Снайпер Хантер Стивен

Кроме того, в доме не было виски и вообще никакого спиртного, ничего такого, что могло бы притупить боль, мучившую его мозг. Он припомнил убитого им вьетконговца, который оказался всего-навсего восемнадцатилетним парнишкой с мотыгой – при слабых лучах заходящего солнца, в девятикратный прицел, на удалении восьмисот ярдов, эта мотыга выглядела как автомат Калашникова. В памяти всплыл запах сожженных деревень во время операции «Найти и уничтожить», плач женщин и глаза этих проклятых детей, которых он не мог забыть еще со времен своего первого приезда во Вьетнам. Снова вспомнились «брюходни», как они их называли, когда приходилось ползать в высокой траве, избегая открытых пространств и возвышенностей, когда проклятые муравьи ползали по всему телу и повсюду, шипя, скользили отвратительные змеи, а ему порой доводилось лежать так по нескольку дней, ожидая, пока кто-нибудь не подойдет ближе чем на восемьсот ярдов – радиус поражения, – и тогда он его убьет. Боб вспомнил, как они валились при попадании – словно безжизненные тряпичные куклы, без всякого сопротивления, небольшое облако пыли – и все. Так гибли многие из них. Эти «санкционированные» отстрелы всегда проводились в присутствии наблюдателя, чтобы их можно было зарегистрировать в журнале и включить в отчет.

Но чаще всего он вспоминал тот ужасный шок, который испытал, когда его бедро вдруг занемело и он, рухнув на землю, стал сползать по насыпному скату переднего края обороны. Посмотрев вниз, он увидел разорванное мясо и пульсирующую кровавую плоть. Сейчас, вспомнив об этом, Боб медленно положил руку на то место, где была рана, и она снова заныла. Потом он словно бы вновь увидел, как к нему спускается Донни. «Нет! – заорал ему Боб. – Назад! Не высовывайся!» Но его крик застыл в воздухе в тот момент, когда прилетевшая издалека пуля, навылет пробив грудь Донни, вышла через позвоночник. Он умер еще до того, как упал рядом с Бобом. И все утро лежал с ним рядом…

– Уму непостижимый выстрел, Боб, – сказал ему позже майор. – Мы накрыли его за тысячу ярдов. Кто знал, что они так хорошо могут стрелять? Кто знал, что у них есть первоклассные снайперы?

Да, это забыть невозможно. Но прошло время, и Боб научился не раскисать в такие моменты. Он просто уходил в горы или в другие безлюдные места.

Боб сел за кухонный стол, если это сработанное вручную сооружение можно было так назвать. Заново сделанное бедро немного побаливало. Боб чувствовал, что наступает то время, которое он называл «ночью моей памяти». Да, день, когда он мысленно возвращался в свое прошлое, не шел ни в какое сравнение с подобной ночью. «Ночь моей памяти» была ужасным состоянием: впадая в него, Боб начинал вдруг остро ощущать, что ничего собой не представляет, что на самом деле он никому не нужен, что он потратил свою жизнь на войну, которая теперь никого не волнует, и в результате потерял все, что было ему близко и дорого. В последующие дни Боб пытался, как правило, утопить эти свои мысли в спиртном и, напиваясь, чувствовал себя последним дерьмом.

Но теперь он не пил. Вместо этого он набросил пальто и, шагнув навстречу суровой арканзасской ночи, решил прогуляться у подножия холма. Внутри баптистской церкви «Аврора» шла служба. Он слышал, как чернокожие громко распевают свои безумные песни. Чему же они, черт побери, так радуются внутри этого небольшого строения – белого, наспех сколоченного из растрескавшихся досок?

Позади церкви было небольшое кладбище, где среди надгробий Вашингтонов, Линкольнов и Диланосов округа Полк стояла узкая надгробная плита на могиле человека по имени Бо Старк. Боб посмотрел на нее. Ветер рвался и выл в кронах деревьев, луна светила, как покореженный уличный фонарь, музыка наплывала и усиливалась, чернокожие пели громко, перекрикивая грозу, думая, что отгоняют дьявола.

Бо Старк был одного с ним возраста и единственным белым человеком, похороненным на этом кладбище – ни на каком другом его бы просто-напросто не похоронили. Он был из прекрасной семьи и знал Боба еще со школьной скамьи. Они ходили к одному и тому же доктору и к одному и тому же дантисту, играли в одной и той же футбольной команде. Но у родителей Бо водились деньги, поэтому он поступил в университет в Фейетвилле и уже оттуда пошел в сухопутные войска, где целый год прослужил лейтенантом в Сто первой воздушно-десантной дивизии. Еще один дурак, поверивший в свой долг! А в результате – ничего. Бо Старк попал в армию человеком, а вернулся непонятно кем. Он пропитался войной, и она так и осталась в нем навсегда. Одна большая неприятность у него превращалась в другую; не в состоянии удержаться на работе, не зная, как выплатить накопившиеся долги, он постоянно искал смерти, которой едва избежал в Краю Больших Неприятностей[6]. Спустя две недели после окончания войны в Персидском заливе, после всех празднеств и поздравлений, в одну из воскресных ночей он все-таки убил ножом человека прямо в одном из баров Литл-Рока. А когда полиция обнаружила Бо в гараже его папочки в Блу-Ай, он выстрелил себе в рот из ствола сорок пятого калибра.

Стоя там и поеживаясь от порывов холодного ветра, навевающего мрачные воспоминания, Боб в задумчивости смотрел на надгробие, возвышавшееся над мерзлой землей:

БО СТАРК, 1946–1991

ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНЫЕ ВОЙСКА

НАВСЕГДА

Он приходил сюда, когда ему было страшно: стоя над могилой человека, на месте которого мог оказаться и чуть было не оказался сам, Боб прислушивался к пению в церкви и представлял себе совсем другую надпись:

БОБ ЛИ СВЭГГЕР, 1946—

КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ США

SEMPER FIDELIS

Глядя на могилу, Боб понял: настало время совершить то, что может убить его быстрее всех мыслимых опасностей, – вернуться назад. Интересно, найдется ли для него чистый надгробный камень?

Он думал об этом мире как о Мире с большой буквы. В нем было все: женщины, алкоголь, самые разнообразные удовольствия и соблазны – все это смешивалось воедино и существовало в неограниченном количестве. Теперь он возвращался туда. Он приземлился в международном аэропорту Балтимор-Вашингтон после трудного перелета с многочисленными пересадками. Боб переживал из-за своей винтовки, упакованной в специальный чехол и сданной в багажное отделение. К ручке чехла была привязана ярко-оранжевая бирка воздушных путей сообщения. Какой-нибудь сотрудник аэропорта или авиакомпании всегда может придраться к чему-нибудь.

Но ружейный чехол без всяких проблем появился из багажного окошка и вскоре подъехал к нему по резиновому транспортеру.

– Черт, – произнес кто-то, – охотничий сезон уже давно закончился, дружище.

Была середина января, но погода стояла на удивление мягкая.

– Это спортивная винтовка, – сказал Боб, забирая свой багаж.

Он чувствовал себя немного глупо с этой длинной тяжелой штуковиной, которая неловко торчала среди другого багажа. Боб понимал, что и сам он выглядит как ковбой среди всех этих людей с Восточного побережья. Он был в джинсах «Ливайс», однотонной рубашке с тонким галстуком и в черном стетсоне[7]. Сверху он надел свое лучшее пальто.

С получением машины не возникло никаких проблем: заказ на его имя давно был сделан и ждал его. Девушка за стойкой была необычайно внимательной и учтивой. Наверное, решила, что он один из тех героев, которых так часто показывают в ковбойских фильмах. Глаза ее светились восхищением, а когда Боб сказал «мэм», на ее лице появилось выражение крайнего удовольствия.

Выехав из аэропорта, он направился в сторону скоростного шоссе Балтимор – Вашингтон, оттуда свернул на Балтиморскую кольцевую, а с нее – на магистраль I-70, которая вела на запад, проходя через Мэриленд. Несмотря на промозглую зиму, было видно, что это прекрасные места. Слегка холмистая местность выглядела не такой дикой и первобытной, как в Арканзасе. Дальше путь Боба пролегал мимо горбатых и словно насупленных гор, представлявших собой сплошное нагромождение хребтов. Три часа спустя, оставив позади Камберленд, Боб оказался среди необъятных пастбищ Мэриленда – в самых отдаленных, самых западных землях штата, которые были не такими дикими, как горы Уошито, но тоже не содержали явных следов ядовитой городской цивилизации; а для того, чтобы заниматься хоть каким-нибудь сельским хозяйством, этот край, видимо, не подходил. Пейзаж по обе стороны дороги, ведущей в округ Гарритт, наводил на мысль о том, что это настоящая страна оленей. Боб искал городишко под названием Эксидент. Как раз на половине пути между ним и другим городом, именно там, где ему сказали, он обнаружил уютно расположившийся в горах отель «Рамада». Номер уже был заказан. Зарегистрировавшись у администратора, он взял оставленный для него конверт, в котором обнаружил необычайно дружелюбное письмо и подробные инструкции насчет того, как добраться до штаба «Экьютека» и их тира, в нескольких милях от гостиницы. В конверте также лежали его «per diem»[8] – десять хрустящих двадцатидолларовых банкнот.

Пройдя в свою комнату, Боб сразу же растянулся на кровати и тем вечером больше никуда не выходил. Он еще раз прокрутил в голове все события последних дней, стараясь не волноваться и не придавать слишком большого значения тому, что на протяжении всего пути от аэропорта до отеля – он был в этом абсолютно уверен – за ним велась прекрасно организованная слежка.

Как и все, что имело хоть какое-то отношение к Рэм-Дайн, трейлер был маленьким, приземистым, потрепанным, старым и очень дешевым. У этого подразделения никогда не было ничего первоклассного. Создавалось впечатление, что здесь работают настоящие кретины с такой же тюремной психологией, как у ужасного Джека Пейна. Трейлер был битком набит: предполагалось, что Добблер проведет краткий инструктаж.

Он вздохнул и окинул взглядом кислые лица слушателей:

– Э-э… Я попрошу вашего внимания.

Добблер мог этого и не говорить. Они просто не замечали его. Им было наплевать на него.

Как низко он пал… и как быстро! Некогда самый молодой студент факультета психиатрии Гарвардской высшей медицинской школы, а позднее единственный владелец одной из самых процветающих частных практик в пригороде Бостона – Кембридже, он работал не покладая рук и вел такой образ жизни, о котором мог только мечтать. Но в один прекрасный день, на последнем приеме, когда он устал и нервы были на пределе, он позволил себе расслабиться. Он прикоснулся к женщине. Почему он это сделал? Он не знал. Еще за секунду до этого он даже и не думал об этом. И вот он это сделал. Он прикоснулся к ней, и, когда все кончилось, Добблер прочел в ее глазах желание вновь и вновь переживать случившееся. Выплеснувшаяся наружу сексуальная несдержанность ошеломила его. Он потерял осторожность и стал заниматься с ней любовью прямо в кабинете. Это было началом бесконтрольной сексуальной разнузданности, удовольствие от которой усиливалось большими дозами амфетамина. Он соблазнил девять пациенток, и одна из них, конечно же, пошла в полицию. Его обвинили в изнасиловании. Эта сука добивалась своего в течение шести тягостных месяцев, и его все-таки признали виновным, хотя и со смягчающими обстоятельствами. Благодаря судье-феминистке он оказался в отнюдь не нежных объятиях Рассела Айсендлуаны. Итог был закономерным и, по сути, ужасным. Правосудие свершилось во всей своей полноте: Добблер изнасиловал в своем кабинете девять нервнобольных женщин, а в тюрьме сам был изнасилован отвратительным громилой, называвшим его своим «петухом».

Теперь он был «петухом» Реймонда Шрека. Не в сексуальном плане, разумеется. Но даже для Добблера был очевиден черный юмор этой шутки: выйдя из тюрьмы и покончив со своим позором, он решил найти сильного покровителя и обеспечить себе более спокойное существование. Он стал угождать и пресмыкаться перед человеком, обладавшим таким же (но только в другой области) чувством власти и обращавшимся с другими так же безжалостно, как Рассел Айсендлуана. Добблер работал на человека, которого безумно боялся, как и Рассела, но который был нужен ему, чтобы иметь защиту и уверенность в себе.

– Спуститесь на землю, доктор!

Это был голос ужасного Пейна.

– Что?

– Эй, давайте дальше по программе. Что вы остановились?

Ах, черт! Он снова не заметил, как задумался, и теперь не знал, на какой вопрос отвечал. Это было последнее совещание перед появлением объекта.

Он вновь стал рассказывать им про уникальную способность Боба проводить много времени без движения, снова и снова пытаясь втолковать сбитым с толку подопечным Пейна, почему Боб практически перестал существовать для их сверхчутких приборов, хотя и находился в номере с полшестого вечера вчерашнего дня. Добблер изо всех сил старался, чтобы они поняли, насколько это важно, потому что именно это качество Боба лежало в основе его уникальности.

– Итак, он обладает способностью полностью погружаться в себя, и когда отстраняется от всего, то, что окружает его, живет своей жизнью, совершенно не реагируя на его присутствие. И только когда Боб полностью сольется с окружающей его обстановкой, когда он станет ее неотъемлемой частью, только тогда, да, только тогда он выстрелит. Но как любой навык, как любое умение, это требует постоянного упражнения. Поэтому Боб старается поддерживать форму.

Кто-то зевал.

Кто-то выпускал газы.

Кто-то смеялся.

– Ладно, – жестко отрубил Шрек и встал с решительным видом, как бы отодвигая доктора на задний план. – Спасибо, Добблер. Теперь послушайте, я хочу, чтобы все посмотрели на меня, Пейн. Пусть твои люди уделят мне немного внимания. Это имеет самое непосредственное отношение к наиболее важной части нашей операции. Я имею в виду следующий этап. – Казалось, глаза Шрека излучают какую-то странную силу. – Позвольте объяснить вам, с кем мы имеем дело, чтобы не возникало никаких недоразумений и недопониманий. Этот парень – очень гордый, как большинство жителей южных штатов, и, как все они, невероятно упрямый. Он не любит, когда его задевают, и не станет сносить оскорблений. В нем все еще сидит бравада, присущая морским пехотинцам. Поэтому предупреждаю вас: не цепляться к нему, никаких драк, никаких разборок. И если даже у него вдруг появится желание надрать задницу кому-нибудь из вас, вы должны вежливо улыбнуться и отойти в сторону. Вопросы есть?

Неожиданно резкое выступление Шрека произвело эффект: вся группа замолчала.

Они были идиотами.

– Сэр…

Кто-то выдвинулся вперед.

– Да, – отозвался Шрек.

– Сэр, звонили из группы контроля и наблюдения. Объект только что вышел из отеля. Он на пути к цели.

– Хорошо, – сказал Шрек. – Надеюсь, вы все слушали доктора. Поэтому, если кто перегнет палку, я оторву ему голову. Ну а теперь за дело, ребята. Сегодня ваш первый день на новой работе.

В общем, тут было бы довольно приятно, если бы не что-то такое… Самое обыкновенное стрельбище, одно из тех обветшавших, растрескавшихся, обшарпанных, но тем не менее важных мест, где раньше всегда собирались мужчины, чтобы, поудобней растянувшись напротив белых листочков бумаги с нарисованными внутри черными кружочками, продемонстрировать совершенство своих винтовок и силу своих характеров. Бобу порой казалось, что он всю жизнь провел на таком вот стрельбище. Здесь всегда велись интересные беседы, и отношения между стрелками были непринужденными и дружескими.

Он стоял на бетонной площадке перед рядом Т-образных столов для стрельбы, зеленых, всегда зеленых – по всей Америке такие столы выкрашены в зеленый цвет. Боб подумал, что стрельбище, вероятно, соорудили в тридцатых годах. Скорее всего, это был частный заповедник какого-нибудь стрелкового или охотничьего клуба. Он знал, что под этой провисающей крышей, на этой площадке и за этими столами было рассказано немало историй об оленях, которые чудом спасались в последнюю минуту и уносились прочь, о хороших и плохих патронах, о прекрасных винтовках – настолько роскошных, что их можно было сравнить разве что с очень дорогой и красивой женщиной, – и жутких винтовках, которые были дешевле паршивой дворняги.

Единственным необычным предметом на стрельбище был трейлер, который располагался около узких извилистых гаревых дорожек, на расстоянии примерно мили от главной магистрали. Он имел весьма потрепанный вид. Казалось, его поставили там совсем недавно. Перед ним стоял щит с фирменным знаком «Экьютека».

На слегка покатом желтом лугу, сразу за линией столов для стрельбы, Боб разглядел выставленные мишени: на расстоянии ста ярдов они напоминали маленькие пятнышки, на расстоянии двухсот – черные точечки, на расстоянии трехсот – крошечные дырочки от булавочных уколов.

– Кофе, мистер Свэггер? – спросил полковник, не снимая плаща. Рядом с ним постоянно находился маленький злобный сержант, который, казалось, был готов в любую минуту открыть огонь. Все остальные тут были на побегушках, кроме одного, городского на вид парня с телом, напоминавшим невероятно большую грушу, и козлиной бородкой. Он выглядел так, будто засунул себе в задницу палец и во избежание непредсказуемых последствий боялся его вытащить.

– Нет, спасибо, – ответил Боб, – кофе слишком возбуждает.

– Может, без кофеина?

– Без кофеина – это отлично.

Полковник Шрек кивнул кому-то. Человек сразу же налил Бобу в бумажный стаканчик темную жидкость из термоса.

Погода была на удивление спокойной и теплой, около шестидесяти градусов[9], по стрельбищу гулял слабый ветерок, и на бледно-лимонном небе светило такое же бледно-лимонное солнце. День выдался неожиданно теплым и солнечным, и создавалось обманчивое впечатление вновь наступившей весны.

– Вроде бы все в порядке? – спросил полковник.

– Да, похоже на то, – сказал Боб.

– Не хотите проверить еще раз ваш прицел, перед тем как мы начнем контрольные испытания?

– Я бы не возражал, сэр.

– Хорошо. Джентльмены, пожалуйста, отойдите немного назад. Будьте предельно внимательны.

Расчехлив винтовку, Боб установил ее на одном из мешков с песком и отвел затвор назад. Он щелкнул крышкой коробочки с патронами «Лейк-Сити мэтч» и послал в магазин, один за другим, пять одинаковых блестящих зарядов. Потом вернул затвор в первоначальное положение и поставил его на предохранитель. Затвор скользнул вперед легко и свободно, плавно повернувшись на хорошо смазанных подшипниках, и плотно запер канал ствола. Боб не спеша натянул очки «Рэй-Бен», затем надел наушники для стрельбы и полностью отключился от внешнего мира. До его ушей не долетало ни звука. Он чувствовал только, как пульсирует кровь в голове.

Боб взял винтовку и занял позицию для стрельбы. Ботинки замерли на бетонной площадке стрельбища, став надежным основанием стабильной и прочной конструкции – его тела. Спокойствие и уверенность Боба превратили винтовку, державшие ее руки и все тело в единое целое.

Уперев винтовку в плечо, он поводил ею из стороны в сторону, потом положил одну руку на гребень приклада, так, чтобы кончик указательного пальца ласкал, совсем легко, облегченный спусковой крючок, поправил подушечку с выступом в форме заячьих ушей под пяткой приклада. Другая рука ровно лежала на столе для стрельбы, под винтовкой, лишь немного вдавленной в мешки с песком.

Наконец Боб занял окончательную позицию и закрыл левый глаз. Изображение было несфокусированным, немного расплывчатым, поэтому, чтобы добиться четкости, пришлось повернуть кольцо прицела на несколько щелчков назад. За свои усилия он был вознагражден идеальным изображением черного кружочка, увеличенного в десять раз оптическим прицелом и разделенного на четыре части прицельной сеткой дальномера. Сейчас кружок был размером с монету в пятьдесят центов и находился на расстоянии, равном дальности прямого выстрела винтовки.

На выдохе Боб задержал дыхание и подумал, что было бы лучше, если бы палец нажимал на спусковой крючок чуть медленнее. Он почувствовал толчок от отдачи и заметил, что изображение в прицеле немного расплылось. Передергивая затвор, он услышал голос корректировщика стрельбы:

– Десятка. Черт, прямо в середину. Точный, очень точный выстрел.

Боб выстрелил еще четырежды – каждый раз в одну и ту же точку.

– Думаю, что я пристрелялся, – сказал он.

Человек, которого звали Хэтчер, проинструктировал его по поводу предстоящей задачи:

– Мистер Свэггер, один из моих помощников зарядит в вашу винтовку пять патронов. Вы не будете знать, стреляете ли вы вашим патроном, «Федерал премиум», «Лейк-Сити мэтч» или нашим «Экьютек снайпер грейд». Вы будете стрелять по мишеням, установленным в ста ярдах, затем в двухстах и, наконец, в трехстах. Четыре серии из пяти патронов для каждого расстояния. Потом мы посчитаем результаты по группам и определим кучность стрельбы. Ну а после обеда нам бы хотелось повторить все эти упражнения, только при стрельбе из импровизированных положений, без подготовки, с прибавкой стресса и психологической нагрузки. Думаю, вам это покажется очень интересным.

Сити мэтч» или нашим «Экьютек снайпер грейд». Вы будете стрелять по мишеням, установленным в ста ярдах, затем в двухстах и, наконец, в трехстах. Четыре серии из пяти патронов для каждого расстояния. Потом мы посчитаем результаты по группам и определим кучность стрельбы. Ну а после обеда нам бы хотелось повторить все эти упражнения, только при стрельбе из импровизированных положений, без подготовки, с прибавкой стресса и психологической нагрузки. Думаю, вам это покажется очень интересным.

– Ну что ж, музыку заказываете вы, так что давайте стрелять.

Боб стрелял очень сосредоточенно. От других стрелков его отличали завидная стабильность и последовательность. Он был как приспособление фирмы «Рэнсом», которое используют, проверяя точность стрельбы из пистолетов. Всякий раз при стрельбе он занимал одну и ту же, немного неестественную, но прекрасно продуманную и отработанную позицию. Держа кончик пальца на спусковом крючке, он застывал, и его тело становилось таким же твердым, как и винтовка. В каждый последующий раз все было так же, как в предыдущий: щека так же плотно прилегала к прикладу из стекловолокна, винтовка так же упиралась в плечо, рука так же держала ложе приклада, тот же угол сгиба локтя, та же расслабленность второй руки, поддерживающей винтовку, то же расстояние между глазом и прицелом, то же дыхание, задержанное на полувыдохе, те же три удара сердца, уменьшающие порывистость пульса перед выстрелом, тот же плавный спуск крючка, лениво плывущего назад, тот же легкий, быстрый хруст, напоминающий звук сломанного стебля сухой травы, в момент, когда крючок срывается с пружины, то же беззвучное воспламенение капсюля, та же вспышка выстрела, когда винтовка вздрагивает от отдачи.

– Десятка, немного выше. Где-то треть дюйма.

– Десятка, в середину.

– Десятка, точно в центр.

Никаких сбоев, ошибок и промахов. Боб нашел свою стрельбу и стрелял все утро, почти не двигаясь и не дыша, не тратя ни одной секунды впустую и не делая ни одного лишнего движения. Он испытывал какое-то странное удовольствие оттого, что у него быстро забирали пустую винтовку, затем сразу же приносили ее обратно, уже заряженную, оттого, что кто-то регулярно бегал к мишеням, отмечая выстрелы или заменяя сами мишени.

Он уже потерял счет. Это было как во Вьетнаме. Просто стреляешь и смотришь, как пуля летит туда, куда ты ее послал, почти без отклонения. Сам процесс стрельбы становится каким-то абстрактным и полностью безликим; над ним долго не задумываешься, и он превращается в нечто подобное небольшому ритуалу или репетиции. Счет рос, с Бобом никто уже не мог равняться, все давно были позади, а он с каждым новым попаданием все ближе и ближе подбирался к легендарной цифре знаменитого Карла Хичкока – девяносто три.

– Десятка.

– Десятка.

– Десятка.

После того как Боб отстрелял все четыре серии по пять патронов в каждой, он устало отложил винтовку в сторону, а корректировщики и счетчики побежали к мишеням подсчитывать очки.

Естественно, Боб сразу же определял, каким патроном выстрелил, по малейшим различиям в отдаче винтовки. Свои патроны он узнавал мгновенно; чуть-чуть медленнее, но все же достаточно быстро он устанавливал разницу между патронами «Федерал» и «Лейк-Сити». Патроны же «Экьютек снайпер грейд» коренным образом отличались от остальных. Боб чувствовал, что пули из них летят немного выше. Было ощущение, что они попадают прямо над десяткой, почти без рассеивания. Пули летели стремительно – прекрасные выстрелы, точные и стабильные. – Мистер Свэггер, не желаете ли взглянуть на результаты вашей стрельбы? – спросил Хэтчер.

– Да, давайте посмотрим, – сказал Боб.

Он подошел к столу, на котором производился подсчет и анализ выстрелов. Рядом стояли два человека с кронциркулями.

– Хорошо, – заключил Хэтчер, – думаю, вы будете довольны. Я пометил каждую мишень согласно расстоянию, на котором она была установлена, и патрону, которым вы стреляли. На сто ярдов вы стреляли патронами «Федерал премиум», «Экьютек», «Лейк-Сити мэтч» серии Эм – восемьсот пятьдесят два и своими собственными. Именно в таком порядке. Вот все мишени.

Боб взглянул на изуродованные десятки, на которых маленькие, разбрызганные, как капельки грязи, отверстия от пуль вырвали центр – получилось что-то вроде листочков клевера.

– Вот среднее отклонение от центра для каждого вида патронов, по нашим подсчетам: «Федерал» – 0,832 дюйма, «Экьютек» – 0,344 дюйма, «Лейк-Сити мэтч» – 0,709 дюйма и ваши патроны – 0,321 дюйма.

Боб проверил их. Да, эти экьютековские штуки были почти так же хороши, как и его собственные патроны, и намного лучше, чем патроны двух крупнейших заводов по производству боеприпасов. Он кивнул.

– На двести ярдов вы, согласно баллистическим таблицам стрельбы, должны были бы стрелять на четыре с половиной дюйма ниже и с меньшей кучностью. Но вы увидите, что угол отклонения практически не изменился, хотя по кучности «Федерал» стал отрываться от остальных.

Боб снова посмотрел на аккуратные, ровные дырочки в мишенях. На этот раз попадания один в один были реже, почти всегда являясь, видимо, исключением или простым совпадением. Диаметр круга попадания для всех групп патронов колебался в пределах двух с половиной – трех дюймов, причем для каждой группы центр располагался приблизительно в двух дюймах от центра десятки. В связи с увеличением угла отклонения патроны «Федерал» на удивление образовывали самую ровную окружность диаметром в два дюйма. И снова патроны Боба оказались лучше других: отклонение составило всего 0,967 дюйма, причем центры отверстий находились меньше чем в полуминуте угла друг от друга. Но результаты «Экьютека» были очень похожими. Отклонение составляло 0,981 дюйма, и между центрами отверстий тоже было меньше полуминуты угла. Боб понимал, что мог бы отстрелять эту серию и лучше, потому что после выстрела своим патроном он расслаблялся, чувствуя уверенность в точности попадания.

