Судоходство в пролет Смирнов Алексей

О литературных настроениях

Захожу я сегодня, в Лето Господне 2006, в самый, как заявлено, богатый книжный супермаркет на Невском; захожу и спрашиваю Евгения Шварца – ну, вы же знаете: «Два клена», «Золушка»?

Не имеют понятия.

Ах да, я перепутал, это случилось в магазине «Снарк» (известно ли этим негодяям, кто есть Снарк?)

А на Невском меня живо интересовал Януш Корчак, «Король Матиуш Первый».

У меня была эта книга, одна из любимых, подаренная на десятилетие, но мое семейство минувшим летом беспечно оставило ее в деревне, и он теперь, широкоглазый Матиуш в потрепанном переплете, изучается кем-то через очки подслеповатыми глазками под хруст унавоженных носков внутри валенок.

Магазинная барышня распахнула глаза и разинула маленький ротик-точилку.

– Кор-чак? – переспросила она важно. – Какой жааанр?

Все стало ясно.

Я махнул рукой:

– Классика это, – объяснил я. – Король Матиуш Первый.

– У нас эта книга вряд ли найдется!

Я спросил ее «Почему?» таким тоном, что она окаменела и, можно надеяться, обмочилась. Я вышел и отправился в редакцию издательства беседовать с редакторшей о разнице между литературой и книжным бизнесом.

Мы улыбались друг другу и были чрезвычайно любезны, но оба явственно слышали, как звякнула скрестившаяся сталь и пролетела искра.

Если уподобить литературный текст живописному полотну, то работу над ним можно представить себе так. Вот, к примеру, художник нарисовал, как некий полный человек с очень ласковым и заведомо положительным, ангельским лицом отрывает яйца другому человеку – не то откровенному демону, не то мелкому лавочнику. Неважно, какая в этом идея – нарисовалось, и все. Приходит редактор, взирает на весь этот концептуализм, пронизанный конструктивизмом, и требует дорисовать большого поросенка. То есть добавить печатных знаков – авторских листов. Причем на переднем плане. А сверху изобразить эльфов, резвящихся на драконах, и написать «Лукьяненко», а поперек поросенка кровавыми буквами – «Сорокин». И дать еще экзотический пейзаж с пулеметными вышками и минаретами. Да приписать в уголке, что это только средняя часть будущего триптиха. Она ненадолго вывалилась из подворотной тройки, где еще уже почти существуют приквел и сиквел. И рядом со стаканчиком отирается зачушкаренный гэг.

Серийное преступление задумано и готово свершиться.

…Уже под вечер я забрел в последний магазин, где снова имел несчастье спросить о Януше Корчаке и Короле Матиуше.

– Это вам надо посмотреть в первом отделе…

– Нет, в первом отделе взрослая литература, а у вас – детская…

Недоуменные взгляды, переталкивание локтями.

– Это для какого же возраста?

Мало, оказывается, написать книжку, да еще отправиться в печку вместе со своими юными читателями-слушателями!

Это рукописи не горят – в отличие от писателей.

Теперь, я думаю, уже не в средней школе – зачем? – а на филфаках Корчака можно подавать лаконично: был такой аффтар – фтопку его…

Судоходство в пролёт

Я забегаю в будущее.

Это не 2006.

Это июнь 2007.

Каждый ребенок знает, что питерцы не ходят в музеи. Им кажется, будто они живут в музее, а потому ходить туда незачем.

Я и сам не люблю музеи. Я ничего не понимаю в том, что там выставлено, а объяснения экскурсовода забываю не то что на выходе, а гораздо раньше.

Но всему есть предел. Жить в Питере сорок лет и ни разу не посмотреть на белые ночи под разведенные мосты, или наоборот разведенные мосты под белые ночи – это, конечно, позор. То есть по отдельности я все это видел – и белые ночи, которые мало чем отличаются от непроглядных, потому что спать хочется одинаково; и разведенный мост я тоже наблюдал, и очень даже долго созерцал в нескрываемом раздражении, потому что отчаянно стремился туда, на другую сторону.

