Каньон Тираннозавра Престон Дуглас
Ну да, конечно. У Пиэла с супругой была разница в тридцать лет, жена обманывала его с молоденьким смотрителем археологического отдела, и если уж не порок выставлять себя стариком-рогоносцем, то жениться на женщине, которая моложе твоей собственной дочери, — порок вне всякого сомнения.
Секретарь принес на серебряном подносе хрустальный стаканчик, наполненный янтарной жидкостью. Пиэл с изысканным видом отпил из стаканчика.
— «Грэмз тони» урожая шестьдесят первого года. Божественный нектар.
Корвус ждал, сохраняя вежливо-нейтральное выражение лица.
Пиэл поставил стакан.
— Я не буду ходить вокруг да около, Айэн. Как вы знаете, снова поднят вопрос о присвоении вам постоянной штатной должности. Кафедра палеонтологии начнет обсуждение в первых числах следующего месяца, процедура известная.
— Естественно.
— И проходит она вторично, это вы тоже знаете. Кафедра выносит свою рекомендацию мне на рассмотрение. Формально последнее слово за мной, однако за десять лет моего президентства я ни разу не выступил против решения кафедры, так же я намерен поступать и впредь. Мне неведомо, что решит кафедра относительно вас. Я не говорил на эту тему с ее сотрудниками, да и не собираюсь говорить. Но мне бы хотелось дать вам один совет.
— Всегда рад выслушать ваш совет, Кушман.
— Мы — сотрудники Музея. Исследователи. К счастью, здесь у нас не университет, нам не нужно обучать толпу студентишек. Мы можем всецело посвятить себя исследованиям и публикациям. Следовательно, если публикаций недостаточно — это непростительно.
Он умолк, чуть приподняв бровь, словно желая подчеркнуть тонкость своего замечания, которое, как обычно, могло по тонкости сравниться разве что с корабельным канатом.
Пиэл взял лист бумаги.
— Вот список ваших публикаций. Вы являетесь сотрудником Музея уже девять лет, а статей я насчитал одиннадцать — приблизительно одна статья в год.
— Главное не количество, а качество.
— Я работаю в другой сфере, нежели вы, — я энтомолог, так что простите, о качестве судить не могу. У вас, несомненно, хорошие работы. Никто еще не поставил под сомнение их качество, и каждому известно: неудача китайской экспедиции — лишь досадная случайность. Однако же — всего одиннадцать статей?.. Некоторые наши смотрители публикуют по одиннадцать в год.
— Любому под силу накропать статейку только ради публикации. Я же предпочитаю дождаться, пока у меня действительно будет что сказать.
— Ну-ну, Айэн, вы же знаете — это неправда. Да, я согласен, подход «хоть умри, но опубликуйся» порой имеет место. Однако мы — Музей естественной истории, и практически все труды, публикуемые нашими сотрудниками, — мирового уровня. Впрочем, я уклонился от темы. За последний год вы не опубликовали ничего, и я пригласил вас сюда, поскольку предполагаю, что вы работаете над чем-то важным.
Президент приподнял брови — дескать, задан вопрос.
Корвус переменил положение ног. Он чувствовал, как от попытки улыбнуться у него напряглись мышцы вокруг рта. Унижение было почти непереносимо.
— Да, я действительно работаю над важным проектом.
— Могу ли я узнать, над каким именно?
— В настоящий момент ситуация с ним достаточно сложная, но через неделю-другую я смогу представить проект вам и специальной комиссии — разумеется, конфиденциально. Первичные результаты моей работы скажут сами за себя.
Пиэл пристально посмотрел на Корвуса, улыбнулся.
— Отлично, Айэн. Дело в том, что вы, на мой взгляд, прекрасный сотрудник Музея и, разумеется, немаловажное значение имеет ваше прославленное имя, у нас в памяти оно неразрывно связанно с вашим выдающимся отцом. Я задаю вам вопросы о публикациях лишь постольку, поскольку желаю дать совет. Заметьте, если кафедра не присваивает смотрителю Музея постоянной штатной должности, мы воспринимаем эту неудачу весьма болезненно, скорее, как свой личный промах. — Пиэл поднялся, широко улыбаясь. — Желаю вам удачи.
