Судоходство в пролет Смирнов Алексей

Бабочка и Чжуан Чжоу

Вздремнул, от трудов утомившись, и увидел сон, как подписываю контракт на рассказ «Несвежий ветер», которого у меня нет, в белгородский фантастический альманах «Числа», о котором тоже услышал впервые.

Я сидел в каком-то почтовом отделении, куда контракт пришел заказным письмом, и подписывал. И собирался позвонить в Белгород, чтобы порадоваться за себя и за них особенно, когда меня арестовали и стали тут же, на лестнице допрашивать сначала один, сперва притворившийся дворником и знатоком фантастики, а потом второй, а дальше и третий.

Оказалась, что сотрудница журнала, приславшая мне письмо, шпионит в пользу Кипра. И знакома с моим московским дядей, который работал раньше на секретном объекте. Теперь остается выяснить, какую роль во всем этом играю я.

Мне пришлось долго оправдываться, и меня мрачно слушали. Потом главный поманил меня пальцем и нарисовал на листочке бумаги стрелочку с двумя разнонаправленными ключами, что означало: свободен. Сказать это словами ему было стыдно.

Я молча вышел на улицу и оказался где-то на окраине с незнакомыми автобусами.

Чжуану Чжоу снилась бабочка: Бабочка стала Чжуаном Чжоу. (Ли Бо в переводе В. Алексеева).

Кто кому снится?

Моя добрая, любимая жена

Ребенок болеет, и кот озаботился: принесли много лекарств.

Сидит, ошеломленно втягивает воздух и по ночам лижет пустую тарелку из-под блина.

Жена кричит мне:

– Иди, иди сюда!

Иду. Она развлекает кота пузырьком календулы. Кот содрогается, тянется, отвращение борется в нем с неутолимым желанием. Он не уверен в себе, как семиклассник на дискотеке для выпускников.

– Смотри, смотри…

Подносит пузырек к коту. Кот хрипит, закатывает глаза, трется.

В голосе жены обозначается горькая мстительность, ибо календулы коту никто не даст, и это приятно – не дать:

– Смотри, смотри. Твоя кровь! Календулы хочет. Сволочь алкоголическая, токсикоманище…

Чума на оба ваших дома

Когда Монтекки и Капулетти начинают делить внучатое потомство, мне всегда хочется отмочить какой-нибудь фортель, чтобы отвлечь внимание на себя. Напиться, выбросить в окно мебель, уехать жить к падшим женщинам.

К Новому Году борьба за влияние обостряется.

На сегодняшний день побеждает тесть, которому я готов присвоить звание Капулетти, но только при замене «а» на «о». Известное дело – у него и машина, и домик в деревне. Это соблазняет и растлевает, ибо само по себе предпочтение неприлично.

Помню единственный случай, когда противоборствующие дома объединились.

Это случилось в цирке несколько лет назад. Дочке было годиков пять. Или четыре.

Маменька моя приобрела билеты и повела в цирк внучку, а заодно и тестя моего, в качестве бонуса.

Бонус сфотографировался со слоном, в фойе. К сожалению, не догадался его подразнить. А потом купил ребенку Нос.

Это был тонкий ход, которым тесть свел на нет культуртрегерские старания моей маменьки. Потому что на протяжении всего представления ребенок был занят этим Носом, на резиночке, красным, клоунским, размером с дедушкин мозг. И не смотрел на арену.

Упущенные возможности

Это довольно длинная и замысловатая история, положившая начало многим отвратительным вещам, о которых я либо напишу, либо нет.

Новый, 2007, год мне пришлось встречать в одиночестве, на заснеженном проспекте, без животворящего контакта с телекурантами и телекурятами. Я даже не знал, наступил ли он, или еще длится старый. Я настолько расстроился, что мгновенно напился в ближайшем казино и дальше пил с переменными просветлениями. То есть день – да, пил, а два – тоже. В очередной понедельник матушка моя, которую я попросил купить молочка, чтобы она ушла, а я без помехи выпил спрятанной водочки, нашла меня лежащим на полу без сознания, при включенном компьютере с ЖЖ на мониторе и с лицом, залитым кровью.