А в сочетании не видел ни разу.

Но вот случилось увидеть.

Я даже заранее поискал в сети график разводки и с ним ознакомился. Обещание «судоходства в пролет» решило дело: иду. В мире происходит столько интересного, я ничего об этом не знаю и только выдумываю всякое из головы, чего не бывает.

Мне понравилось.

Никогда прежде я такого не видел.

Ассоциативный ряд, правда, соорудился вполне медицинский, и моя моральная разнузданность перешла границы. Акватория кишела маленькими суденышками: лодочками, катерами, прогулочными судами. Никогда прежде мне не приходилось видеть такого столпотворения. Все они мельтешили в этой влажной среде, напоминая интимную микрофлору – очевидно, болезнетворную. Спринцевание в виде разноцветных далеких фонтанов не помогало. Микроорганизмы резвились в ожидании судоходства в пролет. Но потом я решил, что это все-таки не микробы, а больше сперматозоиды, потому что они вдруг резко умножились численно и, галдя, славя какого-то Олега Васильевича, потянулись стройным потоком из этого самого пролета, еще не раздвинутого. И это было явно преждевременно, потому что основное судоходство еще не состоялось.

Такие функциональные расстройства медицине известны: судоходство толком не началось, а все уже устремилось к очередному пролету.

Однако оно все-таки началось: раскрытие пролета произошло, и в него полезло сигарообразное судно с утолщением на носу. Ассоциативный ряд достроился столь недвусмысленно, что я развел руками, не стал больше ничего сопоставлять и поехал домой.

Путешествие по-французски

Верчу машину времени обратно.

…Обидел жену – и кто меня, спрашивается, тянул за язык? Зачем я это сказал?

Она купила французский фильм, на французском языке, называется «Бон вояж», то есть «Счастливого пути».

Ну а я со своей любовью ко всему французскому немедленно дал свой перевод: «Ебон путешествует».

И что, если разобраться, в этом такого? Все равно правдоподобно. Вполне могла бы случиться такая комедия, с Ришаром или де Фюнесом, и уж наверняка с Депардье.

Психологические функции

Прокатился с дочкой на Диво-Остров, где аттракционы.

Вообще, я диву даюсь (то-то и название), как много людей готовы заплатить деньги за некие действия над собой. Скорее всего, это особы, у которых преобладает юнгианская функция ощущения, они воспринимают мир кожей и мышцами, расположены к мазохизму, любят зубных врачей, пирсинг, каттинг, татуировки. У меня же преобладает, пожалуй, функция интуитивная, и вот она-то, интуиция, не советует мне заниматься этим делом. Я вообще не люблю, когда меня раскручивают, подбрасывают, переворачивают вверх ногами и проделывают другие штуки в таком же духе, потому что начинаю ощущать свою полную беспомощность во власти безмозглого аппарата.

Но некоторые приобретают даже VIP-карты по 4000 рублей с правом без очереди проходить на любой аттракцион сколько угодно, но с интервалом не меньше 7 минут. Вот кто такие настоящие VIP-персоны, а вовсе не те, кого нам показывают; персона, считающая себя очень важной, по определению и должна круглосуточно вращаться, переворачиваться, подпрыгивать и фотографироваться с обезьяной.

Дочка пошла не в меня. Огонь! Хлебом не корми – дай повисеть на хвосте. Я уже попривык к местному ассортименту удовольствий, и только устойчивый, всепроникающий запах попкорна отравлял мне существование, но выяснилось, что выстроили за лето и кое-что новенькое. Я проследил за взглядом моей дочуры: она стояла с разинутым ртом и смотрела вдаль. Я тоже присмотрелся, и вот мое сердце остановилось, мое сердце за-мер-ло. Там стояла вышка не ниже парашютной; на которую снизу была нанизана обычная лепестковая карусель со скамейками на цепочках. Карусель медленно поднималась на самолетную высоту и там, на границе стратосферы, начинала крутиться. Фигурки были такие маленькие, что даже проплывший в синеве воздушный шарик я на мгновение принял за опустошенную и оторвавшуюся на очередном аттракционе голову.