Выйдя из кабинета президента, Корвус пошел по длинному коридору пятого этажа. Безмолвная ярость переполняла доктора, и он едва мог вздохнуть. Тем не менее Корвус сохранял на лице улыбку, кивал направо и налево, бормотал приветствия коллегам, покидавшим Музей в конце рабочего дня, — стадо возвращается на благоустроенные загоны в безликих американских предместьях Коннектикута, Нью-Джерси и Лонг-Айленда.
17
Обстановка беленой комнаты, помещавшейся позади ризницы монастыря Христа в Пустыне, ограничивалась всего четырьмя предметами: неудобным деревянным табуретом, грубо сколоченным столом, распятием и ноутбуком «Эппл», который вместе с принтером работал на универсальном аккумуляторе с солнечной батареей. За компьютером сидел дрожащий от нетерпения Уайман Форд. Он только что загрузил две криптоаналитические программы и готовился применить их к шифру из блокнота, полностью, до последней цифры введенному в ноутбук. Форд уже понял: перед ним не простой код, поскольку обычные приемы расшифровки не действовали. Тут было и в самом деле нечто особенное.
Уайман поднял палец и аккуратно нажал на клавишу. Одно движение — и вот первая программа уже запущена.
Это была не дешифрующая программа как таковая — скорее, структурный анализатор, который по системе расположения цифр определял тип кода: подстановочный или перестановочный, с перешифровкой или без, номенклатурный или многоалфавитный. Форд уже выяснил, что данный шифр не является шифром с открытым ключом, основанным на перемножении больших простых чисел. Однако дальше этого Уайману продвинуться не удавалось.
Через каких-то пять минут компьютер дал звуковой сигнал — первая программа завершила анализ. Появившийся на экране результат потряс Форда:
ТИП ШИФРА НЕ ОПРЕДЕЛЕН
Он просмотрел результаты структурного анализа, числовые частотные таблицы, вероятностные распределения. Цифры располагаются не беспорядочно — программа выделила все возможные структуры и случаи отклонения от произвольной комбинации. Значит, в цифрах заключена информация. Но какая именно и каким образом она закодирована?
Форд не был удручен — скорее наоборот. Он испытывал внутренний трепет. Чем мудренее шифр, тем более любопытные сведения в нем скрыты. Уайман запустил следующую программу — частотный анализатор отдельных цифр, числовых пар и триплетов — и одновременно загрузил частотные таблицы наиболее распространенных языков. Но и здесь его постигла неудача: не обнаружилось ни одного соответствия между имеющимися цифрами и буквами как английского, так и прочих языков.
Форд посмотрел на время. Час третий монастырского дня на исходе. Он просидел за компьютером пять часов подряд.
Проклятье.
Форд перевел взгляд на экран. Каждое число в шифре состоит из восьми цифр, а восемь цифр образуют байт; следовательно, это машинный код. А ведь его нацарапали карандашом в грязном блокноте, и, скорее всего, посреди пустыни, где поблизости нет никаких компьютеров. Кроме того, Форд уже пробовал перевести цифры кода, сгруппированные по восемь, в двоичный и шестнадцатиричный коды, а также в ASCII[14] и применить к полученным результатам дешифрующие программы, однако снова потерпел неудачу.
Дело принимало неожиданный оборот.
Форд прервался, взял блокнот, открыл и пролистал его. Старая записная книжка. Кожаная обложка истерта и кое-где порвана, между захватанными страничками набился песок. Блокнот слегка пах дымом от костра. Крупные цифры были выведены остро отточенным карандашом, твердо и четко, аккуратными рядами и столбцами, которые представляли собой подобие решетки. Почерк ровный — должно быть, все записи сделаны за один раз. И на ни одной из шестидесяти страниц нет помарок или исправлений. Цифры, несомненно, откуда-то переписаны.
Форд закрыл блокнот. Сзади обложка испачкана, пятно до сих пор немного липкое. Кровь, догадался потрясенный Уайман. Он вздрогнул и быстро положил блокнот. Увидев кровь, вдруг вспомнил, что это все не игрушки, что недавно убили человека и блокнот, вероятно, содержит указания относительно того, как найти сокровища.
«Куда же я ввязываюсь?» — думал Форд.
Вдруг он почувствовал: сзади кто-то есть. Обернулся — оказалось, вошел настоятель монастыря. Аббат стоял, заведя руки за спину, слегка улыбался и пристально смотрел на Форда живыми черными глазами.
— Нам не хватало вас, брат Уайман.
Форд поднялся.
— Простите, отец мой.
Настоятель вгляделся в цифры на экране компьютера.
— Вы, должно быть, заняты неким важным делом.
Уайман промолчал. Он сомневался, представляет ли его занятие важность в том смысле, который подразумевал настоятель. Форду стало стыдно. Именно эта вошедшая в привычку одержимость работой навлекла на Уаймана беду в мирской жизни, именно эта маниакальная поглощенность выполняемой задачей, заставляющая позабыть обо всем на свете. После гибели Джулии Форд так и не смог простить себе тех бесчисленных вечеров, когда он допоздна засиживался за работой, вместо того чтобы разговаривать с женой, ужинать с ней, ласкать ее…
Форд ощущал пристальный, но доброжелательный взгляд настоятеля, однако был не в силах поднять глаза.
— Ora et labora, молись и работай, — с прохладцей проговорил аббат. — Вот две противоположности. Молясь, мы прислушиваемся к Богу, работая — беседуем с Ним. Монашеская жизнь есть стремление к полному равновесию между первым и вторым.
— Понимаю, отец мой. — Уайман чувствовал, что краснеет. Настоятель всегда поражал его своими простыми и одновременно мудрыми словами.
Аббат положил Форду руку на плечо, сказал: «Я рад», затем повернулся и вышел.
Уайман сохранил результаты своей работы в памяти компьютера и на компакт-диске, выключил ноутбук. Положил блокнот и диск в карман, а вернувшись в свою келью, убрал их в прикроватную тумбочку. Форд размышлял: неужели он с помощью своих программ вскрыл чьи-то темные делишки? Возможно ли подобное?
Уайман склонил голову и забыл обо всем, кроме молитвы.
18
Том смотрел, как детектив Уиллер меряет шагами гостиницу его жилища. Медленная тяжелая поступь лейтенанта непостижимым образом свидетельствовала о бесцеремонном отношении полиции к хозяевам. На детективе была клетчатая спортивная куртка, серые брюки и голубая рубашка. Галстука он не носил. Уиллер размахивал в такт ходьбе короткими руками, на костлявых кистях которых выступили вены. Малорослый детектив выглядел лет на сорок пять; узколицый, плосконосый, с запавшими черными глазами и покрасневшими веками, он имел вид человека, всерьез страдающего бессонницей.
На некотором расстоянии за детективом трусил его товарищ с открытой записной книжкой в руке, пухлый, вежливый и обходительный Эрнандес. Они прибыли в сопровождении толковой седоволосой женщины, представившейся доктором Фейнинджер, судебно-медицинским экспертом.
Салли сидела на диване рядом с Томом.
— На месте преступления обнаружен человеческий волос, — сказал Уиллер, медленно повернувшись на каблуках. — Доктор Фейнинджер хочет выяснить, не принадлежит ли он убийце. Для этого требуется исключить возможность того, что волос обронен кем-то, также побывавшим на том участке.
— Понятно.
Том почувствовал: черные глаза детектива буквально просверливают его насквозь.
— В таком случае, если у вас нет никаких возражений, подпишите вот здесь.
Том поставил свою подпись на нужном бланке.
Подошла доктор Фейнинджер с небольшим черным пакетом в руках.
— Присядьте, пожалуйста.
— Со мной будут делать что-то опасное? А я и не знал. — Том попытался улыбнуться.
Последовал резкий ответ:
— Я возьму несколько волосков с вашей головы — выдерну их, придерживая у самого корня.
Том сел, переглянувшись с Салли. Он был абсолютно уверен: к нему пришли не только ради каких-то волосков. Том смотрел, как женщина-патологоанатом достает из своего черного пакета пару пробирок и несколько клеящихся ярлычков.
— А пока, — сказал Уиллер, — мне хотелось бы прояснить еще некоторые моменты. Не возражаете?
Ну вот, приехали, подумал Том.
— Мне требуется адвокат?
— Вы имеете право воспользоваться его услугами.
— Я нахожусь на подозрении?
— Нет.
Том махнул рукой.
— На адвоката уйдет уйма денег. Давайте так.
— Вы говорите, что в ночь совершения убийства ехали верхом вдоль Чамы.
— Да, верно.
Том почувствовал, как пальцы доктора Фейнинджер копошатся у него в волосах, словно примериваясь. В одной руке она держала внушительных размеров пинцет.
— Вы утверждаете, что ехали через каньон Хоакина кратчайшим путем?
— Вообще-то этот путь не такой уж короткий.
— Вот и я о том же. Почему поехали именно там?
— Я уже говорил: люблю те места.
Наступило молчание. Было слышно, как Эрнандес чиркает ручкой по бумаге, как шелестит переворачиваемая страница блокнота. Доктор Фейнинджер выдернула у Тома один волосок, другой, третий.
— Всё, — объявила она наконец.
— Сколько еще вы проехали в ту ночь? — продолжал Уиллер.
— Миль десять или двенадцать.
— Сколько примерно это заняло времени?
— Часа три-четыре.
— Выходит, вы выбрали короткий путь, который на самом деле оказался длинным, да еще на закате, и вам предстояло ехать в темноте по меньшей мере три часа.
— В ту ночь было полнолуние, и я заранее планировал длительную прогулку. Мне хотелось ехать домой при луне, вот в чем все дело.
— Ваша жена ничего не имеет против поздних возвращений?
— Нет, его жена ничего не имеет против поздних возвращений, — сказала Салли.
Уиллер продолжал, по-прежнему бесстрастно:
— И услышав выстрелы, вы пошли посмотреть, что случилось?
— Разве я не отвечал уже на эти вопросы, детектив?
Полицейский упорствовал:
— Вы сказали, что обнаружили неизвестного мужчину, находившегося при смерти. Вы делали ему искусственное дыхание, поэтому на вашей одежде его кровь.
— Да.
— И тот мужчина говорил с вами, просил разыскать свою дочь по имени… Робби, так? — и сообщить ей о его находке. Однако неизвестный умер, не успев объяснить, что же именно он нашел. Правильно?
— Мы все это уже обсуждали. — Том не рассказал, да и не собирался рассказывать, ни о записной книжке погибшего разведчика-старателя, ни об упомянутом им кладе. Он сомневался, что полиция сумеет сохранить все в тайне, а весть о неведомых сокровищах неизбежно повлечет за собой старательский бум.
— Он вам ничего не отдавал?
— Нет. — Том сглотнул слюну. Удивительно, до чего же мерзко лгать.
Тут Уиллер засопел, уставился в пол.
— Вы ведь часто ездите верхом там, среди высоких плоскогорий?
— Да, это так.
— Ищете что-нибудь?
— Да.
Уиллер пробуравил Тома глазами.
— Что?
— Тишину и покой.
Детектив нахмурился.
— Каков же ваш маршрут?
— Я езжу повсюду: к Лабиринту, через Меса де лос Вьехос, Английские скалы, Ла Кучилью, иногда до самых Эхо Бэдлендс, если выбираюсь на всю ночь.
Уиллер обратился к Салли:
— Вы ездите с ним?
— Иногда.
— Мне сообщили, что вчера во второй половине дня вы побывали в монастыре Христа в Пустыне.
Том поднялся.
— Кто вам сказал? За мной установлена слежка?
— Спокойнее, мистер Бродбент. Ваш пикап трудно не заметить. И практически вся дорога видна, разрешите вам напомнить, с вершины Меса де лос Вьехос, где наши люди разыскивают тело и улики. Так вот, вы действительно ездили в монастырь?
— Мне обязательно отвечать на этот вопрос?
— Нет. В случае вашего отказа я пришлю вам повестку, вот тогда-то и понадобится пресловутый адвокат, а на соответствующие вопросы будете отвечать в главном полицейском управлении под присягой.
— Вы мне угрожаете?
— Я констатирую факт, мистер Бродбент.
— Том, — вмешалась Салли, — успокойся.
Том сглотнул.
— Да, я туда ездил.
— С какой целью?
Том замялся.
— Навестить приятеля.
— Его имя?
— Брат Уайман Форд.
Чирк-чирк — ручка. Уиллер писал, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.
— Этот брат Форд — монах?
— Послушник.
— Для чего вам понадобилось с ним встречаться?
— Хотел узнать, читал ли он, или, может, слышал что-нибудь о том убийстве в Лабиринте.
Опять ложь, ужасно. Том начал понимать: возможно, Салли, Шейн и Форд были правы, и ему ни в коем случае не следовало прятать у себя блокнот. Но ведь он, черт возьми, обещал!
— И что же?
— Ему ничего не известно.
— Совсем ничего?
— Совсем ничего. Он даже не знал об убийстве. Он не читает газет.
Если полицейские придут к Форду, интересно, солжет ли Уайман насчет записной книжки? Вряд ли — он же, в конце концов, монах.
Уиллер поднялся.
— Вы еще некоторое время будете дома? На тот случай, если нам снова понадобится с вами поговорить?
— Пока я не собираюсь уезжать.
Уиллер кивнул, посмотрел на Салли.
— Извините за беспокойство, мэм.
— Я вам не «мэм»! — отрезала Салли.
— Не хотел вас обидеть, миссис Бродбент. — Полицейский повернулся к доктору Фейнинджер. — Вы взяли все необходимое?
— Да.
Том проводил их до двери. На выходе Уиллер остановился, не сводя с Бродбента своих черных глаз.
— Давать ложные показания офицеру полиции — значит мешать осуществлению правосудия. Это уголовное преступление.
— Я в курсе.
Детектив развернулся и вышел. Том убедился, что полицейская машина отъехала, вернулся в дом и закрыл дверь. Салли стояла посреди гостиной, скрестив на груди руки.
— Том…
— Не надо.
— Нет уж, я скажу. Ты завяз по самую шею. Тебе нужно отдать им блокнот.
— Уже слишком поздно.
— Нет, не поздно. Ты можешь все объяснить. Они поймут.
— Черта с два они поймут. И потом, я дал слово, сколько раз повторять!
Вздохнув, она опустила руки.
— Том, ну почему ты такой упрямый?
— А то ты не упрямая.
Салли опустилась на диван рядом с мужем.
— Ты невыносим.
Он обнял ее.
— Извини уж, но ведь тебе как раз такого мужа и надо.
— Да, наверное. — Она снова вздохнула. — А мне сегодня, когда я вернулась домой, показалось, что здесь кто-то побывал.
— С чего ты взяла? — встревожился Том.
— Не знаю. Ничего не пропало, все вещи на своих местах. Просто жутко как-то стало, в доме будто чувствовался чужой запах.
— Ты уверена?
— Нет.
— Надо бы заявить в полицию.
— Том, ты заявишь о вторжении, и Уиллер тебя доконает. Во всяком случае, я ничего не могу утверждать наверняка, у меня просто возникло неприятное ощущение.
На минуту Том задумался.
— Салли, это серьезно. Мы уже знаем, что найден клад, из-за которого кто-то вполне может совершить убийство. Мне будет спокойнее, если ты достанешь свой «смит-и-вессон» и будешь держать его под рукой.
— Да зачем же, Том? Я не хочу, как дурочка, разгуливать с револьвером.
— Слушай, я прошу. Когда ты вооружена, с тобой шутки плохи, ты это в Гондурасе доказала.
Салли встала, выдвинула ящик тумбочки, на которой стоял телефон, достала ключ и пошла отпирать один из шкафчиков в чулане. Через минуту она вернулась с револьвером и коробкой патронов калибра.38, открыла барабан, вставила пять патронов в гнезда и затолкала полностью заряженный револьвер в передний карман джинсов.
— Доволен?
19
Остановившись у края дороги, Джимсон Мэддокс протянул пухлощекому служителю ключи от машины и пятидолларовую купюру, а сам прошел в холл отеля «Эльдорадо». Приятно поскрипывали новые ботинки Мэддокса («Луккези», змеиная кожа). Он остановился, огляделся по сторонам, одернул крутку. На одном конце огромного холла пылал камин, на другом — какой-то старикан сидел за большим роялем и играл «Мисти»[15]. Вдалеке располагалась стойка бара, отделанная светлым деревом.
Мэддокс не спеша проследовал к бару, повесил сумку с ноутбуком на спинку стула, сел сам.
— Кофе без сливок.
Бармен кивнул и вернулся с чашкой кофе и вазочкой соленого арахиса.
Мэддокс сделал глоток.
— Эй, кофе не так чтобы уж очень свежий, нельзя ли новый сварить?
— Да, сэр, конечно, можно. Примите мои извинения.
Бармен молниеносно убрал чашку и скрылся в глубине бара.
Мэддокс полез пальцами в вазочку с арахисом, забросил в рот несколько орешков и посмотрел на сновавших туда-сюда людей. Они были похожи на него самого: у всех рубашки поло, спортивные куртки, добротные вельветовые или шерстяные брюки. Эти люди ведут благопристойную жизнь, у них по трое-четверо детишек, две машины в гараже и заработок приличный. Мэддокс оперся о спинку стула, разгрыз еще пару орешков. Странно, сколько привлекательных теток средних лет — вот как та, что сейчас идет через холл, в коричневых брючках, в свитере, с жемчужными побрякушками и черной сумочкой, — прямо исходят слюной при мысли о каком-нибудь татуированном качке, мотающем изрядный срок за изнасилование, убийство или разбойное нападение. Сегодня вечером Мэддоксу предстоит много работы, на сайте нужно разрекламировать по крайней мере двадцать новых рыл. Некоторые письма были до того безграмотные, что их фактически приходилось переписывать заново. Ну и ладно — желающих посетить сайт не убавляется, спрос на заключенных неуклонно растет. Денежки еще никогда не доставались Мэддоксу так легко. Самое удивительное, на сей раз они попадают к нему в карман вполне законно: все расчеты производятся с помощью кредитной карты через интернетовскую биллинговую компанию, которая снимает свой процент. Остальное же переправляется на банковский счет Мэддокса.
Скольких бед он мог бы избежать, если б знал, как просто заработать деньги честным путем…
Мэддокс сгрыз еще несколько орехов и отодвинул вазочку — о фигуре тоже надо помнить. Подоспел бармен с чашкой свежесваренного кофе.
— Прошу прощения, что так долго. Еще раз извините.
— Ничего страшного. — Мэддокс сделал глоток, кофе оказался весьма свежим. — Спасибо.
— Не за что, сэр.
Доходяга Мэддокс мысленно обратился к насущной проблеме. В доме блокнота нет. Значит Бродбент или повсюду таскает его с собой, или запрятал куда-нибудь, возможно, в банковский сейф. Где бы блокнот ни находился, Мэддокс теперь не станет прибегать к краже. Он раздражался все сильнее. Бродбент так или иначе ввязался в это дело по самое не балуйся. Вероятно, он — соперник Уэзерса, а может, даже его партнер.
В ушах у Мэддокса до сих пор звучал голос Корвуса, с британским акцентом произносящий: «Блок-нот». Существует лишь один путь: вынудить Бродбента отдать записную книжку. На него нужно надавить.
Значит, понадобится женушка.