На этом вираж оборвался, и далее я несколько дней приходил в себя.

Правая бровь моя была рассечена и заклеена. Это важно.

Дома я радостно сварил себе кофейку и сел писать в ЖЖ. Но мне помешал звонок в дверь.

– Кто там? – спросил я не без достоинства.

– Милиция, – ответили из-за двери.

– А чем же вы докажете?

– А вам видны мои документы?

Глазок я вешал сам, поэтому увидеть в него нельзя было ничего.

– Тогда вот вам моя фамилия, и позвоните в РУВД.

В РУВД мне поклялись, что гость говорит чистую правду.

Милиционер отказался от кофейку и даже от последних анекдотов из ЖЖ. Он начал расспрашивать меня, где я был днем. На счастье, у меня была справка от доктора. Днем меня дома не было. Потом он начал необоснованно, на мой взгляд, интересоваться старушкой снизу, которая жаловалась на нас, что мы летом перегнали к ней мышей, и она гоняет их ночью такой палкой, которую специально завела и там держит.

Кривя лицо, я сказал, что так себе соседка. Вредная.

– Убили соседку-то, – сказал следователь. – По голове. И что же нехорошее вы о ней знаете?

И тут я все понял! я увидел, что он глядит на мою заклеенную бровь!

Следователь криво усмехнулся.

– Нет! – закричал я, прижимая руки к груди. – Нет, нет, нет! Вот же, у меня есть справка! Там сказано, где я был днем!…

– А кто же был здесь днем? – прищурился тот.

Взгляд мой упад на стремянку, мешавшую мне ходить туда и сюда.

– Тесть, – шепнул я. – Здесь был мой тесть.

– А как его зовут?

– А так-то.

– И где же он сейчас?

– А не знаю, – я пятился, безумные мысли роились в моем сознании.

– Он-то с утра ее и нашел, – со значением молвил милиционер.

– Телефончик, его телефончик, – засуетился я. – У него синий баклажан-москвич.

– Ну, спасибо, – гости встали и пошли к выходу.

– Арестуйте его! – заорал я им в спины. – Задержите его!…

Ответом мне был дьявольский хохот, но не без понимания.

…Сейчас все дома, на кухне идет допрос, тесть рисует тело, мне мешают пить кофе.

Писательское семейство

Когда Писатель Пишет, домочадцы передвигаются на цыпочках и молча приносят ему чай.

Софья Андреевна уже запаслась пачкой бумаги и присела в углу, готовая стенографировать. А если ее заменяет Наталья Николаевна, которой наплевать на литературу, то Наталья Николаевна уезжает на блядки, чтобы не мешать.

Это идиллические картины.

Действительность грубее.

Только что я сочинял замысловатую рецензию. И вдруг тонкое словесное кружево порвалось, и девственность литературного процесса погибла под натиском машинно-тракторной елды. Жена попросила меня удалиться и села искать какую-то нужную вещь по заказу тестя. В Интернете. И вот уже литературный портал сменился сайтом «Автозаправки».

Сам тесть с видом новогоднего орангутанга похаживает во дворе, подметает щеточкой автомобиль системы «баклажан». Чинно беседует с дворником, которому так интересно, что он даже перестал сгребать снег.

Груз Триста

О чем бы таком рассказать?

Чтобы отвлечься.

Все какие-то винно-водочные темы лезут в голову, хотя в голове нету ни грамма. Эту последнюю приписку вы как хотите понимайте.

Жил да был человек по прозвищу Акула. Покидая Афганистан, он сумел вывезти – уж не знаю, под двухсотым или трехсотым номером груза – триста литров спирта.

Наверное, груз был все-таки «триста».

Дело было в ноябре, и сели пить. Уже на Родине. Сели в доме и пили, а баба бегала за закуской.

Итак, с ноября.

