Загадочное происшествие в Стайлзе Кристи Агата

— Да, сэр, позвала.

— Скажите, что случилось потом?

— Ну-у, сэр, ничего особенного. Она только велела Вилламу съездить в деревню на велосипеде и привезти вроде бланк завещания или что-то такое… точно не знаю… Она написала ему на бумажке.

— И что же?

— Ну, он и привез, сэр.

— Так, а что произошло дальше?

— Мы продолжали сажать бегонии, сэр.

— Потом миссис Инглторп опять позвала вас?

— Да, сэр. Позвала. Меня и Виллама.

— А потом?

— Велела нам войти и подписать длинную бумагу… внизу… под тем местом, где она сама подписалась.

— Вы видели что-нибудь из того, что было написано выше ее подписи? — быстро спросил Пуаро.

— Нет, сэр. Там лежал кусок промокательной бумаги, сэр.

— И вы подписали, где она сказала?

— Да, сэр. Сначала я, потом Виллам.

— Что она сделала с этой бумагой?

— Ну-у… засунула ее в длинный конверт и положила во что-то вроде фиолетовой коробки.

— Когда она позвала вас первый раз?

— Я бы сказал… около четырех часов, сэр.

— Не раньше? Не могло это быть около половины третьего?

— По-моему, нет, сэр. Я бы сказал, немного после четырех… не раньше.

— Благодарю вас, Мэннинг, этого достаточно, — любезно произнес Пуаро.

Садовник посмотрел на своего хозяина. Джон кивнул. Мэннинг откозырял, приложив оттопыренный палец к виску, и, что-то пробормотав, осторожно попятился из застекленной двери.

Мы все переглянулись.

— Господи! — пробормотал Джон. — Какое экстраординарное совпадение.

— Какое совпадение?

— Что моя мать составила завещание в день своей смерти!

Мистер Уэллс кашлянул и сухо заметил:

— Вы уверены, что это совпадение, Кавендиш?

— Что вы хотите сказать?

— Как вы мне говорили вчера, после полудня у вашей матери была с… с кем-то крупная ссора.

— Что вы имеете в виду? — снова воскликнул Кавендиш. Голос его дрожал, и он сильно побледнел.

— В результате этой ссоры ваша мать внезапно и поспешно составила новое завещание, содержание которого мы никогда теперь не узнаем. Она никому не сказала о том, как распорядилась наследством, а сегодня утром, несомненно, хотела проконсультироваться со мной по этому вопросу, но… Завещание исчезло, она унесла его секрет в могилу. Боюсь, Кавендиш, тут нет совпадения. Я уверен, мсье Пуаро, вы согласны со мной, что факты говорят сами за себя и наводят на размышления.

— Наводят на размышления или нет, — перебил Джон, — но мы очень благодарны мсье Пуаро за то, что он пролил свет на этот вопрос. Если бы не он, мы никогда ничего не узнали бы об этом завещании. Полагаю, мсье, я могу узнать, что прежде всего навело вас на подозрение?

Пуаро улыбнулся.

— Небрежно нацарапанные слова на старом конверте и свежепосаженная грядка бегоний, — ответил он.

По-моему, Джон собирался и дальше настойчиво задавать вопросы, но в этот момент послышалось громкое рычание мотора, и мы все повернулись к окну, рассматривая подъехавший автомобиль.

— Эви! — закричал Джон. — Извините меня, Уэллс! — И он быстро вышел в холл.

Пуаро вопросительно посмотрел на меня.

— Мисс Ховард, — объяснил я.

— О, я очень рад, что она вернулась. У этой женщины, Гастингс, есть голова на плечах и сердце. Хотя милостивый господь не наградил ее красотой.

Я последовал примеру Джона и тоже вышел в холл, где мисс Ховард старалась освободиться от непомерной вуали, покрывавшей голову. Когда взгляд Эви упал на меня, я почувствовал внезапный укор совести. Эта женщина так серьезно предупреждала меня о грозившей опасности, а я — увы! — не обратил на это внимания. Как быстро и с какой небрежностью я отбросил ее предостережение! Теперь, когда худшие опасения мисс Ховард оправдались, мне стало стыдно. Она слишком хорошо знала Алфреда Инглторпа! Может быть, останься она в Стайлз-Корт, и трагедии не произошло бы, так как он побоялся бы этих постоянно наблюдавших за ним глаз?