– А теперь самое сложное задание, – сказал Хэтчер. – Майк, мишени с трехсот ярдов, пожалуйста. Мистер Свэггер, я думаю, теперь вы сможете понять, почему наши патроны и вообще все боеприпасы идут под маркой «Снайпер грейд»[10]. Вы лучше, чем кто бы то ни было, сумеете оценить их. – Он протянул ему четыре мишени.

Свое крайнее удивление Боб обычно выражал непроизвольным тихим присвистом. Именно такой была его реакция и сейчас.

На мишенях, которые протянул Хэтчер, картина оказалась совсем фантастической. На расстоянии трехсот ярдов все отверстия располагались в девяти-одиннадцати дюймах от центра десятки, внизу мишени, прямо на внешнем крае черного круга. Рассеивание увеличилось, и патроны «Федерал» как нельзя нагляднее проявили свою обманчивую сущность: диаметр окружности, которую они образовали, составлял целых четыре с половиной дюйма.

Боб дернул головой и недовольно хмыкнул. Он был глубоко разочарован. Мишень в этом месте выглядела так, как будто ребенок наугад наделал в ней дырок пальцем.

«Лейк-Сити» были чуть лучше, но ненамного – почти минута угла. Но хотя все отверстия находились внутри окружности диаметром три дюйма, одна из пуль по какой-то причине оказалась далеко от остальных, и, если не считать ее, вся группа вписывалась в круг диаметром два с половиной дюйма.

Боб видел, что здесь «Экьютек» явно перещеголял его. Отметины от пуль Боба располагались так, что еще создавалась какая-то иллюзия круга диаметром 1,386 дюйма. По кучности он прекрасно укладывался в норму, однако окружность, которую образовали дырочки от пуль этого проклятого «Экьютека», в диаметре составляла 1,212 дюйма, причем три выстрела из четырех образовали треугольник, который помещался в окружность диаметром всего 0,352 дюйма!

– Черт, – сказал он.

– Вот это стрельба, – произнес кто-то. – Выстрелы что надо! Многие не попадают в мишень с расстояния трехсот ярдов, даже когда у них есть оптический прибор с двадцатичетырехкратным увеличением.

– Нет, – сказал Боб, испытывая благоговейный трепет перед дырочками на мишени, – все дело в патронах. Отличные патроны.

Это были действительно прекрасные патроны. В мире насчитывалось всего пятьдесят или шестьдесят человек, способных сделать такие отличные патроны. Фрэнк Барнс, наверное, пара надменных, зазнавшихся специалистов из «Спир», «Хорнади» или «Сьерры», несколько представителей вымирающего племени нелегальных самодельщиков – старые сутулые мужчины, которые всю свою жизнь провели в механических цехах оружейных заводов; несколько стрелков мирового класса, стреляющих с упора и наверняка служивших в Первой дивизии морской пехоты. Кое-кто из роты «Дельта» или оружейные мастера подразделений cпецназа ФБР. Тот, кто создает такие патроны, знает, что он делает. У Боба в голове возник образ невысокого старичка, который уже миллионы раз изготовлял их, кропотливо и настойчиво доводя до полного совершенства. Это требовало не просто терпения, но своего рода гениальности. Боб почти физически чувствовал присутствие этого старичка. Он был здесь, на стрельбище, старый мастер, который знал свое дело, как никто другой.

И вдруг Боб все понял. Он еще раньше заподозрил что-то неладное, но теперь он все понял. Они играют с ним, водят его за нос. Они совсем не те, за кого себя выдают. Кто же они такие?

Боб улыбнулся:

– Ну а теперь что, полковник?

– Теперь надо пообедать. А во второй половине дня нам бы хотелось встретиться с вами на другом стрельбище, где вы будете стрелять уже по мишеням, установленным на… за отметкой в пятьсот ярдов. И дальше, до тысячи.

– Ну что ж, звучит заманчиво, – сказал Боб.

– Завтра утром, мистер Свэггер, я собираюсь предложить вам одну очень забавную вещь.

Вечером Боб отказался от приглашения «Экьютека» на роскошный ужин в ресторане Сэйерсвилла, а вместо этого решил прокатиться в одиночестве по местным дорогам на арендованной машине. Наконец он нашел то, что искал, – укромное тихое местечко, достаточно удаленное от населенных районов, где можно было побыть наедине с самим собой, в тишине, не опасаясь, что кто-то потревожит твои мысли.

