Врата судьбы Кристи Агата

Знакомство с Матильдой, Любимой и Кэй-Кэй

На следующее утро Таппенс отправилась на поиски хорошо известной в округе личности, которую все знали под именем старого Исаака, или, если кто-то помнил его официальное имя, мистера Бодликотта. Исаак Бодликотт был одной из местных достопримечательностей. Прежде всего из-за его возраста – он говорил, что ему девяносто (правда, мало кто ему верил), – и из-за его способности чинить всякие вещи. Если вы не могли дозвониться до водопроводчика, то шли к старине Исааку. Мистер Бодликотт – хотя никто не знал, есть ли у него соответствующая квалификация на проведение ремонта, – за долгие годы усвоил все о возможных поломках канализации, нагревателей воды, кранов и вдобавок различных электрических приборов. Его цены приятно отличались от цен, которые выставлял квалифицированный сантехник, а результаты работы удивляли своей эффективностью. Он был плотником, мог врезать замок, вешал картины – хотя иногда это получалось у него довольно криво – и разбирался в реликтовых пружинах старых кресел. Основным недостатком мистера Бодликотта была его неискоренимая привычка постоянно рассказывать что-то во время работы; отрицательный эффект от его болтовни усугублялся плохо подогнанными вставными челюстями. Его знания о тех, кто населял окрестности в прошлом, казались поистине бездонными. Правда, было не совсем понятно, насколько можно этим воспоминаниям доверять. Мистер Бодликотт был не тем человеком, который был готов ограничивать себя при рассказе какой-нибудь любопытной истории из прошлого. И полеты его фантазии, которые он обычно называл «потоком воспоминаний», выглядели, как правило, следующим образом:

– Вы не поверите, точно не поверите, если я расскажу вам действительно все, что знаю об этом дельце. Это точно. Понимаете, все считают, что все о нем знают, но они ошибаются. Точно ошибаются. Знаете, это все старшая сестра. Уж поверьте мне. Казалась такой приятной девочкой. А на улики как раз напала собака мясника. Она проследила ее до дома. Да. Только это был не ее собственный дом, как вы могли подумать. Ладно, могу сказать еще больше. Там еще была старая миссис Аткинс. Никто не знал, что у нее в доме хранится револьвер. Никто, кроме меня. А я узнал, когда меня вызвали починить ее верзилу. Ведь именно так называют эти высокие шкафы? Да. Так вот, верзила. Именно так. И она там была, это в свои-то семьдесят пять, и в ящике – я имею в виду ящик верзилы, который меня попросили починить – там было что-то с дверными петлями и с замком, – так вот, в ящике этого верзилы лежал револьвер. Он был завернут вместе с парой женских туфель. Третьего размера. Хотя не уверен – может быть, и второго. Из белого шелка. Для таких крошечных ножек. Она сказала, что это были свадебные туфельки ее прабабки. Может быть. Правда, кто-то говорил, что она купила их в лавке древностей, но я этого не знаю. И вместе с ними был завернут револьвер. Вот так-то. Говорят, что его привез ее сын. Из Восточной Африки. Он охотился там на слонов или что-то вроде этого. А когда вернулся, то привез с собой револьвер. И знаете, что делала эта старая дама? Она садилась у окна своей гостиной и следила за улицей. А когда люди показывались на подъездной аллее, то брала револьвер и стреляла в них, но так, чтобы не попасть. Пугала их до смерти, и они убегали. Говорила, что не хочет, чтобы беспокоили ее птичек. Не думайте, она в жизни не убила ни одной птички. Просто не хотела. А потом начались все эти истории с миссис Летерби. Ее чуть не посадили. За кражи в магазинах. Говорят, она делала все очень умно. И при этом была богаче многих…

Договариваясь с мистером Бодликоттом о починке стеклянного светового люка в потолке ванной, Таппенс размышляла, не приведет ли подобный поток воспоминаний ее и Томми к обнаружению какого-нибудь клада или секрета, скрытых в их доме, о которых они даже не подозревают.

Старина Исаак Бодликотт не стал ломаться и согласился помочь новым жильцам дома. Для него в жизни самым большим удовольствием было встречать как можно больше новых людей. Появление в доме, где никто еще не слышал его потрясающих воспоминаний и мемуаров, было для него настоящим событием. Те, кто их хорошо знал, обычно не горели желанием выслушать их еще раз. Но вот новая аудитория!.. Такие встречи были всегда приятны. Кроме того, Исаак любил демонстрировать свои многочисленные умения, которые с удовольствием использовал на благо окружающего его общества. Поэтому он охотно начал беседу:

– Счастье, что ваш муженек не порезался. Мог бы распороть себе всю физиономию.

