Печальный кипарис Кристи Агата

Глава четвертая

На следующее утро Элинор разбудила не горничная, а сама миссис Бишоп, шуршащая всеми своими старомодными одеяниями и обливающаяся слезами.

— О мисс Элинор, она скончалась.

— Что?!

— Ваша дорогая тетушка, моя добрая хозяйка… Она умерла во сне. Подумать только, после всех этих лет! Ведь я прослужила здесь восемнадцать лет.

Элинор медленно проговорила:

— Значит, тетя умерла во сне, без страданий… для нее это было благом.

Миссис Бишоп рыдала уже вовсю.

— Так внезапно, а доктор сказал, что зайдет сегодня утром, и все, все как обычно…

Девушка прервала ее:

— Ну, не так уж внезапно. Все-таки она довольно долго болела.

Набросив халат, Элинор поспешила в комнату Родди и объявила с порога:

— Тетя Лаура умерла, Родди. Она скончалась во сне.

Тот приподнялся и глубоко вздохнул:

— Бедная тетя! Слава богу, еще такая легкая смерть… Просто Страшно подумать, что ей пришлось бы еще долго промучиться в таком положении, как вчера.

Элинор была несколько удивлена.

— Разве ты все-таки заходил к ней? Ты же, кажется, оставался внизу.

Родди кивнул с несколько смущенным видом.

— Видишь ли, Элинор, мне стало стыдно, что я словно боюсь взглянуть на нее, когда она… такая. Я пошел туда вчера вечером. Сиделка, эта толстуха, зачем-то вышла из комнаты, так что даже не знает, что я был там. Я проскользнул туда на минутку, посмотрел на тетю и тут же вышел. Она выглядела просто ужасно. Не правда ли, сейчас мы с тобой чувствуем лишь облегчение, что со всеми страданиями для нее покончено.

Элинор молча кивнула.

— В чем дело, сестра, что-нибудь потеряли? — спросила сиделка

— О’Брайен.

Сестра Хопкинс с несколько покрасневшим лицом рылась в маленьком чемоданчике, который она оставила в холле накануне вечером.

В ответ Хопкинс проворчала:

— Ума не приложу, как это могло со мной случиться.

— А что такое?

— Знаете Элизу Райкин, у которой саркома? Ей нужно делать уколы морфина утром и вечером. Вчера вечером я использовала последнюю таблетку из старой трубочки по пути сюда и могла поклясться, что новая, полная, тоже здесь.

— Поищите еще, эти трубочки такие маленькие. Хопкинс еще раз перетряхнула содержимое чемоданчика.

— Ее здесь нет. Должно быть, я все-таки оставила ее дома в шкафу. Подумать, как может подвести человека память! Я ведь прекрасно помню, что взяла ее с собой.

— А вы нигде не оставляли чемоданчик по пути сюда?

— Разумеется, нет! — отрезала Хопкинс.

— Да ничего, найдется, — попробовала успокоить ее собеседница.

— Конечно. Единственное место, где я оставляла чемоданчик, это в холле, а здесь никто ничего не возьмет. Просто я запамятовала. Досадно только, что теперь мне придется возвращаться домой, в этакую даль, а потом тащиться обратно.

О’Брайен заметила сочувственно:

— Надеюсь, у вас будет не слишком утомительный день после такой-то ночи… Бедная леди! Я, впрочем, и не думала, что она долго протянет.

— Я тоже, но доктор, надо полагать, удивится. О’Брайен присовокупила с легким оттенком неодобрения:

— Он всегда надеется на благополучный исход. Хопкинс, уже готовая к уходу, закончила разговор:

— Он еще так молод, у него нет нашего опыта.

— И с этими малоутешительными словами закрыла за собой дверь.

Доктор Лорд всем своим видом выражал крайнее изумление.

— Значит, она отдала концы?

— Да, доктор.

Врач на секунду глубоко задумался, а потом вдруг приказал:

— Принесите-ка мне немного кипятку.

Сиделка О’Брайен была удивлена и заинтригована, но твердо помнила, что ее дело не задавать вопросы, и выполнять полученные распоряжения. Если бы врач приказал ей пойти и снять шкуру с живого крокодила, она лишь пробормотала бы автоматически «слушаю, доктор» и отправилась бы за шкурой.

Родерик Уэлман недоверчиво переспросил:

— Вы хотите сказать, что моя тетка умерла, не оставив завещания.

Мистер Седдон, тщательно протирая стекла очков, подтвердил:

— Судя по всему, это так.

— Как странно.