Дочка, как выяснилось, уже знала, что такое «Вышка» (это «Сатурн»), а еще «Палка» и «Люлька» (не помню точно, что это такое – некая катапульта и еще что-то для забрасывания людей в небеса). Меня спасло лишь присутствие дочкиной подружки. Я твердо заявил, что раз подружкиной мамы нет, то я никак не могу согласиться на вышку, палку и люльку.

Прекрасен ваш союз

Немножко побродил по площади Искусств, в виду Русского музея, где стоит Пушкин и рука у него наотлет.

Я никогда не понимал этого расхожего жеста: что это – облегчение деятельности межреберной мускулатуры или попытка обратить на себя внимание старика-Державина?

Однако немощные старцы, Старики Козлодоевы и Державины, рассредоточились по периметру вокруг чтеца и ссали по углам периметра в кустах сирени, обращая на себя внимание других народов и государств, которые прогуливались и погогатывали неподалеку с фотокамерами. Все в них было чужое, и даже Никон – не патриарх, а фотоаппарат.

На переправе

Вот это сегодня довольно жутко было.

Перехожу проспект.

И сзади вдруг раздается нечеловеческий, каркающий голос, в котором – дружеская издевка:

– Кто-то идет! Ногой наступает!…

(Это кто-то кому-то).

Проппу вдогонку

Ребенок приступил к занятиям в пятом классе.

Чтение закончилось, началась литература.

Сегодня на дом задали написать о разнице между чтением и литературой. В семье разгорелся спор, и мы в итоге дошли до смыслового анализа «Колобка» – вещи, по-моему, достаточно сложной и темной.

Дочура уверенно заявила:

– Смысл Колобка совершенно понятный: стареньким дедушкам и бабушкам нечего мечтать о детках, а то у них родятся дауны, без ручек и без ножек, потом куда-нибудь укатятся, и их сожрут.

Мегачикатило

Когда мне поручили написать коммерческий боевик, я с самого начала понимал, что в тексте должны упоминаться технические устройства и прочие штуки, о которых я не имею ни малейшего понятия.

Конечно, для тех читателей этой продукции, которых я перед собой вижу, все это совершенно не важно. Я могу написать, что Ахмет сбил вертолет выстрелом из пальца, и это съедят. Но заказчики потребовали поразить воображение и вообще преподнести технический позитив. Так что мне понадобился консультант, и мне его дали.

Многие сетевые друзья, возможно, помнят отрывки из боевика, которые я вывешивал на всеобщее обозрение. Тогда все громко смеялись и выставляли его автору разнообразные диагнозы, которые я при личном знакомстве не стал снимать. Да, все правильно, консультантом оказался именно этот безобидный старичок.

Я вынужден прибегать к конспирации и утаивать места, имена, должности и прочее. Поэтому ограничусь самыми общими словами. Он принял меня в подвалах одного из старейших питерских соборов – я думаю, это достаточно общая характеристика, чтобы его никто не нашел. Консультант там работает; он провел меня в келью, где обстановка не изменилась с блокадных времен: печка-буржуйка, дореволюционные полуистлевшие папки, радиоприемник тридцатых годов, выпущенный на заводе им. Калинина, и прочие раритеты. На стенах висели плакаты военной поры. Я понизил свой голос до шепота, меня охватил трепет.

Консультант усадил меня на стул и разложил бумаги. За пару дней он, оказывается, преспокойно набросал план нападения на важнейший государственный объект, со всеми подходами к нему – воздушными, сухопутными и водными. Вполне осуществимый, по его мнению, план. Доверительно поблескивая очками, рассказал, как бы он это сделал. Представил подробный план инфраструктуры этого секретного объекта. Потом представил план отражения атаки, два варианта, опять же со схематическим изображением самолетов и субмарин. «Аккумулятор», прочитал я пометку. Благодаря ему теперь я знаю про пояс акустических датчиков, пояс электромагнитных датчиков, пояс прохождения аквалангистов и многое другое.

В этих сырых стенах консультант пожелал мне удачи. Он поделился своими методами написания боевиков: он рисует Дерево Целей – то есть набрасывает предлинный список героев. А потом вычеркивает трупы.

Это Мегачикатило.

Я потрясен и раздавлен, мне дали по носу и ниже.

На самом деле это очень милый, простодушный человек.

Однажды мне понадобилось написать боевой роман про затопление Питера.

– Мне нужно затопить Питер, – объяснил я. – Совсем. Я не знаю, как это сделать.

– Это очень просто, – с готовностью ответил консультант. – На Карельском перешейке, в 150 км от города, под землей проходят такие особенные плиты… тектонические… и особенный грунт. Если там просверлить две скважины глубиной в километр и в обе заложить по малому ядерному заряду, то плиты сдвинутся. С Ладоги пойдет волна 5—6 метров, она сметет все… Мы даже в свое время хотели это сделать, но власти выставили забор, охрану, вышки, потому что американцы тоже начали проявлять интерес, и все заглохло…

Выделенное курсивом он произнес мимоходом, небрежно, с легкой улыбкой – так улыбаются. припоминая что-то забавное и далекое. Я не стал прояснять этот темный момент. Поднял руку:

– Спасибо! Достаточно. Мне больше ничего не надо.

Я, кстати, впоследствии не без любовной заботы и с самыми добрыми чувствами набросал его личность в повести «Стеганая Держава» – о заведовании публичнымм домом, потому что в человеке этом скрывается колоссальный потенциал трудолюбивого энтузиазма.

Портрет

У жены бывают очень меткие характеристики. Сходила она на родительское собрание, присмотрелась к преподавательнице предмета, который поименован «Языком Искусства».

– Завхоз! Рожа такая, будто съела килограмм макарон и пришла. Я все ждала, когда жопу почешет…

Экспонаты и экспозиция

Некоторые думают, что я, когда рассказываю медицинские байки, рассказываю медицинские байки. Да вовсе нет. Я о другом.

Злоупотреблю терпением: вот отрывочек из моей хроники «Под крестом и полумесяцем»:

«Девчата, я в последний раз вас предупреждаю, – сказала заведующая сёстрам. – Не ходите по отделению в пальто! Больные берут с вас пример и тоже ходят».

«А как же нам ходить? – спросили сёстры. – И у больных все пальто висят в палатах – что же им делать?»

«Надо вешать на левую руку и идти», – объяснила заведующая.

«А какая разница? – спросили у неё. – Микробам всё равно, где пальто – на плечах или на локте».

«Ничего не всё равно, – сказала та. – Если через руку с левой стороны, то ничего не будет».

Я ведь это написал не для того, чтобы над бабулей-заведующей посмеяться, которая не в уме была. Это, так сказать, вводная. Теперь даем ей расширение.

Пошли мои жена и дочка в Этнографический Музей, в прошлое воскресенье. Полдень. XXI век. В Музее пусто.

Куплены билеты.

На контроле караулят экспонаты: пожилая, кушает что-то из баночки, и молодая-ранняя, с детектором.

Молодая:

– Так! снять верхнюю одежду!

Жена:

– ???? Это жакет. Это не верхняя одежда. У вас холодно.

Это и вправду был жакет.

– Снять верхнюю одежду!

– У меня и юбка имеется к этому жакету – ее тоже снимать надо?

– Что вы учите меня жить?

В Музее действительно было отчаянно холодно. Мои бы закоченели там через десять минут даже в жакете.

– Снимите и хотя бы через руку перекиньте!

(Тогда ничего не будет.)

Молча вручили-вернули билеты и ушли. Кассирша, которая была рядом и все слышала, закричала: «Возьмите хотя бы деньги!» Не взяли.

Такие дела.

