Крутые белые парни Хантер Стивен

— Это мы уже слышали.

— Это чистая правда.

— Ты просто давно не видел женщины. Вот поэтому-то ты и соскучился.

— Нет, мэм, дело совсем не в этом. Я соскучился по Холли. Она просто персик. Касательно секса, могу сказать, что вымотался настолько, что даже думать об этом не хочу. Мы с тобой поедем на поиски жилья.

— Ой, Бад, а я думала, что ты уже все забыл.

— Никак нет, мэм. Будь готова завтра в десять.

— Бад, я видела несколько объявлений и нашла дом, который сдается в аренду. Я хочу, чтобы мы вместе его посмотрели.

— Значит, в десять часов?

— Бад, я так тебя люблю!

"Ну и зачем мне это надо? — спросил себя Бад, повесив трубку. — Опять начинается ЭТО".

На следующее утро Бад проснулся с дилеммой: если он с Холли идет искать дом, то нужны ли ему три пистолета? Ответ напрашивался сам собой, но на самом деле он не был столь уж очевиден. На первый взгляд, на этот вопрос надо однозначно ответить: «Нет». Но если он не возьмет с собой весь этот арсенал, Джен сразу поймет, что он отправился из дому отнюдь не по своим полицейским делам. Однако перспектива ввалиться в дом и незнакомым людям с вежливой улыбкой на устах и тремя пистолетами за пазухой тоже была не из приятных.

Такие вот пироги. В этом деле приходилось постоянно что-то обдумывать, вычислять и предусматривать свои действия на два-три хода вперед. Всегда надо заранее обосновать свою ложь, чтобы не пришлось импровизировать под давлением обстоятельств, когда начинаешь противоречить сам себе, и любой, у кого есть хоть одна извилина, может легко изобличить тебя во лжи. Это как проживание на вражеской территории.

«Черт возьми, я превращаюсь в Лэймара Пая», — подумал он, стоя утром под душем. После душа он занялся маскировкой, надевая на себя кобуры, заряжая пистолеты и снаряжая обоймы. Он не забыл ничего, даже маленькую «беретту» тридцать восьмого калибра, которая, если он будет носить ее и дальше, грозила протереть ему в животе дырку.

— Наверное, я не возьму с собой эту маленькую «беретту», — сказал он Джен, пристраивая этот пистолет к поясу так, чтобы оружие причиняло ему как можно меньше неудобств.

Но Джен промолчала в ответ. У нее был зловещий вид.

— Ну ладно, — бросил Бад, — я пошел.

Она вышла с кухни и уставилась на него горящим взором.

— Слушай, а куда это ты собрался? Кажется, они отозвали всех?

— Да, отозвали, — ответил он, снова погружаясь в ложь, стараясь не смотреть ей в глаза. Только очень квалифицированный лжец может проделывать такие штуки: смотреть в глаза и продавать вам Бруклинский мост. Бад был не способен на такой высший пилотаж. Его взгляд блуждал где-то на уровне груди Джен. — Но мне нужно закончить кое-какую писанину. Не хочу разочаровывать лейтенанта в моих способностях. И так я не смог произвести на него должного впечатления. Я только съезжу в Эннекс, кое-что там проверю и вернусь назад. Дома буду во второй половине дня.

— Я не понимаю, зачем тебе надо ехать куда-то именно сегодня. Тебя и так не было дома добрых две недели.

— Мне надо делать мою работу, — резко ответил он. — Позволь мне делать мою работу,ясно?

Она отреагировала так, словно ее ударили, так тяжело поднимается с земли сбитый с ног человек. Она отступила на несколько шагов назад и с горечью сказала:

— Сегодня у Расса собеседование. Если все сложится удачно, то нам надо будет куда-нибудь поехать отметить это событие.

— А он поедет с нами? Он же опять засядет у себя наверху и будет читать.

— Нам надо будет попытаться уговорить его.

— Может, мне подняться и пожелать ему удачи?

— Он еще спит. Джефф уже ушел на занятия, а Рассел сегодня свободен до десяти утра.

— Все понятно. Прости, что я накричал на тебя. Все эти дела совершенно выбили меня из колеи.

— Я понимаю, — едва слышно сказала Джен.

— Я скоро вернусь.

Он коснулся губами ее щеки, вышел и сел в машину. Отъехав, он кружным путем направился к Холли. Бад припарковал машину и вошел в дом. Все было до смешного просто. Одна женщина, потом сразу другая — и никаких проблем с совестью.

— Бад, ты похож на племенного жеребца. Бьюсь об заклад, я знаю, чего ты хочешь.

— Холли, на мне сейчас куча пистолетов. Избавиться от них труднее, чем снять ботинки.

— Понятно. Тебе приятнее играть с ними, чем со мной, Бад, — поддразнила она его, но он ответил ей вполне серьезным тоном:

— На мне надета наплечная кобура. Знала бы ты, какая это морока снимать, а потом снова надевать эту сбрую.

— Ладно, Бад, как хочешь. Кто знает, может другого раза и не будет.

Правда, она сразу же переоделась и больше не подкусывала его. Она была сегодня настолько красива, что ему страшно захотелось в сей же момент обладать ею. Кто же не захочет обладать красивой молодой женщиной, которая при одном своем появлении придает всему очарование и привлекательность? Когда он бывал с ней, ему казалось, что на свете не существует никого и ничего, кроме них и их любви. Все остальное отходило на задний план. И он воспринимал это как само собой разумеющееся.

Они выпили кофе в какой-то забегаловке, попавшейся по дороге, а потом поехали по первому из адресов. Дом находился в уютном месте, в приятном окружении красивых домов на шестнадцатой улице, на расстоянии квартала от бульвара Ли, в южной части города. Владелицей оказалась худощавая пожилая дама, похожая на старую седую летучую мышь. Она очень приветливо встретила Холли, практически не обратила внимания на Бада, словно сразу поняла, что он в этом деле последняя пешка, и тут же начала болтать с Холли, как с дочерью.

Бад неловко засунул свою большую руку с обручальным кольцом в задний карман брюк, некрасиво оттопырив при этом куртку. Он шел вслед за дамами, так как остаться на улице было бы странно и неприлично. Вот и пришлось ему столкнуться с этим. Это была та часть отношений, в которые он вовлек себя, влюбившись в Холли, которая не давала ему спокойно спать последние несколько недель. Это касалось «поисков жилья». Зачем он согласился на подобную глупость? Не иначе из тупости и лени. Для него это насилие над собственной личностью. Жить в этом доме, зная, что в нескольких милях отсюда занимаются своими делами в другом доме его жена и сыновья, ни сном ни духом не ведающие о том предательстве, которое холодно готовит им человек, поклявшийся до конца своих дней защищать их?

Бад тряхнул головой. Он взошел на крыльцо, посмотрел на зияющий темнотой провал входа, куда уже прошли женщины, и, вздохнув, последовал за ними.

Он сразу понял, что здесь совсем недавно жила молодая семья. Квартира пахла маленькими детьми. Мочой, остатками пищи, которую малыши размазывали по полу и по стенам. Казалось, в воздухе до сих пор стоит шум детской возни, плач и неповторимый запах маленького ребенка. Сейчас дом был пуст, но на дешевом ковре на полу остались следы детского питания, пролитого молока и упущенной мочи. На стене в некоторых местах видны были кусочки пудинга и засохшие дольки цветной капусты.

— Посмотрите, какая великолепная солнечная комната, — говорила между тем хозяйка. — Холлоуэи использовали ее как семейную.

Бад оглядел маленькую веранду, пропахшую плесенью. Да, света здесь было больше, чем в погребе.

— Кто жил здесь? — вдруг поинтересовался он.

— Сержант Холлоуэй с семьей. Его перевели в Германию, и Роуз с детишками поехали с ним, хотя я думаю, что он не очень был рад этому обстоятельству.

— Но это же хорошо, что дети побывают за границей, — проговорил Бад. — Мои вот ни разу не были.

А сам в это время думал: «Вот жилье еще одного сержанта. Служака, дубина стоеросовая, отдает всего себя армии, а живет так себе, не скажешь, что хорошо».

Он огляделся, пытаясь представить себе того, другого сержанта.

— Он случайно не артиллерист, мэм? — спросил он, пытаясь выяснить о сержанте мелкие подробности.

— Нет, он служил в военной полиции, хотя и в артиллерийском батальоне. Ну вот, а весь батальон взяли и отправили в Германию.

Бад кивнул, еще раз огляделся. Еще один коп! Женщины поднялись на второй этаж. Пока они были там, Бад сунул свой нос на кухню. Маленькое помещение, стеньг оклеены желтыми в цветочек обоями. Вся обстановка казалась поцарапанной и грязновато-липкой. Линолеум вытерт, особенно в том месте, где стоял кухонный стол. На стене висела доска, буквально изрешеченная мелкими отверстиями. На эту доску, вероятно, вешали всякие важные для семьи бумажки. У него на кухне была точно такая же.

Он сидел на кухне, воображая себе крики детей, суетящуюся на кухне жену, которая из небогатого набора продуктов пытается соорудить что-нибудь более или менее приличное. Кстати, а где сейчас находится сам сержант? Ну, с ним все ясно, он лежит в гостиной и смотрит по телевизору футбол. Как часто эта драма разыгрывалась в его собственном доме. Джен то и дело выходила с кухни и кричала: «Мальчики, успокойтесь, папочка смотрит футбол!» или «Ваш папа пытается уснуть!». Интересно, ненавидела ли она его за это? Чувствовала ли озлобление? Эти вещи случаются сплошь и рядом. Женщина наконец посылает все к черту и втыкает кухонный нож в грудь мужу или стреляет в него дуплетом крупной дробью. Или топит его в горячей ванне. Приходили ли когда-нибудь в голову Джен такие мысли?

Он вспомнил, какой была Джен, когда он впервые встретил ее много лет назад. Это была самая прекрасная женщина, какую он когда-либо видел, а когда она вернула ему его застенчивую улыбку, он просто уже не знал, куда ему деваться от счастья. Она оказалась верной женщиной. Она ждала его, пока он два года служил в авиации, а потом вышла за него замуж. Первые два года они жили в крохотной квартирке, которую снимали на его сержантское жалованье на военно-воздушной базе Поуп в Северной Каролине, где он заканчивал службу сержантом воздушного патруля. Она поехала с ним, когда он вновь начал учиться, она осталась верна ему, когда он пошел на службу в дорожную полицию, бросив школу, потому что был уже слишком стар, чтобы сидеть за партой в окружении малолеток. Она сказала, что все будет в порядке, хотя им пришлось жить на его курсантскую зарплату, а потом на зарплату патрульного первого класса. Потом они долгие годы сводили концы с концами на его жалованье капрала, хотя он почти сразу сдал экзамен на сержанта. Но его постоянно обходили с повышением — то по старшинству, то по протекции. Он? воспитывала детей и делала нудную домашнюю работу она вникала в те вещи, к которым он чувствовал инстинктивную ненависть — ко всем этим счетам, процентам, налогам, чековым книжкам и собраниям акционеров. Она всегда находила время подрабатывать по совместительству неполную рабочую неделю. Она никогда не упрекала его, что он не может зарабатывать столько денег, сколько получал ее отец. И если даже она была разочарована тем, что Бад всего-навсего дорожный полицейский, колесящий по оклахомским шоссе, то никогда не показывала ему этого. Она работала, как вол, из преданности мужу и служа своему понятию о семье. Ее ли это была вина, что со временем она прибавила в весе, что с ее лица исчезла обворожительная улыбка? Неужели она виновата в том, что с годами стала говорить обо всем с грустной, а иногда и горькой иронией?

Внезапно на Бада навалилась черная, как грозовая туча, меланхолия. Он не мог больше этого выносить: тесного, живого ощущения семейности этого старого дома. Он кожей чувствовал себя на месте того сержанта, его жены и детей, сердцем ощутил их безденежье, повседневную борьбу за то, чтобы все оставалось в порядке в их семье. Он вышел на веранду, где стояло кресло, с которого было очень удобно обозревать окрестности. Он сел на ручку кресла и глубоко втянул всей грудью воздух в легкие. Это немного помогло. В накую-то секунду ему показалось, что его сейчас вырвет. Он удивился, что устоял на ногах, так плохо ему стало. Он провел рукой по лицу, и рука бессильно упала вниз.

«Ты же насквозь болен, старый дурак», — сказал он себе.

У него появилось дикое желание взять и удрать отсюда. Просто уйти — и все. К черту Холли и эту дурацкую затею с домом. Ничто не доставило бы ему сейчас такого удовольствия, как бегство от Холли и этой противной домовладелицы. Он захотел назад, к Джен. Если он скажет об этом Холли, вырвет ее из своей груди, то сможет сохранить свой брак и свою семью. Он вернет их себе. Сделай это. Сделай это сейчас!

Но он ничего не сделал. Он вообще не сдвинулся с места. Он сидел и смотрел из окна на тихую улицу: деревья, маленькие домики, бегающие и играющие дети.

— Бад! Бад, солнышко мое, поднимись наверх!

Бад поднялся по лестнице наверх, где были три спальни и туалет, двери их выходили в маленький холл.

— Бад, миссис Райан говорит, что мы можем сломать ту стенку и сделать из двух маленьких спален одну большую.

Зачем надо это делать? Если к ним будут приходить его мальчики, то им нужны будут комнаты, пусть маленькие, но отдельные.

— Солнышко, ты сможешь сделать из этой комнаты свой кабинет, — ворковала она.

— Да, — произнес он.

— Мой жених — офицер дорожной полиции, — объяснила Холли хозяйке.

— Я очень рада, что вы оказались офицером полиции. Я заметила у вас на поясе пистолет и решила, что вы, наверное, этот ужасный Лэймар Пай.

— Нет, я не Лэймар Пай, — возразил он, — но немало времени провел, гоняясь за ним.

— Он страшный человек, — говорила женщина. — Моя дочь живет в Уичито-Фоллс, и я частенько по воскресеньям обедала в этом самом ресторане. Это ужасно, то, что он сделал. Я уверена, что вы все вместе поймаете и убьете его. Мне страшно подумать, что дело дойдет до суда, где всякие адвокаты начнут говорить, что он жертва роковых обстоятельств.

— Мы обязательно возьмем его, — сказал Бад.

— Бад, солнышко мое, миссис Райан говорит, что она согласна сдать нам дом всего за триста пятьдесят долларов в месяц. Мы можем переехать хоть сегодня. Это будет так чудесно. И здесь такое тихое и уютное место.

— Холли, мы ведь только начали осмотр жилья Может, мы посмотрим, что предлагают в других местах, — улыбнулся Бад.

— Да, моя милочка, ваш жених совершенно прав. Надо осмотреть и другие места, чтобы не снимать жилье с бухты-барахты. Я повидала такие случаи.

— У вас есть еще кандидаты?

— Нет, моя милочка, пока нет, так что не спешите.

— Дорогая, мы сегодня посмотрим еще какие-нибудь дома?

— Да. Ну ладно, я позвоню вам позже, миссис Райан. Спасибо вам большое.

Они спустились вниз и сели в машину.

— Так, давай посмотрим, я думаю, что следующий дом, который мы увидим...

— Холли, может, мы остановимся пока на этом? Мы посмотрели дом, он нам понравился, давай теперь подумаем, что и как.

— Бад!

— Просто я... Я не знаю, Холли. Просто... я вдруг почувствовал, что все это не по мне. Ты могла бы в пятницу переехать в этот дом и что дальше? Может быть, я к этому времени еще не буду готов, кто знает?

— Бад!

— И, Холли, эта женщина говорила о Лэймаре, который пристрелил твоего мужа. Раскроил ему череп. А ты даже глазом не моргнула. Ты интересовалась только тем, насколько этот дом удобен и сколько стоит его снять. Этот мерзавец убил твоего мужа, чуть было не убил меня, перебил массу народа, а ты не чувствуешь никакой ответственности. Ты, наверное, вообще не человек.

— Ты что, вообразил себя всевышним? Ты ни разу не вспомнил о Лэймаре, когда регулярно трахал меня после этого происшествия. Ты не только не вспоминал о Лэймаре, ты, кажется, ни разу не помянул добрым словом и Теда Пеппера.

— Холли, я только хочу сказать...

— Бад, я хочууехать из трейлера.

— Прости меня, Холли.

Ее лицо сморщилось, словно от боли.

— О, Бад, мне нужен мой, мой собственный дом. Пожалуйста. Тебе же не обязательно переезжать. Просто помоги мне переехать. Ну, пожалуйста.

— Холли.

— Просто скажи: «Да». Сделай для меня хотя бы эту малость. Тебе не обязательно надо ехать вместе со мной. Но у тебя будет место, куда ты сможешь приходить. Подумай, какие наслаждения тебя там ждут.

Под словом «наслаждения» Холли понимала секс.

— О, Холли, ну если это сделает тебя счастливой...

Она взвизгнула от восторга и приникла к нему в долгом поцелуе. Оторвавшись от него, она побежала звонить миссис Райан.

После ленча он наконец сумел уйти от Холли и быстро поехал в Эннекс, чтобы посмотреть, что там происходит, и вообще, что новенького носится в воздухе. Кроме того, его ложь Джен несколько больше станет похожей на правду. На командном пункте было почти безлюдно. В диспетчерской за рациями сидели в полном бездействии какие-то сотрудники. За компьютерными терминалами расположились гражданские люди и тоже ничего не делали. В помещениях не было видно ни одного слоняющегося рейнджера.

— Какие новости? — спросил Бад у диспетчера.

— Никаких, Бад, мы собираемся ждать, когда этот Лэймар снова проявит себя, будем надеяться, что тогда нам улыбнется счастье.

— Интересно, сколько народу он убьет в следующий раз? — задумчиво проговорил Бад.

— Бад, Бад! А ну-ка неси быстрее сюда свою задницу! — крикнул кто-то из внутреннего кабинета.

— Что за чертовщина там происходит? — спросил Бад.

— Не надо ходить туда, Бад. Честное слово, лучше не надо. Я никогда не видел его в таком состоянии. Он совсем плох.

— Ну, тогда я...

— Бад! Ты идешь или нет?! Давай сюда, черт тебя подери!

Речь была смазанной, в тоне сквозило отчаяние.

— Что еще за дерьмо, — сказал Бад и вошел в кабинет. Там царил разгром, словно в кабинете произошло стихийное бедствие. Повсюду валялись бумаги, компьютерные распечатки, какие-то книжки. Перед лейтенантом Гендерсоном стоял бумажный стаканчик, до половины заполненный пахучей жидкостью.

Старый коп воззрился на Бада. В обычном состоянии его лицо своей морщинистостью и цветом напоминало чернослив под соломенной крышей волос. Теперь же его лицо было почти румяным — под действием все того же знаменитого на всю оклахомскую полицию бурбона. От него несло чем-то непотребным. Подбородок все время стремился упасть, но он силой воли сохранял его прежнее положение, что давалось отнюдь нелегко. Старин постоянно моргал, вглядываясь в неведомые темные дали.

— Бад, выпей со мной. Всего по одной. Это принесет нам пользу. — На его лице промелькнула нехарактерная для него сентиментальная улыбка.

— Не могу отказаться. — Бад глядел, как старик наливает виски в другой бумажный стаканчик, извлеченный из ящика стола.

Бад отхлебнул виски. Огонь, воспоминания и шум в голове — все вместе.

— Это доброе виски, лейтенант.

— Бад, меня хотят выгнать со службы.

— Мне очень жаль, лейтенант.

— Черт бы побрал их темные делишки. Я был нужен почти сорок лет, но теперь я высох, состарился, и мне, старому Си Ди, можно показать на дверь.

— Мне действительно очень жаль, лейтенант.

— Поссать я хотел на твою жалость, — сказал старин, снова наливая себе виски. Он залпом выпил еще унцию огненной жидкости. — Это была моя идея. Я привел массу аргументов «за». Вся эта трата времени. Вся эта возня обошлась штату в пятьсот тысяч долларов, но я сумел уговорить босса — моего, да и твоего тоже, — что это мероприятие поднесет им Лэймара Пая на блюдечке.

— Но оно не поднесло.

Старый сыщик пустыми глазами уставился в пространство.

— Черт, что я сделал не так? Что я упустил?

— Лейтенант, я не детектив. Я всего-навсего дорожный патрульный полицейский.

— Будь оно все проклято, Бад. Детективов больше нет. Я — последний. Все эти столичные расфранченные мальчики, все эти штучки из ФБР — это никакие не детективы. Это — клерки, чиновники. Они осматривают место преступления, они занимаются радиоперехватом, опрашивают свидетелей и все записывают. Но они не занимаются детективной, розыскной работой. Никто из них не умеет этого делать. Никто.

Голова старика безвольно наклонилась вперед, нижняя губа отвисла. Он тяжело дышал, пропуская воздух через рот, и, кажется, все силы его уходили на то, чтобы сохранить сознание. Глаза его закрылись, но потом внезапно, как у ящерицы, открылись вновь.

— Послушай, что я думаю об этом деле, и рассуди, что я сделал неправильно. Я вижу эту проблему так. Они всегда едут к таким же, как они сами. Едут. Это первейший принцип, ясный, как жаркий летний день. Он может поехать только в какое-то преступное сообщество. Он пойдет туда, где его спрячут и где ему помогут. Мы проверили группировки рокеров, но там его не оказалось. И тут мы занялись этими проклятыми протекторами. Так мы ограничили число возможных исходов примерно до двухсот. Он долженбыл оказаться там, где мы его искали. Должен был. Что я мог упустить?

— Лейтенант, я не знаю.

— Какую категорию я упустил? Уголовники, информаторы, заградители, преступные знатоки законов, кто там еще есть у них, в этой субкультуре? Какую категорию я пропустил? Какие еще существуют на белом свете категории преступников? Я считаю, что я прав, но что-то упустил. Я пропустил категорию. Бад, какие категории ты знаешь?

— Лейтенант, я уже сказал вам, что не знаю этой работы.

— Почитай Фредди Дюпона. Пропущенная категория есть следствие вторичного опыта.Так вот и сказано. Таи и сделано. Но я упустил из виду категорию. Черт бы побрал эти категории вместе с их потрохами.

— Лейтенант, я бы очень хотел, чтобы мне в голову пришла хорошая идея, но ее нет.

— Видишь ли, все дело в пунктах. Надо найти два пункта, чтобы протянуть ниточку. Наметить линию расследования. Один пункт: преступное сообщество. Второй пункт: след протектора. Но... Больше ничего. Черт, черт, черт! Мне нужен третий пункт. Третий пункт! Третья категория! Бад, давай выпьем еще по одной.

— Лейтенант, мне надо ехать домой. Сегодня собеседование у моего старшего сына.

— Это у того, который играет в бейсбол?

— Нет, у студента.

— Игрок в бейсбол и студент. У тебя прекрасная семья, Бад.

— Да, — согласился Бад.

Лейтенант выпил еще виски из своего бумажного стаканчика. На старческие глаза навернулись слезы, а может быть, ему просто что-то попало в глаз.

Он помолчал.

— Нет. У меня никогда не было детей. Черт возьми, мне все время было некогда. — Он вдруг загорелся непонятным воодушевлением. Во всяком случае от его мрачной меланхолии не осталось и следа. — Слушай, Бад, — сказал он, — почему бы тебе не приехать ко мне домой со своими мальчишками? Мне нравится встречаться с ребятами. Привози их ко мне. Мы посидим, выпьем. Пусть они выпьют тоже. Всегда лучше, когда мальчики начинают пить в компании родного отца, а не всякой шпаны в лесу. У меня дома вполне прилично. Мне бы это очень понравилось, Бад.

Бад прекрасно понимал, что все это не более, чем пьяный треп, поэтому он произнес:

— Это грандиозная идея, лейтенант.

Он знал, что никогда не сделает ничего подобного. Это было бы ужасно: два его сына, которые обитают на другой планете, недоступной их дерьмовому отцу, сидят в монашеском доме с этим старым плутом, который обитает на какой-то третьей планете, недоступной даже ему, Баду. Этого не будет никогда. Впрочем, он не думал, что старый лейтенант сам-то говорил серьезно.

Бад посмотрел на часы. Уже поздно, пора домой.

— Лейтенант, мне надо ехать.

— Иди, Бад. Ты хорошо справился со своей работой, все мои парни отлично поработали. Я бы встал, чтобы пожать тебе руку, но, понимаешь, я нассал себе в штаны несколько минут назад и мне неловко двигаться.

— О, что вы, лейтенант, я...

— Да не бери ты этого дерьма в голову, — посоветовал ему лейтенант. Он налил себе еще виски, осушил бутылку и выбросил ее в мусорную корзину, где она раскололась на мелкие осколки. Он поднял глаза на Бада. Казалось, его очень удивило, что Бад еще здесь. — Иди отсюда, убирайся, что ты торчишь здесь, пошел отсюда! — злобно заорал лейтенант, и Бад поспешно выскочил за дверь.

— Бад, — обратился к нему диспетчер. — Пока вы разговаривали с лейтенантом, звонила ваша жена. Она просила позвонить ей домой, как только вы освободитесь.

Слава Богу, что он оказался здесь, когда она позвонила.

Он отыскал телефон.

— Родная моя, это я.

— Бад, Расс прошел собеседование. Его приняли. Они согласны платить ему полный пансион и оплачивать обучение. Он поедет в Принстонский университет!

— Значит, все в порядке! Это просто здорово! Потрясающе! — восклицал Бад. Его охватила несказанная радость. В его жизни что-то перевернулось!

— Теперь у него появятся такие возможности! Он встретит таких людей! Перед ним откроется новый, великий мир!

— Это правда! Я скоро буду дома, и мы куда-нибудь пойдем, если, конечно, он согласится идти с нами.

— Он сказал, что пойдет. Потом он хочет увидеться со своими друзьями, но сначала он отпразднует это событие с нами.

— Я уже еду!

Расс заслужил эту награду. Школьное начальство всегда говорило им, что их сын очень умный мальчик и прилежно учится.

В приподнятом настроении Бад ехал домой. Проезжая мимо большого серого здания на бульваре Гора, которое он видел, может быть, несколько сотен раз, Бад впервые обратил внимание на одну деталь, которой он не замечал раньше. Он увидел львов.