Студия Алгебра Слова

Он в два шага оказался у окна.

– Не сдирай! – крикнула Катя.

Семеныч отогнул край простыни. Улицы, дороги, машины, дома были покрыты белесой известью, похожей на первый снег.

– Что ты сделала?!

– Сливки, сахар, пудра – можешь называть это, как угодно, – прозвучал твердый ответ. Семеныч ринулся к ней, грубо тряхнув ее за плечи.

– Что ты натворила?! Говори! Отвечай мне!

– Вчера вечером я спустилась вниз, когда ты там сидел. Подъезжал Соломон, с машин сгружали какие-то мешки, он говорил о кофе. Это, наверное, наркотическое вещество, которое по указке Соломона везде добавляют в его заведениях, как я поняла. В казино, в ресторанах, в студии. Он подсадил весь город. Он подчинил себе весь город, и неизвестно, один ли. Теперь все об этом узнают. Теперь никто не закроет на это глаза. Приедет телевидение, пресса. Теперь ему придется отвечать! Я говорила, что там что-то не чисто, ты мне не верил. Убедись теперь, до чего твой Соломон хитер. Такой он умный. Вся его мудрость состоит в том, чтобы использовать людей! Заметь, не самым порядочным способом.

– Ты понимаешь, что сейчас этими парами может отравиться весь город? Люди!!!

– Ничего страшного, покумарятся в последний разок.

– Ты понимаешь или нет, глупая моя, ведь ты можешь уничтожить сейчас своими руками весь город. Надо было как-то по-другому!

– Вызвать госнаркоконтроль? Который, небось, об этом и так прекрасно знает. Он уничтожал столько людей неизвестно сколько лет! И уничтожал бы дальше! Зато прикрыта теперь его нирвана. Пусть ценой чьей-то жизни, зато другие останутся. Жертвы всегда были. Считай, что это стихийное бедствие. Зима пришла, и все вымерзли.

Семеныч посмотрел на Катю.

– Вставай, пошли.

– Никуда я не пойду. Пока эта дрянь не развеется, я и с места не сдвинусь.

– Пойдешь, вставай, – Семеныч сдернул ее с постели, но Катя, увернувшись, опять запрыгнула на кровать и закуталась в одеяло.

– Мне нельзя туда идти!

– С чего это вдруг? Других, значит, в жертву, а сама тут под мокрыми простынями отсиживаться будешь?

– А я не о себе беспокоюсь, – беспечно отозвалась Катя, плотнее обкладывая себя подушками, словно они могли бы спасти ее от разозлившегося Семеныча.

– В таком случае, я ухожу один, – он нарочито неспешно оделся, тщательно проверил документы, убрал бумажник во внутренний карман и направился к двери. Обуваясь, нагнулся и незаметно посмотрел на нее. Катя, насупившись, наблюдала за ним и упрямо сидела, даже не думая двигаться с места.

Семеныч сдернул все полотенца с двери, небрежно бросая их на пол, и взялся за ручку, потянув ее до упора вниз.

– Иди, иди. Пусть наш ребенок без отца останется. Иди, – ее голос очень медленно оказался где-то глубоко в его сердце, как готовящаяся разорваться граната, кольцо с которой уже сорвано.

Семеныч замер. Громко щелкнула в тишине, взлетевшая в обратное положение, ручка двери.

Семеныч отошел от двери и опустился на кровать, положив голову ей на колени. Через минуту Катина рука гладила его, как маленького, запутавшегося мальчика. Он лежал с открытыми глазами. Он был разбит.

Через полчаса поднялся и ушел, не сказав ни слова. Катя не находила себе места. То ходила по комнате, то лежала, пытаясь уснуть, то стояла у окна, и, отогнув простыню, смотрела на дорогу. Катя боялась, что Семеныч не вернется. Она по себе знала: иногда бывает такое сильное чувство стыда, что легче больше не показываться на глаза тому, перед кем чувствуешь себя виноватым.

«Зачем я ему сказала? – в отчаянии думала Катя. – Это не командировка получилась, а какой-то ад. То он врывается в закрытый дом, и в нас стреляют. Я проигрываю деньги. Теперь эта студия, более похожая на сумасшедший дом».

Семеныч вернулся под вечер. Катя, заслышав его легко узнаваемые ею шаги, обрадовалась и испугалась одновременно.

– Весь город оцеплен, срочно эвакуируют людей, – спокойно сказал Семеныч. В его голосе не было ни упрека, ни раздражения, ни каких-либо чувств. – То, что ты натворила – может принести большую беду. Это вещество при определенной концентрации насытится кислородом. И на рассвете, прогреваясь лучами солнца, город просто взлетит на воздух. Собирайся немедленно, машина внизу, мы уезжаем.

Семеныч прошел в ванную и собрал туалетные принадлежности. Катя покидала вещи в сумку, застегнула чемодан с ненавистной шубой. И только потом заметила, что от Семеныча сильно разило алкоголем, и походка его, несмотря на четкость и ясность речи, была нетвердой. Взглядами они оба старались не встречаться.

Семеныч подхватил сумку, закинул ее на плечо, и, пропустив Катю вперед, захлопнул дверь. Чемодан остался в номере.

Машина ехала долго. Петляющая дорога разрезала напополам маленькие поселки, большие поля, пологие холмы, равнины, пока полностью не проводила солнце за горизонт.

– Закрой окно, мне дует! – первой нарушила молчание Катя.

– Оно закрыто, – улыбнулся Семеныч, и у Кати отлегло от сердца. По его тону она поняла, что в сложившейся ситуации он ее не винил, но поскольку ничего так и сказал – что будет дальше, пока неясно. Но то, что он остается рядом, было определенно точно. Катя искоса посмотрела на него, еще раз убедившись, насколько сильно и болезненно любит этого мужчину.

– Открыто! – заспорила она.

– Закрыто! Стекла просто нет. Я его выбил, – Семеныч притормаживая, съехал на обочину. По обе стороны пустынной дороги простирались поля с высокой травой. Он проехал еще несколько метров, удаляясь от дороги, и остановился. Мотор шумно остывал.

Семеныч вышел. Достал из багажника воду, фрукты, жареное мясо, завернутое в фольгу, овощи. Расстелил плед на земле.

– Иди, поешь, пожалуйста, – сказал Семеныч, словно сам себе. Катя подошла и взяла бутылку воды.

– Поешь, я сказал, – он забрал у нее из рук воду и вложил кусок мяса.

«Семеныч, прости меня, – умоляли Катины глаза. – Пусть все будет, как раньше?»

– Я впустил тебя в свое сердце, в свою душу… А теперь… – Семеныч горестно махнул рукой и отошел обратно к машине. Достав из пакета прозрачную, запотевшую бутылку, стал с силой сдирать бумажную обводку и откручивать крышку.

– Не пей, – прошептала она. Размахнувшись, Семеныч со злостью зашвырнул бутылку в траву и тяжело оперся негнущимися руками на край машины.

– Семеныч, иди сюда. Иди. Образуется как-нибудь все, – сбивчиво говорила Катя, чуть не плача. Ее сердце чувствовало огромную вину, не очень понимая ее смысл. Но сердце не умеет понимать.

Семеныч, мотнув головой, опустил сиденья машины. Сняв пиджак, подошел к ней, молча закутал, как ребенка и поднял на руки. Она крепко обвила его шею руками, и его губы прижались к ее губам.

– Спи, удобно тебе? Окно занавесить чем-нибудь? – Семеныч бережно опустил Катю на сиденье.

– Неудобно, руку дай свою.

– А теперь?

– Все равно неудобно, ты далеко очень!

– Я в двадцати сантиметрах, не придумывай.

– Я не придумываю, я так не засну.

– Закрывай глаза, я тебя усыплю, – Семеныч подтянулся поближе и стал легонько покачивать ее, обнимая.

Когда Катя заснула, он аккуратно вытащил ладонь из-под ее щеки, нащупал в кармане сигареты и вылез из машины. Закурил, глядя на улыбающуюся луну, бледный дымчатый свет которой чуть освещал небо вокруг себя и ласково падал на землю.

