младший сын со звоном отшвырнул вилку, потом сжал руками виски, как будто у него внезапно заболела голова, а затем вскочил, опрокинув стул, и вышел из столовой, со злостью хлопнув дверью. Девушки в белых передниках подскочили и принялись ликвидировать беспорядок. Василий втянул голову в плечи, как испуганная черепаха. Лариса сидела, не отводя взгляда от своих коленей. Сергей Петрович медленно покачал головой:

– Извините моего сына, Глеб Аркадьевич. Он чрезвычайно впечатлительный мальчик.

На взгляд Звоницкого, Кирилл давно вышел из того возраста, когда слово «мальчик» было по отношению к нему уместным – парню было под тридцать. Но ветеринар лишь сочувственно покивал. Интересно, что имел в виду младший Караулов? «Как вы можете сидеть тут и обсуждать всякую чушь, когда…» Когда что? Возможно, «когда она лежит там в морге»?

Ведь Василий явно узнал вещь, которую поднял со дна водолаз. А значит, семейство Карауловых явно знает больше, чем хочет показать…

Сергей Петрович сидел, уставившись в пространство. На лице его застыло странное выражение – самодовольное, слегка сонное. Кажется, пожилой мужчина слегка перебрал с успокоительным…

– Я обратил внимание, что у вас в Злобине все друг друга знают. – Звоницкий бросил спасательный круг семейству Карауловых, и Василий с радостью за него уцепился:

– Да, вы знаете, у нас тут половина населения друг другу родня. В городе большая часть населения носит одни и те же фамилии – либо Чадовы, либо Трусовы. Во, к примеру, мэр нашего города – Виктор Константинович Трусов, главный врач больницы, – тоже Трусов, Аркадий Михайлович, а его сын, Михаил Аркадьевич, – прокурор. Начальник УВД – Андрей Анатольевич Чадов…

– А Карауловы? – полюбопытствовал ветеринар.

– Нет, наших однофамильцев здесь нет, – почему-то смутился Василий.

В этот момент одна из черно-белых девушек со звоном уронила поднос, на который успела собрать ножи и вилки со стола. Сергей Петрович даже не вздрогнул, а вот Василий и его жена прямо-таки подскочили на своих стульях.

– Катенька, ну что же вы так! – укоризненно сказал Василий, хватаясь за сердце.

– Извините, Василий Сергеевич, – не поднимая глаз, прошелестела Катенька и принялась собирать с пола столовые приборы.

В этот момент стеклянная дверь, ведущая в столовую, настежь распахнулась, и на пороге возникла пожилая женщина в цветастом платье и тапочках на босу ногу, с растрепанными волосами. В руке женщина держала снятый с головы платок.

– Сергей Петрович, беда! – заголосила женщина. – Ой, беда! Спасайте сыночка!

– Лида, успокойся! – поморщился хозяин дома. – Не кричи. Что случилось?

– Коля-то мой, – задыхаясь, проговорила женщина, – к Анатольичу побежал! «Я, – говорит, – не могу молчать. Обязан оказать помощь следствию, рассказать все, что знаю!»

– И что Коля знает? – холодно спросил Василий.

– Ну как же… девушка, которую из воды вытащили…

Карауловы переглянулись. Звоницкий сидел не дыша. А Лида продолжала завывать:

– Мы ведь ее сразу узнали. Колька, дурачок, все рвался следователю сказать. Да я его остановила. А как Чадовы уехали, он мне и говорит: «Все, Лида, после такого переживания имею право отдохнуть!» Ну и наотдыхался… Я его на ключ заперла, пошла по хозяйству, смотрю – а он в окошко вылез, на свой драндулет сел и в город! Я сразу поняла – это он с пьяных глаз решил справедливость восстановить. «Я, – говорит, – очень комиссара Каттани уважаю, который за правду». Ой, что же теперь будет?!

Лида поднесла платок ко рту, впилась в него зубами и горестно завыла. Лариса вскочила, принялась хлопотать, накапала женщине какого-то лекарства в рюмочку. А отец и сын Карауловы, не отрываясь, смотрели друг на друга. Наконец Сергей Петрович тяжело поднялся из-за стола и медленно проговорил:

– Надо сказать Кириллу.

В этот момент с улицы послышался сигнал автомобильного клаксона, и звонкий голос прокричал:

– Глеб Арка-а-адьевич! Вы здесь?

