Убийство в доме викария Кристи Агата
— Значит, вы не знаете?
— Не знаю…
Я счел за благо переменить тему.
— Мой племянник — вот кто получает от всего этого бездну удовольствия, — заметил я. — Все забросил, рыскает в поисках следов и окурков.
Хэйдок улыбнулся.
— Сколько ему лет?
— Шестнадцать исполнилось. В этом возрасте трагедии всерьез не воспринимаются. В голове только Шерлок Холмс да Арсен Люпен.
Хэйдок задумчиво сказал:
— Красивый малый. А что вы с ним собираетесь делать дальше?
— Университет, боюсь, мне не по карману. Сам он хочет пойти в торговый флот. В военные моряки его не взяли.
— Да, жизнь там не сахар, но ведь он мог выбрать и похуже. Да, это еще не самое плохое.
— Мне пора бежать! — воскликнул я, бросив взгляд на часы. — Я почти на полчаса опаздываю к ленчу!
Когда я пришел, мое семейство как раз усаживалось за стол. Они потребовали полного отчета о том, чем я занимался утром, и я все им доложил, чувствуя, однако, что мой рассказ звучит как-то неинтересно, буднично.
Деннису, правда, очень понравился пассаж про телефонный звонок к миссис Прайс Ридли, и, когда я описывал нервное потрясение, которое потребовало успокоительного в виде терносливовой наливки, он так и покатывался со смеху.
— Так ей и надо, старой греховоднице, — заявил он. — Самая заядлая сплетница в округе. Жаль, что не мне пришло в голову позвонить ей и напугать до полусмерти. Слышь, дядя Лен, а не вкатить ли ей вторую дозу, как ты думаешь?
Я поспешно стал его убеждать даже и не думать об этом. Нет ничего опаснее, чем благие намерения молодежи, которая проявляет сочувствие и искренне старается помочь вам.
Настроение Денниса вдруг резко переменилось. Он нахмурился и напустил на себя вид светского льва.
— Я почти все утро провел с Летицией, — сказал он. — Знаешь, Гризельда, она и вправду очень огорчена. Не хочет показывать виду, конечно. Но она очень огорчена.
— Хотелось бы верить, — сказала Гризельда, тряхнув головкой.
Гризельда не особенно любит Летицию Протеро.
— По-моему, ты несправедлива к Летиции, вот что.
— Ты так думаешь? — сказала Гризельда.
— Сейчас почти никто не носит траур.
Гризельда промолчала, и я тоже. Деннис не унимался:
— Она почти ни с кем не может поделиться, но со мной-то она говорила. Эта история ее жутко взволновала, и она считает, что надо что-то предпринимать.
— Она скоро убедится, — сказал я, — что инспектор Слак разделяет ее мнение. Он сегодня собирается зайти в Старую Усадьбу, вполне вероятно, что от усердия в поисках истины он сделает жизнь тех, кто там живет, совершенно невыносимой.
— А как ты думаешь, в чем истина, Лен? — внезапно спросила моя жена.
— Трудно сказать, дорогая моя. Сейчас я вообще не знаю, что и думать.
— Ты, кажется, говорил, что инспектор собирается проследить, откуда тебе звонили, когда вызвали к Абботам?
— Да.
— А он сумеет? Ведь это очень трудно сделать, да?
— По-моему, вовсе не трудно. На центральном коммутаторе отмечают все звонки.
— О! — И моя жена надолго задумалась.
— Дядя Лен, — сказал мой племянник, — с чего это ты так набросился на меня сегодня утром, когда я пошутил, что ты, мол, хотел, чтобы полковника Протеро кто-то прикончил?
— А потому, — сказал я, — что всему свое время. У инспектора Слака чувство юмора отсутствует. Он принял твои слова за чистую монету, он может подвергнуть Мэри перекрестному допросу и выправить ордер на мой арест.
— Он что, не понимает, когда его разыгрывают?
— Нет, — сказал я. — Не понимает. Он добился своего теперешнего положения неустанным трудом и служебным рвением. У него не оставалось времени на маленькие радости.
— Он тебе нравится, дядя Лен?
— Нет, — сказал я. — Отнюдь. Я его терпеть не могу. Но не сомневаюсь, что в своей профессии он достиг многого.
— Как ты думаешь, он докопается, кто убил старика Протеро?
— Если не докопается, — сказал я, — то вовсе не от недостатка усердия.
В дверях возникла Мэри и объявила:
— Там мистер Хоуз вас спрашивает. Я его провела в гостиную. Вам записка. Ждут ответа. Можно словами.
Я развернул записку и прочел:
«Дорогой мистер Клемент, я буду очень благодарна вам, если вы зайдете ко мне, как только сможете. Я в большом затруднении, и мне необходим ваш совет.
Искренне ваша Эстелла Лестрэндж».
— Передайте, что я буду через полчаса, — сказал я Мэри. Потом пошел в гостиную, к Хоузу.
Глава 15
Я очень огорчился, увидев, в каком он состоянии. Руки у него тряслись, лицо нервно подергивалось. Судя по всему, ему полагалось лежать в постели — так я ему и сказал. Он настойчиво доказывал, что чувствует себя совершенно здоровым.
— Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни.
Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, но Хоуз зашел слишком далеко.
— Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме.
— Да, — ответил я, — приятного в этом мало.
— Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста?
— Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя.
— И полиция окончательно уверилась в его невиновности?
— Безусловно.
— Могу ли я спросить — почему? Разве… то есть… Подозрение пало на кого-то другого?
Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования убийства. Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника? Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.
— Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием.
— Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?
Я покачал головой.
— Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.
— Надо полагать, — сказал я.
— А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?
— Не могу сказать.
— У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги — у него была репутация сурового судьи.
— Думаю, могли.
— Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.
— Да, теперь я припоминаю, — сказал я. — Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.
— Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать — такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.
— Разве я так сказал? — спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.
— Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия.
— Никакого предчувствия у меня не было, — отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.
— А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?
— Мне о нем ничего не известно.
— Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?
— Нет, — медленно произнес я. — Не передал.
— Но ведь вы собираетесь это сделать?
Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, — это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер — один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.
— Вы слышали наш разговор, — сказал я наконец. — Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.
— Лучше, если вы это сделаете сами.
— Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.
— Но если это он застрелил полковника Протеро…
— Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний.
— Он угрожал.
— Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести, если он попадется еще раз на браконьерстве.
— Мне непонятно ваше отношение, сэр.
— Вот как? — устало сказал я. — Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого.
— Дело не в том — то есть…
Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.
— Вы сами, вы никого не подозреваете, не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?
— Боже упаси, нет.
— А о причинах убийства?.. — настаивал Хоуз.
— Ничего не знаю. А вы?
— Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами, упомянул в частной беседе…
— Его «частная беседа»! То, что он сказал, от слова до слова слышала вчера утром вся улица.
— Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера?
— Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, — сказал я. — Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению.
Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично. Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось.
Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться. Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы.
Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж.
На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный вестник»[21].
По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в их разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на личность убийцы.
Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице была какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все — никаких признаков беспокойства я больше не заметил.
— Вы очень добры, мистер Клемент, — сказала она, пожимая мне руку. — Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. И напрасно.
— Я как-то говорил вам — я готов помочь вам всем, чем могу.
— Да, я помню. И мне кажется, это не пустые слова. За всю мою жизнь очень немногие, мистер Клемент, искренне предлагали мне свою помощь.
— В это трудно поверить, миссис Лестрэндж.
— Тем не менее это правда. Большинство людей — большинство мужчин, по крайней мере, — преследуют свои собственные цели. — В ее голосе прозвучала горечь.
Я промолчал, и она продолжила:
— Прошу вас, присядьте.
Я повиновался, она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила — неторопливо и вдумчиво, словно тщательно взвешивая каждое слово:
— Я попала в очень необычное положение и хотела бы с вами посоветоваться. Я хотела бы спросить у вас, как мне быть дальше. Что прошло, то прошло — тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня?
Я не успел ответить — горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала:
— О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите!
Наступило молчание. Миссис Лестрэндж нимало не изменилась в лице. Только медленно прикрыла и снова открыла глаза. Мне показалось, что она преодолела легкий спазм в горле, но голос у нее был все тот же — чистый, спокойный:
— Проведите его сюда, Хильда.
Я собрался было уходить, но она повелительным жестом остановила меня:
— Если бы вы остались — я была бы вам очень признательна.
Я снова сел, пробормотав:
— Разумеется, как вам угодно.
Тут в комнату беглым строевым шагом ворвался Слак.
— Добрый день, мадам.
— Добрый день, инспектор.
В эту минуту инспектор заметил меня и скорчил злую гримасу. Можно не сомневаться — добрых чувств ко мне Слак не питал.
— Надеюсь, вы не возражаете против присутствия викария?
Очевидно, Слаку было неловко сказать, что он возражает.
— Н-н-нет, — проворчал он. — Хотя лучше бы, конечно…
Миссис Лестрэндж намеком пренебрегла.
— Чем могу быть полезна, инспектор? — спросила она.
— А вот чем, мадам. Я расследую дело об убийстве полковника Протеро. Мне поручено собрать все сведения.
Миссис Лестрэндж кивнула.
— Это чистая формальность, но я обязан всех об этом спросить: где вы были вчера между шестью и семью часами вечера? Чистая формальность, как вы понимаете.
— Вы хотите знать, где я была вчера вечером между шестью и семью часами?
— Так точно, мадам.
— Попробую вспомнить. — Она немного поразмыслила. — Я была здесь. В этом доме.
— А! — Я видел, как блеснули глаза инспектора. — А ваша служанка — у вас, кажется, одна служанка, — она может подтвердить ваши показания?
— Нет, у Хильды был свободный вечер.
— Понятно.
— Так что, к сожалению, вам придется поверить мне на слово, — любезно сказала миссис Лестрэндж.
— Вы с полной ответственностью утверждаете, что были дома весь вечер?
— Вы сказали «между шестью и семью», инспектор. Несколько раньше я выходила прогуляться. Когда я вернулась, еще не было пяти.
— Значит, если некая дама — к примеру, мисс Хартнелл — определенно заявляет, что зашла сюда около шести, позвонила, но, так никого и не дождавшись, вынуждена была уйти, вы скажете, что она ошибается, э?
— О нет. — Миссис Лестрэндж покачала головой.
— Однако…
— Если горничная дома, она может сказать, что вас нет. А когда остаешься одна и тебе не хочется принимать визитеров — что ж, остается только терпеть, пока они трезвонят в дверь.
Инспектор Слак слегка смешался.
— Старые дамы нагоняют на меня ужасную скуку, — сказала миссис Лестрэндж. — А мисс Хартнелл в этом смысле не имеет себе равных. Она позвонила раз шесть, прежде чем соблаговолила уйти.
Она одарила инспектора Слака прелестной улыбкой.
Инспектор переменил тему:
— А если кто-нибудь сказал, что видел вас около этого времени…
— Но ведь меня никто не видел, не правда ли? — Она мгновенно нащупала слабое звено. — Меня никто не видел, потому что я была дома.
— Вы совершенно правы, мадам.
Инспектор пододвинул свой стул чуть ближе.
— Теперь вот что, миссис Лестрэндж: мне известно, что вы нанесли визит полковнику Протеро накануне убийства, поздно вечером.
Миссис Лестрэндж спокойно подтвердила:
— Да, это так.
— Можете ли вы сказать мне, о чем вы говорили?
— Беседа касалась личных дел, инспектор.
— К сожалению, я вынужден просить вас уточнить, о чем именно шел разговор.
— Я не могу выполнить вашу просьбу, но я уверяю вас, этот разговор не имел никакого отношения к преступлению.
— Не думаю, что вы можете судить об этом вполне компетентно.
— Тем не менее вам придется поверить мне на слово.
— Получается, что я во всем должен верить вам на слово.
— Кажется, вы правы, — согласилась она с той же улыбкой, с тем же спокойствием.
Инспектор Слак сделался красным как рак.
— Дело очень серьезное, миссис Лестрэндж. Мне нужна правда… — Он грохнул кулаком по столу. — И я намерен ее узнать.
Миссис Лестрэндж не произнесла ни слова.
— Разве вы не видите, мадам, что ставите себя в весьма сомнительное положение?
Миссис Лестрэндж по-прежнему не удостоила его ответом.
— Вы будете обязаны дать показания на следствии.
— Да.
Вот и все, чего он добился. Равнодушного и сухого «да». Инспектор изменил тактику:
— Вы были знакомы с полковником Протеро?
— Да, я была с ним знакома.
— Близко знакомы?
— Я не виделась с ним много лет, — ответила она после небольшой паузы.
— Были ли вы знакомы с миссис Протеро?
— Нет.
— Вы извините меня, но время для визита выбрано довольно странное.
— Я думаю иначе.
— Что вы хотите сказать?
— Мне хотелось видеть только полковника Протеро. Я не хотела встречаться с миссис Протеро или с мисс Протеро. И я сочла это время наиболее удобным для моих намерений.
— Почему вы не хотели видеть ни миссис Протеро, ни мисс Протеро?
— А это уж мое дело, инспектор.
— Значит, вы отказываетесь от дальнейших показаний?
— Категорически.
Инспектор Слак вскочил.
— Если вы не поостережетесь, мадам, то можете поставить себя в скверное положение. Это все выглядит очень подозрительно — весьма подозрительно.
Она рассмеялась. Мне следовало пояснить инспектору Слаку, что такую женщину напугать не очень-то просто.
— Ну, ладно, — сказал он, стараясь отступить без ущерба для собственного достоинства, — только потом не говорите, что я вас не предостерег. Доброго вечера, мадам, но помните: мы все равно добьемся правды.
Он удалился. Миссис Лестрэндж поднялась и протянула мне руку.
— Я хочу попрощаться с вами — да, так будет лучше. Видите ли, теперь советоваться поздно. Я сделала выбор. — Она повторила с какой-то безнадежностью в голосе: — Я сделала свой выбор.
Глава 16
На пороге дома я столкнулся с Хэйдоком. Он бросил неприязненный взгляд вслед Слаку, как раз выходившему из калитки, и резко спросил:
— Он ее допрашивал?
— Да.
— Надеюсь, он был вежлив?
По моему мнению, вежливость — искусство, которому инспектор Слак научиться так и не сумел, хотя сам он, видимо, считал свои манеры безупречными. Однако мне не хотелось еще больше расстраивать Хэйдока. Он и без этого выглядел озабоченным и удрученным. Поэтому я сказал, что инспектор держался вполне прилично.
Кивнув, Хэйдок прошел в дом, а я пошел вперед по деревенской улице и вскоре нагнал инспектора. Подозреваю, что он нарочно замедлял шаг. Какую бы антипатию он ко мне ни испытывал, он не из тех, кто допустит, чтобы симпатии и антипатии мешали ему раздобыть нужную информацию.