– Да, действительно.

– Здесь на полу валяются еще осколки, хозяйка.

– Я знаю, – ответила Таппенс. – У нас просто не было времени…

– Со стеклом лучше не рисковать. Вы же знаете, что это такое. Крошечный кусочек может причинить вам массу хлопот. Даже убить вас, ежели попадет вам в кровь. Помню мисс Лавинию Шотакомб. Так вы не поверите…

Мисс Шотакомб Таппенс совсем не интересовала. Она слышала, как о ней говорили как о еще одной известной личности в округе. Ей было где-то между семьюдесятью и восьмьюдесятью, и она была глуха и слепа.

– Мне кажется, – Таппенс постаралась вклиниться в разговор до того, как начнутся воспоминания о Лавинии Шотакомб, – что вы должны многое помнить о людях, которые здесь жили, и о тех необычных вещах, случавшихся с ними в прошлом.

– Ну, знаете, я уже не так молод. Мне уже больше восьмидесяти пяти. Ближе к девяноста. Правда, памятью меня бог не обидел. Есть такие вещи, знаете ли, которые не забудешь. Никогда. Сколько бы времени ни прошло, но достаточно какой-нибудь мелочи, вы меня понимаете, чтобы все вспомнить. Вы не поверите тому, что я мог бы порассказать…

– Просто потрясающе, – продолжила Таппенс, – когда начинаешь думать о том, что вы знаете об этих удивительных людях.

– Да уж. В людях нелегко разобраться. Иногда они совсем не такие, какими кажутся, и делают такие вещи, в которые трудно поверить.

– Иногда они оказываются шпионами, – гнула свое Таппенс, – или преступниками.

Она с надеждой взглянула на своего собеседника. Старина Исаак наклонился и поднял осколок стекла.

– Вот еще, – произнес он. – Как вам понравится, если такая штука вопьется вам в пятку?

Таппенс стала уже сомневаться, что починка стеклянной крыши сможет вызвать у старины Исаака поток воспоминаний о прошлом. Тогда она обратила его внимание на маленькую теплицу, притулившуюся рядом со стеной столовой, и попыталась переключить внимание мастера с осколков на целое стекло: лучше будет отремонтировать ее или же совсем разобрать? Исаак с удовольствием занялся этой новой проблемой. Они спустились вниз, вышли из дома и пошли вокруг него, пока не уперлись в означенную конструкцию.

– Так вы вот это имеете в виду?

Таппенс подтвердила, что именно это.

– Кэй-Кэй, – сказал Исаак.

Таппенс посмотрела на него. Эти две буквы алфавита, КК, ничего для нее не значили.

– Что вы сказали?

– Кэй-Кэй. Именно так это называли во времена старушки Лотти Джонс.

– Ах, вот как… А почему?

– Не знаю. Это было… наверное, это было название, которое они приберегали для подобных мест. Оно всегда было маленьким. В домах побольше обычно всегда есть нормальная оранжерея. В которой, знаете ли, растут папоротники в горшках.

– Правильно, – согласилась Таппенс, легко вспомнив подобные вещи из своего детства.

– Вот тогда это можно назвать зимним садом. А вот это старая миссис Лотти Джонс называла обычно Кэй-Кэй.

– А в ней были папоротники?

– Нет, это строение никогда не использовали как теплицу. В основном дети хранили в ней свои игрушки. Говоря об игрушках, я думаю, что они все еще там, если, конечно, их никто не вытащил. Видите – строение разваливается. Они только слегка подперли его с боков и немного подлатали крышу, но я не думаю, что его можно использовать. Обычно в него складывали сломанные игрушки, мебель и всякое такое. Вон, видите, там видна лошадь-качалка и Любимая в самом дальнем углу.

– А мы сможем попасть туда? – спросила Таппенс, стараясь выбрать кусочек окна почище. – Там, наверное, есть масса любопытных вещей.

– Вообще-то должен быть ключ, – заметил Исаак. – Он должен висеть на том же месте.

– А где это «то же место»?

– За углом должен быть сарай.

Они обогнули дом. Сооружение с трудом можно было назвать сараем. Исаак распахнул дверь, отодвинул в сторону остатки веток, отбросил несколько гнилых яблок и, приподняв старый коврик, висевший на стене, показал Таппенс три или четыре ржавых ключа, висевших на гвозде.

– Это ключи Линдопа, – пояснил он. – Он был здесь предпоследним садовником. Вообще-то он был корзинщиком на покое, ни на что путное не годился… Если вы хотите заглянуть в Кэй-Кэй…

– Ну конечно, – с надеждой произнесла Таппенс. – А как это пишется?