Синухет

Читаем с дочкой древнеегипетские легенды-сказания. В переложении для школьников, конечно. Дело-то для меня совершенно новое. Меня этому не учили, все это прогрохотало мимо, где-то вдалеке. Так что я тоже образовываюсь параллельно.

Вот, прочитали излюбленное произведение древних египтян: повесть о Синухете.

Раз прочитали, второй, третий, и с каждым разом дело все больше запутывалось.

Там фигурирует некий египетский посол, который шел с караваном и проводником к жадному вавилонскому царю, нес ему какую-то грамоту и подарки. Но вдруг их застала буря, они с проводником бросили караван и спрятались, и с этих пор уже вавилонский царь и грамота для него уже прочно забыты. О них больше не говорится ни слова. Оба путника являются в оазис к какому-то местному царьку, после чего уже и проводник забыт, будто его не было никогда на свете, а посол уже не помышляет почему-то о своей миссии и хочет только домой. Его знакомят со старцем по имени Синухет, чтобы старец его проводил в Египет. Этот старец многие годы скрывался у царька, потому что сбежал от Сенусерта, старшего сына фараона, во время героического похода. Сенусерт однажды исчез неизвестно куда (и больше уже не появился в повести, и ни слова об этой тяжелой утрате), а Синухет подслушал, как некий неустановленный в повести злодей замышляет обскакать Сенусерта (очевидно, живого, но где-то спрятавшегося) и занять трон внезапно помершего фараона. Почему-то этот разговор так напугал Синухета, что тот убежал к царьку. (Совершенно непонятно, почему.) И жил у царька до седых волос. Египетский посол его пожурил: негоже жить у царька, надо на родину! И тот раскаялся. И обещал сделать все, что от него просят (проводить посла обратно в Египет). Потом вдруг проходит год, и к царьку прибывает караван с носилками для Синухета. (Из справочника я узнал, что пропавший Сенусерт нашелся (как, где его носило?) и все это время, оказывается, царствовал, но в повести о том ни гу-гу). Синухета собираются вернуть в Египет (но разве он не побывал там год назад, когда проводил посла – почему же не остался?). И соблазняют: для твоей мумии изготовят ящик из ливанского кедра, и быки потянут тебя… будут плясать карлики у входа в гробницу твою!

Предложение, от которого невозможно отказаться.

В общем, очень темная история. Абсолютно непонятно, о чем она. Чуждый, непостижимый разум. И эти карлики меня озадачивают: что заманчивого в том, что они попляшут у входа в гробницу? Хорошо, что я тогда еще не жил.

Боюсь я, правда, что они так и пляшут, и меня примутся развлекать, когда настанет время. Бывает, что нечто подобное я замечаю уже здесь, в составе тленного бытия.

Дивиди

Чувствую себя немножко гинекологом.

У меня никогда не лежала душа к этой дисциплине, и мне ставили двойки. Помню, откомандировали мою особу учиться в женскую консультацию; я зашел, поклонился, сел в углу и застыл.

– В зеркала смотреть будете? – оглянулась на меня докторша, склонившаяся над посетительницей.

Я молча покачал головой.

Так я и не приобрел навыка проникновения и созерцания, а зря. У меня забарахлил дивидишник: мало того, что показывает всякое паскудство, так еще и тормозит. Я поплелся менять якобы бракованный диск, но меня унизили и развернули обратно. Проверили там у себя – ну, девушка этим заправляет, ей-то проще поддерживать систему в рабочем состоянии. Оказалось, что диск очень даже хороший, несмотря даже на его содержание.

– Надо чистить головку хотя бы раз в три месяца, – строго сказала мне девушка.

Она и в андрологии с урологией разбиралась.

Дома я сел на корточки, как взрослый, вооружился пинцетом и проспиртованной салфеточкой.

«Hello», – сказала мне щель.

Я осторожно заглянул – ни хрена не видать. Какая головка? не вижу ничего. Колесико вижу и натянутую резинку – пасиком это называется, да? И все. Кромешная темнота.