У меня отлегло от сердца, когда мисс Ховард сжала мне руку хорошо знакомым, крепким до боли рукопожатием. Глаза, встретившиеся с моими, были печальны, но упрека в них не было. По ее покрасневшим векам было видно, что она горько плакала, но манеры ее остались по-прежнему грубоватыми.

— Выехала сразу, как получила сообщение. Только вернулась с ночного дежурства. Наняла машину. Самый быстрый способ сюда добраться.

— Вы с утра чего-нибудь ели? — спросил Джон.

— Нет.

— Я так и подумал. Пойдемте! Завтрак еще не убран со стола, и для вас приготовят свежий чай. — Он повернулся ко мне: — Вы присмотрите за ней, Гастингс? Меня ждет Уэллс. О, вот и мсье Пуаро. Он нам помогает, Эви.

Мисс Ховард пожала руку Пуаро, но через плечо подозрительно посмотрела на Джона:

— Что вы имеете в виду — «помогает»?

— Помогает расследовать.

— Нечего тут расследовать! Его что, еще не отправили в тюрьму?

— Кого не отправили в тюрьму?

— Кого? Разумеется, Алфреда Инглторпа!

— Дорогая Эви, будьте осторожнее. Лоуренс считает, что наша мать умерла от сердечного приступа.

— Очень глупо с его стороны! — резко парировала мисс Ховард. — Конечно же, бедняжку Эмили убил Алфред. Я вам постоянно твердила, что он это сделает.

— Дорогая Эви, не говорите так громко. Что бы мы ни думали, ни подозревали, в настоящее время лучше говорить как можно меньше, пока не пройдет предварительное слушание. Оно состоится в пятницу.

— Вздор! Чепуха! — Фырканье, которое издала Эви, было просто великолепно. — Вы все с ума посходили! К тому времени этот тип сбежит из страны! Если у него есть хоть капля ума, он тут не останется покорно ждать, когда его повесят.

Джон Кавендиш беспомощно посмотрел на Эви.

— Я знаю, в чем дело! — продолжала она свои обвинения. — Вы наслушались этих докторов. Никогда не следует этого делать! Что они знают? Ровным счетом ничего… или как раз столько, чтобы стать опасными. Я-то знаю. Мой отец был доктором. Этот коротышка Уилкинс — величайший дурак, какого мне раньше не приходилось видеть. Сердечный приступ! Другого он ничего и не мог бы сказать! Любой человек, у которого есть хоть капля мозгов, сразу мог бы увидеть, что ее отравил муж. Я всегда говорила, что он убьет беднягу в ее же собственной кровати. Он так и сделал! А вы бормочете глупости о сердечном приступе и предварительном слушании в пятницу! Стыдитесь, Джон Кавендиш!

— И как, по-вашему, я должен поступить? — спросил тот, не в силах сдержать улыбки. — Черт побери, Эви! Не могу же я взять его за шиворот и потащить в полицейский участок.

— Гм! Вы могли бы что-нибудь предпринять. Узнать, например, как он это проделал. Инглторп — ловкий мерзавец. Думаю, он размочил бумажку с отравой для мух. Спросите повариху, не пропала ли она у нее?

В этот момент мне пришло в голову, что иметь мисс Ховард и Алфреда Инглторпа под одной крышей — задача, посильная только Геркулесу, и я не позавидовал положению Джона. По его лицу я видел, что он вполне понимает трудность сложившейся ситуации. И в данный момент Джон попытался найти спасение в бегстве, поспешно покинув комнату.

Доркас внесла свежий чай. Когда она вышла из комнаты, Пуаро, который все это время стоял у окна, подошел к нам и сел напротив мисс Ховард.

— Мадемуазель, — сказал он серьезно. — Я хочу вас о чем-то попросить.

— Давайте… просите! — произнесла эта леди, глядя на него с некоторым неодобрением.

— Я надеюсь на вашу помощь.

— С удовольствием помогу вам повесить Алфреда, — грубо ответила она. — Хотя виселица слишком хороша для него. Его следует четвертовать, как в старые добрые времена.

— Значит, мы думаем одинаково, — заявил Пуаро. — Так как я тоже хочу повесить преступника.

— Алфреда Инглторпа?

— Его или кого-то другого.

