Вырванное сердце Сухаренко Алексей

Словно ища спасение в анестезии, рука Егора потянулась за бутылкой, и новая порция водки потекла по его телу, притупляя душевные страдания.

Опустошив бутылку, он почувствовал небольшое облегчение. Боль уже не разрывала сердце, оно просто щемило, словно осталось зажатым в металлические тиски. Он посмотрел на фотографию жены. Она продолжала висеть над столом и улыбаться, словно за это долгое время ничего не произошло. Он смотрел ей в глаза, пока не почувствовал, что веки наливаются усталостью, а голова начинает клониться к столу. Включил настольную лампу. Вспышка света на миг отрезвила и прогнала сон. И снова глаза словно на гипнотическом сеансе. Он вырубил свет, но тут же передумал и опять включил. Выключил, включил, и так не переставая, словно радист с тонущего корабля, посылающий шифрограмму засыпающему городу с криком о спасении – SOS!

…Настя отскочила от щёлочки, испуганная тем, что увидела отца плачущим. Словно подглядела за отцом что-то недозволенное, запретное.

«Папа плачет?! Может, подойти и пожалеть его? Но тогда он поймёт, что я подсматривала. А он меня просил не смотреть на их с мамой половину. Мамочка, может, ты его обидела? Или он просто по тебе так соскучился? Я ведь соскучилась по тебе ещё больше, поэтому ты должна сначала прийти ко мне… А может, что-то с тобой случилось, и он об этом узнал, а теперь плачет и пьёт свою водку…»

От мысли, что с мамой могло что-нибудь случиться, девочке стало страшно. Она залезла под одеяло и тоже стала плакать. Под одеялом было душно, но вылезать наружу, где жить было ещё труднее, ей не хотелось. Дышать под толстым одеялом становилось всё труднее. Она уже перестала плакать, сберегая воздух для дыхания, но не сдавалась, твёрдо решив никогда «назад» не возвращаться. И тут Настя почувствовала, как одеяло против её воли стало медленно с неё сползать. Как будто кто-то из «того» мира, почувствовав её состояние, пришёл к ней на выручку.

«Отец. Наверное, решил перед сном подойти и поправить одеяло. Надо отпустить, он всё равно перетянет».

Девочка не стала цепляться за одеяло, которое сползло с её головы, и… открыла маму! По ту сторону одеяла стояла Настина мама! Она улыбалась дочке и, приложив палец к губам, просила не шуметь, показывая, что там, за занавесом спит отец. И правильно просила, так как девочке с огромным трудом удалось себя сдержать и не закричать, разбудив засыпающее общежитие. Мама обняла Настю, прижала её к груди, и девочка замерла в блаженстве, прислушиваясь к стуку родного маминого сердца. С каждой секундой эти «часы счастья» своим «тиканьем» проникали глубоко в маленькое тело ребёнка, перенастраивая и заставляя её сердечко биться в унисон с маминым.

– Мам, ну куда ты всё время пропадаешь? – прошептала Настя, когда уже достаточно пропиталась маминым запахом и теплом. – Я всё время боюсь, что ты снова исчезнешь и уже не вернёшься.

Глаза мамы наполнились грустью. Она ничего не отвечала, только гладила и целовала голову дочки.

– Ответь, – вернулась из её водоворота ласк Настя и прямо посмотрела ей в глаза, – ты больше не уйдёшь от меня? От нас с папой? Обещай, что не уйдёшь!

Видя, что мама не торопится её заверить, глаза девочки заволокло влагой. Мать и сама была готова расплакаться, видя, как страдает её ребёнок.

– Настя, дочка, если бы я могла, я никогда и ни за что на свете не рассталась бы с тобой даже на одну минуту! – Женщина говорила проникновенно и искренне.

– Ты можешь! Ты же взрослая! – прервал её ребёнок, не желая услышать вторую часть, которую обычно после первой произносят родители. – Тебя никто не может заставить поступить не так, как ты хочешь!

– Ты ошибаешься, доча, – грустно улыбнулась женщина. – Ты не представляешь, что мне стоило прийти сегодня к тебе. Какие правила и законы нарушить, лишь бы обнять тебя, мое дорогое и любимое дитя. И это для меня не останется без последствий.

– Фу, я ничего не понимаю, – вздохнула девочка. – Может, ты папе расскажешь всё? Он ведь сможет тебе помочь. Он сильный!

– Да, твой отец сильный, но даже он ничего не сможет сделать против законов, которым я подчиняюсь, – покачала головой мать.

– Понятно, почему он сегодня плакал, – понимающе кивнула Настя, найдя для себя ответ на это странное поведение отца.

– Плакал… – задумчиво повторила мама, словно до конца не веря, что такой крепкий, мужской характер мог дать слабину. Настя между тем, убаюканная её присутствием, начала впадать в дрёму, но, как маленькая обезьянка, лишь сильнее цеплялась за свою маму, видимо боясь, что она опять куда-нибудь исчезнет.

– Мама, ты поспишь со мной? – не в силах больше бороться со сном, попросила девочка. – Как раньше, когда папа был на дежурстве?

Получив от мамы обещание лечь с ней рядом, она успокоилась и вскоре заснула крепким, спокойным сном. Накрыв дочку, женщина вышла на взрослую половину, где за столом, подложив под голову руки, как на подушке, спал Егор. Она осторожно, чтобы не разбудить спящего, вытащила застрявшую у него между рук пустую поллитровку. Расстелила постель и попыталась перетащить туда Грачёва.

Он проснулся и долго смотрел на неё сквозь узкие щелки припухших век, никак не реагируя на её попытки помочь ему подняться. Потом встал, отодвинул её в сторону и, шатаясь, перевалился на диван. Она стянула с него одежду, накрыла одеялом и долго сидела рядом, всматриваясь в его лицо, словно пыталась проникнуть намного глубже и что-то понять очень важное. Под её взглядом он опять приоткрыл глаза. Посмотрел на неё уже более осмысленным взглядом.

«Странно, но это не сон. Тогда почему она здесь, а не в тюрьме, где была ещё недавно? Надо спросить. Не! Не буду! Какое мне дело, я в полиции уже не работаю… А может, это я «белку» схватил? Тоже не может быть, ведь для этого надо месяц без роздыха пить. Значит, это всё же какой-то пьяный глюк! Как-то вылезло на нервной почве».

— Ты кто? – облегчая себе душу, сбросил с себя в этом наболевшем вопросе тяжёлый психологический «балласт» мужчина.

– Не знаю, – тихо пролепетала женщина. – Иногда мне кажется, что я всё, а иногда понимаю, что я никто.

– Ты не Света, – осипшим от волнения голосом произнёс Егор.

– Наверное, ты прав, – так же спокойно согласилась женщина. – Но я все равно твоя жена и мать Насти.

– Как так может быть? – окончательно проснулся Грачёв. – Ты есть – и тебя одновременно нет. Человек-псевдоним в больничном журнале. Лошадкина Мария, и больше ничего. Почему ты скрываешь свое подлинное лицо? Прячешь свои документы?

– Ты же говорил, что у меня амнезия, – улыбнулась женщина.

– Это было моё заблуждение, – покачал головой Грачёв. – Нет у тебя никакой потери памяти. Всё ложь и притворство, с одной только корыстной целью…

Грачёв остановился, не зная, продолжать или нет.

– Договаривай, что же ты остановился? – подбадривала его женщина. – Какая у меня была корыстная цель? Квартира? И ты туда же?

– Ты не Света, – снова потерянно произнёс Егор, словно подводя черту под их разговором.

Она придвинулась к нему ближе, что заставило его инстинктивно сдвинуться немного от неё в сторону, и всё же он успел почувствовать её аромат. Светкин! И снова голова закружилась, как в далёком детстве на цепочной карусели.

– Я та, кем ты хочешь, чтобы я была. – Её лицо начало приближаться к его глазам. – Пока ты верил, что я твоя жена, я и правда была твоей женой. Теперь ты разуверился. И я снова для тебя никто. Но я все равно остаюсь матерью для Насти. И тебе не надо переубеждать нашу дочь в обратном. У тебя это не получится. Ты только потеряешь доверие дочери. Оставь для неё всё как есть.

Женщина встала и, отодвинув занавес, исчезла на детской половине.

«Зачем я затеял весь этот ненужный разговор? А если Петровна всё наврала? А я спьяну тут нагородил кучу глупостей. Ведь мне в жизни уже ничего хорошего не осталось. Так зачем я добровольно отказываюсь от такого подарка? Что было лучше – ездить на приступок и искать там продажной любви с немного похожей на жену проституткой? Когда вон за ширмой моя Светлана… или её клон! Но она готова стать мне женой и матерью моей дочери, даже если таковой нам не приходится… Надо идти извиняться! Называть её снова Светочкой, целовать в шейку… Нет, сгребать в охапку и нести сюда мириться. И как можно скорее».

Бывший полицейский поднялся с дивана и, словно матрос на палубе попавшего в шторм корабля, пошатываясь от выпитого спиртного, неуверенным шагом потянулся к занавесу. Ухватив ткань, он отодвинул занавес в сторону и прошёл на половину дочери. Настя тихо посапывала на своей постели, но Её с нею рядом не было. Егор, не веря своим глазам, прощупал кровать, а затем наклонился и заглянул под неё. Она исчезла. Словно прошла не только за занавес, но и дальше, не останавливаясь, сквозь кирпичную стену, прочь из их комнаты.

«Но ведь выйти можно было только через дверь на моей половине! А она ушла и назад не возвращалась. Значит, это и впрямь был сон, или мираж, видение с пьяных глаз. Получается, я сам с собой разговаривал, представляя её рядом. Допился! Психушка по мне плачет! Она же сейчас в тюрьме! Вот ведь как меня черти колбасят. Надо завязывать с бухлом. У меня же Настя!»

Он присел на кровать к дочери и ещё минутку всматривался в её милое лицо, успокаиваясь и приводя мысли в порядок.

Зинаида Фёдоровна была разбужена рано утром от дверного звонка участкового. Он был не один. Вместе с ним пришла ещё небольшая группа незнакомых людей, как потом оказалось, сотрудники полиции в штатском и понятые. Молодой следователь, постоянно поправлявший оправу очков и представившийся именем великого русского поэта, прочитал постановление о проведении судебной экспертизы, целью которой было установление родства между Царьковой и её обвиняемой дочерью.

– А сколько это стоит? – поинтересовалась пенсионерка. – Я по телевизору слышала, что такое исследование очень дорогое.

К радости пожилой женщины, оказалось, что всё будет проводиться за государственный счёт. Она была просто счастлива, что наконец будет официальное свидетельство тому, что Мария – «плоть от плоти», её родная кровиночка. После этого с её девочки снимут все эти нелепые обвинения, и они смогут погрузиться в тихие семейные заботы и радости. Ей был очень симпатичен этот скромный следователь, с уважением рассматривающий её спортивные трофеи. Ей не терпелось попросить его, чтобы он выпустил её дочь из-под стражи, и она, набравшись смелости, обратилась к нему об изменении дочке меры пресечения.

– У вас же есть такое, как подписка о невыезде, – просила она Александра Сергеевича, мешая женщине-медику собирать у неё изо рта необходимый для экспертизы материал.

– Мы до сих пор не установили её личность! – отрицательно покачал головой следователь. – А вы говорите – выпустить её. Кого её? Где потом её искать?

– Ну, так у неё же есть паспорт, семья; муж с дочерью, – не понимала молодого человека пенсионерка. – Как же не установлена личность?! Светлана Грачёва – её имя!

– Уже нет, – вздохнул Александр Сергеевич, рассказав заслуженной спортсменке о данных первой экспертизы.

– Ну она все равно моя дочь, – сразу, как только следователь закончил, твёрдо заявила бывшая олимпийская чемпионка.

– Вот это мы скоро и узнаем, – улыбнулся ей мужчина, торопливо вытаскивая из кармана зазвонивший мобильный телефон.

Пока на конвертах с образцами понятые ставили свои закорючки, следователь стал меняться в лице, приобретая серый, нездоровый цвет.

– Как нет в СИЗО? – задрожал его голос – Что значит – наверное, в другой камере? Потерялась? Сейчас буду у вас.

«Милый» работник следствия в один момент превратился в злобного, разъярённого полицейского, который выскочил из квартиры заслуженной пенсионерки, даже не прощаясь с хозяйкой. Вслед за ним хвостом ретировались и все остальные, оставив Зинаиду Фёдоровну в недоумении таким поведением официальных лиц…

…Утром Егор проснулся от плача дочери. У Насти была настоящая истерика. Грачёв решил, что дочери приснился плохой сон, но оказалось, что дело совсем не в этом.

– Мама… она обещала мне, что поспит со мной рядом, – рыдала девочка, – а сама опять исчезла.

Из пояснений дочери отец понял, что разговор совсем не про сон. Настя объяснила отцу, что, когда он спал, к ней приходила её мать.

«Значит, и мне это не привиделось с пьяных глаз, – вспомнил про вчерашний ночной разговор Грачёв. – Но как, если она в тюрьме?»

Он тут же позвонил знакомому из оперчасти следственного изолятора и попросил его навести справку о Светлане Грачёвой.

– Есть такая, – перезвонил ему через десять минут тюремный опер. – Ты же к ней недавно приходил. Светлана Грачёва – кто она тебе? Однофамилица?

– Жена, – огорошил его Егор.

– Извини, – смутился коллега. – А я почему-то считал, что она погибла.

– А она жива! – повысил голос Егор. – Понимаешь, выжила. Ты мне должен помочь и устроить ещё свидание. Вопрос жизни и смерти.

– Хорошо, – тут же согласился знакомый инспектор, – я сейчас закажу её доставку к себе в кабинет, и ты подходи. Сможете спокойно у меня на рабочем месте поговорить. Если чего, я вас на полчаса закрою. Камеры у меня нет, так что сможете выпустить пар.

«Идиот, привык подобным сводничеством подрабатывать. А камера у него есть! Уже забыл, как три года назад показывал мне свидание у себя в кабинете вора в законе и его малолетней любовницы».

Егор, ничего не говоря дочери, отвёз её в школу и уже собирался ехать в тюрьму, как ему позвонил встревоженный оперативник и попросил подождать со свиданием. Тюремщик был весь на нервах, говорил непонятными намёками, словно чего-то боялся.

– Неразбериха у нас в картотеке вышла, – выдавил наконец «подкумок» причину такого поведения. – Никак не можем твою бабу найти. Видно её в другую хату перебросили, а в картотеку не занесли. Я её заказал из старой хаты, а там её нет!

– Как? – не поверил Грачёв. – Так может, её и вовсе отпустили? – Грачёв теперь был уже уверен, что вчера в его комнате была Она, по неведомой причине каким-то образом оказавшись на свободе.

– С ума сошёл? – фыркнул опер. – Кто преступницу без постановления следователя выпустит? По документам Светлана Грачёва значится за изолятором. Похоже, вышло какое-то недоразумение. Думаю, скоро наши разберутся, и, когда твоя жена отыщется, я тебе перезвоню.

«Видимо, произошёл какой-то сбой и её выпустили по ошибке. Она это знает, поэтому и прячется, чтобы назад на нары не вернули. Если я прав, то она не могла не прийти к своей маме. Надо срочно идти к Царьковой и получить этому подтверждение».

Егор не мешкая отправился к Зинаиде Фёдоровне, а когда подъехал к её дому, столкнулся у подъезда с сыном Митрофановны. Андрей был трезв, в чистой выглаженной одежде, с заговорщическим выражением лица. Грачёв поймал себя на мысли, что на фоне бывшего пьяницы теперь уже он, небритый и в помятой одежде, смотрится как настоящий маргинал.

– Что, капитан, тяжело с утра после вчерашнего? – вместо приветствия добавил ему негативных эмоций Андрей.

Он сказал это с чувством полного своего превосходства, видимо, желая самоутвердиться за счёт Грачёва.

– От пива не отказался бы, – не стал кривить душой Егор, вспомнив, что на работу ему идти уже не надо.

– Может, тогда забежим «на три ступеньки»? – предложил Андрей. – Ты поправишься, да и я возьму что-нибудь к чаю. Есть повод отпраздновать одно событие. По-семейному, так сказать.

– Какое событие? – по инерции переспросил Грачёв, борясь с противоречивым желанием сделать глоток холодного пива и послать Нужняка в неприятное для слуха место.

– Это касается Лошадкиной, – уклончиво бросил Андрей.

– Идём, – моментально согласился Грачёв, пропустив мимо ушей, как влюблённый в его жену мужчина назвал Светлану.

Нужняк решил привлечь Грачёва исключительно из прагматических соображений. Поскольку для спасения Лошадкиной, по его мнению, могла понадобиться машина, а также связи бывшего полицейского, чтобы, например, вывезти беглянку из опасного места, где её активно будут искать, в какую-нибудь сельскую глушь. Кроме того, Андрей опасался, что в результате побега полиция узнает про организаторов и Соснов будет арестован. А следом, значит, и он. Таким образом, он сам уже не сможет помочь Марии. Поэтому он и решил посвятить Грачёва, надеясь, что его бескорыстный подвиг любимая женщина оценит гораздо позже. Может, и через несколько лет, когда он выйдет после отбытия срока…

Пока они шли к винному магазину, где раньше работала Мона Лиза, Андрей, оглядываясь по сторонам, рассказал бывшему полицейскому, как устроил своей любимой женщине побег из следственного изолятора, во многом приукрасив свою роль в этом действе. Егор пару раз переспросил его про разговор с адвокатом и уточнил, когда состоялся суд, на котором была изменена мера пресечения для продавщицы винно-водочного магазина. Всё совпадало. И Её появление у него вчера ночью, и начавшаяся суматоха в СИЗО. Бывший оперативник хорошо знал ранее судимого Соснова по кличке Соска, как, впрочем, и продавщицу винного, которая в открытую занималась скупкой краденого в районе. Скупала она всё за бесценок у местной пьяни, а чаще просто обменивала украденное на спиртное.

«Никчемная парочка, а вон как вышло! Сослужили такую службу, сами того не понимая. И Нужняк хорош! Что значит пить бросил! Как всё замечательно сложилось! Спасибо Господу. Без Его помощи здесь не обошлось. Теперь бы побыстрее выйти на Неё. Найти её раньше полиции!»

Они подошли к винно-водочному магазину, но Егору уже было не до пива. После таких новостей адреналин лучше любого алкоголя привёл его в идеальное состояние. Теперь ему нужны были светлая голова и незамутнённое сознание. Ведь предстояло прятать преступницу, совершившую побег из-под стражи. Он остался снаружи магазина и закурил сигарету, проверяя на всякий случай, нет ли за ними слежки. Андрей нырнул за тортом, но меньше чем через минуту вылетел оттуда, бледный как полотно. Он явно находился в шоке. Ничего не мог сказать, словно в горле был ком, и только тыкал пальцем внутрь магазина. Наверное, так ведут себя люди, увидевшие привидения.

– Она… – наконец проглотив стоящий в горле ком, вырвалось у него из гортани, – она там, в магазине.

Он выглядел таким разочарованным, словно потерял самое ценное в жизни. В его глазах появились слёзы, и он, всхлипнув, стал плакать, шмыгая носом и пряча глаза от Егора. Не желая ждать от него пояснений такому неадекватному поведению, Егор вошёл в магазин и, оглядев торговый зал и посетителей, не встретил ничего необычного. Он уже собирался снова выйти на улицу как услышал своеобразный, шепелявый женский голос, раздававшийся со стороны винного отдела. Оглянувшись, он увидел Мону Лизу, стоящую за прилавком на своём обычном месте и улыбающуюся очередному выпивохе, не размыкая своего беззубого рта.

«Не понял! А как же побег? Ведь не могла она мне и дочери привидеться. Мне-то ещё спьяну… но Насте – нет! Ведь её по камерам ищут и не могут найти. Значит, ответ в чём-то другом, но не в этой истории про Мону Лизу. Жаль! Опять голова будет вспухать!»

— Пива! – подошёл к продавщице бывший полицейский.

– Товарищ капитан, давненько я вас у себя не видела. – При виде знакомого полицейского сомкнутые губы продавщицы растянулись подобием улыбки.

– Почему? Заходил пару раз в этом месяце, – схитрил Грачёв. – Как раз тебя-то я и не видел.

– А то вы не знаете, где я была, – деланно смутилась женщина. – Только вчера и вышла. Как говорят, на свободу с чистой совестью.

– Однофамилица моя там должна была с тобой в камере сидеть, – соврал бывший опер, – Светлана Грачёва.

– Ой, нет, – смутилась Лиза. – Это все Ваня, придурок, придумал, хотел Нужняка лошком сделать и денег с него снять за то, что от нашей компании отвалил, в завязку ушёл. Тот ему про свою кралю рассказывал, вот он и придумал, что со мной она в камере сидит… ну, короче, развёл его по полной. – Она испуганно посмотрела на опера, понимая, что сказала слишком много. – А что ему за это будет? – охнула проговорившаяся продавщица, открыв беззубый рот. – Неужели за это статью привяжут? Так он отдаст деньги. Если что, так я сама за него отдам.

Грачёв уже не слушал женщину. Он направился к выходу, но Андрейки там уже не было.

«Теперь уже точно развяжет, — подумалось Егору. – Такого публичного фиаско его нестабильная психика может не выдержать».

Ему было жалко парня. Он не чувствовал к нему ревности. И даже далеко в подсознании был ему благодарен за те платонические чувства, которые он испытывал к Ней. Грачёв поймал себя на мысли, что не знает, как теперь называть ту, которую он считал своей женой. Он продолжал Её любить, но понимал, что Она это не его Света, о смерти которой теперь «кричит» экспертное заключение и которое игнорировать нельзя. Марию – как называла её Зинаида Фёдоровна – он принять не мог, понимая, что это лишь псевдоним, всего лишь разовая запись в журнале приёма родильного дома.

«Да пошли они все! Всё равно буду звать её своим Светочком, раз нет у неё другого имени. И мне всё равно, кем она является. Даже если она всех водит за нос».

Зинаида Фёдоровна встретила Грачёва и с порога стала засыпать его вопросами. Оказывается, к ней уже дважды за день приходила милиция. Первый – по экспертизе, а второй раз, через час, к ней снова пришли участковый и оперуполномоченный и долго беседовали с ней, все вокруг и около, пытаясь выведать у неё как можно больше про её дочь. Где она жила, с кем дружила. К кому ходила в гости. Не понимая, что им нужно, она в свою очередь попросила у них посодействовать в свидании, но ей было сказано, что «это теперь невозможно».

– Егор, объясните, что происходит? – вцепилась в него пенсионерка. – Почему невозможно и что значит «теперь»?

Грачёв рассказал всё, что знал на текущий момент. Только умолчал про результат экспертизы ДНК. Впрочем, и Царькова тактично умолчала, хотя уже знала, что капитан полиции и его дочка Марии совершенно посторонние люди. Но разве можно теперь их было назвать посторонними? Она помнила, как дочка отзывалась о Насте, как она после долгого отрицания вдруг начала вспоминать «совместную» жизнь с Егором. Мария приняла и капитана, и Настю в свою семью, впрочем, и Царькова также приняла выбор дочери и прониклась к ним как к родным.

«Ну если и разбилась его жена, и похоронена два года назад, а Машенька так похожа на неё, значит так Господу угодно. Чтобы семья сохранилась в таком виде, словно ничего и не произошло. Егору дать второй шанс, Машеньке, потерявшей себя как личность, обрести полноценную семью, а девочке маму».

— Непонятно, где сейчас ваша дочка, – продолжал вслух рассуждать Егор Грачёв. – Потеряли её в тюрьме.

– Я этому не очень удивляюсь, – задумалась Царькова. – Я вчера, когда её увидела, так вообще стала сомневаться, что сплю. Настолько всё было как наяву. Может, она мне не приснилась, а в самом деле проведала меня сразу, как оказалась на свободе?

Грачёв не знал, что сказать пожилой женщине. О визитах её дочери к ним в общежитие? Об утренней истерике дочери? О своём тяжёлом разговоре с Ней? О несостоявшемся побеге? Всё происходящее было похоже на один большой сон. Сон наяву. Когда то, что ты видишь, не может происходить в реальности, а только во сне. В результате ты начинаешь путаться, не понимая, где и что происходит.

Вот и сейчас, чтобы нащупать уходящую из-под ног почву, нужна была хотя бы одна серьёзная опора. Незыблемый факт, от которого можно отталкиваться в своих рассуждениях. Некое неоспоримое действо. Например, звонок из СИЗО, где Она обнаружилась в одной из камер. Или звонок в дверь, и Она бы прямо сейчас вошла бы в квартиру и объяснила сама, что происходит. Но ничего подобного не происходило, а только всё вокруг погрузилось в густой мистический туман, где нет ответов, а только вопросы и догадки.

Всю дорогу, пока Власов ехал на встречу к Змойрову, он никак не мог прийти в себя от шока. Вначале лейтенант полагал, что Альберт придумал неправдоподобную историю о визите к нему обвиняемой Грачёвой, решив затеять свою непонятную игру. Ведь на то время она была в тюрьме. Мало того, после его звонка он собственными глазами видел арестованную на следственном действии. Она задавала вопросы, подписывала протокол, а после была отконвоирована обратно в изолятор. Он сопоставил время, и получилось, что Змойров позвонил ему почти за восемь часов до того, как из тюрьмы пришла первая информация о пропаже арестантки.

«Ну не экстрасенс же Змойров, в конце концов? Или он может предвидеть будущие события? Но ведь как-то он считал информацию о том, что его бывшая сотрудница окажется на свободе… Ночевала у него в офисе? Умылась и ушла! Куда ушла?»

Он застал Альберта сильно выпившим. На столе стояла ополовиненная бутылка коньяка и была разложена нехитрая закуска. Змойров, несмотря на алкоголь, выглядел напуганным, словно ждал своего ареста.

– Ну ты чего мне спать не давал? – Власов решил не раскрывать перед своим криминальным партнёром всех карт.

– Почему вы её выпустили из СИЗО? – недовольным пьяным голосом огрызнулся Змойров.

– Кто тебе сказал такую чушь? – удивился Власов.

– Она что, пошла на сделку с правосудием? – продолжал проявлять свои подозрения «чёрный риелтор». – Что она вам обещала? Меня сдать с потрохами?

– Тебе надо пить меньше. – Власов взял бутылку и плеснул себе в чистый бокал немного спиртного. – А травку и вовсе бросай курить.

Он понял состояние Альберта. Страх. Ничем не оправданный. Причиной которому стало то ли его видение, то ли сон. Скорее всего на почве наркомании. Он стал над ним подтрунивать, смеясь над его трусостью в далеко не лестных выражениях.

– Если ты после косяка начинаешь такие глюки ловить и мешать нашему совместному бизнесу, значит, одно из двух. Или наши совместные дела пора прикрывать, или расстаться с тобой. Как ты думаешь, что мы выберем с нотариусом? – Сотрудник полиции решил перейти к конкретному разговору с «риелтором», сделав ему прямой намёк на скорое расставание.

Змойров помрачнел и посмотрел на Власова протрезвевшим взглядом.

– Глюки? Наркота? Что ещё ты придумаешь? – Казалось, что он трезвеет прямо на глазах. – Тебе нужны доказательства? Пожалуйста!

Он открыл лежащий на столе ноутбук и развернул экраном к оперативнику.

– Это видеозапись камеры в моём кабинете. – Он внимательно следил за выражением лица Власова. – Вон она в том углу. Она и нас сейчас снимает. Я повесил её после ареста Лошадкиной. Так, на всякий случай.

«Чёрт, а я с ним сейчас говорил о наших делах! Подставился по полной! Теперь надо эту запись стереть, а то на меня компромат конкретный».

На экране ноутбука был пустой кабинет. Таймер показывал полночь прошлого дня.

– Вот сейчас, смотри, – отхлебнул глоток конька Альберт, он опять был сильно пьян.

В кабинете включился свет, и Власов увидел арестованную. Она была одета точно в такую же одежду, что и двенадцатью часами позже в кабинете у следователя, где её позже видел оперативник. Она достала из шкафа подушку и плед, а вскоре выключила освещение и легла на кожаный диван.

– Я тут смонтировал немного, чтобы шесть часов в темноту экрана не смотреть, – предупредил Змойров, с удовлетворением наблюдающий за круглыми от удивления глазами оперативника.

На экране резко скакнула картинка, заполнив кабинет утренним светом. В углу картинки была отчётливо видна фигура человека, накрытого пледом. Вот он стал ворочаться, поворачиваясь лицом к камере. Да это Она! Власов оглянулся на довольное лицо Альберта, который, словно в театре, получал огромное удовольствие от неординарного зрелища. Раздался звук открывающейся двери.

– А это я пришёл, – самодовольно ухмыльнулся «риелтор».

Власов, не отрываясь, смотрел на экран, ловя себя на мысли, что уже почти верит в происходящее и пытается найти этому разумное объяснение. Звук камеры был слабоват, но оперативник разобрался в небольшом диалоге участников видеозаписи. Обвиняемая пошла умываться, потом Змойров выскочил за ней следом, через какое-то время вернулся и сел за стол. Чуть погодя он уже звонил ему и докладывал о произошедшем с ним в офисе.

– Ну вот и всё. – Альберт закрыл экран ноутбука. – Теперь, может быть, ты скажешь, почему эту девку отпустили?

«Стоп! Ничего не говори! А то у него крышу сорвёт окончательно. Как бы он делов не натворил. А потом, что я могу ему сказать? Если сам ничего понять не могу. Может, в тюрьме отпускают за деньги на выходные? Я про такое знаю, сам, помнится, нужным людям устраивал. А эта мошенница вовремя не вернулась, вот они и придумали игру в «потеряшки», а сами ждут, когда она добровольно объявится».

— Ты дай мне эту запись, – попросил лейтенант полиции.

– И не думаю, – неожиданно отказал ему его подельник, – дать тебе в руку компромат против себя. Я же заявлял, что она у нас не работает. Хочешь меня на нары упечь?

Нелицеприятный разговор был прерван звонком начальника отделения, что сильно напрягло Власова. Он подумал, что, может быть, и за ним, как и за Грачёвым, была установлена слежка и служба собственной безопасности проследила, как он зашёл в офис «Ангела». Но испуг был напрасным. Козлов срочно вызывал его в отделение, пояснив, что в деле наметился серьёзный поворот.

Через полчаса, когда Власов вошёл в кабинет начальника, там уже были сотрудники собственной безопасности и следователь. Уданович настаивал на немедленном аресте Грачёва, а следователь ему возражал, говоря, что сейчас намного важнее найти главную подозреваемую и что без её показаний бывшему капитану полиции обвинения в соучастии не предъявить. Власов вертел головой, пытаясь понять, что происходит и что послужило такой резкой смене приоритетов.

– Пришёл ответ из регистрационной палаты, – видя его недоумение, прояснил ситуацию подполковник Козлов. – Теперь мы знаем, на кого обвиняемая оформила квартиру! Квартира оформлена в дарственную Грачёвой Анастасии Егоровне!

– Дочери капитана Грачёва! – подскочил на месте Власов. – Ну так это разве не доказывает, что он с преступницей был в сговоре! Корыстный мотив налицо. Я тоже считаю, его нужно срочно брать под стражу.

– Договор оформлен от имени Светланы Грачёвой, – покачал головой Александр Сергеевич, не соглашаясь с молодым оперативником. – Отец не участвовал в подписании договора от имени дочери. Он может заявить, что просто не знал об этой сделке.

– Надо не забывать о обнаруженном в столе Грачёва телефоне, через который шла координация преступных действий, – подал голос майор Уданович. – Надо оценивать всё в совокупности.

– Я предлагаю провести обыск в квартире у Грачёва, – подал голос начальник отделения. – Мы давно планировали обыск, а сейчас нам эту санкцию суд даст не глядя.

– Согласен, – поддержал его следователь, – а уж по результату примем окончательное решение.

…Звонок дочери застал Грачёва вечером на скамейке парка, где он успел потерять счёт времени, погрузившись с головой в осмысление происходящего. Бесконечные потоки мыслей поначалу протекали в его голове бурным потоком, каждый раз разбиваясь об непроходимые «пороги» человеческой логики. Однако постепенно, под «аккомпанемент» разливного пива и воблы течение мыслей стало более размеренным и спокойным. Грачёв снова и снова подтверждал для себя приоритет в этом бурном потоке обстоятельств – он не может теперь представить себе дальнейшую жизнь без этой женщины Кто бы она ни была. И тут… Он не успел понять, что хочет сказать ему дочь, как у неё из рук вырвали трубку и чей-то знакомый мужской голос попросил его срочно приехать домой, где сейчас будет производиться обыск.

«Власов. Это его голос. Сука, уже в дом ко мне проник, – узнал говорившего Егор. – Обыск решили у меня проводить. Придурки. Потеряли Её и теперь решили на мне отыграться».

— Эй, урод, отдай дочери телефон, а не то я сейчас приеду и дам тебе в «бубен»! – гаркнул на своего бывшего коллегу Грачёв.

На том конце возникла пауза, но потом в трубке снова раздался голос Насти.

– Скоро буду, дочь, не волнуйся, – поддержал свою малышку отец, допил остатки пива и осоловевшей походкой двинулся к машине. У входа в общежитие он увидел полицейский уазик и «форд» начальника отделения.

«Охоту на меня объявили! Однако настоящих охотников среди них нет! Они даже пойманную жертву не могут удержать! Упускают! Я был охотником, а эти слетелись, словно падальщики! Однако я им не разлагающийся труп. Хрен они получат, а не “Шарапова”!»

Подбадривая себя, он поднялся на этаж, где увидел перед дверью в свою комнату сотрудников полиции и понятых. Старшим был Сергей Власов. Грачёв направился к нему, протягивая руку для рукопожатия.

– Привет, Серёга! – напустил на своё лицо маску добродушия бывший оперативник, на самом деле собирая все силы, чтобы размолоть в труху кисть ненавистного ему коллеги.

Власов догадался, что его ожидает инквизиторский сюрприз, поэтому, проигнорировав протянутую руку, принял официальный вид.

– Господин Грачёв, вот, ознакомьтесь с судебной санкцией на проведение обыска по месту вашего проживания, – он протянул бумагу.

– Да ищите, – Егор равнодушно махнул рукой, – там всё равно ничего интересного для вас нет.

Начался обыск. Понятыми были приглашены две соседки, в том числе Варвара, которая теперь была вполне довольна, что не связалась с «оборотнем в погонах». Обыск проходил быстро и достаточно корректно. Вещи не разбрасывались, видимо, из уважения к былым заслугам капитана полиции. Анастасия вертела головой, следя за непонятными действиями полицейских, которых она всегда считала папиными друзьями, а потом смотрела на отца, словно ожидая от него пояснений.

– Посмотрите ещё в письменном столе у девочки, – видя, что в стенке ничего не обнаружили, распорядился Власов.

– Да чего там у неё смотреть, у ребёнка? – попытался возразить один из полицейских, но, увидев выражение лица старшего, осёкся и, пожав плечами, словно прося прощения у хозяев, полез в стол.

Перебрав детские рисунки, тетрадки и фломастеры, он открыл нижний ящик стола, в котором сверху, над стопкой детских журналов, обнаружил синюю прозрачную папочку. В ней оказались какие-то бумаги и флешка. Власов словно только этого и ждал. Он тут же обратил внимание понятых на находку, где оказалась ксерокопия договора дарения квартиры Царьковой.

– Что находится в флеш-карте? – обратился он к Егору, который уже почувствовал неладное.

«Этой папки у нас в доме никогда не было. Такие синие плёночные папки закупали для делопроизводства в нашем отделении. Хотят подставить?! Договор дарения на имя моей дочери. Дескать, я не мог не знать о том, что квартира Царьковой подарена Насте. Интересно, что там на флешке?»

Не получив от Грачёва ответа, Власов включил свой нетбук и продемонстрировал понятым содержание одного-единственного файла. В нём находился тот же самый договор дарения, составленный незадолго до его подписания. Все характеристики файла: его объём, формат и дату составления – оперативник тщательно зафиксировал в протоколе обыска и на этом объявил о завершении следственного действия.

– Увидимся на предъявлении обвинения, – выходя, кинул Егору бывший коллега.

– Папа, это не моя плёночка. – Как только полиция ушла, к Грачёву подошла его дочь. – Этот пакетик для бумаг дядя Серёжа принёс. Когда мы тебя ждали, я заметила, что у него из внутреннего кармана пальто торчал её синий краешек. А потом он попросил показать мои рисунки и сидел рядом с моим письменным столом. А я открыла нижний ящик, где у меня были мои любимые рисунки.

– Ты у меня молодец, – обнял дочку Грачёв. – С твоей наблюдательностью тебе можно у нас в полиции работать.

– Не хочу, – надулась девочка.

– Почему?

– Там плохие люди работают, – привёл свой аргумент ребёнок.

– С чего ты решила, что там работают плохие люди? – удивился такому заявлению своей малышки бывший полицейский.

– Потому что тебя выгнали, – безапелляционно подытожила Настя.

Егор погладил дочку, мыслями возвращаясь к произошедшей во время обыска фальсификации доказательств.

«Чего они хотели достичь, подбросив папку? Получить доказательство моей причастности к оформлению квартиры на дочь? Да, безусловно. Теперь они смогут предъявить мне не только то, что я знал об оформлении Светланой, точнее Марией, ну… одним словом, Ею квартиры олимпийской чемпионки на свою дочь, но и то, что я сам подготовил и передал Ей этот проклятый договор. Таким образом, у них получилось связать меня с главной подозреваемой, доказать моё соучастие и корыстную цель. Ведь квартира отошла к моей дочери, а до восемнадцати лет я её законный опекун. И что теперь? Ждать ареста? Надо искать Её! Но где? Она теперь как фантом, не знаешь, где может появиться в следующую минуту».

После того как Нужняк-младший понял, что Ваня-Соска его попросту кинул, взяв денег под ничего не значащие для себя обещания, на него навалилась депрессия. Дело было не в деньгах. Ведь это был не просто развод на деньги. Это был крах надежды Андрея на то, что его мечта когда-нибудь осуществится и они с Марией будут вместе. Он был как никогда близок к этой недосягаемой для себя «звезде». Так близко, что уже можно было дотронуться до неё рукой и рассчитывать, что эта холодная «планета» проявит скрытые до сих пор для него свои лучшие качества. И на тебе!..

Всю ночь он не спал, ворочался, вставал и шёл на кухню курить одну за другой бессчётное количество сигарет. За окном начало светать. Открыв вторую пачку, он выглянул во двор и увидел на скамейке перед подъездом Царьковой человеческую фигуру, кутающуюся в тёплую зимнюю одежду, которая, по всей видимости, все равно не спасала припозднившуюся гулёну от пронизывающего утреннего холода.

«Кто это так загулял – мужик или женщина?» – стал присматриваться Нужняк, но видно было плохо.

Он сходил в комнату и достал из своего угла старый бинокль, который давным-давно привёз домой при демобилизации из армии. Навёл на сидящего человека, подкрутил резкость. Женщина. Она сидела к нему спиной и почти не шевелилась, изредка поправляя низ пальто, подтыкая его, чтобы было не так холодно. Что-то было в этом жесте. Смесь наивного и бесполезного.

«Почему она сидит на холоде и не идёт домой? Она же может застудить всё на свете. Не хочет разбудить домашних своим приходом? Наверное, у неё нет ключа».

Он вернулся в комнату, откуда доносился сильный храп матери. Перевернул её на бок. Женщина что-то забормотала и затихла. Мужчина лёг в тёплую постель и подоткнул под себя одеяло, как привык всегда засыпать. Но теперь он вспомнил этот бесполезный жест женщины с улицы, и сна как не бывало. Ему стало неуютно в этой тёплой постели, когда совсем рядом мёрзнет человек.

«А может, пригласить её к себе на чашку чая? Пусть согреется… Хотя если мать проснётся, будет орать как полоумная. Однако она под утро крепко спит, может, и пронесёт».

Появившаяся мысль о мерзнущем на улице человеке уже не давала покоя его совести. Андрей по-быстрому оделся и спустился на улицу. Женщина оставалась сидеть на том же месте, и по мере того как он к ней подходил, он чувствовал поднимающееся внутри него непонятное волнение. Вскоре всё стало ясно. В трёх шагах от незнакомки мужчина почувствовал стук своего сердца и, ещё не видя её лица, уже знал наверняка, что это его Лошадкина!

– Мария? – позвал он женщину, которая словно вышла из анабиоза и медленно повернулась к нему лицом. – Ты как здесь?! Зачем?!

– Не кричи, пожалуйста, – попросила она, испуганно реагируя на его невольный выкрик.

– Хорошо-хорошо, – понизил голос до шёпота мужчина. – Ну ты же замерзаешь. Пойдем быстрее к тебе домой.

– У меня нет ключа, а маму я будить не буду, – замёрзшими от холода губами произнесла Лошадкина. – Дождусь часов восьми…

– К тому времени ты в сосульку превратишься и отморозишь себе чего по-женски, – возразил Андрей. – А тебе еще детей рожать…

Он чуть было не сказал «со мной», но вовремя нажал на тормоз речевого аппарата.

– Мне рожать? – засмеялась Мария переливчатым смехом.

– Я не знал, что ты так красиво смеёшься. – Нужняк, впервые услышав смех возлюбленной, растянул рот в улыбке. – Как будто хрустальные колокольчики прозвенели.

– А ты думал, что мой смех должен соответствовать моей фамилии – Лошадкина? – ещё сильнее залилась хохотом Мария.

Отсмеявшись, она благодарно посмотрела на влюблённого в неё молодого мужчину.

– Спасибо, Андрей, что ты подошёл ко мне. Я от смеха даже согрелась. Теперь уже досижу. Немного осталось. А ты ступай домой.

– Я тебя не брошу здесь! – наотрез отказался Нужняк. – Пойдём ко мне, попьём чая. Мать еще часа два спать будет.

– Представляю её реакцию, если она проснётся, – опять засмеялась Лошадкина. – Подумает, что я и к её квартире подбираюсь. Ещё инфаркт маму твою хватит. Нет уж.

– Маша, а тебя выпустили из тюрьмы? – набрался смелости и задал самый важный вопрос Нужняк.

Женщина внимательно посмотрела на мужчину, но никак не ответила. Только лёгкая тень досады легла на её ещё не так давно смеющееся лицо.

– Ты бросил пить? – вместо ответа последовал неожиданный вопрос с её стороны. Она явно хотела избежать продолжения этой нежелательной для неё темы.

– Да, с того момента больше ни-ни, – перекрестился Андрей, словно призывая в свидетели высшие силы.

– Я очень рада, – снова улыбнулась женщина. – Значит, наша встреча была не напрасной.

«Когда, если не сейчас? Кажется, она сейчас в хорошем расположении. Такого случая может больше не представиться. Не ответила мне, почему она на свободе. Может, она каким-то образом убежала? И нуждается в моей помощи? Итак, раз, два, три…»

— Я тебя люблю, – огорошил её своим очередным признанием совсем не к месту Андрей. – Будь моей женой.

– Андрей, я никогда не буду твой женой, – как можно мягче произнесла женщина.

– Да, понятно, – готовый услышать именно это, закивал Нужняк. – Есть же Грачёв, он ведь твой муж.

– Дело не в Егоре, – покачала головой Мария. – Я не могу быть ничьей женой. Ни женой, ни матерью. Никем. Я могу быть только дочерью своей мамы.

– Зинаиды Фёдоровны? – уточнил Андрей, словно у человека может быть много матерей.

Вышло глупо, но Мария не обратила на это внимание. Она просто кивнула.

– Андрей!!! – раздался истошный вопль проснувшейся Митрофановны, которая высунула голову в форточку и теперь видела, как сын беседует с какой-то незнакомой женщиной. – А ну быстро домой, а то я сейчас спущусь и этой бабе все космы повыдёргиваю.

– Я сейчас пойду заткну её и сразу вернусь, ты только никуда не уходи, – попросил Марию Андрей. – А то она всех ментов на ноги поднимет.

– Не надо, не ругайся с мамой, – попросила его Лошадкина. – Ведь она так тебя любит. Пусть грубо, как медведица. Так, что может задушить тебя своей любовью, но она настоящая мать, которая никогда бы от тебя не отказалась и не бросила бы тебя, несмотря ни на что на свете. У неё только одно желание – чтобы ты не пил и чтобы родил ей внуков. Первое уже ты сделал, а со вторым у тебя тоже не задержится. Но только не со мной.

– Ну ты посмотри, с утра убежал водку жрать с какой-то шалавой! Подлец! Ну сейчас вы получите! – опять разнесся по спящему двору крик Митрофановны, а потом стук захлопнувшейся форточки.

– Не уходи, я сейчас, – попросил Марию Андрей и рванул, чтобы успеть на перехват своей матери. И вовремя, так как она уже выходила из подъезда, держа в руках деревянную толкушку для варёной картошки.