Дурочка, или Как я стала матерью Чемберлен Диана

7

Суббота, 14 марта 1942 г.

Все утро мы с мамой пекли пироги, как обычно по выходным. Для середины марта стоит прохладная погода, и я рада, что в доме все время горит духовка. Как же мне надоело бегать в туалет по этому холоду! Не припомню еще такой длинной зимы. В первый же теплый день я скину ботинки и не надену их до следующей осени.

Хотя все утро я провела рядом с мамой, мы практически не разговаривали. Мне трудно с ней общаться. Такое чувство, будто между нами выросла стена. Мне хочется обнять ее, сказать, как сильно я ее люблю, но вместо этого с моих губ сыплются сплошные гадости. Раньше мы часто пели, когда готовили или убирались, а теперь такого и помыслить нельзя. И дело тут вовсе не в войне. Дело только во мне. Такое чувство, будто во мне сидит незримый страж, который в присутствии мамы не дает мне расслабиться ни на секунду. Не могу сказать ей ни одного ласкового слова – сама не знаю почему. Может, все дело в том, что мне уже почти пятнадцать. Я тут слышала, как мама жаловалась на меня своей подруге (она не знала, что я стою поблизости). А подруга ей заявила: «Мери, это переходный возраст. Поверь, ей просто нужно перерасти этот период». Терпеть не могу, когда меня сравнивают с другими подростками, но в чем-то, должно быть, она права. Хотя я и представить не могу, что когда-нибудь перерасту это состояние. Порой я скучаю по тем временам, когда мама с любовью обнимала меня, но теперь стоит ей прикоснуться ко мне, и я тут же сжимаюсь. Неудивительно, что она больше и не пытается. Но я ничего не могу с собой поделать. От мамы только и слышно: «Не делай того, не делай другого». Больше нам просто не о чем разговаривать.

При всем при том мы умудрились испечь четыре пирога и кучу печенья. На улице было так холодно, что мне совсем не хотелось выходить из дома. Но потом я подумала, что дома не так уж и плохо. Или вот еще развлечение: отвезти пироги парням из Береговой охраны. Стоит ли говорить, что именно я выбрала! Быстро собравшись, я погрузила пироги и печенье в деревянную тележку, которую мы держим в сарайчике рядом с туалетом, прицепила ее к велосипеду и покатила по главной дороге. У нас тут совсем нет мощеных дорог. Даже Главная, по которой электрики привозили свое оборудование, изрешечена бесчисленными рытвинами и петляет из стороны в сторону. И все же это самый удобный путь, если вы едете на велосипеде и везете пироги. Если бы я добиралась до Береговой охраны пешком, то просто прошлась бы вдоль пляжа, хотя нас и попросили там не ходить: на берег волны выносили тела погибших с корабля, который затонул здесь на прошлой неделе. С того момента, как у мыса появились немецкие субмарины, обходчики (так здесь называют ребят из Береговой охраны) начали патрулировать пляж. Они ходят вдоль моря, приглядывая за проплывающими кораблями и высматривая подводные лодки, с которых может высадиться нацистский десант. Водители машин, желающие проехать по пляжу, должны сообщать патрульным пароль. Первый патрульный говорит водителю новый пароль, который тот должен будет повторить через три мили другим патрульным. Вот так люди и продвигаются по пляжу. Мне тоже хотелось сообщать такой пароль, но меня тут все знают и просто говорят: «Давай, Бесс, проходи, не задерживайся».

Из-за рытвин и корней, торчащих посреди дороги, ехать приходилось очень осторожно, чтобы не вывалить в песок содержимое тележки. Было так холодно, что я обмотала шарфом лицо, только бы уберечь его от ветра. Но стоило мне добраться до станции, как сразу стало понятно: поездка моя была не напрасной.

На станции находилось около половины всех парней, а остальные, должно быть, патрулировали пляж, тренировали собак, и все в этом роде. Как только я вошла в дверь и скинула пальто, все головы тут же повернулись в мою сторону, а на лицах расцвели улыбки. И я знала, что радуются они не только пирогам. Заинтересованные взгляды парней – это нечто новенькое для меня. В такие моменты в моем теле пробуждаются иные, непривычные ощущения. Грудь у меня не такая уж большая, но эти парни все равно пялятся на нее, хотя одеваюсь я более чем скромно (да я все еще хожу в рубашке со свитером!). Я чувствую, как плавно движутся мои бедра, какие длинные у меня ноги. Во мне уже метр семьдесят пять – самая высокая девочка в школе! Правда, это мало о чем говорит, если учесть, что учится у нас лишь тринадцать девочек, в возрасте от семи до семнадцати. Но я вдобавок выше практически всех парней в школе. Вот почему мне так нравятся ребята – да что там мужчины – из Береговой охраны. Почти все они выше меня, хотя некоторые – лишь на чуточку. Волосы у меня каштановые, и до последнего времени я всегда заплетала их в косы. Но теперь я распускаю их. Они такие длинные и волнистые – парням очень нравится, как они выглядят.

Словом, ребята тут же завели со мной беседу. Некоторые из них говорят до того забавно, что мне требуется пара минут, чтобы вникнуть в их речь. Нечто похожее было в прошлом году, когда миссис Кэди начала читать нам Шекспира. Так вот, парни обступили меня и начали расспрашивать, как я поживаю, что за пироги у меня в тележке и не желаю ли я отправиться с ними на вечернее дежурство. Такое чувство, будто они целую вечность не разговаривали с девушкой! Если бы мама увидела, как ведут себя эти ребята всякий раз, когда я прихожу на станцию без родителей, она бы ни за что не пустила меня туда одну!

Больше всего мне нравится Джимми Браун, который приехал сюда из Бостона. И дело не только в том, что он – один из тех, кто патрулирует пляж у Реки Поцелуев. Джимми для меня – крепкий орешек. Вот и сегодня он, по своему обыкновению, проигнорировал меня. Сидел тихонько в углу, пока остальные умилялись мне и моим пирогам. Он вырезал что-то из куска дерева, время от времени поглядывая в нашу сторону своими мечтательными голубыми глазами. Иногда он даже улыбался – посмеивался, должно быть, над тем, как по-идиотски вели себя другие парни. Ну а я в это время болтала с ребятами и мистером Хьюиттом, который вышел из своей комнаты, чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум и гам. И при этом я украдкой поглядывала на молчаливого Джимми Брауна (как же он похож на Фрэнка Синатру!).

Мне очень нравится то, чем занимаются эти ребята. Жаль, что в Береговую охрану не берут женщин. Пляж я знаю лучше любого из них, так что с радостью присоединилась бы к патрулю. Будь я парнем, заявил мистер Хьюитт, он бы, не задумываясь, взял меня в отряд. Что ни говори, кое-кто из этих парней вообще не видел раньше океана, так что знатоками местности их точно не назовешь. Как-то раз я упомянула о своем желании в присутствии родителей, но мама надо мной только посмеялась. А ведь она даже работала в свое время в команде спасателей. Сама она заявляет, что это лишь слухи, но даже папа признался, что это чистая правда. Просто мама не хочет, чтобы я узнала об этом, иначе я могу вбить себе в голову нечто подобное.

По пути домой я наткнулась на Денниса Киттеринга. Эта встреча меня несколько удивила: Деннис обычно проводит время на пляже, а не на Главной дороге. Сам он сказал мне, что просто решил прогуляться. Я упомянула о том, где была, и Деннис спросил:

– А почему ты мне не принесла пирогов?

– Я угощаю пирогами мужчин, которые сражаются за нашу страну, – заявила я. – А что ты делаешь для нашей страны?

Я тут же спохватилась, но было уже поздно. Как же меня угораздило забыть про его больную ногу! Денниса не взяли в армию, поскольку одна нога у него короче другой. Я принялась извиняться, но Деннис улыбнулся и сказал, что все это пустяки. Он заявил, что учит детей своей страны – в этом и состоит его служение родине. Обучает молодое поколение. Объясняет школьникам, почему началась война и как надо действовать, чтобы это никогда не повторилось вновь. Когда он так сказал, я почувствовала себя еще более неловко. Так мы стояли какое-то время (он – по одну сторону велосипеда, я – по другую) и обсуждали книжку «Сердце – одинокий охотник». По правде говоря, не многие здесь разбираются в тех книгах, которые я читаю. Деннис думает, что я очень умная и тоже могла бы стать учителем. Так я и планирую поступить. Но для этого, говорит Деннис, мне следует получить настоящее образование. Не знаю, что с этим человеком не так. Он очень милый и приятный, но бесит меня донельзя своими манерами всезнайки. Он постоянно критикует мою грамматику и заявляет, что мне никогда не удастся получить хорошее образование в нашей богом забытой школе, где в один класс запихнуто два десятка учеников разного возраста. Когда я слышу такое, меня начинает колотить. Этот человек торчит в наших краях, поскольку ему тут вроде как нравится, и тут же с пренебрежением отзывается о местных жителях.

Я сглупила и сказала Деннису, что тоже хотела бы стать обходчиком. Он тут же рассмеялся и заявил: «Обходчики – это парни, которые больше ни на что не годятся. Недоучки с оружием в руках, готовые в любой момент пустить его в ход». Вот тут я взбесилась по-настоящему, хотя Деннис – не единственный, кто так утверждает. Но я-то знаю этих парней и вижу, как серьезно они относятся к своим обязанностям.

Деннис спросил, не хочу ли я пойти с ним завтра в церковь. Каждое воскресенье он ездит в Короллу, где проводят католические службы. Я сказала: нет, спасибо. Я регулярно хожу с родителями в методистскую церковь в Даке и не очень-то разбираюсь в католицизме. Прошлым летом Деннис носил рубашку, которая была слегка расстегнута у горла, и я разглядела у него на шее какой-то коричневый шнурок. Когда я спросила его об этом, он вытащил шнур и показал мне два прикрепленных к нему шерстяных прямоугольничка – один спускался ему на грудь, а другой на спину. На одном я увидела изображение Иисуса, а на другом – Девы Марии. Деннис заявил, что носит их не снимая, чтобы чувствовать себя ближе к Богу. Как бы то ни было, но вчера, упомянув о том, что хожу с родителями в методистскую церковь, я вдруг испугалась, что Деннис станет насмехаться над моей религией, как он насмехался над образованием, и поспешила добавить, что мне пора домой (чистая правда, если на то пошло!). В следующий выходной я принесу ему пирог, чтобы загладить свою грубость.

Я вдруг поняла, что мне как-то неловко в обществе Денниса. И дело не только в том, что он постоянно нас критикует. Просто мне кажется, что в этом году он смотрит на меня несколько иначе. Деннис делает мне комплименты – говорит, что я стала очень хорошенькая. Будь я постарше, сказал он однажды, он бы непременно попросил моей руки. «У тебя неплохой потенциал, – заявил он. – Я не прочь жениться на тебе и увезти в Хай-Пойнт, где ты сможешь получить настоящее образование». Все это, конечно, очень лестно, но мне в то же время как-то не по себе. Не хочу, чтобы этот человек прикасался ко мне. Думаю, поэтому-то я и использовала свой велосипед как ширму – там, на Главной дороге. Вокруг не было ни души, и я, признаюсь, немного нервничала. Нет, Деннис совсем не урод. Он носит очки, которые ему идут, и мне нравятся его темные волосы. Но он такой старый – на восемь лет старше меня, и я не желаю быть его подружкой. Вдобавок мне не нравится, как звучит «Бесс Киттеринг» (другое дело, «Бесс Браун»!).

Как только я приехала домой, мама сразу же принялась меня отчитывать. Я слишком долго пробыла на станции, заявила она. Все, что от меня требовалось – оставить там пироги и тут же возвращаться домой. Мне пришлось сказать, что я встретила по дороге мистера Киттеринга и потому задержалась. Но это разозлило ее еще больше. Маме не нравится Деннис – она считает нелепым приезжать сюда каждые выходные и жить на пляже. На самом деле она даже не встречалась с ним, только видела один раз издалека. Я стала рассказывать ей, какой он умный и как мне нравится говорить с ним про книги, но тут она раскричалась еще больше. Такое чувство, что мама никогда не была молодой.

8

Солнце стояло еще высоко, когда Клэй свернул на дорожку, ведущую к маленькому коттеджу. Подобно многим другим прибрежным жилищам, этот дом возвышался над морем на деревянных сваях. Выбравшись из машины, Клэй заметил, что водосточный желоб слегка перекошен, а в перилах не хватает одной секции. Придется приехать сюда на днях, чтобы исправить эти и другие – не столь явные – огрехи. Старый дом отнимал у Клэя немало времени – совсем как живший в нем старик. Но Клэй намеренно забивал свои дни делами под завязку, чтобы забыться и оградить себя от ненужных мыслей.

Поднявшись на крыльцо, он легонько постучал в дверь. Если приглядеться, в щель между планками можно было рассмотреть гостиную. Пара секунд, и на пороге появился Генри – судя по всему, ему не терпелось выбраться из дома. Распахнув дверь, Клэй оказался лицом к лицу со щеголеватым стариком, на котором красовались белая рубашка и темный галстук. Генри, видимо, был единственным обитателем Внешних отмелей, подумалось Клэю, который каждый день носил галстук. Единственным исключением, на его памяти, были те три дня, которые Генри провел в больнице, где ему удалили аппендикс. А так он ни разу не видел старика без галстука. Как, впрочем, и без шляпы.

– Привет, Генри. – Он дружески похлопал хозяина дом по плечу. – Ну, как дела?

– Я уже весь извелся. – Водрузив на голову соломенную шляпу, Генри шагнул за порог. – Хорошая партия в шахматы – вот что мне сейчас требуется.

Клэю сразу стало ясно, что старик весь день ждал этой поездки. Он тут же пожалел, что не заехал за ним пораньше.

– Что случилось с перилами? – спросил Клэй, кивая в сторону дыры.

– Да вот, проснулся как-то утром, а планки исчезли, – пожал плечами Генри. – Это после того, как я поймал сразу двадцать два краба. Думаю, они тут и поработали в отместку, – хихикнул он.

Генри мог ловить крабов, даже не покидая дома. Достаточно было обойти вокруг причала и с помощью сети снять крабов с опорных столбов. По мнению Клэя, никто не пек таких вкусных крабовых пирогов, как Генри.

– Ты тут поосторожней, – сказал Клэй, вновь кивая на перила. – Я постараюсь не затягивать с ремонтом.

Генри любил хвалиться тем, что живет в доме, таком же древнем, как и он сам. В принципе он был прав: коттедж этот построили еще в двадцатых годах. Другое дело, что в сороковые дом сильно выгорел, да и от наводнений ему тоже досталось. Его все чинили и чинили, и очень скоро от первоначальной постройки не осталось и следа.

Несмотря на возраст, двигался старик весьма проворно. Вот и теперь он заспешил к машине впереди своего гостя. Но каким бы живым и сообразительным он ни был, забота о нем целиком и полностью лежала на плечах Клэя.

Генри Хазельвуд был дедом Терри. Это она стала заботиться о нем, когда тот состарился. Ее отец, сын Генри, умер четыре года назад, а мать жила в Кентукки, так что других родственников у старика здесь просто не было. Терри, впрочем, обожала деда и никогда не считала его обузой. Клэю тоже нравился Генри, но когда тебе двадцать девять, куда приятнее возиться с собственными детишками, а не со стариком. Но Клэй безропотно брал на себя эти заботы, ведь, кроме него, у Генри уже никого не было. В последние годы старик стал плохо видеть, и ему хватило здравого смысла не садиться больше за руль. Это значило, что Клэю частенько приходилось уходить с работы, чтобы отвезти Генри к врачу, в магазин, ну и, конечно же, в «Гриль Шорти», где тот мог поиграть в шахматы со своими старыми приятелями, Уолтером Лискотом и Брайаном Кассом.

Было в Генри нечто такое, что Клэй одновременно любил и ненавидел: тот все время напоминал ему Терри. У Терри и ее отца был особый изгиб бровей и разрез глаз. Эти же черты отразились и в лице Генри. Стоило Клэю взглянуть на старика, и перед ним, как живая, вставала Терри.

– Чем ты занимался сегодня с утра? – спросил Клэй, как только они выехали на Главную дорогу.

– А ты как думаешь? – спросил в ответ Генри.

– Опять ловил крабов?

– Ясное дело, – хихикнул Генри, – добывал себе ужин. Ну а ты чем занимался?

Клэй вздохнул. Подобные вопросы всегда заставали его врасплох.

– Чинил цистерну.

– Похоже, ты использовал свое время с большим толком.

– Так-то оно так, но цистерной не поужинаешь, – улыбнулся Клэй.

Генри рассмеялся, и в машине вновь воцарилась тишина. Генри был скуп на слова. С Клэем они говорили мало и только по делу. Клэя это вполне устраивало. В своих разговорах они никогда не упоминали о Терри, и это тоже было хорошо. Клэй ни с кем не желал говорить о Терри.

Он решительно отмел предложение отца записаться после смерти жены на прием к психотерапевту. Ну чем ему поможет врач? Он же не сможет воскресить Терри. Клэю удавалось скрывать от окружающих свои самые мрачные мысли и чувства. Он с головой погрузился в работу, не столько заполняя время, сколько убивая его.

Знакомые считали, что с ним все в порядке: на людях Клэй держался бодро и оживленно. Пожалуй, лишь Лэйси догадывалась о том, что поведение это во многом было наигранным. Сестра изо всех сил пыталась спасти Клэя – как спасала бы бездомного котенка. Или прибившегося к ним специалиста по маякам.

Этим утром, за завтраком, Лэйси внимательно посматривала то на него, то на Джину своими ясными голубыми глазами – в надежде на то, что Клэй по достоинству оценит их новую гостью. Клэю действительно нравилась Джина, но это лишь усугубляло его проблемы. Оставалось надеяться, что Лэйси не будет слишком настойчиво подталкивать его в этом направлении. Сестре хотелось найти в нем хоть какое-то уязвимое место после того, как ей не удалось вернуть его к работе спасателей. Спасатели. Клэя просто тошнило от этого слова. Причем в буквальном смысле. Пару дней назад ему пришлось даже выключить телевизор, когда ведущий стал рассказывать о команде спасателей, работающих где-то на другом конце света. Клэй, не в силах побороть тошноту, тут же ретировался в постель. Лэйси ни словом не обмолвилась при виде того, как он щелкнул пультом и поспешил наверх. Несколько месяцев назад она отправилась бы следом в надежде разговорить его. Но Лэйси быстро училась. Она давно уже перестала донимать Клэя расспросами о том, как он себя чувствует. Еще немного, и она вовсе оставит попытки спасти его. Судя по всему, помочь Клэю она не сможет, и это будет ее первая неудача.

– Только взгляни! – Генри кивнул в сторону нового рыбного рынка на Кроатанском шоссе. – Надо будет как-нибудь заглянуть туда.

– Похоже, неплохое местечко, – заметил Клэй.

Генри всю жизнь прожил на Внешних отмелях – с тех самых пор, как поселился здесь во время Второй мировой войны. Он влюбился в местную красотку и женился на ней. От этого брака родился один-единственный ребенок – отец Терри. Внешние отмели все разрастались и разрастались, но Генри никогда не жаловался, как это делали другие старики. Он никогда не рассказывал о том, что в прежние времена все было несравненно лучше, и не сетовал по поводу туристов, из-за которых летом тут было не протолкнуться. Ему нравились новые дома, магазины и рестораны – все то, что раздражало большинство старожилов. Генри мог часами бродить по супермаркету, изучая ценники на полуфабрикатах – их он предпочитал остальным продуктам. Очень скоро, отправляясь с Генри за покупками, Клэй научился брать с собой книгу. В противном случае он рисковал умереть в магазине от скуки. Еще одной страстью Генри были свежие морепродукты, так что пару раз в неделю Клэй отвозил его на рыбный рынок. Ну а теперь, после того как Генри углядел эту новую торговую точку, судьба его была предрешена: очень скоро ему придется листать свою книжку, прислонясь к стене нового рынка, пока Генри в упоении будет бродить между прилавками с рыбой.

О смерти Терри Клэй узнал во вторник, в самом конце ноября. К его собственным переживаниям присоединялась мысль о том, что нужно сообщить о случившемся Генри. Тот уже потерял жену и единственного сына, и вот теперь ему предстояло узнать о гибели любимой внучки. Клэй не мог нанести ему такой удар. Это Лэйси пришлось ехать в старый коттедж на берегу моря, чтобы сообщить Генри печальную новость. Клэй никогда не спрашивал у сестры, как именно отреагировал старик на это известие. Он просто не хотел этого знать. Но на протяжении пары недель, заезжая в очередной раз за Генри, Клэй видел, что глаза у старика такие же красные, как у него самого.

Парковочная площадка у «Шорти» оказалась под завязку забита машинами. На самом деле это был не столько ресторан, сколько кабачок местного розлива, и туристы каким-то образом узнавали об этом. Мало кто из приезжих заглядывал в это видавшее виды здание – разве что те, кому не терпелось открыть для себя настоящие Внешние отмели. Но и эти смельчаки задерживались здесь ненадолго – им хватало пары минут, чтобы понять, что они никогда не станут здесь своими. Особенно в задней комнате.

Комната эта, расположенная даже не в самом здании, а в пристройке, служила прибежищем для рыбаков, местных старожилов и тех парней, которые страдали от избытка свободного времени. В углу комнаты стоял потертый бильярдный стол, а по всему залу были расставлены шахматные и шашечные доски. Здесь же лежали колоды карт, а на стене висело два щита для игры в дартс. Оконные стекла за долгие годы потемнели от табачного дыма. Время от времени тут можно было встретить парочку местных девиц. Они обычно крутились возле парней, поигрывая в бильярд и выставляя напоказ обширное декольте (а порой и татуировку в виде розочки на обнаженном плече). Женщины эти, загорелые до черноты, и были обычно самыми заядлыми курильщицами.

Кенни, с которым они договорились встретиться за кружечкой пива, еще не было в ресторане, так что Клэй, не задумываясь, прошел с Генри в заднюю комнату. Парочка девиц играла в бильярд с парнем, который лишь недавно начал заглядывать сюда постоянно. Это был темноволосый молодой мужчина лет двадцати, руки которого сплошь покрывали татуировки. При виде Клэя женщины на секунду отвлеклись от игры. Он чувствовал на себе их взгляды, пока шел с Генри к тому столику, за которым уже расположились Уолтер Лескот и Брайан Касс. Для Клэя это внимание было настолько же привычным, насколько и несущественным.

– Ты опоздал. – Брайан с раздражением глянул на Генри своими голубыми глазами. Этот человек умел колоться не хуже морского ежа. Густая белая шевелюра его была встрепана с одной стороны, как если бы он долго спал на этом боку. Брайан нервно постукивал по шахматной доске своим длинным костлявым пальцем.

– Да хватит тебе, – фыркнул Уолтер. – Раз он тут, какие могут быть разговоры?

– Это я виноват, – заявил Клэй, хотя Генри и не ожидали к определенному часу. Он вытащил из-за соседнего столика стул и придвинул его к шахматной доске, чтобы Генри мог сесть.

– Садись и ты, Клэй, – предложил Уолтер. Его собственное инвалидное кресло было вплотную придвинуто к столику. Уолтер пользовался им уже четыре года: проблемы с ногами, да еще и диабет. Когда стало ясно, что старик уже не может обходиться без своего кресла, Клэй и Кенни пристроили пандус к задней двери «Шорти». Именно Уолтер тщательно вырезал и раскрашивал фигурки, являвшиеся едва ли не единственным украшением заведения, так что было бы несправедливо закрыть ему доступ в этот ресторан.

Клэй глянул в сторону главной комнаты в надежде увидеть Кенни, но того все еще не было.

– Только на минутку, – сказал он, подтягивая к столу еще один стул.

– Видел того типа? – кивнул Брайан в сторону парня с татуировками, которому не мешало бы говорить чуточку тише.

– Что такое? – поинтересовался Клэй, не сводя глаз с собеседника.

– Он сделал себе новую наколку, – рассмеялся Уолтер, – и Брайан теперь только о ней и говорит.

– Прямо на спине, – пояснил Брайан. – Он задрал рубашку, чтобы продемонстрировать ее девицам.

– Не ори так, – фыркнул Генри.

Брайан тут же повернулся к нему:

– Мне приходится орать, чтобы ты меня услышал.

– Я прекрасно тебя слышу, – огрызнулся Генри, – как и все в этой комнате.

– Это русалка, – хмыкнул Уолтер.

– Что-что? – переспросил Генри, внимательно изучая шахматную доску. Ему предстояло сделать первый ход.

– Это он о наколке, – пояснил Брайан. – Русалка с буферами, какие еще поискать.

Клэй невольно рассмеялся.

– Вечно ты со своими буферами, – буркнул Уолтер.

Разговор и дальше продолжался в том же духе: трое стариков, как обычно, подтрунивали и посмеивались друг над другом. Очевидно, что их связывали глубочайшие дружеские узы, но в разговоре они намеренно избегали любых серьезных тем. Трое стариков, которые рука об руку работали, сражались и теряли своих близких. Жена Брайана, с которой он прожил полвека, умерла пару лет назад. Одиннадцать его детей и двадцать семь внуков были разбросаны по всей стране. Уолтер овдовел еще десять лет назад. Двое детей регулярно подбивали его перебраться к ним в Колорадо, но Уолтер не желал расставаться с Внешними отмелями. Считается, что женщины долговечнее мужчин, размышлял Клэй, но сидевшие напротив него старики явно опровергали это правило. Не иначе как дело в соленом воздухе Отмелей, который обеспечивал местным мужчинам завидное долголетие. И только когда Клэй встал, чтобы вернуться в главную комнату, его вдруг осенило: за столом в действительности сидело четверо вдовцов.

Кенни уже поджидал его за одним из маленьких столиков, и Клэй поспешил усесться напротив друга. Официантка, не дожидаясь заказа, принесла им пиво: Кенни и Клэя здесь хорошо знали.

– Ну, как поработал? – спросил Клэй, прихлебывая пиво.

– Чудесно. Беда только, что с каждым днем я слышу все хуже. – Кенни, поморщившись, потер левое ухо.

– Ты знаешь, как этого избежать, – пожал плечами Клэй. Кенни был владельцем маленькой судоремонтной компании, и едва ли не каждый день ему приходилось спускаться под воду. В такой профессии люди часто теряли слух, и лет через десять Кенни грозила полная глухота. Но Клэй знал, что приятеля это не остановит: под водой Кенни чувствовал себя куда счастливее, чем на суше.

– Уж лучше у меня уши отвалятся, а с ними и пенис, чем я брошу нырять, – заявил Кенни.

– Ну ты и сказанул, – расхохотался Клэй.

В последнее время он общался с Кенни куда чаще, чем с другими своими приятелями. Друзья его, в большинстве своем, были женаты, и он постоянно ощущал их молчаливое сочувствие. Клэй видел, как они переглядывались, когда кому-нибудь в компании случалось брякнуть – мол, пора уже домой, иначе жена устроит мне хороший нагоняй. Они относились к Клэю так, будто тот был чрезмерно ранимым и уязвимым. И хуже всего то, что они были правы. Клэй действительно морщился, пусть только в душе, когда другие упоминали о своих женах. Он испытывал зависть, боль и обиду, как, собственно, они и полагали. Другое дело, что он никогда не показывал этих чувств. Общение с Кенни давалось ему куда легче, поскольку тот не спешил расстаться с вольной жизнью холостяка. Как и прежде, он болтал с Клэем о подводном плавании и виндсерфинге, никогда не упоминая о женах, которые могли бы испортить им веселье. Но Кенни не был аскетом: он любил женщин, и женщины любили этого светловолосого бородатого здоровяка. Говорить с ним было не так-то просто, поскольку он редко смотрел Клэю в глаза, с увлечением провожая взглядом каждую юбку.

Что касается Клэя, то теперь, когда он покончил с цистерной и смог наконец-то расслабиться, в сознании его всплыл образ вполне конкретной женщины. Он даже подумывал о том, не рассказать ли Кенни о Джине. О том, что красота ее и влечет его, и отталкивает. Но поступить так значило нарушить одно из неписаных правил: говорить про спорт, рыбалку, дайвинг – про что угодно, но только не про женщин.

Они с Кенни дружили еще в школе, но потом пути их разошлись. Кенни, не мысливший своей жизни без Внешних отмелей, пошел по стопам отца и занялся судоремонтным бизнесом. Ну а Клэй отправился в колледж изучать архитектуру. Разница в образовании могла бы развести их раз и навсегда, но они тем не менее остались друзьями. Кенни не блистал книжными знаниями, да и в жизни был простоват: он до сих пор называл женщин «девчонками» и мог восторгаться русалкой, наколотой на спине у темноволосого парня. Однако сообразительности ему было не занимать, да и нырял Кенни куда лучше Клэя.

В дверях главной комнаты появился парень с татуировками. Он быстро зашагал через зал – должно быть, к туалету, – но задержался у столика, за которым сидели двое приятелей.

– Ты, стало быть, Клэй О’Нил? – спросил он, пристально глядя на Клэя. Темные волосы парня были коротко острижены, а в ухе поблескивала бриллиантовая серьга.

Клэй кивнул.

– А я – Брок Дженсен, – сказал парень, протягивая ему руку.

Клэй сжал его ладонь и впервые как следует рассмотрел татуировки. Стрелы, круги и волны сливались на руках парня в единый узор. Исколот был едва ли не каждый кусочек кожи, так что при взгляде на нее у Клэя самого заболели руки.

– Я знаю твою сестру, – заявил Брок.

– Лэйси? – уточнил Клэй, как будто парень мог иметь в виду Мэгги. Лэйси редко заглядывала в «Шорти».

– Да, мы познакомились на собрании анонимных алкоголиков. Она сказала, что может помочь мне с работой.

– Какую работу ты ищешь? – спросил Кенни.

– Я – строитель.

Для строителя найти работу в этих местах не составляло труда – особенно такому, как этот парень. Брок был худощавым, но крепко сбитым. Мощные мышцы перекатывались под кожей при каждом движении рук.

– Тут с этим проблем нет, – заметил Клэй. Он мог бы свести парня кое с кем из знакомых, но не испытывал особого желания помогать ему.

– Попробуй заглянуть вот сюда. – Достав из кармана ручку, Кенни нацарапал что-то на салфетке, а потом передал ее Броку. Тот кивнул.

– Спасибо, дружище, непременно загляну, – заявил он, после чего вновь взглянул на Клэя. – Передавай от меня привет своей сестре.

– Хорошо, – кивнул Клэй. Они дождались, пока парень не скроется за дверью, и только после этого продолжили беседовать.

– Стало быть, Брок? – рассмеялся Кенни. – Ну и ну!

Клэй тоже засмеялся, хотя на душе у него скребли кошки. На Внешних отмелях шла бесконечная стройка: дома возводились и переделывались едва ли не круглосуточно. Этот парень мог найти себе работу за десять минут. Клэй чувствовал, что помощь в трудоустройстве – далеко не единственное, чего Брок хотел от его добросердечной сестры.

9

Джина сидела в приемной агентства «Диллард», рассеянно поглядывая на высокие потолки и серебристые панели. С каждой секундой она нервничала все больше, не в силах справиться с терзавшими ее страхами. Джина не забывала о миссис Кинг – женщине, с которой она никогда не встречалась, но к которой тем не менее успела проникнуться презрением. Джина обещала, что свяжется с ней не позднее чем сегодня: она не сомневалась, что к этому времени успеет уладить все вопросы. Но прошло уже три дня с момента прибытия на Реку Поцелуев, а она так и не приблизилась к решению проблемы. Воскресенье оказалось полностью потерянным, поскольку весь день Джина провела в постели, страдая от тошноты и расстройства желудка. Виной всему, видимо, был тот дешевый гамбургер, который она съела еще в субботу, после визита к Алеку О’Нилу. Подходящее завершение для столь бесплодной встречи. Забавно, что Алек заподозрил ее в попытке заработать на линзах. Джина и правда не отказалась бы от денег, но это не значило, что она собиралась предъявлять права на линзы Френеля.

Интересно, упомянут ли о ней Алек и Лэйси, когда встретятся сегодня в клинике? И не могла бы в таком случае Лэйси повлиять на отца? Хотя вряд ли, конечно. Переубедить такого, как Алек, было невозможно. То ли из-за своих подозрений, то ли по какой-то другой, неведомой Джине, причине Алек совершенно не желал идти на сотрудничество. И теперь все надежды Джина возлагала на этого агента по недвижимости, Нолу Диллард.

Она просто пришла в ее офис и сказала, что желает видеть миссис Диллард. Пожалуй, ей сначала следовало бы позвонить, но Джина слишком боялась услышать очередное «нет». А по телефону у нее было куда меньше шансов переубедить миссис Диллард. Умение убеждать вообще не было ее сильной стороной. Да, ей ничего не стоило утихомирить кучку подростков, обратив их внимание на азы науки – навык, дающийся не так-то легко. Но на этом ее умение увещевать практически и заканчивалось.

Ей пришлось прождать около получаса, пока в дверях приемной не появилась наконец женщина лет пятидесяти. Она решительно направилась к Джине, протягивая на ходу руку.

– Вы, как я понимаю, Джина Хиггинс?

Белокурые волосы незнакомки были аккуратно зачесаны назад, а загорелая кожа поражала гладкостью и отсутствием морщин – результат работы хорошего пластического хирурга.

Поднявшись, Джина пожала протянутую ей руку.

– Да, – ответила она. – Найдется у вас для меня свободная минутка?

Нола Диллард бросила взгляд на часы.

– Около пятнадцати минут, – заявила она. – В четыре у меня встреча с клиентом.

Джина прошла за Нолой в просторный офис, где размещались необъятный стол из красного дерева и несколько стульев с дорогой обивкой. Стены и книжную полку украшали грамоты и призовые статуэтки. Очевидно, что Нола Диллард вполне преуспела на своем поприще. Здесь же висела фотография молодой женщины с белокурыми волосами, которая держала на коленях малышку лет трех. Мать и дочь – а это могли быть только они – счастливо улыбались в камеру. При виде этой семейной идиллии Джине до слез захотелось обнять собственного ребенка.

– Вас интересует дом или квартира? – спросила Нола, устраиваясь за массивным столом.

– Ни то, ни то. – Оторвавшись от фотографии, Джина взглянула на риелтора. Сама она сидела на краешке стула, крепко обхватив ладонями колени.

– Меня интересует здешний маяк.

– Маяк? – В серых глазах Нолы промелькнуло удивление. – Интересует в каком смысле?

– Мне бы хотелось поднять со дна океана линзы и выставить их где-нибудь на всеобщее обозрение.

– Вот оно что, – понимающе кивнула Нола. – Должно быть, вы – та приятельница, для которой Лэйси пыталась найти жилье?

– Верно. Но мы договорились, что я останусь в домике смотрителя.

– Насколько я понимаю, это Лэйси сказала вам, что когда-то давно я входила в комиссию по спасению маяка.

– Ее отец… я узнала об этом от мистера О’Нила.

– Неужели? – Нола не скрывала своего удивления. – Я-то думала, Алеку больше нет дела до маяка.

– Вы правы, – кивнула Джина. – Поэтому-то он и предложил мне связаться с вами.

Не то чтобы правда, но и не откровенная ложь.

Нола задумчиво покачалась на стуле, не сводя с Джины внимательного взгляда.

– Так уж получилось, – заметила она, – что я, в отличие от большинства местных жителей, заинтересована в том, чтобы линзы наконец подняли. В конце концов, – добавила она с улыбкой, – это привлекло бы сюда еще больше туристов, а значит, пошло бы на пользу моему бизнесу.

– Так вы мне поможете? – Джина еще крепче сжала колени. – Мне нужно найти кого-то, кто профинансировал бы этот проект, но я тут чужая, и мне не обойтись без помощи местных жителей.

– Откуда ты приехала?

– Штат Вашингтон. В свободное время я изучаю историю маяков, и мне захотелось осмотреть те из них, что расположены на востоке страны. До сих пор не могу поверить, что никто даже не потрудился спасти эти линзы.

– Тут я согласна с тобой на все сто процентов, – заметила Нола.

У Джины вырвался вздох облегчения: Нола Диллард явно принадлежала к числу тех, кто умеет добиваться своего.

– Я могу свести тебя с людьми из туристического агентства, – продолжила Нола. – Если захочешь взять на себя все административные обязанности, они, скорее всего, снабдят тебя необходимой суммой.

– Это было бы замечательно! – улыбнулась Джина. – Алек О’Нил наотрез отказался помогать мне, и я уже подумала…

– Ты же сказала, что это Алек посоветовал обратиться ко мне, – не дала ей закончить Нола.

Джина вдруг ощутила, что неожиданно для себя ступила на тонкий лед.

– Он назвал мне ваше имя, – осторожно заметила она.

– А сам Алек хочет, чтобы линзы подняли?

– Нет, – ответила Джина после секундного колебания. – Но я думаю, все дело в том…

– Тогда я ничем не смогу помочь тебе. – Нола решительно скрестила руки на груди.

– Но почему? – едва не прорыдала Джина.

– Алек, в общем-то, прав, – пожала плечами Нола. – Будет лучше, если линзы останутся на дне океана. Это то, чего хотят все местные жители. Просто я на мгновение загорелась идеей.

– Прошу вас, миссис Диллард. – Джина уже не скрывала отчаяния, но Нола этого, кажется, не заметила. Она встала, в очередной раз взглянув на часы.

– Алек – мой друг, – сказала она, сочувственно улыбнувшись Джине. – Я так толком и не поняла, почему он вдруг поменял свои планы в отношении маяка, но я не намерена заниматься этим вопреки его желанию.

Джине ничего не оставалось, только как встать и направиться к выходу. Следуя за ней к двери, Нола сочувственно приобняла ее за плечи.

– Как там Лэйси? – поинтересовалась она. – Давненько мы с ней не виделись.

– Мы знакомы лишь несколько дней, – промолвила Джина, не в силах скрыть своего разочарования, – но мне и так понятно, что таких, как Лэйси, еще поискать.

Накануне Лэйси целый день нянчилась с Джиной, страдавшей от расстройства желудка. Она купила ей крекеры и имбирный эль и не поленилась приготовить куриный бульон.

– Сегодня у нее день рождения.

– И точно, первое июля, – кивнула Нола. – Через пару недель после дня рождения моей дочери. Лэйси была когда-то лучшей подругой Джессики.

Они вышли в приемную, и Нола на прощание повернулась к Джине.

– Извини, что ничем не смогла помочь тебе, – сказала она.

– Что же мне теперь делать? – Джина жалобно посмотрела на нее.

– Ты уже встречалась с Уолтером Лескотом или Брайаном Кассом?

– Нет пока, – ответила Джина. – Но Алек сказал, что они уже очень старые, а потому…

– Конечно, они здорово сдали с годами, но это не значит, что их можно сбрасывать со счетов, – рассмеялась Нола. – Вдобавок, у возраста есть свои преимущества: к примеру, неисчислимое количество полезных знакомств.

– Я поговорю с ними, – сказала Джина без особого энтузиазма. – Ну а вам в случае чего известно, где меня искать.

По дороге домой в нутре ее автомобиля что-то натужно погромыхивало. Судя по всему, поездки по ухабистой дороге не прошли для машины даром. Оставалось лишь гадать, сможет ли она вообще вернуться на ней в Вашингтон.

Припарковавшись на площадке возле домика смотрителя, Джина распахнула дверцу, но так и не вышла из автомобиля. Нужно было решить, что же делать дальше. На этот вечер дом оказался в полном ее распоряжении. Лэйси, Клэй и даже Саша отправились к Алеку О’Нилу, чтобы отметить там день рождения Лэйси. Джину, разумеется, не пригласили, да она этого и не ожидала. В душе она была даже рада, поскольку ничуть не горела желанием вновь увидеться с Алеком. Она готовилась провести этот вечер в приятном уединении, но тут вдруг ощутила, что скучает по Лэйси и ее дружеской опеке. Джину это встревожило. Чем больше она сближалась с Лэйси, тем труднее ей становилось лгать. Дружба влекла за собой соответствующие обязательства, а этого Джина не могла себе позволить. Никому и ни на каких условиях не могла она рассказать о том затруднительном положении, в котором оказалась по воле случая. Иначе ее просто сочли бы сумасшедшей. В каком-то смысле так оно и было: отчаяние толкает порой на самые безумные поступки.

За завтраком Джина вручила Лэйси поздравительную открытку с запиской: она обещала своей хозяйке массаж, когда та этого только пожелает. Прекрасный подарок, на который ей даже не пришлось тратиться.

– Я – хороший массажист, – заверила она Лэйси. И это было правдой. Джина освоила это искусство несколько лет назад, поскольку массаж был единственным средством, способным облегчить страдания ее больной матери.

– Так жаль, что ты не пойдешь с нами сегодня, – промолвила Лэйси. Она стояла посреди кухни, сжимая в руках поздравительную открытку. Клэй уже открывал заднюю дверь – ему пора было ехать на работу. Без сомнения, Лэйси переживала из-за того, что они оставляют Джину одну.

– Ты знаешь меня всего три дня, – с улыбкой заметила Джина. – Я – ваша постоялица, а вовсе не член семьи. Отправляйтесь с Клэем к отцу и повеселитесь там от души. Ты заработаешь рак, если будешь беспокоиться из-за каждого пустяка.

Лэйси крепко обняла ее в ответ. Клэй, который уже стоял на пороге, не сдержался и заметил:

– Рак вызывают бактерии, а не беспокойство.

Он вышел на улицу вслед за Сашей, а Лэйси последовала за братом. Джина, успевшая заработать как дружеское объятие, так и нагоняй, осталась одна.

Она знала, что Клэй был вдовцом. Лэйси рассказала, что его жена, занимавшаяся дизайном интерьеров, погибла в ноябре, и Клэй до сих пор не оправился от этой трагедии. У них был фантастический брак, заявила Лэйси. Джина не очень-то верила в фантастические браки, но спорить с Лэйси ей не хотелось, тем более что последняя явно тосковала по невестке. Да и Клэй, при всей его безучастности, был очень добр к их незваной гостье. Он даже разрешил Джине пользоваться его компьютером. А для нее это по ряду причин было весьма актуальным.

И вот теперь, сидя на парковочной площадке, она подумала о том, не проверить ли ей еще раз свою почту, хотя она уже заглядывала в ящик перед обедом. Но тут вдруг ее внимание привлек шум моря: сегодня оно звучало тише и спокойнее, чем обычно. Может, прогуляться вдоль берега? Не исключено, что ей удастся найти ту станцию Береговой охраны, о которой Бесс упоминала в своем дневнике.

Оставив в машине сандалии, Джина зашагала по песчаной тропинке к маяку. Пройдя еще с десяток метров по мелководью, она повернула направо, к пляжу. Со времен Бесс береговая линия сильно изменилась. Пляж превратился в узкую полоску, которая и вовсе исчезала там, где волны вгрызались в прибрежную зелень. В таких местах ей приходилось брести прямо по воде.

Судя по записям в дневнике, станция Береговой охраны находилась в какой-нибудь полумиле от маяка, но Джина прошла не меньше мили, так и не заметив ничего подходящего. Собственно говоря, здесь вообще не было никаких построек. Очень скоро полоска пляжа и вовсе оборвалась, уткнувшись в непроходимые заросли кустов и деревьев. Вокруг по-прежнему не было ни души. Тишину нарушал лишь шорох волн, легонько накатывавших на берег, да случайный треск ветки где-то в лесу. Счастье еще, подумалось Джине, что ни кабанов, ни лошадей тут больше нет.

Мертвые тела выносило на этот пляж, вспомнились ей строки дневника. А однажды тут убили человека.

Теперь все внимание ее было приковано к океану. Кто-то плавал неподалеку от берега. Подойдя поближе, Джина обнаружила, что это женщина лет пятидесяти. Незнакомка уже выходила на пляж, выжимая воду из длинных волос.