— Никого другого не может быть! Пока он не появился, никто бедняжку Эмили не убивал. Я не говорю, что она не была окружена акулами, — была! Но они охотились только за кошельком Эмили. Ее жизни ничто не угрожало. Однако появляется мистер Алфред Инглторп, и через два месяца — hey presto![23] — Эмили нет в живых!

— Поверьте мне, мисс Ховард, — очень серьезно произнес Пуаро. — Если мистер Инглторп действительно убийца, он от меня не уйдет. Клянусь честью, я повешу его так же высоко, как повесили Амана![24]

— Это уже лучше! — с энтузиазмом воскликнула мисс Ховард.

— Но я должен просить, чтобы вы мне доверяли. Я скажу вам почему. Потому что в этом доме траура вы — единственная, чьи глаза покраснели от слез.

Мисс Ховард мигнула, и в ее грубом голосе появилась другая нотка:

— Если вы хотите сказать, что я ее любила… Да, любила. Знаете, Эмили была, конечно, на свой манер, старая эгоистка. Она была очень щедрой, но всегда ждала ответа на свою щедрость, никогда не позволяла людям забыть, что она для них сделала… Поэтому окружающие не платили за ее щедрость любовью. Но не думайте, что Эмили это когда-нибудь понимала или чувствовала недостаток любви. Надеюсь, наши с ней отношения, во всяком случае, строились на другой основе. С самого начала я твердо поставила на своем: «Я вам стою столько-то фунтов в год. Хорошо! Но ни пенса больше… ни пары перчаток, ни билета в театр!» Она не понимала… иногда, бывало, обижалась. Говорила, что я глупая гордячка. Это было не так… но объяснить я не могла. Как бы то ни было, я сохраняла свое достоинство. Так что из всей компании я была единственной, кто мог себе позволить любить ее. Я заботилась о ней, оберегала, охраняла ее от них всех… А потом является этот бойкий на язык мерзавец, и — пу-уф-ф! — все годы моей преданности превращаются в ничто!

Пуаро сочувственно кивнул:

— Я понимаю, мадемуазель, понимаю все, что вы чувствуете. Это вполне естественно. Вы считаете, что мы слишком апатичны, бездеятельны, что нам не хватает душевного жара и энергии… Но, поверьте мне, это не так.

В этот момент Джон просунул в дверь голову и пригласил нас обоих подняться в комнату миссис Инглторп, так как они с Уэллсом закончили разбирать бумаги в будуаре.

Когда мы поднимались по лестнице, Джон оглянулся на дверь в столовую и, понизив голос, доверительно проговорил:

— Послушайте, я не представляю, что случится, когда эти двое встретятся…

Я беспомощно покачал головой.

— Я сказал Мэри, чтобы она, если сможет, держала их друг от друга подальше, — продолжил Джон.

— Сможет ли она это сделать?

— Один господь знает! Конечно, ясно, что Инглторп и сам постарается с ней не встречаться.

— Ключи все еще у вас, Пуаро, не так ли? — спросил я, когда мы подошли к дверям запертой спальни.

Взяв у него ключи, Джон открыл дверь, и мы все вошли внутрь. Адвокат направился прямо к столу, Джон последовал за ним.

— По-моему, все важные бумаги мать держала в этом портфеле.

Пуаро вынул из кармана небольшую связку ключей.

— Разрешите! Сегодня утром я из предосторожности его запер.

— Но сейчас он не заперт.

— Не может быть!

— Посмотрите! — Джон раскрыл портфель.

— Mille tonnerres![25] — воскликнул ошеломленный Пуаро. — Ведь оба ключа все это время находились в моем кармане! — Он бросился к портфелю и неожиданно застыл. — Eh voil une affaire![26] Замок взломан.

— Что?

Пуаро опустил портфель.

— Но кто же его взломал? Почему? Когда? Ведь дверь была заперта! — воскликнули мы все в один голос.

На посыпавшиеся вопросы Пуаро ответил по порядку, почти механически:

— Кто — это вопрос. Почему? О, если бы я только знал! Когда? После того, как я был здесь час тому назад. Что же касается запертой двери… В ней простой замок. Возможно, подходит ключ от какой-то другой двери, выходящей в коридор.

Мы непонимающе смотрели друг на друга. Пуаро подошел к камину. Внешне он казался спокойным, но я заметил, что руки у него сильно дрожали, когда он по своей привычке стал из любви к порядку и симметрии переставлять на каминной полке вазы.

