Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми» Корчевский Юрий
Через военного коменданта экипаж разыскал свой полк.
– С возвращением! – Комбат поочередно обнял каждого. – Очень вовремя! А почему не все?
– Механика-водителя отправили в тыловой госпиталь на долечивание.
– Что-то вашему экипажу с водителями не везет. Ладно, располагайтесь пока. Найдем для вас и самоходку, и механика.
Механик-водитель нашелся в этот же день – молодой разбитной парень, полная противоположность солидному и степенному Ивану Ивановичу. Едва представившись экипажу, начал травить анекдоты.
– Рядовой Александр Сытнев, можно просто Саша.
– Давно из учебки? – поинтересовался Павел.
– Давно! Три месяца как. Как раз перед Новым годом выпустили.
– Не воевал еще, стало быть?
– Не успел, – развел руками Саша. – А что вы все такие смурные?
– После госпиталя, всем экипажем туда попали.
– Подбили?
– Немецкий танк таранили.
– здорово! Прямо как Виктор Талалихин! Только он на истребителе.
Следующим днем они получали самоходку. В техпарке им показали боевую машину. Вся рубка ее была в шрамах от снарядов и осколков.
Павел поинтересовался, когда была выпущена машина.
– Да она же новая, полгода не будет, как с завода! Это же «сотка»!
И в самом деле, СУ-100 начали выпускать осенью 1944 года. Видимо, машина побывала в передрягах, и ей досталось.
Полдня экипаж принимал машину. Наконец они надоели помпотеху.
– Парни, чего вы ее, как девку на выданье, ровно свахи, осматриваете? Двигатель исправный, гусеницы сами подтянете, пушка стреляет – чего еще надо?
И в самом деле. Павел махнул рукой:
– Двигаем на заправку и в пункт боепитания.
Они заправили полный бак, получили снаряды, а потом направились в оружейку – за автоматами и гранатами – ведь самоходка из ремонта пришла «голой».
В полку было много новых людей. за те дни, что экипаж провел в госпитале, сменилась добрая треть личного состава. Вновь прибывших необстрелянных бойцов распределяли в опытные, успевшие повоевать экипажи. В технике недостатка не было – не 1941 год. Но потери были велики. Немцы дрались ожесточенно, однако Первый Украинский фронт за март здорово продвинулся вперед. Наши войска окружили и уничтожили группировку немцев в районе Оппельна, овладели городами Нейсе, Нетрелен, Рыбник, Ратибор, вышли к предгорью Судет и пересекли германо-чехословацкую границу. А в день, когда экипаж Павла вернулся в полк, командование Первого Украинского фронта получило директиву Ставки ВГК о подготовке наступления на Котбус и южнее Берлина.
Солдаты и командиры сами видели, что готовится наступление, хотя им никто об этом не говорил. В тылах накапливались свежие части, на склады завозились снаряды, патроны и топливо. Экипажам выдали новые карты с местностью вплоть до Берлина. Всем хотелось как можно быстрее добить немцев, ворваться в их столицу и завершить войну. Единственное, что расстроило Пашку и других командиров экипажей, – так это топографические карты. Судя по ним, их фронт будет наступать значительно южнее немецкой столицы. Стало быть, и лавры победителей достанутся их соседям – Первому и Второму Белорусским фронтам. Но Ставка решила именно так, а в армии приказы не обсуждаются, а выполняются.
Наступление началось 16 апреля силами трех фронтов – Первого и Второго Белорусского под командованием Г.К. Жукова и К.К. Рокоссовского и Первого Украинского фронта под командованием И.С. Конева. Войска Первого и Второго Белорусских фронтов наносили удар с востока на запад, прямо на Берлин. Войска Конева первоначально в штурме Берлина участвовать были не должны, их направление наступления проходило южнее немецкой столицы.
Первый Украинский фронт начал артналет в 6.15 утра, затем разом зажгли сотни дымовых шашек. Ветер сносил дым на немецкие позиции, и враг не мог стрелять прицельно. Причем немцы испугались, думая, что на широком участке фронта русские применили против них химическое оружие. Поднялась паника, поскольку противогазы имелись у немногих.
Под прикрытием дыма наши войска форсировали реку Нейсе и захватили плацдарм. Саперы и понтонеры приступили к строительству мостов и переправ. Тут же по ним пошли танки, самоходки, артиллерия. Плацдарм начал расширяться, расти в глубину.
К исходу дня войска Конева вышли ко второй полосе обороны на рубеж Котбус – Вейсвассер – Ниски. Бойцы же Первого и Второго Белорусских фронтов наткнулись на ожесточенное сопротивление немцев и смогли за день пройти всего несколько километров.
К исходу второго дня наступления, 17 апреля, войска Первого Украинского фронта смогли вплавь перебраться через реку Шпрее и занять плацдарм. Ночью по наведенным мостам на другой берег Шпрее пошла бронетехника. В этот же день Сталин приказывает И.С. Коневу повернуть 3-ю и 4-ю танковые армии на север и наступать на Берлин с юга.
На помощь Гитлеру к Берлину спешила группировка генерала Венка.
Тогда Павел и его экипаж не знали замыслов командования, маршалы и генералы были для них сродни небожителям. Их же солдатское дело простое – воевать там, где прикажут. Не отлынивать, не трусить, а драться самоотверженно и стойко, как и полагается русскому солдату. Собственно, в этой войне показали свое умение воевать только немецкие и русские войска. Румыны, венгры, итальянцы и прочие союзники оси показали себя воинством нестойким и к ожесточенным боям неспособным. И вооружение, и снабжение у них было значительно хуже немецкого.
Их самоходно-артиллерийский полк продвигался во втором эшелоне. Наши тяжелые танки и самоходки прорывали немецкую оборону и шли вперед, сея в немецких тылах панику и блокируя железнодорожное и автомобильное сообщение. В тылу наших наступающих войск оказывались укрепленные пункты, отдельные ДОТы и окруженные группы, попытавшиеся выйти на соединение со своими. Вот их-то и уничтожали части второго эшелона, служа одновременно резервом.
Павлу запомнились бои за Цоссен. Передовые части ушли вперед, немцы оказались в кольце. По их обороне нанесли удар наши штурмовики. Сначала прошлись реактивными снарядами по целям, указанным разведкой, вторым заходом отбомбились, на третьем поработали пушками.
Павел впервые видел вблизи, как «работают» наши штурмовики Ил-2.
Только «летающие танки» освободили воздушное пространство, открыла огонь артиллерия.
На позициях немцев творился огненный ад, все было затянуто дымом и пылью. Казалось, там в гуще разрывов не могло уцелеть ничто живое. Но когда танки, самоходки и пехота пошли в атаку, немцы встретили их огнем.
Самоходка Павла шла в сотне метров позади Т-34. Внезапно танк остановился и вспыхнул. Танкисты выбирались из люков, тушили горящую одежду, катаясь по земле.
– Толик, ты видел, откуда стреляли?
– Нет, у немцев все в дыму.
Самоходка подъехала к танку.
– Стой! – скомандовал Павел.
Приоткрыв люк, он осмотрел подбитую машину. Правый борт «тридцатьчетверки» повреждений не имел. Стало быть, немцы стреляли в левый борт. В лоб броню Т-34 могли пробить «Тигр» или «Пантера». Но у этих танков вспышка орудийного выстрела мощная, и они бы ее заметили.
– Саша, подай немного вперед и сразу разворачивай влево с остановкой. Василий, заряжай фугасным.
Самоходка выехала из-за прикрывавшего ее танка и развернулась влево. Павел приник к смотровым приборам, наводчик Анатолий – к орудийному прицелу.
– Командир, вижу! Пушка по курсу, влево десять.
Он только успел это сказать, как немецкие артиллеристы выстрелили, видимо, видели самоходку, но им в определенной степени мешал подбитый танк. Но поторопились немчики! Снаряд задел край боевой рубки и с визгом ушел рикошетом в сторону.
– Толя, хорошо целься! – Второго шанса немцы могут и не дать.
Павел видел, как над орудийным щитом мелькают стальные шлемы расчета – немцы перезаряжали орудие./p>
Самоходка выстрелила, вздрогнув телом и откатившись немного назад. Ее снаряд угодил рядом с пушкой. Взрывом орудие опрокинуло набок, а расчет просто разметало.
– Толя, правее двадцать еще одна! – Павел заметил еще одну пушку. Хорошо замаскированная, она выстрелила по другой цели, но Павел засек вспышку выстрела.
– Вижу, командир! Саша, доверни вправо двадцать. Василий, фугасный!
Самоходка выстрелила еще раз. Теперь поторопился Анатолий, снаряд лег в десяти метрах от пушки. Но взрыв тяжелого снаряда был мощным. Пушка осталась на месте, а прислуга полегла под осколками.
– Саша, вперед!
Самоходка рванула вперед, догоняя своих.
Глава 11
Рейхстаг
Прорываясь с боями, взламывая подготовленные позиции немцев, Первый Украинский фронт 21 апреля вышел к пригородам Берлина. Уже был виден в прицел город. Бойцы ликовали. Вот оно, сердце фашистской Германии! Казалось, еще напор, усилие, и столица нацизма падет!
Боевые действия остановила только опустившаяся ночь. К тому же необходимо было заправить боевые машины, пополнить боеукладки, поесть и выспаться. Бойцы вымотались в беспрерывных боях, часто не ели по нескольку дней. Лица танкистов и самоходчиков были черные от пороховой копоти, но умываться не было времени, сил и желания. Некоторые бойцы засыпали с котелком и ложкой в руке.
К исходу 22 апреля части фронта перерезали кольцевую автостраду вокруг Берлина и ворвались на его окраины. Теряя бойцов и боевые машины, вечером удалось достичь Тельтов-канала. Немцы взорвали большую часть мостов через него.
Ночью, под минометным и пулеметным огнем саперы сделали мостовой переход, и несколько танков успели к утру проскочить через него на другой берег.
Когда рассвело, немцы разбили мост из пушек. Тем не менее к исходу дня 24 апреля войска фронта смогли захватить городские районы Мариендорф, Ланквиц, Осдорф, Штандорф и соединиться с войсками Первого Белорусского фронта. Центр Берлина оказался окружен.
А на следующий день танкисты и самоходчики попали под бомбо-штурмовой удар нашей авиации. В условиях низкой облачности и плохой видимости летчики Первого Белорусского фронта приняли боевые машины Первого Украинского фронта за немецкие. Сказывалась неразбериха, когда в боевые порядки наших войск вклинивались немецкие позиции. Дело усугублялось еще и тем, что танковые и самолетные рации работали на разных частотах, и прямой связи с авиацией другого фронта не было.
Павел с экипажем тогда сидел на рубке самоходки, ожидая приказа комбата. Низко над крышами пронеслись наши истребители. Самоходчики вскочили, начали размахивать руками и подбрасывать в воздух шлемы, приветствуя наших соколов. Но шедшие следом за истребителями штурмовики неожиданно дали залп реактивными снарядами по батарее наших самоходок.
Укрыться на узкой улице самоходкам было негде. Самоходчики кинулись от боевых машин в стороны. Верхние части брони – башни у танков и рубки у самоходок – были из тонкой стали, защищавшей разве что от пуль и гранат, потому от штурмовиков защитой служить не могли.
– Бежим!
Павел спрыгнул с самоходки, отбежал подальше и, услышав вновь приближающийся рев авиационных моторов, упал в воронку от авиабомбы. С ним рядом плюхнулись на землю члены экипажа. Укрываться в домах было нельзя, они могли рухнуть и придавить собой.
Один за другим грохотали взрывы бомб. загорелась одна самоходка, взорвалась от прямого попаданиия другая.
Самолеты сделали еще один заход, обстреливая самоходки из пушек и подбив еще одну машину.
Когда штурмовики скрылись, экипажи собрались у разбитой батареи. Да и батареей-то теперь назвать ее было нельзя – в строю оставалось две самоходки.
Первый раз Пашка услышал, как может в гневе материться их комбат.
Немного остыв, он связался по рации с командиром полка. Оказалось, что досталось не только им. Была уничтожена еще одна батарея полка и несколько танков соседнего танкового полка. Их командиры связались с командирами дивизий, тут же узнали о трагическом происшествии в штабе армии. Дошло до Ставки, откуда приказали срочно разграничить на картах летчиков и танкистов зоны действия фронтов во избежание повторения трагедии. Ведь кроме техники погибли десятки людей, наших воинов.
Уцелевшие экипажи на грузовиках были доставлены в неглубокий тыл, а уже следующим днем получили из фронтового резерва новые самоходки. Только успели осмотреть машины, заправить их и получить боеприпасы, как последовал приказ – направляться в полк. Батарея в полном составе проследовала в район Мариендорфа.
Улицы были перегорожены сгоревшими трамваями и нашей подбитой техникой, засыпаны битым кирпичом, зияли воронками от бомб. Ощущение от увиденного – прямо-таки апокалипсис какой-то. К тому же город как вымер, местных жителей не было видно совсем.
По прибытии в полк батарея получила приказ – поддержать наступление пехотного батальона.
Самоходки выдвинулись к месту атаки. Батальон наступал сразу по нескольким улицам, и батарею разделили. Экипаж Павла и еще одна самоходка поддерживали атаку пехотной роты.
Солдаты поочередно перебегали вперед. Пока одни вели огонь по противнику, другие броском преодолевали 10–15 метров. Как только обнаруживалось пулеметное гнездо, миномет или пушка, пехотинцы давали знать, чаще всего – трассирующими очередями из ручного пулемета. Тогда уже в дело вступали самоходчики. Двигались они позади пехоты, опасаясь фаустников.
Каждый дом приходилось брать с боем, как цитадель. Немцы, казалось, были везде. Они стреляли из подвалов, из окон всех этажей. Пехота врывалась в дом, зачищала каждую квартиру, каждый этаж. Автоматная стрельба и взрывы гранат звучали почти беспрерывно.
Кто-то из немцев бросил сверху, на рубку самоходки, гранату. Она взорвалась бесполезной хлопушкой, ударив по броне осколками. Но Павел сделал вывод. Это везение, что граната была обычной, пехотной. Если бы она оказалась противотанковой – быть беде. Он приказал механику держаться посреди улицы и немного отстать от пехоты.
Павел бросил взгляд в смотровые приборы назад и удивился. На некоторых домах, только что взятых нашей пехотой, из окон уже свешивались белые флаги. Скорее всего гражданское население, прятавшееся от боев в подвалах своих домов, заранее приготовило флаги из кусков простыней и вывесило их, чтобы дом не обстреливался. Но, бывало, и из таких домов стреляли фаустники-одиночки.
И еще с одним фактом, покоробившим его, столкнулся Павел. Напротив жилого дома, за бруствером из кирпичей, немцы установили полевую 105-миллиметровую пушку. Она почти без перерыва обстреливала наступающую пехоту, пока самоходка Павла своим выстрелом не уничтожила ее прямым попаданием. Когда пехота продвинулась вперед, самоходка остановилась у разбитого орудия, и механик вдруг сказал:
– Парни, вы только поглядите!
Павел прильнул к смотровым приборам.
– Да нет, на пушку разбитую смотрите…
Пришлось приоткрыть люк. В смотровые приборы ближе 25–30 метров не увидишь ничего, мертвая зона.
Рядом с орудием валялись убитые немцы. Но главное – они были прикованы цепью за ногу к станине пушки. Доводилось Павлу слышать о смертниках, считал он это преувеличением, но теперь убедился воочию. Немцы приковали расчет к пушке, чтобы обслуга не сбежала, стояла до конца.
– Парни, смотрите все и запомните.
Анатолий и Василий открыли люк и удивились увиденному:
– Они что, всех своих вот так, цепями?
– Не знаю, Василий. Сам в первый раз вижу.
Прикованные цепью к пушке немцы производили тягостное впечатление. Это штрафники или расчет раньше проявил трусость? за что их так? У наших штрафников не было погон и знаков различия, и их сразу можно было опознать. На убитых немцах погоны были, но Павел не знал, как должны выглядеть немецкие штрафники. Такие штрафные роты и батальоны придумал не Сталин – их создал в 1940 году Гитлер. В Германии их называли «пятисотыми», в 540, 550, 560, 561-м служили уголовники, в 999-м – политические. Туда ссылали без срока. У немцев даже в СС была штрафная 36-я гренадерская дивизия «Дирлевангер». Если наши штрафники смывали вину кровью и после ранения освобождались, возвращаясь в свои части, то немцы служили в штрафных батальонах весь срок, присужденный им трибуналом. Впрочем, что наши, что немцы штрафников не жалели, бросая их на наиболее сложные и опасные участки фронта.
Меж тем пехота упорно продвигалась вперед, и за ними ползли самоходки.
Улица вывела их к небольшой площади, но едва пехотинцы сунулись туда, как немцы открыли по ней огонь из пушки.
К самоходке подбежал сержант и прикладом постучал по броне.
– земляки, выручайте, пушка головы поднять не дает.
– Где стоит?
– На площади. Там небольшое одноэтажное здание, так пушка справа от него. Снарядов не экономят, сволочи.
– Сейчас разберемся!
Павел закрыл люк на командирской башенке.
– Василий, заряжай фугасным. Саша, выезжаешь на площадь – сразу высматривай одноэтажное здание, правее от него – пушка. Постарайся корпус самоходки сразу на нее направить. Тут кто кого опередит.
– Сделаю, командир.
– Толик, не подкачай.
Самоходка выползла с улицы на площадь. Саша сразу тормознул, довернул корпус вправо.
Павел сам увидел в смотровые приборы одноэтажное здание и пушку правее него, стоявшую в отрытом капонире.
– Толик, давай!
Павлу было видно, как суетятся возле пушки немцы. Ствол ее хищно повернулся вправо, потом замер. И в это время громыхнула пушка самоходки, на мгновение опередив выстрел немецких пушкарей. Павел видел, как выстрелом от пушки оторвало колесо, и она скособочилась. Прислуга полегла рядом с орудием. А туда уже бежали наши пехотинцы.
От входа в здание, рядом с которым стояло уже разбитое орудие, заработал пулемет. Несколько наших пехотинцев упали.
– Толик, пулемет!
– Вижу, командир. Вася, фугасный!
И наводчик влепил снаряд по пулеметному гнезду. Тут же поднялись пехотинцы, один из них подбежал к зданию поближе и забросил в пролом стены гранату. Дождавшись взрыва, туда ворвались несколько автоматчиков, послышалась стрельба – они добивали раненых или уцелевших немцев.
Павел осматривал площадь – нет ли еще где замаскированных орудий или пулеметов?
Из зданий, окружавших площадь, велась автоматная и винтовочная стрельба. Но не будешь же снарядами стрелять по одиночным немцам? Эдак весь боезапас можно попусту перевести, и так уже в боеукладке меньше половины осталось, все больше бронебойных. Это в поле, где противоборствуют танки и самоходки, бронебойные снаряды самые востребованные, а в городе осколочные и фугасные нужны.
Запищала рация – комбат интересовался ситуацией.
– Продвигаемся понемногу, – коротко ответил Павел.
Положение на улицах почти везде было одинаковым. Скорее всего комбат хотел выяснить: не нужна ли помощь?
Самоходка подползла к одноэтажному зданию и остановилась рядом. Паша еще удивиться успел – что ему на площади делать, вроде бы не магазин, вывесок нет.
И тут по броне раздался удар, раздался взрыв, и почти сразу же наводчик закричал:
– Командир, горим!
Из моторного отсека шел дым, показались отблески пламени.
– забрать оружие, покинуть машину! – приказал Павел.
Наводчик и заряжающий схватили автоматы, подсумки и стали выбираться из самоходки. Павел схватил гранатную сумку и выбрался вслед за ними. Делалось все быстро. Самоходка железная, гореть вроде бы нечему, кроме топлива, но сгорала она в считаные минуты, и экипажи не всегда успевали покинуть машину. Самым распространенным поражением у танкистов и самоходчиков – впрочем, как и у летчиков, были ожоги. Павел уже горел, причем серьезно, потому огня теперь боялся панически.
Экипаж покинул машину. Из моторного отсека вздымались языки пламени, вовсю валил черный дым.
– Укрыться в здании! – приказал Павел.
Теперь его задачей было сберечь экипаж. На четверых у них было всего два автомата с четырьмя магазинами, личное оружие у механика-водителя и самого Павла да двенадцать гранат. С таким арсеналом бой с немецкой пехотой им не выдержать, тем более что у экипажа и опыта-то пехотного не было.
Через пролом в стене экипаж заскочил в здание.
– Фаустник, сволочь, подбил! – выругался Анатолий. – Пушек на площади нет, и выстрела я не слышал.
Павел осмотрелся. На полу валялись четыре трупа немцев, рядом – исковерканный пулемет. Это они влепили сюда снаряд, по пулеметчикам.
Павел снял с убитого немца автомат и подсумок с запасными магазинами. Глядя на него, вооружился трофейным автоматом и механик-водитель: все-таки с автоматом надежнее, чем с револьвером. Самоходчикам выдавали морально устаревшие револьверы системы «наган», потому как считалось, что из пистолета было затруднительно вести стрельбу через круглые бойницы. На боковых броневых листах самоходок, как и танковых башен, были небольшие бойницы для оборонительной стрельбы из личного оружия. В бою они изнутри закрывались броневыми пробками.
Всем был хорош «наган»: и безотказен, и стрелял точно, но по израсходовании семи патронов в барабане перезаряжался долго. Это не у «ТТ» или «парабеллума» – поменять опустевший магазин за пару секунд.
Экипаж находился в небольшой комнате. Василий ногой открыл дверь и, выставив вперед автомат, сделал шаг.
– Тут зал какой-то.
Держа оружие наготове, самоходчики вышли за ним, оказавшись в вестибюле станции метро. Только тут до Павла дошло, почему здание стоит в центре площади. Просто он на фотографиях видел, что над входом в станцию метро должна быть большая буква «М». Сам Павел, как и другие члены экипажа, в метро никогда не был. До войны этим видом транспорта владела только Москва.
В вестибюле метро стояла скульптура Гитлера. Василий подошел к ней, прочитал фамилию под головой на пьедестале и с размаху ударил по ней прикладом. Гипсовая скульптура распалась на куски.
– Я бы и по живому Гитлеру так же долбанул, чтобы череп развалился!
– Говорят, он в бункере, глубоко под землей сидит и шнапс ихний глушит.
– Насчет шнапса сомневаюсь, – заметил Павел. – Что делать будем, славяне?
– Самоходку нашу подбили. Что делать, придется своих ждать.
– И рации нет – со своими связаться, – в раздумье сказал Павел. – На улицах немцев недобитых полно, как бы под пулемет не угодить.
– А пойдем по линии метро? – загорелся Василий. – Оно же под землей – ни пуль, ни осколков. И метро заодно посмотрим. Я в нем не был никогда, будет что дома рассказать.
