Боец без правил Кваченюк-Борецкий Александр

© Александр Кваченюк-Борецкий, 2017

ISBN 978-5-4474-2902-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Отец Глеба сильно пил и пьяный частенько бил мать. И хотя мать кричала от страха и боли, и сквозь слезы молила своего обидчика о пощаде, это вызывало в нем еще большее озлобление… Глеб же, зарывшись с головой в подушку, вздрагивал всем телом, сдерживая рыдания, от жалости к матери и к себе. От ужаса, который внушал ему пьяный отец. От ненависти к нему. И еще – от бессилия!

Однажды, во время очередного пьяного дебоша, который устроил им Горн старший, Глеб не выдержал. Не выдержал, когда тот, повалив супругу на пол, стал охаживать ее кулачищами, куда ни попадя. В довершение, одной рукой схватив со стола нож, другой он вцепился в мочку уха супруги и надрезал ее.

– Ой! Спасите! Помо… помогите э э! Убива а ют!

Обезумевшая от боли женщина вопила так, что мальчуган, вскочив с кровати, с плачем бросился на помощь к ней.

– Бать! Батяня! Не надо! Не трогай ее! – кричал он, захлебываясь собственными слезами.

Не смотря на то, что ему исполнилось всего лишь десять лет, и ростом он был почти на треть меньше озверевшего родителя, это не остановило его. Скорее всего, в тот момент он не отдавал себе отчета в собственных действиях. Страшась, что в диком гневе батя ненароком прибьет бедную мать, мальчуган готов был ради нее на все.

Схватив отца за руку, Глеб хотел вырвать у него нож. Но в ответ получил такую затрещину, что, лишившись чувств, рухнул на пол рядом с умывавшейся собственными слезами и кровью несчастной родительницей… Это было его первое поражение. Поражение, которое едва не стоило ему увечья, а может быть, жизни и потому должно было научить его побеждать… Но, как он понял потом, судьба – штука непредсказуемая!

Когда Глебу исполнилось двенадцать, отец вновь так избил супругу, что та на целый месяц слегла в больницу. Глеб навестил ее, и она шепотом, так как не могла говорить громко из-за слабости, сказала ему:

– Я больше так не могу! Я не выдержу… Чувствую я, близок мой конец!..

Глеб вернулся домой весь в слезах и мрачнее тучи. Он не знал, что сердобольные соседи написали на изувера заявление в полицию. Крики матери о помощи, хоть и с большим запозданием, были все-таки услышаны.

Вскоре отца посадили. А Глеб решил записаться на секцию бокса. Выйдя из больницы, мать, как могла, отговаривала его от безумной, на ее взгляд, затеи.

– Плохо – это! Очень плохо!

– Что плохо-то? – с наивным простодушием интересовался Глеб.

– Бить людей по лицу!

– Так, ведь спорт – такой, мам! И потом, если я и буду, кого бить, то в спортзале!.. А – так, если только сильно попросят!..

– Не рассказывай мне сказки, сынок! Что если ты, когда женишься, как твой папаша, над женой своей и детьми изгаляться станешь?!

– Никогда, мам! Слышишь, никогда! Я не хочу быть таким, как мой отец!

– Вот потому-то на бокс ты ходить и не будешь! Понял меня, нет?

– А я у тебя и спрашивать не стану! Пойду и – все!

– А я не пущу! Костьми лягу, а этим дурацким мордобитием ты заниматься не будешь! У твоего отца тоже когда-то первый разряд по боксу был. Привык он кулаками махать, и чуть сиротой из-за своей пагубной привычки тебя не оставил! Да и к тому же теперь-то… Теперь-то он – где? Сам, поди, знаешь! Не вчера родился…

Но Глеб все-таки тайком от матери записался на бокс.

Как-то он вернулся со школы…

– Что – это такое?! Что, я тебя спрашиваю?! – прямо с порога накинулась на него мать.

Видимо, годы унижений и зверских побоев не прошли для нее даром. После того, как деспот-супруг оказался за решеткой, ее словно подменили. Точно и впрямь она была слегка не в себе!

Схватив боксерские перчатки, которые Глеб одолжил у соседского мальчишки, что вместе с ним старательно посещал спортивную секцию, с дрожащими от негодования губами она трясла ими перед самой физиономией сына.

– Что, что? Разве, не видишь! Перчатки!

– Так, значит, все-таки, ты записался на этот чертов бокс!

– Ну, записался! Что – с того?! Чего орать-то из-за этого на весь дом?..

– Ах, так! Тогда гляди, что я щас с ними сделаю! С твоими перчатками!

И мать, не мешкая, ринулась к печи на кухне.

– Не надо! – сильно испугавшись, закричал Глеб. – Слышишь, не смей! Не мои – это перчатки! Соседский Гринька мне их одолжил! Ему батя две пары купил, чтоб спаррингом заниматься…

– Ничего! Раз, две купил, то и еще одну купит!

Несмотря на то, что квартира была благоустроенная, в кухне имелась печь. Кирпичный пятиэтажный дом был сделан основательно. Его еще пленные немцы сразу после войны строили. Марья Сергеевна печь топила лишь изредка. Например, когда лютые морозы на дворе были, или надо было сготовить что-то особенное к празднику. В общем, для какой-то определенной цели. Назавтра у ее сослуживицы намечался юбилей, и это был как раз именно тот случай!

Глеб с ужасом увидел, как, подцепив кочергой, мать раскрыла раскаленную до красна створку, за которой бешено плясал огонь.

– Если ты это сделаешь, я из дому сбегу, так и знай! – с отчаянием в голосе воскликнул Глеб.

Но мать уже швырнула в самое пекло одну из перчаток. И пламя, жарко полыхнув, с треском принялось за нее. Глеб без промедления кинулся к печи и, грубо оттолкнув мать, сунул руку в адский огонь.

– А а ай!

Потом весь вечер и всю ночь Глеб пролежал, не смыкая глаз в кровати и, проливая слезы на подушку, которая так вымокла от них, что, хоть выжимай! Казалось, он не обращал никакого внимания на боль в распухшей от ожога руке. Его теперь гораздо больше тревожило, что он скажет Грине? Ведь перчатка не только обуглилась сверху, но во многих местах прогорела насквозь. Так что, чем-то напоминала дуршлаг. Поэтому, если ее надеть, то сквозь дыры можно было увидеть костяшки кисти и даже запястье.

Мать, осознав, что сильно погорячилась, в глубине души жалела о своем поступке, но до поры не показывала виду.

– Ну и куда ты сбегать из дому собрался? – как будто ничего особенного прошлым вечером не произошло, спросила она на утро сына.

– Твое – какое дело?! – сквозь стиснутые зубы процедил Глеб.

– А – такое! Хочу знать, где мне потом тебя искать!

– Где, где! В Улан-Уде!

Глеб явно был не склонен делиться своими планами с матерью. Ведь она, едва дотла, не спалила совсем новенькую боксерскую перчатку, от которой теперь все одно – никакого проку! К тому же, из-за ожога на руке, ему придется пропустить несколько тренировок. А – главное, как он теперь посмотрит в глаза Гришаку? Папаня в порошок его сотрет, когда узнает, что одной паре купленных им перчаток пришел трындец.

2

– Что – с твоей рукой? – удивился Гриня, когда Глеб, как ни в чем ни бывало, уселся рядом с ним за одну парту.

– А – так, ерунда! Малость кипятком ошпарил…

– А как же – тренировка? А – наш спарринг? – всерьез обеспокоился Гриня.

– А – никак!

Заметив круглые от удивления глаза товарища, Глеб поспешно добавил.

– Ну, с этим, сам понимаешь, чувак, придется немного повременить.

Гриня с видимым облегчением и в то же время сочувствием вздохнул.

– А то я, уж, подумал, что ты того…

– Чего это – «того»?

– Завязать решил с боксом! – честно признался Гриня.

– Ну, это – вряд ли!

«Хорошо, хоть про перчатки ничего не спросил! – подумал Глеб, свернув с привычной дороги, которая вела к нему домой. – У бабули пока поживу! Она – добрая. Она меня поймет! Не то, что некоторые…»

Глеб ужасно злился на свою мать, и от этого ему делалось еще больнее. Мало того, что вечно пьяный папаша всю жизнь их тиранил, так теперь ополоумевшая от горя родительница сменила его и, медленно и верно, превращалась в настоящего монстра!

Бабушка Глеба жила в собственном захудалом домике почти на самой окраине одного из рабочих поселков, разбросанных здесь и там, на довольно обширной территории горняцкого моногорода.

– Это, надо ж, кто по мою душу объявился!

Едва он ступил на порог, бабуля, раскрыв объятия дорогому внучку, ринулась к нему навстречу. Прижимаясь к ее теплой груди, Глеб едва не расчувствовался. Обида до самых краев переполняла его сердце. Но ему не хотелось, чтобы бабуля жалела его. Ведь он, все-таки, был мужчиной.

– Давненько! Давненько ко мне не захаживал, соколик, ты – мой! Что? Небось, соскучился? Вспомнил, что кроме матери у тебя еще и я есть!

– Вспомнил, вспомнил, бабуль! – согласно кивнул Глеб.

Отступив на шаг, старая женщина внимательно посмотрела на дорогого внучка.

– Или я не права, и пришел ты ко мне совсем по другому случаю? Ладно. Садись скорей за стол! Щас досыта всем подряд накормлю. А ты сам мне все потом расскажешь. Договорились?

– Договорились, бабуль!

Глеб не хотел перечить мудрой женщине. Наоборот. Именно в ней он искал своего верного союзника.

Наконец, с обедом было покончено.

– А сколь перчатки-то стоят?

Глеб в ответ лишь пожал плечами.

– Гринька сказывал, что дорого.

– Ну, да ладно! На смерть берегла… Значит, еще рано мне помирать. Успею до этого случая деньжат прикопить!

И бабуля, скрывшись в окутанной полумраком спаленке, скоро вышла из нее и решительно сунула Глебу в руку довольно крупную купюру.

– А, что дальше делать… Ты сам знаешь! Одна нога – здесь, другая – там… С матерью твоей я по душам тоже поговорю…

Но та, как будто бы наперед все знала. И в то время как Глеб, ликуя в душе, примерял новенькие перчатки, внезапно объявилась на пороге отчего дома.

– Мам! Ну, зачем ты, зачем, мальчишку балуешь? Ведь извергом вырастет из-за этого окаянного бокса! Сама, что ли, не понимаешь? Мой-то придурок тоже поначалу этим грешил. Все геройствовал. Ходил по улице и всем физиономии чистил. Посмотрите, вот, мол, я – какой орел!..

– Чего ты разошлась не на шутку, Маша! Орел, сама знаешь, высоко в небе парит. А этот, твой… Тьфу! Не знаю даже, как его назвать-то! Шалопая бессовестного… Каждый день на карачках домой приползал… А, ты говоришь, орел!.. Червяк – он, дождевой, а – не птица благородная! Змей подколодный! Чтоб ему… Прости, господи!

Они еще какое-то время спорили, если это можно было назвать спором. Но, в конце концов, Марье Сергеевне все изрядно надоело. Устало махнув рукой, она направилась к порогу.

– Как знаешь, мам! Но потом, ты во всем будешь виновата! Ты!..

– Ой, ну надо же усовестила…

– Да, нет! Это я – так. К слову…

Провожая мать, Глеб неуверенно глянул на нее исподлобья.

– Чего смотришь: давно не видел? – нахмурившись, спросила Марья Сергеевна. – Совести у тебя нет! На что попало, у бабушки последние гроши вымогаешь…

– Бабуля сама мне денег дала! Я ее не просил! – огрызнулся Глеб.

– Ну, дала, дала! – передразнила его мать. – А ты бы не брал! Но раз ты, и впрямь, как твой отец, решил быть!..

– Да, не буду я, как мой отец! Никогда таким не буду! Слышишь, ма? Сколько раз повторять?

– Ага! Зарекался медведь, когда спит, не храпеть!..

Накинув осеннее пальто, она стояла у порога, словно ждала чего-то.

– Собирайся, домой пойдем!

– А можно, я у бабули переночую?

– Нельзя! – буквально рявкнула на него Марья Сергеевна.

– Да, что с тобой такое, ей богу, творится?

Старая женщина обиженно поджала губы.

– Пусть Глеб сегодня у меня переночует! Что – в этом плохого? Ведь не чужая я – ему… И мне веселей будет! Одной-то – все время, знаешь, каково!.. А Глеб у меня и так давно не был…

– Извини, мам! Сама не понимаю, что на меня нашло…

И, толкнув дверь, она вышла в сенцы, даже не взглянув на сына.

3

Мария Сергеевна, хоть уже давно и разменяла четвертый десяток, до сих пор была женщиной довольно привлекательной. Черноокой, стройной, как газель, с густой прядью темных немного жестковатых волос до самых плеч. С бледно-розовым румянцем на немного впалых щеках, что придавало всегдашнему выражению ее лица некоторую утонченность и изысканность. Оставшись без мужа, она все еще надеялась устроить свою личную жизнь… И однажды ей повстречался тот, кто, как ей казалось, мог сделать ее счастливой!..

Но в действительности произошло то, чего Мария Сергеевна даже в самом страшном сне не могла себе представить…

Ухажер матери не понравился Глебу с того самого раза, как он впервые его увидел. Весь какой-то прилизанный. Взгляд из-под темных бровей хитрющий, как у человека, который собственную выгоду никогда не упустит. Марья Сергеевна звала его Витя. А иногда, наверно, для важности, Виктор Иванович. Что у него, у этого Виктора Ивановича, таилось на уме, никогда нельзя было знать наперед. Говорил он мало. Зато ел всегда за двоих. И это при его-то худобе! Когда мать Глеба о чем-нибудь спрашивала его, он неопределенно пожимал плечами или же отвечал односложно. Либо «да», либо «нет».

– Ма! И, где ты такого урода выцепила, открой тайну? – состроив презрительную мину, однажды поинтересовался Глеб.

Марья Сергеевна строго взглянула на сына.

– Не смей так отзываться о человеке, которого ты пока что совсем не знаешь!

– Человеке?! Да он же – конченный! У него это на роже написано…

– Что?! Что ты сказал?

Мать в сердцах треснула кулаком по столу так, что тарелка, упав на пол, раскололась напополам.

Глеб никак не ожидал от нее подобной реакции.

– Ты – что, влюбилась?..

– А тебе-то – какая разница?! Ревнуешь, что ли?!

Фыркнув, Глеб равнодушно пожал плечами.

– Вот еще скажешь тоже! Было б к кому… Хоть бы раз в дом булку хлеба принес! А то сидит на твоей шее и не чешется. Как будто бы так и должно быть…

Глеб заметил, как в глазах Марьи Сергеевны блеснули слезы. А когда одна из них покатилась по ее щеке, она со злостью утерла ее ладонью.

– С отцом твоим, когда он выйдет из тюрьмы, я больше жить не стану! Ты скоро повзрослеешь. У тебя своя семья будет. А мне – что, прикажешь одной век коротать?

Почему-то Глебу стало вдруг ее жаль. «А ведь она по-своему права!» – немного поразмыслив, решил он.

– Прости, мам! Это я – так, ляпнул сгоряча, не подумав!

– Вот-вот! У тебя с твоим боксом совсем мозги отшибло. Сперва думай, а потом говори. А то, я гляжу, смотришь ты на Виктора, ну, прямо-таки, серым волчонком… Что он, скажи, тебе плохого сделал?

– Да, пока что, ничего! А сделает, сам потом пожалеет!

– Сынок, давай договоримся! Ты свои угрозы оставь при себе. Ладно? А то, не дай бог, натворишь дел, потом поздно будет! Виктор Иванович, сам знаешь, где работает. Так, что, ты поаккуратнее с ним будь…

– Ага! Мент, он и есть мент! Тот же – бандит, только – в форме…

– Прекрати сейчас же, я тебе сказала! Он – хороший и очень порядочный человек!

– Ну-ну! Только живет за твой счет…

– Так, не за твой же! – снова вспылила мать. – К тому же, зарплату ему пока что еще не давали…

Но Глеб ни одному ее слову не верил. Не нравился ему этот тип, и – все тут! Он, словно нутром, чуял, что тот еще себя покажет!.. Во всей своей красе!

Так оно и вышло.

Однажды Глеб, вернувшись со школы, обнаружил, что дома он – не один. «Странно! – это было первое, что пришло ему в голову. – Почему мент – не на работе?» Сняв верхнюю одежду и обувь, Глеб направился, было, в свою комнату. Но Виктор Иванович Головнин был тут, как тут! Он словно прочел его мысли.

– Ты, я вижу, удивлен? – с деланной улыбкой спросил он.

– А чему удивляться-то? – огрызнулся Глеб в ответ. – Я бы на месте моей матери не доверил вам ключи от нашей квартиры.

– Не доверил, говоришь?

– Вот именно! Имею право!

– Конечно, имеешь! – согласно кивнул Виктор Иванович. – Только вот красть-то в вашей квартире нечего.

– Ну, это как сказать! При желании…

– Заткнись, щенок!

Виктор Иванович, аж, побагровел от злости.

– Сопляк! Мал еще со мной так разговаривать! Вот упеку тебя за решетку, будешь знать!

Сжав кулаки Виктор Иванович приблизился к Глебу почти вплотную. Ростом он был выше Глеба примерно на голову и, несмотря на то, что не отличался богатырским сложением, значительно шире в плечах.

– Интересно знать, это – за что?

Кажется, овладев собой, мент нагло усмехнулся.

– Да, за что угодно!

Подросток с нескрываемым удивлением посмотрел на него.

– Вот ты на бокс ходишь! Со всякой шпаной знаешься… Только не говори, что это – не так!

– И что – из того?

– А – то! Может, подскажешь, кто парня одного избил?.. Да, так, что на больничной койке он теперь находится?..

Глеб краем уха слышал об этом случае…

– Какого еще парня?

И Виктор Иванович назвал имя и фамилию.

– Уж, не думаете ли вы, что это сделал я?

– Откуда мне знать, что – не ты? Где – доказательства? Отвечай, недоумок!

Мент неожиданно схватил Глеба за грудки и тряхнул с такой силой, что едва не сорвал тугими прорезями пуговицы его новенького школьного костюма.

– Но-но! Потише!

Глеб с трудом сдержался, чтобы не ответить этому нахалу тройной серией ударов. Так, как учил тренер. Сначала – под дых, потом – в челюсть. Завершающий – в печень!

– Потише?!

Виктор Иванович даже заскрипел зубами.

– Сам в отделение придешь, или повестку прислать?

– Руки! – сказал Глеб, без страха глядя прямо в глаза этому ментяре. – Руки убери, а то ни слова больше скажу!

Следователь УГРО раздумывал пару секунд, не более.

– Слышал я от пацанов про этот случай, но, кто именно беспредельничал, они не откровенничали! – спокойно сказал Глеб, когда Виктор Иванович отпустил лацканы его пиджака.

– И – все?

– И – все!

– Ну, смотри! – пригрозил мент. – Если врешь, сынок, тебе же хуже будет… Я проверю! Я еще раз поговорю с моими свидетелями. Если выяснится, что ты мне солгал, я тебя посажу… Как пить дать, посажу! Так, что будь поласковей со мной, сынок…

И Виктор Иванович скривил рот в усмешке.

– Хорошо, папочка! – не остался в долгу Глеб.

Он уже хотел пройти в свою комнату, чтобы, наконец, снять школьную форму, но почувствовал, как тяжелая ладонь легла ему на плечо.

– Да, чуть не забыл! Марии… То есть, матери твоей, лучше ничего не знать о нашем разговоре. Она – женщина нервная!.. Не правильно все поймет! Ты меня понял?

4

Виктор Иванович часто не ночевал дома, ссылаясь на то, что, мол, у него – круглосуточное дежурство. Но Глеб сразу заподозрил, что здесь – что-то не так! Но своими сомнениями с матерью до поры не поделился. Пользуясь тем, что дома они были одни, лишь спросил:

– Ма! Ну, на кой черт он тебе сдался, ответь?

– Кто? – занятая готовкой, не сразу поняла та.

– Да, этот, твой Витя?! Провалиться бы ему на месте!..

Марья Сергеевна, нахмурившись, лишь плотнее сжала губы.

– По-моему, на эту тему мы с тобой уже говорили! Разве, нет?

– Да, гад – он! Гад – самый настоящий! Неужели, ты этого не видишь?

Мария Сергеевна в ответ тяжело вздохнула.

– Ты пойми, Глеб! Хорошие мужики на дороге не валяются. По крайней мере, для такой, как я, никто их не припас.

Глеб недоверчиво посмотрел на мать.

– Может, ты отцу отомстить хочешь?

Уголки губ Марии Сергеевны, слегка дрогнув, поползли, было, кверху, но потом снова опустились вниз.

– Упаси бог! Сынок! Он и так, уже по самое не хочу наказан… Хватит с него и этого!

Но ответ матери явно не удовлетворил Глеба.

– Тогда, скажи мне, чем же это, ты – так плоха?

– Чем?..

Мать на секунду задумалась.

– Я – уже не молода! Раз. Я была замужем за алкоголиком, который теперь сидит в тюрьме. Два. У меня – почти взрослый сын, который, к тому же, занимается боксом и в случае чего, моему очередному ухажеру может…

– Так, пусть ведет себя прилично!

– Прилично? Это – как, скажи мне?! Таких мужиков в природе не существует… Или, по крайней мере, в нашем обществе.

– Это – почему же?

– Вот подрастешь, поймешь, когда сам мужиком станешь… Жизнь тебя так измордует, что от всех твоих благих намерений в отношении слабого пола, если, конечно, они у тебя имеются, и следов не останется…

5

– Маша, займи мне денег! – попросил однажды Виктор Иванович.

Марья Сергеевна даже рот приоткрыла от изумления. Такой просьбы от своего сожителя она никак не ожидала.

– Так, ведь деньги – последние, Витя!

– Ну, и – что! – возразил Виктор Иванович с улыбкой. – Через день, другой, как зарплату выплатят, я тебе все верну.

Не зная, что ответить, Марья Сергеевна, все ж таки, дала Виктору Ивановичу требуемую сумму. После этого он не появлялся в квартире у Горнов почти пару недель.

– Ты прости, Маша! – в очередной раз, едва ступив за порог, сказал он. – Срочно командировали меня в другой город… Даже не успел предупредить… Я вот – с поезда, и – прямо к тебе… Ты – не против?

– А деньги? Ты принес мне деньги, что брал у меня в долг?

– Деньги?

Виктор Иванович изумленно вытаращил на нее глаза.