Жизнь длиною в обойму Афанасьев Александр

Во время оккупации он переехал в Лондон, потом в Париж, где и жил на заработки жены, известного детективного писателя. Ему довелось увидеть и оккупацию Албании Италией, и воцарение еще одного «эксцентричного албанца» – Анвара Ходжи.

Анвар Ходжи – сын торговца тканями – стал социалистом во время обучения во Франции. Мехмет Шех обучался в военном колледже в Неаполе, но в армию не пошел, сражался в Испании на стороне республиканцев против Франко, был интернирован. Во время Второй мировой войны и Ходжи и Шех сражались против итальянской оккупации, но уже тогда они наносили удары и по собственному народу, партизаны расстреляли много лидеров горных кланов. После войны планировалось, что Албания постепенно или даже сразу войдет в союзную Югославию Тито, но Ходжи и Шех отстояли независимость, расстреляв «униониста» Кочи Дзодзе. Албания была полностью просоветской до смерти Сталина, Сталин начал строить в Албании промышленность, в частности два автозавода. Но после смерти Сталина Албания последовательно поссорилась с Югославией, с СССР и впоследствии – с коммунистическим Китаем, взяв курс на полную самоизоляцию и строительство коммунизма сталинского образца. О том, что происходило тогда в стране, говорит то, что Анвар Ходжи, полагая, что Югославия или Запад все равно нападут, приказал каждой семье строить около дома ДОТ. Тысячи ДОТов и сейчас стоят по всей Албании как памятник политическому безумию. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году Ходжи избавился от своего преемника Шеха, по одной из версий он был застрелен прямо на заседании ЦК АПТ. А с 1982 года здоровье Ходжи ухудшилось, и он больше не мог управлять страной. Как и после смерти Тито, режим в Албании после смерти Ходжи не продержался и десяти лет…

Революции в Албании не было, смена власти произошла относительно мирно. В девяносто втором году на выборах победила демократическая партия, партия труда переименовалась в социалистическую. В стране не было ничего, кроме тысяч ДОТов, она не производила никакого конкурентоспособного продукта. Моментально обострилась проблема преступности, албанцы начали сбиваться в семьи и кланы, возобновилась кровная месть. В девяносто седьмом году страна практически рухнула: несколько финансовых пирамид ограбили до нитки сорок процентов населения страны, и началось вооруженное восстание. Рухнуло правительство, прекратили работу все органы власти, разбежались полиция и армия, разъяренные протестующие разграбили армейские склады, наступила анархия. Порядок удалось навести только итальянским миротворцам, на внеочередных выборах – к власти вернулись социалисты, то есть наследники Ходжи. Проблема была в том, что и у социалистов, и у демократов не было никакой программы модернизации страны, никакой совершенно – в Албании нет современных курортов, нет сельского хозяйства, промышленность мало чего производит, это самая бедная страна Европы, если не считать Украину…

Зато существует программа Великой Албании. По словам албанских националистов, исконная территория Албании должна включать в себя саму Албанию, Южную Сербию, Косово, Северную Македонию и Южную Черногорию. Для осуществления этой цели была создана организация УЧК – Армия освобождения Косово, теперь частично трансформировавшаяся в силовые структуры самопровозглашенного Косова, а частично – в ударные отряды мафии. По словам журналиста Криса Хеджеса, УЧК состоит из трех фракций – собственно наркомафиозной, крайне левой (неоходжисты, неосталинисты, неомаоисты) и крайне правой (неонацисты). Последних в Албании всегда хватало, Гитлеру удалось даже сформировать на территории маленькой Албании двадцать первую горную дивизию СС Скандерберг. Показательно, что руководители УЧК носят черную форму, похожую на форму СС, и приветствуют друг друга «римским салютом»[12]. Европа, как обычно, смотрит на все это… в другую сторону…

Первое, что ты видишь, когда прибываешь в Тирану, столицу Албании, – это «Мерседесы». «Мерседес» – здесь альфа и омега всего, любой уважающий себя бармалей сначала покупает себе права, потом покупает себе «Мерседес». Машина девяностых годов, побегавшая по немецким автобанам и с сожалением проданная на утиль рачительным немецким бюргером, походит здесь, на югах, еще лет десять-пятнадцать. Особенно популярны здесь глазастые «Мерседесы Е» – секрет прост, по всей Европе полно таких работают в такси и, соответственно, теряют свою стоимость куда быстрее. Боссы ездят тоже на «Мерседесах», но поновее, чем выше ты поднимаешься по иерархической лестнице – тем новее у тебя «Мерседес».

Второе – это до боли родная застройка хрущобами, разбавленная стрелами минаретов. Прибавить к этому разбитые в хлам дороги, и ты получаешь полное ощущение дежавю. Где же это ты? Ах, да… Кавказ… скорее всего, Махачкала. Того и гляди – проскочит «Приора» с заниженной подвеской и бухающим на басах исламским рэпом. Или – подойдет к тебе местный мэн, примет за своего, обнимет и задушевно так спросит – ну чо, братан? Движения не движения?[13]

Еще были пристройки. Когда-то давно Тирана была унылым, застроенным панельками городом – но сейчас свобода и демократия сделали свое дело. За двадцать пять лет демократии дома обросли всевозможными пристроями, надстроями, гаражами, загонами, садами – чего только не понастроили. Некоторые пятиэтажки соединялись углами, и углы были застроены от балконов большими треугольными комнатами. Кто жил на последнем этаже, разбирал крышу и пристраивал себе один, два, а то и три этажа. Само собой строили во дворе гараж, чтобы не ходить далеко за машиной, а то и пристраивали его к дому вместе с верандой. В Махачкале тоже самостроя полно, но албанские самостройщики переплюнули всех на свете. Некоторые дома можно показывать на выставке как шедевры самостроя.

И все же это была Тирана, коренным отличием которой от Махачкалы и всех до этого виденных мною городов была уличная торговля.

В Тиране торгуют везде. Витрины и веревки с нанизанным на них дешевым ширпотребом можно встретить везде: на улицах, во дворах, в подъездах. Торгуют все и всем, прежде всего – китайщиной и поделками из Северной Африки. Примут любую валюту. Господи… китайские дешевые шлепки, полотенца с тиграми, голыми бабами и химическим запахом… так вот откуда это все берется на лотках цыган в российских городах. Вся контрабанда делается в Одессе на Малой Арнаутской, сударь. Кстати, арнаутами как раз и называли албанцев – а вы не знали?

В порту я дал знак пастись пока у сухогруза, поймал за рукав первого подходящего человека, дал ему салам и один евро. Он указал мне на другого человека – толстого, лысого с глазами навыкате, и он позвонил при мне какому-то своему то ли приятелю, то ли родственнику. Тот обещал прибыть не задерживаясь…

Пока он эмоционально переговаривался, я смотрел по сторонам. Обязательный кондишн безвестной китайской марки, какие-то наклейки и большой постер с чемпионата мира по футболу. На котором наши в очередной раз безбожно продули, а победили… немцы, кажется. Или аргентинцы?

Нет, по-моему, немцы…

– Пива хочешь?

Я посмотрел на бутылку в лапе толстяка.

– Рахмат, не могу.

– Зря…

На хрен мне его пиво. Мне машина нужна.

Друг или родственник толстяка оказался полной противоположностью первому – он был тощ, небрит, усат и напоминал таракана. Одет был в джинсы и вызывающе красную рубаху. Он прибыл в фургончике «Пежо Боксер», с короткой базой светло-серого цвета.

– Э… не пойдет, – разочарованно заявил я, – надо джип.

– Мистер, посмотрите, это джип. Лучше джипа…

Я заметил неприметный лейбл справа. Уже интересно.

Сунулся за руль, запустил мотор, послушал. Потом – не заботясь о чистоте одежды – лег прямо на грязный асфальт, подлез вниз. Да… и в самом деле.

Это не «Пежо», это «Данжель». Малоизвестная французская мануфактура, она занималась мелкосерийным производством полноприводных автомобилей для французских колоний Африки. Ее звездным часом был легендарный «Пежо-504» – машина столь неубиваемая, что ее кое-где производили до конца девяностых, некий аналог нашей двадцать четвертой «Волги». Данжель делал на ее основе полноприводные универсалы и пикапы, они были известны тогда не меньше, чем сейчас те же «Субару». Делал он и делает и вот такие вот полноприводные фургоны, прежде всего по государственным заказам. Машина хорошая – не может она не быть хорошей, если у фирмы больше семидесяти лет стажа по полному приводу.

– Надо прокатиться…

Хозяин полез на пассажирское, я сел на водительское. Поехали. В порту – обычный цыганский бардак и грязь, сам по себе порт – ворота контрабанды в Европу. Везде китайские вонючие грузовики, с голыми платформами и нагруженные контейнерами.

Погазовал, попереключал, снова погазовал – неплохо, без рывка и стуков. Заметил дыры на приборке.

– А это что?

– Предыдущий хозяин повредил.

– Который был в форме?

Хозяин лицемерно вздохнул.

– Ну как бывает, мистер. Ехали-ехали, да и сорвались с дороги. Сами выпрыгнуть успели. А вот машина и все, что везли… Пропасти у нас – сами потом увидите. Иногда такие, что машину оттуда и не достанешь. Армейский товар – хороший товар. Я же не спрашиваю, откуда у вас деньги…

Это верно…

Забросав в машину все наши припасы, включая и пулемет с патронами, мы тронулись из города. Сама Тирана подкупала широкими, по-коммунистически широкими проспектами, обсаженными деревьями. Никаких нормальных указателей не было, но сейчас это не проблема – Гугл вам в помощь. Автобусов немного, все китайские, зато полно набитых людьми микроавтобусов и грузовых пикапов – это, видимо, маршрутки.

Кавказ… Кавказ…

Трактор сидел за рулем, я рядом, а остальные сзади. Наслаждались жарой, духотой и толчками в пятую точку.

Звонок…

– Это Абаль. Вы прибыли?

– Да. Центральная автостанция…

Центральная автостанция – была обычным грязным бардаком, ни больше ни меньше. Запомнилась двумя вещами – полицейским автомобильчиком «Рено-4», который не выпускают уже лет пятьдесят, да живым козлом, которого, упираясь, вел на веревке какой-то старик. Видимо, купил на базаре…

Я заметил Абаль. Она переоделась в бундесовский камок и стояла с рюкзаком на одной из остановок. Я подошел к ней со стороны толпы, ткнул сложенными «пистолетом» пальцами.

– Что…

– Где она?

– Где ваша машина?

– Вы обещали дать точную наводку на цель. Где она?

– Я поеду с вами. В дороге покажу.

– Исключено.

– Это не обсуждается.

Я молча повернулся и пошел к машине. Заметил Брата в толпе – молодцы, отслеживают.

– Постойте.

Я вырвал руку.

– Да постойте же!

На нас уже смотрели. Абаль что-то сказала местным гортанно и резко, они, ухмыляясь, отвернулись.

– Постойте.

– Когда мне ставят условия, я встаю и ухожу. Женщине там не место.

– Я должна быть там. Сана Ахмад знает меня в лицо.

– Это не повод.

– Поймите, она не знает вас и испугается.

– Абаль, это военная операция. Крепость цепи равна крепости самого слабого ее звена. Мы не сможем идти быстрее, чем вы. Мы не сможем идти тише, чем вы. Если вы демаскируете нас, мы все погибнем – только и всего.

– Как вы обойдетесь без переводчика?

– Как-нибудь.

Про себя я подумал, что понты кидать не стоит. Я не мальчик. Те времена, когда я мог по горам горным козлом скакать, давно прошли. Так что еще неизвестно, у кого больше шансов облажаться и выдать группу – у нее или…

– Да постойте же…

Абаль буквально остановила меня силой (кстати, она сильная, вот бы не подумал), силой всучила мне свой смартфон.

– Вот. Смотрите.

…

– Она здесь, в этом самом месте.

– Что это?

– Горы, южнее Урочеваца. Самая граница. Район контролируют банды полевого командира Шукри Бужи[14]. Здесь есть горная местность, вот тут у них лагерь.

– Откуда вы это знаете?

…

– Абаль, откуда вы это знаете? Не время для тайн.

– В одежду и кое-какие вещи Саны Ахмад вмонтированы маяки. Они работают, мы знаем, где она. Но для нас она все равно что на другой планете…

…

– Я очень прошу вас, мне нужно пойти. Я ходила в походы и знаю, что это. Я ходила в горы в Швеции. Я неприхотливая, ни на что не жалуюсь, умею разводить костер, знаю языки. Я смогу идти наравне со всеми вами.

– Не сможете, Абаль.

– Но я готова! Посмотрите, я готова!

Я скептически осмотрел ее.

– Ждите здесь.

– Короче, тема, пацаны, – сказал я, садясь обратно в машину, – тут с нами дама очень рвется пойти.

– Какая? – скептически сказал Трактор. – Вон та?

– Ага.

– Не, ну а чо? – засмеялся Карлик. – В походе баба самое то.

– Ага. Думаешь не тем местом, – мрачно сказал Студент, – мне ее тащить на горбу не улыбается.

– Говорит, что ходила в походы, – сказал я, – знает языки, скорее всего, не врет. Очень просилась.

…

– Я так думаю, мужики, она – представитель заказчика. Мало ли что? Мы кто такие – нас оторви и выбрось, и не вспоминай, как зовут. А она…

…

– Короче, голосуем.

Большинство голосов оказалось «за». Я открыл дверь машины и помахал Абаль, та подхватила рюкзак и побежала к нам. Студент хмыкнул, рассмотрев ее вблизи.

Ох, не к добру всё…

Переходить границу легально мы так и не решились, хотя она тут – как решето. Для машины мы нашли место в районе за Вратницей, небольшим, чем-то похожим на украинские села поселением. В нескольких километрах отсюда – граница с не всеми признанным Косово. Спрятать машину было легко, горы тут покрыты зеленью, как в Чечне, не лысые, невысокие – то ли горы, то ли холмы. Только в Чечне в горах орехи растут и черемша, а тут… будем посмотреть.

Во время войны это село было перевалочным пунктом для доставляемого УЧК вооружения, и здесь же был локальный штаб бандитов. Сейчас тут место для контрабанды, как в некоторых дагестанских селах, у многих домов стоят грузовые машины, только в Дагестане это «КамАЗы», а тут – «Мерседесы» и «Маны»…

Само село чем похоже на украинское, так это тем, что дома беленые. Сами дома побогаче – обычно они двухэтажные. Первый этаж сложен из камня, небеленый, там может быть все что угодно – от скотного двора до гаража и летней кухни. Второй этаж – жилой, беленый, крыши – из черепицы, как и положено в Европе. Крыльцо на обратной стороне дома с лестницей, сразу ведущее на второй этаж. Земельные наделы примерно как у нас, по десять-пятнадцать соток, аккуратные, ухоженные, отгороженные заборами из сетки-рабицы по пояс. Садов с плодовыми деревьями не видать, наверное, не принято тут выращивать. Деревянные скворечники туалетов на каждом участке, дорога не асфальтированная, а вымощена камнем. Куда прочнее асфальта. У некоторых домов видать машины, «Мерседесы» и сильно подержанные внедорожники, увидел даже одну белую «Ниву» – тут они до сих пор популярны. Еще трактора – маленькие, меньше «Беларуся», с открытой кабиной и такие же синие или коричневые…

Мы достали снаряжение и разобрали его. Себе я взял обычный автомат FNC. В горах надо будет пристрелять, как только подальше отойдем. Сам автомат тяжелый – но сразу видно: вещь. Бельгийцы плохо делать не умеют. У него система запирания – тот же «калашников», так что проблем с этим не будет. Автомат этот производился по лицензии, его выбрали шведы (там он обошел Галиль) и индонезийцы. И там и там он до сих пор на вооружении, что и не удивительно для схемы «калашникова».

Попрыгали…

– Тихо…

– Отлично. Снайпер в голову, пулемет в хвост. Я иду вторым.

Это было нарушение: в боевом порядке командир группы идет третьим или четвертым. Но здесь не война, и может быть, придется с кем-то вести переговоры. Для этого и нужен я. Ну и Абаль…

– Без нужды не стрелять. Если столкнемся с кем-то – попробуем развести на пальцах. Хоп?

– Хоп.

– Режим молчания. По-русски ни слова.

…

– Пошли…

Пока все шло гладко…

Я опасался, что на тропе будут контрабандисты или боевики, но их не было. Потом понял почему: какой смысл переть что-то на горбу или на осле, если можно просто проехать через границу. Граница между Албанией и албанским Косово – я вас умоляю. Ее просто нет. Весь вопрос лишь в сумме. И всё.

Вопрос: как мы будем уходить, если что? Если тихо не получится. Варианта два, по сути. Через Албанию мы не пройдем. Значит, либо в Сербию, либо в Черногорию, либо в Македонию, небольшое горное государство совсем недалеко отсюда. И там и там албанцев любят примерно так же, как тараканы любят дихлофос. Но туда еще надо дойти…

Интересно, есть ли беспилотники на границе? Могли и повесить – за счет ЕС. С другой стороны – они же себе не враги. Наркотой и контрабандой живут – какая граница, какие беспилотники…

Идти было… не столько опасно, сколько тяжело. Горная тропа – не то что пластилин, как в Чечне, – но все равно нелегко. То вниз, то вверх. Камни едва слышно шуршат под подошвами. И в любой момент ждешь неприятностей…

На ночь остановились уже на той стороне границы. Палатку ставить не стали – да и не было ее у нас. Расстелили карематы[15], костер я тоже жечь не стал – не холодно, градусов двадцать пять сейчас тут. Поели сублимированную пищу, я назначил дозоры. Хорошо, что попался недалеко ручей, – я разрешил попить и набрать фляги. В пути лучше не пить вообще, только губы смачивать. Если начал пить – то уже не остановишься. И от воды человек грузнеет…

Моя вахта приходилась на самое хреновое время – с двух до четырех часов. Но делать было нечего – я проснулся от толчка в плечо, принял тяжелую снайперскую винтовку с ночным прицелом и пошел на позицию. Чтобы не спать – закинул в рот два леденца «Холлс», черных. Если идете на такое дело, на какое иду я, – покупайте сразу несколько упаковок. Они и жажду отбивают, и ночью не дают уснуть…

Позиция наблюдателя была на выступе, очень удобном, – тут дерево от ветра упало, и получилось и естественное укрытие, и защита. Тропа делает поворот, она двадцатью метрами ниже, и можно видеть метров двадцать тропы. Я устроился поудобнее, потом – наоборот, сел на ногу. Если нога затекает – не заснешь…

Тишина…

Вроде похоже на то, что у нас, – лес, горы, холмы – но нет. Не свое. Чувствуется, что это чужой лес. Поговорка «Дома и стены помогают» – над ней смеются, а напрасно…

Со стороны лагеря донесся шорох, я моментально прицелился туда…

Черт, Абаль…

Женщина не может без общения. Ей надо или поговорить, или…

Может, отодрать ее, чтобы успокоилась…

– Алекс?

– Тихо…

…

– Идите спать. Вам тут делать нечего.

– Можно, я тут посижу.

– Черт с вами, сидите. Только тихо…

Она устроилась рядом, на земле – как кошка. Просто удивительно, насколько женщины хорошо умеют искать свой уголок и вписываться в него.