До июля.

Непонимание пришло, когда вышли зачем-то на улицу, одетые по-ноябрьски.

Спи, моя Светлана

Вот опять. Былое, полузабытое, но снова нетрезвое.

В пятницу вечером ленинградское объединение «Светлана» расписалось в получении канистры-цистерны. Пригнали тридцать тонн спирта.

В понедельник утром канистры не было. Ни тридцати тонн, ни тридцати граммов.

Как? Как?!

На выходные все было опечатано.

Локомотива нет. Не предусмотрен.

Да к тому же – количество. Тридцать тонн!

ИСКАЛИ НЕДЕЛЮ. Везде. В подвалах. На чердаках. Под землей. В небесах. Пока не нашли.

Пока не поймали на проходной несуна, который и нес-то себе на ужин маленькую канистрочку.

Что же было?

А был штабель досок, за углом, на каких-то задворках империи.

Итак, мы получаем: 30 тонн спирта плюс 12 тонн платформы толкали вручную. Штабель немножко разобрали, повынимали оттуда лишние доски, изнутри. И в штабель закатили спирт.

Токари выточили кран попроще и ввернули, так что стало: закрыл – открыл. Без крана там было никак не попить, какие-то инженерные помехи.

Подсчитали убытки: осталось 10—12 тонн.

Заря новой жизни: первичная инициация

Во всем уместно обнаружить плюс.

Поскольку документы на развод уже подготовлены, жена открыла мне высокую истину и возвела на очередную ступень посвящения. Я был инициирован в операторы стиральной машины.

Теперь, вообразите, я в состоянии ею пользоваться, и в настоящий момент она стирает мой носок.

Машина немецкая и делает это безропотно, со смирением тирольской коровы. Кроме того, мне объяснили, что возможны стиральные порошки для цветного и белого белья. Но самое сверхъестественное заключалось в том, что не всякое цветное белье является таковым. А вот разницу от меня скрыли. Очевидно, мне предстоит еще один, заключительный этап.

Пока что я тупо держу в одной руке ярко-красные штаны, а в другой – полосатое кухонное полотенце. Я пытаюсь проникнуть в их микроструктуру и увидеть астральное различие, но взор затуманивается, а разум пятится.

Психологический чай

Только что в универмаге я сделал открытие: для всякого самопознания и самосознания нужно пить чай.

Долго стоял и рассматривал чай «Алексей».

Все замечательные качества Алексея перечислялись ниже мелким шрифтом. И они, разумеется, передаются каждому, кто выпьет этот чай, особенно Алексею.

Рядом стояли ничуть не худшие Борисы и Николаи, но в каждом была своя положительная изюминка.

А вот на лицо они были все одинаковые: Аполлоны. Классические древнегреческие.

Поэтому я не стал покупать чай.

Осознавать наличие в себе аполлонического начала, конечно, очень приятно, но я хотел бы, чтобы отразилось еще и дионисийское.

А иначе это розовая водица, а не самоуглубленный чай.

Поэтому самоуглубленные сорта чая с дионисийской составляющей продают в другом отделе.

Преломление

В продовольственном магазине – конфликт.

Повод и суть: ливерная колбаса, если ее завернуть в целлофан, становится не такой зеленой. Или не такой белой. В общем, меняет цвет.

– Нет! мне в упаковке не надо! вон, вы этому дали…

Кивает на огромного деда в маленькой кепочке с микроскопическими подъемными ушами.

– Господи! Да я нарочно завернула заранее, чтобы легче было!…

– Нет! Не надо мне… Она вон цвета другая.

Продавщицы, между собой: «Побереги мозги, Света».

– Вот! Держите…

На весах – обнаженная колбаса. Без целлофана.

– Я же вижу, совсем другой цвет!

Одобренную колбасу заворачивают в целлофан, вручают.

– Ну не такая же она! Смотрите, цвет совершенно не тот! Вон, вы этому какую дали…

– Идите, идите! В чужих руках всегда толще!