В полной неизбежности пришедшей ночи вдруг стало спокойно.

Семеныч убрал нетронутую еду обратно в багажник. Закурил еще и, меряя шагами землю, укрытую влажной травой, в задумчивости побрел вперед. Нога наткнулась на выкинутую бутылку. Вернулся.

Устроился на сиденье и долго лежал, отхлебывая жидкость из горлышка и прислушиваясь к Катиному прерывистому дыханию во сне, который кошмаром вскоре забрал и Семеныча к себе в лапы.

Семеныч очутился в неясной мерцающей тьме. Он двигался наощупь сквозь густое пространство, пока не почувствовал Катю где-то рядом. Он пытался подойти ближе, но что-то или кто-то не давало ему сделать шаг вперед, словно поставив между ними воздушный поток, по плотности превышающий Семеныча. Катя была в панике, и Семеныч чувствовал ее страх, как свой собственный.

У Семеныча заледенели ноги, судорогой сводило руки. И тут же холод обернулся жаром, который заставлял плавиться кожу. Семеныч чувствовал, как Катя защищается от кого-то или защищает что-то и просит о помощи.

Стало очень жутко. Семеныч находился на тончайшей, хрупкой грани реальности и сна. Где-то рядом была Катя, которой Семеныч отдал всего себя. Женщина, забирающая жизнь и дающая тревожную, необыкновенную любовь. Но Катя уходила. Семеныч ее не видел, он только чувствовал. А рядом дышала смерть. Вместе с этим начало скручивать и выворачивать все тело Семеныча, кости сделались мягкими, а кожи и вовсе не осталось. Дикая боль разрезала Семеныча пополам.

Вдруг Катя закричала, очевидно, от той же дикой боли и страха, которые терпеливо сносил Семеныч. Он больше не выдержал. Ему удалось все-таки схватить ее за руку, и тогда он с силой потянул ее к себе, чтобы прижать, укрыть собой и никому не отдать. Но Катя не шла к нему. Он упорно тянул ее к себе. Семеныч стоял на месте, и в то же время было ощущение дикой скорости, когда неосторожное небольшое движение приведет к взрыву или безвозвратной потери. Катин образ начинал рассыпаться в его руках.

Семеныч тянул и чувствовал, как она ускользает, перехватывал и вновь тащил… Воздух…

Вздрогнул, проснулся. Ночь прочно и безмятежно покоилась, как и до приснившегося кошмара. Семеныч приподнялся, чиркнул зажигалкой. Кошмар продолжился наяву. Катя тяжело дышала, ее бледное лицо было искажено гримасой боли, лоб покрылся испариной, на ресницах поблескивали слезы. Семеныч дергал ее за руки, тормошил за плечи, пытался приподнять голову… Но в ее теле не было сопротивления. Катя не открывала глаза и не отзывалась.

Он лихорадочно поднял сиденье, повернул ключ в замке зажигания и стал выбираться на дорогу. На огромной скорости Семеныч погнал машину назад. К городу. К домику со странной надписью: «Добро пожало».

Семеныч не мог объяснить себе, почему он решил, что Соломон остался в городе и может чем-либо помочь. Автомобиль пролетел по пустым улицам городка, который, посыпанный белым, разбухшим от влажного воздуха, порошком, прятался в ночи, ожидая страшного рассвета.

– Соломон! Соломон, ты мне нужен! – Семеныч пнул ногой дверь и в несколько быстрых шагов оказался на пороге той комнаты, с которой все и началось несколько дней назад.

Соломон сидел на том же месте и пил вино, вальяжно расположившись в кресле. На коленях лежала раскрытая книга.

– Скорее, Соломон, не до разговоров! – Семеныч появился перед ним с горящими глазами и, взяв из его рук бокал, поставил на стол. Требовательная просьба нисколько не удивила мужчину. Соломон торопливо встал и пошел вслед за Семенычем к машине.

Увидев Катю, Соломон охнул, нагнулся над ней, что-то бормоча. Семеныч прислушивался, но разобрать слов было невозможно. Катя открыла глаза через несколько минут. Соломон с облегчением прислонился к машине и сделал глубокий вздох.

Катя немного приподнялась на сиденье и тут же согнулась пополам:

– Семеныч, мне больно!

– Езжайте на запад, в пятидесяти километрах отсюда будет деревушка. Спроси Дамира. Он хороший фельдшер. Скажи – от меня, – сказал Соломон.

– Сейчас, маленькая, сейчас поедем, потерпи, – Семеныч сел на водительское сиденье и захлопнул дверь. В волнении не сразу смог повернуть ключ трясущимися руками. Катя вновь откинулась на сиденье и глаза ее закрылись.

Семеныч подал машину вперед, но через несколько метров, внезапно включил заднюю скорость:

– А ты?

– Я остаюсь. Возьми ей от боли, на два раза тут раздели, пока доедете, – Соломон протянул прозрачный пакетик со знакомым белым порошком.

– Скажи, зачем нужны были эти наркотики? – горестно спросил Семеныч. – Ведь это же…

– Какие наркотики? – удивился Соломон.

– Вещество это, – Семеныч показал на усыпанный город и на пакетик в руках Соломона.

– Да ты что? – Соломон в полном изумлении уставился на Семеныча. – Ты откуда такой информации нахватался?

– На практике. Мы как в тумане были эти пару дней.

– А вы ничего больше не употребляли? Алкоголь, например, сомнительного производства?

Семеныч вспомнил банку с коньяком, и его только осенило, что все началось совсем не с домика с вывеской: «Добро пожало», а именно со злосчастной банки с жидкостью. Этот дурман, который, словно спазмами то становился сильнее, то совсем ослабевал.

– Пресса шумит, – уже менее утвердительно сказал Семеныч.

– Им нужна сенсация. Ты вряд ли меня поймешь, но этот порошок никоим образом не относится к вредным веществам. Он просто не запатентован. Это, считай, легкое успокоительное, к тому же крайне благоприятно действующее на мозговую деятельность, на нервную систему. Это растительное средство! Сублимированный экстракт из плодов инджина. Как добавка. Как витамин. Я не так давно его открыл. Трудность была в хранении. Оно взрывоопасное лишь при соединении с кислородом. И когда его много. Но, если изготовить его в суспензии или капсулах с добавлением обволакивающих веществ – оно будет полностью безопасным.

– Стой, но в студии. В твоей студии люди выглядели точно укуренные! Кофе это…

– Кофе? И что с кофе? – рассмеялся Соломон. – Брось. В студии работают удивительно талантливые люди. Согласен с тобой, некоторые кажутся не от мира сего. Но все гении немного нарушают нормы, особенно если им это позволить. Я одного физика выдернул из сумасшедшего дома. Общаться с ним невозможно. Он толком не может приготовить себе поесть, но до каких вещей он додумывается своим отрешенным разумом и годами корпеет над такими разработками, что лет, наверное, только через пятьдесят человечество это оценит.

Семеныча бросило в жар, когда он только допустил мысль о том, что Катя, все неправильно истолковав, причинила столько бед целому городу.

– Скорее! – кивнул Соломон на Катю.

– Город может взорваться.

– Вот и поторопись, рассвет занимается. У тебя была возможность остановить вращение медали добра и зла так, чтобы она упала нужной стороной. Но, когда медаль замерла с тем, чтобы упасть, ты, Семеныч, ты… Вновь заставил ее вращаться. Ты был перевешивающей силой, которой нужно было сделать выбор. Но ты не смог. Поэтому все продолжится. До следующего раза, – Соломон замолчал и пошел к дому.

– На чьей стороне был ты? – крикнул Семеныч вслед. – Кто ты? Я не понимаю, что ты говоришь!

– Уходи… Видно, не судьба была.

На улице стало чуть светлее. Опасное солнце поднималось. Семеныч гнал машину. Светлело. То тут, то там вспыхивали искры огня и, загнанные в щели деревянных заборов, оконных рам, скопления порошка начинали тлеть.

На выезде из города дежурили полицейские в специальной защитной форме, напоминающей фольгу. Семеныч свернул в поле. Высокая трава доброжелательно скрыла, с трудом пробиравшийся по неровной земле, автомобиль.

Уже после, когда они нашли местного фельдшера, и были в относительной безопасности, земля содрогнулась несколько раз, а над городом высоко поднялось оранжевое марево чудовищного заката на рассвете.

Катя очнулась на мгновение, посмотрела в глаза Семеныча, где бездонное небо и бескрайнее море вновь пообещали ей о том, что все будет хорошо. И бессильно закрыла веки.

– Неси ее в дом, – сказал пожилой мужчина. – Я пока подготовлю все.

– Это вещество, которое рассыпано по городу. Не… Не наркотическое?

– Нет! – ответил мужчина, открыв шкафчик в сенях. Он доставал марлю, вату, пузырьки с йодом и спиртом. – Очень жаль, что так случилось. Соломона жаль. Так он боролся за производство этого лекарственного средства. У меня ведь были случаи, когда астма переходила в легкую кашлевую форму посредством приема этого порошка, не требуя больше применения гормональных препаратов. А теперь, не знаю, что с Соломоном будет. Не завели б дело уголовное по факту хранения опасного вещества. Ну, может, обойдется. Мужик он крутой. Заплатит, кому надо. Город жаль.

Семеныч вытер пот со лба и взглянул на Катю. Она была без сознания.

«Как все-таки дорого стоят ошибки… Маленькие и большие. Мои и твои. Свои и чужие», – поразился он.

– Уйди, – попросил мужчина Семеныча, войдя в комнату с инструментами, которые звенели в тазу. – Нет у нее аллергии?

– Нет… – Семеныч неохотно отпустил ее руку и отошел.

– Все нормально будет. Выкидыш, с кем не бывает. Молодая, здоровая. Еще родите. Самое главное, вовремя успели. У меня побудете некоторое время, я за ней пригляжу. Иди, погуляй пару часов.

Семеныч опустился на корточки перед закрытой дверью и долго сидел, слушая, как в комнате металлические инструменты с равнодушным стуком громко лязгали о жестяной таз.

«Все будет хорошо, – тяжело отстукивало его сердце. – С ней все будет хорошо».

Очнувшись, Катя не вставала несколько дней и ночей, от еды и питья напрочь отказывалась. Она лежала на постели в доме фельдшера, отвернувшись к стене. Просыпалась и лежала, почти не двигаясь, ждала, пока опять уснет. Семеныч изредка трогал ее за плечо, но Катя, передернувшись, сердито сбрасывала его руку. Он не знал, переживала ли она за потерянного ребенка или в полузабытьи услышала о том, что вещество оказалось безопасным, а может, ее мучила боль…

Семеныч не отходил от нее, устроившись на жестком топчане в узкой комнатушке. Тупо смотрел на вытянутую фигуру Кати под одеялом и ждал.

Время превратилось в вязкую, серую паутину, растягивающуюся и сжимающуюся в соответствии с неким, только ему самому понятным, алгоритмом…

«Не трогай ее, – говорил фельдшер, когда заходил в комнату. Он осматривал Катю, выгоняя Семеныча поесть. Но тот выходил за дверь и возвращался обратно. При нем Катя отказывалась общаться с доктором. – Дай ей время».

«Время…» – растерянно молчал Семеныч, думая о том, что в Москве рвет и мечет начальник и волнуется жена, которая не знает, что и думать. Семеныч не звонил им. Он не знал, что сказать. Нельзя рассказать людям, которые послушно ходят на работу и примерно ложатся спать в своих кроватях, что его девушка в беде и отчаянии. Его любимая, уничтожившая город. Его душа, которая рвется. Его музыка, которая вечно звучит в сердце. А оправдываться и лгать у Семеныча почему-то теперь не поворачивался язык. Сейчас все стало неважным, кроме того, чтобы с Катей было все в порядке. Семеныч понимал, что потом лестница значимости снова крутанет своими ступенями, и потом придется себя чувствовать еще хуже. Будет просто омерзительное состояние, когда они вернутся. Ведь, наверняка, его все потеряли в сгоревшем городе. А телефон Семеныч отключил. Ложь зачастую мучает хороших людей, заставляя их лгать еще больше. Словно яма, которую, чем больше роешь, тем больше она становится, превращаясь в пропасть или собственную могилу.

С бог знает, каким по счету рассветом, в комнатке без окон, Катя откинула одеяло с плеч и повернулась к Семенычу. Они смотрели друг на друга уставшими глазами, под которыми пролегли глубокие тени.

«Она справилась. Я справился. Мы справимся, – одежда Семеныча была сильно измята, на лице щетина. Он поднялся с топчана и подошел. Встав на колени возле постели, Семеныч носом дотронулся до Катиной щеки.

– Вижу, дела налаживаются, – неслышно вошел в комнату фельдшер. Они обернулись. – Баня истоплена. Завтрак горячий. Подъем.

– Семеныч, а где ты машину взял? – Катя расположилась у него на коленях, водя пальцем по черточкам его лица. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, заглядывая Семенычу в глаза. Он сидел на земле, привалившись спиной к шершавой коре толстого дерева.

– У домика Соломона, она с ключами в замке стояла, я разбил окно и поехал.

– А почему он ничего не сказал, когда мы к нему приезжали той ночью?

– Богам не нужны машины, наверное. Они нужны людям, – предположил Семеныч. – Ты лучше расскажи, сколько тонн порошка ты подарила ветру? И каким образом?

– Проще простого, – грустно ответила Катя, вздохнув. – Я пробралась в подвал студии, а из него выходили такие здоровые турбины с фильтрами, откачивающие воздух из помещения или для чего-то еще, не знаю. И стоило только открыть камеры и вспороть мешки, как эта мука сама засасывалась в них и улетала струей на улицу. Прямо вверх!

– Наверное, это была часть вытяжной вентиляции. А в подвал как проникла?

– Еще проще. Одна из этих труб не работала. Я проползла через лопасти. Ты знаешь, я, если честно, не понимаю, что меня сподвигло это сделать. Все эти дни я была в каком-то неясном состоянии. Меня сильно взбесил тот факт, что он потчевал наркотиками весь город. Но я еще до конца не уверена, что он ничем не травил людей в студии. Они на самом деле выглядели не очень адекватными. Или мне так показалось? Такое ощущение, что в этом городе, в те дни я была в сильном опьянении. Или во сне.

Семеныч промолчал.

– А попить осталось?

– В багажнике посмотри, там должно быть еще пару бутылок воды.

– Пить очень хочу, – Катя слезла с ног Семеныча и пошла к машине. Открыла багажник, заглянула внутрь, рукой шаря по пакетам. Достала один и оглянулась назад. – Семеныч, не спи!!!

Семеныч чуть приоткрыл один глаз и улыбнулся:

– Я быстро, пока ты пьешь.

Нежное солнце, ранним утром застенчиво поднимаясь из-за горизонта, обещало новый день в старом мире, который все же был не так уж плох. И сегодня Семеныч с этим согласился, проваливаясь в дрему.

– Се-ме-ныч! Семеныч!!! Се-ме-ныч!!! – через минуту новый день нетерпеливо тормошил и радостно дергал Семеныча за руки.

– Что, милая?

– Да открой ты глаза!

Когда он послушно поднял веки, Катя стояла над ним с пакетом в руках, который был перевязан бечевкой крест-накрест. Она дернула зубами узел веревки, и на Семеныча посыпались аккуратно упакованные, пухлые пачки зеленых банкнот.

– Откуда ты их взяла? – удивленно спросил Семеныч.

– Из багажника машины. Ты разве не видел этот пакет?

– Странно. Нет.

– Так эти деньги так и лежали в машине все это время?

– Наверное, не знаю. Я не разглядывал, что там было.

– Мы ведь приехали к Соломону на его машине, он не сказал ни слова, ведь он не мог не знать, что там остались деньги? Или ему ни машины не нужны, ни деньги?

– Почему, не нужны? Возможно, и не нужны. А возможно у него их в избытке, – задумался Семеныч. – Соломон… Кто же он? Плохой или хороший?

Она засмеялась:

– А почему надо все обязательно делить на плохое и хорошее? Можно прийти к хорошему через плохое. И к плохому – через хорошее.

Семеныч задумался:

– Если верна поговорка: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», то верно и обратное. Злыми намерениями вымощена дорога в рай? Почему люди впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя? Потому что это единственный способ проникнуть в свой собственный мир, на время отодвинув другой. Этот мир сначала дарит положительные эмоции, то есть то, чего не хватает в обычной жизни. А почему жизнь устроена так, что всем не хватает счастья? Но ведь наркотики делают людей зависимыми и больными. С другой стороны, эти люди ведь занимались творчеством. И были полностью счастливы… Кому плохо было бы от того, что они могли бы что-то и принимать? Для общества они только приносили пользу! Ты же видела проекты? Для общества, которому абсолютно наплевать на них! А они были счастливы что-то создавать именно для общества. Они хотели сделать мир лучше!

– Семеныч, тут запутано все, как шар! А сам шар, потому и шар, что его окружность вертится и создает иллюзию шара. Да?

– Да, – Семеныч встал, собирая деньги. – Пора нам выбираться отсюда?

– Пора, наверное, – согласилась Катя.

– А я, может, и был бы не против этого порошка, если даже он и наркотический, но вреда здоровью не приносит, если бы чувствовал свою жизнь цельной и интересной, занимаясь своим делом. Я и с ума сойти не против.

– А я? – с тревогой спросила Катя, думая про себя, что ни одно дело не заменит ей Семеныча. Хотя до встречи с этим человеком, она тоже мечтала куда-нибудь провалиться с головой.

– И ты. Куда я без тебя? Надо попрощаться с Дамиром и отблагодарить его, – сказал Семеныч, озабоченно глядя на еще бледное, оттого почти прозрачное, лицо Кати, на ее заметно похудевшее тело.

– Давай быстро поедем? – предложила Катя, когда включила радио в машине и откинула голову на сиденье.

– Давай, – улыбнулся Семеныч и надавил на педаль. Катя вновь щелкнула на следующую радиостанцию и рука ее замерла.

«Ведутся работы по восстановлению сожженного города. По последним данным, ущерб составил более семидесяти процентов. Жертв нет. Власти города вовремя эвакуировали людей. Им предложена материальная помощь и предоставлены жилые помещения в соседних населенных пунктах. Финансирование проекта по расселению людей из района бедствия ведет неизвестное лицо из-за границы, совершая переводы денежных средств на расчетный счет, открытый специально для этих нужд. Власти и спецслужбы предполагают, что спонсором является сам Соломон Абрахансон. Он по-прежнему подозревается в причастности к созданию и синтезированию незапатентованного вещества, неправильное хранение которого, привело к огромной беде. Анализ данного вещества показал, что оно производилось из сухого концентрата мякоти редчайших плодов «инджин» методом сублимации. Хотя деревья, дающие эти плоды, согласно последним данным, на земле не растут уже много десятилетий. Вещество увеличивает работоспособность, снимает усталость, напряжение, тревогу и страх, повышает проницаемость сосудов головного мозга и способствует их насыщению кислородом. Противопоказания и побочные эффекты еще не изучены, – они переглянулись. Семеныч приложил палец к губам и сделал погромче: – Единственная опасность – хранение этого вещества. При определенной температуре воздуха, концентрации и соединении с кислородом, оно имеет устойчивую способность к воспламенению. Все люди, выехавшие из города, проходят диспансеризацию. Пока вреда, оказанного на их самочувствие и здоровье парами этого вещества, не обнаружено. По факту распыления вещества и дальнейшим многочисленным возгораниям в городе возбуждено уголовное дело. Полиции удалось найти данные съемок видеокамер наружного наблюдения. Разыскивается девушка примерно двадцати пяти лет, темные длинные волосы, светлые глаза, внешность европейская. Фотороботы составлены нечетко. Уехала из города с мужчиной на черной машине, государственный номер…»