– Как пишется – что?

– Я имею в виду КК[25]. Это что, просто две буквы?

– Нет, мне кажется, что это что-то другое. Всегда думал, что это два иностранных слова. Мне кажется, что я помню К-Э-Й, а потом еще одно К-Э-Й, Кэй-Кэй – почти как Кей-Кей. Так они это произносили. Мне кажется, что это что-то японское.

– Ах, вот как, – сказала Таппенс. – А здесь когда-нибудь жили японцы?

– Никогда в жизни. Нет. Здесь вообще не было иностранцев.

Небольшое количество масла, появившегося в руках Исаака, произвело блестящий эффект на самый ржавый из ключей, который, после того как его вставили в скважину, повернулся и позволил открыть дверь. Таппенс и ее гид вошли внутрь.

– Ну вот, смотрите. – Казалось, что Исаак не испытывал никакой гордости от того, что располагалось внутри. – Ничего, кроме хлама, верно?

– Какая милая лошадка, – сказала Таппенс.

– Это Макилд, – сказал Исаак.

– Мак – илд? – с сомнением переспросила Таппенс.

– Ну да. Это какое-то женское имя. Она была какой-то королевой. Кто-то говорил мне, что так звали жену Вильгельма Завоевателя[26], но я думаю, что это была шутка. Лошадка из Америки. Один из крестных привез для кого-то из детей.

– Для кого-то?..

– Ну да, для кого-то из детей Бессингтонов. Они жили здесь еще раньше. Не знаю… По мне, так она немного испачкалась.

Даже в этом почтенном возрасте Матильда выглядела совсем неплохо. По длине она почти не отличалась от любой настоящей живой лошади. От ее когда-то роскошной гривы осталось всего несколько волосков. Одно ухо было отломано. Когда-то оно было серым. Расстояние между передними ногами лошади расширялось перед корпусом, а между задними – позади него. Хвост был еле виден.

– Она не похожа ни на одну лошадь-качалку, которую я видела в своей жизни, – заинтересованно произнесла Таппенс.

– Верно, правда? – согласился Исаак. – Они все поднимаются и опускаются – вверх-вниз, вверх-вниз, от головы к хвосту. А эта – она, как бы это сказать, скачет вперед. Сначала двигаются передние ноги, потом задние. Получается очень здорово. Сейчас попробую забраться на нее и показать…

– Осторожнее, – попросила Таппенс. – Там могут быть… могут быть гвозди или что-то еще, что может в вас впиться. Или вы упадете.

– Да ладно. Я уже катался на Матильде – было это лет пять или шесть назад, но я все помню. Она все еще довольно крепкая. Даже не собирается разваливаться.

И неожиданным, каким-то акробатическим движением, он взлетел на Матильду. Лошадь прыгнула вперед, а потом назад.

– Видите, еще работает.

– Действительно работает, – согласилась Таппенс.

– Она им, то есть детям, знаете ли, очень нравилась. Мисс Дженни скакала на ней каждый день.

– А кто такая эта мисс Дженни?

– Ну как же, она была самая старшая. Это ее крестный прислал лошадку. И Любимую тоже, – добавил старик.

Таппенс вопросительно посмотрела на него. Это слово никак не подходило для описания чего-либо, что сейчас находилось в Кэй-Кэй.

– Они так ее прозвали. Вон ту тележку в углу. Мисс Памела спускалась на ней с холма. Она вообще была очень серьезная, эта мисс Памела. Взбиралась с этой тележкой на самый верх, ставила ноги вон туда – там должны быть педали, но они не работают – и начинала спускаться вниз. А когда надо было тормозить, то делала это ногами. Правда, очень часто врезалась в араукарию.

– Звучит не очень привлекательно, – заметила Таппенс. – Я имею в виду, врезаться в араукарию.

– Знаете, ей всегда удавалось остановиться в нескольких сантиметрах от нее. Очень уж она была серьезная, эта Памела. Могла заниматься этим часами – однажды я наблюдал за ней часа четыре или пять. Я часто делал украшения из роз к Рождеству. Розы и кортадерия[27]. Вот и наблюдал за ней. Но никогда не говорил с ней, потому что ей это не нравилось. Она просто хотела заниматься тем, чем занималась, или тем, чем, как ей казалось, она занимается.

– Чем ей казалось, что она занимается? – переспросила Таппенс, которую мисс Памела стала интересовать гораздо больше, чем мисс Дженни.

– Ну, я не знаю… Иногда она говорила, что она принцесса, которая от кого-то убегает. А иногда называла себя Мэри, королевой черт-знает-чего – то ли Ирландии, то ли Шотландии…