Господи, господи.

Последний день

Сновидениями я делюсь довольно редко, ибо это дело частное, но сегодня случилось очень показательное.

Я даже проснулся, ужасно расстроенный, но потом ничего. Самообладание вернулось, хотя я не очень понимаю это слово и его смысл.

Во сне мне должны были удалить печень, чтобы пересадить ее моей больной тете. Печень моя, как я подозреваю, не подарок, и может только наделать дополнительных бед, но окружающие решили, что ничего.

Я и сам на это согласился, и бумаги подписал. И все вокруг, включая друзей и близких, нисколько не возражали и даже активно участвовали.

То, что со мной придется проститься, вызывало у всех сожаление, но не больше.

И вот мне сделали укол наркоты, которая не подействовала. И стол уже подготовили операционный. Но отпустили ровно на сорок минут погулять и проститься с друзьями.

Я и пошел, с костылями, потому что левой ноги у меня тоже уже не было. Ее не отрезали, а как-то хитро отстегнули в коленном суставе, благо она тоже должна была пойти в какое-то дело (чуть не написал – в ход), а мне уже ни к чему. Вот все, что было во мне интересного: печень и левая нога.

Я погулял по городу, простился с парой приятелей, очень мне сочувствовавших. Заглянул в Союз Писателей, посоветовал подвыпившему Валерию Попову, его председателю, быть осторожнее и вообще. Он обещал мне. Я послушал начало заседания, дальше уже времени не было. Третий приятель зачитывал мой некролог нескольким писателям, которые впервые обо мне слышали.

Пора было ехать в больницу. Я загрузился в трамвай, и ко мне подошел кондуктор.

А я, скажу по секрету, предпочитаю показывать поддельный документ (это уже не сон, а явь).

У кондуктора возникли сильные подозрения. У меня было много проездных документов, половина из них – на мою фамилию, а половина – не то на Ищенко, не то вообще на Ющенко.

Мы стали ссориться, ругаться. Я отчаянно доказывал, что это все я и имею право ехать.

И сон плавно угас.

Как это все печально: в последний свой день, на пороге героического донорства последнее, что я делаю – ругаюсь с кондуктором в трамвае.

Заря новой жизни: инициация продолжается

Затеял я давеча купить себе презерватив: вдруг понадобится?

Как оказалось впоследствии, не понадобился.

Но речь не о том. Я вообще не очень интересуюсь этим товаром и вижу в нем самонадеянную попытку убежать от судьбы. Убежать от нее, вопреки расхожему мнению, можно. Мне так кажется. Но она возьмет свое в другом месте и в другой валюте. А потом объяснит, что так и было задумано при сотворении мира.

Короче говоря, я растерялся.

Чего там только нет! С усиками, со жгутиками, с лапками – это еще понятно, хотя тоже неправильно, потому что расхолаживает и снимает ответственность за важные составные части процесса. Взваливает ее на жгутики. Но там же еще со вкусом малины лежат, шоколадные, лимонные, клубничные и какие угодно еще, с пупырышками. Если поискать, наверняка найдутся с укропом и луком.

Дама пожаловала жрать или чем заниматься?

Пора и кондитерам дать достойный ответ в отношении формы своих изделий. И ботаникам-селекционерам, мичуринцам, чтобы выращивали правильного вида плоды.

Тогда приглашение зайти попить чаю окончательно обнажится, являя свой подлинный смысл.

Позднейшее дополнение: когда я обнародовал этот текст, мне прислали письма с фотографиями из Роттердама и Амстердама. Я безнадежно отстал от времени, все уже есть.

Котировка валют

Ходить с женщиной в магазин – невыразимое мучение. Неважно, какой это магазин – парфюмерный, обувной или секонд-хенд. Женщина, пока не обнюхает и не потрогает все, до чего сумеет дотянуться, не успокоится. В итоге она купит то, чего вообще нет на витрине, или то, что стоит в самом дальнем углу.

Это у них, конечно, половое-гендерное стремление к отбору. Мужчины не так разборчивы. Когда я прихожу в магазин, я беру первое, что увижу, и быстро выпиваю или съедаю.

А тут от духов и лосьонов мне сделалось дурно.

Ко мне незаметно подрулила милая девушка, я не успел вовремя отскочить. Она сунула мне под нос не то бумажку, не то тряпочку, и прожурчала:

– Попробуйте настоящий мужской аромат…

Я шарахнулся от нее, как черт от ладана, и проскрежетал, что нахожусь здесь по принуждению.

…Светлый воскресный момент: сводил дочку на каток и понял, как все-таки хорошо быть писателем. Пригодилось.

Потому что за коньки хотели залог: либо полторы тысячи рублей, либо водительские права. Ни того, ни другого у меня не было, а паспорт не брали. И тогда я вытащил удостоверение Писателя, которое сразу же взяли, едва раскрыли и увидели там мою рожу.

Так что меня как Писателя прировняли к водителю, что повышает самооценку.

Я ощутил себя чем-то вроде доллара в его отношении к евро.

Любовь к отеческим гробам

Мне сломали диван.

Он разложился и не сложился.

Я изнасиловал его дополнительно, и он-таки сложился; я связал его шнуром от модема. Он превратился в люльку, жить в нем тяжело.

Пошел я с горя к родителям, мама они у меня и отчим.

А отчим и говорит:

– Да я завтра Славку увижу, он сделает… если в себе будет.

Дальше повисло молчание.

– Нет! – затрубила мама. – Ты не позовешь Славку!

Отчим, поедая щи, изображал невинное изумление:

– Да сделает!

– Нет!

Потом мама замолчала, надолго.

– Это какой же Славка? – спросила она зловещим голосом. – Это не тот ли Славка, что делал нам ящики для цветов?

Отчим захрюкал в тарелку.

– Ты представляешь! – сказала мне мама. – Этот Славка сделал мне вместо ящиков гробы! Мало того: он насыпал туда земли доверху и установил на подоконник! Когда надо наоборот!

А тут я и бумажечку нашел рекламную, затоптанную, где обещают починить все, так что надежды укрепились.

О смертном

У товарища умер дед.

– Сочувствую, – говорю.

– Да-а, – говорит, – чего там. Разумно поступил. Башню уже снесло, говном кидался.

– Ну, тогда береги себя на поминках, – это я заботу проявил, потому что товарищ мой – человек увлекающийся.

– Поминки – дело неплохое. Потому что за столом всегда поначалу царит какая-то неловкость, а тут она объяснима.

Выборы-2007

Каждый раз я себе говорю: не пойду на выборы!

И постоянно иду.

Потому что по пути в магазин.

Вот, угрюмо зашел я сегодня на выборы, взял бумагу и брезгливо поставил крестик против самого слабого. Как всегда.

В вестибюле приготовили угощение: сосиски в тесте, похожие на мужские гениталии на выходе из проруби. Был и женский аналог: разноцветная пицца во всем многообразии болезнетворной флоры и фауны.

Вышел оттуда под музыку «Я с детства рос в трущобах городских».

Снова о хорроре

Посмотрел я отечественный хоррор под названием «Мертвые дочери».

Не помню, писал ли я о разнице между американским и русским хоррором. Если да, то вот хороший повод повторить.

В американском хорроре все было бы замечательно и славно, когда бы не вот этот, который явился, приполз, прилетел, вылупился, народился. Но вот его раздавили, сожгли и взорвали; все обнимаются, и едет полиция.

Полиция всегда приезжает в конце, когда она уже никому не нужна. Это означает, что отныне, раз уж полиция, все будет хорошо.

В русском хорроре героям настолько тошно, что любая потусторонняя срань для них развлечение, и смерть тоже развлечение, какие-никакие эмоции.

И, конечно, никакая милиция в конце не приезжает. Это было бы просто смешно, если бы в конце приехала милиция.

Тогда бы и начался настоящий хоррор.