— Послушайте, это было так, — наконец заговорил Пуаро. — В этом портфеле находилась какая-то улика… Может быть, незначительная сама по себе, но достаточно опасная, так как помогла бы нам связать личность убийцы с совершенным им преступлением. Для него было очень важно уничтожить эту улику, пока ее не обнаружили. Поэтому он пошел на риск — большой риск! — и явился сюда. Найдя портфель запертым, он вынужден был взломать замок и таким образом выдал, что побывал здесь. Должно быть, эта улика имела для него очень большое значение, коли он так рисковал.

— Но что это могло быть?

— О! — воскликнул Пуаро, сердито вскинув руки. — Этого я не знаю! Без сомнения, какой-то документ, а возможно, клочок бумаги, который видела Доркас в руках миссис Инглторп после полудня. И я… — Гнев Пуаро вырвался наружу. — Жалкое животное! Я не мог догадаться! Вел себя как сумасшедший! Я не должен был оставлять этот портфель здесь. Нужно было унести его с собой. Ах! Трижды глупец! А теперь улика исчезла. Она уничтожена… или нет? Может быть, еще есть шанс?… Мы не должны оставить ни одного камня неперевернутым… — И он как безумный выскочил из комнаты.

Придя в себя, я решил последовать за ним, но к тому времени, когда выбежал на лестницу, Пуаро уже не было видно.

Мэри Кавендиш, стоя там, где лестница раздваивалась, смотрела вниз, в холл, в том направлении, где исчез детектив.

— Что случилось с вашим экстраординарным другом, мистер Гастингс? Он только что промчался мимо меня, словно обезумевший бык.

— Он чем-то очень расстроен, — заметил я нерешительно, не зная, насколько, по мнению Пуаро, могу быть откровенным. Увидев слабую улыбку на выразительных губах миссис Кавендиш, я постарался сменить тему: — Они еще не встретились, не так ли?

— Кто?

— Мистер Инглторп и мисс Ховард.

Мэри посмотрела на меня довольно странным взглядом:

— Вы думаете, произойдет нечто ужасное, если они встретятся?

— Гм… а вы разве так не думаете? — отреагировал я, захваченный врасплох.

— Нет. — Она спокойно улыбалась. — Я хотела бы посмотреть хорошую ссору. Это очистило бы воздух. В настоящее время мы все так много размышляем и так мало говорим.

— Джон так не думает, — заметил я. — Он считает, что их надо держать подальше друг от друга.

— О-о!.. Джон!..

Что-то в ее тоне возмутило меня.

— Старина Джон — очень хороший парень! — воскликнул я с жаром.

Минуту-другую Мэри изучающе, пристально смотрела мне в глаза, а затем, к моему величайшему удивлению, сказала:

— Вы очень лояльны к вашему другу. И за это мне нравитесь.

— Разве вы не мой друг?

— Я очень плохой друг, — ответила она.

— Почему вы так говорите?

— Потому что это правда. Один день я очаровательна с моими друзьями, а на следующий совершенно о них забываю.

Не знаю, что именно меня вынудило, но я был уязвлен ее словами и глупейшим образом бестактно заявил:

— Однако вы, похоже, неизменно очаровательны с доктором Бауэрштейном, — и сразу же пожалел о своей несдержанности.

Ее лицо стало совершенно непроницаемым. У меня было такое впечатление, будто стальной занавес закрыл меня от этой женщины. Не сказав больше ни слова, она повернулась и стала быстро подниматься по лестнице, а я остался стоять как идиот, глупо глядя ей вслед.

Я пришел в себя, услышав ужасный шум внизу — что-то, громко объясняя, кричал Пуаро. Меня раздосадовала мысль, что вся моя дипломатия оказалась напрасной. Похоже, мой друг сообщил конфиденциальные сведения всему дому. Это заставило меня усомниться в его рассудительности, и я с сожалением подумал, что в моменты возбуждения он склонен терять голову. Я быстро спустился по лестнице. При виде меня Пуаро сразу же успокоился. Я отвел его в сторону.

— Дорогой мой, разумно ли это? Что вы делаете? Вы ведь не хотите, чтобы наши сведения стали достояием всего дома? Собственно говоря, вы играете на руку преступнику!

— Вы так думаете, Гастингс?

— Я в этом уверен.

— Ладно, ладно, друг мой! Я буду руководствоваться вашими советами.