Карауловы дружно уставились на ветеринара. Звоницкий поспешно поднялся из-за стола, распахнул дверь и вышел во двор. Там его глазам предстала удивительная картина. Прямо посреди двора сияла на ярком солнце помидорно-красная малолитражка, а на капоте сидела удивительно некрасивая девушка в черной майке и камуфляжных штанах, перчатках с обрезанными пальцами и сапогах-казаках. Из уха юной автомобилистки свисал клык на цепочке. При виде ветеринара девушка ослепительно улыбнулась и воскликнула:

– Ой, Глеб Аркадьевич, наконец-то я вас нашла! Ну и городишко – не видать кретинов из-за копоти. Никто не желает помочь бедной девушке. Я весь город на уши поставила, пока вас разыскала!

– Познакомьтесь, это Яна Казимирова, моя ассистентка! – стараясь не рассмеяться, торжественно заявил Звоницкий. Да, Яна умела сделать свой выход ярким и запоминающимся…

Но тут ветеринар присмотрелся – и ему стало не до смеха. За стеклом автомобиля Глеб разглядел бешено извивающийся комок серого меха.

– Яна! – простонал ветеринар. – Все, что угодно, только не это…

– Простите, Глеб Аркадьевич, но мне совершенно не с кем было его оставить, – смутилась девушка. – Пока мы ехали, я его пару раз усыпить хотела, честно признаюсь. Не может он спокойно в машине сидеть… Разрешите, я его выпущу, а? Он мне и так весь салон уделал.

Сгорая со стыда, Звоницкий кивнул. Яна распахнула дверцу, и к ветеринару понесся чрезвычайно живой и необыкновенно пахучий снаряд.

– Это ваша собачка? О, какой милашка! – Лариса Караулова попыталась спасти положение. Звоницкий покосился через плечо – все семейство столпилось на крыльце.

Назвать этого пса милашкой мог только очень неискренний человек. Начать с того, что эта собака не принадлежала ни к одной известной кинологам породе, а была результатом совместных, так сказать, усилий хаски, добермана, таксы и кого-то еще, рожденным от суки пуделя. Причем от каждой породы дитя получило лишь недостатки и изъяны. Отвратительный экстерьер усугублялся дружелюбным нравом. Вот и сейчас псина, с разбегу наскочив на ветеринара, принялась тереться о его ноги, извиваться, пыхтеть и высовывать язык до земли, демонстрируя радость от встречи с хозяином. В результате брюки Звоницкого моментально покрылись шерстью, грязью и собачей слюной. На команды пес не реагировал, причем принципиально.

Звоницкий горестно вздохнул. Невозможно убежать от самого себя… и от некоторых четвероногих друзей тоже. Что ж, рано или поздно это должно было случиться.

На сцену явился Грязный Гарри.

Глава 2

Щеночка Глеб Аркадьевич получил в подарок. Предполагалось, что у Звоницкого день рождения, а песик – чистокровный аляскинский маламут. И то и другое было ложью. Опровергнуть ее у Звоницкого не хватило духу, за что он теперь жестоко расплачивался.

Дело в том, что собаку ветеринару подарила некая Жанна. С этой дамой Глеба связывали отношения, которые с некоторой натяжкой можно было назвать близкими. После знакомства на юбилее общих друзей Глеб Аркадьевич дважды пригласил Жанну Борисовну в ресторан, один раз – в театр, после чего они три ночи провели вместе. Звоницкому дама была симпатична – Жанна была красива, ухожена, обладала чувством юмора. У нее был только один недостаток – узнав о взрыве (скрыть это при столь близком знакомстве было абсолютно невозможно), Жанна прониклась к ветеринару сочувствием и всячески пыталась сделать жизнь одинокого холостяка лучше, ярче, красочнее и разнообразнее. Поскольку Звоницкий жалости не выносил, а собственная жизнь его вполне устраивала, вскоре стало ясно – у этих отношений нет будущего.

Но Жанна не желала сдаваться. Уж если женщина решила сделать мужчину счастливым, остановить ее может только очень сильнодействующее средство – типа равнодушия или явной измены, к чему Глеб Аркадьевич не был готов. Ассистентка наблюдала за страданиями шефа с плохо скрываемым злорадством. У Яны имелись собственные понятия о том, как нужно строить отношения. «Это как хвосты купировать, шеф! – бодро излагала свои соображения Казимирова. – Лучше сразу, одним махом, а не по кусочку. Ведь ежику ясно – вы друг другу не подходите». Но Глеб Аркадьевич все тянул, надеясь, что Жанна сама сообразит: их отношения зашли в тупик.

Однажды дама приехала в клинику в отсутствие ветеринара и принялась выспрашивать ассистентку о Звоницком. Ну, тут уж Яна, что называется, оторвалась по полной! Она доверительным тоном сообщила, что ее шеф – жуткий сердцеед, женщин меняет как перчатки. Причем со всеми использует одну и ту же беспроигрышную стратегию: два похода в ресторан, один в консерваторию или театр – и готово, жертва сама падает на диванчик немолодого Казановы!