Павел достал из планшета карту и нашел станцию метро, на которой они сейчас находились. Вот только куда пути от нее ведут? Может быть, они в тыл, к своим выйдут, а может статься, что к немцам угодят. Не зная линий, не имея ориентиров, заблудиться под землей очень легко.
Он стоял, раздумывая. В принципе всегда можно вернуться назад, к этой станции. Он попытался сориентироваться, куда идти по линии. То, что на юг, к своим – это понятно, только как без компаса понять, в какой стороне юг?
По ступенькам они начали спускаться вниз. Станция была неглубокого залегания, перрон в полутьме, едва мерцали лампочки аварийного освещения. Из туннеля тянуло сквозняком.
У перрона стоял метропоезд с распахнутыми дверями.
Бойцы подошли поближе и увидели, что в вагонах полно мирных жителей. Они сидели на скамьях и своих узлах, лежали в проходах.
Немцы увидели воинов и замерли в ожидании. В полутьме им было сразу не понять – это немецкие танкисты или страшные русские, которыми их пугал Геббельс. Комбинезоны и у тех и у других темные, на головах – почти одинаковые танковые шлемы. У двоих в руках – советские ППШ, у двоих – немецкие МР-40. Вот и гадай, житель Берлина, кто перед тобой.
Павел шагнул в вагон, поднял руку:
– Наверху, на площади, еще стреляют, поэтому прошу оставаться здесь до вечера. Подскажите, где ветка на юг?
– Поезда, солдат, уже несколько дней не ходят, – ответил пожилой очкарик с рюкзаком в руках.
Толпа, услышав немецкую речь, успокоилась, приняв солдат за своих, а Павел продолжил:
– И все-таки, какой туннель ведет на юг?
– Вот этот, – показал рукой толстяк с саквояжем, – но я бы не советовал вам туда ходить, там уже русские.
Павел поблагодарил жителей, вышел из вагона и махнул рукой своим. Самоходчики подошли к краю платформы и спрыгнули на рельсы. Перед ними, едва освещенный редкими лампочками, уходил вперед и немного под углом туннель.
Павлу идти в темное чрево расхотелось – без знания или схемы можно заблудиться.
– Идем, командир! Не в лесу! Тут заплутать нельзя, дорога-то одна, – хохотнул Саша.
Выглядеть человеком нерешительным, а пуще того – трусом Павлу перед экипажем не хотелось. Он планировал пройти один перегон – до следующей станции – и выйти на поверхность. Одно неясно: какой длины этот чертов перегон – километр, два, три?
В некоторых местах в стыках тюбингов сочилась и капала вода. звуки шагов и позвякивание оружия гулко раздавались под сводами.
Туннель с небольшим уклоном вначале шел вниз, затем – горизонтально.
Наверху, на земле, почти над туннелем, здорово громыхнуло, и из стыков тюбингов – бетонных колец, из которых был собран туннель, посыпался песок.
– Не иначе, бомба упала.
– Ага, не хватало только, чтобы нас здесь завалило, – заметил Анатолий.
От такой перспективы всем стало неуютно и захотелось как можно скорее выбраться на поверхность.
Они вышли к развилке туннеля. От основного входа вправо уходил еще один, тускло поблескивая рельсами.
Экипаж остановился, все смотрели на Павла так, как будто он знал, куда идти. А он и подумать не мог, что под землей могут быть ответвления.
– Идем прямо! – решительно сказал он.
Теперь, после развилки туннель стал подниматься вверх. Подъем был невелик, но заметен.
Они успели прошагать с четверть часа, как идущий впереди Саша остановился.
– Командир, впереди какое-то движение.
Самоходчики остановились. Павел стянул с головы шлем – так было лучше слышно.
И в самом деле, в отдалении слышались шаги, приглушенные расстоянием голоса.
– Ложись! Оружие к бою!
Павел и Василий улеглись справа от рельсов, Саша и Анатолий – слева. Передернули затворы автоматов.
Неизвестные приближались. Кто они – немецкие солдаты или мирные жители? А может быть, такие же, как и они, русские?
Стали видны темные фигуры. Когда они поравнялись рядом с тускло горевшей лампочкой, Павел увидел у них на груди автоматы. Военные, только чьи?
Солдаты прошли еще немного, и стали отчетливо слышны голоса. Речь звучала немецкая.
– Огонь! – скомандовал Павел и первый нажал на спусковой крючок.
Грохот выстрелов в туннеле оглушил. Даже в шлемах он бил по ушам. Пули попадали в бетон, ударяли по рельсам и с противным визгом рикошетировали.
Немцы не ожидали, что под землей могут оказаться русские, не были готовы к бою и потому не успели открыть ответный огонь.
Самоходчики немного выждали. Немцы не шевелились.
– Василий, пойди посмотри. Только держись в стороне, ближе к стене, не перекрывай сектор обстрела, – приказал Павел.
Василий вздохнул, поднялся и, неловко спотыкаясь в темноте о шпалы, пошел к убитым. Через несколько минут он крикнул:
– Все наповал!
У убитых забрали запасные магазины и с осторожностью пошли дальше. Шлем Павел больше не надевал – слух для них сейчас был важнее, чем зрение.
Они добрели до платформы. зал станции был пуст. Со стороны лестницы доносилась приглушенная стрельба.
Экипаж, держа наготове оружие, поднялся в вестибюль. Павел прочитал название станции – «Унтер ден Линден». Что-то вроде Липовой аллеи. Слышал он о такой улице в Берлине. Павел напряг память. Точно, это же центральная улица, на ней Бранденбургские ворота уже 200 лет стоят, и Рейхстаг недалеко, в полутора километрах. Вот это их занесло! Скорее всего на той развилке надо было вправо уходить.
Выход со станции был заложен мешками с землей, но боковой – свободен.
Павел осторожно выглянул на улицу через стекло, крест-накрест заклеенное бумагой.
Недалеко от вестибюля спиной к ним хлопотал у пушки орудийный расчет. Павел понял, что наши войска недалеко, иначе зачем бы немцам стрелять?
Решение пришло сразу. Двоим нужно одновременно выбежать из здания, расстрелять из автоматов прислугу, а пушку вывести из строя.
Павел подошел к своим парням. Вытащив из гранатной сумки две гранаты Ф-1, он рассовал их по карманам комбинезона.
– Анатолий, идешь со мной. Вы двое страхуете нас здесь. Толя, выбегаем из здания, прямо перед нами пушка. Расстреливаем прислугу и возвращаемся назад. Если получится, надо еще пушку вывести из строя.
– А может – ну ее, эту пушку? Перестреляем прислугу – и в туннель?
– Надо попробовать. Пошли.
Они встали у дверей, взвели затворы. Анатолия Павел выбрал потому, что у него ППШ – машинка более скорострельная и с большей дальностью эффективного огня.
– Готов? – спросил Павел.
– Готов!
– Пошли!
Первым выбежал из двери Павел, сразу же за ним – наводчик. Прислуга назад не оглядывалась и, что у нее за спиной делалось, не видела, сосредоточив все внимание на том, что находилось у нее впереди.
Оба самоходчика сразу же открыли огонь по артиллерийскому расчету. Анатолий стрелял по уже сраженным немцам, пока автомат не щелкнул затвором вхолостую.
Павел бросил опасливые взгляды по сторонам, но в грохоте боя на них не обратили внимания. Он кинулся к пушке, споткнувшись о пустые гильзы, во множестве валявшиеся между станин, выхватил из кармана гранату, сорвал чеку и сунул ее в казенник, рычагом закрыл затвор и, пригнувшись, опрометью бросился в вестибюль.
Раздался глухой взрыв – это сработала граната в казеннике. Теперь без капитального ремонта пушка стрелять не сможет.
Павел влетел в дверь, едва не сорвав ее с петель.