— Хорошо, хотя, к сожалению, теперь уже слишком поздно.

— Конечно.

Он выглядел таким удрученным и сконфуженным, что мне стало жаль его, несмотря на то что высказанный мною упрек я считал справедливым и уместным.

— Ну что же, пойдемте, друг мой! — предложил наконец Пуаро.

— Вы здесь все закончили?

— Да, на данный момент. Вы пойдете вместе со мной до деревни?

— Охотно!

Он взял свой маленький чемоданчик, и мы вышли через французское окно гостиной. Цинтия Мёрдок как раз входила в комнату, и Пуаро, пропуская ее, шагнул в сторону.

— Извините, мадемуазель, одну минутку!

— Да? — повернулась она, вопросительно взглянув на него.

— Вы когда-нибудь готовили лекарства для миссис Инглторп?

— Нет, — ответила Цинтия и слегка вспыхнула.

— Только ее порошки?

Румянец на щеках Цинтии стал гуще.

— О да! Однажды я приготовила для нее снотворные порошки.

— Вот эти? — Пуаро вынул пустую коробочку из-под порошков.

Она кивнула.

— Вы могли бы сказать, что это было? Сульфонал? Веронал?

— Нет, бромид.

— О! Благодарю вас, мадемуазель. Всего доброго!

Быстро удаляясь от дома, я с удивлением поглядывал на Пуаро. Мне и раньше доводилось замечать, что, когда он бывал возбужден, глаза его становились зелеными, как у кошки. Сейчас они сверкали, словно изумруды.

— Друг мой, — заговорил наконец Пуаро. — У меня появилась идея. Очень странная идея, возможно, абсолютно невероятная. И все-таки… она подходит!

Я пожал плечами и про себя подумал, что слишком уж он увлекается своими фантастическими идеями. А в данном случае все так ясно и понятно. Но заговорил я о другом:

— Значит, разговор с Цинтией объяснил отсутствие соответствующей наклейки на коробочке? Как вы и предполагали, загадка оказалась совсем простой! Удивляюсь, как я сам об этом не подумал!

Но Пуаро, похоже, меня не слушал.

— Они сделали еще одно открытие. L-bas![27] — Он выразительно показал большим пальцем через плечо в направлении Стайлз-Корт. — Мне сказал об этом мистер Уэллс, когда мы поднимались по лестнице.

— Какое же?

— В запертом письменном столе в будуаре они нашли завещание миссис Инглторп, составленное еще до ее второго замужества, по которому она все оставляла Алфреду Инглторпу. Завещание, очевидно, было составлено, как только состоялась помолвка. Это явилось сюрпризом для Уэллса… и для Джона Кавендиша тоже. Завещание написано на специальном бланке, а свидетелями были двое слуг… не Доркас.

— Мистер Инглторп знал об этом?

— Говорит, что нет.

— Вряд ли этому можно верить! — заметил я скептически. — Все эти завещания прямо-таки вызывают замешательство! А кстати, каким образом нацарапанные на конверте слова помогли вам узнать, что последнее завещание было составлено вчера после полудня?

Пуаро улыбнулся:

— Друг мой, случалось ли вам иногда забывать, как правильно пишется какое-нибудь слово?

— Да, и нередко. Думаю, такое случается с каждым.

— Безусловно. И, наверное, при этом вы пытались несколько раз написать это слово на уголке промокашки или на каком-нибудь ненужном клочке бумаги, чтобы посмотреть, правильно ли оно выглядит. Ну вот, именно это и делала миссис Инглторп. Обратите внимание, что слово «possessed» написано вначале с одним «s», а затем правильно — с двумя «s». Чтобы убедиться в правильности написания, она повторила слово несколько раз и попробовала употребить его в фразах. О чем это говорит? О том, что в тот день после полудня миссис Инглторп написала это слово. Сопоставив находку с обгоревшим куском бумаги, найденным в камине, я пришел к мысли о завещании — документе, в котором почти наверняка содержится это слово. Моя догадка была подтверждена еще одним обстоятельством. В общей суете, вызванной трагическим происшествием, будуар в то утро не подметался, и около письменного стола я обнаружил несколько клочков темно-коричневой земли. В течение нескольких дней стояла прекрасная погода, и обычные башмаки не могли оставить такой след.

Я подошел к окну и сразу обратил внимание на то, что клумбы с бегониями совсем недавно вскопаны и земля на них точно такая же, как на полу в будуаре. Кроме того, от вас я также узнал, что бегонии сажали вчера после полудня. Теперь я был уверен, что один, а возможно, и оба садовника (на клумбах остались следы двух пар ног) входили в будуар. Если бы миссис Инглторп просто захотела с ними поговорить, она, очевидно, подошла бы к окну и садовникам незачем было бы заходить в комнату. Теперь я был вполне убежден, что она составила новое завещание и позвала обоих садовников, чтобы они его засвидетельствовали, поставив свои подписи. События подтвердили, что мое предположение оказалось правильным.

— Очень прозорливо! — не мог я не восхититься. — Должен признаться, что выводы, которые сделал я, глядя на эти нацарапанные на конверте слова, были совершенно ошибочны.

Пуаро улыбнулся.

— Вы даете слишком большую волю вашему воображению, друг мой, — заметил он. — Воображение — хороший слуга, но плохой господин. Самое простое объяснение всегда наиболее вероятно.

— Еще один вопрос. Как вы узнали, что ключ от портфеля миссис Инглторп был потерян?

— Я этого не знал. Это была догадка, которая оказалась верной. Вы, конечно, заметили, что ключ висел на куске проволоки. Это вызвало предположение, что его, скорее всего, сорвали с непрочного кольца общей связки. Видите ли, если бы ключ был потерян и найден, миссис Инглторп сразу же вернула бы его на свою связку. Однако на связке я обнаружил дубликат: новый блестящий ключ. Это и привело меня к предположению, что кто-то другой, а не миссис Инглторп, вставил ключ в замок портфеля.

— Конечно! — подхватил я. — И это был Алфред Инглторп!

Пуаро с любопытством посмотрел на меня:

— Вы так уверены в его вине?

— Естественно. И это подтверждается каждым новым обнаруженным фактом!

— Напротив, — спокойно возразил Пуаро. — Есть несколько фактов в его пользу.

— О, полно!

— Да-да!

— Я вижу лишь один, — сказал я.

— Что именно?

— В прошлую ночь его не было дома.

— Bad shot![28] — как говорите вы, англичане. Вы выбрали как раз тот факт, который, по моему мнению, свидетельствует против него.

— Как это? — удивился я.

— Если бы мистер Инглторп знал, что его жена будет отравлена прошлой ночью, он, конечно, устроил бы все так, чтобы уйти из дому. Здесь может быть два объяснения: либо он знал, что должно случиться, либо у него была своя причина для отсутствия.

— И какая же это причина? — скептически спросил я.

Пуаро пожал плечами:

— Откуда мне знать? Но, без сомнения, дискредитирующая. По-моему, мистер Инглторп — мерзавец, но это не значит, что он обязательно и убийца.

Я покачал головой. Слова Пуаро не показались мне убедительными.

— Наши мнения разошлись? — продолжил Пуаро. — Ну что же, пока оставим это. Время покажет, кто из нас прав. Давайте обратимся теперь к другому. Как вы объясняете, что все двери спальни были закрыты на задвижки изнутри?

— Ну… — Я задумался. — На это необходимо взглянуть логически.

— Верно.

— Я объяснил бы это так. Двери были на задвижках (мы в этом сами удостоверились), тем не менее наличие стеарина на полу и уничтожение завещания свидетельствуют о том, что ночью кто-то входил в комнату. Вы с этим согласны?

— Безусловно! Преподнесено с предельной ясностью. Продолжайте!

— Так вот, — заключил я, ободренный поддержкой, — если человек, оказавшийся в комнате, не вошел в нее через окно и не появился там каким-то чудом, следовательно, дверь ему открыла изнутри сама миссис Инглторп. Это подкрепляет нашу уверенность в том, что человек, которого мы имеем в виду, был ее мужем. Свершенно естественно, что ему она могла открыть.

Пуаро покачал головой:

— Почему? Миссис Инглторп закрыла на задвижку дверь, ведущую в его комнату (поступок крайне необычный с ее стороны!), потому что именно в тот день сильно с ним поссорилась. Нет, его она не впустила бы.

— Однако вы согласны со мной, что дверь должна была открыть сама миссис Инглторп?

— Есть и другая вероятность. Ложась спать, она могла забыть закрыть на засов дверь, ведущую в коридор, и встала потом, к утру, чтобы ее запереть.

— Пуаро, вы серьезно так думаете?