Крутые белые парни Хантер Стивен

Глава 13

Map ушел с Рути. Рути девочка. Руги Map понапона.

Делл идет на двор. Там мумукавка. Ви-чад. Мумукавка хороша-хороша я. Мягкая. Вкусно пахнет. Глаза ба-а-льшие. Спокойная, глаза коричневые. Трону муму-навну. Она говорит му-у-у-у-у. Вичад — нененене!

Вичад девчонка.

Вичад девчонка. И Рути девчонка. Вичад — Рути девчонки.

Вичад всегда у-у-у-у, как девчонка. Вичад маленький.

Вот Рути. Map — нет. Где Map? Map ушел? Map совсем ушел?

ГДЕ MAP?

Деллу плохо. Деллу больно. Делл боится.

ГДЕ MAP?

«Map придет» — Рути.

Вичад, где Map?

Рути-Рути, где Map?

Вичад: «Я не знаю» Делл.

Делл: у-у-у-у-у! Нет Map. Делл у-у-у-у-у. Делл хочет Map. Делл все красное в глазах. Внутри красное. Жарко. Жарко. Жарко.

ГДЕ MAP? ДЕЛЛ ХОЧЕТ MAP.

Вичад, скати, а то Делл даст щелбан Вичаду.

Вичад плачет. Девочка Вичад. Нет. Делл. Больно.

ВОТ ТЕБЕ ЩЕЛБАН, ВИЧАД. ВОТ ЩЕЛБАН.

Ой... Map!

Map. Новая машина. Белая машина.

Деллу хорошо-хорошо.

Новая машина, Делл, новая машина.

— Да, Оделл, новая, красивая, а вот покрасим ее, так она станет еще краше, — сказал Лэймар, выходя из запыленного автомобиля. — Ричард, ты у нас художник? Так вот и займись этим, сынок. Покрась этот пылесос.

Ричарду, однако, было не до художеств. Он выглядел так, словно из него выжали все соки и вышибли дух. Цветом лица он напоминал увядшую петунию.

— Что с тобой, дитятко?

— Оделл ударил меня! Дважды!

— Но я не вижу на тебе крови. Если бы Оделл на самом делетебя ударил, ты бы изошел кровью.

— Но он правда ударилменя.

— Оделл, не надо давать щелбанов Ричарду. Ричард хороший. Оделл, проси прощения.

Лицо Оделла вспыхнуло от стыда. На какое-то мгновение в его глазах мелькнуло выражение истинной боли.

— Делл сделал плохо, — сказал он.

— Вот видишь, Ричард, он просит у тебя прощения. Ты прощаешь? Ну, вот и хорошо. Забудем обо всем.

— Да, стоит ли помнить о таких мелочах, — согласился Ричард.

— Лэймар, ребенок очень расстроился, когда ты ушел, — вмешалась Рута Бет. — Мы вряд ли справимся с ним в твое отсутствие.

— Не переживай, радость моя, — отозвался Лэймар. — Пошли. Есть дело.

Но переживал Ричард. Была секунда, когда казалось, что Оделл лишится последних проблесков человеческого сознания. Его пустые глаза налились страхом и яростью. Он схватил Ричарда и дважды шлепнул того по голове, превратив его в безвольно болтающуюся в чужих руках тряпичную куклу. При мысли о том, что он может потерять Лэймара, Оделла охватили страх и ненависть, превратившие его в опасного психопата.

В подобном настроении Оделл мог убить кого угодно. Ричард содрогнулся при одной мысли, что Оделл останется на земле один, без Лэймара. Такая перспектива напугала Ричарда до колик.

— Ну, ребятки, пошли работать, — скомандовал Лэймар.

Весь день они красили машину из распылителей, и Ричард пытался спастись от своих мрачных мыслей, уйдя с головой в работу. Он удивился, когда понял, сколько радости приносит ему эта простая работа — покраска машины. Это было освобождением: освобождением от львов, освобождением от причудливых выходок Оделла, освобождением от страха и от тирании Лэймара. Отчистив ржавчину и старую краску, Ричард распылял над машиной краску ровными круговыми движениями. Про себя он был поражен тем, насколько быстро автомобиль приобретает новый, ярко-оранжевый цвет и как хорошо это у него, Ричарда, получается. Он оказался маляром лучшим, чем Лэймар, он намного превзошел в этом искусстве Руту Бет, об Оделле же и говорить нечего. Тот так и не понял, что от него требуется, и тупо распылял краску над одним и тем же местом, под конец даже Лэймар понял бесплодность попыток объяснить Оделлу смысл того, что они делали, и поручил своему двоюродному брату другую, более простую работу. Скоро все было готово. Перед ними стояла совершенно новенькая, ярко-оранжевая машина.

На следующий день была пятница. Лэймар сказал Ричарду:

— Ладно, Ричард, сегодня мы поедем с тобой. Нам нужна вторая машина.

— Вторая машина?

— Да, сэр. Ричард, ты удивляешься, конечно, тому, что трущобный босяк вроде меня может строить какие-то планы. Но я их строю. Ричард, дело в том, что нам надо использовать три машины. Да. Планы приходится разрабатывать, чтобы не попасть в руки Джонни Копу. Эти ребята сразу подключат к делу свои компьютеры, вертолеты и все, что у них там еще есть. Становится все труднее и труднее честно что-нибудь спереть среди бела дня. Но думаю, что в этот раз мне удастся их одурачить. Да, одурачить. Ну, сынок, кажется настало время тебе приобщаться к серьезным делам. Тебя ждет настоящее веселье. Понял меня?

— Да, сэр, — ответил Ричард.

Они направились со двора к «тойоте» Руты Бет. Она выскочила из дома, подбежала к Лэймару и прикоснулась губами к его щеке.

— Будь осторожен, радость моя.

— Буду. Хорошенько следи за Одеялом. Он любит бродяжничать, может уйти из дома и заблудиться.

— Не волнуйся за Одеяла. Мы с ним прекрасно проведем время. Я собираюсь поработать, а он будет крутить гончарный круг.

— Вот и отлично. Тогда он будет чувствовать, что от него есть какая-то польза.

— Ричард, слушайся папочку. Он знает, что делает.

— Хорошо, мэм, — ответил Ричард.

— Не задерживайся, радость моя.

— Как освободимся, так сразу домой.

— На ужин я поджарю мясо. Хочешь?

— Я буду просто счастлив, — ответил Лэймар. Они поехали. Лэймар действительно был счастлив.

— Черт возьми, — восхитился он, — такую девчонку поискать. Она самая лучшая из женщин. Я счастливый человек, Ричард. Да, счастливый.

Они проехали с милю по грунтовой дороге, свернули налево на шоссе номер пятьдесят четыре, через несколько миль они повернули на запад на дорогу номер шестьдесят два и направились к Альтусу. Плоское шоссе прорезало плоскую равнину, раскинувшуюся под куполом высокого синего неба, какое бывает только на дальнем юго-западе. С высоты палило немилосердное солнце. Тонкие облака не могли уменьшить знойного жара, струящегося с неба. Вдали посреди равнины высились горы, а по земле вольно гулял ветер. Изредка они обгоняли медленно ползущий по дороге трактор. Случалось им проезжать мимо совсем крошечных городишек, которые словно штамповались в одной мастерской, настолько они были похожи друг на друга. Каменный склад, скобяная лавка, танцплощадка, магазин запчастей и автоматическая прачечная, маленький магазин с кафетерием.

— Вон, видишь, магазинчик, — добродушно проговорил Лэймар. — С ними в смысле ограблений просто беда. Выручку там каждый час складывают в бронированное хранилище с замком-таймером. Деньги кладут туда через узкую прорезь. Так что даже если повезет, то там возьмешь только выручку последнего часа. Не стоит и пачкаться.

Как много он знал!

Он знал, как организована работа магазинов, какие там сейфы и хранилища, как происходит смена полицейских патрулей, чем отличаются по своим задачам различные подразделения полиции. Лэймар мог справиться с машиной любой марки и знал, как обращаться с оружием всех систем. Более того, он знал, как выключить электронную сигнализацию в системах безопасности. Создавалось впечатление, что ему доступно понимание мельчайших нюансов строения вселенной, и он знает все ее полезные секреты.

— Ладно, Ричард, сейчас я хочу поговорить с тобой о том, что мы будем делать в воскресенье.

Воскресенье! Ричард не то что говорить, он даже думать не хотел о том, что будет в воскресенье. Он всеми силами старался вытеснить предстоящее из своего сознания.

— Расскажи мне, каковы твои обязанности.

— Я буду прикрывать тыл, буду твоим хвостовым стрелком.

— Правильно. В чем состоит твоя задача? Что делает хвостовой стрелок?

— Он притворяется такой же жертвой ограбления, как и остальные. Он до поры до времени прячет пистолет. Он ведет себя, как все прочие напуганные вахлаки, и стоит с поднятыми руками. Но он должен следить, чтобы в толпе не нашелся переодетый коп или какой-нибудь дурак, вообразивший себя героем.

— Ты никогда не отличишь переодетого копа.

— Также я должен следить, чтобы там не оказалось ковбоя. В Техасе полно ковбоев.

— Так, Ричард, на что ты должен обращать особое внимание?

— На людей с оружием.

— По каким признакам ты можешь определить, что у человека есть пистолет?

— Э-э, — силился вспомнить Ричард. — Ну, на нем должен быть надет плащ или куртка, даже если на улице очень жарко. Он будет постоянно поправлять на себе одежду, прикрывая полы, запахивая их поплотнее и одергивая их, чтобы никто не увидел, что у него под одеждой. Ты и правда думаешь, что там будут вооруженные люди? Помнишь, по телевизору показывали ограбление, когда какой-то псих ворвался в магазин, угрожая оружием. Там было больше ста человек, и ни у кого не оказалось пушки.

— Нам может повезти меньше. Увидишь ли ты оттопыренную одежду у вооруженного человека?

— Оттопыренную. Может быть...

— Нет, Ричард, ну почему ты такой тупой? Ты опять все забыл. Современные кобуры плоские и очень плотно прилегают к телу. Это в старые времена кобура всегда хоть немного, да оттопыривала одежду. А теперь их делают из нейлона, времена-то меняются. Плюс ко всему копы теперь вооружены плоскими автоматическими пистолетами, а не барабанными револьверами. Мы можем нарваться на парня с «береттой», или «глоком», или СИГом. Рейнджеры вооружены СИГами, Техасский дорожный патруль — «береттами». Ты должен читать их фигуры, как книги, понял, сынок?

— Да, сэр, — грустно ответил Ричард, он чувствовал себя подростком, провинившимся перед отцом.

— А что еще?

— А что — еще?

— Что еще.

— Я не знаю.

— Тупица. Там может быть сука, подсадная утка. Баба! Да, в полиции служат и бабы, их, правда, немного, и еще меньше носят при себе оружие. Но один шанс к пяти, что с оружием окажется женщина. Так что если там будет переодетый коп или человек в плаще, то один шанс из пяти, что это будет именно женщина. Это может быть женщина с детьми, с мужем, с отцом, это может быть негритянка, мексиканка — кто угодно. Тебе надо приглядываться к людям, изучать их поведение, смотреть, что они делают руками, понять, что человек старается не совершать резких движений, чтобы одежда не распахнулась и ты не увидел пушку. Понял ты это, нет?

— Да, сэр.

— И если ты увидел, что она достает пистолет, когда дело в самом разгаре, что ты должен делать в этом случае?

— Я должен стрелять.

— Да, сэр, стрелять, как я тебя учил; вытягиваешь руку с пистолетом вперед, прицеливаешься, ПРИЦЕЛИВАЕШЬСЯ, понял? И стреляешь три раза. Ты должен уложить её, Ричард, иначе она уложит нас. Ты, конечно, думаешь, что не сможешь этого сделать? Но подумай, если меня ранят или убьют, то Оделл рассвирепеет, и, что он может натворить с АР-15, одному Богу известно. Дело, о котором ты говорил сегодня, покажется по сравнению с этим прогулкой группы детского сада в лес. Он перебьет кучу народа. Ты хочешь, чтобы все это было на твоей совести, да?

— Нет, сэр.

— То-то и оно, сэр. Быстро туда, быстро обратно. Все живы, и мы возвращаемся домой богачами.

Они уже были в центре Алтуса, проезжая по пыльным улицам. Алтус представлял собой старинный маленький городок, в котором самый высокий лом был трехэтажным. Витрины магазинов закрыты глухими жалюзи. В центре универмаг, суд и городская ратуша, которая выглядела так, словно ее лучшие времена давно миновали. На центральной площади неизменная статуя Уилла Роджерса, который был самым доброжелательным человеком в мире. Рядом стояло несколько скамеек. Но все это не то, что нужно Лэймару.

— Слишком открытое место. Давай-ка отъедем в сторону, подальше от центра, может, там найдется более уединенное место.

Они проехали в место, которое при желании можно было бы назвать пригородом Алтуса, потом выехали на государственную платную дорогу номер 283, ведущую на север.

— Здесь мне нравится больше. Посмотрим, что к чему.

Ричард въехал на стоянку, заполненную машинами. Вокруг стоянки теснились многочисленные здания — продуктовый магазин, лавка, где торговали йогуртом, библиотека графства, кинотеатр и несколько маленьких концертных залов, магазин спортивного инвентаря.

— О-о, вот то, что нам надо, — кинотеатр. Выходим, Ричард.

— Мы пойдем в кино?

— Нет, Ричард, мы не пойдем в кино. Знаешь, Ричард, иногда я жалею, что не оставил тебя в тюряге ниггерам. Они были бы счастливы, я был бы счастлив, и иногда мне кажется, что и тыбыл бы более счастлив.

Они сидели молча. Через некоторое время к стоянке подъехала машина, из которой вышли отец с сыном и направились к кассе. Отец купил два билета, и они вошли внутрь здания кинотеатра.

— Это же настоящий подарок, Ричард. Смотри, он вернется к машине через два часа. Полчаса он потратит на то, чтобы понять, что он не забыл, где он припарковал машину, что ее просто нет, то есть ее угнали. Он, конечно, позовет полицию, но даже в таком гигантском городе, как этот, копу потребуется пятнадцать — двадцать минут на то, чтобы составить и написать гребаный протокол. К тому времени мы успеем перекрасить его рыдван и поменять номера.

Ричард тронул машину и медленно поехал к цели их путешествия. Но Лэймар остановил его.

— У нас есть еще время, ты поезди пока по кругу. Мне надо напоследок сказать тебе одну очень важную вещь.

"О,Господи", — подумал Ричард.

— Тебе нужно будет сделать одно дело.

— Какое, Лэймар?

— Ну, допустим, что у нас ничего не получится. Мы можем влипнуть в какое-нибудь дерьмо. Я могу получить серьезную рану и умереть от кровотечения. Нас могут повязать полицейские, все может пойти прахом. Короче, случиться может все, что угодно.

— Лэймар!

— Все может произойти. Мы занимаемся рискованным делом, и иногда все срывается из-за какой-нибудь дурацкой мелочи. Ты слушаешь меня? Что тебе подсказывает твое воображение?

— Ничего хорошего, — Ричарду хотелось расплакаться.

— Я спас твою задницу от ниггеров. Я вывел тебя из тюрьмы, я показал тебе новую, настоящую жизнь. Ричард, если они тебя поймают, ты сможешь сказать, что тебя принудили к бегству. Ты даже, пожалуй, станешь героем, Ричард, ты сможешь рассказать им обо всех преступлениях, которые мы успели совершить. Степфорды подтвердят, что ты ничего не делал. Этот счастливчик, похожий на Джона Уэйна полицейский сержант, скажет, что ты ни в кого не стрелял. Черт, они поставят кино, а в твоей роли снимется этот, как его, Ричард Гир. Но ты должен пообещать мне одну вещь, Ричард.

— Я слушаю тебя, Лэймар.

— Тот пистолет, который мы отобрали у полицейского, все еще у тебя? Ты не потерял его?

— Нет, Лэймар, он у меня. Он в доме Руты Бет, под матрасом, на котором я сплю.

Он ненавидел этот пистолет лютой ненавистью. Это было большое, серебристое сооружение, тяжелое и пахнущее ружейным маслом. Лэймар велел ему каждый вечер делать по сто холостых выстрелов, чтобы развить силу в кисти. Но Ричард не мог нажать на гашетку больше чем двадцать пять раз подряд. Потом рука начинала невыносимо болеть.

— С собой ты его не взял? Прекрасно, Ричард. Не бойся, я не потребую от тебя ничего особенного. Если дела наши пойдут совсем плохо и старого Лэймара насадят на пулю и превратят в кусок копченого мяса, то ты дождись, пока Оделл отвернется в сторону, приставь ему дуло к затылку и нажми на гашетку. Это самое лучшее, что может произойти с Оделлом, если меня не станет.

— Я... Я думал, что ты любишь Оделла.

— Да, я люблю Оделла. Я очень люблю его и не хочу даже думать о том, что с ним произойдет, когда меня не будет. Кто тогда будет ухаживать за этим младенцем? Кто будет о нем заботиться? Кто будет объяснять ему, что к чему? В этом мире не будет пощады такому большому старому мальчику, который слушался своего злодея — двоюродного брата, творил зло, не умея даже говорить с собой. Кто будет чистить ему зубы? Кто будет следить, чтобы он вовремя ел? Иногда он не понимает, что надо есть. Он самая несчастная душа в этом мире, которую я знаю, честное слово. Если меня убьют, они устроят охоту за ним и будут травить его, как дикого зверя. Потом они поймают его и запрячут в какую-нибудь дыру, где никто не скажет ему, что происходит и что надо делать. Этого не должно быть, Ричард. Ни под каким видом. Поэтому сделай то, о чем я тебя попросил.

— Хорошо, Лэймар.

— Я знал, что смогу положиться на тебя, Ричард. А теперь высади меня здесь.

Ричард остановил машину, и Лэймар выскользнул наружу, молниеносно, но внимательно осмотрелся по сторонам, спокойно и непринужденно наклонился к двери выбранного им для угона автомобиля, вставил под окантовку стекла длинную узкую металлическую полоску и несколько раз качнул ее взад и вперед, придав при этом своему лицу самое беззаботное выражение. Замок щелкнул и открылся. Лэймар быстро сел за руль. Через секунду он завел двигатель. Он обернулся, улыбнулся Ричарду и на большой скорости рванул с места.

Глава 14

В субботу Бад специально поехал в Лотон, чтобы зайти в новую публичную библиотеку. Она располагалась недалеко от недавно построенного полицейского участка. В библиотеку он пошел, чтобы полистать книги об искусстве и об Африке. Ему хотелось разобраться, какую роль в этом деле играют львы.

Да и так ли важны здесь львы сами по себе? Или это совершенно другая тема — тема «львы в живописи»? По этому вопросу он нашел не слишком много литературы. Единственным художником, который посвятил всю свою жизнь рисованию львов, оказался француз по имени Руссо, Бад ознакомился с его творчеством. Более дурацких картин он не видел никогда в жизни. Как он выяснил, такие картины назывались примитивными. На одной, самой знаменитой картине было изображено, как лев облизывает негра в призрачном лунном свете. Бад долго пялил глаза на картину, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. В каком-то смысле картина его потрясла: для него это было то же самое, что подглядеть чужой сон, — в картине было что-то спокойное и безмятежное, почти детское. В то же время в этом изображении присутствовало что-то оскорбительное: значение изображения, казалось, было скрыто за семью печатями от нормальных людей вроде Бада. Созерцание репродукции вызывало у него противное внутреннее беспокойство.

Другая картина Руссо на львиную тему, строго говоря, была не о львах. На переднем плане изображена женщина, сидящая в шезлонге посреди диких джунглей. От этой репродукции тоже веяло призрачным умиротворением. В углу картины были нарисованы лев и тигр, которые, как тайные воздыхатели, подглядывали за женщиной сквозь густые кроны деревьев. Рисунок казался совершенно детским. Единственно, что можно сказать об этих картинах, — это то, что они не могли иметь ничего общего ни с Лэймаром Паем, ни с Ричардом Пидом. От репродукций веяло спокойствием и неестественной умиротворенностью, что совершенно не вязалось с характерами жестоких преступников. По мнению Лэймара, слово «природа» было синонимом слова «жестокость». Ручные львы Руссо были бы восприняты Лэймаром как святотатство.

Потом на глаза Баду попала книга по истории искусств, в которой помещались репродукции картин, посвященных великим людям и историческим битвам. Что это? Неужели это лев? Может быть, это такая кошка? Кошка, похожая на льва. Он вгляделся в подпись под рисунком. Написано было по-французски, но ключевое слово Бад понял. Это был лев. Подпись под рисунком гласила: «Lion tourne vers la gauche, la tete levee»[13] 1854. Нарисовал эту картину другой француз, какой-то Эжен Делакруа.

Этот Эжен знал о львах немного больше, чем его соотечественник, бедолага Руссо. В изображениях Делакруа не было ничего надуманного и мультипликационного. Эти львы казались настоящими, а не теми, что могут присниться изнеженному человеку с прихотливой фантазией. Это были здоровенные зверюги, трепещущие от сознания своего существования, голова зверя повернута слегка влево, поэтому не виден классический львиный профиль. Грива тоже не бросалась в глаза, поэтому сначала Бад принял льва за кошку. Зверь на рисунке изображен лежащим, вытянувшимся в струнку на воображаемой плоскости. Должно быть, Эжен боялся львов и знал, на что они способны, в отличие от мечтателя Руссо, которому это было неведомо. Эжен каким-то образом сумел передать пульсирующую в животном энергию, мышцы, перекатывающиеся под кожей, полнейшую гармонию и скрытую силу во всей их звериной чистоте. В особенности Бада поразили глаза и потаенное их выражение. Глаза были похожи на наконечники стрел, черневшие в углублениях узкого черепа. Глаза животного не ведающие милосердия и любопытства. Эти глаза отбирали в окружающем мире топливо, которое сжигалось в печи инстинктов, игравших сознанием льва. Как много эмоций могли вызывать у человека несколько линий, проведенных пером с тушью по бумаге сто лет тому назад.

Бад дрожал, но отнюдь не от восторга. Он ощутил силу хищника и инстинктивного убийцы. Может быть, Ричард пытался добиться от своих рисунков такого же впечатления?

Это было все, что Баду удалось найти. Он отложил в сторону книги об искусстве и перешел к изучению льва, как биологического вида, как животного, с его привычками и повадками. Он взял несколько книг и долго рассматривал помещенные там фотографии. Зоологические книги дали ему еще меньше, чем тома об искусстве. Львы, при всей их величественности, оказались просто большими кошками. Своей вальяжностью и ленивыми позами они напомнили ему кота, который жил когда-то у них в доме. Создание отзывалось на кличку Непутевый. Полосатый рыжий кот целыми днями слонялся по дому, не проявляя никакого интереса к окружавшим его людям. Это было совершенно безвредное существо, похожее на ожившую подушку. Но изредка кот приносил в дом кусочки маленьких птичьих сердец, легких или других органов убитых им животных, как жертвоприношение богу. Словно он, Бад, хозяин дома, был богом. Как бы то ни было, но это срабатывало; кот прожил в их доме одиннадцать лет в полной гармонии с людьми и умер без всяких потрясений от глубокой старости. Баду нравилась раздвоенность кошачьей личности. Днем это была ласковая ленивая тварь, а ночью, когда кот выскальзывал из дома, он превращался в хищника, раздиравшего на части свои жертвы.

Правда, все эти сведения не дали Баду того, что он хотел. Единственное, чего он добился, — головной боли. Он позвонил Холли и очень мило поболтал с ней. Он рассказал ей все, что ему удалось узнать о львах в Лотонской библиотеке. Холли долго смеялась, представив себе, как здоровый пожилой мужик, похожий на Джона Уэйна, сидит в библиотеке и рассматривает книжки с картинками. Дамы в читальном зале, наверное, подумали, что он свихнулся, и ему еще повезло, что они не вызвали полицию.

— Я думаю, что смогу освободить завтрашний день.

— Ты на самом деле так думаешь? — в игривом удивлении воскликнула она. — Кто же подсказал тебе этупотрясающую идею?

— Да тут один парнишка.

— Ну, если ты придешь, то не забудь захватить с собой и его.

— Около двенадцати?

— Да, сэр, — ответила она.

Вернувшись домой, Бад увидел, что все в порядке. Даже он сам ощутил прилив счастья, хотя для того, чтобы оно было полным, пришлось принять очередную дозу перкодана. Казалось, что в его епархии, которую он называл своей империей, царили мир и спокойствие — никакого брожения в столице, никаких волнений в провинциях. Немного пива, легкий ужин — и он отправился спать, не дождавшись даже прихода сыновей, пропадавших сегодня то ли на свиданиях, то ли на вечеринках, то ли еще бог знает где. Ночью ему снились львы.

Бад проснулся в воскресенье с ощущением, что уделяет Джен слишком мало внимания, и, желая искупить свою вину (в полдень он собирался на свидание), отправился вместе с Джен и Джеффом на девятичасовое богослужение. Расс, как и положено юному интеллектуалу, перестал ходить в церковь еще в восьмом классе.

Расс еще спал, накануне он допоздна занимался где-то всякими глупостями, хорошо, хоть он вернулся домой, не навесив себе на ухо еще одну серьгу. Бад погасил свой гнев или сложил его в то место в душе, куда обычно складывал раздражение, и они с Джен и Джеффом поехали в церковь.

Джен ходила в методистскую церковь, хотя, как и Бад, была в детстве крещена баптистами. Ее отец, преуспевающий фермер из Талсы, издеваясь, утверждал, что методисты — это те же баптисты, только позабывшие, кто они такие. Хотя Джен почти во всём бывала согласна со своим отцом, в этом вопросе она проявила твердость, выбрала методистскую церковь и с тех пор не изменяла принятому решению. Методистского священника звали Уэбб Феллоуз, Джен любила его за занимательные проповеди: он был молод и тем не менее мудрым и уважаемым пастырем. Сегодня он рассказывал увлекательную и забавную историю об одном техасском нефтяном магнате, который жертвовал на храм пятнадцать процентов своего годового дохода. Иногда он давал больше, если прихожане решали построить новую молельню. Когда однажды этого техасца спросили, принадлежит ли он к церкви, тот ответил: «Нет, черт подери, это церковь принадлежит мне!» Бад понимал, что хотел сказать этим Уэбб Феллоуз. Неважно, как много долларов жертвуете вы на храм, важно, насколько щедры вы в своих сердечных помыслах и деяниях.

«В таком случае, — подумал Бад, — я очень плохой христианин. Ведь после окончания проповеди мы позавтракаем, а потом я собираюсь нарушить заповедь».

После службы они, постояв в очереди, подошли к священнику. Он был хорошо осведомлен об их делах.

— Я слышал, что ты отбил великолепно трудную подачу, сын мой, — сердечно проговорил он, похлопав Джеффа по плечу.

— Да, сэр, мне это удалось, — ответил Джефф.

— Этот мяч было невозможно поймать, — добавила Джен.

— Да нет, мама, просто он соскользнул с перчатки принимающего, — возразил Джефф, — но я принес очко. А это хорошо.

— Значит, миссис Пьюти, вы имеете полное право гордиться своим сыном.

— И я имею полное право быть благодарной господу. — Она взяла под руку Бада и слегка прижалась к нему.

— Как вы себя чувствуете, сержант? — спросил Уэбб Феллоуз.

— Нормально, — ответил Бад. — Правда, мне сказали, что теперь, если ко мне прикоснутся индикатором металла, поднимется такой звон, что в Канзас-Сити услышат.

Священник рассмеялся.

— Господь заботится о тех, кто верует в него в сердце своем, — произнес он назидательно.

Бад искренне улыбнулся молодому священнику, втайне посмеявшись над абсурдностью его заявления. «Какая чушь, — подумал он, пожимая сильную руку Феллоуза. — Господь вообще, кажется, ни о чем не думает. Он допускает, чтобы такие парни, как Лэймар, разгуливали на свободе, превращая в ад любое место, где они появляются».

Из церкви семейство отправилось в ресторанчик Денни, что возле гостиницы «Холидей Инн», и хорошенько позавтракало. Правда, Бад, не терпевший очередей, очень устал от ожидания, когда освободится место, в нем начало скапливаться раздражение, которое он не мог ни на ком выместить. Он вспомнил, как они с Холли однажды завтракали в этом заведении, но воспоминание не улучшило настроения, потому что на память вновь пришло то чувство страха, которое он тогда испытывал, боясь, что их увидит кто-нибудь из знакомых. Он постарался избавиться от непрошеных воспоминаний.

Бад заказал блюдо под названием «Большое ассорти», включавшее яичницу из трех яиц, домашнее жаркое, бекон и блинчики.

Джен по своему обыкновению философски заметила:

— Бад, может, ты оставишь немного еды тем, кто ждет своей очереди?

— Не знаю сам почему, но я чертовски проголодался.

— Ты ни разу не ел с таким аппетитом со времени ранения.

— Лэймар Пай начисто лишил меня аппетита, это совершенно точно. Но сегодня он решил вернуть мне его назад. — Бад с вожделением насадил на вилку здоровенный кусок жаркого и с наслаждением отправил его в рот. Это жаркое было его маленькой слабостью.

— Папа, — сказал Джефф, — я сегодня хочу съездить поиграть в крокет, знаешь, там, на шестьдесят первой. Ты меня не отвезешь?

— Конечно, — ответил Бад, стараясь скрыть выражение разочарования, появившееся на его лице. Рушились планы провести время с Холли. — Когда ты хочешь там быть? — спросил он.

— Да мне все равно. Я думал, что мы поедем, как вернемся домой, переоденемся и поедем.

— Это было бы можно, — ответил Бад, чувствуя себя последним мерзавцем от того, что он собирался сделать. — Но вот что я тебе скажу. Я хотел сегодня сходить в тир потренироваться в стрельбе. Хочу попробовать, что это за штука — девятимиллиметровый пистолет. Мне что-то больше не хочется перезаряжать револьвер под огнем. Шестнадцать зарядов — это всегда лучше, чем шесть. Ребята из Лотона обзавелись такими пушками, и я хочу съездить попросить, чтобы мне дали поупражняться с ними, посмотрю, что это за пистолеты. Называются «глок». Может, удастся пострелять из него. Правда, Джел Уилрайт говорит, что «беретта» намного лучше. Поэтому, может, ты чуть-чуть отдохнешь дома, а потом я вернусь, думаю, что это займет не больше часа, и мы поедем играть в крокет.

— Бад, если ты начнешь толковать с теми парнями об оружии, то вернешься домой не раньше полуночи.

То, что она так хорошо его знает, вызвало раздражение Бада.

— Нет, я только постреляю по мишеням, не больше пятидесяти раз, чтобы просто пристреляться к этой девятимиллиметровой штуковине, «глоку», и сразу же вернусь домой.

— Поживем — увидим, — сказала Джен.

— Не беспокойся, папа, я в это время посижу почитаю.

Когда они приехали домой, Бад переоделся. Он облачился в джинсы и свободного покроя рубашку, которая не терлась о повязки, еще не снятые с ран. Потом принял очередную дозу перкодана.

— Ну, я пошел, — попрощался он.

Ответом ему было лишь укоризненное молчание Джен.

Конечно, Бад не поехал ни в какой тир. Он свернул в Шервуд-Виллидж и подъехал к знакомому автоприцепу Холли. Поставив машину позади прицепа, Бад как тень прошмыгнул к двери, кляня себя на чем свет стоит. Постучав в дверь, он посмотрел на часы.

"Это очень нехороший знак, — подумал Бад. — Как только начинаешьсмотреть на часы, пиши пропало. Ничего хорошего из этого никогда не будет".

Но вот она открыла ему дверь. Холли была одета в короткое белое платье, которое открывало ее длинные красивые ноги. Ножки Холли были такими обворожительно стройными, что Бад забыл о том, что существует время, и в течение часа они были единственными на свете людьми.

— Бад, ты уверен, что тебе не восемнадцать лет?

— С тобой я действительно забываю, что мне уже не восемнадцать.

— Это хорошо, что тебе уже не восемнадцать. Если бы тебе на самом деле было восемнадцать, то я не выбралась бы от тебя живой. Ты бы просто убил меня в постели своей любовью.

— Это только потому, что ты у меня такое чудо. Раньше я не знал особой разницы между этой штукой и карбюратором. Теперь-то я знаю, и только благодаря тебе.

Он лежал на спине, наслаждаясь моментом. Комнату заливал яркий солнечный свет. Это была вторая, маленькая, спальня, потому что Бад стыдился заниматься любовью с Холли в комнате, где она жила с Тедом. Хотя расстояние между этими двумя кроватями было не больше десяти футов и разделены они были тонкой фанерной стенкой.

— Черт возьми, я так здорово себя чувствую, — проговорил он, — я еще никогда и ни с кем не был так счастлив.

— По-моему, вы бываете очень неплохо счастливы и с самим собой, мистер Пьюти, — заметила она. — Но, Бад...

Он лежал, наблюдая за игрой светотени на потолке.

— Бад, я хочу знать только одну вещь. Ты, по крайней мере, хоть думаешь отом, как нам быть? Это же надо когда-нибудь сделать, черт подери. Нам надо найти себе место. Ты должен обо всем сказать Джен и своим мальчикам. Тебе надо уладить дела с адвокатом. Так много надо сделать. Это же не может само собой внезапно упасть с неба.

Бад молча смотрел в потолок. Все, что она ему сейчас сказала, было правдой.

— Холли, еще не время.

— Для этого никогда не будет подходящего времени.

— Я обещал отвезти сегодня Джеффа на шестьдесят первую поиграть в крокет. Она тяжело вздохнула.

— Ладно, Бад, иди с Джеффом играть в крокет. Но тебе придется что-то предпринять, иначе всем будет плохо.

В конце концов, то, что сегодня между ними произошло, не так уж катастрофично. Расстались они вполне мирно. Он оделся, она мило шутила с ним. Не строила из себя оскорбленную жертву, тепло с ним попрощалась. Поэтому он поехал к сыну без горького осадка от тяжелого и бессмысленного разговора. Ничто не давило его душу и не нарушало душевного спокойствия.

Не доезжая до дома примерно милю, он остановился на стоянке у городского парка, открыл багажник своего пикапа и достал оттуда запертый ящичек. Из ящичка он вынул свои стрелковые принадлежности и тщательно, как туалетным кремом, протер руки раствором «Выбор стрелка», смывающим с кожи ружейное масло. С запахом этого раствора в их доме ассоциировались его поездки в тир. Он был отвратителен сам себе. Настолько глупой и пошлой казалась ему эта сцена.

— Ты становишься дешевкой, — сказал он себе. Бад положил сумку в багажник и поехал домой. Посмотрев на часы, он отметил про себя, что опоздал всего на полчаса. Он молил Бога, чтобы Джефф оказался дома и не потерял интерес к крокету.

— Ну вот я и дома! — крикнул он, появляясь в дверях. — Джефф, прошу прощения за опоздание. Поехали, сынок.

— Поехали, папа, — ответил Джефф.

— Расс, мы хотим поиграть в крокет. Ты не хочешь с нами?