Юрист осторожно кашлянул:

— Не так уж странно, как вы думаете. Тут что-то вроде суеверия. Люди предпочитают думать, что у них еще масса времени. Я не раз беседовал с вашей тетушкой, убеждая ее составить завещание, но она упрямилась, и вот…

— Он беспомощно развел руками.

— Но, безусловно, после первого удара… — вмешалась Элинор.

Мистер Седдон покачал головой.

— Когда стало хуже, она и слышать не желала ни о чем подобном.

Элинор сказала медленно, словно в раздумье:

— Значит, вот почему она так беспокоилась вчера вечером, так добивалась, чтобы за вами поскорее послали…

— Совершенно верно, — подтвердил юрист.

Родди занимала другое, он спросил с ошеломленным видом:

— Но что же будет теперь?

— С состоянием миссис Уэлман?

— Мистер Седдон снова кашлянул.

— Поскольку она умерла, не оставив завещания, все ее имущество переходит к ближайшей родственнице, то есть к мисс Элинор Карлайл. Налог на наследство, боюсь, будет довольно велик, но и после этого останется весьма и весьма значительная сумма.

— Но Родерик… — начала Элинор.

Юрист посмотрел на них обоих словно извиняясь.

— Мистер Уэлман всего лишь племянник покойного мужа миссис Уэлман. Тут нет кровного родства.

— Вот именно, — спокойно резюмировал Родди. Элинор медленно произнесла:

— Разумеется, это не имеет особого значения, так как мы собираемся пожениться.

Наступила очередь мистера Седдона сказать: «Вот именно». Он сказал это как-то чересчур торопливо.

После ухода юриста Элинор вернулась к разговору о свадьбе.

— Так как же, Родди? — стараясь, чтобы голос ее звучал ровно, спросила она.

— Что как?

— Собираемся мы пожениться или нет?

— Мы ведь, кажется, договорились.

— Ответ был равнодушным, даже чуточку раздраженным.

Девушка не выдержала:

— О Родди, неужели ты не можешь сказать все честно.

Тот замялся, а потом глухо проговорил:

— Не знаю, что это нашло на меня…

— Зато я знаю, — пробормотала Элинор внезапно пересохшими губами.

Родди словно спохватился.

— Вероятно, мне не нравится идея жить на деньги моей жены.

Лицо Элинор побелело:

— Дело не в этом…

— Она вдруг умолкла.

Потом решилась:

— Это из-за Мэри Джеррард, да.

Вид у Родди был растерянный и несчастный.

— Похожё, что так, но как ты догадалась? Внезапно все его спокойствие исчезло.

— Ох, Элинор, я сам не знаю, что со мной. Наверное, я просто схожу с ума. Это случилось, когда я увидел ее тогда, в тот первый день, в лесу… Все кругом словно перевернулось… Ты не можешь понять этого.

— Почему же? Прекрасно могу. Продолжай…

— Поверь, я не хотел влюбляться в нее, я был так счастлив с тобой! Дорогая, какой же я мерзавец, что говорю об этом так…

— Ерунда, расскажи мне все.

— Ты необыкновенная, Элинор. Мне легче теперь, когда я все рассказал тебе. Ты мне очень дорога, поверь! То, другое, просто наваждение. Оно все изменило, все мои мысли и взгляды, и вот ты видишь…

Элинор спросила слегка дрожащим голосом:

— А ей ты что-нибудь говорил?

— Да, сегодня утром. Я, дурак, совсем потерял голову. Конечно, она мигом отшила меня — из-за тети Лауры и из-за тебя.

Девушка сняла с пальца обручальное кольцо с бриллиантом.

— Думаю, тебе лучше взять это назад. Принимая кольцо и не глядя на нее, тот пробормотал потерянно:

— Если бы ты знала, каким негодяем я себя чувствую.

Голос Элинор снова звучал совершенно спокойно:

— Ты думаешь, она выйдет за тебя замуж?

Родди покачал головой.

— Во всяком случае, не сейчас… Она еще не любит меня, но, быть может, позже…

— Возможно, ты и прав. Дай ей время опомниться, не встречайся с ней пока, а потом, что же, попытайся еще раз.

В голосе Родди прозвучало искреннее волнение:

— Элинор, милая! Какой ты замечательный друг!

— Он порывисто поднял к губам ее руку и поцеловал.

— Знаешь, Элинор, я люблю тебя ничуть не меньше, чем прежде. Иногда Мэри кажется мне просто сновидением. Временами я жалею, что увидел ее… Нам было так хорошо вместе, родная. Не будь ее…

Девушка повторила задумчиво, словно про себя:

— Не будь ее…

Глава пятая

— Дивные были похороны, — с чувством вынесла окончательный приговор Хопкинс.