«Goodbye», – изрекла щель не без злорадства.

…К тому же смущает терминология, она уже даже и не гинекологическая, а вовсе наоборот. Этой специальностью я тоже не увлекался.

Параллели

Дочка читает легенды и мифы древней Греции и Рима.

Кое-что пересказывает.

Темная, позорная страница в истории человечества, никакой морали, полное непонимание добра и зла.

С другой стороны, все было честно. Никто не говорил, что мир развивается поступательно под управлением главного божества. Мир был многополярным и многофакторным – таким, каким он видится нынче некоторым прогрессивным правителям.

Зевсу было до лампочки темные дела, которые обделывали, скажем, Афина Паллада или Посейдон. Он вмешивался, лишь когда сам этого хотел и был такой же отпетой скотиной.

В дочкином изложении все это приобретает предельно конкретное изложение. Хотя я даже не знаю, о ком она говорит:

– Один мужик втюрился в сестру жены, утащил ее в хижину и, чтобы не орала, как бешеная, отрезал язык.

И мне сразу кажется, что я слышу не дочку, а своего брата-милиционера.

Как писать книги

Год Таракана, зодиакальное созвездие Жопы.

День не заладился: бесшумно и неожиданно развалилась моя обувь, обе китайские кроссовки. Пришлось идти покупать незапланированные ботинки. Сначала я отправился в магазин таможенного конфиската, но выяснилось, что пограничники еще не успели отнять ничего подходящего; пришлось тащиться в другой. Там я купил первое, что попалось. Немного не рассчитал с ботиночными носами: они оказались слишком длинными, из-за чего я при моем невысоком росте приобрел совершенно дурацкий вид. Клоуном пошлепал по своим делам и дважды чуть не убился.

Остановился перед книжными лотками. Их было два: на одном лежала свежая литература, на другом – точно такая же, но вся уцененная до сорока рублей. Похоже, что книжки сознательно, в согласии с графиком перемещаются с одного лотка на другой.

Жутковатый голос над моим плечом со свистом осведомился, нет ли произведений писателя, от имени которого я сейчас сочиняю разнообразные романы. Я с горечью усмехнулся: ни намека на гордость автора, стоящего себе рядом инкогнито и тихо радующегося неосведомленности потребителя.

Между прочим, я почти дописал роман и теперь могу сказать, что мой эксперимент удался. Написать 12 авторских листов за 24 дня можно и нужно. Это очень просто. Я даже удивлен тому, что еще не все этим занимаются. Вот кое-какие полезные советы.

1. Выкинуть из головы всякие мысли о художественной литературе и поклясться, что изделие не будет иметь с ней ничего общего.

2. Рассчитать время и объемы. Разделить 480 тысяч знаков на 24 дня. У вас получится 20 тысяч знаков – пол-листа. Именно столько и придется писать ежедневно. Здесь присутствует элемент самодисциплины: графоману, например, придется в известной мере себя обуздывать, чтобы не закончить роман в один присест.

3. Растянуть сюжет на 10 авторских листов. Для этого достаточно просмотреть пару сериалов и прочитать две первые попавшиеся книжки с лотка. На третьем листе возникают некоторые трудности, но они вполне преодолимы – главное, поверить в себя.

4. Когда 10 листов будут написаны, нужно вернуться в начало и пробежаться по тексту заново, вставляя ненужные слова: прилагательные, наречия и многоточия. Два листа добавятся легко.

5. При правильной организации труда процесс займет около 3—4 часов в сутки. Оставшееся время можно посвятить созданию нетленного и душевного. Я написал сегодня целый абзац для себя лично и очень доволен.

Место для памятника

Крепнет и укореняется впечатление: наши правители наворовали уже столько, что им уже больше нечего приобрести, изобретение потребностей не поспевает за обеспеченностью. Поэтому завелись лишние деньги, которые нужно срочно потратить. Примерно так действовали мои предки в эпохи денежных реформ в 47 и 61 году, когда им приходилось скупать разнообразную дрянь, да поскорее.

Я тоже краду! В частности, название для этой записи. У моего почтенного земляка Даниила Гранина.

Я ни секунды не сомневаюсь, что из всех проектов облагораживания моего двора выбрали самый уродливый. Я для себя иного и не жду никогда.

Двор этот, будучи малой родиной, был дорог мне даже в запущенном состоянии. Там я и сам ковырялся в дупле исполинской ивы, которой давно уже, естественно, нет; там и покойная бабка успела посидеть на скамеечке, покачивая коляску с правнучкой. Скамеечка развалилась и испарилась следом за бабушкой, и посадочным местом сделался обширный пень, на котором пировали разные люди. Один раз я даже присоединился к ним, возбуждая в жене, глядевшей на меня из окна, крайнее негодование.

И вообще я похоронил там кота.

Сейчас двор преображается, никаких тебе пней и валтасаровых пиров. Его прямоугольник пересекли крест-накрест две инопланетные дорожки, ограниченные высоким бордюром-поребриком. И он стал похож на почтовый конверт. Это уродство режет глаза, как жизнь, на которой поставили крест. В середине оставлен овал, слишком маленький, чтобы можно было там поставить горку или песочницу. Не знаю, что там можно соорудить – разве что бронзовый бюст.

Очутившись в центре космического заговора, я начинаю догадываться, чей это будет бюст. Я его, слава богу, уже не увижу.

Майский жук, или Вестник несчастья

Это довольно нескромная история о дружбе и вероломстве.

Дело было так: мне исполнилось девятнадцать лет. Я написал на бумажке «Кабакъ», прицепил ее к двери в моей коммунальной квартире и пригласил двух друзей. Мы немножко посидели и пошли в пивной бар, чтобы познакомиться там с порядочными женщинами. Наше желание осуществилось мгновенно. Именно такие женщины там и сидели, а никаких других не было. Но с нами подружились только две синицы, а нам было нужно трех журавлиц. Однако дареному коню в зубы не смотрят, и мы в обнимку отправились ко мне в гости.

Я тогда проживал в двух смежных комнатах; выбрал себе даму и увел ее танцевать под пластинку фирмы «Мелодия», а мои товарищи остались в гостиной, где между ними что-то происходило, чего я не видел. Я был очень занят, но все мои усилия пошли прахом: дама довольно охотно танцевала, но делала вид, что помимо танцев ей не приходит в голову ничего дельного. Пришлось поделиться своими соображениями, которые ее почему-то сильно возмутили, и дама засобиралась обратно в пивной бар.

Однако ее подруга, когда мы перешли в гостиную, уходить наотрез отказалась. Обращаясь к ней перед уходом, моя дама негодующе воскликнула:

– Опять? Опять?

Это прозвучало подозрительно. Но мы были молоды, и думали, что будем жить вечно.

Она ушла, а мы остались. Подруга дамы обнимала моего долговязого приятеля, а тот, что был пониже, крутился рядышком, норовя подсунуться рылом, но его отгоняли. Избранника сильно тошнило, и он поминутно срывался с места, уходил. Тогда эта женщина позволяла маленькому временно заменить длинного, но стоило длинному вернуться, как она пихала маленького в морду и повисала на отблевавшемся. Однако ему вскоре сделалось совсем худо, и он ушел насовсем, окончательно опорожнившись лишь на платформе станции метро «Василеостровская».

Мой маленький друг возликовал, но не тут-то было. Он оставался в аутсайдерах, все внимание дамы вдруг переключилось на меня. Я чувствовал себя превосходно. Вдвоем мы с ней быстренько вытолкали нетерпеливца в спальню, прилегли на диван и погасили свет. Из спальни доносилось невнятное рассерженное бормотание, шаги, какой-то приглушенный стук. Мой приятель был крайне застенчив и хорошо воспитан, ему отчаянно хотелось в туалет, но он не смел нас побеспокоить. Поэтому он помочился из окна пятого этажа, отчетливо выделяясь в ночи силуэтом на фоне освещенного окна – к удовлетворенному хохоту ночных людей, отдыхавших во дворе. Впоследствии соседи приписали этот силуэт мне самому, о чем и доложили моим родителям, из-за чего те сильно огорчились, и мне влетело. Поступок этот истощил терпение моего товарища. Мы с дамой о чем-то доверительно беседовали, когда дверь распахнулась, и он влетел к нам, уподобившись рассвирепевшему вепрю. В кулаке он что-то прятал.

– Нате! – Он подбежал к дивану и метнул нам под одеяло что-то крошечное. – Говорят, что майский жук приносит несчастье!

Мы озадаченно молчали. Мой товарищ скрылся в спальне, заперся и уснул, а я теперь знаю, почему у меня жизнь как не задалась в молодости, так и сейчас такая муторная, что неинтересно рассказывать.

Давно это было.

Либо ружье, либо последний акт

Сновидение, которое не выдержит натиска вульгарного фрейдизма.

Я обзавелся обрезом с очень красивыми автоматными патронами. Вышел на балкон и пальнул в воздух. Пуля описала величественную параболу и шлепнулась во двор, где играли детишки и старушки. Туда же обрушилась гильза. Какая-то въедливая шапокляк мгновенно сориентировалась, подобрала гильзу и пулю и стала осматриваться в поисках источника. Я спустился во двор, прогулялся там немножко с этой бабулей и небрежно объяснил ей, что все это наверняка чепуха. Но она не согласилась и осталась стоять, раздираемая желанием разобраться. Я вернулся домой, выглянул на балкон и увидел, что шапокляк уже сидит на лавочке в окружении милиционеров. Те рассматривают пулю и гильзу и сосредоточенно кивают бабуле. Я озадачился: не пальнуть ли мне в милиционеров? Но отказался от этой мысли и спрятал ружье.

По-моему, все очевидно.

Но мне ближе Юнг. Я думаю, что ружье в данном случае – всего лишь ружье.

Продовольственный секс

Джонатан Кэрролл закладывает в уста героине следующие слова: «Для нас, стариков, еда это секс».

Очень правильно! Именно это и говорили нам психиатры. Я сам об этом не однажды писал, хотя и хуже, конечно, чем Кэрролл. Ну, там о всякой топографической анатомии пищевого и полового центров, атеросклерозе, общем поражении. Как раз по этой причине я и не люблю приходить в мясную очередь, где женское общество стоит и вожделеет, топорщась шубами. Нет, они выбирают не мясо – они выбирают полового партнера.

– А вот мне было отложено… мяско! пока я была в овощном… ага, ага, вот-вот…

– Восемьсот восемьдесят…

Чек выбит, сдача лежит. Но – чу!

– Ой-ой-ой! стойте!… мне еще, на остаточек денюжки!… щас пожарить… я щас пожарю… вон тот! постненький! завалился, ха-ха… вон тот кусочек…

Между прочим, она и не старая вовсе. Да хоть бы и старая. У мужчин такой же атеросклероз, но покупают иначе. В чем тут дело?

Дело в том, что женщины, как и везде, заточены на прием, то есть намерены принимать все это в себя. А мужчины, хотя и примут, настроены на передачу. Так что в пизду и на хуй – это совершенно различные модальности в структуре продовольственных отношений.

Котик

Дочка нарисовала котика.

Я сильно растрогался и сделал из этого закладку. Уже вторую книжку закладываю – Данелию. А когда буду читать Сорокина, заложу его чем-нибудь другим.

– Какой хороший котик, – говорю я дочке.

– Это не котик! Это собачка…

– Ага. – Осторожно: – А что она ест? вон изо рта что-то валится…

– Она не ест! Она бешеная…

Ибанок

Я не выношу высоких каблуков.

И вот почему: когда я еще сплю, они цокают. И мне начинает сниться нездоровый поверхностный сон об их отпиливании.