Теперь они уже не следили за ним. Они избегали встречаться с ним часто, думая, что уже надежно подцепили его на крючок.

Может быть, и подцепили. Ему было ужасно любопытно, кто и откуда руководит всем этим. В целом он понимал, о чем идет речь. Речь, естественно, шла об убийстве.

Его репутация была очень высокой. В определенных кругах его знали достаточно хорошо. Время от времени с ним происходили какие-то странные вещи: к нему проявляли нездоровый интерес, делали всевозможные таинственные намеки, как бы невзначай давали понять, что он бы мог получить большую сумму, если бы встретился там-то и там-то – в Сент-Луисе, Мемфисе или Тексаркане – с каким-то человеком и выслушал определенные предложения. На протяжении всех этих лет подобные предложения поступали от самых разных заказчиков. Некоторые, естественно, делались людьми, близкими к преступным организациям. Другие, скорее всего, шли от разных разведслужб – Боб выполнил в свое время два задания, связанных с уничтожением гражданских объектов во Вьетнаме, получив перед этим письменный приказ из вышестоящего штаба. Остальные попытки предпринимались весьма состоятельными людьми, которые хотели использовать его для решения своих проблем в бизнесе: исправить несправедливость или отомстить за обиду. Казалось, у всех были какие-то патологические отклонения.

Боб всегда отвечал «нет». Объяснял, что это противозаконно, и вежливо просил оставить его в покое.

Многие отставали от него. Но были и такие, которые не желали уходить ни с чем: эти выродки, принадлежавшие к племени ненавистников, требовали к себе специального подхода, и выпроводить их было непросто. Люди этой разновидности считали, что вся страна принадлежит им, и только им, и что на земле уже давно царило бы благоденствие, если бы на ней не существовало других… Естественно, под «другими» обычно подразумевались черные. За время своей службы во Вьетнаме Боб повидал немало чернокожих сержантов, и они были отличными парнями, поэтому он даже не желал слушать все это дерьмо. И хотя по натуре он не был жестоким, однажды ему все-таки пришлось расквасить нос наглецу, который представлял организацию под названием «Белый порядок». Давясь злобой и размазывая кровь по лицу, тот сказал, что они теперь внесут в черный список и Боба, вот тогда-то Боб схватил его за шкирку и, приставив к горлу кольт правительственной модели, спокойно произнес:

– Мистер, если вы сами не в состоянии совершить убийство, о котором хлопочете, значит вы еще не доросли до того, чтобы угрожать мне!

Наглец моментально наделал в штаны и кубарем выкатился за ворота.

Но здесь он имел дело совсем с другими людьми. Такими, как этот проклятый полковник Брюс, со своей Почетной медалью, и коротконогим преданным Пейном. Они были достаточно богаты, чтобы купить этот участок земли, притащить черт знает откуда его, Боба, да еще и заполучить человека, который умеет делать эти прекрасные патроны. Кто же они такие? Кого же надо убить, что это за птица, ради которой идут на такие расходы?

ЦРУ.

Он чувствовал, что это они. Это был их стиль работы: все время какие-то странные ситуации, никогда ничего не ясно, вечно заваривают кашу, втягивают тебя в дело, и когда ты наконец понимаешь, что происходит, бывает легче смириться и не дергаться, чем пытаться вырваться.

Итак? Он сидел и думал, стараясь пересилить огромное желание почувствовать во рту приятный вкус ликера или холодную свежесть пива, которые бы освежили его мысли и помогли ему лучше думать. Но Боб понимал, что стоит сделать один-единственный глоток – и все, он уже пропащий человек. Поэтому он сидел и думал, решая свои проблемы в состоянии каменно-холодной трезвости.

ЦРУ хочет, чтобы он снова вышел на охоту.

Но на кого?

Сидя в маленьком ресторанчике, Боб снова и снова корпел над этим вопросом. Ужасно болели голова и бедро. Но ответ на мучивший его вопрос все не приходил. Он сидел так, размышляя, уже несколько часов и только сейчас заметил, что ресторан закрывается и официантка то и дело бросает на него сердитые взгляды. Нет уж, спасибо, он не встанет на их сторону, ему не нужны их вонючие деньги. Самое главное для него – это винтовки и чувство выполненного долга.

Но что такое долг?

На кого надо охотиться?

Кто сделал такие патроны для фирмы «Экьютек»?

Боб сел в машину и поехал назад. Ночь он спал спокойно – сны не беспокоили его. Он все еще оставался верен своему принципу: больше никогда никого не убивать.

Он скажет им это завтра, узнав, чего от него хотят. Он больше никогда не будет убивать.