О’Брайен горячо поддержала ее:

— Еще бы! И какие чудные цветы. Особенно арфа из белых лилий и крест из чайных роз. Изумительно.

Хопкинс вздохнула и положила себе еще кусок кекса. Приятельницы сидели в кафе, с наслаждением обсуждали подробности только что окончившейся церемонии. Сестра Хопкинс продолжала:

— Мисс Карлайл очень добра. Она сделала мне хороший подарок, хотя вовсе не была обязана… Правда, при таком-то наследстве…

— Странно, что старуха не оставила завещания, — начала другая.

Хопкинс перебила ее:

— Это было грешно с ее стороны. Людей надо просто заставлять писать завещания… Без этого не оберешься неприятностей.

— Интересно — продолжала свою мысль О’Брайен, — кому достались бы деньги, если бы завещание все-таки было?

— Знаю одно, — уверенно объявила Хопкинс, — что-нибудь досталось бы Мэри. Мэри Джеррард.

О’Брайен, давая волю своему неуемному ирландскому воображению, с восторгом подхватила эту идею:

— Вы правы, сестра Хопкинс! Я даже думаю, что, напиши миссис Уэлман завещание, она удивила бы всех.

Кто знает, она, может, оставила бы Мэри Джеррард все, до последнего гроша.

— Вряд ли.

— Хопкинс явно не верила в подобную возможность.

— Все-таки я считаю, приличнее оставлять свое добро тем, кто есть плоть от плоти и кровь от крови твоей.

— Разные бывают плоть и кровь, — туманно изрекла ирландка и вдруг заговорила о другом:

— Кстати, нашли вы тогда дома тот морфин, помните.

Другая медсестра нахмурилась и неохотно ответила:

— Нет. Никак не могу сообразить, куда он девался. Наверное, я положила трубочку с ним на край каминной полки, когда запирала шкаф, а она возьми и скатись в корзинку для бумаг.

— Понятно, — сказала О’Брайен, — ведь вы не оставляли чемоданчик нигде, кроме холла в Хантербери, так что…

— Вот именно, — ухватилась за ее слова Хопкинс.

— Ничего другого и не могло быть, верно?

Элинор, казавшаяся особенно юной и подтянутой в черном траурном платье, сидела в библиотеке за массивным письменным столом, покойной тетки. Она только что закончила разговор с прислугой и с экономкой миссис Бишоп. Теперь в комнату нерешительно вошла Мэри Джеррард.

— Вы хотели видеть меня, мисс Элинор? — спросила она.

Элинор подняла взгляд от разложенных на столе бумаг.

— Да, Мэри. Пройдите сюда и сядьте.

Мэри села в указанное Элинор кресло. Яркий свет, падавший из окна, подчёркивал ослепительную белизну ее кожи и золотое мерцание волос. Элинор, слегка загородив лицо рукой от света, исподтишка наблюдала за девушкой. Она думала: «Неужели можно так ненавидеть кого-то, как я ненавижу ее, и не показывать этого?»

Вслух она произнесла своим негромким мелодичным голосом:

— Вы, конечно, знаете, Мэри, что моя тетя всегда интересовалась вами и думала о вашем будущем.

В ответе Мэри прозвучали волнение и благодарность:

— Миссис Уэлман была бесконечно добра ко мне. Элинор продолжала деловым тоном:

— Хотя перед смертью тетя почти потеряла дар речи, я поняла, что она хотела позаботиться о вашей судьбе. Поэтому, выполняя ее волю, я, как только меня введут в права наследства, переведу на ваше имя две тысячи фунтов стерлингов, которыми вы можете распоряжаться как угодно.

Румянец на щеках Мэри стал гуще.

— Две тысячи! О, мисс Элинор, вы так добры, я даже не знаю, что сказать…

В голосе другой девушки прорвались металлические нотки.

— Мне вовсе не нужно, чтобы вы что-то говорили. Я бы хотела, впрочем, знать, есть ли у вас какие-нибудь планы.

Мэри ответила, не раздумывая:

— О, да. Я хочу выучиться на массажистку. И сестра Хопкинс советует.

— Ну, что же, очень разумно. Я попрошу мистера Седдона выдать вам какую-то сумму поскорее, если можно, сразу же.

— Вы очень, очень добры, — с благодарностью повторила Мэри.

— Я лишь выполняю волю тети Лауры, — коротко ответила Элинор. Она поколебалась, потом сказала:

— Я думаю, это все.