Когда Глеб Аркадьевич узнал об этом инциденте, он – обычно мягкий и вежливый – в голос наорал на ассистентку. «Что вы себе позволяете! – кричал побагровевший от ярости Звоницкий. – Это жестоко и бесчеловечно – так поступать с бедной женщиной, вся вина которой только в том, что она хочет устроить свою личную жизнь!»

Но Казимирову громким голосом было не напугать – папа-военный приучил дочку, что двойка по физике обсуждается на тех же децибелах, что и отдаются команды на плацу. «Да что вы говорите, шеф?! – фальшиво удивлялась девушка. – Значит, эта Жанна – просто маргаритка на лугу! А вы знаете, что она меня расспрашивала о вашей бывшей жене? О том, по какой причине вы развелись и какие проблемы были в вашей жизни? А еще ее очень интересовало, сколько вы пьете и не имеете ли других вредных привычек! Ну, про ваши доходы она тоже не прочь была узнать – сколько бабла приносит ваша клиника… Да вы мне должны быть благодарны, шеф, что я вас спасла от этой выдры!»

– В каком это смысле – спасла?! – удивился ветеринар. И девушка, прыская в ладошку, поведала, что наговорила Жанне такого, после чего она и на километр не подойдет к ветеринару. Глеб Аркадьевич страшно обиделся на Яну. Больше всего его потрясло то, что девушка, до того соблюдавшая нейтралитет, пополнила ряды женщин, пытавшихся руководить жизнью Звоницкого. Почетное место в этом своеобразном клубе занимала домработница Звоницкого, Варвара Михайловна. Поскольку Глеб Аркадьевич был сирота, добрейшая дама взяла на себя некоторые функции отсутствующей матери – при этом ее ничуть не смущало, что в свои почти пятьдесят Глеб Аркадьевич вполне в состоянии сам распоряжаться собой и шансы попасть в «плохую компанию» у него очень малы.

Ветеринар обиделся и целую неделю не разговаривал с ассистенткой, точнее, разговаривал, конечно, но только по работе. Душевные беседы обо всем на свете прекратились до тех пор, пока Яна не пришла однажды с виноватым видом и принялась извиняться.

– Ладно, шеф, ваша взяла, – хмуро поглядывая на Глеба, сказала тогда ассистентка. – Я больше не буду так грубо. Но и вы тоже хороши – как можно в ваши годы так паршиво разбираться в женщинах?!

Звоницкий так и не узнал, что там такого наговорила Казимирова, но Жанна исчезла с горизонта. Правда, перед этим успела сделать Глебу прощальный подарок. Однажды дама возникла на пороге клиники с какой-то коробкой в руках. Звоницкий многозначительно поднял брови, и ассистентка тут же скрылась в смотровой. А Жанна выставила на стол свой груз и сообщила:

– Я пришла попрощаться. Вот, Глеб, это тебе от меня подарок. На день рождения. Я, конечно, обижена, что ты мне не сказал о своем юбилее… И о том, что уезжаешь за границу… Но я умею прощать. В знак моей признательности дарю тебе это.

– Что это? – поинтересовался Звоницкий, пытаясь осознать несколько вещей сразу. Во-первых, день рождения у него второго сентября, а на дворе стоял декабрь. Во-вторых, никакого юбилея у Глеба не намечалось. В-третьих, за границу он тоже не собирался… Оставалось предположить, что это последствия мистификации Казимировой.

– Это аляскинский маламут! – гордо ответила Жанна.

– У тебя там что, собака?! – изумился Звоницкий. – Живая?

Сама мысль, что кто-то может подарить ему пса, казалась ветеринару настолько дикой, что он никак не мог осознать – похоже, сейчас ему придется перейти в категорию собаковладельцев.

– Неужели ты думаешь, что я настолько жестока – дарить тебе неживую собаку?

Звоницкий приблизился и очень осторожно приоткрыл коробку. Оттуда немедленно послышалось щенячье тявканье, и на ветеринара уставились круглые, как пуговицы, глаза.

– Подожди! Постой! Я не могу принять такой подарок! – слабо протестовал Звоницкий, но Жанна уже развернулась на каблуках, бросила через плечо: «Прощай! Пусть этот песик напоминает тебе обо мне!» – и гордо покинула клинику.

Звоницкий вынул щенка из коробки и посадил на стол. Щенок бешено завилял хвостом и в порыве чувств сделал громадную лужу. С первого взгляда Звоницкий определил, что перед ним самая обыкновенная дворняжка.

Казимирова подошла к столу, посмотрела на собачку и подняла на Глеба виноватый взгляд: