Каньон Тираннозавра Престон Дуглас
— Кладоискатели — народ глуповатый и доверчивый. За всю историю Запада никому никогда не случалось обнаружить настоящие, подлинные сокровища.
— А этому человеку удалось.
— Когда увижу клад, тогда и поверю. А вообще, я не слыхал, чтобы здесь появлялся какой-нибудь кладоискатель; но это не важно, они ребята скрытные.
— Как думаешь, какой же клад он нашел? Если тот клад вообще существует?
Бен проворчал:
— Я был разведчиком-старателем, я за кладами не гонялся. Тут большая разница.
Том глотнул кофе.
— Но ты бывал в тех местах.
— Я там двадцать пять лет провел.
— Ты слышал разные истории.
Пик чиркнул спичкой и поднес ее к трубке.
— А как же.
— Расскажи-ка что-нибудь, а?
— Говорят, когда эти земли еще принадлежали испанцам, к северу от Абикью, в горах, был золотой прииск, он назывался Эль Капитан. Знаешь эту историю?
— Никогда не слышал.
— Так вот, в нем добыли почти десять тысяч унций золота и наделали слитков с оттиском Льва и Замка[9]. В то время поселенцам не давали покоя апачи, совершавшие набеги, поэтому слитки не вывезли, а наоборот, замуровали в пещере, ожидая, пока все более-менее успокоится. Случилось так, что однажды апачи налетели на сам прииск. Они убили всех, кроме человека по имени Хуан Кабрильо, который ушел в Абикью за провизией. Кабрильо вернулся, увидел своих товарищей мертвыми. Он отправился в Санта-Фе и пришел за золотом уже с группой вооруженных людей. Однако через пару недель пролились сильные дожди, был паводок. Рельеф местности изменился. Прииск-то нашли, нашли и скелеты убитых старателей. Но пещеру так и не обнаружили. Хуан искал ее долгие годы, пока не сгинул бесследно среди плоскогорий. Так, по крайней мере, рассказывают.
— Интересно.
— И это еще не все. Где-то в тридцатые годы малому по имени Эрни Килпатрик случилось разыскивать убежавшего неклейменого теленка в одном из тамошних каньонов. Килпатрик устроил стоянку недалеко от Английских скал, как раз к югу от Эхо Бэдлендс. Потом он рассказывал, будто на закате увидел место, прямо над каньоном Тираннозавра, где недавно упавшая с ближайшей скалы порода вроде бы приоткрыла вход в какую-то пещеру. Килпатрик взобрался на скалу и проник внутрь. Он оказался в коротком и узком тоннеле, там на стенах были оставлены метки. Эрни шел по тоннелю, пока тот не привел его в грот. Килпатрик чуть богу душу не отдал, когда свечка озарила высившуюся до потолка груду необработанных золотых слитков с оттисками Льва и Замка. Он положил один слиток в карман и помчался в Абикью. В ту ночь Эрни нахлестался в салуне и, как последний дурак, стал показывать слиток кому не попадя. Кто-то выманил Эрни на улицу, застрелил его и ограбил. Ясное дело, тайна пещеры умерла вместе с ним, а слиток больше никто и никогда не видел. — Бен сплюнул крупинку табака.
— Все истории о сокровищах одинаковые.
— Ты в нее не веришь, да?
— Не верю ни одному слову.
Пик наклонился к огню и, словно в награду самому себе за рассказ, снова раскурил трубку и сделал пару затяжек. Он ждал, что скажет Том.
— Бен, я ведь говорил с тем человеком. Он отыскал что-то грандиозное.
Пик пожал плечами.
— Что еще ценного там можно найти, кроме запасов Эль Капитана?
— Много чего. В тех местах встречаются различные минералы и драгоценные металлы — ну, допустим, он геолог-разведчик. А если убитый был археологом-любителем и раскапывал развалины индейских поселений? Ты его снаряжение видел?
— В снаряжении, навьюченном на осла, я не заметил ничего необычного.
Пик засопел.
— Если тот человек был геологом-разведчиком, он, возможно, обнаружил уран или молибден. Уран иногда встречается в верхних пластах формации Чинле, которая выходит на поверхность в каньоне Тираннозавра, в Хакбее и на всем низинном участке каньона Хоакина. Еще в пятидесятых годах я искал уран и не нашел ни шиша. Но опять же, у меня не было нужного снаряжения, сцинтилляционных счетчиков и прочего.
— Ты дважды упомянул каньон Тираннозавра.
— Это каньон громадных размеров, с миллионом ответвлений и расселин, которые проходят по всей территории Эхо Бэдлендс и идут выше, к Высоким Плоскогорьям. Раньше там находили черт знает сколько урана и молибдена.
— В наши дни уран какую-нибудь ценность представляет?
— Только если есть частное лицо, скупающее его на черном рынке. Федералов он не интересует, у них и без того забот хватает.
— А уран может понадобиться террористам?
Пик покачал головой.
— Сомневаюсь. Кто ж им ссудит миллиард долларов на его приобретение?
— А вдруг они решат изготовить бомбу с радиоактивными компонентами?
— И урановая руда, и даже чистый уран практически не радиоактивны. Многие уверены, будто уран радиоактивен, но это лишь популярное заблуждение.
— Ты еще назвал моли…
— А-а, молибден. На тыловом склоне каньона Тираннозавра обнажился трахиандезитовый порфирит олигоценовой эпохи; считается, в нем есть молибден. Да, немножко я находил, но к тому времени месторождение уже обогатили, и я накопал с гулькин нос. Могло быть и больше — всегда ведь существует место, где добыч больше.
— Почему тот каньон называется каньоном Тираннозавра?
— Прямо в его устье помещается огромная базальтовая интрузия; ветер и солнце поработали над ней так, что вершина ее напоминает череп тираннозавра. Апачи не желали заходить туда, веря, будто в каньоне бродят призраки. Именно в том месте мой мул чего-то испугался и сбросил меня. Тогда я и сломал бедро. Провалялся на земле целых три дня. В общем, если там и нет призраков, место для них все равно очень подходящее. С тех пор я в каньоне Тираннозавра не бывал.
— А золото? Я слышал, ты обнаружил что-то ценное.
Бен захихикал.
— А как же. Золото становится проклятием для каждого, кто его находит. В восемьдесят шестом году в сухом русле Мэйз я отыскал кварцевую глыбу сплошь в золотых прожилках. За девять тысяч продал ее торговцу минералами, а потом вдесятеро больше денег угробил на поиски месторождения. Понятно же, что тот проклятый булыжник откуда-то взялся, но я так и не узнал, откуда. Разве только он скатился с гор Канхилон — там много истощившихся приисков и бывших старательских городков. Я же говорю, золото ведет к катастрофе. С тех пор я к нему и не притрагивался. — Бен усмехнулся, выпустил клуб дыма.
— А еще что из себя может представлять клад?
— «Кладом», о котором вел речь тот тип, могли быть руины индейских поселений. В горах есть множество развалин, оставшихся от жилищ индейцев анасази. Я, когда был молодой и глупый, копался, бывало, в тех развалинах, а потом продавал найденные горшки и наконечники стрел. Сейчас хороший кубок из каньона Чако[10] с росписью черным по белому потянет на пять или даже на десять тысяч. Штука стоящая. И потом, есть же еще Затерянный Град Отцов.
— А это что такое?
— Том, мальчик мой, я ведь тебе рассказывал.
— Нет.
Пик громко пососал трубку.
— Где-то в конце позапрошлого века французский священник по имени Юсбио Бернар заблудился где-то на Меса де лос Вьехос по пути из Санта-Фе к Чаме. Пока Бернар кружил по окрестностям в поисках верной дороги, он нашел огромное высокогорное поселение индейцев анасази. Размером оно было, наверное, с национальный парк Меса Верде и находилось в углублении скалы, так что Бернар очутился как раз над ним. Священник насчитал там четыре укрепления, сотни жилищ — настоящий затерянный город. Больше никто и никогда тот город не находил.
— Это правдивая история?
Пик усмехнулся.
— Сомневаюсь.
— А нефть, газ? Может такое быть, что тот человек их искал?
— И в этом я сомневаюсь. Да, дикие земли в районе Чамы действительно прилегают к Сан-Хуанскому бассейну, одному из богатейших на Юго-западе месторождений природного газа. Только тогда твоему разведчику понадобилась бы целая бригада рабочих-буровиков с сейсмическими зондами. Одинокому старателю там делать нечего. — Пик поковырял пепел в трубке, примял его, снова поджег. — А если он искал призраков, то, говорят, их в тех местах будь здоров. Апачи будто бы слышали, как ревет тираннозавр рекс.
— Бен, ты уходишь от темы.
— Сам же просил историй.
Том поднял руку.
— Но не про динозавров-привидений.
— По-моему, есть вероятность, что этот твой неизвестный старатель нашел запасы Эль Капитана. Десять тысяч унций золота будут стоить… — Пик наморщил лоб, — почти четыре миллиона. Но надо еще учитывать нумизматическую ценность старинных испанских слитков с оттиском Льва и Замка. Черт, да тут стоимость каждого бруска возрастает в двадцать, тридцать раз! Раз уж о деньгах заговорили…
— Да, от такого даже тираннозавр взвоет.
— Приходи еще, расскажешь мне поподробнее про то убийство. А я тебе — про привидение Ла Льорона — Плакальщицу.
— Договорились.
9
Доходяга Мэддокс удобно расположился в салоне первого класса — он находился на борту самолета, летящего внутриконтинентальным рейсом № 450 из нью-йоркского аэропорта Ла Гуардия в Альбукерке. Мэддокс опустил спинку кресла, включил ноутбук и в ожидании, пока тот загрузится, сделал несколько глотков минеральной воды «Сан Пеллегрино». Смешно, подумал Джимсон, до чего я похож на прочих типов, одетых в дорогие костюмы и стучащих по клавишам компьютеров. Вышло бы обалденно, просто обалденно, если б вот этот вице-президент или вон тот исполнительный директор видел, какой работой занят он, Мэддокс…
Джимсон принялся разбирать пачку писем — безграмотных, старательно выведенных от руки тупым карандашом на дешевой линованной бумаге. На многих письмах виднелись жирные пятна и следы пальцев. К каждому письму прилагалась фотография его автора, какого-нибудь мерзкого недоноска. Целое сборище пропащих людишек.
Мэддокс вытащил первое письмо, расправил лист бумаги на откидном столике рядом с ноутбуком и стал читать.
«Увожаимый мистер Медокс!
Миня звать Лонделлом Франклином Джеймсом 34 лет. Я белый мущина из Арунделя, штат Арконзас. У миня член в 9 дюймав и очинь твердый и я ищу бландинку и чтоп у нее была ни очинь большая заднеца. Мне ненужны всякие там балтливые стервы мне пожалуйста женьщену каторая любит чтоп 9 дюймав а еще ростом я 6 футав и очень накачаный и с наколкой черипа на правом пличе и дрокона на груди. Мне нужна стройная женьщена с самых южных штатов. Не надо чирнамазых, мулатак и фиминистак стирвозных с Нюйорка, просто белую дивченку с Юга каторая умеет убложить мущину и жарить ципленка и варить кашу. У миня от пети до петнацати лет за вооруженое аграбление. Акружной пракурор чегото сказал про сделку о презнании вины но у миня слушание по дасрочному асвабаждению через два года и 8 мес. Мне нужна гарячая женьщена чтоп ждала миня на воли и уж давала так давала».
Мэддокс усмехнулся. Этот полудурок пробудет за решеткой до конца дней, какое уж там досрочное освобождение… Некоторым просто на роду написано мотать срок.
Мэддокс начал набирать:
«Меня зовут Лонни Ф. Джеймс, мне тридцать четыре года, я белый, родом из Арунделя, штат Арканзас. Отбываю срок от пяти до десяти лет за вооруженное ограбление, однако меньше чем через три года будет рассматриваться вопрос о моем досрочном освобождении. Я в прекрасной физической форме, мой рост — шесть футов два дюйма, вес — сто девяносто фунтов. Увлекаюсь тяжелой атлетикой и бодибилдингом, а еще — обратите внимание, дамы, — природа меня не обидела. Родился я под знаком Козерога. На правом плече у меня вытатуирован череп, а на груди — святой Георгий, убивающий дракона. Я хотел бы познакомиться с невысокой симпатичной голубоглазой блондинкой с Юга для переписки, романтических встреч и серьезных отношений. Ищу женщину спортивную, с хорошей фигурой, лет двадцати девяти или моложе, одним словом — милашку, сладкую, как конфетка. Еще хочется, чтобы это была женщина, которая сразу распознает настоящего мужчину. Люблю музыку кантри, хорошую деревенскую кухню, профессиональный футбол и долгие прогулки по сельским дорогам: идти бы вот так туманным утром, взявшись за руки»…
Теперь самое оно, подумал Мэддокс, перечитав набранный текст. «Милашка, сладкая, как конфетка». Он снова просмотрел письмо, убрал кусок про «туманное утро» и сохранил его в компьютере. Потом взглянул на снимок, прилагавшийся к письму. Очередной ублюдок, на сей раз — с круглой башкой и настолько близко посаженными глазами, что, казалось, кто-то сдавил ему голову в висках. Все равно Мэддокс отсканирует и отошлет фотографию. В его работе внешность ничего не значит. Важно лишь одно: Лонделл Франклин Джеймс сейчас там, а не здесь, на воле. В общем-то, он предлагает идеальные отношения той женщине, для которой они окажутся подходящими. Дама может ему писать, они будут обмениваться пикантными посланиями, обещаниями, клятвами в вечной любви, болтать о детишках и будущей свадьбе, но Лонделл Франклин Джеймс все равно будет оставаться за решеткой, а женщина — на воле. Она хозяйка положения, вот в чем дело. Да еще и в эротическом угаре — ведь некоторых дамочек возбуждает переписка с накачанным парнем, отбывающим большой срок за вооруженное огабление и заявляющим, будто у него член девять дюймов длиной. Ну а кто докажет, что все это выдумки?
Мэддокс открыл новый файл и перешел к следующему письму.
«Уважаемый мистер Мэддокс!
Я ищу женщину, которой можно было бы отправить мое семя, чтоб она выносила моего ребенка»…
Мэддокс скривился, скомкал письмо и засунул его в кармашек впереди стоящего кресла. Господи, он же службой знакомств заведует, а не банком спермы. Эту службу под названием «Время невзгод» Джимсон учредил, работая в тюремной библиотеке за старым «Ай-би-эм-486», в памяти которого хранилась картотека. Еще в бытность артиллерийским сержантом Мэддокс неплохо освоил компьютер, и теперь полученных навыков ему вполне хватало. В наши дни без технических знаний и из пушки-то мало-мальски приличной не пальнешь, считал он.
Мэддокс с удивлением обнаружил у себя недюжинные способности к работе с машинами. В отличие от людей они чистенькие, не воняют, слушаются и от труда не отлынивают. Мэддокс начал с того, что стал собирать по десять долларов с заключенных, чьи фамилии и адреса помещал на веб-сайте, созданном им для привлечения женщин, которые хотят вступить в переписку. И дело пошло. Вскоре Мэддокса осенило: главный доход приносят не заключенные, а дамочки. Джимсон поражался количеству женщин, мечтающих закрутить роман с преступником. Он взимал двадцать девять долларов девяносто девять центов за членство во «Времени невзгод». В год выходило 199 долларов с человека, и все посетительницы сайта получали неограниченный доступ к частным объявлениям, а значит — к адресам и фотографиям более четырехсот заключенных, отбывающих значительные сроки за любые преступления, от убийств и изнасилований до похищения людей, вооруженных ограблений и нанесения тяжких телесных повреждений. Теперь на каждого преступника приходилось уже по три женщины, в общей сложности почти тысяча двести дамочек. Подсчитав расходы, Мэддокс выяснил, что три сотни в неделю он имеет безо всяких.
Попросили «приготовиться к снижению», между рядами кресел просеменила стюардесса. Она кивала, улыбалась и вполголоса напоминала деловым людям выключить компьютеры. Мэддокс убрал свой ноутбук под сидение и посмотрел в окно, за которым проплывал коричневый ландшафт Нью-Мексико. Самолет приближался к Альбукерке с востока, внизу виднелись склоны гор Сандия, на них темные полоски леса резко сменялись участками, покрытыми снегом. Самолет пролетел над горой и, оказавшись над городом, приступил к снижению. Мэддокс мог разглядеть все: и реку, и шоссе, и большую междуштатную магистраль, и маленькие домики, сгрудившиеся у подножия гор. Столько никому не нужных людишек, прозябающих в своих хибарах… Эта картина подействовала на Джимсона угнетающе. Он почувствовал себя так, будто снова оказался в тюрьме.
Нет, это, пожалуй, чересчур. С тюрьмой ничто не может сравниться, даже отдаленно.
Мэддокс вспомнил о насущной проблеме, и его внезапно охватило раздражение. Бродбент. Должно быть, там, в Лабиринте, он дожидался подходящего момента. Да, он просто выжидал. Джимсон все сделал, прикончил того типа, а тут пожаловал Бродбент, прикарманил блокнот и смылся. Неплохо устроился, сукин сын.
Мэддокс глубоко вдохнул, закрыл глаза и несколько раз повторил про себя мантру, пытаясь медитировать. Ни к чему себя накручивать. Ничего в предстоящем деле трудного нет. Если Бродбент прячет записную книжку дома, Мэддокс ее отыщет. А если не дома, тогда Мэддокс все равно как-нибудь да вытрясет блокнот из Бродбента. Тот просто не знает, с кем связался. И раз Бродбент влез в эти дела по самое не балуйся, он вряд ли пойдет в участок. Они все сами уладят по-тихой.
Мэддокс в таком долгу перед Корвусом… Господи, да он Корвусу жизнью обязан.
Джимсон откинулся в своем кресле, и «Боинг-747» совершил чудесную мягкую посадку, едва ощутимо коснувшись земли. Мэддокс решил, что это хороший знак.
10
На следующее утро Том застал своего помощника Шейна Макбрайда у ходунка. Помощник внимательно наблюдал, как гнедой четвертьмильный[11] конек ковыляет по кругу. Шейн был ирландцем из Южного Бостона, учился в Йельском университете, однако фамилией и усвоенными привычками уже настолько сильно походил на уроженца Запада, что даже внешне больше, нежели местные жители, напоминал настоящего ковбоя. Он разгуливал в плетеных веревочных ботинках и щеголял густыми усами, нахлобучив на голову поношенную ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и повязав вокруг шеи выгоревший черный платок. А еще Макбрайд вечно жевал табак. Шейн разбирался в лошадях, имел хорошее чувство юмора, серьезно относился к своей работе и был человеком невероятно преданным. Лучшего помощника Том и не желал.
Шейн повернулся к Бродбенту, снял шляпу, вытер пот со лба, прищурил один глаз и спросил:
— Что скажешь?
Том присмотрелся к походке коня.
— И давно он уже в ходунке?
— Десять минут.
— Ножной остит.
Шейн перестал щуриться.
— Не-а. Тут ты не прав. Это сесамоидит.
— Щеточные суставы не опухли. И ранка слишком симметричной формы.
— В начальной стадии сесамоидита язвочка тоже может быть симметричной.
Том внимательнее посмотрел на коня.
— Чей он?
— Хозяев соседнего ковбойского домика. Коня зовут Благородный Никс. Раньше у него вообще никаких болячек не было.
— Это пастуший конь или на нем охотиться ездят?
— Он участвует в скачках.
Том нахмурился.
— Тогда, может, ты и прав.
— Может? Да какое там «может»! Он только что из Амарильо, со скачек, седло выиграл. Утомительные тренировки да долгий переезд — и вот тебе результат.
Том остановил ходунок, опустился на колени, ощупал лошадиную ногу сзади, над копытом. Она была горячей. Бродбент поднялся.
— Я все же утверждаю, что это ножной остит, однако признаю: вероятно, остит затронул сесамовидные кости.
— Излагаешь прямо как юрист.
— В обоих случаях лечение одинаковое. Полный покой, промывание холодной водой, плюс диметилсульфоксид и кожаные накладки.
— Да знаю я, знаю.
Том положил руку Шейну на плечо.
— А ты делаешь успехи, а, Шейн?
— Есть такое дело, босс.
— Значит, и сегодня сможешь подежурить в лечебнице?
— А в городе ведь куда лучше — и пиво тебе холодное, и музыканты марьячис, и девочки в коротких юбках.
— Ну, смотри, осторожно, не устрой тут пожар.
— А ты все ищешь ту девицу, у которой отца застрелили в Лабиринте?
— Я бы не сказал, что поиски продвигаются успешно. И полиция никак не найдет тело.
— Меня это ни капли не удивляет. Там же территория огромная, на ней черт ногу сломит.
Том кивнул.
— Если б я выяснил, что именно написано в его блокноте, то сразу понял бы, кто он.
— Наверное.
Том уже обо всем рассказал Шейну, настолько они были близки. А Шейн, несмотря на свою разговорчивость, на самом деле умел держать язык за зубами.
— У тебя этот блокнот с собой?
Том вынул записную книжку из кармана.
— Дай-ка глянуть. — Шейн полистал блокнот. — Что это? Шифр?
— Да.
Шейн закрыл блокнот, осмотрел обложку.
— Его кровь?
Том кивнул.
— Бог ты мой… Бедняга. — Шейн отдал Тому книжку. — Если легавые узнают, что ты ее утаил, у тебя будут неприятности.
— Понимаю.
Том обошел свою ветеринарную лечебницу и осмотрел лошадей в стойлах. Каждую погладил, каждой сказал что-то ласковое, проверил, всё ли в порядке. Затем перебрал счета у себя на рабочем столе — некоторые оказались просроченными. Дело тут было даже не в безденежье, Том просто поленился их оплатить. Ни он, ни Шейн терпеть не могли бумажной возни. Том сунул конверты со счетами в пластмассовую коробку, так ни один и не распечатав. Для всей этой бумажной тягомотины не худо бы нанять счетовода, вот только дополнительные траты оставят их в убытке, а они только-только, после года тяжкого труда, достигли уровня нулевой прибыли. И неважно, что у Тома условно депонировано сто миллионов долларов. В отличие от отца он хотел пользоваться плодами собственного труда.
Том отодвинул бумаги и достал ноутбук. Цифры в блокноте не давали ему покоя. Он был уверен: именно цифры скрывают тайну личности того человека. И найденного им клада.
Шейн просунул голову в дверь.
— Как там наш участник скачек? — спросил Том.
— Я обработал ему ногу и отвел его в конюшню.
Шейн все не уходил.
— Ты чего?
— Помнишь, в прошлом году в монастыре, в верховье Чамы, овца заболела?
Том кивнул.
— И мы еще узнали, что один из тамошних монахов раньше был дешифровщиком и работал в ЦРУ, а потом все бросил и ушел в монастырь.
— Да, что-то такое припоминаю.
— Не хочешь попросить его расшифровать цифры в блокноте?
Том уставился на Шейна.
— Это лучшая твоя мысль за всю неделю!
11
Мелоди Крукшенк настроила алмазный резец на нужный угол и увеличила количество оборотов. Что за прекрасный образчик точной техники! Его совершенство угадывалось в издаваемом им чистом музыкальном звуке. Мелоди поместила пробу в распилочное гнездо, укрепила ее, затем включила ламинарный поток воды. Тонкое завывание резца перекрылось бульканьем: вода омывала образец, и становились видны цветные крапинки — желтые, красные, темно-багровые. Мелоди завершила настройку, поставила направление и скорость на автомат, и резец заработал вовсю.
Как только алмазное лезвие соприкоснулось с поверхностью камня, послышалась самая настоящая музыка. Через секунду образец уже был распилен надвое, показалась его драгоценная внутренняя часть. С ловкостью, приобретенной за годы работы, Мелоди промыла и высушила половинки, перевернула их и поместила тыльной стороной на стальной манипулятор в эпоксидную смолу.
Пока смола затвердевала, Мелоди рассматривала свой сапфировый браслет. Подругам она сказала, что это дешевая бижутерия, и они поверили. А почему бы им не поверить? Кому может прийти в голову, будто она, Мелоди Крукшенк, техник-специалист первой категории с зарплатой 21 000 долларов в год и жалкой квартиркой в конце Амстердам-авеню, без мужчины и без денег, станет разгуливать с синими звездчатыми шриланкийскими сапфирами в десять карат? Мелоди прекрасно понимала, что Корвус ее использует — такой мужчина никогда бы не заинтересовался ею всерьез. С другой стороны, он доверил работу именно ей, и это не случайно. Мелоди — классный, по-настоящему классный специалист. Браслет — составляющая строго безличного соглашения, плата за мастерство и за молчание. Ничего тут постыдного нет.
Смола вокруг образца застыла. Мелоди снова положила его в распилочное гнездо и сделала новый надрез с обратной стороны. Вскоре получился тонкий срез камня толщиной приблизительно в полмиллиметра, без единой трещинки или зазубринки. Мелоди проворно растворила смолу, включила воду и разделила полупрозрачную каменную пластинку на двенадцать частей; все они предназначались для разных тестов. Взяв один из получившихся кусочков, женщина укрепила его в смоле на другом манипуляторе и с помощью шлифовального круга и полировочного устройства сделала еще тоньше, доведя до совершенной прозрачности и толщины не более человеческого волоса. Положила на предметное стекло, а то, в свою очередь, — на предметный столик поляризационного микроскопа Мейджи. Затем включила микроскоп и приблизила глаза к окулярам.
Быстрое регулирование фокусировки — и вот уже в поле зрения цветная радуга, целый мир кристальной красоты. От великолепия, которое являл поляризационный микроскоп, у Мелоди всегда захватывало дыхание. Даже самый невзрачный камешек раскрывал свою потаенную душу. Мелоди установила тридцатикратное увеличение и постепенно стала прибавлять по тридцать градусов к углу поляризации, причем с каждым прибавлением образец словно выбрасывал новый цветовой поток. Первый осмотр носил исключительно эстетический характер; женщина будто заглядывала в окно из цветного стекла, более прекрасное, чем розетка Шартрского собора.
По мере приближения к углу поляризации в 360 градусов сердце Мелоди забилось быстрее. Образец и впрямь невиданный. Установив максимальный угол, Мелоди дала стодвадцатикратное увеличение. Структура образца столь тонка, столь совершенна — просто поразительно. Теперь Мелоди понимала, отчего такая секретность. Если есть еще подобные камешки там, откуда взяли этот, — а они, вероятно, есть, — тогда сохранить их наличие в тайне становится делом первостепенной важности. Удача неслыханная, даже для такой известной личности, как Корвус.
Мелоди отвела глаза от окуляров, и ее посетила новая мысль. Может быть, она нашла именно то, что нужно ей для получения штатной должности. Только бы верно и безошибочно разыграть свои карты.
12
Монастырь Христа в Пустыне находился в диких землях в районе Чамы, до него было пятнадцать миль пути вверх по реке. Совсем рядом с монастырем возвышался величественный обрывистый склон столовой горы Меса де лос Вьехос, а дальше начинались бескрайние территории, занятые высокими плоскогорьями. Том ехал по Монастырской дороге страшно медленно, не желая, чтобы его драгоценный «шеви» пострадал на одной из самых отвратительных трасс во всем штате. Из-за многочисленных рытвин впечатление было такое, будто ее бомбили, и на отдельных неровных участках у автомобиля грозили повылетать заклепки, а у Тома — зубы, все до единого. Говорили, впрочем, что монахов эта дорога вполне устраивает.
В конце переезда, который уже начал представляться Тому чуть ли не путешествием на край света, над можжевельником и чамисой показалась башенка глинобитной церкви. Постепенно стал виден весь монастырь, когда-то основанный бенедиктинцами: группа коричневых глинобитных построек, разбросанных на уступе над поймой, как раз над тем местом, где речушка Галлина сливалась с Чамой. По многим свидетельствам, это был один из наиболее отдаленных христианских монастырей в мире.
Том припарковал грузовик на земляной площадке и по тропинке добрался до монастырской лавки. Он чувствовал неловкость при мысли о том, как станет просить монаха о помощи. Снизу, из церкви, доносился слабый отголосок пения, сливавшегося с хриплыми криками сосновых соек.
Лавка была пуста, однако когда Том отворил дверь, звякнул колокольчик, и навстречу гостю вышел молодой монах.
— Здравствуйте, — сказал Том.
— Добро пожаловать. — Монах опустился на высокий деревянный стул, стоявший за прилавком. Том нерешительно оглядывал скромный монастырский ассортимент: мед, засушенные цветы, самодельные открытки, изделия с резьбой по дереву.
— Меня зовут Том Бродбент, — представился он, протягивая руку.
Монах ответил ему рукопожатием. Он был невысок, худощав и носил очки с толстыми стеклами.
— Рад познакомиться.
Том кашлянул. До чего же неудобно.
— Я ветеринар, в прошлом году лечил здесь больную овцу.
Монах кивнул.
— Тогда я услышал о монахе, бывшем сотруднике ЦРУ.
Снова кивок.
— Вы знаете, кто это?
— Брат Форд.
— Да. Я хотел спросить, можно ли мне поговорить с ним?
Монах посмотрел на часы, большие спортивные часы с кнопками и массивным циферблатом, выглядевшие на его монашеском неуместно — Том даже не знал почему, ведь монахам тоже нужно узнавать время.
— Час шестой только что истек. Я приведу брата Форда.
Монах вышел на тропинку и вскоре скрылся из виду. Пять минут спустя изумленный Том заметил, как с горы спускается какой-то гигант: на огромных ногах — пыльные сандалии, в руке — длинный деревянный посох, за спиной трепещут складки коричневой рясы. Через секунду дверь распахнулась. Великан в рясе размашисто прошагал в лавку, сразу подошел к Тому и удивительно бережно пожал ему руку своей лапищей.
— Брат Уайман Форд, — пророкотал он явно не монашеским голосом.
— Том Бродбент.
Брат Форд отличался поразительным уродством. У него была большая голова и грубое лицо, похожее на лицо Авраама Линкольна и одновременно напоминавшее ноздреватый германский сыр. Форд не казался особенно благочестивым, по крайней мере внешне, — отнюдь не по-монашески смотрелись высокая внушительная фигура, борода и непослушные черные волосы, закрывавшие уши.
Наступило молчание. Том вновь почувствовал неуместность своего визита.
— Не найдется ли у вас свободной минутки?
— По уставу на территории монастыря мы должны соблюдать обет молчания, — ответил монах. — Может, прогуляемся?
— Хорошо.
Он быстро зашагал по тропинке, что сбегала от монастырской лавки к реке и вилась вдоль берега. Том изо всех сил старался не отставать. Был чудесный июньский день. Оранжевые края каньона ярко выделялись на фоне голубого неба, над головой проплывали пушистые облака, похожие на величественные корабли.
Минут десять Том с монахом шли, не говоря ни слова. Тропинка привела их к высокому утесу. Брат Форд подобрал края рясы и сел на ствол поваленного можжевельника. Том опустился рядом и молча восторженно оглядел каньон.
— Надеюсь, я не отвлек вас от каких-нибудь важных дел, — проговорил он, все еще не зная, с чего начать.
— Я пропускаю страшно важное заседание в Палате прений. На нем разбирается случай богохульства одного из братьев во время всенощной. — Форд усмехнулся.
— Брат Форд…
— Прошу, зовите меня Уайманом.
— Вы что-нибудь слышали о позавчерашнем убийстве в Лабиринте?
— Я уже давно не читаю газет.
— Вы знаете, где Лабиринт?
— Да, он мне хорошо знаком.
— Два дня назад там застрелили кладоискателя. — Том рассказал, как нашел умирающего, как тот отдал ему блокнот и как потом тело исчезло.
Некоторое время Форд молча глядел на реку. Потом повернул голову и спросил:
— Ну… а при чем же здесь я?
Том достал из кармана блокнот.
— Вы не отнесли его в полицию?
— Я давал слово.
— Но вы наверняка передали им копию.
Читать бесплатно другие книги:
